***

Антон Леонтьев
Золотая клетка для синей птицы

Расследование гибели владельца медиахолдинга Владимира Стаховского, которое его жена Кристина поручила журналистке Светлане Ухтоминой, добавило много черных красок старательно созданному образу честного бизнесмена и примерного семьянина. Оказалось, у Стаховского имеются любовница и незаконнорожденный сын, которым досталась немалая доля наследства, а в юности он был замешан в преступлении. Сына, которого Стаховский никогда не видел, ищет детективное агентство, а любовница погибает, не успев рассказать Светлане нечто важное. Догадываясь, что разгадку гибели медиамагната надо искать в его прошлом, Светлана едет на родину Стаховского, в маленький уральский городок. И сразу понимает: юный Владимир оставил там о себе весьма недобрую память...

Антон ЛЕОНТЬЕВ

Золотая клктка для синей птицы

Декабрь подходил к концу, а вместе с ним заканчивался и этот тяжелый год. Владимир Стаховский взглянул в окно лимузина, который вез его в аэропорт. Сегодня ему предстоит серьезная и важная встреча. Возможно, самая важная за всю его журналистскую карьеру.

Однако он уже давно не был просто журналистом, ему принадлежала огромная медиа-империя, в которую входили телеканал, несколько газет и журналов, радиостанция... Ему было почти пятьдесят, он вполне может гордиться собой. Его жизнь казалась многим воплощением сказки.

Владимир задумался, глядя на заснеженный пейзаж Москвы, который проносился за окном машины. Кто бы мог подумать, что он достигнет таких высот! Он сам создал свою империю, сам проложил себе дорогу наверх...

Стаховский взглянул на часы. Половина двенадцатого дня. Ну что ж, он вполне пунктуален. Человек, с которым он должен встретиться, передаст ему ценные сведения и, кроме того, документы, подтверждающие эту информацию. Владимир не собирался ограничиться одним интервью, это будет сенсационная телевизионная эпопея с разоблачением ужасных махинаций и заговора, во главе которых стоял Константин Деканозов.

Разговор, точнее небольшое интервью, будет записан на пленку, его дадут в эфир в ближайшем выпуске криминального ток-шоу. И тогда тот, кого оно напрямую затрагивает, не сможет отрицать очевидное. Эта программа произведет подлинный фурор.

Но эта сенсация вместе с тем смертельно опасна. Владимиру уже не раз угрожали. Неизвестные, а подчас и известные лица обещали уничтожить его. Он относился к угрозам достаточно серьезно, но никогда не ставил их выше своей журналистской карьеры. Если бы он боялся, то в жизни не смог бы достичь того, чего достиг...

Владимир улыбнулся. Да, теперь никто не узнает всю правду о нем, Владимире Стаховском, чертовски удачливом журналисте и медиа-магнате. Слава богу, таких людей уже не существует. Все, кто мог рассказать о нем истину, давно мертвы. Он позаботился об этом. Теперь он сам разоблачает других.

Стаховский раскрыл папку, которая лежала на кожаном сиденье лимузина рядом с ним. Итак, Константин Константинович Деканозов, наверное, самый влиятельный бизнесмен в российской фармакологической и химической индустрии. Владимир посмотрел на его фотографию. «Константин Константинович, недолго вам осталось ухмыляться и поражать всех своим богатством. Скоро вы потерпите полный крах».

Лимузин замедлял ход, они подъезжали к аэропорту. Владимиру не первый раз приходилось разрушать чью-то карьеру, однако Деканозов был воистину могущественный противник. Он, по слухам, один из самых богатых людей новой России, сосредоточил в своих руках большую часть производства лекарств и оккупировал рынок химических товаров. Деканозов любил находиться в центре внимания. Его эксцентрические выходки были известны всей стране, о них говорили за рубежом. То Деканозов устраивает на яхте в Балтийском море дикие оргии, то по случаю собственного дня рождения приглашает в Москву Элтона Джона, то оплачивает фейерверк в четверть миллиона долларов... Чего стоят его шикарные особняки, заставленные раритетным антиквариатом, его очередная жена, еще моложе и вульгарнее предыдущих, его коллекция картин, арабские скакуны. Деканозов, выросший в жуткой бедности, казалось, никак не может насытиться своим богатством.

Он представлял собой именно тот тип людей, который Владимир ненавидел более всего. Стаховскому доставит удовольствие уничтожить Деканозова. Всего несколько дней – и тому придет конец. Если человек, с которым Владимир сейчас встретится, не откажется рассказать правду о Деканозове, то ее вскоре узнает вся страна. Тогда власти уже никак не смогут закрыть глаза на вопиющие факты.

Лимузин остановился, дверь распахнулась. Стаховский вышел на морозный воздух. Высокий, статный, чуть седоватый, с импозантной бородкой, он производил впечатление человека, которому можно доверять. Именно поэтому его программа «Разговор с Владимиром» и была самой рейтинговой на телевидении в середине девяностых. Однако, когда появилась возможность заняться настоящим бизнесом, Стаховский без сожаления оставил эфир. Он всегда хотел стать не только знаменитым, но и богатым. Он в чем-то мог понять Деканозова – деньги давали власть над людьми, они открывали все двери. Стаховский и близко не был таким богатым, как Константин Деканозов, однако он мог считать себя вполне обеспеченным человеком. Его детище, канал «Новое телевидение», являлся одним из самых популярных в стране. Более того, Стаховскому доверяли, на него ссылались. Он стал голосом современной России.

Много раз ему делали заманчивые предложения о продаже канала как зарубежные, так и отечественные дельцы. Тот же Деканозов был совсем не прочь заняться телевидением. Но Стаховский всегда отвечал отказом, хотя суммы были весьма внушительные. Он мог бы роскошно жить только на одни проценты с тех денег, которые ему предлагали потенциальные покупатели. Ну что ж, он рад, что его талант, вложенный в телевидение и средства массовой информации, так высоко ценится. Владимир не собирается продавать свою медиа-империю. Она ему еще пригодится.

Стаховский давно заметил, что ему доставляет удовольствие распоряжаться судьбами людей. Те, кто хотел узнать самые потрясающие тайны политики или частной жизни знаменитостей, те, кто предпочитал глубокий анализ событий и небывалые разоблачения, смотрели его «Новое телевидение».

Предстоящее интервью и все, что за ним последует, произведут эффект разорвавшейся бомбы. Деканозов, несмотря на постоянный шум СМИ вокруг него, был одним из самых закрытых бизнесменов в стране. Да, каждый знал, что краны в кухне и ванной на его вилле из золота, а пол в одной из комнат выложен монетами, однако никто не догадывался о том, каким именно образом делает деньги Константин Константинович. Стаховский уже в течение нескольких лет пытался приподнять завесу тотальной секретности вокруг фармацевтического короля. Два года назад именно с подачи «Нового телевидения» разгорелся скандал вокруг производимого Деканозовым инсулина. Столь необходимое миллионам людей лекарство было крайне низкого качества и послужило в нескольких случаях причиной смерти пациентов. Деканозов, который никогда не скрывал, что стремится к прибыли любыми путями, хотел утаить эти факты от общественности, но Стаховский не позволил ему сделать это.

Работа одной из фабрик концерна Деканозова была остановлена, предприниматель заплатил огромный штраф и компенсации родственникам скончавшихся. Однако хуже всего то, что сорвалась намеченная сделка с швейцарским фармакологическим концерном, который тотчас отказался от заключения договора о сотрудничестве с Деканозовым.

Владимир знал, что Константин буквально скрежетал зубами от ярости, узнав о том, что швейцарцы дали задний ход. Виновником упущенной выгоды он с полным основанием считал Владимира Стаховского. Когда они через пару месяцев после инсулинового скандала столкнулись на одном из приемов, Деканозов, всегда импульсивный и чрезвычайно злопамятный, едва не затеял драку. Владимир помнил последние слова олигарха, которые тот прошипел ему вслед: «Смотри, как бы твои расследования не вышли тебе боком, журналистик!»

Стаховскому было не привыкать к угрозам в собственный адрес. Его грозились убить с регулярностью в полгода. В последнее время, когда он отошел от активной журналистской деятельности и сосредоточился на руководстве принадлежавшими ему средствами массовой информации, угрозы практически прекратились. Владимир сам постепенно превратился в того, кто был ранее объектом его расследований, – богатого и влиятельного бизнесмена.

– Владимир Сергеевич, он здесь, – сказал один из сопровождавших Стаховского охранников. После угроз Деканозова Владимир не пожалел денег и первый раз в своей жизни нанял профессиональных телохранителей.

– Великолепно, – произнес Стаховский. – Скажите, что я присоединюсь к нему через десять минут, мне необходимо сделать несколько звонков...

И, достав мобильный телефон, он отвернулся.

– Дорогая Кристина, как я рада, что ты посетила меня, – произнесла грудным голосом Эльвира Долимбарова. – Мы же не виделись с тобой никак не меньше пяти или шести лет...

– Ты права, Эля, – ответила Кристина Стаховская. – Почти шесть минуло с момента нашей мимолетной встречи в американском отеле.

– Боже мой, как быстро летит время, – сказала Эльвира, возведя к небу руки с унизанными перстнями пальцами с кроваво-красными ногтями. – И мы, увы, не становимся моложе...

Кристина едва сдержала улыбку. Поразительно, но Эльвира, которой было никак не меньше сорока пяти, с каждым прожитым годом не только не старела, а, наоборот, молодела. За те шесть лет, что прошли с момента их последней встречи, Долимбарова из полноватой особы тридцати с лишним лет превратилась в тонкую, изящную женщину с лучистыми глазами и небывало гладкой кожей. Кристина понимала – ни о каком чуде или течении времени вспять нет и речи, Эльвира прибегла к опробованному и почти всегда приносящему положительный результат средству – пластическим операциям.

Однако голос Эльвиры, который помог ей в начале восьмидесятых получить звание народной артистки Советского Союза, остался прежним – завораживающим, мелодичным, сводящим с ума. После распада СССР Долимбарова жила в Казахстане, предпочтя остаться звездой первой величины на своей родине, чем оказаться «одной из...» в России.

Эльвира какое-то время даже была министром культуры, однако потом целиком посвятила себя единственному занятию – шоу-бизнесу. Кристина знала Эльвиру уже давно. В те годы Долимбарова, еще никому не известная молодая казашка, прибывшая в Москву в надежде заработать немного денег при помощи своего уникального голоса, жила почти год в общежитии, рядом с домом Кристины и ее родителей. Кристина, которой тогда было тринадцать или четырнадцать лет, сдружилась с Эльвирой и с восторгом следила за ее звездной карьерой. Эльвира никогда не отворачивалась от тех, кто знал ее до того, как она стала знаменитой.

– Ну что же, моя милая, я вижу, ты тоже добилась многого в этой жизни, – протянула Эльвира. – Ты ведь замужем за одним из самых удачливых журналистов России, который к тому же занялся бизнесом.

– Да, я вместе с Владимиром уже почти девять лет, – сказала Кристина, высокая брюнетка с волевым подбородком и удивительно синими глазами.

– А вот я разочаровалась в мужчинах своего возраста, – вздохнула Эльвира. – Наверное, во мне проснулся так и не реализованный материнский инстинкт, Кристиночка.

Стаховская снова сдержала улыбку. О том, что каждый последующий супруг Долимбаровой был как минимум на десять лет моложе предыдущего, было всем хорошо известно. Около года назад Эльвира вышла замуж в очередной, то ли четвертый, то ли пятый, раз за молодого человека двадцати четырех лет от роду, который работал секретарем в ее офисе. Кристина была представлена юному супругу час назад и нашла его чересчур смазливым и хитрым.

Эльвира прибыла в Москву с несколькими концертами, невзирая на то, что давно объявила: с сольными выступлениями покончено. Она занималась продюсированием новых исполнителей и контролировала шоу-бизнес в Казахстане. Кто бы мог подумать, что в хрупких ручках миниатюрной Эльвиры находились почти все нити поп-предпринимательства этой страны.

– Я так скучаю по московской публике, – вздохнула Эльвира. – Поэтому, подумав, я решила сделать моим поклонникам подарок к Рождеству и Новому году.

Кристина знала – Долимбарова, которая когда-то считала каждую копейку и отказывала себе во всем, получит за несколько выступлений в столице никак не меньше двухсот тысяч долларов. Эльвира любила деньги и никогда не скрывала этого. Скорее всего, именно огромный гонорар и заставил ее согласиться на концерты в Москве.

– Как же это прекрасно – встретиться со старыми друзьями, – сказала Эльвира. – Алла с Филиппом встретили меня просто по-царски... Ты ведь помнишь, дорогая, обо мне и Пугачевой когда-то говорили, что мы едва здороваемся и ревностно следим за успехами друг друга. Не скрою, такое было... Но это прошло, я рада за нее и за себя...

Эльвира всегда обладала поразительным чутьем на успех. Она предпочла относительно спокойную жизнь в Казахстане, где у нее не было ни единого конкурента, жестокой борьбе за место под солнцем в Москве. Долимбарова не просчиталась: занимаясь шоу-бизнесом, она стала самой состоятельной женщиной Казахстана. Ее авторитет там непререкаем, Эльвира – любимая певица президента и, по слухам, никогда не отказывается выступить перед ним на закрытом семейном празднестве, даже не требуя гонорара.

– Эля, какие у тебя планы? – спросила Стаховская. – Сколько еще предстоит провести концертов?

– Еще два, – протянула Эльвира. – Последний двадцать девятого декабря, и я тотчас после него вылетаю вместе с малышом на Капри. У меня там есть небольшой домик, где мы встретим Новый год. Я так устала от всей этой суеты, хотя без нее жить не могу. Но иногда чувствую, что мне необходимо затворничество...

Кристина рада была увидеть Эльвиру. Последний раз они встречались в холле чикагского отеля: Кристина и Владимир приехали в Штаты по делам, а Эльвира давала там концерты для советских эмигрантов, в который раз нарушив клятву более никогда не подниматься на сцену. Долимбарова пригласила их к себе в Астану, Кристина пообещала приехать, но, как часто бывает в жизни, встреча не состоялась. Поэтому, узнав, что Эльвира приезжает в столицу, Кристина решила во что бы то ни стало повидаться с ней.

– У тебя же, дорогая, тоже нет детей? – спросила напрямик Эльвира. – Но ты еще можешь их завести, возраст позволяет...

– Мы с Володей пока что слишком заняты, ни он, ни я не хотим, чтобы нашего ребенка воспитывали няньки. Ты же знаешь, я работаю вместе с мужем...

– Ты абсолютно права, а я вот думаю, не усыновить ли мне кого-нибудь, – сказала Эльвира. – Но мой малыш, я имею в виду мужа, сам как ребенок. За ним нужен глаз да глаз...

Ее прервала мелодичная трель мобильного телефона. Извинившись, Кристина ответила. Она произнесла несколько фраз и положила трубку.

– Владимир, – объяснила она. – Странно, мы договорились, что сегодня в полдень вместе полетим в Киев, нужно уладить кое-какие дела, однако теперь он звонит и говорит, что мое присутствие вовсе не требуется...

– Вот они, мужчины, всегда думают только о себе и поступают так, как считают нужным, – проронила Эльвира. – Поэтому-то я и выбираю себе спутников жизни, которые во всем зависят от меня. Они никогда не скажут мне и слова поперек!

– Кажется, у него какая-то тайная встреча, – сказала Кристина, прервав словесный фонтан Долимбаровой.

– Смотри, дорогая, как бы у тебя не объявилась соперница, – усмехнулась Эльвира.

– О нет, я полностью доверяю Владимиру, – ответила Кристина. – Я знаю, что ему никто не нужен, кроме меня.

– Опасное заблуждение, – заметила Эльвира. – Я думала то же самое о своем втором супруге, ты же помнишь, он был знаменитый иллюзионист... Но выяснилось, что у него есть ассистентка, с которой он крутит роман. Однако это не помешало ему заявлять, что для него существую только я. И он в итоге, совсем в духе старика Хоттабыча, испарился из нашей квартиры, прихватив все мои бриллианты. Однако на чем я остановилась? Кажется, я говорила о том, что когда решила строить небольшую виллу на Капри, то столкнулась с рядом проблем, ты не представляешь, дорогая, как все сложно...

Кристина делала вид, что слушает Долимбарову. Эльвира, как всегда, болтала только о том, что интересует ее саму. Ее номер был заставлен корзинами с шикарными и столь дорогими в конце декабря цветами. Розы, орхидеи, лилии, какие-то непонятные экзотические растения... Эльвира и сама была похожа на изящный и хищный тропический цветок. Тот самый, что питается зазевавшимися насекомыми.

– Эля, извини, но мне пора, – сказала Кристина. – Я думаю, что все же должна сопровождать Владимира.

– А как же обед? Ты же мне обещала, Кристиночка! Ну хорошо, я все понимаю, ничего не поделаешь. Но пообещай, что еще до моего отъезда заглянешь ко мне! Правда, завтра я иду на небольшой прием, понимаешь, ваш бывший президент пригласил меня к себе, не могу же я ему отказать... Ладно, позвони моему секретарю, возможно, у меня найдется для тебя свободная минутка!

Кристина чувствовала, что Эльвира обижена ее внезапным прощанием. Но что поделаешь, Стаховская должна успеть в аэропорт до отлета самолета... Словно извиняясь, она сказала Эльвире:

– Я не хочу отпускать Владимира одного. Кроме того, в Киеве живет моя сестра, я давно собиралась навестить ее...

За окнами номера Долимбаровой тихо падал снег. Погода последнюю неделю стояла замечательная, легкий морозец, снежок...

– Малыш, выйди попрощаться с нашей гостьей! – крикнула Эльвира. На ее зов из соседней комнаты появился высокий блондин, очередной супруг Долимбаровой. – Звони, дорогая, я буду тебя ждать, – произнесла, капризно надув губы, Эльвира. – И передавай привет своему супругу. Я регулярно смотрю передачи его телеканала. Захватывающе, признаюсь тебе...

Кристина спустилась на скоростном лифте в холл гостиницы. Выйдя на улицу, она подняла лицо навстречу крошечным снежинкам, которые, попадая на кожу, таяли, пронзая ее уколами холода. Так она делала когда-то в детстве.

Черный «Мерседес» затормозил около нее. Кристина опустилась на сиденье. Взглянула на часы. Почти без четверти двенадцать.

– Гоша, – обратилась она к водителю, – мне нужно как можно быстрее попасть во Внуково. Владимир Сергеевич ждет меня, мы собираемся лететь в Киев.

– Понял вас, Кристина Алексеевна, – ответил шофер.

Владимир Стаховский шагнул навстречу невысокому, плотному человеку в дорогом пальто, который, завидев его, поднялся из кресла. Они находились в VIP-зале аэропорта Внуково.

– Рад вас приветствовать, Анатолий Степанович, – произнес первым Стаховский, пожимая руку гостю.

Тот, нервно оглянувшись, сказал:

– И я рад, что вы наконец-то появились.

– Поговорим в самолете. Пока мы летим в Киев, вы сможете изложить все, что вам известно о Деканозове. Я не сомневаюсь, что вы знаете многое, не так ли, Анатолий Степанович?

Его спутник потер щеку и ответил:

– У меня нет другого выхода. Вы сами это понимаете. После того как Деканозов вышвырнул меня из концерна, мое единственное оружие – информация.

– Уверен, что вы обладаете эксклюзивными сведениями, – сказал Стаховский. – Думаю, мы можем садиться в самолет, все должно быть готово. Этот авиалайнер принадлежит моей телекомпании, не беспокойтесь, нам там никто не помешает. Прошу вас! – Он указал рукой на дверь.

Анатолий Степанович, вздохнув, направился к выходу. Стаховский ликовал. Еще бы, получить в качестве источника информации бывшего первого заместителя Деканозова было редкостной удачей. После инсулинового скандала кто-то должен был понести наказание и стать козлом отпущения. Разумеется, не сам Константин Деканозов, а кто-то из его заместителей. Жертвой был выбран Анатолий Степанович Барабаш, которого обвинили в халатности и злоупотреблении служебным положением. Когда Стаховский узнал, что Барабаш уволен, он понял: вот его шанс добраться до секретов концерна «Парацельс».

Через десять минут они расположились в уютном салоне самолета. Барабаш не отказался от горячего кофе и слоеного пирожного. Анатолий Степанович, как заметил Стаховский, волнуется: еще бы, не так-то легко выступить против могущественного и беспощадного Деканозова.

– Ну что же, Анатолий Степанович, через минуту-другую мы взлетим, потом заработают камеры, и вы сможете подробно и без спешки изложить все, что вы знаете о вашем бывшем боссе, в особенности меня интересуют подробности проекта «Фарма-Стикс». Вы ведь в курсе всех деталей?

– Да, – медленно проговорил бывший заместитель химического короля. – Еще бы, семь лет назад именно я разрабатывал этот проект. Я захватил кое-какие документы, – он приподнял кейс, стоявший около сиденья. – Здесь все о проекте «Фарма-Стикс».

– Ну вот и хорошо, – сказал Стаховский. Он чувствовал, что в нем просыпается инстинкт гончей. Так происходило каждый раз, когда он нападал на след сенсации. Он даст в эфир пленку с Барабашем завтра или послезавтра. Деканозову не доведется встретить Новый год безмятежно и радостно.

Владимир Стаховский бросил взгляд на платиновые часы. Пять минут первого. Загудели двигатели самолета, их путешествие началось...

Кристина, выбежав из «Мерседеса», бросилась в здание аэропорта, лавируя среди массы пассажиров. Мобильный Владимира отключен, она не может до него дозвониться. Кристина и сама не понимала, почему она так взвинчена.

Было пять минут первого. Стаховская бросилась к служащим аэропорта, те развели руками.

– Сожалеем, но вы опоздали.

Кристина прижалась лбом к стеклу и следила, как самолет с ее мужем на борту отрывается от земли. Ну что ж... Видимо, новое разоблачение, о котором он старался не распространяться, так увлекло его, что он предпочел не посвящать в детали даже ее, свою жену.

Стаховская отошла от окна и направилась к выходу. В тот момент, когда она находилась в центре огромного зала, раздался оглушительный взрыв. Люди сначала не могли понять, что же произошло, на лицах пассажиров появился страх. Раздались крики, Кристина обернулась.

– Самолет, боже мой! – кричало сразу несколько голосов. – Он взорвался!

Кристина, словно окаменев, приросла к полу. Самолет телекомпании, тот самый, в котором находился Владимир, превратился в огненный шар. Прошло несколько секунд, и обломки авиалайнера рухнули на землю, потом раздался еще один взрыв. Кристина инстинктивно пригнулась, стекла под воздействием взрывной волны разлетелись на мелкие осколки. Кристина бросилась к оконным проемам, в которые холодный ветер вносил запах гари и смерти.

– Володя, – прошептала она, уставившись на искореженный остов самолета, охваченный пламенем. – Володя! – прокричала она, понимая, что спастись у мужа не было ни малейшего шанса. – Володя! – заплакала Кристина.

Светлана Ухтомина, журналистка еженедельника «В зеркале власти», владельцем которого был Владимир Стаховский, оторвалась от экрана компьютера. Вот, кажется, и все. Статья готова. Светлана вздохнула с облегчением и взглянула на часы. Почти половина второго дня. Ей потребовалось около трех часов, чтобы составить окончательную версию. Не так уж и много...

Светлана потянулась и подумала, что скоро, очень скоро, ее ожидает отпуск. Еще неделя напряженной работы – и она сможет уехать из заснеженной столицы куда-нибудь к теплу.

Последние два месяца Ухтомина занималась журналистским расследованием, темой которого были махинации в концерне «Парацельс», принадлежащем Константину Деканозову. Светлана работала в еженедельнике «В зеркале власти» уже пятый год и ничуть не жалела, что в итоге остановила свой выбор именно на этом печатном издании. Когда-то она мечтала о том, чтобы попасть на телевидение и стать ведущей ток-шоу, но потом поняла – ее вполне устраивает работа в газете. Ведь можно добиться признания и славы, не появляясь регулярно в эфире.

Именно этого – признания и славы – она добилась, занимаясь журналистскими расследованиями. Ее имя в последние два года стало синонимом честности и бескомпромиссности в борьбе с коррумпированной милицией, алчными предпринимателями и лживыми политиками.

Светлана хорошо помнила свой первый успех. Выезжая в провинциальный городок, чтобы написать рядовую статью о родителях, истязающих собственного ребенка, она и не предполагала, что наткнется на сенсацию. Когда же выяснилось, что родители мальчика являлись членами тайной организации, в которую входила едва ли не половина взрослого населения небольшого городка, Светлана поняла, что столкнулась с чем-то из ряда вон выходящим. Ей потребовалось применить всю свою изобретательность и отвагу, чтобы проникнуть на собрание организации, которая представляла собой смесь тоталитарной секты и фашиствующей коммуны.

Статья, в которой Светлана Ухтомина рассказывала о нравах в провинции и увлечениях жителей небольшого городка, произвела фурор. Ее немедленно заметили, ей стали приходить письма с угрозами.

Это было первой ступенькой к славе. Потом Светлана, обладавшая поразительным чутьем на сенсации, много раз занималась расследованиями, результаты которых публиковались на страницах еженедельника. «В зеркале власти», и так достаточно популярное издание, пользовался еще большим спросом, если читатели знали, что в новом номере ожидается статья, написанная Светланой.

В свои тридцать лет Светлана занималась тем, о чем мечтала с детства, неплохо зарабатывала и была вполне довольна жизнью. Она частенько попадала в серьезные переделки, которые, к счастью, заканчивались для нее благополучно. Она постепенно привыкла к анонимным посланиям, авторы которых грозились убить или покалечить ее. Ухтоминой приходилось примерно раз в полгода менять номер телефона, чтобы поклонники и противники не досаждали ей звонками. Что же, такова плата за успех, и Светлана была готова к этому.

И вот теперь статья о махинациях в концерне Константина Деканозова. Личность этого, пожалуй, самого эксцентричного миллиардера в России интересовала ее давно. Деканозов обладал невероятной способностью завоевывать симпатии публики, выдавая себя за клоуна. Те, кто слушал Деканозова или читал о его очередной выходке, не могли предположить, что этот человек на самом деле отличается полным отсутствием моральных принципов и готов на любое преступление, если это принесет ему прибыль.

Светлана знала, что Владимир Стаховский, глава медийной империи, частью которой был еженедельник «В зеркале власти», также имеет зуб на Деканозова. Поэтому, когда в ее распоряжение попали документы, подтверждающие причастность Константина Константиновича к ряду неблаговидных сделок по сокрытию истинных размеров его доходов, она, не колеблясь, принялась за расследование.

Ухтомина была очень довольна. Еще бы, статья о том, как новый заместитель магната подкупает одного из высших чиновников в Министерстве юстиции, чтобы тот закрыл глаза на ряд вопиющих нарушений, произведет должное впечатление. Светлана никогда не публиковала информацию, которую не могла подтвердить документально. Первый раз на нее подала в суд директриса детского дома, обвиненная Светланой в продаже детей за границу. Возмущенная особа потребовала публичных извинений и денежной компенсации за моральный ущерб, это была сумма с шестью нулями. Ухтомина, предоставив судье неопровержимые доказательства нелегального бизнеса, который процветал в подведомственном директрисе учреждении, сумела опровергнуть обвинения в клевете и выиграть процесс.

Так будет и в этот раз, подумала она, принимаясь за концерн «Парацельс». Деканозов отличается вздорным характером и злопамятностью. Он способен помнить обиды, даже самые мелкие, в течение десятилетий, выбирать время и возможность, чтобы нанести тщательно планируемый и законспирированный удар, смертельный для его обидчика. Так произошло с его бывшим заместителем Анатолием Барабашем. Тот впал в немилость из-за того, что когда-то на вечеринке заявил, что именно он, Барабаш, а вовсе не Деканозов является подлинным финансовым мозгом концерна. С момента глупого и бахвального высказывания, сделанного под влиянием алкоголя, прошло пять или шесть лет. Деканозов, которому холуи доложили о словах заместителя, запомнил обидное заявление, но ничем не выказал своей злости. Таким он был всегда – под маской веселья, искрометного юмора и показного добродушия скрывался эгоцентрик, страдающий болезненным самолюбием и манией величия. Поэтому, когда с подачи Стаховского начал набирать обороты так называемый инсулиновый скандал, олигарх и свалил все грехи на Барабаша, который в одночасье потерял высокое место, репутацию и перспективы.

Светлана знала: связываться с Деканозовым смертельно опасно. Химический король не терпел неповиновения и любил деньги, а ее статьи наверняка уменьшат поступления на его тайные счета. Но она не собиралась отказываться от задуманного.

Итак, статья, первая в цикле, была готова, Светлана сегодня же покажет ее главному редактору. Два года подряд ей присваивали почетную премию «Перо года». Светлана благодаря этому вошла в когорту самых популярных и влиятельных журналистов-газетчиков. Владимир Стаховский встречался с ней несколько раз и выражал ей свое восхищение.

Светлана откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Что ж, теперь небольшой отдых, затем легкий обед – и в редакцию. Работа не ждет. Эта статья – только вершина айсберга, ей потребуется как минимум еще три публикации, чтобы полностью раскрыть глаза общественности, и в том числе, как она надеялась, правоохранительных органов, на махинации, которые были затеяны по указке Константина Деканозова.

В дверь ее кабинета тихонько постучали. Светлана, несмотря на то, что обладала достаточными средствами, по-прежнему жила с отцом. Он овдовел, когда ей было шесть лет. Ее мама стала жертвой уличного ограбления. Впрочем, Светлана не любила об этом вспоминать. Бандит, напав на беззащитную женщину, попытался вырвать у нее сумочку, а когда жертва попыталась сопротивляться, ударил ее ножом. Мать Светланы скончалась в больнице на операционном столе – врачи не смогли ничего сделать, была задета печень, кроме того, пациентка потеряла слишком много крови, пролежав на улице около получаса, прежде чем на нее наткнулись прохожие. Преступление так и осталось нераскрытым. Прошло почти двадцать четыре года, и Светлана до сих пор не знала, кто же является виновником смерти ее матери – алкоголик, малолетний преступник или рецидивист-гастролер.

Сколько раз Светлана мечтала, чтобы мама, которая в тот день получила зарплату, возвращалась домой не темным переулком, а вышла бы на освещенную фонарями улицу... Тогда бы все было иначе.

Светлана знала, что милицию нельзя упрекнуть в бездействии. Ее отец работал в уголовном розыске. Когда ему сообщили о том, что его жена в тяжелом состоянии, без сознания, доставлена в Институт Склифосовского, он, мобилизовав все силы, бросился на поимку бандита. Он не успокоился даже тогда, когда дело сдали в архив. Нападение произошло в темном глухом месте, около заброшенного железнодорожного переезда. Мама хотела сократить путь домой, поэтому и выбрала не светлую, полную прохожих улицу, а неосвещенный закоулок. Она была одна. Ее подруга, с которой они обычно возвращались по этому маршруту, в те дни была на больничном. Татьяна Ухтомина ходила этой дорогой уже несколько лет и была уверена, что с ней ничего не может случиться...

Как выяснилось, она жестоко ошибалась. Кто-то, знавший, что на текстильной фабрике выдали зарплату, поджидал ее около насыпи и, как установило следствие, напал сзади, наверняка неожиданно. Отец Светланы, Геннадий Петрович Ухтомин, в то время майор милиции, продолжал заниматься расследованием убийства жены в течение многих лет. Иногда ему казалось, что он вышел на след человека, который той апрельской ночью поджидал в темноте его жену, иногда он впадал в уныние. Он чувствовал себя ответственным за судьбу дочери и двух ее младших братьев.

Однажды Светлана, будучи подростком, во время семейной ссоры, не сдержав эмоций, бросила отцу в лицо жестокое и незаслуженное обвинение, что он не сделал ничего, чтобы убийца его жены понес заслуженное наказание. Потом она долго жалела о сказанном.

Журналистская карьера казалась ей логичным продолжением ее интереса к выяснению истины. В последнее время Светлана часто задумывалась над словами, которые когда-то услышала от одного из преподавателей в университете, пожилого и умудренного опытом профессора. Тот сказал:

– Деточка, а вы уверены, что истина именно то, что приносит успокоение? Насколько я знаю из своего опыта, правда очень опасна, зачастую она разрушает и уничтожает людей. Поэтому не стоит так строго судить тех, кто предпочитает ее не знать...

Светлане тогда это высказывание показалось чересчур софистским. Она почему-то связала его со сплетнями, которые ходили вокруг профессора, – говорили, что в сталинские времена, чтобы самому не стать жертвой постоянных арестов, он несколько раз писал доносы на своих лучших друзей. Тогда она относилась к этому с омерзением, и только последующий жизненный опыт несколько смягчил ее категоричность.

Ухтомина помнила тот день – накануне окончания сессии, когда и студенты, и преподаватели уже предвкушали долгожданную летнюю свободу. Она и пожилой профессор остались одни в большой аудитории. Светлана, чувствуя, что старик явно благоволит к ней, рискнула вступить с ним в спор. Она сдала последний экзамен, как всегда, на «отлично», профессор поставил заслуженную оценку в ее зачетку, теперь можно и пофилософствовать.

Профессору нравились самостоятельные суждения Светланы, ее напор и энергия.

– Значит, вы уверены, что, узнав истину, вы, деточка, должны предать ее огласке? – повторил мысли Светланы, только что ею высказанные, преподаватель. – Максимализм молодости, что поделать... Я сам когда-то был таким же, но моя юность пришлась на совсем другую эпоху. Я расскажу вам небольшую притчу, которую слышал еще студентом от одного поэта, сгинувшего впоследствии в лагерях.

Жил когда-то в небольшой шведской деревушке молодой человек по имени Нильс, жаждавший правды, как и вы. Он считал, что истина есть лучшее средство от всех бед. Поэтому, узнав, что его соседка изменяет мужу с кузнецом, он рассказал об этом ревнивому супругу. Когда Нильс увидел, как дьячок крадет подаяния из церковной кружки, он тотчас оповестил об этом священника. Он сам задержал сорванца, который крал у пирожника в лавке булки и хотел улепетнуть с добычей. Нильс гордился собой, считал, что приносит людям огромную пользу, предавая огласке правду. Так прошла почти вся его жизнь, подступила неотвратимая старость. А Нильс оставался все таким же правдолюбом, беспощадно разоблачая несправедливость и обман.

Как-то раз отправился он в соседнюю деревушку через лес и заблудился. Оказался в чаще, вокруг него вздымались огромные ели, Нильсу стало страшно, лес пользовался нехорошей славой: многие уходили в него и не возвращались обратно. Внезапно деревья расступились, и Нильс оказался на берегу хрустально-прозрачной реки, о существовании которой он и не подозревал. В воде у берега стояло множество людей – мужчин, женщин, детей. Все они смотрели вдаль, словно ожидая чего-то. Нильс, видя, что темнеет, спросил у женщины, находившейся ближе всех к нему, как выбраться на дорогу к деревушке? Та обернулась, и Нильс со страхом узнал в ней свою соседку, которую он разоблачил много лет назад за то, что изменяла мужу. Сосед тогда избил жену, и она умерла. Один за другим оборачивались люди, стоявшие в реке, и Нильс узнавал в них тех, правду о ком он рассказал всему свету. Их объединяло одно – все эти люди были давно мертвы. Дьячок, укравший пожертвования, повесился на колокольне; мальчика, стащившего булки, злая тетка выгнала на улицу в самую пургу, и тот замерз. Нильс, понимая, что попал в потусторонний мир, призвал на помощь небесные силы и стал молить о спасении. Внезапно перед ним появилась женщина небывалой красоты, облаченная в серебряное одеяние. Страх у Нильса пропал, когда она взяла его за руку. «Это река забвения, – сказала незнакомка. – Все эти люди были несчастны при жизни, поэтому после смерти получили прощение – они ничего не помнят». Нильс узнал от нее, что ребенок, укравший булочки, просто был голоден, дьячок крал деньги, чтобы прокормить старую мать и шестерых братьев и сестер... «Они совершили грех, – сказала женщина, – но и ты, Нильс, добиваясь торжества правды, сам того не желая, обрек их на смерть. Бог смилостивился над ними и сделал так, чтобы они забыли о своих грехах. А ты сам, Нильс, не хочешь ли войти в реку забвения? Тогда и ты забудешь о том, что виновен в смерти многих людей, и будешь вечно счастлив, как они!» Женщина указала на людей, стоявших в прозрачно-изумрудных водах реки забвения. Нильс сделал шаг – и его стопа погрузилась в легкую волну. По телу растеклось тепло, исчез страх перед смертью. Он ведь тоже сможет остаться здесь, наслаждаться покоем... Однако Нильс переборол себя и сказал: «Нет, я хочу обратно. Я не готов погрузиться в реку забвения». Женщина покачала головой и печально улыбнулась. «Ты сделал свой выбор, Нильс, – сказала она. – Ты вернешься обратно в свой мир. Но теперь ты знаешь, что правда далеко не всегда является верной дорогой. Но и ложь заводит в тупик. Поэтому все рано или поздно хотят вступить в воды реки забвения». Едва она произнесла это, как и река, и люди исчезли, и Нильс очутился на дороге, ведущей к деревушке. Он со всех ног бросился к дому. С тех пор до самой своей смерти он никогда более намеренно не предавал огласке правду, но и не лгал, помня о реке забвения...

Ухтомина тогда посчитала эту историю выдумкой эксцентричного преподавателя. Однако легенду она запомнила и время от времени вспоминала жутковатую притчу о правдолюбце Нильсе.

Светлана знала, что всем в жизни она обязана своему отцу, который приложил немалые усилия, чтобы вырастить троих детей, оставшихся без матери. Он так больше и не женился, хотя несколько раз в их квартире появлялись кандидатки на роль матери-мачехи. Света отвергала их без обсуждений, впрочем, и отец, как она поняла, хотел жениться только ради нее и двух ее братьев-близнецов. Но это понимание пришло много позднее. В течение нескольких лет Светлана думала, что отец предал память о маме и ищет себе новую супругу. Какое-то время она даже не разговаривала с ним или подвергала его убийственному сарказму. Отец никогда ее не наказывал, всегда стараясь найти общий язык с дочерью.

В университете к ней внезапно пришло прозрение. Ухтомина поняла, как много отец сделал для них. Он фактически пожертвовал своей карьерой, чтобы как можно больше времени проводить с ними. Испытывая запоздалое раскаяние, Светлана стала искать подходы к отцу, и он, уже не чаявший наладить с дочерью отношения, был несказанно рад этому. Период «холодной войны» наконец завершился, они стали лучшими друзьями. Впрочем, тема смерти Татьяны Ухтоминой всегда стояла между ними, и ни Светлана, ни Геннадий Петрович не обращались к ней.

Отец вышел в отставку в звании подполковника, занялся цветоводством и превратился в доброго пасечника. Иногда Светлана ловила себя на мысли, что ему не хватает заботливой женской руки. Она сама несколько раз знакомила его с дамами, ничего не имеющими против замужества с подтянутым и осанистым мужчиной, но отец каждый раз обрывал отношения, едва они переходили границы обычного светского развлечения. Светлана обвиняла себя в том, что когда-то противилась его попыткам найти новую жену. Отец пытался таким образом убежать от самого себя, от довлеющего над ним прошлого, начать новую жизнь, а дочь не могла этого понять.

В последнее время Светлана заметила, что боль отпустила отца. Он проводил большую часть года на дачном участке, где развел поразительный по своей красоте сад, и занимался пчеловодством. Но все же Светлана не могла оставить его одного и продолжала жить вместе с отцом. Ее младшие братья, близнецы Игорь и Олег, которые были на два года младше сестры, давно покинули родительский дом. Они не помнили матери, и, как подозревала Светлана, никогда не терзались по поводу ее смерти. Игорь окончил экономический факультет МГУ, обзавелся женой и ребенком и делал карьеру в крупном пиар-агентстве; Олег, благополучно миновав пору подросткового донжуанства и опасного увлечения наркотиками, остановил свой выбор на юриспруденции и работал над кандидатской диссертацией, совмещая это с бурной личной жизнью. Светлана никогда не была особенно близка с братьями. Когда-то она много занималась с ними, играла и ходила гулять, теперь же они редко перезванивались и встречались только на нечастых семейных праздниках. Игорь и Олег гордились старшей сестрой, были поклонниками «В зеркале власти», читали ее статьи и первыми поздравили с получением «Пера года». Светлана тоже гордилась их успехами и была отчасти рада, что близнецы не страдали, как она в течение многих лет.

– Света, – отец заглянул в ее кабинет, – включи немедленно телевизор! Там передают экстренный репортаж!

В зимнее время года он также обитал на даче, в двухэтажном особнячке, который выстроил собственными руками, однако в связи с приближением новогодних праздников Геннадий Петрович вернулся в столицу.

– Что случилось? – спросила Светлана, беря пульт дистанционного управления. – Что-нибудь серьезное?

Она знала, что отец никогда бы не побеспокоил ее во время работы над новой статьей, не будь для того достаточных оснований.

Геннадий Петрович, вздохнув, произнес:

– Ты сама все сейчас узнаешь, Света.

Она смотрела канал «Новое телевидение», которое считала наименее официозным и наиболее правдивым из всех российских каналов.

На экране возникла заставка студии новостей, и голос известного всей стране диктора произнес:

– ...Только что агентство «Интерфакс» сообщило, что примерно час назад в аэропорту Внуково разбился самолет нашей телекомпании, на борту которого находился глава холдинга «ВластЪ» Владимир Стаховский. О причинах катастрофы пока ничего не известно, однако, судя по предварительным данным, все пассажиры и экипаж погибли. По словам очевидцев, самолет, который должен был вылететь в Киев, не успев набрать высоту, взорвался, а затем упал на взлетную полосу, где произошел второй взрыв. Территория аэропорта блокирована нарядами милиции, однако нам удалось установить связь с нашим корреспондентом, находящимся сейчас во Внукове. Максим, вы в эфире!

На экране возник молодой корреспондент и взволнованно заговорил:

– Да, Михаил, я вас слышу. К сожалению, пока не могу добавить практически ничего нового к изложенному вами. Сейчас я попрошу нашего оператора показать место происшествия, к которому никого не подпускают.

Камера задрожала, появилось изображение разбитого окна. Сквозь него виднелись языки пламени и копоти, бесновавшиеся на взлетно-посадочной полосе. Скелет самолета, искореженный и почерневший, был объят пламенем, около него суетились пожарные.

– Максим, что на этот час известно о причинах катастрофы и есть ли выжившие? – спросил диктор в студии. Корреспондент, покачав головой, ответил:

– Михаил, вы видели место происшествия, которое превратилось в настоящий огненный ад. Увы, выжить в подобных условиях просто невозможно. На борту самолета, и это не подлежит сомнению, находился Владимир Стаховский, а также два пилота и две стюардессы. Как нам стало известно из заслуживающих доверия источников, Стаховский собирался вылететь в столицу Украины не один, а в сопровождении своей супруги, Кристины Стаховской, и таинственного гостя, личность которого в настоящий момент выясняется. Однако пока неизвестно, находилась ли в самолете Кристина Стаховская. Что же касается причин катастрофы, то это, безусловно, задача экспертов установить, почему самолет, едва успев оторваться от взлетно-посадочной полосы, рухнул на землю с высоты примерно ста пятидесяти метров. Однако, как утверждают многочисленные свидетели, его падению предшествовал мощный взрыв, что делает весьма вероятной версию о террористическом акте и сработавшем внутри самолета взрывном устройстве...

В этот момент на экране на фоне дыма и пламени возник полный усатый милиционер.

– Уберите камеру, снимать запрещено, – сказал он и накрыл пятерней объектив. Молодой журналист попытался сопротивляться, однако прямой эфир внезапно прервался.

Диктор в студии, скупо улыбнувшись, продолжил:

– Только что мы стали свидетелями того, как представитель правоохранительных органов помешал нашему корреспонденту вести прямой репортаж с места события. Мы попытаемся наладить связь с Внуковом как можно скорее. Однако одно можно сказать с уверенностью – в результате непонятной катастрофы из жизни ушел Владимир Стаховский...

Светлана, как парализованная, сидела в кресле. Неужели то, о чем говорит диктор, правда, а не страшный сон?

– Там наверняка была бомба, – с уверенностью произнес Геннадий Петрович. – И пусть не сваливают все на неисправность турбины или обледенение крыльев.

– ...родился в 1955 году в городе Усть-Кремчужном Свердловской области, в 1979 году окончил журналистский факультет Московского государственного университета, работал в ряде периодических изданий, а в 1992 году основал холдинг «ВластЪ», в который входили наш телеканал, еженедельники «В зеркале власти», «Время размышлений», журнал «Независимый»...

Светлана никак не могла сконцентрироваться на словах диктора, который, представляя фотографии Владимира Стаховского, излагал основные этапы его биографии. Затем, схватив мобильный телефон, она набрала номер редакции. Ей удалось прозвониться только через десять минут.

– Приезжай, – сказал главный редактор. – У нас сейчас заседает кризисный штаб, принимаем решение, что делать дальше и какие материалы давать в ближайшем выпуске.

– А это точно? – спросила Светлана. – Неужели Стаховский...

– Да, – ответил главный. – Он погиб, и это произошло на глазах его жены. Кристины, слава богу, не было в самолете. Она уже на пути в «Останкино», собирается принять участие в прямом эфире, в студии соберутся аналитики и журналисты. Но у нас на носу выход очередного номера, так что дуй сюда!

– Я поняла, – ответила Светлана. Что ж, по всей видимости, статье об аферах в империи Деканозова придется немного подождать, новый номер будет полностью посвящен катастрофе, унесшей жизнь Владимира Стаховского. Светлана, усевшись в старенькую «Вольво», думала о том, что отец прав: самолет просто так не разваливается на части в воздухе. Неужели... Неужели кто-то из могущественных недоброжелателей Стаховского привел в исполнение свои угрозы и решил уничтожить журналиста и главу медиахолдинга?

Первым на ум пришло имя Деканозова. Уже давно ходили слухи о том, что Константин Константинович не гнушается устранять тех, кто стоит у него на пути. Но если это так... Светлана и думать не хотела, что последует за гибелью Стаховского. Интересно, а кто станет новым главой холдинга и что будет с собственностью Стаховского, в частности, с телевизионным каналом и популярным еженедельником?

Константин Деканозов, бессменный глава концерна «Парацельс», владелец ряда химических, нефтеперерабатывающих и фармацевтических предприятий, никак не мог унять радость, буквально распиравшую его. Так и есть, он щелкнул пультом дистанционного управления, по всем каналам одно и то же – гибель Стаховского во Внукове.

Деканозов находился в огромном кабинете, одна из стен которого представляла собой гигантский телевизионный экран. Его резиденцией являлась Парацельс-башня, как именовалась серебряная двадцатипятиэтажная стрела здания, располагавшегося на юго-западе Москвы. Согласно слухам, строительство этого комплекса для топ-менеджмента империи Деканозова обошлось в сто пятьдесят миллионов долларов. Только Константин Константинович знал – на самом деле сумма была в полтора раза больше. Он умел зарабатывать деньги и не жалел их, когда речь шла о его собственном престиже. Резиденция должна быть архитектурным воплощением его могущества и богатства. А те, кто посягнет на его империю, умрут. Вот оно, живое подтверждение этого постулата: Владимир Стаховский мертв, а вместе с ним умер и личный противник Деканозова.

Константин Константинович начинал когда-то как мелкий партийный функционер, и карьера у него не заладилась, так как его поймали на спекуляции джинсами и сигаретами. Это повлекло за собой крупный скандал и последующее исключение его из рядов КПСС, а также потерю хоть и мелкого, но весьма теплого места. Деканозов даже угодил в тюрьму на год и много позже выдавал себя за «узника совести», диссидента, преследуемого властями по политическим мотивам.

В начале девяностых, понимая, что настало время перемен, Деканозов метался в поисках куска собственности, который мог бы прибрать к рукам. Он понимал, что лучше всего было бы завладеть нефтяными месторождениями, однако его опередили. Потом, трезво поразмыслив, он решил: нужно занимать рынок лекарств. Люди болеют при любом режиме, люди умирают вне зависимости от формы власти, поэтому им всегда будут необходимы медикаменты.

Выбор оказался более чем верным. Деканозов организовал частную аптеку и стал приглядываться к небольшой фабрике, выпускавшей лекарственные средства. Константин Деканозов никогда не отличался щепетильностью, ему были нужны деньги, и ничто не могло остановить его.

Всего в течение года он прибрал к рукам три заводика, которые уже дышали на ладан. Рынок был заполонен импортными лекарствами, все в угаре от перемен хватались за рентабельные предприятия. Деканозов же решил, что сам сделает фармацевтическую отрасль доходной.

Энергии ему было не занимать, он умел работать и считать деньги. Тихо, не привлекая внимания, он захватывал одно предприятие за другим. Сбылись его мечты, у него появились первые деньги. Уже давно не было партийных надзирателей, следящих за правилами игры, поэтому он тут же построил себе первый особняк, который обставил с вызывающей роскошью и безвкусицей.

Деканозов стремился к одному – монополизировать рынок лекарственных средств, и это ему удалось. В течение трех лет он был практически единственным игроком на поле, а когда другие также захотели заняться лекарствами, то поняли – они опоздали, на рынке безраздельно царил Константин Деканозов.

О нем заговорили, он стал мишенью критики и объектом восхищения. Деканозов к тому времени сменил четыре особняка и двух жен. Он давал многочисленные интервью, команды телевизионщиков повадились к нему в загородное поместье. Кто-то распространил слух о том, что он является самым богатым человеком в России, и Деканозов, зная, что это, к его величайшему сожалению, не так, вовсю поддерживал сплетни о себе.

Его империя росла с каждым годом, находившиеся под его началом фабрики и заводы были объединены им в концерн с броским названием «Парацельс». Деканозов умел выбирать себе менеджеров, однако всегда сам проверял все бумаги и следил за тем, чтобы никто не лишил его хотя бы малейшей части прибыли.

При помощи денег он карал врагов и благодетельствовал друзей. Впрочем, последних у него практически не было. Он затеял строительство роскошной и суперсовременной башни из стекла, бетона и мрамора, в которой должен будет расположиться головной офис его концерна, приобрел около столицы огромный участок земли, на котором возвел очередной дом, похожий на крепость.

Константин Деканозов выключил телевизор и бросил взгляд на бумаги, которые лежали на письменном столе. Великолепная новость, более чем великолепная! Уходящий год принес ему в основном огорчения и неприятности. Генеральная прокуратура трижды наведывалась к нему на фабрики, а летом, в то время, когда сам Деканозов находился в своем французском замке, в Парацельс-башню ворвались молодчики в масках, с автоматами наперевес, конфисковали финансовую отчетность и вынесли компьютеры. Деканозов тогда подумал, что настал его час, однако все успокоилось, вероятно, не без помощи крупной взятки, которую он дал кое-кому в Министерстве юстиции.

Но неприятности на этом не закончились. Владимир Стаховский всегда был бельмом на глазу Деканозова. Журналист, который сам превратился в хозяина медиаимперии, когда-то приглашал его к себе в студию. Константин Деканозов, отличавшийся тщеславием и болезненным самолюбием, не упустил возможности выступить в популярном ток-шоу. Он не ожидал, что Стаховский подвергнет его подлинному допросу. Журналист каким-то образом раздобыл серьезный компромат на него, и Деканозов помнил, как ерзал и потел в кресле, отвечая на очередной горячий вопрос Стаховского.

Он сразу же невзлюбил Владимира, тот тоже не скрывал своей неприязни к Деканозову. Поэтому, когда в принадлежавшем Стаховскому еженедельнике «В зеркале власти» появились статьи о фармацевтическом и химическом короле, который не гнушается преступать закон, Деканозов даже не удивился, а только разозлился и зачислил Стаховского в разряд своих заклятых врагов.

С врагами Константин Константинович не церемонился, никогда не испытывая к ним жалости. Он их уничтожал, иногда – физически. Те, кто смел идти против него, заслуживали смерти. Или, по крайней мере, полного краха.

Стаховский в течение нескольких лет публиковал время от времени в своих газетенках разоблачительные статьи, а этим летом занялся проектом «Фарма-Стикс»... Этот проект был одной из наиболее тщательно конспирируемых тайн империи Деканозова. Еще бы, общественность ни за что не должна узнать о том, что случилось шесть лет назад. О сути дела знало всего несколько человек в стране, в том числе и бывший заместитель Деканозова Анатолий Барабаш. Надо же, какая незадача, Барабаш, которого Деканозов выбросил из высокого кресла, погиб вместе со Стаховским. А вместе с ним сгорели и документы по «Фарма-Стиксу».

Деканозов пролистал тонкую папку, в которой лежал теперь уже единственный экземпляр проекта.

Константин Константинович собирался хранить эти документы у себя в подмосковном особняке, в сейфе. Никто и никогда не сможет добраться до них. «Фарма-Стикс» был слишком смрадной тайной, чтобы общественность знала о ней.

Раздался звонок. Секретарша сообщила Деканозову, что его хочет видеть сын.

– Могу ли я пропустить его, Константин Константинович? – спросила она.

– Разумеется, и немедленно! – велел Деканозов и поднялся из кресла. Папку положил в ящик стола, сегодня же он заберет ее и надежно спрячет. И если «Фарма-Стикс» даст о себе знать, никто уже не докажет, что Деканозов имел к нему какое-то отношение.

Двери его кабинета распахнулись, на пороге возникло инвалидное кресло. В нем сидел худенький подросток лет четырнадцати, с темными волосами и поразительно умными глазами. Нельзя было не заметить фамильного сходства – мальчик был как две капли воды похож на отца.

– Привет, папа, – произнес сын, и кресло, издавая едва слышный жужжащий звук, двинулось к олигарху. – Ты же сказал, что я могу навестить тебя.

– Ну конечно, Дима, – ответил Деканозов. – Проходи, я чрезвычайно рад, что ты заехал ко мне!

За Димой в кабинет вдвинулся высоченный охранник, облаченный в черный костюм. Глаза скрывали темные очки.

– Ладно, иди, – Деканозов нервным жестом отпустил телохранителя. – Заберешь Дмитрия через полчаса и организуешь ему экскурсию в компьютерный центр.

Охранник исчез, Деканозов подошел к сыну, который созерцал в большое окно панораму заснеженной Москвы.

– Какой отсюда красивый вид! – сказал он, обернувшись к отцу. – Ведь правда, папа, поэтому ты и выстроил здесь свою резиденцию?

Деканозов никогда не смотрел в окно, у него и без того хватало работы, единственное, что его волновало, чтобы в рамы были вмонтированы пуленепробиваемые стекла, абсолютно темные снаружи и пропускающие внутрь свет.

– Ты прав, Дима. – Он положил руку на плечо сына. – Вид потрясающий. Хочешь перекусить?

Дима отрицательно покачал головой.

– Ну расскажи тогда, чем ты сегодня занимался.

– Как всегда, был на занятиях, – сказал мальчик. – Потом компьютер... Папа, а когда мы полетим в Нью-Йорк, ты же обещал, что это будет на Новый год?

– Понимаешь, – ответил отец, – у меня так много дел, предстоит заключение важной сделки с китайцами... В этом году не получится, но я тебе обещаю, что весной...

Дима отъехал от окна, Деканозов видел, что он едва скрывает свое разочарование и обиду.

– Но я подумаю, возможно, смогу найти время, – продолжал Константин Константинович. – Да, я почти уверен, Дима, что это получится. И тридцатого мы с тобой вылетим в Нью-Йорк...

– Но только без Анжелики, папа, ты мне обещаешь? – Дима поднял голову и застенчиво улыбнулся.

– Да, ее мы оставим дома, – поморщился Деканозов.

Анжелика была его последней супругой, несносная девчонка двадцати трех лет от роду, капризная и безголовая. Однако, как и все пассии Константина, потрясающе красивая. Деканозов предпочитал именно таких женщин. Он считал себя слишком умным, чтобы иметь еще и умную жену. Его первая супруга, мать Дмитрия, была «синим чулком», профессорской дочкой, он женился на ней еще в то время, когда работал в райкоме. Константин был несказанно удивлен, когда жена не только не бросила его после того, как он угодил в тюрьму, а продолжала исправно навещать и всячески успокаивать. Поэтому, выйдя из мест заключения, он вернулся к ней. Они прожили вместе еще два года, и накануне давно планируемого Деканозовым разговора о том, что им лучше всего расстаться, жена радостно сообщила ему, что беременна.

Деканозов был удивлен и одновременно испуган. Они прожили с женой к тому времени почти десять лет, и ни разу у них не было разговора о детях. Константин почему-то уверился, что она бесплодна. И вот теперь она заговорила о ребенке.

Жена была счастлива и опьянена предстоящим рождением долгожданного чада. Деканозов, отложив на полгода развод, снова изображал любящего супруга. Сын был ему необходим, его империи, которую он начал выстраивать, потребуется наследный принц.

Беременность у жены протекала легко, и скоро на свет появился очаровательный крепкий мальчик, которого Деканозов сразу же полюбил. Жена не могла нарадоваться на малыша. Но внезапно года в три у него появились симптомы непонятного заболевания, она сразу же позвонила Деканозову.

Тот, слишком занятый захватом нового предприятия, отмахнулся от нее и заявил, что ребенок должен расти, как и подобает настоящему мужчине, без бабской гиперопеки и лишней суеты. И только потом он узнал, что были упущены драгоценные часы, когда Диму можно было спасти. Когда он вернулся домой, то застал жену в трансе, сына увезла «Скорая помощь». Деканозов в ярости ударил супругу и, сопровождаемый эскортом джипов, сам направился в больницу.

Врачи не могли ничем его порадовать. Они сообщили, что инфекция, которую подхватил крошечный Дима, слишком серьезна, затронуты мозговые оболочки, что повлекло за собой непоправимые для здоровья малыша последствия. Деканозову казалось, что рухнул мир. С его сыном не может случиться ничего плохого! Как же так, он, отец, имеет несколько предприятий, которые производят лекарства, и не способен помочь собственному ребенку.

Воспаление легких вылилось в менингит, мальчик два дня находился между жизнью и смертью, и, когда врачам все же удалось буквально вытянуть его с того света, вдруг выяснилось, что Дима никогда не сможет ходить. У него парализовало ноги.

Деканозов был вне себя от ярости и отчаяния. Он обвинял во всем жену, не вспомнив о том, что сам отмахивался от ее предостережений. Он затеял бракоразводный процесс, отобрал у нее сына, выгнал ее из особняка. Она молила, чтобы Константин оставил Диму с ней, но Деканозов заявил, что, если она приблизится к ребенку более чем на сто метров, его телохранители откроют по ней огонь.

Жена поселилась где-то в трущобах столицы, превратилась в алкоголичку и развалину. Деканозов самолично взялся за воспитание сына. Бесконечные консилиумы именитых врачей как в России, так и за рубежом выносили один и тот же вердикт – паралич нижних конечностей нельзя устранить, современная медицина пока что не изобрела таких средств. Деканозов к тому времени уже стал монополистом фармацевтической промышленности. Он основал в своем концерне целый отдел, который трудился над разработкой действенного лекарства от недуга, которым страдал Дима.

Константин иногда проклинал судьбу. Надо же, у него есть все: деньги, власть, удача, – а вот единственный и горячо любимый сын остался инвалидом. Он всячески гнал от себя мысль о том, что сам виноват в том, что произошло с мальчиком. Конечно же, единственной виновницей случившегося является его бывшая жена!

Сын рос настоящим вундеркиндом, живым и непосредственным, всем интересующимся, злой волей случая прикованным к инвалидному креслу. Он намного опережал своих сверстников по интеллекту, Деканозов иногда с гордостью и ужасом замечал, что может беседовать с Димой, как со взрослым. Он сообщил ему, что его мать давно умерла, погибла в автомобильной катастрофе. Когда же Дима настоял на том, чтобы посетить ее могилу, Деканозов, заплатив тысячу долларов, получил в собственность заброшенную могилу, которую украсил аляповатым гранитным памятником с фотографией молодой безымянной красавицы, датами рождения и фиктивной смерти. Наблюдая за тем, как мальчик, склонив голову, молча сидит у надгробья, приложив руку к фотографии, Деканозов ловил себя на еретической мысли, что даже рад болезни сына. Это позволяет ему держать Диму под постоянным контролем. Информация, которая поступала к мальчику, строго дозировалась, Деканозов следил за тем, чтобы тот не узнал ничего плохого об отце и не выяснил, что его мать на самом деле жива. Поэтому, когда Дима попросил у него Интернет, он отказал ему, мотивируя это тем, что «паутина» – совсем не то, что сыну нужно.

Дима, которому недавно исполнилось четырнадцать, практически не общался со сверстниками, проводя все время в загородной крепости Деканозова. Лучшие учителя доставлялись к нему из Москвы на лимузинах, единственной отрадой мальчика были книги. Деканозов с гордостью рассказывал, что его сын в возрасте одиннадцати лет изучал труды Шопенгауэра, а в двенадцать занялся высшей математикой и выдвинул альтернативную теорию возникновения вселенной.

Константин Константинович не хотел, чтобы Дима узнал о том, каким образом его отец зарабатывает деньги, о том, что за богатством, которое рано или поздно достанется мальчику, стоят многочисленные преступления, обман и кровь. Иногда, глядя на сына, Деканозов думал о том, что он наверняка знает правду, однако, беседуя с Димой, каждый раз убеждался, что тот не в курсе происходящего.

Деканозов сначала пытался отгораживать Диму от внешнего мира, полагая, что больной наследник – это его ахиллесова пята. И все же он был не в состоянии скрыть правду от бульварной прессы и однажды решил вывести сына в свет, взял его с собой на прием. Дима, развитый не по годам, произвел самое благоприятное впечатление на финансовую элиту. Но Деканозову очень хотелось, чтобы его сын, такой умный и замечательный, однажды выздоровел. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что судьба уготовила его ребенку столь тяжелое испытание.

– Ты обещаешь, что мы точно полетим в Нью-Йорк, только я и ты? – опять спросил заговорщическим тоном Дима, невольно вызвав у отца улыбку.

Очень многие поразились бы, увидев, как Деканозов, который прослыл беспощадной акулой нового российского капитализма, улыбается, шутит, проявляет нежность. Ребенку незачем знать обо всей той грязи, с которой вынужден иметь дело его отец. Дима чрезвычайно одаренный подросток, однако он идеалист и очень наивен. Отец был для него образцом для подражания. Деканозов не скрывал от сына, что они очень богаты, что им принадлежат фармацевтические и химические предприятия. Но ребенок не должен иметь к этому отношения. В конце концов, есть менеджеры, которые в свое время станут во главе концерна, а Дмитрий получит контрольный пакет акций, чтобы жить в свое удовольствие, ни о чем не заботясь, желательно за границей.

– Ну да, только мы с тобой. Анжелика останется дома, – пообещал Деканозов.

Дмитрий никак не мог найти с этой дурочкой общий язык. Анжелика отличалась кукольной красотой, вздорным характером и необыкновенным умением пускать на ветер деньги, однако расставаться с ней даже ради сына Деканозов пока не хотел.

– Здорово! – воскликнул Дима. Несмотря на свой интеллект, он по-прежнему оставался ребенком.

Деканозов опять умилился: у него замечательный сын. Увы, детей у него больше не было, но Константин и не собирался их заводить, например от Анжелики. Не дай бог дети унаследуют умишко матери...

– Мне необходимо уладить кое-какие дела, – произнес Константин Константинович. – Но это не займет много времени. Мы полетим на самолете нашего концерна. И встретим Новый год в Америке. Ты же знаешь, что я всегда сдерживаю свои обещания?

Мальчик ничего не ответил. Раздался сигнал селекторной связи, Деканозов взял трубку.

– Да, сейчас, подожди, – коротко бросил он и снова обратился к сыну: – Дима, ты ведь хотел попасть в наш компьютерный центр. Я скажу, чтобы тебя проводили. А позже присоединюсь к тебе. И, если не возражаешь, мы поедем с тобой куда-нибудь поужинать.

Он нажал кнопку, явился телохранитель, который почтительно держал дверь, пока Дима в кресле проезжал мимо него.

– До встречи, папа, я тебя жду! – произнес он на пороге и улыбнулся. Деканозов в который раз испытал суеверный страх. Улыбка мальчика напоминала материнскую. Но нет, она, виновница ужасной трагедии, осталась навсегда в прошлом. Дима никогда не узнает о ней и никогда ее не увидит.

Закончив телефонный разговор, Деканозов положил трубку и, сцепив руки в замок, в задумчивости посмотрел в окно. Дима прав, вид действительно необыкновенный, однако у него никогда не было времени насладиться живописной панорамой города. Год завершался. Завершалась и длинная череда неудач. Владимир Стаховский мертв. Деканозов, разъяренный деятельностью медиамагната, давно строил планы его обуздания, даже с применением физической силы. Когда же до него дошли слухи, что предатель Барабаш собирается продать Стаховскому информацию по проекту «Фарма-Стикс», Деканозов испугался. Такое происходило с ним крайне редко. Это была реальная опасность для его концерна.

Деканозов снова включил телевизор. Все та же суета вокруг гибели Стаховского. Ну что ж, собаке собачья смерть. Нечего думать о нем, надо сосредоточиться на чем-то приятном, например, на поездке вместе с сыном в Нью-Йорк...

– Света, я так рада тебя видеть, – Кристина Стаховская первой протянула гостье руку. Вдова медиа-магната, затянутая в черный шелк, осунулась. Светлана Ухтомина могла поспорить, что Кристина очень страдала, однако лицо ее было бесстрастным. Только рука слегка дрожала.

– Кристина, прими мои самые искренние соболезнования, – произнесла Светлана. Она всегда терялась, когда требовалось утешить кого-то в горе. Разве слова могут выразить всю боль утраты и помочь тому, кто только что потерял любимого человека.

Звонок от Кристины поступил неожиданно. Светлана была в редакции еженедельника «В зеркале власти», где вторые сутки шло заседание кризисного штаба. Весть о гибели Владимира Стаховского стала неопровержимой реальностью, к ней начинали привыкать. О причинах катастрофы все еще не известно ничего достоверного, в спешном порядке была сформирована правительственная комиссия. Светлана знала Кристину, как, впрочем, и Владимира Стаховского, однако это знакомство не выходило за рамки отношений либерального работодателя и чрезвычайно удачливого работника. Кристина, как и ее супруг, работала в холдинге «ВластЪ», писала статьи для газет и была редактором нескольких телевизионных программ.

– Проходи, – произнесла Кристина, закрывая за Светланой тяжелую дверь. Они были одни в большой прихожей квартиры Стаховских. Здесь сразу чувствовался стиль и наличие денег. На ярко-белом фоне стен Кристина, облаченная во все черное, выглядела маленькой девочкой, растерянной и испуганной, которая не по своей воле попала в водоворот страшных событий. – Я рада, что ты согласилась навестить меня, – продолжала Стаховская. – Почему-то все думают, что мне хочется остаться наедине с мыслями и воспоминаниями, но это не так. Я боюсь одиночества, не представляю себя без Володи...

Она оборвала фразу на полуслове, взгляд ее потух.

– Ну ладно, оставим это... Проходи, прошу тебя. Ты что будешь пить, кофе или чай? Или, может быть, сок?

– Черный кофе, – ответила Светлана.

Она прошла в овальную гостиную, доминантами в которой был свет, простор и стекло. Легкая лестница, словно парящая в воздухе, уводила на второй этаж. Похоже, в квартире, кроме них, никого не было. Светлане бросилась в глаза большая фотография Стаховского, перевязанная черной лентой.

– Твой кофе. – Кристина появилась из кухни, держа в руке изящную фарфоровую чашечку. Светлана подумала, что со стороны кажется, будто одна подруга пригласила к себе другую по пустяковому поводу. А на самом деле поводом была смерть.

Они опустились на белоснежную кожаную софу. Кристина, помолчав, произнесла:

– Ты наверняка удивлена, почему я попросила тебя прийти... Скажи честно, это так?

– Да, – ответила Ухтомина. Она в самом деле не понимала, почему Кристина позвонила именно ей. Они никогда не были особенно близки. Светлана являлась одной из лучших журналисток еженедельника, который принадлежал ее мужу, не более того. Возможно, Кристина ищет поддержки в минуты отчаяния. Однако Стаховская не производила впечатления отчаявшегося человека.

– Я не буду ходить вокруг да около, – Кристина зябко повела плечами. – Я прошу тебя помочь мне, Света, и рассчитываю на твою поддержку.

Ухтомина произнесла:

– Кристина, чем я могу помочь тебе, скажи, и я постараюсь сделать все, что в моих силах. Я очень многим обязана Владимиру, ты это знаешь...

– Спасибо тебе за поддержку, – Кристина вздохнула. – Я никак не могу свыкнуться с мыслью, что его нет.

– Такая нелепая катастрофа, – Светлана отпила немного кофе. – Говорят, что у каждого своя судьба...

– Нелепая катастрофа! – воскликнула Кристина. – Светлана, если бы ты знала... Впрочем, ты должна знать! Власти заявляют, что причина пока не установлена, но на самом деле это не так. Все выяснилось в день гибели Владимира, но об этом не сообщают широкой общественности. В самолет моего мужа кто-то подложил взрывное устройство, которое сдетонировало при взлете. Это и стало причиной первого взрыва, а когда самолет упал на взлетно-посадочную полосу, взорвались баки с горючим.

Светлана слушала Кристину и поражалась ее самообладанию. Та говорила о страшных вещах будничным голосом, лишенным всяких эмоций, но Ухтомина понимала, что она на самом деле страдает.

– В ближайшие дни об этом сообщат, но пока никто не хочет будоражить общественность. Впрочем, смерть Владимира многим на руку. Блестящий журналист, владелец независимого холдинга и целого телевизионного канала...

– Кто бы это мог быть? – произнесла Светлана. – У Владимира было много врагов, своей деятельностью он настроил против себя множество влиятельных лиц.

– Это так, – согласилась Кристина. – Но ведь ты не знаешь, кто находился с Владимиром в самолете. И вообще, эта история непонятная и запутанная. Накануне Владимир сказал мне, что мы летим в Киев. Я собиралась отправиться вместе с ним, в Киеве живет моя сестра, и я хотела навестить ее. В день гибели я была в гостях у Эльвиры Долимбаровой, она остановилась в отеле «Балчуг-Кемпинский». Там меня и застал звонок от Владимира, он сказал, что хочет лететь без меня, так как в самолете намеревается взять интервью у своего таинственного гостя. Я что-то заподозрила, даже не могу сказать, что именно, поэтому и отправилась во Внуково. Однако прибыла туда слишком поздно, самолет уже стартовал. А затем, всего несколько секунд спустя...

Она замолкла. Светлана отвела глаза. На долю Кристины выпало самое страшное: она стала свидетельницей смерти любимого человека.

– ...раздался взрыв, – продолжала Стаховская. – Это походило на фильм ужасов. Я все стояла и пыталась сообразить, что же происходит. От взрывной волны лопнули стекла, тысячи осколков разлетелись по всему зданию аэропорта. У меня мелькнула мысль о террористах, я все еще никак не понимала, что взорвался самолет с Владимиром...

Она снова замолчала и, опустив голову, тяжело вздохнула. Светлана осмотрелась вокруг. Здесь когда-то жил Владимир Стаховский, а теперь он мертв. Кристина, что же будет с ней дальше?

– Володя был не один в самолете, – сказала Стаховская. – Теперь я точно знаю, с кем он летел в Киев. Таинственным спутником Владимира, это уже многим известно, был Анатолий Барабаш, тебе это имя о многом говорит, не так ли?

Светлана вздрогнула. Еще бы, всего два дня назад она ссылалась на Барабаша в своей статье, посвященной разоблачениям махинаций в концерне «Парацельс».

– Бывшая правая рука Деканозова, – сказала Светлана. – Но почему он оказался в самолете?

– Я этого не знаю, – с горечью ответила Кристина. – Я всегда думала, что Володя доверяет мне, он никогда не скрывал, каким расследованием занимается в данный момент. Я ему во многом помогала... Но о том, что в Киев летит с Анатолием Барабашем, он мне не сказал. Теперь, реконструируя в памяти дни накануне катастрофы, я припоминаю – Владимир пытался отговорить меня от поездки, заявлял, что мне лучше навестить сестру позднее, но я упрямо стояла на своем. Наверняка он хотел встретиться с Барабашем наедине, чтобы взять у него интервью. Тот, насколько мне известно, обладал взрывной информацией о Константине Деканозове. Я выяснила, что интервью в воздухе должны были заснять на пленку. Скорее всего, Владимир считал, что Барабашу не понравится мое присутствие, поэтому он и принял решение лететь без меня. Поэтому и позвонил в отель. Мое опоздание спасло мне жизнь!

Стаховская замолчала. Светлана подумала, что вряд ли сама могла бы так хорошо и с достоинством держаться в подобной ситуации. Без сомнения, Кристина сильная личность. И у нее есть большие шансы возглавить после смерти... после убийства Владимира холдинг «ВластЪ». В конце концов, Кристина имеет журналистское образование и, кроме этого, уникальное чутье на сенсации.

– Я все время думаю о том, что, если бы не звонок Владимира, который сбил меня с толку, я бы успела в аэропорт и оказалась бы в самолете. И погибла бы вместе с ним.

– Слава богу, этого не произошло, – сказала Светлана. – Но знает ли о том, что ты рассказала, следствие, Кристина? Я не думаю, что имеет смысл утаивать что-то от комиссии...

– О, не беспокойся! – воскликнула Стаховская. – Все, кому надо, в курсе, меня заверили, что органы приложат все усилия для того, чтобы найти виновных в катастрофе. Но ты сама понимаешь, это все только слова. Владимир был журналистом и бизнесменом, а кто именно является у нас в стране жертвами заказных убийств? Бизнесмены и журналисты... Следствие, как заявил мне один высокий чин, пока не видит никакой связи между взрывом и присутствием на борту Анатолия Барабаша. Не сомневаюсь, что они этой связи так и не установят. Убийство Владимира, скорее всего, останется нераскрытым. Очередная гибель очередного журналиста... Но, Света, я уверена, что на самом деле покушались не только на моего мужа, но и на Барабаша. Ты ведь занимаешься именно концерном «Парацельс», что тебе известно о нем?

Подумав, Светлана ответила:

– Анатолий Степанович Барабаш, выпускник Ленинградского горно-химического института... В свое время считался одним из самых блестящих стратегов империи Константина Деканозова. Однако в середине этого года, после рейда в концерн «Парацельс» Генеральной прокуратуры и налоговой полиции, был обвинен в некомпетентности, неверной финансовой политике, злоупотреблениях служебным положением и уволен в одночасье. На самом деле за всем этим стоят его давнишние противоречия с Деканозовым.

– Как ты думаешь, Света, обладал ли Барабаш сведениями, которые были смертельно опасны для Деканозова? – спросила Кристина.

Светлана, практически не задумываясь, воскликнула:

– Конечно! Когда Деканозов уволил его, то все ждали разоблачительной пресс-конференции, никто не думал, что бывший заместитель фармацевтического короля оставит без внимания нетактичное, мягко говоря, поведение своего шефа. Но Барабаш затаился, избегал журналистов и только один раз, когда его поймали около машины, был вынужден сказать, что ничего не знает и ему нечего выносить на суд общественности. Ему мало кто поверил – Барабаш, без сомнения, был в курсе махинаций в концерне Деканозова, которые происходили при нем в последние семь лет. И если он согласился побеседовать с Владимиром, то могу практически утверждать, что собирался сообщить какую-то компрометирующую информацию на своего бывшего хозяина.

– Я тоже так думаю, – сказала Кристина. – Поэтому я и позвонила тебе. Ты считаешься самой лучшей журналисткой в еженедельнике «В зеркале власти», Владимир часто упоминал твое имя с гордостью. Он говорил, что ты чем-то напоминаешь ему самого себя: такая же напористая, дерзкая и жаждущая истины...

Ухтомина слегка улыбнулась. Ей уже не раз говорили, что, выйди она замуж за Стаховского, они бы вместе составили великолепный тандем.

– Ты, если я правильно информирована, сейчас вплотную занимаешься личностью Константина Деканозова и финансовыми злоупотреблениями в его концерне. И, не сомневаюсь, ты знаешь о нем многое.

– Многое, но далеко не все, – ответила Светлана. – Деканозов скользкий, как угорь, его можно обвинить в мелких грешках, найти небольшие недочеты в бумагах, доказать, что он когда-то проехал на перекрестке на красный свет, но не более того. Но я уверена, Константин Константинович скрывает куда более страшные тайны.

– О, в этом можешь не сомневаться. Владимир давно занимался личностью Деканозова. Помню, года полтора назад он как-то заметил, что ему хочется добыть информацию, которая уничтожит Деканозова, и поклялся, что рано или поздно сделает это. А если Владимир что-то затевал, то всегда добивался намеченного. Думаю, накануне собственной гибели он вплотную подошел к разоблачению скрытой от всех деятельности олигарха. Иначе зачем бы он встречался с Барабашем и даже хотел записать интервью с ним на пленку? Теперь, вспоминая последний месяц, могу сказать, что Владимир был одновременно взволнован и полон эйфории. Я как-то не придавала этому особого значения, но он явно напал на след сенсации. И этой взрывной информацией его мог снабдить только один человек – Анатолий Барабаш.

Кристина закрыла лицо руками и через секунду, справившись с волнением, продолжила:

– Света, по всей видимости, мне придется встать у руля холдинга. И я ни за что не сверну с того пути, который выбрал Владимир. Я приложу все усилия для того, чтобы смерть Володи не осталась нераскрытой. Власти не особенно стремятся найти убийцу. Значит, нужно взять расследование в свои руки. Потому-то, Света, я и обратилась к тебе. Ты считаешься специалистом по концерну «Парацельс», ты независимый и неподкупный журналист, не боящийся писать правду. Как ты относишься к моему предложению заняться выяснением причин гибели Владимира?

Светлана, которая уже поняла, что было истинной подоплекой внезапного звонка Кристины, медленно ответила:

– Я чрезвычайно ценю твое доверие, Кристина. Я благодарна тебе за столь лестное мнение обо мне. Но не могу согласиться с тем, что я являюсь лучшим журналистом еженедельника. Ты же знаешь, Владимир подбирал светлые головы, поэтому у нас в редакции работают люди, куда более одаренные и компетентные, чем я. Я всегда восхищалась Владимиром Стаховским, более того, он до сих пор является моим кумиром и образцом для подражания. Человек, который начал с нуля и всего за несколько лет смог выстроить мощную медиа-империю! Даже название холдинга отражает его имя: «ВластЪ» – ВЛадимир СТаховский. Если бы я почувствовала хотя бы малейшее давление, если бы мне кто-то хоть раз сказал, что можно писать, а о чем лучше промолчать, я бы ушла из еженедельника, но такого не произошло, и в этом в первую очередь заслуга Владимира. Я знаю, что ему поступали заманчивые и весьма щедрые предложения о продаже телевизионного канала, нашего еженедельника или всего холдинга в целом, и каждый раз он отвечал отказом. Он в моих глазах был воплощением журналистской этики, Кристина, и я говорю это без всякого пафоса. Его убили, и это ужасно, и ты абсолютно права – его смерть не может остаться безнаказанной.

– Спасибо тебе, Света, – прошептала Кристина.

Она поднялась с софы и исчезла из гостиной. Светлана осталась одна. Стаховская вернулась через несколько минут, глаза ее покраснели. Она наверняка приводила себя в чувство, стремясь не показать слез гостье.

– Я вижу, что не ошиблась, выбрав тебя, – сказала Кристина. – Завтра состоятся похороны Владимира, в самый канун Нового года. Какая зловещая гримаса судьбы – он так любил этот праздник, и вот отправится в последний путь 31 декабря. Света, я буду содействовать тебе, как только могу. Ты получаешь новое задание – расследование смерти Владимира. Мне кажется, что ты должна уделить особое внимание Константину Деканозову. Именно ему, и никому другому, была выгодна смерть Володи и Анатолия Барабаша. Но, прошу тебя, будь крайне осторожна. О том, что ты занимаешься расследованием катастрофы во Внукове, никто не должен знать. Мне хорошо известно, что как на телевидении, так и в твоем еженедельнике есть люди, которые не гнушаются информировать сильных мира сего о готовящихся публикациях или программах, в которых разоблачают их грешки. Если Деканозов причастен к смерти мужа, а я думаю, что это именно так, то, значит, он заранее от кого-то узнал о том, что Владимир собирается встретиться с Барабашем и получить от того эксклюзивные материалы. Я тебе безгранично доверяю, Света.

Ухтомина на секунду закрыла глаза. О таком громком расследовании, которое может изменить всю ее жизнь, она мечтала уже давно. Пожалуй, с того самого момента, когда выбрала для себя журналистскую стезю. И вот этот момент настал. Она приложит все силы для того, чтобы найти виновников гибели Владимира Стаховского. Но Кристина трижды права, это занятие может стать очень и очень опасным. Те, кто устранил Стаховского, не задумывались о том, что вместе с ним погибнут совершенно непричастные к этому люди, пилоты и стюардессы. Светлана знала: когда речь идет о больших деньгах, никто не считается с человеческой жизнью. Но она была обязана Владимиру своей блестящей карьерой, поэтому не имеет права отказаться. И еще: Кристина...

Стаховская, сжав руки и опустив взгляд, сидела на софе. Светлана испытала к ней внезапную жалость. Бедная, сколько на нее всего обрушилось. Стать во главе большого медиахолдинга – явно нелегкий выбор. И Кристина, возможно, еще не готова к этому. Она всегда опиралась на Владимира, привыкла к тому, что муж принимает решения и руководит всем. И вот настал момент, когда его не стало, а решения по-прежнему требуется принимать. На этот раз уже ей самой. Впрочем, Светлана ошибается. Владимир никогда бы не выбрал себе жену, которая не смогла бы продолжить его дело. Но в любом случае Кристине требуется поддержка.

– Прошу тебя присутствовать завтра на похоронах, – сказала Стаховская. – Я хотела провести закрытую церемонию, только для немногочисленных родственников и самых близких друзей, но, увы, так не получится. Смерть Владимира вызвала всеобщий резонанс, его по-настоящему любили, и я не могу запретить его поклонникам попрощаться с ним. А в первые дни нового года состоится оглашение завещания. Честно признаюсь, Владимир никогда об этом не говорил со мной, а я была уверена, что он проживет еще по крайней мере лет двадцать. Думаю, ты тоже должна присутствовать во время этого мероприятия.

Кристина обратила свой взгляд к фотографии Владимира. Стаховский, запечатленный на ней в темно-красном свитере, в очках без оправы, за столом, на котором возвышался ноутбук, улыбался.

– Мне так его не хватает, – сказала Кристина тихо. – Но я понимаю, что подлинное одиночество еще впереди. И если я буду знать, что человек, который убил моего мужа, понес заслуженное наказание, мне станет легче. Я знаю, что если поручить расследование компетентным органам, то и через десять лет они не выйдут на след убийцы. И не наемника, который подложил в самолет бомбу, а того, кто оплатил смерть Владимира. Уверена, что журналистское сообщество не смирится со смертью Володи, и я хочу приложить все усилия для того, чтобы виновные оказались на скамье подсудимых. Это не месть, а справедливое и неизбежное возмездие.

Раздалась пронзительная трель телефона, Кристина взяла трубку и методично роняла одно слово за другим, повторяя заученные фразы:

– Да, благодарю вас, конечно же, вне всяких сомнений. Да, это такой удар...

Светлана оглянулась. Она впервые была в квартире Стаховских, однако ее не оставляло ощущение, что со смертью Владимира жилище опустело. Осиротело, что ли. Она займется расследованием немедленно. Это, так сказать, миссия возмездия, и Ухтомина не откажет Кристине. Она постарается сделать все, что в ее силах.

Итак, первым и единственным подозреваемым является Константин Деканозов. У него были самые веские причины желать смерти Стаховскому, как, впрочем, и своему бывшему заместителю, готовому продать его с потрохами. Но Светлана хорошо знала, что Деканозов всегда просчитывает каждое свое действие, и вряд ли он поставил себя под удар в этом случае. С другой стороны, Деканозов отличается импульсивностью и подвержен неконтролируемым вспышкам гнева. Опасное сочетание гибкого, изощренного ума и психопатического темперамента.

– Звонил министр по делам массовой информации, выражал свою скорбь по поводу кончины Владимира. Ни слова о том, что ему известна подлинная причина катастрофы. Все словно сговорились молчать. А я этого не хочу, как не хотел бы и Владимир. Ты же знаешь, он занимался расследованием гибели своих коллег, которые стали жертвами заказных убийств. Поэтому и сам Стаховский заслуживает того, чтобы нашли его убийц.

Кристина поднялась. Светлана взглянула на часы. Почти половина одиннадцатого. Стаховская напомнила:

– Похороны состоятся в полдень. Именно в это время и взорвался самолет... Я жду тебя, Света!

Выходя из элитной многоэтажки, Светлана столкнулась в дверях с Эльвирой Долимбаровой, эстрадной дивой советских времен, которая сейчас давала в Москве несколько концертов. Долимбарова разительно похорошела и похудела, ее сопровождал молодой человек. Закутанная в серебристые меха, Эльвира, распространяя удушающий аромат французского парфюма, проскользнула мимо Светланы, не удостоив ее даже малейшим взглядом. На стоянке около дома стоял белый многометровый лимузин, скорее всего, Эльвирин. Светлана вспомнила, как Кристина говорила, что до поездки в аэропорт навещала Эльвиру в отеле. Наверняка Долимбарова приехала выразить свои соболезнования.

Светлана вдохнула полной грудью морозный воздух. Решение принято, отступать поздно. Она найдет человека, который стоит за смертью Владимира Стаховского. И пусть игра будет опасной, ей не привыкать.

Заведя «Вольво», Ухтомина отправилась в редакцию «В зеркале власти». Ее ждала масса неотложных дел.

Похороны Владимира Стаховского, которые проходили в последний день уходящего года, вначале планировались как скорбная семейная церемония, на которой присутствовали бы только самые близкие друзья и родственники. Однако все получилось совсем по-другому.

Когда Светлана подрулила к Новодевичьему кладбищу, то поразилась: у его ворот собралась масса народа. На территорию пропускали только по предъявлению приглашения. Ухтомина, показав бумагу, которую получила от Кристины, присоединилась к собравшимся на траурную церемонию, среди которых были практически только знаменитые и богатые люди. Коллеги Стаховского по журналистской деятельности, известные ведущие, несколько представителей власти, масса актеров, звезд кино и телевидения. Светлана вдруг поняла, что и сама относится к этой категории. Половину присутствующих она знала лично, о другой половине когда-то писала в статьях.

Как и сказала Кристина, похороны начались ровно в полдень. Хмурое солнце, прорезающее серые облака, из которых падал легкий снег, казалось, уже заходило, на землю легли длинные тени.

Послышались возбужденные голоса, все завертели головами. Прибыл лимузин с останками Стаховского. Кристина появилась минутой раньше, одетая в длинное черное пальто, в черном платке, который полностью скрывал ее волосы, и в темных очках. Под руку ее поддерживал крепкий старик, очевидно, отец Стаховской.

Полированный гроб почтительно несли шесть мужчин. Светлана прислушалась с гомону гостей. Те, кто стоял в первых рядах, молчали, склонив головы, другие же вовсю обсуждали страшную трагедию.

– Его убили, это точно известно, – говорила своему спутнику, известному ведущему музыкальной программы, дама, одетая в тяжелую соболью шубу. – В самолете была бомба...

– Да что вы, – поразился тот. – А ведь заявляли, что причина катастрофы в неполадке двигателей...

– Милый мой, и вы еще верите тому, что говорят по телевизору? Боже, мне ли вам рассказывать, как у нас делаются новости. Звонок сверху – и в эфир выдается удобоваримая версия.

– А известно ли, кто его заказал? – спросил музыкальный ведущий, однако ответ его спутницы Ухтомина так и не услышала, потому что взял слово генеральный продюсер одного из ведущих каналов и парочке сплетников пришлось замолкнуть.

Ухтомина протиснулась сквозь людскую толпу и оказалась на самой периферии круга приглашенных. Так она могла лучше слышать то, о чем говорят присутствующие.

– ...без всякого сомнения, уверяю вас, Полина Артемьевна, – заявлял звезда убойных сериалов, которые с триумфом шли по каналу Стаховского. – Мне это доподлинно известно, расследование все равно ничего не даст...

– Какая страшная смерть, – покачала головой его собеседница, пожилая дама, личность которой Светлане была неизвестна. Однако, судя по большому количеству бриллиантов и огромной шляпе, отороченной мехом, дама явно относилась к элите столичного общества.

– Говорят, что его убили из-за последнего расследования, которым занимался лично сам Владимир, – донесся до Светланы чей-то шепот. – Сколько раз я говорил ему, что нужно быть осторожнее, а он рвался в лидеры... Умереть всегда успеем, не так ли?

И эти люди считаются друзьями Владимира Стаховского? Светлана презрительно скривила губы. Надо же, стоят у его могилы и продолжают сплетничать о покойном. Однако ей необходимо быть в курсе последних слухов. Возможно, это выведет ее на след заказчика. Конечно, это сомнительно. Во всяком случае, теперь она точно знает – все были уверены, что за смертью Владимира стоят могущественные силы, которые он пробудил, занимаясь журналистскими расследованиями. А разве Константин Константинович Деканозов не был именно такой силой?

Светлана прислушалась к речи очередного политика, кажется, заместителя министра, который отдавал должное уму, высоким способностям и таланту бизнесмена Владимира Стаховского.

Внезапно среди гостей раздался шепот, который постепенно перерос в настоящий гул. Ухтомина оглянулась. Нет, этого не может быть! К ним шествовал не кто иной, как Константин Деканозов собственной персоной. Фармацевтический король появился в сопровождении нескольких молодчиков, один из которых нес огромный венок из орхидей и лилий.

Люди почтительно и со страхом расступались, пропуская Деканозова. Он подошел к Кристине и выразил ей свои соболезнования. Атмосфера царила напряженная. Светлана видела, как Стаховская побледнела и закусила губу, слушая Деканозова. Его охранник тем временем ловко присоединил венок с надписью «Борцу за свободу слова и поборнику справедливости» к сотне таких же, которыми была завалена могила.

– Талантливый журналист... Несмотря на разногласия, которые были между нами, я счел своим долгом... Я сожалею... Если я могу что-то для вас сделать...

Кристина ничего не отвечала, а Деканозов, тонко улыбаясь, изображал скорбящего друга.

– Вы только посмотрите, – произнес кто-то вполголоса. – Этого просто не может быть, убийца появился на могиле убитого...

– Не советую вам так громко заявлять об этом, – одернул его другой голос. – Это все нелепые слухи, вина Деканозова никем не доказана.

– Но и не опровергнута. А вы что, сомневаетесь в его причастности к взрыву?

Тем временем Константин Константинович, пожав руку Кристине, удалился. Людская стена снова сомкнулась за ним. Когда он прошел мимо Светланы, она успела бросить короткий взгляд ему в лицо. Торжество и радость, вот какие чувства испытывал Деканозов. Значит, он не отказал себе в удовольствии вбить последний гвоздь в гроб одного из своих врагов? Как же это жестоко и цинично по отношению к вдове и родственникам!

Церемония продолжалась, после короткой паузы взял слово новый оратор, который заявил, что не успокоится до тех пор, пока не будет пойман и предан суду человек, причастный к гибели Владимира. Светлана подумала, что далеко ходить не надо, этот человек только что был рядом.

Но только ли у одного Константина Константиновича были причины желать смерти журналисту? Ведь такие же причины были еще у дюжины человек.

Погребение подходило к концу, выступавшие, ежась от холода, славословили усопшего, а в задних рядах уже говорили о том, что наконец-то сейчас все отправятся в ресторан на поминальный обед. Так и произошло десятью минутами позже. Кристина, увидев Светлану, задержалась около нее. На бескровном лице Стаховской блуждала слабая улыбка, которая больше походила на гримасу боли.

– Ты видела это? – спросила она. – Деканозов заявился на похороны, и я была вынуждена говорить с ним и даже пожать ему руку. Боже мой, Света...

Отец Кристины, подхватив дочь под руку, повел ее дальше. Через несколько минут Светлана осталась одна около только что насыпанного могильного холма, заваленного цветами и венками. Вот оно, последнее пристанище Владимира Стаховского. Всего несколько дней назад он был жив и полон сил, а теперь... Когда-то давно нечто подобное произошло и с ее мамой. Светлана отмела от себя печальные мысли. Пронзительный ветер, забираясь под пальто, кусал за спину. Ухтомина собралась уже уходить, как вдруг заметила женщину, которая медленно шла по направлению к могиле Стаховского.

Она не видела эту даму среди гостей. Высокая, одетая в светло-синюю куртку, с непокрытой головой. Декабрьский ветер шевелил ее длинные рыжие волосы. Женщине было не больше тридцати, она походила на спортсменку или фанатку здорового образа жизни. Что-то в ее облике насторожило Светлану. Боже, в ее взгляде столько же горя и отчаяния, как и у Кристины Стаховской.

Но кто она, задумалась Светлана. Насколько она знала, у Стаховского вообще не было родственников. Родители давно умерли, братьев или сестер не существовало. Он происходил родом из небольшого городка на Урале. Может быть, это его дальняя родственница, кузина или двоюродная племянница? Но если так, почему она не присоединилась к общей процессии, а, дождавшись, пока все уйдут, осталась одна возле могилы.

Светлана заметила, что за странной дамой наблюдает не только она. Молодой человек, замерший метрах в двадцати, внимательно следил за посетительницей. Та положила на могилу белую розу и заплакала.

До Светланы донесся гул уезжающих автомобилей. Все отправились в ресторан. Хотя вполне возможно, многие предпочли вместо поминок поехать домой, до наступления Нового года оставались считаные часы.

– Володя, я тебя никогда не забуду, – произнесла неизвестная, которая не видела Светлану, скрытую от нее массивными надгробьями соседних могил. – Я тебя люблю, как и прежде, мой дорогой...

Вот это да! Кристина Стаховская или ни о чем не знает, или предпочитает не распространяться о том, что у ее мужа была любовница. И, по всей видимости, уже достаточно давно. Вот почему эта таинственная незнакомка предпочла появиться после завершения официальной церемонии. Ей не хотелось столкнуться лицом к лицу с женой покойного и множеством его именитых почитателей.

Внезапно к женщине, которая стояла, молча склонив голову, подошел молодой человек, наблюдавшей за ней издалека.

– Вы же Елизавета Георгиевна Никитина? Не могли бы вы ответить на несколько вопросов для газеты «Столичный курьер», – начал он.

Женщина вздрогнула и обернулась. Затем достала из кармана черные очки и надела их.

– Я ничего не стану вам говорить, – сказала она и зашагала прочь. Молодой человек не отставал от нее.

– Прошу вас, всего несколько вопросов, Лиза. Это ведь правда, что вы состояли в интимной связи с покойным Владимиром Стаховским... Что вам известно о его последнем расследовании...

Лиза обернулась, пронырливый журналист замер. Никитина со всего размаху толкнула его в грудь, он, зашатавшись, едва не упал.

– Отстаньте от меня, черт побери! – воскликнула она в отчаянии. – Неужели у вас абсолютно нет чувства такта? Я ничего не собираюсь вам рассказывать!

Светлана заспешила к выходу. Если эта Лиза и в самом деле была пассией Стаховского, то ей необходимо с ней поговорить. В конце концов, Кристина настаивала на том, чтобы стала известна абсолютно вся правда. Не исключено, что эта Никитина сможет вывести ее на след убийцы.

Ухтомина оказалась у выхода раньше Лизы и успела сесть в «Вольво». Если та приехала на машине, она просто поедет за ней и выяснит, где Лиза живет. Однако автомобиля у Лизы не было. Она побрела по грязному снегу. Молодой журналист следовал за ней на небольшом отдалении. Светлана медленно тронулась за странной парой. Кто этот назойливый тип? Она была знакома со многими коллегами, но его никак не могла припомнить. Что ж, неудивительно, сейчас каждый полагает, что может работать в газете или на телевидении, даже не имея должного образования.

– Да вы отстанете от меня когда-нибудь? – воскликнула Лиза, обернувшись. – Что вам надо, узнать интимные подробности? Да, я любила и продолжаю любить Стаховского. Но вам-то какое до этого дело? Прочь, пошел прочь!

Лиза побежала, затем остановилась на кромке тротуара и подняла руку, в надежде поймать машину. Светлана, не растерявшись, подрулила прямо к ней.

– Вам куда? – спросила она Лизу.

Та ответила:

– Туда же, куда и вам. Меня устроит любое направление, просто нужно как можно скорее отсюда уехать...

– Я в центр, – произнесла Светлана. – Если вам это подходит...

– Да, – Лиза хлопнула дверью. – Сколько с меня?

Светлана назвала вполне приемлемую цену. Если бы она согласилась подвезти Лизу бесплатно, та могла бы заподозрить что-то неладное. В зеркало заднего вида Ухтомина заметила, как настырный тип, увидев, что Лиза ускользнула от него, прыгнул в темно-красную «Ладу». Она запомнила номер. Нужно потом проверить, кто же он?

– Спасибо, – произнесла Лиза, устраиваясь поудобнее.

– Вы уверены, что нам по пути? – спросила Светлана. – А то смотрите, могу подбросить куда надо...

– Да, это было бы неплохо, – произнесла та. – Но вы сказали, что едете в центр...

– Без проблем, – заверила ее Ухтомина. – Вы же мне платите. Так куда вам?

Лиза назвала адрес, затем откинулась на сиденье и закрыла глаза. Она явно устала. Светлана размышляла: сейчас затевать разговор не стоит, это может спугнуть Лизу. Но и упускать ее тоже нельзя. Она наверняка многое знает. Ведь о том, что у Стаховского есть любовница, никому не известно. Если бы в тусовку просочился хотя бы малейший слух, то через неделю все бы об этом знали. А так в течение многих лет Кристина и Владимир были идеальной, если не сказать – образцовой, парой. Многие завидовали их взаимоотношениям, восхищались тем, что они не надоедают друг другу. И вот, как выясняется, это всего лишь мираж.

– Кажется, за нами следят, – сказала Светлана, убедившись, что красная «Лада» следует за ними. – Этот молодой человек, с которым вы спорили около кладбища, ваш друг?

– Вы уверены, что он следит за нами? – спросила Лиза, не открывая глаз. – Ну и черт с ним. О нет, это не друг... Моего друга сегодня похоронили...

– О, простите, – Светлана попыталась придать голосу участливые интонации. – Я не знала... Сожалею... Это такая трагедия!

– Я еще и сама не осознала, что произошло, – сказала Лиза. – Понимаете, он был для меня всем. Мы познакомились с ним совершенно случайно, столкнулись на приеме, причем в буквальном смысле столкнулись – я налетела на него, выронила бокал шампанского и облила его. Я сразу узнала его... Впрочем, это неважно. Теперь уже все неважно!

– Я знаю, что такое потерять любимого человека, – не кривя душой, сказала Светлана. – Моя мама... Много лет назад она стала жертвой разбойного нападения, но, честно признаюсь, я до сих пор не могу привыкнуть к тому, что ее убили.

Лиза, открыв глаза, взглянула на Светлану. Ухтомина краем глаза следила за попутчицей. Ей даже не тридцать, а, скорее двадцать шесть – двадцать семь. Молочная кожа, рыжие волосы, причем не крашеные, а естественного медно-красного оттенка. Продолговатые зеленые глаза, идеальные зубы. Да, у Стаховского был хороший вкус. Кристина отличалась совсем иной, какой-то холодной и недоступной красотой, Лиза же была воплощением здоровья и физического совершенства. Интересно, кто она? Спортсменка?

– Значит, вы знаете, что такое оказаться одной. Одной наедине с унынием, которое переходит в отчаяние, – сказала она. – Моего друга тоже убили, причем самым зверским образом. Увы, он был женат и, кажется, вполне счастлив в браке. Я никогда не настаивала на том, чтобы он развелся со своей супругой. Она, насколько могу судить, тоже до безумия любит его, более того, она помогает ему в работе. Она заслужила право быть вместе с ним, как, впрочем, и я.

Светлана заметила, что Лиза говорит о Стаховском в настоящем времени. Она никак не может привыкнуть к тому, что его уже нет в живых. Это неудивительно, с момента катастрофы прошло мало времени.

– Я всегда мечтала о таком человеке, как Володя. Он был нежным и потрясающе романтичным, – произнесла Лиза с горечью. – Он обещал, что никогда не бросит меня, и не сдержал свое слово. Ушел, оставив меня одну...

– Я уверена, что его убийцу найдут, – сказала Светлана. – И вы не должны поддаваться трагическим мыслям. Уверяю, ваш Володя хотел бы, чтобы вы стойко перенесли горечь утраты.

– Возможно, вы правы, – Лиза снова откинулась на спинку сиденья. – Но я уже ничего не знаю наверняка. Мне кажется, что без него не имеет смысла жить дальше. С его смертью для меня все закончилось...

– Не говорите так, прошу вас, – Светлана испугалась. Судя по всему, Лиза находилась в депрессивной фазе, причем явно подумывала о самоубийстве. – Вы должны приложить все усилия, чтобы стать счастливой, именно этого и хотел бы ваш друг...

Лиза рассмеялась, но смех у нее вышел больше похожим на кашель.

– Почему-то все приписывают покойникам те желания и мысли, которые были им абсолютно чужды. Мертвые молчат, за них говорят те, кто остался в живых.

– Тогда подумайте о том, что смерть вашего друга должна быть отомщена, – Светлана упорно пыталась настроить девушку на позитивный лад. – Вы же сказали, что его убили, значит, вы должны приложить все силы для того, чтобы его убийца был пойман. Могу ли я спросить, что именно произошло?

Лиза, чуть помолчав, сказала:

– Его убили, и этого вполне достаточно. Убили трусливо, по-крысиному. У него была опасная работа, он знал, что постоянно рискует. Но тот, кто посмел нанести этот подлый удар... Как бы я хотела знать, кто это! Впрочем, кажется, я догадываюсь. Володя говорил...

Она снова замолчала, и все последующие попытки Светланы продолжить разговор не увенчались успехом. Ей удалось оторваться от красной «Лады», которая затерялась в потоке машин.

Наконец Лиза попросила ее высадить около высотного шестнадцатиэтажного здания. Она заплатила и вышла во двор. Странное дело, Светлана увидела во дворе дома припаркованную красную «Ладу». Номер совпадал с тем, что она запомнила. Значит, тот молодой человек прекрасно знает, где живет Лиза. Но самого журналиста нигде не было видно.

– Спасибо, – сказала Никитина.

– Желаю вам всего хорошего, – ответила Светлана.

Лиза хлопнула дверцей и побрела к дому. Ухтомина дождалась, пока она скроется в подъезде, и задумалась. Теперь она знает, где живет любовница Стаховского, однако разговора у них не получилось. Нужно подождать несколько дней. Затем она навестит Лизу и попробует получить от нее информацию. Девушка упомянула о том, что Владимир говорил ей что-то, возможно, именно о расследовании, связанном с концерном Деканозова.

Светлана отправилась домой. Было почти половина пятого. Предстояла встреча Нового года. Игорь отправился с женой и сыном на Средиземное море, Олег, увлеченный очередной красоткой, сказал, что заглянет к отцу и сестре в начале января. Это был уже не первый праздник, который Светлане приходилось встречать вместе с Геннадием Петровичем. Он намекал дочери, чтобы она обзавелась если не семьей, так хотя бы поклонником, но у Светланы ничего не получалось. Уже через несколько дней она начинала сравнивать своего мужчину с отцом и каждый раз убеждалась, что Геннадий Петрович лучше ее поклонника. Он был настоящим мужчиной, свидетельством тому являлось множество правительственных наград за поимку опасных преступников, несколько раз он подвергал свою жизнь смертельному риску.

Когда Света прибыла домой, праздничный ужин был уже почти готов. Геннадий Петрович как раз поставил в духовку пирог с персиками. По квартире разлился потрясающий аромат. Отец умел и любил готовить.

– Ну что, Света, желаю тебе новых успехов в грядущем году, – сказала Геннадий Петрович, когда они вдвоем оказались за праздничным столом. Он поднял бокал с шампанским. – Всего тебе наилучшего, дочка!

Как всегда, под бой курантов Светлана загадала желание. Эта привычка сохранилась у нее с детства. Она пожелала себе раскрыть два преступления – смерть Владимира Стаховского и собственной матери, Татьяны Ухтоминой.

Светлана, встретив с отцом Новый год, села за компьютер. Ее ждала вторая статья о Деканозове, которая должна появиться в первом выпуске этого года. Она не любила праздники, они навевали на нее скуку. Хотя Ухтомина отдавала себе в этом отчет, так происходило оттого, что она была одинока, и рядом не было человека, который мог бы расцветить ее жизнь яркими красками.

– Прошу вас, проходите. – Высоченный охранник, посторонившись, пропустил Светлану в выложенный зеленоватым мрамором холл. Она находилась в юридической конторе адвокатской фирмы «Севастьянов и партнеры». Борис Севастьянов был одним из самых известных столичных адвокатов. Именно у него находилось завещание Владимира Стаховского, оглашение которого было назначено на пятое января.

Светлана прошла в просторный конференц-зал, в котором уже расположилась Кристина Стаховская. Вдова приветливо встретила Светлану. Помимо них, в зале находились еще несколько человек, как поняла Ухтомина, родственники Кристины и деловые партнеры Владимира. Последней в зал вошла Лиза. Она была в джинсах и грубой вязки бежевом свитере, рыжие волосы тщательно собрала в хвостик.

Вслед за ней появился Борис Севастьянов. Адвокат, произнеся стандартные фразы о том, что выражает вдове свои самые искренние соболезнования, перешел к сути дела:

– Как вам известно, я являюсь душеприказчиком Владимира Сергеевича Стаховского. Это значит, что на меня возложены функции по претворению в жизнь его последней воли, изложенной в завещании. Вот оно.

Он положил на массивный стол из дуба большой конверт, который был запечатан и надписан.

– Владимир Сергеевич был моим близким другом, о его безвременной кончине я безмерно скорблю. Он составил это завещание полгода назад, а именно, 19 июля прошлого года. Я не в курсе его посмертных распоряжений, заверенных нотариусом, однако он настоял на том, чтобы именно я зачитал его завещание в присутствии следующих лиц...

Светлана повернула голову. Лиза, примостившаяся в самом дальнем кресле, надела очки в тонкой металлической оправе. Девушка выглядела чуть более живой, чем при первой встрече, скорее всего, она начала приходить в себя и осваиваться с мыслью о том, что Владимира больше нет в живых.

Адвокат тем временем зачитал список имен тех, кто был так или иначе отражен в завещании Стаховского. Мелькнуло имя Никитиной Елизаветы Георгиевны.

– Что же, все эти лица были оповещены мной заранее о том, что прочтение завещания состоится сегодня, пятого января 2004 года, в тринадцать часов. Те, кто хотел принять участие в этой процедуре, прибыли в мой офис. Теперь я задаю вопрос присутствующим: не возражают ли они, что во время оглашения завещания здесь будут находиться посторонние лица?

Светлана поняла, что этот намек относится в первую очередь к ней. Кристина, сочтя, видимо, что вопрос адресован именно ей, произнесла:

– Эта дама мое доверенное лицо, так что прошу вас, Борис Иосифович, продолжайте.

Светлана снова обернулась. Лиза, без сомнения, узнала ее, но не подала виду. Надо же, какая незадача. Ухтомина и представить не могла, что Стаховский упомянул в завещании свою любовницу. Судя по тому, как вела себя Кристина, она понятия не имела ни о том, что у Владимира была пассия на стороне, ни о том, что этой женщине что-то достанется. Светлане стало интересно – насколько щедр оказался покойный журналист?

– Ну что ж, – произнес адвокат. – Если все присутствующие согласны, то я приступаю к оглашению завещания Владимира Сергеевича Стаховского, составленного и заверенного 19 июля прошлого, 2003 года.

Севастьянов неспешно позолоченным ножиком надрезал конверт, вытащил документ, который занимал несколько страниц.

В зале воцарилась тишина. Светлана посмотрела на Кристину. Вдова, вся в черном, даже на запястье у нее загадочно переливались черные камни, вероятно, редкие бриллианты, была напряжена и собранна. Лиза Никитина, напротив, казалось, погрузилась в посторонние мысли.

Прокашлявшись, адвокат начал читать:

– «Я, Владимир Сергеевич Стаховский, находясь в трезвом уме и твердой памяти, настоящим объявляю свою последнюю волю, которая является моим завещанием. Исполнителем всех действий по данном документу я назначаю с его любезного согласия главу адвокатской фирмы «Севастьянов и партнеры» Бориса Иосифовича Севастьянова, моего доброго друга и замечательного юриста...»

Ухтомина продолжала наблюдать за присутствующими. Надо же, Лиза на самом деле не так уж бесстрастна и погружена в нирвану – девушка теребила крошечный кружевной платочек, который сжимала в кулачке.

– «В обязательном порядке надлежат быть выплаченными все мои долги и исполнены все финансовые обязательства, которые имеются на момент моей смерти. После этого все мое движимое и недвижимое имущество делится между следующими лицами...»

Светлана услышала, как отец Кристины, неотлучно находившейся при дочери, глубоко вздохнул. Наверняка он рассчитывал, что его дочь, как законная жена Стаховского, получит все. Однако Владимир решил иначе. Сама Кристина походила на статую, такая же неподвижная и мраморно-бледная.

– «Принадлежащие мне активы в холдинге «ВластЪ» в равной степени, а именно по пятьдесят процентов, получает моя супруга, Кристина Алексеевна Стаховская, и мой сын, матерью которого является Галина Одинцова...»

Кристина вздохнула, причем так громко, что адвокат, прервав чтение, вопросительно взглянул на вдову.

– Кристина Алексеевна, вы хотите что-то сказать? Или я должен сделать паузу?

– Моей дочери требуется минеральная вода, – сказал отец Кристины. – Прошу вас!

Кристина, отказавшись от бокала с водой, поднесла к лицу руки, затем, успокоившись, произнесла тихим голосом:

– Борис Иосифович, эта последняя фраза... Я не понимаю, о чем идет речь. Владимир никогда не говорил мне, что у него имеется сын...

– Кристина Алексеевна, ничего не могу поделать, – словно извиняясь, сказал Севастьянов. – Но, если вы разрешите, я продолжу. Далее есть обращение именно к вам по этому поводу.

– «...Для разъяснения ситуации я прикладываю к завещанию письмо, адресованное моей жене Кристине, которое должно быть передано ей лично в руки».

– Вот оно, – Борис Иосифович вынул из большого пакета сложенный конверт поменьше, светло-желтого цвета. – Вы его получите, Кристина Алексеевна, как только прочтение завещания будет завершено.

Та кивнула, и оглашение завещания Владимира Стаховского продолжилось.

«...квартиру в Москве по адресу, указанному в приложении, а также сто пятьдесят тысяч американских долларов я оставляю Елизавете Георгиевне Никитиной. Все мое недвижимое имущество, равно как и денежные счета, номера которых указаны в приложении, я завещаю свое супруге, Кристине Стаховской...»

На этот раз никто не прервал чтение последней воли покойного, однако, улучив момент, Светлана взглянула на Лизу. Та победоносно улыбалась, как будто только и ждала этих слов. Что ж, Стаховский оставил ей весьма приличное наследство.

Далее последовали распоряжения журналиста, которые касались ценных бумаг, вкладов в нескольких банках, драгоценностей. Их также получила Кристина, однако кое-что было завещано фонду, на основание которого было выделено полмиллиона долларов. Этому фонду предписывалось заботиться о свободе слова в России, ежегодно должны вручаться три награды – лучшему и наиболее независимому журналисту печатного издания, ведущему телевизионной программы и аналитику на радио.

Детали заняли еще примерно сорок минут, после чего Борис Севастьянов, положил на стол бумаги и сказал:

– Дамы и господа, таковы были посмертные распоряжения Владимира Сергеевича Стаховского. Напоминаю вам, что вы имеете право отказаться от наследства в установленный законом срок. Я, как адвокат Владимира, приложу все усилия для того, чтобы фонд, о котором шла речь в завещании, был создан как можно скорее. Благодарю всех за внимание!

Гости загудели, Кристина, повернувшись к отцу, произнесла:

– Папа, вот это да, я прожила с Владимиром почти восемь лет, однако, выходит, я не знала этого человека. Боже мой, у него имеется ребенок, и он оставил какой-то особе квартиру и кучу долларов. Но почему?

– Потому что, моя дорогая, он меня любил, – провозгласила Лиза, которая слышала реплику Кристины. – Запомни, Стаховский обещал, что разведется с тобой и женится на мне.

– Я вам не верю, – холодным тоном произнесла Кристина. – То, что Владимир мне изменяет, не новость для меня, но он никогда бы не развелся со мной. И знаете почему? Потому что он ценил умных женщин, к которым вы, как я вижу, совсем не принадлежите. Я не собираюсь оспаривать завещание, вы получите, как того и хотел мой муж, – четырехкомнатную квартиру и сто пятьдесят тысяч. Надеюсь, вы удовлетворены?

Деловой тон Кристины и полное отсутствие в ее словах злобы и ненависти резко контрастировали с желчными высказываниями Лизы. Никитина, поднявшись из кресла, сказала:

– Вот и хорошо. Пока!

Она шагнула в коридор, Светлана, извинившись, последовала за ней. Лиза задержалась в мраморном холле, чтобы зажечь сигарету.

– А ты, оказывается, на стороне Кристины, – обратилась к ней Лиза. – Ну и ну, а я-то думала, что моим горем бескорыстно интересуется посторонний человек. А ты была ее шпионкой. И сколько же она обещала тебе заплатить?

– Ровным счетом ничего, – произнесла Ухтомина. – Лиза, я думаю, нам надо поговорить...

– Зато я так не думаю, – возразила та, застегивая куртку. – И что вы ко мне пристали? Хотите знать правду? Я же вам тогда в машине сказала, что люблю Володю. Как видите, я ему тоже была небезразлична. Он не собирался разводиться с Кристиной, зря я это сказала, но она меня почему-то бесит. Думает, что обладает исключительным правом скорбеть по моему Володе и заявлять во всеуслышанье, что является его единственной женщиной. Это не так. Владимир изменял не только ей, он изменял и мне. Но это ничего не меняет... А у него, оказывается, имеется сын! Вот это неожиданность для Кристины. Владимир сделал его своим наследником, надо же...

За прошедшие дни Светлане удалось навести справки. Елизавета Никитина, двадцати шести лет от роду, была в прошлом профессиональной спортсменкой, занималась фигурным катанием. Девушка подавала большие надежды, выиграла чемпионат Европы среди юниоров, однако затем произошло непоправимое – она сломала ногу, причем так неудачно, что о продолжении карьеры на льду уже не могло быть и речи. Она занялась плаванием и, хотя не достигла в этом виде спорта таких же больших высот, как в фигурном катании, все равно приобрела достаточную известность.

– Я занимаюсь расследованием причин гибели Владимира, – сказала Светлана. Лиза ей нравилась. Она была открытой и неспособной к интригам. Во всяком случае, производила впечатление такого человека. – Я думаю, вы сможете мне помочь в этом. Вы же хотите выяснить, кто стоит за гибелью Стаховского?

– Конечно, хочу, – согласилась Никитина. – Но что-то мне подсказывает: это очень запутанное дело. Это Кристина поручила вам расследование? Когда вы подвезли меня с кладбища, я еще голову ломала, где же могла вас видеть. А теперь вспомнила – несколько месяцев назад вы выступали по телевидению в политическом ток-шоу. У меня хорошая память на лица. Значит, вы собираетесь вычислить убийцу Володи... Ну что же, рада буду помочь вам.

В холл вышла Кристина в сопровождении отца и небольшой свиты. Лиза, потушив сигарету, произнесла:

– Черт, я вовсе не хочу сталкиваться со Стаховской нос к носу. Пусть живет сама по себе. А то еще затеет дружбу, а мне это вовсе не надо. В общем, ты помнишь, где я живу? Я оставлю тебе свой домашний телефон. Звякни завтра вечером, я найду время для тебя. Может, заглянешь в гости. Я так хочу, чтобы смерть моего льва не осталась неотомщенной...

– Почему ты называешь его «мой лев»? – спросила Ухтомина.

Спортсменка, уже направляясь к выходу, обернулась и заметила:

– Потому что это он попросил меня. Лев – царь зверей. Клички Пупсик или Рыбонька применительно к Володе были бы верхом идиотизма. Он ведь на самом деле похож на льва. На льва, которого убил выстрел охотника. Я тебя жду. Мне есть что рассказать, но не сейчас...

Светлана проводила Лизу до выхода. Та отправилась пешком к станции метро, Ухтомина вдруг заметила, что за ней, на небольшом отдалении, следует красная «Лада». Та самая, что принадлежала пронырливому молодчику, вымогавшему у Никитиной интервью на кладбище. Светлана проверила номер: автомобиль был зарегистрирован на имя некоего Павла Александровича Резниченко, который работал в массовом бульварном листке «Столичный курьер». Он что, пишет репортаж о Владимире Стаховском и его внебрачных связях? Почему он преследует девушку?

– Света, ты можешь проводить меня в офис? – спросила Кристина. Ухтомина согласилась. Они прошли к «Мерседесу» с тонированными стеклами, расположились на заднем сиденье.

– Вот она, правда о его сыне, запечатанная в конверт, – сказала Кристина, когда они тронулись в путь. – Я до сих пор не могу прийти в себя. Владимир оказался совсем другим человеком, только теперь я понимаю, что ничего о нем не знаю... Ты заметила, что на оглашении завещания не было ни единого родственника Володи? У него их просто нет... И на нашей свадьбе, впрочем, она была очень скромная и без всяких церемоний, тоже никто не появился. Володя сказал мне, что его родители давно скончались, а братьев или сестер у него нет. И я всему верила. Как верила тому, что он допоздна задерживается на работе. На самом деле, как я теперь подозреваю, он проводил время у своей любовницы.

Кристина разорвала конверт, который оставил ей Стаховский, и углубилась в чтение послания. Прошло несколько минут. Хмыкнув, Кристина протянула письмо Ухтоминой.

– Уверена, что уже сегодня вечером многие средства массовой информации сообщат о том, что произошло во время оглашения завещания, и о последней воле Владимира. Его имя снова будут трепать, он же не предполагал, что умрет так рано. Если тебя это интересует, можешь ознакомиться. Тут нет ничего сенсационного и разоблачительного!

Светлана просмотрела письмо. Кристина права: Владимир, извиняясь перед женой за новость, которую та узнала, сообщал, что много лет назад состоял в интимной связи с некой Галиной Одинцовой, женой крупного военачальника. Впрочем, их роман был мимолетен, они расстались, однако Владимир знал, что Галина была от него беременна. Одинцова, по словам журналиста, затем исчезла. Он пытался найти ее, но его попытки не увенчались успехом. Однако через несколько лет они совершенно случайно столкнулись в метро. Состоялся мимолетный разговор, из которого Стаховский узнал, что у него есть ребенок. Одинцова отказалась дать Владимиру возможность увидеться с ребенком, сказала, что не желает, чтобы ее муж узнал правду. Галина добавила, что они с мужем собираются в ближайшее время уехать из Москвы. Стаховский исходил из того, что его сын, которому, по его расчетам, было уже около тридцати, ничего не знает о своем происхождении. Галина, как он уверен, действительно переехала в другой город. И вот теперь Владимир просил Кристину найти его сына.

– Значит, в нем проснулись отцовские чувства, – сказала Стаховская. – И он оставил молодому человеку, которого ни разу не видел в глаза и о котором слышал только от его матери, половину своих активов в холдинге. Просто смешно! Это же огромная сумма, она исчисляется десятками миллионов! И их унаследовал непонятно кто, человек-призрак, тень из прошлого Владимира. И как мне теперь быть?

– Нанять детектива, который мог бы разыскать этого сына и Галину Одинцову, – ответила Светлана. – Это будет самым разумным решением. Ты не обязана этого делать, на тебя не возложена обязанность разыскивать потенциальных наследников. Но я подозреваю, Кристина, что ты сама хотела бы познакомиться с сыном Владимира.

Стаховская, сняв темные очки, за которыми скрывались опухшие от слез глаза, ответила:

– Да, в этом ты права. Владимир даже после смерти остался журналистом экстра-класса, заинтриговал всех дальше некуда. Поверь, я вовсе не стремлюсь, как утверждают некоторые, получить полный контроль над холдингом. Более того, я думаю о том, чтобы продать свою часть акций, так как понимаю: вряд ли я смогу управлять им так же эффективно, как это делал Владимир. Хотя друзья мне советуют продолжить начатое им дело, и я не могу предать его память. Этот холдинг был его детищем. Он всегда говорил, что если господу угодно лишить его наследника, то пусть останется хотя бы слава. А на самом деле он тогда знал, что у него где-то есть ребенок. Надо же, этот парень чуть младше меня. И наверняка не подозревает о том, что его отец – Владимир Стаховский, иначе бы давно уже объявился, ведь вся страна последние дни только и говорит, что о катастрофе во Внукове. Мне было бы любопытно взглянуть на него. Что он собой представляет, похож на Володю или нет? И, в конце концов, что он собирается делать со столь неожиданно свалившимся на него богатством? Ведь согласись, Света, половина акций холдинга позволит ему в одночасье стать миллионером и полностью изменить привычный образ жизни.

Кристина продолжала монолог. Ухтомина понимала, что для Стаховской главное сейчас выговориться, и сама Света была для нее чем-то вроде доморощенного психоаналитика – нужно только слушать и поддакивать.

– Я боюсь, что у молодого человека, которого я рано или поздно найду, закружится голова от такого богатства. И кем он окажется? Возможно, плейбоем, который пустит на ветер все деньги и наплюет на память отца? Это был бы наихудший вариант. А что ты думаешь об этой девице в куртке, которая оказалась любовницей моего мужа? Оставил ей квартиру и еще сто пятьдесят тысяч наличными. Тоже неплохой куш. И за что? Только за то, что она была вместе с ним? Я прекрасно знала, каков Владимир. Он никогда не клялся мне в верности, но много раз повторял, что любит меня и я единственная, кого он представляет в качестве своей жены.

Светлана проводила Кристину до офиса. Там они выпили по чашке кофе. Кристина, которая, как видела Ухтомина, все еще находится под гнетом смерти Владимира, решила приняться за работу и временно возглавить холдинг – до внеочередного собрания акционеров.

– Ты ведь сама журналист и представляешь, что есть на самом деле империя, которую создал Владимир. Я далеко не уверена, что справлюсь с такой сложной задачей, как руководство телевизионным каналом, несколькими еженедельниками, газетами, радиостанцией. У меня, зачем скрывать, нет к этому таланта, которым обладал Володя. Однако если я и собралась продать свой пакет акций, то его новый хозяин должен быть таким же, как Стаховский. И вот теперь выясняется, что никому не известный молодой человек обладает правом голоса. Мне страшно, Света. Я боюсь, что он в погоне за прибылью разрушит начинания Владимира, и тогда... Я даже не хочу думать о том, что владельцем холдинга станет тип наподобие Деканозова. Кстати, тебе удалось узнать что-то новое о Константине Константиновиче?

– Пока нет, его охраняют, как американского президента, – ответила Ухтомина. – Однако в ближайшие дни я смогу получить кое-какие сведения по своим каналам. Мне только известно одно его высказывание. Деканозов пожелал всем своим сотрудникам, чтобы и они так же легко избавлялись от своих врагов и недоброжелателей, как он сам.

Кристина звякнула ложечкой о край чашки и сказала:

– Он торжествует, это же очевидно! Видела бы ты его глаза, когда он приносил мне свои соболезнования на кладбище. И еще венок, который его охранники возложили на могилу Володи. Это было подлинным издевательством, настоящим фарсом. Он пришел, чтобы продемонстрировать свое торжество. Я просмотрела Володины записи, которые он вел по последнему расследованию, связанному с Деканозовым. Там фигурирует некий проект «Фарма-Стикс». Известно тебе о нем что-то?

Светлана произнесла:

– Увы, об этом я не могу сказать ничего определенного. О проекте, который засекречен получше, чем разработка водородной бомбы, мне уже доводилось слышать, но никто конкретно не знает, что на самом деле скрывается за непонятным названием. Одни говорят, что Деканозов, втихую и нарушая всяческие конвенции и Уголовный кодекс, производит химическое и даже бактериологическое оружие; другие уверены, что в лабораториях концерна «Парацельс» вовсю идет клонирование человеческих клеток; третьи заявляют, что на самом деле Деканозов нашел способ производства дешевого и совершенно нового наркотика, по сравнению с которым все существующие не больше, чем лебеда. В любом случае все слухи едины в одном: Константин Константинович занимается чем-то чрезвычайно прибыльным и неблаговидным. Только угроза разоблачения и потери больших денег могла вынудить его пойти на такой серьезный шаг, как убийство. Впрочем, уже несколько человек, которые так или иначе мешали его планам, стали жертвами так и не раскрытых покушений, несчастных случаев и разбойных нападений.

– Спасибо тебе, Света, за то, что ты взялась за расследование, – сказала Кристина. – Я размышляла над тем: кто бы мог пронести бомбу в самолет? Этим предателем был кто-то из своих, из людей, которых Владимир и я считали друзьями и соратниками. Знаешь, какая у меня мелькнула мысль? Если бы не звонок Владимира всего за час до вылета, я бы наверняка была бы вместе с ним на борту самолета. И мне не удалось бы избежать смерти. И тогда бы у холдинга был только один наследник – этот мифический и таинственный молодой человек, сын Владимира и Галины Одинцовой. И я думаю... нет, я не имею права так думать о человеке, которого никогда не видела и о котором ничего не знаю, но мне кажется, Света... Почему мы решили, что он ничего не подозревает о своем происхождении? Вполне возможно, что мать рассказала ему обо всем. Или, предположим, он каким-то образом выяснил это сам. В конце концов, мать могла умереть и оставить сыну письмо с разъяснением всех семейных тайн, как это сделал Владимир. И что тогда? Из обыкновенного человека он превращается в наследника миллионов. Такое может вскружить голову любому. Я не думаю, точнее, не хочу думать, что сын Володи как-то причастен к его гибели. Но на такую мысль меня натолкнуло исчезновение одного из наших телохранителей.

Светлана насторожилась. Об этом Кристина раньше не упоминала. Стаховская продолжала:

– Из-за угроз, которые в последнее время стали поступать в адрес Володи регулярно, он нанял охранников. Один из них, его, кажется, звали Слава, исчез на следующий день после катастрофы самолета. Мне было не до телохранителей в первые дни, поэтому его исчезновение я заметила только позавчера. Он не уволился, а просто сбежал. И у меня возникло подозрение, что это бегство было им спланировано заранее – он что-то знает о смерти Володи, и, возможно, что-то важное. А теперь, когда мне стало известно о существовании сына, я вдруг задумалась – а что, если этот Слава и был сыном Стаховского? Он проник в окружение отца, чтобы... Чтобы поближе узнать его, и, возможно, потом задумался над тем, что все Володино богатство могло бы принадлежать ему.

– Ты сообщила об исчезновении этого типа в милицию? – задала вопрос Ухтомина.

Кристина горько усмехнулась:

– О чем ты говоришь, Света! Что они могут сделать, неужели они бросятся на поиски этого Славы? Он ведь ничего у меня не украл, мои подозрения ничем не подтверждены. Скажут – парень понял, что его услуги больше не понадобятся в связи с гибелью нанимателя, и решил таким образом распрощаться. Но, может быть, я все выдумываю...

Кристина обхватила голову руками, Ухтомина сказала ей успокаивающим тоном:

– Ты не должна впадать в истерику и поддаваться панике. Исчезновение телохранителя может стать многообещающей линией расследования. Были ли у него друзья среди других охранников, например? Что говорят о нем в агентстве, через которое Владимир нанимал этого Славу? В конце концов, у него есть адрес и телефон.

– Вот и хорошо, Света, я рада, что ты так уверена в успехе, займись, прошу тебя, всем этим, – произнесла Кристина. – Ты ведь не бросишь меня? Мне так нужна твоя поддержка. Я рассчитываю на тебя, Света.

– Да не беспокойся, – сказала Ухтомина. Кристина и в самом деле выглядела растерянной и озадаченной. – В любом случае к поиску сына Владимира тебе следует подключить детектива, это самый надежный и быстрый вариант. Хотя я уверена, что Володя и сам это делал, он же упомянул в письме, что у него ничего не вышло. Это не значит, что и ты потерпишь фиаско. А я займусь исчезнувшим телохранителем. Нам нужно побыстрее выяснить, имеет ли это отношение к смерти Владимира или нет. Если нет, то мы можем забыть об этом Славе.

– Ты единственный человек, которому я могу доверять, – сказала Кристина. – Мои родители как с ума сошли. Требуют от меня невозможного, уверены, что владелицей всего холдинга должна быть я. А я этого боюсь, не хочу. О, если бы Володя не сел в тот самолет...

Светлана попросила Кристину подготовить ей все документы, которые имелись на пропавшего телохранителя, и, забрав тонкую папку, отправилась в редакцию. Там, расположившись за своим столом и не замечая гомона, царившего в помещении, она углубилась в изучение личного дела Вячеслава Винокурова, который был в течение трех с половиной месяцев одним из телохранителей Стаховского. На первый взгляд ничего подозрительного. Предоставлены рекомендации солидной фирмы, молодой человек отслужил в армии и участвовал в нескольких вооруженных конфликтах. С фотографии на Светлану смотрел плотный лысеющий блондин с тяжелой челюстью и маленькими, близко поставленными глазами. Тридцать лет, не женат, высшего образования нет... Ничего подозрительного, если не считать его бесследного исчезновения.

Однако спустя полчаса она уже не была так в этом уверена. В элитном агентстве «Закон и порядок», по рекомендации которого Винокуров получил место у Стаховского, ничего не знали о Вячеславе. Светлана съездила в офис охранной фирмы и убедилась, что Винокуров подделал рекомендательное письмо, анкету и, скорее всего, сам от лица главы агентства направил факс Стаховскому и говорил с ним по телефону.

Ухтомина поняла: возможно, это именно тот след, который она искала. Зачем Винокурову, если у него не было преступного замысла, устраиваться на работу к Стаховскому, подделав кучу бумаг.

Светлана потратила остаток дня и узнала, что Винокуров, который проживал на съемной квартире, вернулся домой в день убийства Стаховского взволнованный. Его видела соседка, любопытная пенсионерка, которая давно из-за отсутствия других занятий шпионила за обитателями подъезда. Она выложила Ухтоминой кучу ненужной информации, однако Светлана смогла вытянуть из нее и кое-что полезное.

– Он был очень странным, этот парень. Я-то думала, когда он въехал, что пойдут сплошные вечеринки и дискотеки, но ничего подобного. Жил обособленно, замкнуто. Со мной не здоровался, – рассказывала соседка.

Видимо, последнее обстоятельство задело ее больше всего. В тот день соседка, мимо которой Винокуров пробежал, не здороваясь, видела потом из окна своей квартиры, как он с небольшой сумкой на плече покинул дом через полчаса.

– Он спешил, все время поглядывал на часы. Я еще подумала – отпуск, что ли, у него начался и он улетает под Новый год отдыхать? А что с парнем произошло, он преступник?

Светлана изобрела вполне правдоподобную версию – якобы она ищет своего брата, который покинул семью несколько лет назад. Она показала соседке фотографию Винокурова, та энергично закивала головой:

– Ну да, это он.

И вот прошло уже почти две недели, а его нет и нет.

Значит, Винокуров на самом деле сбежал. Странно, почему весть о гибели Стаховского так испугала и взволновала его? Неужели он имеет прямое отношение к взрыву самолета. У него была возможность проникнуть в салон и подложить бомбу. Но как-то все это не вяжется с тем представлением, которое сложилось в голове у Светланы. Тот, кто убил Стаховского и Барабаша, тщательно планировал эту акцию. Будь Винокуров убийцей, он бы, наоборот, остался бы на месте, проработал бы еще несколько месяцев и затем уволился, не вызывая подозрений. А так его исчезновение похоже на признание в совершении преступления. Впрочем, все может быть гораздо более запутанно. Винокуров только после взрыва мог понять, что кто-то его использовал в собственных преступных целях. И, испугавшись, что козлом отпущения станет он сам, решил удариться в бега.

Поздно вечером, размышляя над фактами, Светлана обратила внимание на деталь, которая до этого ускользала от ее внимания. Вячеслав Михайлович Винокуров появился на свет, как гласила его анкета, 31 мая 1973 года в уральском городке Усть-Кремчужный. И где же она раньше слышала это затейливое название? Так и есть, именно в этом городке восемнадцатью годами ранее родился и Владимир Стаховский.

Кристина наверняка бы упомянула о том, что Винокуров, как и ее муж, являются земляками. Она не сказала об этом по одной причине – потому что не знала. Как, скорее всего, и сам Стаховский. Но каким образом Винокуров, оказавшийся в столице в поисках заработка, узнал о человеке, который, как и он сам, происходит из никому не известного небольшого городка за тысячи километров от Москвы, а потом приложил все усилия, чтобы устроиться к Стаховскому на работу. Не прошло и четырех месяцев после этого – Владимир стал жертвой убийства. Причастен ли к преступлению Винокуров? Если нет, то чем объясняется его бегство и поддельные рекомендации? Он прибыл с малой родины Стаховского, и, вполне возможно, именно в этом и заключались ответы на вопросы Светланы. Ну что же, она обязательно постарается выяснить, что же общего между Винокуровым и Стаховским.

Усть-Кремчужный, население около восьмидесяти тысяч, имеет фабрику по обработке аметистов, расположен в живописной местности, если судить по блеклой черно-белой фотографии в энциклопедии...

Следующий день пролетел мгновенно, Светлана не успела заметить, как наступил вечер. Она набрала номер Лизы Никитиной, та сняла трубку на пятом гудке.

– А, это вы. Ну что ж, если не раздумали, то можете заглянуть ко мне. Прямо сейчас, я буду вас ждать. Номер дома помните? Квартира на девятом этаже, сто двадцать один. И запишите код.

Светлана, недолго думая, собралась в путь. Не исключено, что Лиза что-то знает, и эта информация поможет выйти на след человека, который виновен в гибели Стаховского. Чем больше Ухтомина занималась этим делом, тем тверже верила: так быстро, как этого хотелось ей и Кристине, она не выйдет на истинный след. Мотивы были у многих. Хотя бы у того же Деканозова, но наличие мотива, как убеждалась не раз Светлана, никогда не было доказательством вины.

Она добралась до квартиры Лизы в начале одиннадцатого. На улице давно сгустилась тьма, начался снегопад, который затруднял движение и создавал автомобильные пробки. Светлана припарковала «Вольво» около дома, набрала код, прошла в подъезд. Лифт спускался вниз, его двери со скрежетом распахнулись, и из освещенной кабины ей навстречу шагнул молодой человек – тот самый, журналист Павел Резниченко, который преследовал Никитину на кладбище и около офиса адвоката после оглашения завещания. На Светлану он не обратил внимания, однако ей бросилось в глаза, что он чрезвычайно взволнован. Что он мог здесь делать? Скорее всего, попытался снова взять интервью у Лизы. До чего же настырный тип! Ухтомина не любила журналистов, которые в погоне за дешевой сенсацией готовы переворошить чужую жизнь и влезть к объекту своего расследования даже через окно.

Светлана вышла на девятом этаже, света на лестничной площадке не было. С трудом разобрав таблички с цифрами, она замерла около железной двери. Та была приоткрыта. Из щелки на пол падал желтый мертвенный свет. Светлана позвонила, прошла минута, однако она ничего не услышала. Ухтомина позвонила еще раз, но и на этот раз реакции не последовало.

Она задумалась. Лиза ждала ее, она никуда не могла уйти, тем более у Никитиной только что был этот Резниченко из «Столичного курьера». Вероятно, Лиза, выставив его вон, думает, что он снова атакует ее квартиру, чтобы добиться злосчастного интервью.

Однако почему дверь приоткрыта? Полная дурных предчувствий, Светлана толкнула дверь, и та распахнулась.

– Лиза, это я, Светлана, вы дома? – спросила она, проходя в коридор. Никто не ответил. Ухтомина отметила, что обстановка в квартире Лизы шикарная, явно кто-то – и этим кем-то наверняка был Стаховский – не жалел денег на роскошную мебель и шелковые обои. Спортсмены так не живут, если они, конечно, не олимпийские чемпионы. А Лиза не принадлежала к их числу, она работала инструктором по плаванию и тренером в фитнес-студии.

– Ау, Лиза, мы же договорились с вами о встрече, неужели вы забыли? – спросила Светлана, заглядывая в кухню. Никого. Хотя налицо признаки того, что Никитина была дома всего несколько минут назад – на плите кипел чайник, шумела посудомоечная машина, а дверца холодильника распахнута.

Светлана вздрогнула, когда услышала легкие, почти бесшумные шаги. Сердце забилось с утроенной силой, она обернулась. Надо же, это всего лишь кошка, большая, черно-белая.

– Ну что, киска, может быть, ты знаешь, где твоя хозяйка. Она что, выскочила к соседке за солью? – погладив кису, спросила Светлана. Та в ответ замурлыкала и улеглась на спину.

Светлана решила заглянуть в жилые комнаты. В спальне никого. Ухтомина отметила зеркала на потолке. В кабинете – работающий компьютер. Ухтомина дотронулась до «мышки», заставка с замком исчезла, на экране возникла детская стрелялка. Надо же, вот чем занимается Лиза...

В гостиной на стене она заметила огромную фотографию Стаховского, такую же, как в квартире Кристины. Не сговариваясь, женщины выбрали одно и то же изображение любимого мужчины. Ухтомину угнетала давящая тишина. Но что же произошло с Лизой, почему никто не откликается?

Она заглянула в ванную. Прозрачный занавес был задернут, слышалось журчание воды. Светлана увидела следы крови на белой кафельной плитке, которой был выложен пол.

Светлана подошла к прозрачному занавесу с разноцветными рыбками. Она видела, что на дне ванны кто-то лежит. Она отдернула занавеску, понимая, что уже слишком поздно.

Лиза, облаченная в спортивный костюм, лежала в ванне, сверху на нее падала струя воды, которая, смешиваясь с кровью, убегала в водосток. Никитина была мертва, Светлане хватило всего одного взгляда, чтобы убедиться в этом. Кто-то нанес ей несколько ранений в грудь и шею.

Светлана все же дотронулась до руки девушки в надежде нащупать пульс. Но это было бессмысленно. Глаза Лизы были приоткрыты, взгляд, как у куклы, остекленевший и погасший. Левая рука, на которой она лежала, была неестественно вывернута, рыжие волосы мокрыми прядями прилипли к лицу.

Пульс не прощупывался, но рука была теплой. Значит, смерть наступила не так давно. Светлана вспомнила молодого человека, с которым столкнулась у лифта. Неужели этот Павел Резниченко убил Никитину? Но зачем ему это? Хотя, если поразмыслить, он все время крутился около Лизы.

На полочке, заставленной бутылочками с шампунем, гелем, солью для ванн, лежал кухонный нож с окровавленным лезвием. Светлана протянула руку и взяла его. Вот оно, орудие убийства. Затем, спохватившись, тщательно вытерла рукоятку занавеской. Отпечатки пальцев, как она могла забыть об этом! Но вряд ли она уничтожила отпечатки убийцы, тот наверняка был в перчатках, а вот свои собственные оставила.

Внезапно Светлана ощутила страх. А что, если он вернется? Он – так она именовала убийцу. А что, если он все еще здесь, где-то в квартире, она застала его врасплох, и он притаился в стенном шкафу или в кладовке? Светлана – опасный свидетель, а значит, он может поступить с ней так же, как с бедной Лизой.

Ухтоминой уже несколько раз приходилось видеть трупы, такова специфика ее профессии, однако мертвое тело Лизы вызвало у нее волну жалости и недоумения. Кому понадобилось убивать Никитину и за что? Неужели кто-то боялся, что она сообщит важную информацию? Но что такого могла знать Лиза о Стаховском?

В любом случае это навсегда осталось тайной. Светлана вышла из ванной и плотно закрыла за собой дверь. Кошка крутилась неподалеку, мурлыкая и сверкая глазами.

– Твоя хозяйка умерла, – сказала ей Светлана, киса фыркнула и исчезла. Ухтомина посмотрела на часы – она пробыла в квартире Лизы всего десять минут, а ей кажется, что прошел, как минимум, час. Никитиной уже не поможешь, нужно вызвать милицию. Но каким образом она объяснит свое присутствие в квартире убитой? Скажет, что договорилась с Никитиной о встрече, а когда приехала, то обнаружила хозяйку зарезанной в ванне?

Нет, ей могут не поверить, в любом случае по столице разнесется слух о том, что Светлана Ухтомина, популярная журналистка, замешана в непонятную историю с убийством. Ей этого не нужно.

Лизе все равно уже ничем не поможешь. Она стала очередной жертвой хитрого убийцы, и Светлана уверена, что в ее гибели виноват тот же самый человек, который подложил бомбу в самолет Стаховского или отдал такой приказ.

Ухтомина решила быстро ознакомиться с содержимым письменного стола Лизы. Конечно, неприлично копаться в вещах убитой, но что поделать, ведь это может помочь найти ее убийцу. Итак, сначала Владимир, а потом – всего десять дней спустя – Лиза. Кто-то продолжает собирать кровавую дань.

В столе не оказалось ровным счетом ничего интересного. Светлана надела свои кожаные перчатки, чтобы не оставлять отпечатков пальцев. Вот будет сцена, если сейчас ее кто-то обнаружит. Она перебирает бумаги, а в ванне лежит мертвая Никитина. Потом не докажешь, что не имеешь к убийству отношения.

Старые письма, счета, записки, фотографии. Целый альбом фотографий Лизы и Стаховского. Судя по всему, их роману уже несколько лет. Записные книжки, старые билеты, просроченные членские книжки различных спортивных обществ.

Светлана залезла в компьютер. Надо же, там была отдельная папка, озаглавленная «Документы Владимира», а в ней – несколько статей, набросок речи, пара рассказов криминального жанра. Значит, Стаховский частенько навещал Лизу и оставался у нее надолго.

Время летело чрезвычайно быстро, Ухтомина спохватилась около полуночи. Нужно уходить, оставаться в квартире опасно. Она вытерла ручки двери ванной, чтобы уничтожить свои отпечатки пальцев. Светлана всегда помнила об этом, недаром же ее отец был подполковником милиции. Однако он и представить не мог, что его дочь воспользуется его советами, чтобы сбить со следа правоохранительные органы. Но ведь милиции незачем знать о расследовании, которое она ведет.

Светлана вышла из квартиры ровно в полночь. До этого она колебалась, раздумывая над тем, стоит информировать милицию или нет. Затем решила все-таки позвонить. Не самый умный шаг, но она не может оставить лежать Лизу в ванне с подвернутой рукой и открытыми глазами. Девушка этого не заслужила. Поэтому Ухтомина набрала известный с детства номер и шепотом произнесла:

– Произошло убийство. Прошу вас, выезжайте по адресу...

Игнорируя вопросы на другом конце провода, она положила трубку, погладила кошку и осторожно вышла из квартиры. Она решила спуститься по лестнице. На пятом этаже она столкнулась с компанией подростков. Светлана постаралась проскользнуть мимо них как можно более незаметно. Но те, казалось, не уделили ей ни малейшего внимания.

Оказавшись на морозе, Светлана бросилась к машине. Ее бил озноб. Как же все-таки страшно столкнуться лицом к лицу со смертью. Лиза, полная сил, энергии и унаследовавшая только что от Стаховского квартиру и весомую сумму денег, была убита.

Ухтомина размышляла об этом по дороге домой. Когда она вошла, Геннадий Петрович еще не спал. Он не одобрял ночные вылазки дочери, всегда беспокоился о том, что ей одной придется возвращаться поздно, и Светлана никогда не подшучивала над его страхами и нравоучениями. Когда-то, в подобный промозглый темный день, он потерял жену и теперь опасался, что и с его дочерью может произойти нечто подобное.

– Ну что, как дела? – спросил Геннадий Петрович, появляясь в проеме кухни. Он усталым жестом снял очки, в руках у него был журнал. Отец в последние годы сделался доморощенным политологом и тщательнейшим образом изучал всю прессу. Из-за бессонницы он делал это в основном ночью.

– Все хорошо, папа, – ответила Светлана, соорудив себе на скорую руку яичницу. Ей было любопытно, что бы сказал отец, сообщи она ему, что сорок минут назад обнаружила в чужой квартире тело убитой женщины, затем произвела там несанкционированный обыск, а под конец сделала анонимный звонок в милицию. Вряд ли он одобрил бы такое поведение.

– Давай лучше я по-быстрому разогрею тебе ужин, ты ведь уехала, так и не покушав, – предложил Геннадий Петрович.

– Спасибо, папочка, – улыбнулась Светлана.

Отец видит в ней, как и много лет назад, маленькую девочку, но она не собирается разрушать его иллюзии. Она знала, что он чрезвычайно к ней привязан. Вероятно, потому, что дочь была ему ближе, чем сыновья, и напоминала покойную жену.

– Над чем сейчас работаешь? – спросил Геннадий Петрович, присаживаясь на табуретку. – Что-нибудь захватывающе, Света? А как обстоят у вас дела в еженедельнике после гибели Стаховского. Он же был твоим боссом, владел холдингом, в который входит и твоя редакция. Не грядет ли сокращение или реформы?

– Меня уволить не должны, – уверенно заявила Светлана. – Я же «золотое перо» и «гордость российской прессы». Так, кажется, окрестил меня министр печати, когда вручал очередную награду. А работаю я... над статьей, посвященной Константину Деканозову. Тебе знакомо это имя?

– В мои времена таких сажали в тюрьму за мошенничество, и правильно делали, – вздохнул Геннадий Петрович. – А сейчас они зарабатывают миллионы, именуют себя красивым словом «бизнесмен», избираются в парламент или в губернаторы. Деканозов жулик, его лекарства дорогие и плохого качества.

– Но при этом он фактически монополист на российском рынке, – сказала Светлана. Она знала, что отец придерживался во многом старых взглядов. Нет, Геннадий Петрович не был убежденным коммунистом, но и изменения в стране принимал с опаской и недоверием.

– Но и твой босс, которого взорвали в самолете, был ничуть не лучше, – заявил Геннадий Петрович. – Я уверен, что он манипулировал общественным сознанием. А еще именовал себя журналистом! Он служил таким, как Деканозов!

Светлана не пыталась ему противоречить. Она любила отца, несмотря на его воззрения и политические пристрастия. Любимой темой Геннадия Петровича были жулики в правительстве и алчные негодяи на телевидении. При этом он гордился Светланой и заявлял, что она, пожалуй, одна из немногих, кому он верит.

Ухтомина отправилась к компьютеру. Нужно закончить статью, внести некоторые коррективы и полностью переделать абзац о связях Деканозова с бывшим премьер-министром. Она не хотела, чтобы на нее подали в суд за клевету, поэтому придется отказаться от столь увлекательного рассказа о финансовых махинациях в концерне «Парацельс», пока у нее на руках не окажутся документы, подтверждающие это.

Прошло несколько дней со дня смерти Лизы. Светлана работала в редакции, в спешном порядке набрасывая небольшой очерк о положении в фармацевтической индустрии, когда раздался звонок мобильного.

– Ухтомина слушает, – произнесла она, не отрываясь от дисплея.

Мужской голос произнес:

– Светлана? Меня зовут Павел Резниченко, я работаю в «Столичном курьере». Мы с вами уже несколько раз сталкивались. Я знаю, что вы активно интересуетесь моей персоной. Не будет ли с моей стороны наглостью предложить вам встретиться. Я думаю, нам есть о чем поговорить.

Ухтомина навела кое-какие справки по своим каналам. Резниченко работал в «Столичном курьере» почти три года, отвечал за скандалы в благородных семействах, то есть разнюхивал и подавал публике в удобоваримом виде сплетни о столичном бомонде и финансовой аристократии. Павла характеризовали как беспринципного, не очень одаренного, но в целом приятного, компанейского малого, который вполне справляется со своей работой.

Звонок Резниченко совсем не удивил Светлану. Более того, она ждала его. Она сделала так, чтобы Павел узнал о проявляемом ею к нему интересе.

Светлана внимательно отслеживала сообщения криминального характера. Об убийстве Елизаветы Никитиной сообщили несколько газет, и все потому, что она была любовницей Владимира Стаховского. Шила в мешке не утаить, о скандальных пунктах завещания журналиста знали многие. Тот же «Столичный курьер» напечатал на прошлой неделе заметку о злом роке, который преследует Стаховского и его близких. Осторожно намекалось, что следующей жертвой вполне может стать Кристина.

– Я занята, – ответила Светлана. – И думаю, что нам не о чем говорить.

Повисла неловкая пауза, Резниченко явно рассчитывал на другую реакцию. Поэтому извиняющимся тоном сказал:

– Светлана Геннадьевна, прошу прощения, вероятно, мне не стоило звонить вам на мобильный, но у меня не было другой возможности связаться с вами. Вы же занимаетесь расследованием причин гибели Владимира Стаховского...

Светлана не была удивлена. Несмотря на то, что она никому не сообщала о поручении Кристины, слухи о том, что вдова Стаховского и популярная журналистка Светлана Ухтомина ведут расследование причин катастрофы самолета, подобно кругам на воде, распространились по журналистскому сообществу.

– Откуда вам это известно? – спросила Светлана.

Резниченко, усмехнувшись, ответил:

– Не могу выдавать вам мои источники, вы же сама журналистка, поймите меня. А если честно, Светлана Геннадьевна, у меня есть сведения, которые вас заинтересуют, да и вы обладаете кое-какой важной для меня информацией. Почему бы нам за чашкой кофе не обменяться известными фактами. Если вас устроит, сегодня...

– Сегодня на это у меня нет времени, – перебила его Светлана. Затем, зашуршав страницами детектива, который лежал недочитанным у нее на столе уже второй год, она произнесла: – Хотя, судя по моему ежедневнику, между тремя и четырьмя часам у меня будет для вас время.

– Отлично! – воскликнул Резниченко. – Вы сейчас в редакции? Тогда в районе пятнадцати ноль-ноль я заеду за вами.

– И учтите, я пью кофе только со сливками, – произнесла Светлана и повесила трубку. С такими личностями, как Павел Резниченко, она уже много раз имела дело. Если их сразу не поставить на место, то они быстро завладеют ситуацией. А Светлана не хотела давать ему преимущество.

Как и обещал, Резниченко заехал за ней ровно в три часа дня. Он прибыл на той самой красной «Ладе», на которой преследовал когда-то Лизу. Он предложил Светлане уютное кафе, в котором, по его словам, подавали великолепные пирожные.

– Разрешите мне угостить вас, – сказал он, на что Ухтомина ответила:

– Каждый будет платить сам за себя. Мы же встречаемся, чтобы обменяться информацией, так к чему эти расшаркивания. Или в вас заговорил прирожденный джентльмен, Павел?

Резниченко, который вел автомобиль с прирожденной грацией пилота «Формулы-1», ответил:

– Узнаю вас, приму компьютерного слога, Светлана Геннадьевна. Недаром вас считают одной из лучших журналисток в стране. И, поверьте, я являюсь вашим поклонником и учеником.

– К лести я равнодушна, – прервала его Ухтомина. – И давайте без церемоний, вы уже называли меня просто Светланой, без отчества, так почему бы вам не вернуться к этой милой привычке. Итак, Павел, вы решили пригласить меня на чашку кофе, чтобы поделиться информацией относительно Владимира Стаховского.

– Вообще-то я планировал, что не только я, но и вы раскроете свои карты, – протянул Резниченко. – Ага, вот мы и приехали, вы уже бывали в этом местечке?

Пирожные в кафе подавали и в самом деле восхитительные, а кофе был обжигающе-горячим и ароматным. Светлана посмотрела на Павла. Что ж, вполне симпатичный парень, только слишком самоуверенный, самомнение у него наверняка зашкаливает.

– Как вам, нравится? – осведомился Резниченко, откусывая от «Наполеона» сразу половину. – Вообще-то я не люблю водить сюда своих подруг и знакомых. И знаете почему? Они потом становятся рабами этого заведения и быстро набирают в весе. Одна так и заявила, швырнув мне в лицо тапочку, будто это я виноват в том, что она поправилась на десять килограммов за два месяца.

– Милые у вас знакомые, ничего не скажешь, – ответила Светлана, отодвигая от себя тарелочку с безе. – Я не поклонница сладостей. А вот кофе, должна признать, и в самом деле хорош. Но не стоит беспокоиться, я не буду швырять в вас тапочками и обвинять в том, что вы сделали меня кофеманкой.

Пирожное выглядело таким соблазнительным, что удержаться и не съесть его было подлинной мукой. Поэтому, снисходительно улыбнувшись, Светлана поскорее вернулась к разговору, который начала еще в машине:

– Итак, Павел, какую именно информацию вы хотите мне предоставить? И почему вы вообще интересуетесь смертью Стаховского? И кто вам сказал, что я занимаюсь расследованием его гибели?

– Вы сами, – ответил Павел, дожевывая пирожное. – Просто изумительное! Если вы обладаете такой железной силой воли, что отказываетесь от этого райского десерта, то разрешите мне съесть и ваше. Я компенсирую его стоимость.

– Угощайтесь, я вам его дарю, – произнесла Светлана.

Резниченко, проглотив пирожное, сказал:

– Да, именно вы сами мне и сказали, Света. Вы же согласились со мной встретиться, значит, вас занимает информация о Стаховском. В противном случае вы бы ни за что не явились на эту встречу, ведь так?

– Допустим, – сказала Ухтомина. – И что, у вас есть нечто стоящее?

– Может быть, – уклончиво ответил Резниченко. – Вы читали мою статью о роке, который преследует Стаховского и его близких. Как вы ее находите?

Светлана всплеснула руками:

– Ах, так это вы автор этой статьи! Что ж, вполне на вашем уровне.

– Так, так, – сказал Павел. – Великая журналистка поучает своих нерадивых собратьев по пентиуму. Я понимаю, мне еще до вас далеко, в особенности в смысле гонораров. Однако как вы отнесетесь к тому, что мне известны кое-какие факты из биографии Владимира Сергеевича Стаховского, о которых он предпочитал умалчивать. Я, например, знал о его связи с Лизой Никитиной задолго до того, как эта история всплыла в газетах.

– Да что вы, – ответила Светлана. – Вы, кажется, сделали смыслом своей жизни сбор информации о Стаховском? И почему, разрешите осведомиться?

Резниченко на секунду закрыл глаза, по его лицу словно прошла судорога, затем он снова превратился в весельчака и балагура.

– Кто-то коллекционирует бабочек, кто-то – пивные кружки, а я занимаюсь сбором информации. В том числе и о Владимире Стаховском. Он один из тех, кто правит, точнее говоря, правил этим миром, и на информации об этих личностях можно неплохо заработать. А я, увы, меркантилен. Вот когда буду получать столько же, сколько вы, тогда и смогу думать о душе и свободе слова.

– Именно таким я вас себе почему-то и представляла, – сказала Светлана.

Резниченко, который пытался предстать перед ней в личине прожженного циника и знатока современных нравов, на самом деле был достаточно наивным журналистом, не добившимся особого успеха. Но Светлана испытывала к нему непонятную симпатию. В чем же дело? Почему она тяготеет к личностям, которых ей нужно избегать? Например, с точки зрения ее отца, Геннадия Петровича, Павел был наименее подходящим субъектом в друзья и тем более мужья дочери.

– Я реально оцениваю ситуацию, – уныло произнес Резниченко. – Таким известным, как вы, Светлана, мне никогда не стать. И что это у нас за общество такое, в котором у женщин больше шансов сделать карьеру, чем у мужчин?

– Павел, вы, если я не ошибаюсь, пригласили меня на пирожные, чтобы разъяснить некоторые тайные аспекты жизни Владимира Стаховского, а вовсе не для того, чтобы делиться вашими собственными взглядами на межполовые проблемы. – Светлану начали утомлять неловкие и смешные попытки Резниченко изменить ее мнение о нем. Но и правда, почему она так ополчилась на него? Он был, возможно, не слишком талантливым, но, без сомнения, приятным человеком. Да и она сама... Светлана никогда прежде не замечала за собой звездной болезни. И не хотела, чтобы кто-то, тот же Резниченко, к примеру, говорил, что Ухтомина ведет себя с менее знаменитыми коллегами свысока.

– Да, вы правы, – Резниченко отпил кофе. – Ого, понимаю вашу страсть к этому напитку. Да, да, мне ясен ваш «тонкий» намек: вы демонстративно смотрите на часы, это значит, что времени у вас не так уж много. Но вы правы, я хотел поделиться с вами информацией о Владимире Сергеевиче, которого теперь, после его смерти, превратили в икону современной российской журналистики. Вдруг выяснилось, что без него у нас никогда бы не было ни свободы слова, ни демократии, ни телевидения вкупе с прессой.

Светлана уловила в словах Резниченко злость и разочарование. Но почему, чем так насолил ему покойный Стаховский? Светлана знала, что Владимира не любили и не выносили многие из коллег, считая его выскочкой и наглецом. На самом деле, как подозревала Светлана, многие не могли вынести его финансовой независимости и менторского тона.

– Вы имеете что-то против Владимира Сергеевича? – спросила Светлана.

Резниченко тотчас ответил:

– О нет, как я могу... Но Стаховский был не тем человеком, за которого выдавал себя.

– Что вы имеет в виду? – спросила Светлана. – Разумеется, Стаховский был в телестудии во время интервью со знаменитым певцом или влиятельным политиком одним, в частной жизни совсем другим, а на самом деле третьим. Но не свойственно ли это каждому из нас?

– Вы так считаете? – спросил Резниченко. – Вот, например, вы, Света. Вы же позволите мне вас так называть? Светлана – какое чудесное имя...

– Благодарю за комплимент, – оборвала его Ухтомина. Резниченко не так-то прост, каким желает казаться. Несмотря на молодость, он далеко не наивен. Да и статьи, в которых он вытаскивает на свет божий тщательно скрываемые тайны многих из числа «золотой тысячи», полны остроумия и сарказма. Светлана успела ознакомиться с некоторыми из них. Резниченко способен сделать себе хорошее имя. Видимо, он к этому и стремится. Хотя кто может знать его истинные намерения?

– О, не стоит, – ответил журналист. – Вы правы, каждый из нас стремится предстать перед другими под маской. А некоторые и себе-то боятся признаться в истине. Вы не из их числа, Света?

Ухтомина пожала плечами. Разве ей есть что скрывать? Нет, вся ее жизнь как на ладони. Хотя тайна смерти матери... О том, что Татьяна Ухтомина стала жертвой разбойного нападения, знали немногие, Светлана избегала говорить об этом, и если кто-то спрашивал ее о родителях, то она отвечала, что не хочет утомлять подробностями своей жизни.

– Думаю, что нет, – сказал Резниченко. – Я уверен – многие из тех, кто считает себя счастливым человеком, в жизни которого нет места тайнам, и не подозревают на самом деле, что это их мнение не более чем иллюзия. Я убедился в этом на личном опыте...

Он замолчал, и Светлане на мгновение стало не по себе. Резниченко говорил с такой уверенностью и таким серьезным тоном, как будто он был готов рассказать ей что-то потрясающее и ужасное.

Прошло всего одно мгновение, и Павел снова превратился в шутника и весельчака.

– Когда я говорил, что Стаховский не тот, за кого себя выдает, я имел в виду, что мы очень мало знаем о Владимире Сергеевиче. У него нет ни единого родственника, на свет он появился в небольшом городке где-то на Урале...

Ухтомина поразилась: откуда у Резниченко подобные сведения? Он что, специально занимался изучением биографии Стаховского?

– Почему, даже когда его убили, не выступил ни один из его одноклассников, почему бывший учитель не появился на экране, чтобы сказать, какие замечательные сочинения по романам Фадеева писал Стаховский? И знаете почему? Потому что в этом идиллическом провинциальном городке Усть-Кремчужный не любят вспоминать о Владимире Сергеевиче Стаховском. Им гордятся, но он не тема для разговоров.

– Откуда вам это известно? – вырвалось у Светланы. – Павел, вы, как я подозреваю, знаете больше о Стаховском, чем я.

– Ваши подозрения, Света, вполне оправданны. Судите сами – Стаховский был вполне счастлив в браке с Кристиной. Кстати, она потрясающая женщина, чем-то напоминает мне Элизабет Тейлор в роли Клеопатры – та же грация, величие и аура превосходства. Но такой ее сделал брак со Стаховским. Однако не в этом дело... Кто бы мог поверить, что Стаховский ей изменяет? Вы же стали свидетельницей сцены на кладбище, когда я пытался взять интервью у молодой девицы, его пассии. Она затем прыгнула в вашу машину, и вы подбросили ее до дома.

«От его взгляда не ускользнуло и это, – подумала Ухтомина. – Ну что же, Паша, посмотрим, какую ты ведешь игру. Чего ты на самом деле добиваешься от меня? Что ты затеваешь, Резниченко?» Пока Светлана была не готова ответить на этот вопрос, но она признала – журналист умеет заинтриговать. Она провела с ним в кафе уже более получаса и даже пропустила летучку в редакции.

– Никто бы никогда не мог и помыслить, что Стаховский изменяет Кристине. Они были такой идеальной, словно богом созданной друг для друга парой. И вот на тебе – банальный адюльтер...

– И вы сумели взять интервью у этой девицы, как вы изволите ее величать. У Лизы Никитиной?

– Нет, – быстро ответил Резниченко. – Я после этого не видел ее больше. Она не отвечала на мои звонки, а дверь в квартиру никто не открывал. А затем ее нашли мертвой. Вы же знаете об этом?

– Да, из вашей статьи, – ответила Светлана.

– Приятно слышать, что мэтры отечественной журналистики читают статьи простых смертных, подобных мне, – улыбнулся Резниченко.

Улыбка у него была мальчишеская, теплая и вызывающая доверие. Но Светлана, помешивая ложечкой кофе, думала о том, что в Павле пропал талантливый актер. Впрочем, профессия журналиста сродни актерскому ремеслу. Ухтомина прекрасно помнила растерянное и испуганное выражение его лица, когда Павел шагнул из раскрытой двери лифта ей навстречу. Резниченко не хочет упоминать о том, что был в квартире Лизы Никитиной. Не исключено, что он, как и сама Светлана, обнаружил тело девушки в ванной. А если он причастен к ее смерти? Что, если именно Павел ударил Лизу три раза кухонным ножом в грудь и в шею?

– Увы, теперь я никогда не смогу опубликовать интервью с Лизой, – вздохнул Резниченко. – Но у меня возникла иная, куда более дерзкая цель. Вы же знаете, Света, что у господина Стаховского появился неожиданный наследник. Сынок, рожденный некой женой военного много лет назад. Опять же, никто и никогда не смог бы заподозрить Стаховского в прелюбодеянии с дамой из офицерских кругов. Таким он был, наш Владимир Сергеевич, полным неожиданностей и противоречий.

– И к чему вы все это говорит мне? – спросила Светлана, расстегивая сумочку. – Разве я узнала что-то новое, проведя с вами ровно сорок пять минут?

– Еще нет, – ответил Резниченко. – А вы, как я смотрю, уже собираетесь платить? Прошу вас, Света, подождите еще минутку, и тогда, смею надеяться, я смогу вас заинтриговать.

Павел замолк, а затем произнес:

– Прошлое довлеет над каждым человеком, и Владимир Сергеевич вовсе не исключение. Известно ли вам, что среди телохранителей, которые оберегали драгоценную жизнь Стаховского, был некий Вячеслав Винокуров, родом из того же городка, что и сам Стаховский?

Светлана ничего не отвечала. В конце концов, если Резниченко хочет делиться с ней информацией, то пусть продолжает. Она не собирается одаривать его ценными сведениями.

– И этот Винокуров бесследно исчез в день гибели Стаховского. Как будто выполнил свою миссию – и был таков. А кто может убить тщательно охраняемую персону, как не тот, кто ее охраняет?

– Мне это известно, – мягко произнесла Светлана. – Думаю, нам нужно завершать беседу, Павел. Мне пора в редакцию.

– Редакция может немного подождать, – возразил Резниченко. – Сразу видно тигра российской журналистики: вам известно все – или почти все. А что бы вы сказали, если бы узнали, что в юности, когда Владимиру Стаховскому не исполнилось и двадцати, он был замешан в деле об убийстве. И убийство это произошло в его родном гнездышке Усть-Кремчужном.

– Мне об этом неизвестно, но вокруг знаменитых персон ходит множество слухов, – сказала Светлана. – Я не так давно услышала о самой себе, что я, оказывается, являюсь любовницей Константина Деканозова, причем любовницей бывшей, которая в отместку за отставку и ведет расследование финансовых махинаций своего экс-благоверного.

– Надо же, какая у кого-то буйная фантазия, – посетовал Резниченко. – Но что касается дела об убийстве в Усть-Кремчужном, то это правда. И знаете, какова была фамилия жертвы?

– Не имею ни малейшего понятия, – сказала Светлана.

Резниченко улыбнулся и произнес:

– Ее звали Винокурова. Оксана Винокурова была изнасилована и убита в июле семьдесят второго. Стаховский проходил по делу свидетелем, хотя кое-кто считает, что на самом деле он был если не соучастником, то, во всяком случае, лицом, осведомленным о намерениях своего приятеля, который и убил бедную девушку. Процесс не состоялся, так как этот приятель погиб – сгорел. Не правда ли, страшная смерть? После этого юный Володя навсегда покинул Усть-Кремчужный и перебрался в столицу. И вовсе не стремление к славе или высотам журналистского мастерства тому причина, он удрал из города, где наследил. С точки зрения закона, Стаховскому нельзя было ничего инкриминировать, но, говорят, его роль в этом деле куда более серьезна, чем он пытался представить. Итак, Оксана Винокурова. А как фамилия исчезнувшего телохранителя? Правильно, Винокуров.

– Людей с такой «редкой» фамилией в нашей стране, наверное, не более пяти миллионов, – язвительно сказала Светлана. На самом деле она почувствовала интерес к рассказу Павла. Надо же, если все, о чем он говорит, правда...

– Ну конечно, все так, но не слишком ли это подозрительно? Погибшая тридцать один год назад девушка, к смерти которой был причастен лучший друг Стаховского, уже давно мертвый, телохранитель, подделавший документы, чтобы устроиться к Владимиру Сергеевичу... И еще невесть откуда взявшийся молодой наследник, личность которого никому не известна. Стаховский оставил после себя медиаимперию, и если ее продать, то можно получить огромную сумму в долларах. А приобрести активы холдинга «ВластЪ» хотят многие, долго торговаться не придется. Не кажется ли вам, Света, что тут идет игра, ставки в которой измеряются миллионами?

– Спасибо за информацию, – сказала Ухтомина. Кристина попросила навестить ее сегодня вечером, теперь у Светланы есть подходящий повод расспросить вдову Стаховского о трагедии тридцатилетней давности. Если, конечно, та в курсе произошедшего. И если Резниченко говорит правду. Но Светлане не составляло особого труда проверить его слова. Что она и сделает, как только окажется в редакции. – Я ничего не могу вам сообщить, – ответила она.

Резниченко ахнул:

– Света, вы же ведете журналистское расследование его гибели, неужели вам нечего мне рассказать? Как я понимаю, вы грешите на Константина Деканозова? Тип скользкий и зловредный. Смерть Стаховского и Анатолия Барабаша была в его интересах. И ведь интересы фармацевтического короля и кого-то еще могли сомкнуться, и тогда появился на свет зловещий и стоивший жизни Стаховскому план. Например, Винокуров стал пешкой в игре, в его задачу входило всего лишь оставить кейс или сумку на борту самолета...

Светлана и сама давно размышляла над такой возможностью. А Резниченко как будто читал ее мысли. Что ж, он дал ей еще одну тропку, которая может привести к логову убийцы.

– И скажу вам еще кое-что, Света. Стаховский незадолго до смерти застраховал свою жизнь на миллион долларов. Согласитесь, совсем неплохо. Причем в случае насильственной смерти его наследники должны получить в два раза больше. А ведь самолет был взорван, соответственно, это можно расценивать как убийство. Как вы думаете, не решил ли Стаховский таким образом выйти из игры, инсценировав собственную гибель? Ну а теперь вам действительно пора. Кстати, я собираюсь на днях в Усть-Кремчужный, не хотите составить мне компанию?

– Нет, – ответила Ухтомина. – У меня другие планы.

– Ну как знаете. А я считаю, что нужно побывать в этом милом городке. Там добывают аметисты. И там знают кое-что о Стаховском и семействе Винокуровых. Ведь кто-то мог затаить злобу на долгие десятилетия и теперь наконец отомстил Владимиру Сергеевичу. Впрочем, как я вижу, вы мне не верите. Но если передумаете и все же решитесь на путешествие, дайте знать. Вдвоем будет веселее!

Он поднялся из-за стола. Светлана, отклонив его предложение подвезти ее обратно в редакцию, отправилась к станции метро. Она всегда так поступала, когда ей требовалось собраться с мыслями. Вокруг нее было множество людей, каждый из которых спешил по своим делам, ее никто не знал, и никто не мог потревожить ход ее мыслей. Ей требовался совет. А за советом она всегда обращалась к отцу. Он сможет помочь ей и с делом Оксаны Винокуровой, если таковое вообще имело место. Июль семьдесят второго года – кажется, именно такую дату назвал Резниченко.

Светлана никак не могла понять, какую роль исполняет Павел? Почему он обратился к ней, с чем это связано? Ну что ж, рано или поздно она получит ответ на этот вопрос. Рано или поздно...

Вернувшись в редакцию, она позвонила домой. Геннадий Петрович, внимательно выслушав дочь, сказал:

– Конечно, Света, можешь на меня рассчитывать. Оказывается, Стаховский был замешан еще и в убийстве? Не удивлюсь, если выяснится, что он приторговывал наркотиками. Такие типы на все способны, буквально на все! Я попытаюсь через своих друзей выяснить что-нибудь об Оксане Винокуровой. Усть-Кремчужный, я записал...

Ухтомина после разговора с Резниченко почувствовала прилив сил и закончила редакцию статьи за час. Должен получиться убойный материал. Вряд ли Константин Деканозов придет в восторг, но что поделаешь, читатели имеют право на правду.

К Стаховской она попала под вечер. Светлана заметила, что Кристина работала за ноутбуком, а ее стол завален бумагами.

– Я решила, что лучше уйти с головой в работу, чем предаваться печальным мыслям, – сказала Кристина. – Меня атакуют со всех сторон, каждый пытается урвать свой кусок. А я не хочу, чтобы холдинг, детище и гордость Володи, развалился или, хуже того, превратился в рупор лжи и официоза. Сейчас у меня так много дел...

Кристина, облаченная в джинсы и черную рубашку, выглядела потрясающе молодой и подтянутой. И все же Светлана иногда ловила ее взгляд, полный скорби. Она явно никак не может привыкнуть к мысли, что Стаховского нет. Кристина буквально повторила ее мысли:

– Я никак не могу привыкнуть, что Володи уже нет. Многие говорят: как она может продолжать любить его после того, что он сделал?! И все имеют в виду его завещание. Да, скажу честно, новость о том, что у него где-то имеется сын, шокировала меня. Еще больше шокировало меня распоряжение Володи о том, что этот молодой человек получает половину акций. Именно из-за его сына я и позвала тебя к себе, Света. Я наняла частного детектива, как ты советовала, однако пока информации мало. Я беседовала с немногочисленными друзьями Володи, его сокурсниками, но те беспомощно разводят руками – они никогда не знали, что у него была связь с Галиной Одинцовой. Как мне найти эту Галину, если она еще жива, и ее сына?

– Думаю, тебе нужно положиться на частного детектива, другого выхода у тебя нет, – сказала Светлана.

– Ты права, – вздохнула Стаховская. – Мне также стало известно, что Деканозов устроил по поводу смерти Володи праздник в узком кругу. Я ненавижу этого человека! Если он причастен к гибели мужа, то я приложу все усилия, чтобы уничтожить его! А тут еще убийство Лизы! Глупая девчонка, за что ее убили? Я сначала была зла на нее, а потом смирилась – она ведь тоже любила Володю. Мне ее очень жаль... Кстати, ты ведь уже закончила статью о махинациях Деканозова? Могу ли я прочитать ее, Света? Не думай, что это цензура, я хочу насладиться каждым словом, которое будет бить по так называемой репутации Константина Деканозова!

Светлана, с которой Кристина уже говорила по поводу публикации, захватила с собой распечатанный экземпляр. Стаховская, усевшись в кресло, пробежала статью глазами.

– Великолепно! – произнесла она. – В который раз убеждаюсь, что Володя был прав, когда хвалил тебя. Деканозов обязательно устроит из-за этой статьи шум, возможно, подаст в суд, но знай: я не дам тебя в обиду, он мой личный враг, поэтому я найму лучших адвокатов, которые будут представлять тебя в суде, если дело зайдет так далеко. И прошу тебя, Света, будь осторожна! Может быть, стоит подумать о телохранителе? Все расходы я беру на себя.

Светлана отвергла это предложение:

– Ну что ты, Кристина, я, конечно, благодарна тебе за заботу, но не стоит! Я ценю свою свободу и не позволю такому типу, как Константин Константинович, сделать меня заложницей собственного страха.

– А вот я после всего случившегося стала настоящей паникершей, – призналась Кристина. – Представь, я даже не езжу теперь на лифте, потому что мне кажется, что это самое удобное место, где можно расправиться со мной. Но это пройдет, я надеюсь.

Светлана рискнула задать вопрос о деле Оксаны Винокуровой. Осторожно подбирая слова, она поинтересовалась у Стаховской, знает ли та что-то о роли ее мужа в деле о смерти девушки, которая произошла больше тридцати лет назад в Усть-Кремчужном.

Кристина, вздохнув, ответила:

– Если бы на твоем месте был кто-то другой, я бы все отрицала, но от тебя не буду скрывать того, что мне обо всем этом известно. Володя, как я теперь понимаю, был чрезвычайно скрытным человеком, у него была своя жизнь, о которой я и не подозревала. Более того, он существовал одновременно как бы в нескольких измерениях и делал все, чтобы эти измерения никоим образом не пересекались. Я была в одном из этих измерений, во втором обитают эта Галина Одинцова и ее сын, в третьем – эта история с Оксаной, в четвертом нашлось место Лизе, которой он оставил деньги и квартиру.

Стаховская замолчала, затем возобновила монолог:

– Я случайно наткнулась в его столе на вырезки из старых газет, пожелтевшие и потрепанные. Володя тщательно подшил их и хранил на самом дне ящика. Кажется, в тот день меня обуяло желание выкинуть ненужные бумаги, которых в нашей квартире всегда было великое множество, и перед тем, как бросить в ведро старые вырезки, я прочитала одну из них. Там шла речь об изнасиловании и убийстве некой Оксаны Винокуровой, которое потрясло небольшой городок. Володя никогда не рассказывал мне о своем детстве и юности, но мне было известно, что он вырос в Усть-Кремчужном. А затем в статье мне на глаза попалась его фамилия – Владимир Стаховский, лучший друг парня, которого все считали убийцей Оксаны. Я попросила Володю рассказать мне, что же произошло тогда. Он ответил, что не хочет вспоминать прошлое, но сам вернулся к разговору примерно через неделю. Он признался, что его лучший друг действительно изнасиловал и убил Оксану, тот сам все рассказал. Володя не знал, что ему делать: с одной стороны, он не мог предать друга, с другой – нельзя же оставить зверское преступление безнаказанным. Но затем случился пожар, в котором погиб этот молодой человек. Володя, к тому времени решивший во что бы то ни стало поступить в МГУ, навсегда уехал из Усть-Кремчужного и поклялся себе больше никогда не возвращаться туда, чтобы не окунаться в прошлое. Больше мне, к сожалению, ничего не известно.

Светлана подумала, что предложение Резниченко съездить в Усть-Кремчужный на самом деле является очень заманчивым. Отчего Вячеслав Винокуров, представив фальшивые документы, нанялся телохранителем к Стаховскому, куда он исчез после гибели журналиста? И наконец, имеет ли этот Винокуров отношение к той Оксане, погибшей тридцать лет назад? Чтобы найти исчерпывающие ответы на эти вопросы, она должна оказаться в городке, где произошла та кровавая драма. Месть – это блюдо, которое подают холодным. Но если кто-то и рискнул отомстить Владимиру, да еще таким жестоким образом, то для этого должны иметься очень важные причины. А что, если... Если тридцать лет убийцей считался друг Стаховского, а истинным виновником случившегося был сам Владимир? Тогда бы это объяснило стремление Вячеслава, родственника убитой девушки, возможно, ее племянника или младшего брата, отомстить за ее смерть. Неужели Резниченко прав и Стаховский действительно вел тайную жизнь, выдавая себя за кого-то другого, пытаясь предстать перед всеми борцом за правду и справедливость? Старые грехи отбрасывают длинные тени, и эти тени могут быть такими же черными, как сама смерть.

Дома Светлану ждала информация о деле Оксаны Винокуровой. Геннадий Петрович, задействовав старые связи, сумел раздобыть для дочери множество занятных фактов.

Когда Светлана вошла в квартиру, то уловила аромат печеной сдобы. Как всегда, отец расстарался и приготовил свои фирменные пирожки с капустой. Он с гордостью утверждал, что секрет этого блюда унаследовал от бабки, которая, в свою очередь, получила его от прабабки.

– Света, мой руки и к столу, – велел Геннадий Петрович, громыхая противнем. – Пирожки с пылу с жару, ты такие любишь, быстрее! А пока ты ешь, я расскажу тебе много интересного про твоего Стаховского и бедную Оксану из Усть-Кремчужного.

– Просто объедение, папа, – произнесла Светлана, хватая очередной пирожок. Отец на самом деле готовил великолепно. Впрочем, после смерти мамы ему пришлось освоить множество премудростей домашнего хозяйства. Воспитание трех детей было нелегким делом, и хотя ему помогали многочисленные родственницы, основная часть забот лежала на плечах Геннадия Петровича.

– Итак, тринадцатого июля тысяча девятьсот семьдесят второго года в лесополосе городка Усть-Кремчужный было обнаружено тело восемнадцатилетней Оксаны Ивановны Винокуровой. На него наткнулись дети, которые играли в прятки. Оно лежало в высохшей канаве и было тщательно укрыто травой и ветками. Милиция сразу же принялась за расследование. Я могу понять коллег. Представь себе, небольшой городок, в котором все мирно и дружно живут, начало семидесятых, тихое и спокойное время. И вдруг такое зверское убийство! Весть об обнаруженном теле со скоростью лесного пожара распространилась по городу. Заговорили, что это дело рук безумца или маньяка.

Геннадий Петрович налил Светлане зеленый чай. Он в последнее время увлекся восточными чайными церемониями.

– Света, без сахара, я же тебе столько раз говорил! Продолжаю... Эксперты установили, что Оксана была задушена не менее недели назад, однако до того, как бедную девушку убили, ее изнасиловали. Заявление об исчезновении Оксаны ее родители пытались несколько раз подать в отделение милиции по месту жительства, но его не принимали. В Усть-Кремчужном не привыкли к подобным преступлениям, и милиционеры убеждали родителей, что девушка, не сказав им заранее, отправилась куда-нибудь к родственникам, или на море, или, предположим, на турбазу. Винокурова исчезла четвертого июля. И вот обнаружен ее труп! Это был подлинный шок! Такое преступление, жестокое и бесчеловечное, было в то время из ряда вон выходящим событием. Поэтому на его раскрытие бросили самые лучшие силы. Среди жителей возникла паника, требовалось быстрое расследование и арест преступника...

Светлана знала: обычно, если сверху поступает разнарядка провести следствие по горячим следам и обнаружить преступника, например убийцу, в считаные дни или даже часы, то подозреваемым может стать тот, кто к этому преступлению не был причастен. Впрочем, свои мысли она не собиралась высказывать Геннадию Петровичу, который горой стоял за коллег-милиционеров, проявляя «цеховую» солидарность.

– Долго ломать голову не пришлось, в прицеле следственной бригады сразу же оказался друг Оксаны, некий Борис Куликов, молодой бездельник, который учился на тройки в местном художественном училище и со дня на день ждал призыва в армию. Родители Оксаны сообщили, что девушка часто ссорилась с Борисом, а в день ее исчезновения между ними произошла бурная сцена, он мог, потеряв голову, наброситься на Оксану, ну а дальше рассказывать не надо...

Светлана вполне могла понять логику, которой руководствовалось следствие. Этот Борис Куликов был действительно самым подходящим кандидатом в убийцы. Наверняка носил длинные волосы, слушал непонятную музыку, курил и выпивал, конфликтовал с родителями и соседями. Небось все с нетерпением ждали, когда же его призовут в армию и «сделают там из него человека».

– Молодой человек полностью отрицал то, что изнасиловал и убил девушку, однако не мог представить алиби на вечер четвертого июля, когда Оксана последний раз была у своей бабушки, жившей недалеко от того места, где в высохшей канаве было обнаружено ее тело. Ты понимаешь, Света, это провинция, начало семидесятых, ни о каком анализе ДНК, например, речи не могло быть, поэтому расследование опиралось в основном на косвенные улики. Ничего существенного не было обнаружено, и это очень странно. Создавалось впечатление, что кто-то тщательно готовился к этому бесчеловечному преступлению. Куликов соглашался с тем, что поссорился с Оксаной, это произошло после того, как девушка вышла из дома своей бабки. В песочнице ее ждал Борис, который был не один, а вместе с парой таких же, как он сам, великовозрастных оболтусов. Юноши занимались тем, что бренчали на старенькой гитаре и пили пиво. Оксана к тому времени приняла решение окончательно разорвать отношения с Борисом, которого знала с детства. Во всяком случае, так утверждали родители Винокуровой и несколько ее подруг, которым она якобы доверяла свои секреты. Куликов пристрастился к алкоголю, стал неуправляемым, был подвержен частым вспышкам гнева, кроме того, у него, как заявляли родители Оксаны, совершенно не было никаких перспектив, а зять-неудачник им не требовался.

Ухтомина слушала отца, поглощая пирожки. Ну что ж, она может представить себе атмосферу в Усть-Кремчужном тридцать лет назад. И не удивится, если ситуация в городке не сильно изменилась с тех пор. Конечно же, появились новые магазины, наверняка снесли старые дома, возможно, на месте канавы, где дети нашли тело Оксаны, теперь стоят элитные особняки местной знати. Но в общем и целом жизнь, которая текла, как неторопливый ручей, продолжает так же течь. Несомненно, убийство Оксаны произвело эффект разорвавшейся бомбы.

– Бориса допрашивали, он заявил, что поскандалил с Оксаной, однако очевидцы утверждали, что парень не только накричал на нее, но и пригрозил девушке, что если она уйдет от него, то ей несдобровать. Куликов не мог вспомнить, чтобы произносил нечто подобное, но это и неудивительно, так как он в те дни постоянно находился под воздействием алкоголя. Затем, по его словам, он вместе с приятелями отправился домой к одному из них, где все упились до бесчувствия. Соседи этого приятеля подтвердили, что группа из четырех или пяти молодых людей заявилась на квартиру под вечер, причем все они были к тому времени пьяные, а гулянка продолжалась до самого утра. Куликов же утверждал, что они оказались на квартире днем. Ему не поверили, решили, что таким образом он пытается создать себе алиби. Он был единственным и главным подозреваемым. Все складывалось удачно для следствия – Борис поссорился с Оксаной, один или вместе с приятелями напал на нее, изнасиловал, а под конец задушил. Хотя это как-то не совсем увязывалось с отсутствием отпечатков пальцев, да и тело девушки в канаве было только спрятано, убили ее в другом месте. Как я говорил, возникло впечатление, что преступление было тщательно спланировано и продумано, и вряд ли алкоголик Куликов был способен на это. Если бы он совершил убийство под влиянием внезапного импульса, спонтанно, то тогда бы наверняка осталось множество следов.

Геннадий Петрович отхлебнул зеленого чая. Светлана была благодарна отцу – еще бы, за такой короткий срок он раздобыл ей массу ценной информации. Что бы она делала без него?

– Учитывая эти обстоятельства, следствие параллельно с наиболее удовлетворяющей всех версией, что убийцей является Борис Куликов, рассматривало возможность того, что Оксана стала жертвой кого-то другого. Но кто мог оказаться убийцей и насильником? Оксана была отличницей, закончила школу с серебряной медалью, отучилась год в медицинском институте и приехала на лето к родителям. В городке было много ее бывших одноклассников, юношей, которым она нравилась. И вот впервые в поле зрения следствия оказался некий Федор Таранцев. Молодой человек, как и Куликов, добивался благосклонности Оксаны. Федор, в отличие от Куликова, был тихим, не склонным к попойкам и буйству середнячком. Его несколько раз видели в обществе Оксаны. Когда следствие, которое обращалось за помощью ко всем друзьям девушки, вышло на него, он сразу же проявил готовность помочь. Заподозрить его было не в чем. Он, один раз провалившись на вступительных экзаменах в вуз, усердно готовился к поступлению, занимаясь все дни напролет. Жил с бабкой, так как его родители, не особо заботясь о своем чаде, давно расстались друг с другом и перебрались в Свердловск, изредка навещая Федора.

Светлана могла представить себе этого парня. Замкнутый, не пользующийся успехом у девушек, ничем особым не выделяющийся среди сверстников. Наверное, Оксана была для него недосягаемой мечтой. Если бы Светлане пришлось проводить расследование, то она бы заподозрила именно Таранцева.

– Так бы и арестовали Бориса Куликова, осудили бы лет на двадцать, если бы не одно обстоятельство – нашелся свидетель, который утверждал, что видел Федора Таранцева в вечер убийства недалеко от лесополосы. Молодой человек, крадучись и оглядываясь, выходил из кустов. Создавалось впечатление, что он не хочет, чтобы его заметили. Свидетелем оказалась пожилая дама, собиравшая грибы-ягоды, которую нельзя было заподозрить в даче ложных показаний. Следствие взялось за раскрутку Федора. Молодой человек производил самое лучшее впечатление. Он помогал во всем старой бабушке-инвалиду, соседи и знакомые не могли на него нарадоваться. Сама мысль о том, что Федя причастен к убийству и изнасилованию, казалась кощунственной. Он отверг слова дамы о том, что она его видела на месте преступления. По его собственному заявлению, он находился в тот вечер дома и, как всегда, зубрил иностранный язык. На показания его бабушки, которая заявляла, что ее внук все время был в доме, опираться не следовало – старушка была полуслепая и глуховатая, поэтому внук вполне мог вылезти, к примеру, в окно или даже выйти через дверь, а она бы этого и не заметила. Но, кроме слов ягодницы, которая упрямо стояла на своем, улик больше не было. И тут в игру вступил лучший друг Федора, которого звали Владимир Стаховский...

Светлана, увлеченная рассказом отца, завороженно слушала, ловя каждое его слово. Вот, оказывается, каким образом Владимир был связан с давним делом об убийстве.

– Да, да, не удивляйся, Стаховский был лучшим другом Таранцева. Он к тому времени проживал в Екатеринбурге. Однако на лето приехал в Усть-Кремчужный, где родился и вырос. Отца Стаховский не знал, его воспитывала одна мать, которая к тому времени скончалась. После школы Владимир собирался поступить в вуз. Молодой человек был типичным середнячком, впрочем, как и сам Таранцев. Так вот, Стаховский сообщил, что его друг признался ему в том, что совершил убийство. Якобы Федор был давно и безнадежно влюблен в Оксану, которая со смехом отвергла его притязания. Он, раздосадованный тем, что девушка дала ему отставку, замыслил месть – изнасилование и последующее убийство. Это объясняет отсутствие отпечатков пальцев: следствие и исходило из того, что убийство было спланировано, а не являлось сиюминутным спонтанным актом. Стаховский, навестив приятеля, якобы обнаружил у него пояс от женского сарафана и кожаные перчатки, спросил Таранцева, что это значит, и тот выложил ему, что убил Оксану.

Геннадий Петрович вздохнул. Светлана заметила, что слова давались ему тяжело. Какая она эгоистка, могла бы понять, что, рассказывая об этом деле, он постоянно думает о смерти собственной жены. Ухтомина в который раз прокляла свою бесчувственность. Отец, справившись с чувствами, продолжал:

– Именно этот поясок от девичьего сарафана и стал одной из главных улик. Против Таранцева уже имелись показания двух свидетелей – особы, которая собирала ягоды, и Стаховского. Следствие никому ничего не сообщало, и эту деталь Владимир никак не мог узнать из газет или через слухи, а именно: у сарафана, в который было облачено тело Оксаны, недоставало пояска. И вдруг находится человек, который утверждает, что этот пояс находится у Таранцева! Было принято решение арестовать молодого человека, который вдруг вышел из тени и превратился в главного подозреваемого. Но тут произошла трагедия, которая всему и помешала...

Светлана не торопила замолчавшего Геннадия Петровича. Ему нужно собраться с мыслями, она это великолепно понимала.

– Бревенчатый старый домишко, в котором проживал Таранцев, сгорел. Федору спастись не удалось, он погиб. Его бабке повезло больше, в те предвечерние часы, когда случился пожар, она была у подруги, поэтому не пострадала. А вот ее внук... Его тело обнаружили на пепелище. Причем было установлено, что причиной пожара являлся поджог – поджог, который организовал сам Таранцев, разлив по полу керосин. Зачем он это сделал, до сих пор остается загадкой. Скорее всего, он понял, что его преступление раскрыто, ему придется понести суровое наказание, и поэтому принял такое страшное решение. Впрочем, он вполне мог замести следы и вовсе не желал сгореть заживо, однако что-то получилось не так, и Федор, задохнувшись дымом, остался в горящем доме. До этого он напал на Стаховского и жестоко его избил, причем так, что того пришлось доставить в больницу и накладывать на лицо многочисленные швы. Кажется, он даже вывихнул своему бывшему приятелю челюсть или что-то в этом роде. Это была месть другу, который его разоблачил.

– И чем же все завершилось? – спросила Светлана.

Геннадий Петрович ответил:

– Этим и завершилось, дочка. Следствие, учитывая все произошедшее, приняло решение закрыть дело в связи с гибелью виновного. То есть Федора Таранцева. Стаховский, едва только врачи позволили ему, покинул больницу и уехал из Усть-Кремчужного в Свердловск, годом позже он оказался в Москве, где поступил на факультет журналистики МГУ. Следствие предполагало, что Владимир знал гораздо больше о произошедшем и, возможно, его роль не ограничивалась только тем, что он якобы обнаружил поясок и перчатки, но доказать что-то иное, например, причастность Стаховского к убийству или хотя бы то, что он знал о готовящемся преступлении, было нельзя. Такой исход дела – гибель убийцы в огне – всех устраивал. Вот, пожалуй, и все, Света...

Ухтомина закрыла на мгновение глаза. Да, она уверена, что Стаховский что-то скрывал. Но что? То, что он вместе с Таранцевым участвовал в убийстве девушки? Или именно Владимир подтолкнул к этому шагу своего друга. Или... Или сам Стаховский и задушил Оксану, затем свалив все грехи на Федора? И даже убил его, чтобы того посмертно назвали виновником гибели Оксаны. Уж как-то слишком вовремя произошел пожар, в котором погиб Таранцев. Это же был поджог, значит, виновным мог быть не обязательно сам Таранцев, а кто-то другой...

Все эти мысли вихрем пронеслись в голове у Светланы. Она уже приняла решение – ей надо ехать в Усть-Кремчужный. Возможно, разгадка тайны гибели Стаховского находится именно там.

– А что с семьей Винокуровых? – спросила Светлана. – Тебе удалось узнать, кто такой Вячеслав?

– Да, – ответил Геннадий Петрович. – Мне кажется, что я знаю. Меньше, чем через год после смерти Оксаны у ее родителей появился на свет поздний ребенок, сын по имени Вячеслав. Наверняка этот молодой человек и есть ее брат.

– Значит, брат, – протянула Светлана. Ну что ж, все сходится. Винокуровы могли воспитывать своего сына в ненависти к убийцам старшей сестры, поэтому месть вполне могла превратиться в навязчивую идею.

– Папа, откуда у тебя такие исчерпывающие сведения? – спросила Светлана.

Геннадий Петрович усмехнулся и ответил:

– У меня множество друзей. Один из них хорошо знает человека, который в свое время возглавлял следственную бригаду по факту убийства Оксаны Винокуровой в Усть-Кремчужном.

– Значит, этот человек еще жив, – тихо произнесла Светлана. Прошло тридцать лет, но правду все еще можно выяснить. Итак, она едет в Усть-Кремчужный. – Спасибо, папочка, – сказала Светлана, поцеловала отца и добавила: – Ты не возражаешь, если я покину тебя на несколько дней? И не мог бы дать мне рекомендации, так сказать? Например, попросить, чтобы мне помогли с расследованием в Усть-Кремчужном? Ну я же знаю, папочка, ты ради меня на все готов!

– Уговорила, – вздохнул Геннадий Петрович. – Я постараюсь сделать так, чтобы на месте органы милиции оказали тебе всяческую поддержку. Но прошу только об одном – будь осторожна!

– Обещаю тебе, честное пионерское, – сказала Ухтомина. Она вдруг подумала, что до сих пор не знает, где находится Вячеслав Винокуров. Если он имеет какое-то отношение к смерти Стаховского, то может быть очень опасен. Даже если он со взрывом самолета никак не связан... Отец прав, ей нужно соблюдать осторожность. Но, с другой стороны, сколько раз ей приходилось отправляться в командировки в отдаленные уголки страны.

Светлана чувствовала, что в деле об убийстве Оксаны Винокуровой осталось много вопросов. Как-то слишком быстро следствие нашло убийцу и навесило ярлык на Федора Таранцева. Она попытается узнать правду.

Но стоит ли это делать? Светлана по собственному опыту знала, это может оказаться чрезвычайно опасным для здоровья и жизни занятием. Однако решение принято. Она едет в Усть-Кремчужный, и как можно скорее!

Константин Деканозов, дочитав статью «В зеркале власти», смял газету и зашвырнул ее в угол кабинета. Чертовы писаки, донимают его, как оводы быка. И пусть на себя пеняют, когда он начнет действовать.

Он только что ознакомился с детальным и абсолютно правдивым анализом некоторых финансовых махинаций в подконтрольном ему концерне. Но если бы не эти махинации, если бы не подкуп кое-каких властных лиц, то «Парацельс» давно бы разорился или, что гораздо хуже, был бы закрыт. И вот некая Светлана Ухтомина имеет наглость писать о том, что он так тщательно скрывал!

После гибели Стаховского Деканозов почувствовал себя в некоторой безопасности. Могущественный враг исчез, теперь никто не раздражал его своими репортажами и бесконечными расследованиями. И вот на тебе, какая-то девчонка посмела пойти против него! Эта Светлана Ухтомина работает в подконтрольной холдингу «ВластЪ» газете. Деканозов уже несколько раз пытался перекупить холдинг, в том числе и через подставных лиц, но Стаховский всякий раз оказывался умнее. А теперь его нет... Кристина Стаховская вряд ли окажется такой ушлой, и, скорее всего, ему удастся обвести ее вокруг пальца. А когда холдинг станет его собственностью, он позаботится о том, чтобы больше никто в России не посмел поднять против него, Константина Деканозова, голос. Ибо это карается смертью.

– Папа, к тебе можно? – раздался голос Димы.

Деканозов расслабился. Сын ни за что не должен видеть на его лице гримасу ярости и злобы.

– Ну конечно, – произнес Деканозов. Он никогда не запрещал Диме навещать себя в кабинете, даже во время напряженных переговоров или работы над важным контрактом. Сын был для него главнее всего.

Кресло, в котором сидел подросток, бесшумно подъехало к письменному столу. Отец и сын находились в загородном особняке Деканозова. Он купил огромный участок государственного заповедника, на котором располагался сосновый бор, и предпочитал именовать его поместьем. Сделка была незаконной, но Деканозов всегда умел убеждать собеседника – в основном при помощи денег. По проекту, разработанному самим Константином Константиновичем, был выстроен дом, напоминавший дворец, вырыто искусственное озеро, разбит английский парк. От внешнего мира поместье было отгорожено пятиметровым забором, увенчанным колючей проволокой и видеокамерами. Подумав, Деканозов нарек свое убежище Константиново.

– Папа, ты сказал, что сегодня мы пойдем к лошадям, – произнес Дима.

Деканозов вспомнил – конечно же, он обещал это сыну в течение недели. Но, черт возьми, у него было так много дел! Хорошо, что Анжелика, его супруга, отправилась отдыхать на Минорку. По крайней мере, никто не будет зудеть и сетовать на то, что мало нарядов и драгоценностей.

– Мы и пойдем, – бодро ответил Деканозов. Он оторвался от экрана компьютера. Ему нужно работать и работать, но не может же он разочаровать Диму. У мальчика, прикованного к инвалидному креслу, и так практически нет никаких развлечений. Иногда Деканозов сожалел, что намеренно изолировал сына от мира, однако потом убеждался – таким образом он сможет уберечь Диму от опасностей и тревог. И кроме того, подростку вовсе не обязательно знать, чем действительно занимается его отец.

Деканозов отключил мобильный телефон и через дверь террасы спустился в сад. Все лестницы в Константинове были оборудованы специальными пологими пандусами для инвалидного кресла Димы. Прислуга получила четкие инструкции – мальчику ничто не должно указывать на то, что он инвалид. Если у него что-то выпадет из рук, то не нужно бросаться тотчас поднимать, Дима сам в состоянии сделать это. И никакой жалости! Деканозов настаивал на этом, одна из домашних учительниц Димы была моментально уволена, как только заикнулась, что ей очень жаль подростка, который растет в золотой клетке.

Дима обожал лошадей. Он не мог ездить верхом, и Константин Константинович знал – ради такой поездки сын способен на все. Но врачи категорически запретили это подростку. Поэтому, поддавшись просьбам сына, Деканозов согласился завести в Константинове лошадей, но запретил жене ездить верхом. И сам он, несмотря на то, что верховая езда приобретала среди людей его круга все большую популярность, отказался от этого развлечения.

Они прошли через заснеженный южный садик, выполненный в средиземноморском стиле, и оказались перед конюшнями и манежем. Их встретил услужливый конюх, в обязанности которого входило заботиться о дюжине великолепных рысаков.

Дима заметно веселел. Деканозову казалось, что здесь сын напрочь забывает о своей болезни. Мальчик обожал кормить лошадей, которые знали его и встречали приветливым пофыркиванием.

– Осторожнее, Дмитрий Константинович, – сказал конюх, увидев, что Дима слишком близко подошел к одному из рысаков.

– Они же добрые, их не надо бояться, – ответил подросток.

Деканозов с затаенной радостью наблюдал за сыном. Потом его мысли переключились на предстоящую сделку с японцами, в результате которой его концерн может выйти на мировой уровень. Если...

Если ему не помешают всякие борзописцы. Он снова подумал о статье Светланы Ухтоминой. Журналистка становится для него опасной. Может быть... Нет, еще рано. Если Ухтомину постигнет та же судьба, что и ее босса, Владимира Стаховского, это может вызвать ненужные толки. Слухов и так полно. Но ее каким-то образом необходимо прижать к ногтю и заставить замолчать. Если она собирается, как заявила в своей статье, регулярно обращаться к теме злоупотреблений и махинаций в концерне «Парацельс», то рано или поздно зарубежные партнеры обратят внимание на публикации, и это может стоить ему многих миллионов.

– Папа, подойди, не бойся! – попросил Дима.

Константин Константинович с некоторой опаской протянул лошади ладонь, на которую подросток положил кусочек сахара. Теплыми губами рысак коснулся его руки, кубик рафинада исчез.

Они пробыли в конюшне около часа. Деканозов несколько раз украдкой поглядывал на часы. Ему бы давно пора отправиться в московский офис, но он не мог бросить сына. Дима и так одинок. У мальчика никого нет. Только он. Впрочем, Константин Константинович самолично позаботился о том, чтобы у Димы никого не было. Так лучше. Тогда, даже если настанет время для бунта, подросток не сможет уйти от него.

– Как же здесь хорошо, – произнес Дима. – Папа, можно я сегодня съезжу на кладбище?

– Ну конечно, – ответил Деканозов. – Я скажу шоферу, чтобы он отвез тебя.

Дима опять хотел посетить так называемую могилу матери. Ту самую, в которой покоился неизвестный человек, не исключено даже, что мужчина, а не женщина.

– А почему ты никогда не приносишь на могилу цветы? – задал вопрос Дима. – Ты ведь говорил, что любил маму, а ведешь себя так, как будто она чужой тебе человек.

Вопрос мальчика застал Деканозова врасплох. Что ж, рано или поздно сын спросил бы что-то подобное. Улыбнувшись, Константин Константинович ответил:

– Ну как ты можешь такое говорить! Конечно, я очень любил и всегда буду любить твою маму. Просто... Понимаешь, Дима, мне очень тяжело вновь и вновь вспоминать о том, что она покинула нас...

В его голосе зазвучали слезы, Дима, подъехав к отцу, тихо сказал:

– Извини, папа. Я же не представлял, что ты так отреагируешь. Но если ты все еще любишь маму, то почему женился на Анжелике? Ведь она, насколько я понимаю, полная ей противоположность.

Вопросы, вопросы... Деканозов понимал, что Дима растет, и чем старше он становится, тем больше вопросов он будет задавать. Но что бы сказал он, если бы вдруг узнал, что его настоящая мать здорова, как корова, обитает в однокомнатной квартире и упивается каждый день до бесчувствия? Несколько раз она появлялась в поле зрения Деканозова, и ему пришлось давать ей денег, чтобы она исчезла. Может быть, раз и навсегда избавиться от нее? Он уже думал об этом. Идея хорошая, и если так будет продолжаться, он попросит главу аналитического отдела Валерия заняться ею. Странное дело, но газетчики пока не разнюхали, что его бывшая супруга, спившаяся идиотка, на самом деле жива. Для всех он вдовец. Впрочем, Деканозов иногда и сам верил в эту легенду. Вся его жизнь сплошной обман. Ну что ж, другим образом денег не сделаешь. Зато Диме не придется думать над тем, как и где заработать себе на пропитание.

– Ты прав, Анжелика совсем не такая, как твоя мама, – сказал, кривя душой, Деканозов, – но, понимаешь... Она слишком молода для роли матери. И вообще, как ты думаешь, Дима, может быть, мне бросить ее?

– Нет, – серьезно ответил мальчик, – ты не должен делать этого ради меня, папа. Анжелика – часть твоей жизни. Иногда она бывает мила, но по большей части вульгарна и криклива. Я не понимаю, что у вас может быть общего. Ты же рассказывал, что мама была совсем другой...

Деканозов выдумал специально для Димы благостную картинку, представив мать как ангела. Его первая жена увлекалась когда-то серьезной литературой, слушала классическую музыку и неплохо разбиралась в живописи. Но все это было в далеком прошлом. Он лицезрел экс-супругу около года назад, когда лично давал ей денег. Из миловидной тонкой женщины с длинными темно-русыми кудрями и голубыми бездонными глазами она превратилась в тощую, грязную бабу непонятного возраста с испитым лицом и седым ежиком волос. Она курила дешевые сигареты, плевалась и употребляла матерные слова. На какую-то секунду, когда она заговорила о сыне, Деканозов увидел перед собой прежнюю Любу, но эта иллюзия быстро исчезла. Жена умоляла его позволить ей увидеться с Димой, но Константин Константинович отказал и прибавил, что если до журналистов дойдет хотя бы один самый невинный слух, то ей несдобровать. Люба хорошо изучила Деканозова, поэтому предпочитала молчать, втайне надеясь, что рано или поздно она сможет увидеть свого сыночка.

– Она была другой, поэтому я и выбрал Анжелику. Если бы моя новая супруга напоминала твою маму, я не смог бы вынести этого. Потому-то у меня и нет фотографий Любы. Ее гибель была для меня подлинным шоком!

– Извини, папа, – сказал сын. – Я думаю, нам пора. Ведь ты говорил, что собирался ехать в офис. Я тебя не очень задержал?

– Что ты, – произнес Деканозов, который давно опоздал на два важных совещания и был уверен, что телефон в особняке разрывается от звонков его заместителей. – Для тебя я всегда найду время!

– Я горжусь, что у меня такой отец, – произнес на обратном пути Дима. Ради этих слов Деканозов был готов пропустить все совещания на свете. Общаясь с коллегами, он знал, что у тех большие проблемы с детьми. Воспитанные в роскоши и вседозволенности, они превращались в избалованных тиранов и домашних монстров. Как же хорошо, что он отрезал Диму от внешнего мира. Деканозов понимал, что долго он не сможет держать сына в неведении. Хотя, с другой стороны... Кто сказал, что Дима, привыкший к обществу лошадей, захочет общаться со сверстниками? Деканозов ощущал себя вполне бодрым и полным энергии, чтобы работать и возглавлять «Парацельс» еще три десятилетия. У него в запасе уйма времени. Когда Дима получит в наследство деньги, он уже настолько привыкнет к одиночеству и замкнутому образу жизни, что не захочет ничего менять. Через несколько лет Деканозов отправит Диму подальше от России, в Англию например, в закрытый частный пансион. Затем предоставит ему относительную свободу – но каждый шаг сына будет контролироваться им самим, Константином Деканозовым.

Люба во время их последнего разговора в сердцах бросила ему, что он лепит сына по своему образу и подобию и превращает мальчика в монстра. Что она в этом понимает! Жалкая пьяница, которая не выдержала ударов судьбы и предпочла найти утешение в бутылке, вместо того чтобы заняться воспитанием больного ребенка. Она не имела ни малейшего права упрекать его в чем-то. Слава богу, что Диму она видела последний раз много лет назад. У нее каким-то образом появилась его фотография, скорее всего, вырезала ее из какого-то бульварного листка, где время от времени публиковали снимки сына-инвалида Константина Деканозова.

Мысли Деканозова снова вернулись к статье «В зеркале власти». Гибель Стаховского, получается, ничего не изменила. Его жена заявила, что будет продолжать курс мужа. Ну ничего, скоро у них в холдинге наступят тяжелые времена, им понадобится наличность, и для этого они прибегнут к займам в банках или инвесторам. Кроме того, это необычное завещание Стаховского, вся Москва только и говорит, что о последней воле журналиста. Он оставил половину акций холдинга своему мифическому сыну, в существовании которого не был даже уверен. Хорошо было бы найти этого юного Стаховского и договориться с ним о продаже его пакета акций за разумную цену. Тогда бы Деканозов смог контролировать концерн. Справиться с Кристиной было бы легче легкого. Она изображает из себя деловую женщину, а на самом деле ничего не понимает в бизнесе. Он, Деканозов, мог бы превратить холдинг в настоящую машину по печатанию денег. Ничего, он умеет ждать. В течение полугода все разрешится. Он нанесет удар, от которого холдинг ни за что не оправится. И это будет лучшей местью – Владимир Стаховский, наверное, перевернулся бы в гробу, узнай он, что новым владельцем его детища планирует стать сам Константин Деканозов.

Деканозов позвонил по внутреннему телефону и велел подать лимузин, который отвезет Диму на кладбище. Если мальчику так необходимо раз в неделю навещать могилу матери, то ничего с этим не поделаешь.

– Я вернусь сегодня поздно, – произнес Деканозов, – ты ведь ничего не имеешь против?

– Конечно, нет, – сказал Дима. – Даже если бы я возражал, папа, ты ведь все равно не смог бы приехать раньше, так что имеет ли смысл мне высказывать свое мнение. Тебе нужно работать, я это прекрасно понимаю.

Иногда Деканозов пугался тем мыслям, которые высказывал Дима. Ничего не поделаешь, придется привыкнуть к тому, что сын постепенно взрослеет. Деканозов с ужасом подумал, что будет через несколько лет. Он не хочет, чтобы какая-нибудь аферистка, наподобие его нынешней супруги, облапошила Диму, выйдя за него замуж. Анжелика при разводе ничего не получит, и она об этом прекрасно знает, поэтому, несмотря на все свои капризы и выкрутасы, она подчиняется воле одного человека – Деканозова. Он составит завещание таким образом, чтобы Дима мог жить на проценты с капитала, жить безбедно и ни о чем не заботясь, однако так, чтобы большие деньги никогда бы не оказались в его распоряжении. Он наймет лучших менеджеров, которые будут управлять «Парацельсом», Диме даже не потребуется присутствовать в России, чтобы получать прибыль.

Собравшись, Дима попрощался с отцом. Деканозов заметил, что мальчик взял с собой корзину с цветами. Ну конечно, подношение на могилу матери. Исключительно желтые розы, которые, как уверил сына Деканозов, так любила его мама. Люба когда-то и впрямь их любила... Когда-то – в прошлой жизни.

Черный лимузин повез мальчика прочь из Константинова. Дима всегда с любопытством рассматривал жизнь, которая текла за тонированными стеклами машины. Ему так хотелось познакомиться с людьми на улицах, оказаться в магазинах или хотя бы сходить в «Макдоналдс». Но отец категорически ему это запрещает. Дима давно понял, что отцу нужно во многом подыгрывать. Тот считает, что спасение для его сына-инвалида заключается в полной изоляции от внешнего мира. Дима так не считал, однако знал: если он будет открыто бунтовать, то отец лишит его даже того, чего он уже добился, – прогулок в город, поездок на кладбище, общения с лошадьми.

– Миша, останови, пожалуйста, – произнес Дима, обращаясь к водителю. Он давно нашел общий язык с молодым шофером. Тот вначале отказывался покупать мальчику газеты или везти его к интернет-кафе, но Дима, который никогда не испытывал недостатка в деньгах, быстро убедил его при помощи крупных сумм. Отец давно открыл на его имя счет в банке, где лежала пятизначная сумма в долларах, кроме того, Анжелика, его мачеха, разбрасывала сотенные долларовые бумажки и драгоценности по всему дому, постоянно их теряя и с такой же регулярностью разыскивая. Она не подозревала, что некоторые из них присвоил себе Дима. Он знал, что воровать нехорошо, но как иначе он мог познакомиться с подлинной жизнью.

Самый первый раз Дима попросил остановить машину на улице, шофер вынес кресло на тротуар, мальчик направился к первому встречному, старушке, которая с любопытством наблюдала за подростком в инвалидной коляске, появившимся из шикарного лимузина. Однако стоило ей понять, что этот мальчик направляется к ней, старушка сразу же ретировалась. Диму озадачила ее странная реакция, потом он привык, что почти все, с кем он пытался завязать контакт, в страхе бежали от него. Сначала он списывал все на свою болезнь, но потом понял, как нелепо выглядит подросток, появляющийся из роскошного многометрового лимузина. Тогда он велел шоферу останавливаться где-нибудь на пустыре, покидал салон автомобиля и пускался в путешествие по незнакомому, но столь притягательному миру столицы. Дима понял, что этот мир не приспособлен для таких, как он. Для инвалидов. В Константинове была продумана и предусмотрена каждая мелочь, его инвалидная коляска, сделанная на заказ в фирме «Тиссен и Круп», могла без труда проезжать везде. Но как ему передвигаться по ступенькам, если нет наклонного пандуса, и не реагировать на жалостливые и недоумевающие взгляды прохожих.

Однажды к нему подъехал такой же, как он сам, инвалид, только коляска у него была ветхая, без мотора, приходилось крутить колеса руками. Он спросил Диму о чем-то, завязался разговор, так подросток впервые обзавелся другом. Они начали регулярно встречаться на квартире у Саши.

Молодой инвалид Саша, который потерял обе ноги на второй чеченской войне, ретиво взялся за просвещение Димы. Мальчик вначале не открывал своей подлинной фамилии, но Саша и так догадывался, что тот происходит из богатой и влиятельной семьи.

– Ну ты даешь, братуха, – сказал Саша, когда Дима сообщил ему, что его отцом является Константин Деканозов. – Удивляешь меня с каждым разом все больше и больше. Значит, твой предок тот самый Деканозов, фармацевтический и химический король, кровопийца трудового народа?

– Почему ты так говоришь, – обиделся Дима, для которого отец являлся идеалом и примером для подражания. – Да, мой папа занимается бизнесом, но ведь это теперь разрешено. Ему повезло, и, кроме того, он приложил массу усилий, чтобы стать богатым. Я же был у него в офисе и все знаю...

– Да что ты там знаешь, – загрохотал Саша, который по своим убеждениям являлся нигилистом, разочаровавшимся во всем. – Вот из-за таких, как твой папаша, я и потерял обе ноги. Из-за таких, как он, эта война и идет. Ты что, как маленький, братан! Твой предок поставляет государству лекарства втридорога, причем не самого лучшего качества; через него идет снабжение всей армии. Твой папик имеет на этом миллионы, отстегивает некоторую сумму продажным чиновникам и потом сбывает залежавшийся товар.

– Неправда! – обиделся тогда Дима. – Ты так говоришь, потому что завидуешь мне. Мой отец никогда не зарабатывал деньги нечестным путем, он соблюдает законы...

Саша рассмеялся и показал Диме пачку газет. Все они, как левые, так и правые, как желтые, так и предназначенные для коммерсантов, писали об одном – Константин Деканозов не гнушается нарушать закон и идти на преступления, чтобы получить прибыль. Это открытие было для Димы подлинным шоком. Он хотел во что бы то ни стало поговорить об этом с отцом, но вовремя опомнился – если тот узнает, что сын общается с Сашей, то сразу запретит ему выезжать на лимузине в город. И тогда вольной жизни придет конец.

Диме потребовалось много месяцев, чтобы привыкнуть к мысли: отец обманывает его, причем обманывает беззастенчиво и в собственных интересах. Сначала Дима решил сбежать, но понял, что эта затея никуда не годится. Куда и к кому он пойдет, мальчик-инвалид, который даже самостоятельно не может передвигаться. Денег надолго не хватит, а у отца в концерне имеется настоящая тайная полиция, которая в два счета разыщет беглеца.

Приятель Саша открыл Диме глаза на суть вещей. Дима и сам вдруг понял, каким наивным и глупым был до недавнего времени. Миллионы, которыми ворочал его отец, нажиты нечестным путем. Однако и сам Саша, отчасти противореча своим марксистским взглядам, заявил:

– И нечего тебе, Димыч, трепыхаться. Будь мой папаша, как твой, миллиардером, я бы был вполне доволен жизнью. И наплевал бы я на окружающих, наслаждался существованием и разъезжал бы, не останавливаясь, в лимузинах по Москве – от ночного клуба к казино, из ресторана до борделя. Ну ясно, ты у нас еще маленький и совестливый. Но жизнь такая несправедливая! Ведь если бы существовала справедливость, разве лишился бы я обеих ног?

Дима знал – Сашу бросила невеста, которой муж-инвалид был ни к чему. Александр подрабатывал в небольшой мастерской по ремонту обуви, ужасно гордился тем, что не спился и не стал наркоманом, и планировал лет через десять открыть свое дело.

Изменив отношение к отцу, Дима понял, что по-прежнему любит его. Но теперь он смотрел на него критически. Отец обманывал его, превратил Константиново в застенок. Конечно, тюрьма с двумя бассейнами, манежем для лошадей, теннисными кортами, английским садом не была тюрьмой в настоящем понимании этого слова. Дима мог питаться всем, что душе угодно, у него были самые современные компьютеры, самые дорогие и редкие книги. Не было только одного – свободы.

Ему пришлось сделать вид, что ничего не изменилось. Деканозов, который всегда отличался умением распознавать ложь, доверял сыну, и Дима испытывал муки совести, когда ему приходилось обманывать отца. Но другого выхода не было.

Отец шел на преступления, чтобы сохранить концерн и увеличить его прибыли. В конце декабря, перед тем как они вместе полетели в Нью-Йорк, взорвался самолет, на борту которого находился журналист, затеявший расследование деятельности «Парацельса». Дима, стыдясь самого себя, несколько раз подслушивал телефонные разговоры отца и убедился: Константин Деканозов имел к этому самое непосредственное отношение. Он точно не знал, отдал отец распоряжение убить Стаховского или нет, но после катастрофы во Внукове настроение у отца резко изменилось к лучшему. Дима не хотел верить, что папа является убийцей, но факты – упрямая вещь...

Повинуясь требованию Деканозова-младшего, водитель остановил лимузин около газетного киоска. Диму здесь уже знали, он примерно раз в неделю скупал все имеющиеся газеты и журналы, что делало его чрезвычайно выгодным клиентом.

– Привет, Дима, – сказал ему пожилой киоскер, у которого уже была наготове стопка свежей прессы.

Мальчик погрузил газеты в салон лимузина. Ему нужно тайно пронести их в свою комнату, впрочем, это не составит труда, отец вряд ли вернется раньше полуночи. Деканозов никогда не лазил по ящикам в столе Димы, поэтому ему нечего бояться, что отец наткнется на газеты.

– Куда теперь, Дмитрий Константинович? – спросил Миша.

Дима задумался. Ему хотелось снова оказаться в интернет-кафе, полазить по всемирной паутине, но с этим можно подождать и до следующей недели. Он давно не навещал мамину могилу.

– Как всегда, на кладбище, – сказал Дима. Он разворошил пачку журналов. Дима научился ориентироваться в большом разнообразии российской прессы. Некоторые издания он только просматривал, другие же тщательно штудировал. Вот очередной выпуск еженедельника «В зеркале власти», его он видел сегодня на столе у отца, тот в гневе смял одну страницу. Значит, опять опубликовали про него что-то нелицеприятное. И, увы, правдивое.

Дима развернул еженедельник. Большая статья о махинациях в концерне «Парацельс». Дима углубился в чтение. Каждое слово оставляло след в его душе, он не мог вынести, что кто-то так язвительно и с издевкой пишет об его отце. Но еженедельнику «В зеркале власти»«можно доверять, они не станут распространять непроверенные слухи или что-то выдумывать.

Светлана Ухтомина, Дима обратил внимание на имя и фамилию журналистки. О ней он много читал и слышал. Она считается одной из лучших журналисток в России. Ей можно доверять.

Тем временем лимузин подкатил к воротам кладбища. Подхватив корзину с цветами, Дима в кресле порулил к могиле матери. Раз она любила отца, значит, он не может быть таким монстром, каким изображают его в средствах массовой информации. Дима и не подозревал, что его мать жива, а эта могила неизвестно чья.

Он положил розы на заснеженную землю, прикоснулся рукой к фотографии молодой и красивой женщины, которая скорбно улыбалась ему с гранитного надгробия.

Светлана Ухтомина сошла с поезда, который стоял в Усть-Кремчужном всего три минуты. Она очутилась на перроне крошечного вокзала. В лицо ударил колючий ветер, здесь было никак не менее тридцати градусов мороза, и она не пожалела, что взяла с собой шубку.

– Светочка, – услышала она чей-то голос и обернулась на зов. К ней спешила пожилая, облаченная в каракулевое манто женщина, за которой семенил невысокий бородач. – Вы ведь и есть Светочка Ухтомина? – спросила женщина, улыбаясь. Ее лицо, открытое и доброе, сразу понравилось Свете.

– Да, – ответила она. – А вы, если не ошибаюсь, Нина Афанасьевна и Григорий Иванович?

– Точно, точно, – защебетала женщина, вцепилась в чемодан Светы и, повернувшись к супругу, произнесла: – Гриша, ну что ты стоишь, как истукан, или думаешь, что наша гостья будет сама тягать эти тяжести?

Ее супруг, поздоровавшись со Светой, подхватил чемодан и сумку, и они двинулись к подземному переходу. Через несколько минут они оказались на привокзальной площади, где фырчали автобусы.

– Рады приветствовать вас в Усть-Кремчужном, – сказала Нина Афанасьевна, взяв Свету под локоть. – Прошу вас, смотрите под ноги, у нас так скользко. Я бы не хотела шлепнуться, да и вам это ни к чему!

Крупная вывеска с потрескавшимися буквами «Усть-Кремчужный», которая украшала здание вокзала, построенное лет пятьдесят назад в прихотливом сталинском стиле с остроконечной башней и большими часами, свидетельствовала – Ухтомина находится в родном городе Владимира Стаховского. Переезд из Москвы занял около полутора суток, добраться до Усть-Кремчужного иначе, как по железной дороге, было невозможно.

Геннадий Петрович, понимая, что отговорить дочь от поездки не получится, приложил максимум усилий и сумел договориться о том, чтобы Светлана жила не в гостинице, а в семье Григория Ивановича Ватутина, который тридцать лет назад возглавлял следственную бригаду по факту убийства Оксаны Винокуровой.

Григорий Иванович, молчаливый бородач, и его не в меру говорливая супруга, похожая на сдобную булочку с изюмом, сразу же откликнулись на эту просьбу и с уральским радушием встретили московскую журналистку. Они знали только, что Светлана приехала в Усть-Кремчужный, чтобы ознакомиться с делом Оксаны, и Григорий Иванович обещал всемерно ей помочь. Благо, что он уже много лет являлся пенсионером, ему нечего было делать, кроме как предаваться воспоминаниям и ворошить давние истории.

– В машину, быстрее в машину, – скомандовала Нина Афанасьевна. Ватутина указала на старенькую сизую «Волгу», которая была припаркована недалеко от вокзала. – Сейчас домой, обедать, приводить себя в порядок и отогреваться. А то у вас нос посинел, Светочка! А завтра с утра, если у вас будет желание, мы покажем вам наш Усть-Кремчужный. Не такой большой, как столица, но мы его очень любим. Правда, Гриша?

Григорий Иванович, садясь за руль, буркнул что-то невразумительное. По всей видимости, за многие годы брака он успел смириться с тем, что тон в их семье задавала энергичная жена.

– Ехать нам всего пятнадцать минут, мы живем поблизости. Да и городок у нас небольшой, только один трамвай и три автобусные линии, – рассказывала Нина Афанасьевна, взявшая на себя обязанности гида-экскурсовода. – Как добирались, Светочка?

Ухтомина отвечала на многочисленные вопросы Ватутиной. Ту интересовало буквально все, а вот ее супруг, насупившись, молчал и сосредоточенно вел машину. Почему такая реакция? Григорию Ивановичу не нравится, что она сюда приехала и остановилась в его квартире? Вряд ли, его жена так и исходит восторгом по поводу визита знаменитой журналистки. Или он недоволен тем, что Светлана сует свой нос в старое дело об убийстве. Ведь именно Ватутин три десятилетия назад вынес окончательный вердикт – убийцей является Федор Таранцев, который погиб во время пожара в собственном доме. И вот появилась она, непонятная особа из столицы, которая, очень может быть, собирается опровергнуть этот вывод.

– Приехали, – провозгласила Нина Афанасьевна, когда «Волга» затормозила около серой пятиэтажки. – Гриша, помоги нам с чемоданами, а сам поставь машину в гараж. Мы, Светочка, живем на последнем этаже. Вы не представляете, какой это ужас. Этим летом протекла крыша...

Слушая бесконечные причитания Ватутиной, Светлана отправилась вслед за ней в подъезд.

Они поднялись по грязноватой лестнице на последний этаж, остановились перед железной дверью зеленого цвета. Ватутина вытащила ключ, отомкнула замок и, пропуская гостью вперед, произнесла:

– Милости прошу, Светочка, проходите!

Ухтомина попала в уютную и чистенькую квартирку, состоящую из трех комнат. Чувствовалось, что у ее обитателей денег немного, однако они прикладывают все усилия, чтобы жить достойно.

– Раздевайтесь, давайте я повешу вашу шубку. Какая она красивая, это что за зверек? Я вообще-то в этом разбираюсь, но никак не могу сообразить, – продолжала болтать Нина Афанасьевна. – Вы, очевидно, голодны? Немного подождите, деточка, и к столу. А сначала я покажу вам вашу комнату...

Ватутина провела ее в небольшую комнату, оклеенную светло-синими обоями. Кровать, застеленная шерстяным пледом, шкаф, письменный стол и даже телевизор. Что ей еще требуется? Когда Геннадий Петрович предложил, чтобы она жила не в гостинице, а в семье Ватутиных, Светлана вначале колебалась. Как встретят ее чужие люди? Но, похоже, Ватутины, по крайней мере жена, чрезвычайно рады ее визиту. Насколько она знала, у Григория Ивановича и Нины Афанасьевны было две дочери, которые, давно выйдя замуж, проживали с собственными семьями в других городах. Значит, старики остались одни. И ее отец когда-то останется один. Но с ним рядом не будет мамы...

– Вам нравится, Светочка? – спросила Ватутина, внимательно наблюдая за реакцией гостьи. – Извините, конечно же, это не то, к чему вы наверняка привыкли, но я постаралась...

– Да что вы, – успокоила ее Ухтомина. – Меня все вполне устраивает. Я рада, что попала к вам, Нина Афанасьевна!

Ватутина расплылась в улыбке и сказала:

– Вот и чудесненько, Светочка! Григорий Иванович сейчас подоспеет! Вы хотите разобрать свои вещи или сразу отправимся к столу? Ага, я понимаю, вы голодны, как волк! Ну что же, пошли, я ради вас постаралась!

Ватутина не преувеличила – Светлане пришлось испытать на себе уральское гостеприимство. Кухня, оборудованная, к ее удивлению, по последнему слову техники, походила на расписной теремок – везде дерево и старинные русские мотивы.

– Это Григорий Иванович постарался, – сказала Нина Афанасьевна, пододвигая к Светлане тарелку. – После того как он вышел на пенсию, ему все равно заниматься нечем, вот он и изобрел себе увлечение – резьба по дереву. И знаете, у него неплохо получается, даже есть заказы. Вот старик дает! Но мне это нравится, все же лучше, чем если бы он ходил на коммунистические митинги или валялся на диване без дела?!

Как поняла Светлана, Ватутиной вовсе не требовался собеседник, Нина Афанасьевна нуждалась в ком-то, кто бы мог выслушивать поток ее мыслей, изредка вставляя «Да!» или «Что вы говорите!?», качая головой и поцокивая языком.

– У меня все готово, Светочка! Прошу вас, все горяченькое. Знаю, как кормят в этих поездах, Григорию Ивановичу в свое время частенько приходилось наведываться в Первопрестольную. Берите огурчики, о грибочках не забывайте. Так, так, а что пить будете? Чай, кофе или, может быть, сок собственного приготовления? Я сейчас принесу!

Нина Афанасьевна, всплеснув руками, куда-то унеслась, а Светлана, отложив вилку, вздохнула. Ватутина принимает ее, как родную. Только вот почему сам Григорий Иванович, который наверняка может многое ей рассказать, не спешит появиться? Такое впечатление, что его жена бросается в атаку, чтобы уболтать гостью и не позволить ей вставить ни слова. Все ее радушие и материнская забота – неужели это только игра и фикция? Но чего боятся Ватутины? Он же следователь, хоть и на пенсии, почему вопросы о деле, которое было закрыто более тридцати лет назад, должны потревожить его?

– Вот, березовый сок, даю руку на отсечение, что вы такого не пробовали. Привыкли, наверное, к яблочному или апельсиновому, а вот я обожаю березовый. Ваш бокал, Светочка! Ну как, вам нравится?

– Еще бы, – произнесла Ухтомина. Она не кривила душой, Ватутина готовила великолепно. Нина Афанасьевна расплылась в улыбке и сказала:

– Я так рада, Светочка, что вы приехали к нам. А то, знаете, жизнь у нас скучная и малоинтересная. После того как наша младшая вышла замуж и переехала в Екатеринбург, мы остались одни в Усть-Кремчужном. Но нам, старикам, не так уж много и требуется. Внуков мы видим только на каникулах, у меня же четверо мальчишек, я вам еще не рассказывала. Вот наказание-то господне, скажу я вам! Мне пришлось воспитывать двух девочек, а тут, один за другим, только сорванцы...

Хлопнула дверь, появился хозяин. Он, молча раздевшись, присоединился к Светлане и Нине Афанасьевне.

– А дверь в гараж закрыл? – спросила Ватутина. – А то, представляете, Светочка, как-то мой муж поставил машину и ушел домой, забыв закрыть дверь. А если бы нашу «Волгу» украли, что тогда? Мы на нее так долго копили, приобрели в семьдесят восьмом...

– Это было семь лет назад, а ты до сих пор об этом вспоминаешь, – ворчливо заметил Ватутин.

– Неужели уже семь лет прошло? – всплеснула руками Нина Афанасьевна. – Не может того быть, Гриша! Мне всегда казалось, что это было года два или три тому назад. Впрочем, тебе лучше знать...

Светлана внимательно следила за перепалкой супругов. Если так будет продолжаться и дальше, то ей не дадут вставить и слова. Поэтому, решившись, она произнесла:

– Спасибо за великолепный обед, Нина Афанасьевна. Все просто чудесно! Григорий Иванович, если позволите, я задам вам несколько вопросов...

– Ну конечно, Светочка, – ответила вместо Ватутина его супруга. – Что вы хотите знать, мы вам все расскажем, покажем наш городок. Он небольшой, но зато у нас имеется единственный в мире музей аметистов, у нас же добывают эти минералы, вам это известно, и к тому же...

– Мне хотелось бы знать подробности дела Оксаны Винокуровой, – сказала Светлана, прерывая речи Ватутиной. – И меня уверили, Григорий Иванович, что вы поможете мне в этом. Не так ли? Ведь именно вы возглавляли следственную бригаду в семьдесят втором?

Ее слова произвели странный эффект. Нина Афанасьевна замолчала на полуслове, так и замерев с открытым ртом, а ее супруг, кашлянув, сказал:

– Ну да, мне кое-что известно. И, как я понимаю, вы и приехали-то ради этого дела. Так что, Нина, забудь о своих аметистах и не донимай нашу гостью.

– Но Гриша, – ляпнула Ватутина. – Ты же дал зарок, что не будешь больше возвращаться к тому делу, ведь из-за него едва не рухнула твоя карьера...

– Я не думаю, что эти подробности интересны нашей гостье! – прикрикнул на нее муж. – Я расскажу вам все, что знаю. Но, если позволите, давайте сделаем это сегодня вечером. Ведь ты, Нина, вечером приглашена в гости. К этой своей подруге, как зовут эту особу с лошадиными зубами? Клара Аркадьевна?

– Клара Арнольдовна, у нее сегодня юбилей, но я могу отказаться, позвонить и сказать, что не могу прийти, не оставлю ж я нашу Светочку в одиночестве...

– Нет, Нина, бери подарок и отправляйся к своей Арнольдовне. Она тебя ждет, а то еще обидится! А со Светой останусь я, нам необходимо побеседовать.

Нина Афанасьевна, заморгав глазами, произнесла:

– Ну как скажешь, Гриша! Светочка, вы не обидитесь, если я так и поступлю? А то неудобно, у моей подруги день рождения, семьдесят лет, все же круглая дата...

– Конечно, конечно, – произнесла Светлана. – Думаю, нам с Григорием Ивановичем есть о чем поговорить.

Ватутина засуетилась, бросилась выбирать наряды, запричитала, что нужно еще купить цветы, и через полчаса, уже облаченная в шубу, сказала:

– Гриша, я доеду до Клары на автобусе, а вот забрать меня попрошу тебя. Где-то часиков в десять...

– Все понятно, передавай своей многозубой от меня поклон и наилучшие пожелания. В том числе пусть найдет себе пятого мужа, – сказал Григорий Иванович.

Нина Афанасьевна, хмыкнув, откланялась и отправилась наконец в гости.

– Ну наконец-то, – произнес Ватутин. – Впрочем, подождите, она наверняка что-нибудь забыла.

Так и произошло, раздалась трель звонка, появилась Нина Афанасьевна – она оставила в прихожей перчатки. На этот раз супруг, не закрывая дверь, проследил за тем, как Ватутина спустилась по лестнице.

– Я уже привык, – вздохнул Григорий Иванович. – В принципе, Нина безобидный человек, слишком, правда, суетливый и настырный, но сердце у нее доброе. И не представляю, что будет с ней без меня...

Светлана дипломатично промолчала. Григорий Иванович налил себе в бокал березового соку и продолжил:

– Не думайте, что я буду сейчас жаловаться на хвори. Но вам я доверяю – читал ваши статьи. Умно, профессионально и правдиво. Нина не знает, но у меня рак. Врачи сказали, что операция уже не поможет, так что осталось не так уж долго – полгода или максимум год, вот я и хочу сделать эти месяцы для нее самыми счастливыми в жизни. Ей всегда меня не хватало, я был то на работе, то в гараже... – Ватутин постучал пальцами по столу: – Ну что ж, Светлана, мои проблемы не должны вас отвлекать. Все мы смертны, не так ли? И прошу вас, не говорите ничего Нине. Она будет причитать, суетиться и под конец вообразит, что это ее вина. А я не хочу отравлять ей последние месяцы жизни со мной.

Ухтомина понимала, что должен чувствовать человек, который знает, что жить ему осталось всего несколько месяцев. Но Ватутин держался на удивление бодро.

– В общем, вам повезло, что вы застали меня в живых. Итак, я вижу, вы немного устали. Хотите принять душ? Тогда отправляйтесь в ванную, мы потом поговорим. Нины нет, и она не будет влезать со своими постоянными комментариями.

Светлана так и сделала. Она думала о том, что никогда нельзя знать, что происходит в чужой душе. Семья Ватутиных с виду такая счастливая, а на самом деле смерть уже бросила на нее свою тень. Кто бы мог догадаться, что Григорию Ивановичу осталось так немного...

Горячий душ помог Светлане расслабиться, она переоделась и присоединилась к Ватутину в гостиной. Он смотрел новости по телевизору. Комната была обставлена в светлых тонах, много поделок из дерева и минералов. Светлана уселась в мягкое кресло, Григорий Иванович подтолкнул к ней столик на колесиках с пузатым чайником.

– Если хотите, свежезаваренный чай из целебных растений. Я всегда считал, что он помогает от всех недугов, но только не от того, который у меня...

– Неужели все так серьезно? – спросила Светлана. – Вы пробовали обращаться к крупным специалистам?

– Пробовал, даже ездил в Москву. Будь мне не семьдесят два, а на двадцать лет меньше, они бы рискнули пойти на операцию, но слишком высок риск того, что я не перенесу операции. Да и я принял решение уйти из жизни спокойно, у себя в доме, в привычной обстановке, а не на больничной койке. Впрочем, Света, не забивайте себе этим голову. Мысли у меня пока трезвые, и я смогу ответить на все ваши вопросы...

Григорий Иванович убавил звук у телевизора, Светлана, глядя на мельтешащую картинку, подумала о том, что и у ее отца, Геннадия Петровича, может вдруг обнаружиться какая-нибудь болячка. И что она будет тогда делать? Скорее всего, приложит все усилия, чтобы помочь ему.

– Значит, вы интересуетесь делом Оксаны Винокуровой? – спросил Ватутин. – В свое время оно произвело много шума. А что именно вас занимает, Света? И почему, собственно говоря? Вы простите мне стариковское любопытство? Ведь это все, что у меня осталось.

– Убийство, которое произошло здесь тридцать с лишним лет назад, как я думаю, может быть связано со смертью Владимира Стаховского...

– Ага, Владимир Стаховский, наш именитый горожанин, – сказал Григорий Иванович. – И каким же образом эти события могут быть связаны? Света, я попрошу вас рассказать мне все по порядку. Так и не могу изжить дурной привычки задавать вопросы и анализировать факты. Но с чего это вы занялись старым и давно покрывшимся архивной пылью делом? Убийца Оксаны Винокуровой уже много лет мертв, так что же вас тревожит?

– Мне почему-то кажется, что ее убийцей может оказаться вовсе не тот человек, которого подозревали все это время, – произнесла Светлана. – Все началось с того, что в конце декабря взорвался самолет, на борту которого находился Владимир Сергеевич Стаховский...

Она изложила вкратце все имеющиеся у нее факты, Ватутин, выключив телевизор, внимательно слушал ее, склонив голову набок. Когда Светлана закончила, он произнес:

– Ну что ж, весьма недурно. Я вижу, Света, из вас мог бы получиться толковый следователь. Но никакой ошибки быть не может. Я бы ни за что не позволил себе обвинить человека в таких тяжких преступлениях, как изнасилование и убийство, если бы не был уверен, что он виновен. Не сомневайтесь, Федор Таранцев, который погиб во время пожара, и является виновником гибели Оксаны.

– Но почему вы так в этом уверены? – спросила Светлана. – Ведь смерть его приключилась как-то подозрительно вовремя. Вас это не смущает?

– Еще как, я думал об этом многие годы после произошедшего, – сказал Ватутин. – Но пожаром в домике Таранцева занимался не я, так что не могу быть вам в этом полезным, Света. Но вы правы, возгорание произошло на редкость вовремя. Как будто кто-то заметал следы. Я всегда подозревал, что Стаховский знал об этом деле гораздо больше, чем заявлял следствию, но что именно? Понимаете, тогда нам дали четкое указание – произвести расследование как можно быстрее, выявить преступника и предать его советскому суду, самому справедливому, как считалось, суду в мире. Нина упомянула, что это дело едва не стоило мне карьеры, и знаете почему? Потому что после гибели Таранцева я настаивал на продолжении расследования. Стаховский в то время лежал в больнице, у него была сломана челюсть, по его словам, Федор напал на него и пытался убить. Все это вписывалось в общую схему – Таранцев изнасиловал и задушил Оксану, затем, когда следствие вышло на его след, причем благодаря Стаховскому, он попытался покарать друга-предателя. И под конец, осознав, что разоблачение неминуемо, решил покончить с собой, выбрав такой нетривиальный способ. Я после произошедшего навещал Стаховского в больнице, он слабым голосом уверял меня, что Федор всегда был сумасшедшим. В общем, все грехи свалил на мертвеца. Тот сильно покалечил Стаховского, особенно лицо – повязки не снимали много дней.

– А вы не думаете, что к пожару мог быть причастен Стаховский? – спросила Светлана.

Ватутин покачал головой, словно сомневаясь:

– Не знаю. Но зачем ему это? Если следовать вашей логике, то получается, что именно Стаховский, а не Таранцев убил Оксану, затем подложил другу изобличающие его как преступника улики, а под конец убил Федора, чтобы окончательно замести следы. Я думал над этим и все же считаю, что вина Таранцева очевидна. Слишком много улик, хотя бы свидетельство дамы, которая собирала ягоды в лесополосе. Нет, я уверен, что Таранцев виновен, но и роль Стаховского в этой драме мне непонятна.

– Мне тоже, – сказала Светлана, – но если вы так уверены, Григорий Иванович... А что произошло после тех событий?

– После того, как было обнаружено обуглившееся тело Таранцева? Следствию не составило труда доказать, что имел место намеренный поджог, причем организованный самим Таранцевым. Стаховский, похоже, понял, что в Усть-Кремчужном ему больше делать нечего, и сбежал в Свердловск. Я не мог его удержать, хотя молодчик, быстренько собрав чемоданы, все еще в бинтах, ретировался. Как будто у него было времени в обрез. Впрочем, он понимал, что здесь ему ничего хорошего не светит. Родители Оксаны, которые в то время были большими шишками, пригрозили, что покарают каждого, кто имеет отношение к смерти их дочери. Я настаивал на более детальном расследовании смерти Таранцева, но мне сверху объяснили, что если буду упорствовать, то могу забыть о карьере. И я предпочел замолчать.

– Григорий Иванович, а не думаете ли вы, что смерть Таранцева – это дело рук родителей Оксаны? Если, как вы говорите, они собирались разделаться с каждым, кто так или иначе причастен к убийству их дочери...

– Все может быть, – уклончиво ответил Ватутин. – Иван Винокуров занимал тогда пост в горсовете, его супруга была заведующей лаборатории на хлебозаводе. В общем, местная элита... А теперь они развернулись вовсю. После крушения коммунизма стали предпринимателями и держат несколько магазинов, выстроили себе особняк...

– У них ведь есть сын, Вячеслав, – сказала, как бы невзначай, Светлана. – Он родился уже после смерти Оксаны?

– Совершенно верно. Винокуровым к тому времени перевалило за сорок, Оксана была их единственным и горячо любимым ребенком. Их можно понять: неизвестно, как бы повел себя я сам, если бы одну из моих девочек лишил жизни грязный подонок... Они решили завести еще одного ребенка, который бы наполнил смыслом их существование. На этот раз родился мальчик, Вячеслав, как вы верно заметили.

– И что вы можете сказать о нем? Наверняка вы продолжали следить за судьбой каждого из участников трагедии? Расскажите мне, Григорий Иванович, ваше мнение мне очень интересно!

Ватутин усмехнулся и заметил:

– Если вам так этого хочется... Да, я продолжал следить за каждым. Стаховский улепетнул в Свердловск, затем поступил в МГУ. Я никогда бы не сказал, что он на это способен. Да и связей у него в Москве не было. Когда я много лет спустя увидел его на экране телевизора в ток-шоу, то поразился – надо же, каким он стал солидным, как изменился и с каким апломбом держится! От прежнего Вовы Стаховского, худого и нескладного, мало что осталось, только наглый тон и самоуверенность. Поэтому я не удивился, когда узнал, что Стаховский, помимо журналистики, занялся еще и бизнесом. Он ведь стал богатым, как я полагаю? Очень богатым... Он всегда мечтал о деньгах и власти. Но все же особенно жадным и хитрым был Таранцев. Когда я первый раз беседовал с Федором в доме его бабки, то поразился тому, насколько изворотлив и хитер этот молодой человек. Стаховский и Таранцев были два сапога пара, похожи не только внешне, но и по складу характера. Мне такие молодчики никогда не нравились... – Помолчав, он продолжил: – Винокуровы, насколько я знаю, воспитывали своего сына в ненависти к убийце сестры, из Оксаны сделали настоящий культ в семье. Вячеслав служил в армии, а потом...

– Что с ним произошло? – спросила Светлана. Рассказывая Григорию Ивановичу о событиях в столице, она обошла молчанием самый, пожалуй, важный пункт – роль в событиях Вячеслава Винокурова.

– Насколько я понял, у молодого человека были неприятности в армии, какого рода, я не могу сказать. Кажется, он то ли избил, то ли даже убил кого-то. Некоторое время, и это мне точно известно, он находился на учете у психиатра, затем просто исчез из города. Его родители хранят гробовое молчание. Вячеслав их гордость и свет в оконце.

Ага, вот она ниточка! Значит, Винокуров-младший состоял на учете у психиатра, наверняка у него были проблемы с головой. Тогда вырисовывается занятная картинка – молодой человек нанимается к Стаховскому, который мог быть причастен к смерти его старшей сестры, а тот потом погибает при взрыве самолета.

– Бабка Таранцева, которой к моменту событий было далеко за семьдесят, не пережила гибели внука и скандала. Она скончалась несколькими месяцами позже от инфаркта. Родители Федора, которые никогда о нем не заботились и бросили, как кукушонка, на воспитание старухи, вообще не появились в Усть-Кремчужном, судьба их чада, как я понял, была им безразлична.

– Получается, что Стаховский, который сделал удивительную карьеру и разбогател, был у всех на виду. Многим могло не нравиться, что он вдруг превратился в успешного телеведущего, а затем и владельца крупного медиахолдинга.

– Это так, – подтвердил Ватутин. – После своего поспешного бегства он ни разу не посетил Усть-Кремчужный, как будто городок, в котором он вырос, потерял право принимать такого известного человека. И Стаховский наверняка до сих пор вызывал отрицательные эмоции у семейства Винокуровых. Я помню, как мать Оксаны кричала на меня, требуя, чтобы я немедленно арестовал убийцу ее дочери, она потом писала жалобу за жалобой во все инстанции: обвиняла меня в том, что я позволил Таранцеву покончить с собой, а не понести заслуженное наказание. Я несколько раз сталкивался с Винокуровыми на улице, но они упорно делали вид, что не замечают меня. Зато я в отместку никогда не хожу в принадлежащие им магазины. Вот так-то!

Светлана задумалась. Что ж, она узнала много нового, но пока не решила, что ей предпринять дальше.

– А что произошло с Борисом Куликовым, которого следствие вначале подозревало в убийстве Оксаны? – спросила она. – Он по-прежнему живет в Усть-Кремчужном?

– Да, так и существует. Как был алкоголиком и бездельником, так и остался. Называет себя свободным художником, торгует на рынке редкостным китчем собственного производства. Я много раз видел его в «обезьяннике», он имеет несколько судимостей. В общем, полностью деградировавший тип. Винокуровы пытались привлечь его к уголовной ответственности, но не за убийство дочери, а по факту рукоприкладства: якобы кто-то видел, как он однажды ударил Оксану. Но у них ничего не получилось.

– Где я могу найти Куликова? – спросила Светлана.

Ватутин ответил:

– Я достану вам его адрес, если это так необходимо. Впрочем, на днях, кажется, завтра или послезавтра, в школе, где учились герои этих событий, состоится сбор выпускников. Куликов постоянный гость на этих вечерах, там он может бесплатно упиться и наесться. Так что, если желаете...

– Спасибо, Григорий Иванович, – произнесла Светлана. – И не могли бы вы заодно достать мне адрес Винокуровых?

– Да не за что, – ответил тот. – Семейство Винокуровых живет в Дубках, в элитной части Усть-Кремчужного, там расположены дома богатеев. Особняки из красного кирпича, знаете ли, металлические ворота, видеокамеры. Я завтра вам покажу.

Они проговорили несколько часов, затем, извинившись, Ватутин отправился встречать жену. Светлана осталась одна. Она ушла к себе в комнату, попыталась заснуть, так как чувствовала себя уставшей, но сон никак не шел. Итак, что же произошло тридцать лет назад? Кто на самом деле убил Оксану Винокурову? Таранцев, как уверяет ее Григорий Иванович, Стаховский, как подозревает она, или оба подростка причастны к произошедшему. Или, может быть, виновником является Борис Куликов? Или кто-то иной, до сих пор остававшийся в тени? Она надеялась узнать это в ближайшее время.

Следующим утром Светлана поднялась еще до семи, однако на кухне уже возилась Нина Афанасьевна. Ватутина, завидев гостью, затрещала:

– Доброе утро, Светочка! Как вам спалось, матрас не слишком жесткий? Вы собираетесь вставать или хотите еще немного вздремнуть? Я сама – ранняя пташка, а вот Григорий Иванович в последнее время что-то долго по утрам спит, возраст сказывается...

Светлана вспомнила об откровениях Ватутина вчера вечером, и у нее защемило сердце. Он не хочет, чтобы жена знала о его недуге. Он имеет на это право...

– Я уже поднялась, – сказала Ухтомина, направляясь в ванную.

– Вот и правильно, мы вместе с вами позавтракаем, я готовлю оладушки, вы ведь их любите?

Нина Афанасьевна, когда они сели за стол, подвигала к гостье то одно блюдо, то другое.

– Ну что же вы совсем не попробовали варенье из морошки, оно такое вкусное. И хотите еще один оладушек, нет? Ну тогда немного кофе, еще одну чашечку, я же знаю, что вы кофе обожаете, ведь не ошиблась? А вот я его почти совсем не пью, мы с Гришей перешли на цветочные чаи и отвары...

Светлана не привыкла так плотно завтракать, но Нина Афанасьевна относилась к той категории людей, которые не понимают слова «нет».

– Какие у вас планы на сегодня? Гриша сказал, что сообщил вам все, что знал. Жаль, что я была на дне рождения, но я никак не могла пропустить юбилей моей старинной подруги. Значит, вас занимает дело Оксаны Винокуровой. Да, я прекрасно помню, какой был шум, представляете, изнасилована и убита красивая молодая девушка, это было шоком! Сейчас такое в порядке вещей, но тридцать лет назад...

Нина Афанасьевна пустилась в воспоминания, Светлана не прерывала ее, понимая: пока та не выговорится, все равно не умолкнет. Ухтомина уже приняла решение, что последует совету Ватутина и отправится на встречу выпускников этой школы. И еще ей хотелось бы встретиться с семейством Винокуровых. В особенности с их сыном Вячеславом. Молодой человек, уверена Светлана, имел какое-то отношение к гибели Стаховского. Но где он? Вячеслав, сбежав после гибели Владимира, исчез. Прячется ли он в доме у родителей? Или где-то еще?

– Ага, вот и ты, Гриша, а то мы тебя уже заждались, – приветствовала мужа Нина Афанасьевна.

Светлана заметила, что Ватутин выглядит плохо, под глазами залегли глубокие тени, кожа мучнистая, на лбу выступили капельки пота.

– Да ты никак простудился, мой дорогой, – засуетилась Нина Афанасьевна. – Немедленно пей чай с малиновым вареньем. Или ты хочешь с медом? Но тогда с каким, гречишным, липовым...

Григорий Иванович, привыкший к трещотке-супруге, ничего не ответил, та сама подала ему чашку и налила туда ароматный чай.

– Я покажу вам школу, где пройдет праздничный сбор выпускников, ей исполняется в этом году пятьдесят лет. Это совсем недалеко отсюда. Хотите прогуляться? – спросил ее Ватутин.

Светлана не успела ответить, как Нина Афанасьевна запричитала:

– Но Гриша, как же ты пойдешь, ты же простудился, может быть, отвезешь Светочку на машине?

– Нина, все в полном порядке, – оборвал ее Григорий Иванович. – И, кроме того, Светлана хочет посмотреть на город, не так ли? Вот я заодно и покажу ей наш Усть-Кремчужный.

Нина Афанасьевна смирилась, похоже, она привыкла, что в итоге муж делает все так, как сам считает нужным. После завтрака Ватутин и Светлана вышли на улицу. Шел мягкий снег, ярко светило солнце, день был чудесным и морозным.

– Ну что же, Света, вот он, наш городок. Ничего особенного, но мы к нему привыкли и любим его. Нам туда, – произнес Григорий Иванович. Они, вывернув из небольшого переулка, где проживали Ватутины, вышли на большой проспект, центральную улицу Усть-Кремчужного.

Она была застроена в основном домами пятидесятилетней давности, виднелись купола нескольких церквей, небольшие магазины. Городок походил на сотни других, раскинувшихся на необъятных просторах России. Они миновали памятник Ленину, прошли мимо здания, в котором заседали местные органы власти.

– В той стороне, – Григорий Иванович указал налево, – расположена элитная часть Усть-Кремчужного, там находятся новые девятиэтажки и особняки богатеев. В том числе и коттедж семейства Винокуровых. Так что, если надумаете их навестить, можете идти прямо или сесть на трамвай, который идет в ту сторону. Но я вам уже говорил, Винокуровы не любят чужаков и с большим трудом идут на контакт. С момента смерти Оксаны прошло больше тридцати лет, но у меня создается впечатление, что они так и не оправились от горя. Вот мы и подошли к школе.

Он указал на большое здание из светло-желтого кирпича, около которого на крыльце толпились люди. Светлана, попрощавшись с Ватутиным, получила от него ключ от квартиры.

– На всякий случай, – сказал он. – Или я, или Нина все время дома, но вы должны быть уверены, что в любой момент попадете в квартиру, не так ли? Желаю вам хорошего дня!

Он отправился обратно, Ухтомина проводила глазами его сгорбленную фигуру. Затем двинулась к школе, на фронтоне которой висел транспарант: «Нашей школе сегодня 50. Добро пожаловать на праздник!» Она решила смешаться с толпой выпускников, чтобы не вызывать любопытства. Но никто не обратил на нее внимания, все увлеченно беседовали, кое-кто курил, и Светлана не выделялась из общей массы. Внезапно ее взгляд выделил знакомое лицо – Павел Резниченко!

Так и есть, Павел собственной персоной стоял на крыльце и мило беседовал сразу с двумя полноватыми дамами. Светлана улыбнулась. Это же он подал ей идею отправиться в Усть-Кремчужный. Резниченко, завидев Светлану, направился к ней.

– Какими судьбами! – воскликнул он. – Значит, и вы здесь! Но ведь обещали же позвонить мне, прежде чем поедете сюда. Я вам сам звонил, но мужской голос сказал, что не дает справок о местонахождении Светланы Геннадьевны. Это ваш супруг?

– Мой отец, – сказала Ухтомина. – А с кем это вы так мило щебечете?

– Ах, это Варя и Оля, две прелестные жительницы Усть-Кремчужного. Закончили школу пятнадцать лет назад, сегодня вот собрались, чтобы увидеть тех одноклассников, кто уехал в другие города. Но вы ведь здесь неспроста...

– И вы тоже, – парировала Светлана. – Сознайтесь, вы же не ради этих двух особ тут оказались?

– Сознаюсь – не ради них. Ради вас, – ответил Резниченко. – Я же знал, что рано или поздно на горизонте возникнете вы, Света. Так и произошло. Но где вы остановились, тоже в той премилой гостинице, где по утрам отключают горячую воду?

– Значит, вы принимаете такие муки ради истины, – сказала Светлана. – Нет, мне повезло. Там, где я живу, горячая вода есть, в том числе и по утрам.

– И что же вам удалось узнать? – спросил Резниченко, склонив набок голову. – Наверняка много интересного...

– Паша, ну где же ты, – раздался нетерпеливый голос одной из толстушек. – Мы тебя ждем, пупсик!

– Уже пупсик! – изумилась Светлана. – Быстро же вы, однако, перешли с ними границы светского этикета.

Резниченко, смущенно почесав голову, ответил:

– Они милые дамочки, но не подумайте, что это серьезно.

Он, извинившись, на секунду отошел к ждавшим его толстушкам, что-то сказал им, те бросили оценивающий и злобный взгляд на Светлану. Похоже, они почувствовали в ней соперницу. Светлана ответила им милой улыбкой. Надо же, кто бы мог подумать, что ее будут подозревать в посягательстве на Павла.

– Все улажено, – сказал Резниченко, возвращаясь к Ухтоминой. – Я им объяснил, что вы моя одноклассница, первая школьная любовь, которую я не видел многие годы. И они милостиво разрешили мне поговорить с вами...

– Но потом присоединишься к нам, – сказала одна из дамочек и пригрозила Павлу толстым пальчиком. – А то сам понимаешь, старая любовь не ржавеет...

– Конечно, конечно, – заверил ее Резниченко. – Но вы пока отдыхайте и расслабляйтесь, девочки...

Особы исчезли с крыльца, Светлана, поежившись, проследовала за ними. Внутри школа выглядела так же, как тысячи подобных заведений. Стершийся линолеум на полу, стены, выкрашенные темно-зеленой краской, старые фотографии на стене, стенды с цитатами из лоцманов советского государства. Светлана заприметила даже запыленный портрет Ленина. Скорее всего, именно так и выглядела школа в те годы, когда здесь учились Оксана Винокурова, Владимир Стаховский и Федор Таранцев.

– Милое местечко, не правда ли? – спросил Резниченко. – Мне показалось, что я перенесся в далекое прошлое, как только вошел в холл. Школа, в которой я учился, была именно такой.

– «Сбор выпускников с десяти часов утра», – Светлана прочитала объявление. – Так и есть, сейчас сюда заявятся все, кто когда-то учился в этой школе...

– Все, кроме трех человек – Оксаны, Володи и Феди, – сказал Резниченко. – Они уже никогда не осчастливят своим присутствием стены своей любимой школы. Они мертвы...

Светлана пошла по коридору. Прозвенел звонок, из классов высыпали толпы детей. Кажется, она выбрала не самое удачное время для визита. Пока что экс-учеников мало, все придут под вечер. На восемнадцать ноль-ноль запланирована речь директора и торжественная часть в актовом зале.

– Я думаю, мы можем посвятить оставшееся до вечера время чему-то более важному, – сказал Резниченко. – Не хотите ли заглянуть в кафе? А то я чувствую некоторый голод после завтрака в гостинице.

– Вы всегда угощаете меня, это стало традицией? – сказала Светлана. – Что ж, от чашечки кофе я не откажусь.

– Вот и хорошо, – обрадованно произнес Павел. – Мы с вами, Светочка, вернемся сюда, когда те, кто учился в одном классе с героями нашего расследования, почтят своим присутствием это заведение.

Они вышли из здания школы, и Резниченко сказал:

– Я совершенно случайно обнаружил здесь уютное кафе...

– У вас прямо-таки нюх на них, – сказала Светлана.

– Да, не отрицаю, – согласился Павел. – Но что еще можно делать в таком тихом городке, как Усть-Кремчужный. Спорю, что с момента убийства Оксаны Винокуровой здесь не произошло ничего из ряда вон выходящего.

– Не думаю, – сказала Светлана. Они снова оказались на центральной улице городка. – В Усть-Кремчужном течет своя жизнь, и она ничем, в принципе, не отличается от той, которую ведут люди в больших городах. Все дело только в масштабах. Уверена, здесь есть и свои наркоманы, и свои неофашисты. Вряд ли Усть-Кремчужный остался неподвластен влиянию времени.

– О, узнаю ваш великолепный стиль, Света, – сделал ей комплимент Резниченко. – Как же я рад, что повстречал вас. А то думал, что вы занялись чем-то более важным и забыли о нашей договоренности. Вот оно, кафе с «оригинальным» названием «Лакомка».

Столики в зале были почти все свободны, несколько мамаш с детьми, которые поглощали пирожные, пара девиц, пожилая чета – и никого больше. Журналисты выбрали место около окна, чтобы наблюдать за неторопливой и размеренной жизнью городка. Резниченко принес Светлане большую кружку кофе с молоком, перед собой же поставил тарелочку с аппетитными плюшками.

– Вам не предлагаю, Света, я уже знаю, что вы не любите сдобу, – сказал он. – А ведь вкуснотища, я в городке два дня и стал здесь уже постоянным клиентом. Сладкое, говорят, полезно для деятельности мозга...

– У меня с головой все в порядке, – произнесла Светлана. – Спасибо, Паша!

Несколько минут они наслаждались относительной тишиной (около них бубнила заботливая мамаша, поучавшая сына, как правильно держать ложку) и ассортиментом кафе «Лакомка». Наконец мамаша и сынок ушли.

– Ну, скажите честно, как вам нравится этот городок? – спросил Резниченко. – Я от него в восторге. Вы еще не были в музее аметистов? Уверяю вас, всего за семь с половиной рублей вы получите незабываемые впечатления на всю жизнь.

– И вам удалось что-нибудь узнать? – спросила в ответ Светлана, отпивая крошечными глоточками кофе. – Вы наверняка уже в курсе последних сплетен...

– Вы меня, право, переоцениваете, Светочка, – сказал тот. – Но в последний раз, как мне помнится, солировал в основном я, а вы только слушали, так что теперь пришел ваш черед поделиться со мной информацией. Ну а потом и я расскажу вам кое-что занятное про семейство Винокуровых...

Светлана задумалась. Если она сообщит Павлу о том, что узнала, то предоставит ему информацию. Он ведь, по сути дела, ее конкурент. Ну что ж, можно рассказать так, чтобы у конкурента возникла иллюзия полной откровенности. Поэтому она изложила Павлу вкратце сведения, полученные от Ватутина, утаив кое-какие детали.

– И вы, как я вижу, времени даром не теряли, – сказал Павел. – Всего один день в городе, а такое впечатление, что беседовали со следователем, который вел дело по убийству Оксаны.

– Вполне может быть, – заметила Ухтомина. Резниченко, сам того не ведая, угадал.

– Бесполезное занятие, – произнес журналист. – Следственную бригаду возглавлял некий Григорий Ватутин, крепкий орешек, скажу я вам. Я пытался подступиться к нему, позвонил, но он меня отшил, не пожелав даже выслушать. Не любит он журналистов...

– Нужно уметь найти подход к собеседнику, – сказала Светлана. – Разве вы забыли, Паша, чему вас учили в университете?

– Так-то оно так, – ответил Резниченко, – но, например, с двумя дамочками, которых вы видели в школе, я сразу наладил контакт. А вот с Ватутиным... Он мог бы многое рассказать, ну да ладно, обойдемся и без его сведений.

– А каковы ваши успехи? – Светлана заказала себе еще одну чашку кофе. – Уверена, что, как всегда, потрясающие. Вы обладаете способностью оказаться в нужное время в нужном месте, Паша.

– Вы мне льстите, – рассмеялся Резниченко. – Мне не удалось узнать так много, как вам, но кое-что... Кое-что и я нарыл. Ведь мы будем делиться друг с другом информацией по этому делу?

– Конечно, – заверила его Светлана. – А как же иначе, мы ведь вместе ведем это расследование!

– Хорошо, – успокоился Павел. – А то у меня возникли подозрения, что великая журналистка Светлана Ухтомина будет использовать меня как мавра, добывающего сведения, а потом, когда я стану ей не нужен, выставит меня на морозец.

– Спросите всех, кто меня знает, я на такое не способна, – ответила Ухтомина. – Итак, что же вам удалось узнать о семействе Винокуровых? Я слышала, они удачно занимаются бизнесом...

– Так точно, – подтвердил Резниченко. – Они всегда были близки к властям предержащим. Отец Оксаны, Иван Иванович Винокуров, был вторым секретарем горкома, его в конце восьмидесятых прочили даже на место первого секретаря, но честолюбивым мечтам нашего Наполеона сбыться не было суждено. Система рухнула, он ушел из политики и занялся бизнесом. В этом ему всемерно помогала супруга, Наталья Семеновна. Она в течение нескольких десятилетий заведовала лабораторией на местном хлебозаводе. Когда настали времена перестройки, они решили в полной мере использовать все блага демократии. Открыли первый магазин, в котором можно было приобрести продукты чуть дешевле, чем у конкурентов. И это принесло им первые деньги. Они начали раскручиваться, открывали одну торговую точку за другой, в том числе и в соседних городках. Злые языки шептались, что Винокуров использует связи, которые остались у него со времен работы в горкоме, поэтому ему и дают зеленый свет во всех инстанциях, где от обычных предпринимателей требуют массу документов и мзду. Но факт остается фактом – на сегодняшний момент господа Винокуровы являются единственными владельцами девяти супермаркетов, двух дискотек, пяти автозаправок и одного кафе, а именно того самого, в котором мы с вами находимся. Сами Винокуровы отошли, так сказать, от дел, они только снимают сливки, а руководят их империей наемные менеджеры и управляющие. Так что в тот момент, когда вы наслаждаетесь кофе или я поглощаю пирожные, мы делаем семейство Винокуровых богаче.

Светлана едва не поперхнулась. Надо же, Резниченко удалось узнать достаточно много. Значит, и это премилое кафе, в котором был весьма разнообразный для провинциального заведения ассортимент и вполне доступные цены, принадлежит родителям Оксаны.

– Я изучил в библиотеке местную прессу, фамилия Винокуровых достаточно часто мелькает на страницах газет. То они жертвуют школе компьютерный класс, то оплачивают одаренным детям отдых на Черном море, то спонсируют открытие памятника Демидову. В общем, они столпы общества в Усть-Кремчужном, местные Рокфеллеры, так сказать. Их называют самыми состоятельными людьми городка. Впрочем, если учесть, что население здесь не дотягивает и до восьмидесяти тысяч... Но думаю, они на самом деле богаты. Я побывал в местном элитном районе, который носит поэтическое название Дубки, там обосновались богачи и чиновники. Винокуровы отгрохали себе настоящий дворец, который вполне можно сравнить с теми, что расположены по Рублевскому шоссе. Они живут абсолютно замкнуто. Никаких интервью, отклоняют одно за другим предложения местного телевидения выступить в усть-кремчужном аналоге «Героя дня», почти не появляются на публике. И вроде бы все из-за того, что до сих пор носят траур по дочери, убитой тридцать лет назад.

Павел снова купил себе пирожные, Светлана, не удержавшись, последовала его примеру. Винокуровы держали хорошего кондитера, сладости были на удивление вкусными.

– Нам повезло, что сейчас только половина одиннадцатого, – сказал Павел. – После часа здесь не протолкнешься, школьники, старушки, рабочий люд – все стоят в очереди за пирожными и тортами. Винокуровы рассчитали верно – если жизнь горькая, то хочется чего-то сладкого. Вот они и предлагают это в «Лакомке».

Ну я продолжу. Я попытался найти в телефонной книге их номер, но семейство Винокуровых там не фигурирует. Есть множество однофамильцев, но нет Ивана с Натальей. Видимо, они перешли в разряд небожителей, чьи телефонные координаты не указываются. Но меня этим не смутишь, я попробовал взять у них интервью. Позвонил в ворота их особняка, дверь открыла старая мегера, как я понял, сама Наталья Винокурова. Я представился, показал журналистское удостоверение, попросил разрешения побеседовать с ней о деле ее дочери. Видели бы вы, как она поджала губы, как вспыхнули ее глаза! Мадам Винокурова заявила, что у меня нет ни малейшего права вмешиваться в приватную жизнь их семьи, и, если я что-то напишу, она затаскает по судам меня лично и газету, в которой я имею несчастье работать. Это ее слова. Затем захлопнула перед самым моим носом дверь, и я услышал, как она спускает с цепи пса. У них во дворе бегает четвероногий, по размерам не уступающий собаке Баскервилей. Винокуровы не хотят предавать огласке свои семейные тайны.

– Странная линия поведения, – в задумчивости произнесла Светлана. – Ведь они родители жертвы... Можно понять, что они чураются лишнего упоминания о смерти дочери, но ведь прошло более тридцати лет.

– Они не просто враждебно настроены, они на этом повернуты, – продолжал Павел. – Я поговорил в местной библиотеке с милой пташечкой по имени Вера. Если у меня имеется талант находить общий язык с прелестным полом, почему бы не воспользоваться этим? Так вот, Верочка все дни напролет только и делает, что читает газеты и коллекционирует слухи и сплетни. Я пообещал, что ее имя появится в моей статье, и она выложила мне все, что ей известно о Винокуровых. В Усть-Кремчужном их не любят. Считают ворами и выскочками. Винокуровы же заявляют, что большая часть жителей городка – трутни и придурки. Даже помощь Усть-Кремчужному они оказывают, как будто подают милостыню. Чтобы они раскошелились на десяток компьютеров, пришлось пообещать, во-первых, установить в классе табличку с упоминанием о том, что эти компьютеры – дар семейства Винокуровых, а во-вторых, в обозримом будущем присвоить школе имя Оксаны Винокуровой. Представляете, чего добиваются эти люди? Хотят, чтобы имя их дочери осталось в истории города. Они заявили, что если это произойдет, то они будут выплачивать стипендии наиболее одаренным ученикам и возьмут на себя заботы по капитальному ремонту. Крайне заманчивое предложение, но власти пока не приняли решения. И Верочка сказала, что своих детей она ни за что не отдаст в школу имени Оксаны Винокуровой – просто из принципа.

– А что вам известно об их сыне? – спросила Светлана.

Резниченко закивал головой:

– Ну, Слава Винокуров личность в городке достаточно известная. Мне повезло, старшая сестра Верочки ходила с ним в один класс, поэтому Верусик многое рассказала. Вы же знаете, что Слава появился на свет только из-за того, что была убита его сестра Оксана? Винокуровы приняли сознательное решение родить еще одного ребенка. Девочку они непременно назвали бы Оксаной, но появился мальчик. Они воспитывали сына в поклонении культу мертвой сестры. Везде ее фотографии, портреты, в особняке даже, говорят, есть комната, в которой находятся вещи Оксаны – тетради, одежда... Ужас, да и только! Они чокнулись! Хотя по-человечески их можно понять – пережить смерть дочери, которую к тому же изнасиловали... Но не до такой же степени культивировать память о ней.

Павел поежился, от его рассказа и Светлане стало неуютно. Что ж, каждый имеет право жить так, как считает нужным. И все же, если все, о чем повествует Резниченко, соответствует истине, то ей жалко Вячеслава.

– Но все это только цветочки, – сказал журналист. – Например, Вячеслав как-то заявил, что если будет выбирать себе супругу, то обязательно девушку по имени Оксана. Таково непременное условие его родителей. И внучку он должен назвать именно так. Скажите мне, какая женщина согласится выйти замуж за такого идиота?

– Если учитывать, что его родители одни из самых богатых жителей города, то, наверное, многие, – произнесла Ухтомина. – Ведь их единственным наследником является Вячеслав, как бы они ни старались, но завещать все покойной дочери у них не получится...

– Вероятно, вы правы. Но я продолжаю. Наш Славик, в отличие от умницы-сестры, не отличался особым интеллектом, учеба давалась ему с трудом, но он все же со скрипом окончил одиннадцатилетку, хотя успеваемость у него была самая низкая в классе. Таких, как он, обычно после девятого спроваживают в ПТУ, но родители непременно хотели, чтобы их чадо пошло по стопам Оксаны и поступило в медицинский институт. Слава даже проучился там два семестра, но затем вылетел из вуза с треском. Не помогли ни протекция родителей, ни крупные взятки. Славик пошел в армию, причем, как я понял, это было его личное желание. Он наперекор родительской воле хотел во что бы то ни стало попасть в войска, мечтал о военной карьере, и предки смирились с этим, полагая, что генерал армии Вячеслав Иванович Винокуров или даже министр обороны не так уж плохо звучит. Славик попал в нехорошую историю, никто толком не знает, что именно произошло. То ли он кого-то покалечил, то ли его избили, но молодой человек, и так не отличавшийся добрым нравом до службы, после возвращения в Усть-Кремчужный разительно изменился. Он стал подлинным ужасом города. Приставал к девушкам, избивал всех, кто пытался призвать его к порядку. У него рост метр девяносто три, вес за центнер с гаком, такой если двинет в челюсть, мало не покажется. Поэтому с ним не связывались. Родители прикладывали неимоверные усилия, чтобы их сынок не попал в тюрьму. Он участвовал в изнасиловании и двух кражах, но каждый раз приговор суда удивлял всех своей мягкостью – условное наказание. Конечно, тут не обошлось без связей Ивана Винокурова и больших денежных подношений. Но когда Вячеслав с ножом набросился на молодого человека, у которого пытался отбить подругу, и нанес тому тяжелые ранения, Винокуровы поняли: их сыну не избежать сурового наказания. Свидетели уверяли, что он пытался перерезать парню горло, и это могло закончиться для Славы годами тюрьмы... Светлана вспомнила скрюченное тело Лизы Никитиной, которое обнаружила в ванной. Девушке кто-то хладнокровно перерезал горло. Уж не Славик ли Винокуров?

– Поэтому, понимая, что другого выхода у них нет, Винокуровы устроили сына в психиатрическую клинику. Консилиум именитых психиатров подтвердил, что молодой человек страдает повышенной агрессией и у него наблюдаются симптомы остротекущей шизофрении. Не знаю, купили ли Винокуровы диагноз или нет, но факт остается фактом – Славик провел в закрытом лечебном учреждении около полутора лет. В итоге он вышел на волю, его признали излечившимся. Его поведение изменилось: Слава больше не бросался на прохожих и не домогался девиц. Вместо этого он увлекся силовым тренингом, организовал подпольный, точнее подвальный, клуб, где такие же, как он сам, отморозки отрабатывали навыки убивать и калечить. Вячеслава обвиняли в том, что он вместе с товарищами убивал бездомных животных и нападал на кавказцев и вьетнамцев, но никто не мог привести убедительные доказательства этого.

– А где сейчас Слава Винокуров? – спросила Светлана.

– Я задал такой же вопрос Верочке. Она ответила, что не видела его в городе уже несколько месяцев. Обычно Слава колесил по Усть-Кремчужному на джипе, но теперь куда-то запропастился. Жители, если честно, вздохнули с облегчением.

Так и есть, эти месяцы Винокуров работал телохранителем у Владимира Стаховского. Но что последовало затем? Он уничтожил друга убийцы своей старшей сестры Оксаны? Учитывая все, что ей стало известно о Славике, Светлана не могла отрицать именно такого развития событий.

– Вот, пожалуй, и все, – закончил Резниченко. – Ну что скажете, Света?

– Отличная работа, – ответила та. – Вы умеете общаться с источниками информации, особенно с одинокими и прелестными библиотекаршами.

– С чего вы взяли, что Верочка одинока? У нее есть муж и двое детишек, но она все равно не прочь пофлиртовать.

Кафе «Лакомка» постепенно заполнялось народом. Посетители в основном закупали пирожные и торты, не задерживаясь у столиков. Стало шумно, в дверь влетела ватага подростков. Часы показывали четверть первого.

– Я думаю, нам пора, – сказала Светлана. – Как вы, Паша, и предсказывали, в кафе повалили любители сладостей.

– Но до вечера выпускников еще предостаточно времени, – ответил Резниченко. – Чем вы собираетесь заняться? Может быть...

– Нет, спасибо, – не дослушав Павла, произнесла Светлана. – Мы встретимся с вами в школе, и не забывайте, вас ждут две толстушки. До скорого!

Светлана, подарив Резниченко очаровательную улыбку, поднялась из-за столика и направилась к выходу. Беседа с Павлом, как и в первый раз, принесла новую информацию. Но Ухтомина хотела все проверить сама. Во-первых, ей надо установить, действительно ли Вячеслав является таким монстром, каким представил его Резниченко. Во-вторых, хорошо бы выяснить подноготную семейства Винокуровых и, если возможно, побеседовать с ними. Этим она и займется.

На улице ее нагнал Павел. Он произнес:

– Но, Света, я почему-то думал, что мы проведем эти несколько часов вместе...

– Разве я давала для этого повод? – спросила Ухтомина.

– Я думаю, мне известно, чем вы сейчас займетесь, – прервал ее журналист. – Спорю, что вас обуревает идея взять интервью у Винокуровых. Дохлый номер, уверяю вас. Но, возможно, вдвоем мы могли бы что-то придумать...

– Почему вы так решили? – с деланым изумлением произнесла Светлана. – Вы и так рассказали предостаточно, зачем мне беседовать с Винокуровыми...

– Действительно, зачем? – пробормотал Резниченко.

Светлана, оставив журналиста в одиночестве на улице, пошла по направлению к дому Ватутиных. Задержавшись на перекрестке, она обернулась. Павел уже исчез. Ей стало интересно: что же он предпримет?

Оказавшись в квартире Ватутиных, она уселась к компьютеру. Супругов не было дома, ей никто не мешал разговорами. Она проработала до половины четвертого. Итак, сын Винокуровых и в самом деле отличается буйным нравом и имеет репутацию местного бандита. Вячеслав находился почти полтора года в закрытой психиатрической клинике. Что ж, он вполне подходящий кандидат в убийцы. Такой ни перед чем не остановится, ему наплевать на напрасные жертвы – ведь, помимо Стаховского, при взрыве самолета погиб Анатолий Барабаш и члены команды.

Светлана подумала: а что, если главной жертвой преступления должен был стать именно экс-заместитель президента концерна «Парацельс» Анатолий Барабаш? Вот у нее досье на этого господина – пятидесяти шести лет, отец двух сыновей и двух дочерей, женат третий раз. Он считался правой рукой Деканозова, но потом впал в немилость. И Деканозов, зная, что Барабаш имеет на него компромат, мог принять решение уничтожить бывшего товарища. Причем одним выстрелом, точнее одним взрывом, он убивал двух зайцев – предателя и назойливого журналиста.

Ухтомина пролистала досье на Барабаша. Но если не Деканозов, то кто же? У нее остается только один вариант – Вячеслав Винокуров. Первый мог убить из-за страха перед разоблачением, второй – из-за жажды мести. А что, если они объединились, например, Винокуров-младший по указке Деканозова подложил бомбу в самолет Стаховского? Нет, это уж слишком! У Деканозова имеется эффективная и хорошо законспирированная команда киллеров, которую он выдает за аналитический отдел в собственном концерне. Он не стал бы нанимать человека со стороны, это могло привести к полному краху его планов. И сам Винокуров вряд ли согласился бы на кого-то работать. Насколько Светлана может судить, у молодого человека засела в голове лишь одна мысль – покарать убийц своей сестры.

А теперь что касается родителей Славы. Настолько ли они свихнулись, что готовы пожертвовать свободой и жизнью собственного сына ради исполнения задуманного? Если учесть, что смерть Оксаны до сих пор является кровоточащей раной, то это вполне возможно. А что, если именно Иван Винокуров или его жена Наталья имеет к смерти Стаховского не отдаленное, как она считает, а самое непосредственное отношение? Ведь их задача могла не ограничиваться только науськиванием младшего сына на воображаемых убийц Оксаны, они могли самостоятельно нанести удар.

Вероятнее всего, именно Винокуровы разработали план по устранению Стаховского, а привел его в исполнение Вячеслав. Но ведь с момента смерти Оксаны прошел тридцать один год, неужели эти люди до сих пор питают лютую, поистине смертельную ненависть к Стаховскому? И почему? Только ли потому, что он был лучшим другом убийцы их дочери?

Вот тут-то и возникает основной вопрос – являлся ли Федор Таранцев истинным злодеем? Убил ли он Оксану, как считают все в Усть-Кремчужном, или на самом деле подлинный убийца до сих пор не понес наказания за содеянное? Мог ли быть убийцей Стаховский?

Ватутин уверен, что нет. Следователь убежден, что делал все правильно, и Федор, который изнасиловал и задушил девушку, получил свое, сгорев в собственном доме. Светлана не должна сбрасывать со счетов профессионализм и опыт Ватутина, но ведь и следователь может ошибаться. Так ошибся он ненамеренно или же вполне сознательно ей лгал?

Допустим, что Ватутин осознал: Таранцев не является убийцей, но был ли в этом случае у него шанс предать свое мнение огласке? Вряд ли. После убийства Оксаны власти делали все, чтобы монстра нашли как можно скорее, ведь была уже наготове кандидатура Бориса Куликова, и если бы не случай, бедолагу, признав виновным, осудили бы и, возможно, расстреляли. Но потом следствие вышло на след Таранцева. Медлить было нельзя. Требовался виновный. Им и стал Федор.

С другой стороны, у следствия имелись показания свидетельницы, которая была уверена, что видела именно Таранцева в лесополосе, где обнаружили тело Оксаны. Могла ли свидетельница обманывать? И кто она, эта дама, оказавшаяся в нужное время в нужном месте?

Светлана заглянула в бумаги. Итак, имя местной мисс Марпл – Калерия Даниловна Безбородько, на момент совершения преступления, в 1972 году, ей было шестьдесят девять лет. Она наверняка давно скончалась, и побеседовать с ней не удастся. Светлана взяла на заметку это имя. Если пенсионерке Безбородько не посчастливилось дожить до ста лет, то наверняка есть дети или даже внуки, которым она рассказывала о произошедшем. Она, скорее всего, гордилась своей ролью в раскрытии преступления, описывала детали. Имеет смысл побеседовать с теми, кто знал почтенную даму.

Итак, что же получается? Для того чтобы выяснить, кто убил Стаховского, нужно установить, кто отправил на тот свет Оксану Винокурову. Но возможно ли это спустя столько лет? Вероятнее всего, нет. Имеются выводы следствия, однозначные и безапелляционные.

Светлана никак не могла отделаться от мысли, что пожар в доме Таранцева, главного подозреваемого, произошел очень кстати. У следствия было предостаточно улик, чтобы арестовать и предать суду Федора, но на процессе могло выясниться нечто, что разрушило бы линию обвинения. Зато мертвый убийца не говорит, на него можно свалить все грехи. И будут удовлетворены все: следствие, общественность, родственники жертвы. Даже если Таранцев не являлся убийцей, ему было суждено им стать.

Светлана помнила – дом загорелся от разлитого по полу бензина. Кто это сделал? Сам Федор? Но зачем молодому человеку убивать себя таким ужасным и мучительным способом? Предположим, он понял, что игра окончена и вот-вот постучатся в дверь милиционеры, а дальше его ждут позор и тюремная камера. И он принял решение уйти из жизни. Дождался, пока бабка отправится к подруге, нашел канистру с горючим...

Нет, Светлана решительно не верила в это. Скорее все было наоборот: кто-то дождался, пока старуха отправится в гости, проник в дом, оглушил Таранцева, разлил бензин и поджег избушку. Свидетель уничтожен, и он автоматически превратился в убийцу. Это сделал кто-то хитрый и безжалостный, тот, у кого хватило наглости изнасиловать и задушить молодую студентку и спрятать ее тело в лесополосе.

И этим кем-то, уверена Светлана, был не Федор Таранцев. Она понимает, почему Ватутин теперь ни за что не признается в допущенной ошибке, более того, он будет настаивать на том, что убийцей является именно Федор, ведь такой вердикт вынесло следствие, то есть сам Григорий Иванович. Если ему что-то и известно...

В этот момент хлопнула входная дверь. Вернулись супруги Ватутины. Сквозь тонкую дверь своей комнаты Ухтомина слышала их разговор.

– Да, Гриша, ставь сюда. Но ты очень плохо выглядишь, что с тобой? Опять печень пошаливает? Тебе нужно к врачу. И как ты тяжело дышал, поднимаясь по лестнице, раньше я этого не замечала!

– Перестань, Нина, хватит делать из меня ипохондрика. Мне семьдесят два, а ты хочешь, чтобы я, как молодой мальчишка, взбирался на пятый этаж без остановки.

Молчание, затем снова голос Нины Афанасьевны:

– Нашей Светочки нет. Куда она делась, ты не знаешь, Гриша? И о чем это вы сегодня утром беседовали?

– О чем же, как не о деле Винокуровых, – ответил супруг. – Куда она пошла, не знаю точно, но я проводил ее до школы. Посоветовал ей расспросить бывших соучеников Оксаны.

– Надеюсь, Гриша, ты не сболтнул девчонке лишнего, – произнесла Нина Афанасьевна, и Светлана поразилась, как жестко звучал голос обычно милой и любезной Ватутиной. – В последнее время я стала замечать, что ты склонен к сентиментальным воспоминаниям. Запомни, правда никому не нужна. Убийца – Таранцев, тебе это четко дали понять. Значит, мы должны придерживаться именно такого мнения. И ты в первую очередь.

Светлана поняла – хозяева не знают, что она находится в квартире, и поэтому ведут откровенные разговоры. Так и есть, она положила шубку на стул в своей комнате, а не повесила в прихожей. А сапожки? Они остались в коридоре, и Ватутины могут в любую минуту заметить их. Но что же ей делать?

– Я возьму, не таскай тяжести, – произнес Ватутин. – Я сам решу, что мне следует говорить. Слава богу – восьмой десяток пошел. И девочка она хорошая, мне нравится...

– Такие девочки опасны, Гриша. Если откроется правда, то несдобровать всем, и в первую очередь козлом отпущения сделают тебя. Ведь именно твоя подпись стоит под выводами следствия. Она, эта журналистка, ославит тебя, Гриша, на всю страну!

Голоса удалились. Ватутины ушли на кухню и закрыли дверь. Светлана, натянув шубку, осторожно выглянула из комнаты. Они заняты разговором. Ухтомина бы многое дала, чтобы узнать, о чем же именно беседуют Ватутины. Она проскользнула в прихожую, надела сапожки, которых хозяева не заметили, навострила уши.

– И не вали лук, по одной перекладывай, – говорила Нина Афанасьевна. – Господи, ну когда же ты научишься все делать правильно, Гриша... И повторяю тебе, молчи! Нечего московской журналистке знать то, что не положено. Смотри-ка, после взрыва самолета все сюда налетели, как коршуны. Сначала один донимал тебя телефонными звонками, потом заявилась другая...

– Я не мог отказать Светлане, за нее просил друг ее отца, бывший заместитель министра внутренних дел. Что бы я сказал генерал-майору: идите вы к черту?

– Ты не генерал-майору такое должен был сказать, а девчонке. Но сейчас ты все делаешь правильно. Заговаривай ей зубы, расскажи общеизвестную версию. Да нет же, картошку отдельно. И смотри у меня, Гриша, я не хочу на старости лет позора. Правда никому не нужна, убийца Оксаны мертв, и точка! Точка, ты меня понял?

– Не кричи мне в ухо, Нина, я тебя прекрасно слышу, у меня проблемы с печенью и легкими, а не с ушами. Ты же знаешь, как я переживаю, ведь выводы следствия...

– Выводы следствия давно в архиве, а твое правдолюбие никому не принесет пользы. Оксану не воскресишь, и ты это знаешь. И давай прекратим этот разговор, принеси-ка мне еще одну авоську из коридора!

Светлана поняла, что настала пора ретироваться. Она услышала шаркающие шаги Григория Ивановича, быстро приоткрыла дверь и сделала вид, будто только что вошла.

– Добрый день, Григорий Иванович, – произнесла она, улыбнувшись. Тот, не ожидавший ее увидеть, пробормотал:

– Здравствуйте, Света. Вы ведь только что пришли?

– Да, – подтвердила Ухтомина, закрывая за собой дверь.

– Вас что, на машине привезли, там ведь снег идет, а у вас на шубке ни снежинки, – сказал Ватутин, подхватывая авоську с картошкой, которая лежала около трюмо.

– Я все в подъезде отряхнула, – ответила Светлана, почувствовав страх. Вот он, зоркий глаз следователя. Ватутин сразу заметил несоответствия в ее вранье.

Из кухни, привлеченная голосами, появилась Нина Афанасьевна. Ватутина, как всегда, разыгрывала из себя заботливую хозяйку. Но теперь-то Светлана знала – это не более чем обман. Добрая старушка на самом деле была злобной ведьмой.

– Светочка, вы бы хоть позвонили, предупредили нас, – сказала она, всплеснув руками. – А то у нас и обеда-то еще нет! Но я быстро что-нибудь приготовлю...

– Я зашла только на секунду, взять кое-что из вещей, – перебила ее Светлана. – А затем снова уйду, так что не беспокойтесь, Нина Афанасьевна.

Ухтомина вошла в комнату, сделала вид, что копается в бумагах, в дверь заглянула Ватутина, Светлана увидела, как та остро зыркнула на включенный ноутбук. Света закусила губу, какая же она растяпа, забыла его выключить!

– Я ухожу, – сказала она Ватутиным, которые молча копошились на кухне. – Приду обратно вечером, не раньше девяти, так что не волнуйтесь!

– Как же вы, Светочка, – Ватутина продолжила строить из себя добрую бабушку. – Я в две минуты сделаю супчик и котлетки, подождите...

– Спасибо, спасибо, – поблагодарила ее Ухтомина, – но я, честное слово, не хочу есть! Всего хорошего, до вечера!

Она выскочила на лестничную клетку, даже не застегнув шубу. И практически немедленно за ней защелкнулся замок и звякнула цепочка. Ватутины не хотят, чтобы гостья вошла незамеченной. Ну что ж, она услышала достаточно, чтобы сделать выводы.

Как Светлана и подозревала, в деле об убийстве Оксаны Винокуровой все не так просто. И убийца, возможно, вовсе не Таранцев, но тогда кто? Стаховский? Но почему Ватутин скрывал это более тридцати лет? Или кто-то еще?

Ухтомина вышла на улицу. Уже стемнело, зажглись тусклые фонари, улицы заполнялись людьми. У нее есть еще два часа до начала вечера в школе, можно нанести визит семейству Винокуровых.

Спросив прохожих, как добраться до Дубова, Светлана получила совет сесть в маршрутное такси, конечной остановкой которого и был желанный микрорайон. Через пятнадцать минут она очутилась около жилого массива, состоявшего из красивых девятиэтажек, за которыми начинались коттеджи местной знати.

Светлана прошлась пешком по Дубкам. Везде отличный асфальт, очищенные от снега дорожки для пешеходов выложены узорчатой плиткой. Вскоре она наткнулась на высокий забор. Так и есть, обитатели вилл не хотят, чтобы их тревожили незваные посетители. Светлана замерла перед будкой со шлагбаумом, в которой находился молодой охранник.

– Я к Винокуровым, улица Моцарта, двадцать восемь, – произнесла она и выложила перед охранником свое журналистское удостоверение.

Тот, даже не взглянув на него, произнес: – Вам назначено? Вас ожидают?

– Да, – ответила Светлана. – Передайте им, что я... от Григория Ватутина.

Охранник набрал номер, затем почтительно произнес:

– Добрый вечер, вас беспокоит Александр с поста. Наталья Семеновна, к вам посетительница, – он наконец-таки взял ее удостоверение. – Некая Светлана Ухтомина, из журнала «В зеркале власти». Да, говорит, что от Григория Ватутина. Ясно, хорошо, я вас понял...

Молодой охранник, положив трубку, сказал:

– Проходите. Винокуровы вас ждут. Улица Моцарта – вторая справа, нужный вам дом находится примерно в середине.

Светлана, которая уже не ожидала, что получит разрешение пройти на территорию поселка, миновала шлагбаум. Что же, в Усть-Кремчужном также жили люди, которые явно не нуждались в деньгах. Особняки построены по индивидуальным проектам, затейливые, с полисадниками. Ухтомина вышла на улицу Моцарта. Вокруг ни души, она – единственная тень в мерцании мощных фонарей.

Вот она и на месте. В отличие от других особняков, дом Ватутиных был огорожен высоченным забором с видеокамерами. Они не доверяют охране снаружи, защищаются, но от кого?

Светлана нажала кнопку звонка, еле слышно зажужжала камера, глаз которой уставился на журналистку.

– Кто вы? – раздался женский голос из домофона.

– Светлана Ухтомина, мне нужно поговорить с вами, – сказала журналистка.

– Вы от Ватутина? В чем дело? – произнес голос. – Хорошо, я сейчас открою!

Ждать пришлось около пяти минут, пока наконец не лязгнули запоры. Перед Светланой стояла в накинутой на клетчатый деловой костюм шубке дама с тщательно уложенными седыми волосами и холодным взглядом. Наталья Винокурова, как поняла Светлана, мать Оксаны.

– Покажите свое удостоверение, – произнесла она и протянула руку. Ухтомина отметила, что на руке у Винокуровой не было ни единого украшения, а ногти, как у мужчины, коротко пострижены и не покрыты лаком.

Хозяйка, взяв удостоверение, захлопнула дверь. Светлана в недоумении осталась на улице. И что ей делать, с такой линией поведения она сталкивалась впервые. Что, если Винокурова не отдаст ей корочку?

Но дверь снова распахнулась, Наталья Семеновна произнесла, возвращая ей удостоверение:

– Ну что ж, оно подлинное. Я вас знаю, видела по телевизору. Вы приехали из Москвы. Но каким образом вы связаны с Ватутиным? Проходите!

Светлана прошла через ворота. У Винокуровых не было сада или парка, как у их состоятельных соседей, вся территория была забетонирована и превращена в некое подобие военного плаца. Светлана услышала злобный собачий лай. Это и есть собака Баскервилей, о которой говорил ей Павел.

– Прошу в дом, – предложила Винокурова и направилась к трехэтажному строению с темными окнами, которое с виду более напоминало тюремный равелин, чем виллу.

Входная дверь, по всей видимости стальная, отпиралась несколькими ключами. К чему такая система безопасности, как в швейцарском банке? Винокуровы на самом деле помешанные, если живут, словно в противоатомном бункере.

Светлана попала в большой холл. На первом этаже не было ни единого окна, то, что Ухтомина приняла снаружи за окна, оказалось имитацией, везде горели мощные лампы. Обстановка была скудной и функциональной, как в лаборатории, – металлические стулья, стеклянные столы, несколько картин, на которых изображены концентрические круги и прочие геометрические фигуры. Светлана ощутила беспокойство и страх. Куда она попала?

– Я позвонила Ватутину, он подтвердил, что вы являетесь той, за кого себя выдаете, – объяснила Винокурова. – Однако он сказал, что не посылал вас ко мне. Итак, Светлана Геннадьевна, по какой причине вы обманули меня и проникли в мой дом?

Светлана почувствовала легкое головокружение. За время ее журналистской карьеры ей приходилось много раз сталкиваться с личностями, мягко говоря, с расстроенной психикой и расшатанными нервами. Но никогда ей не было так страшно, как теперь. Наталья Семеновна Винокурова впустила ее в дом, зная, что гостья на самом деле пришла к ней не по поручению Ватутина, и теперь, когда она оказалась в ее полной власти, устраивает допрос.

– Я веду расследование... Расследование гибели Владимира Стаховского, – произнесла Светлана, поражаясь, как беззащитно и неуверенно звучит ее голос. – И это привело меня в Усть-Кремчужный, к вам. Ведь Стаховский имел отношение к смерти вашей дочери Оксаны, не так ли?

– Конечно же, имел, – отчеканила Винокурова. – Он был одним из ее убийц. Следуйте за мной, Светлана Геннадьевна!

Она подошла к металлической двери и нажала кнопку. Только сейчас Светлана поняла, что это дверца лифта. Боже, особняк Винокуровых напоминает военную базу.

Они зашли в лифт, Винокурова нажала зеленую кнопку, и они понеслись вверх. Через пару секунд что-то звякнуло, кабина замерла, двери распахнулись.

– Прошу вас. – Хозяйка пропустила гостью вперед. Светлана вышла в коридор, дверь лифта немедленно закрылась. Ухтомина не успела опомниться, как оказалась одна. Винокурова не вышла вместе с ней, а осталась в лифте.

– Эй, куда вы делись! – Ухтомина забарабанила по металлической двери шахты. – Что это за идиотские шутки! Вы не имеет права меня здесь удерживать!

Ей никто не ответил. Светлана попыталась найти лестницу, но быстро убедилась, что ее просто не существует в природе, покинуть этаж можно только при помощи лифта. Ни единого окна. Ни единой кнопки, чтобы вызвать лифт. Зато несколько видеокамер, которые наблюдают за ней.

– Выпустите меня, у вас нет ни малейшего права на такие действия! – закричала Светлана. Так страшно ей не было даже тогда, когда она брала интервью у предводителя чеченских террористов в его логове.

– Не стоит так кипятиться, Светлана Геннадьевна, – услышала она голос Натальи Семеновны. Светлана обернулась, но Винокуровой нигде не было видно. – Я общаюсь с вами при помощи радиосвязи, – продолжала хозяйка. – Следуйте по коридору налево, пока не упретесь в дверь. Войдите в нее.

– Не собираюсь этого делать, – сказала Светлана. Теперь она понимала, почему Вячеслав вынес полтора года в сумасшедшем доме: психиатрическая клиника по сравнению с его собственным домом была райским местечком.

– Советую вам повиноваться моим требованиям, – заявила Винокурова. – Через пятнадцать секунд двери лифта откроются, и из кабины появятся три голодных бультерьера. Это не шутка, уверяю вас. Осталось всего десять секунд...

Светлана в панике метнулась по коридору. Конечно, это бред, но она не собиралась рисковать жизнью. Вот и дверь! Она открыла ее, в тот же момент раздался мелодичный трезвон, вслед за ним она услышала грозный лай беснующихся псов и цокот их когтей по паркету. Светлана захлопнула дверь и повернула ключ, торчавший с внутренней стороны.

На створку обрушились собаки, Ухтомина слышала их визг и утробное ворчание в коридоре. Винокурова не шутила: если бы журналистка не последовала ее требованиям, то оказалась бы один на один с голодными бультерьерами. Резниченко крайне повезло, что его не пустили в дом, а вот ей...

Светлана чуть-чуть пришла в себя. По всей видимости, дверь сделана из металла, и собакам сквозь нее не прорваться. Бультерьеры, как знала Светлана, впивались в жертву и потом не могли разомкнуть челюсти, сведенные судорогой.

– Добрый вечер, – услышала она знакомый голос и обернулась. У нее еще не было возможности рассмотреть комнату, погруженную в полумрак. Вслед за словами зажегся яркий свет, Ухтомина зажмурилась.

Она находилась в уютно обставленной гостиной, где доминировали ярко-красные и кровавые тона. Старинная мебель, тяжелые бархатные занавеси на оконных проемах, которые были на самом деле искусной имитацией.

В кресле сидела Наталья Семеновна. Она покачала головой и сказала:

– У вас отличная реакция, не то что у других посетителей...

– А что происходило с другими? – спросила Светлана, не смея даже представить, что могут сделать три свирепых пса с человеком, который находится в их полной власти.

– У некоторых случалась истерика, пара человек падали в обморок, кое-кто от страха пускал в штаны, – сказала со смешком Винокурова. – И было бы отчего! Ведь на самом деле собак-то нет, это все звуковые эффекты! Но ведь как действует на нервы, не правда ли? Присядьте и возьмите бокал! Вам нужно выпить! А то на вас лица нет! Впрочем, вы одна из лучших! Прошли тест на четыре с минусом.

Винокурова подошла к двери, из-за которой слышался ужасный лай, царапанье лап по металлу и скулеж, повернула ключ, распахнула дверь. За ней никого не было.

– Это одно из небольших развлечений моего супруга. Иван Иванович практически не выходит в последние годы из дома, поэтому и занимается тем, что изобретает и воплощает в жизнь такие вот милые забавы.

Светлана промолчала, не решившись дать свою оценку происходящему. Она присмотрелась к Винокуровой. Той, как известно, было около семидесяти, но выглядела Наталья Семеновна намного моложе. Она походила на надзирательницу в нацистском концлагере. Не хватало кожаной формы с черепами...

– Вы ведь хотите познакомиться с моим мужем? Иначе зачем сюда заявились, Светлана Геннадьевна. Что, не нравится мой напиток?

Светлана не решилась выпить содержимое бокала, из которого поднимался легкий дымок. Вдруг это очередная шутка Винокурова – цианистый калий или соляная кислота? Один из оконных проемов распахнулся – опять дверца лифта, из него вышел подтянутый седой мужчина в дорогом темном костюме. Едва он шагнул в комнату, как лампы мигнули и погасли, и зал осветило мертвенно-сапфировое сияние нескольких слабых торшеров.

– Мой супруг Иван Иванович Винокуров, – представила его Наталья Семеновна. – Итак, Светлана Геннадьевна, чем мы можем быть вам полезны?

Светлана задумалась. Что сказать этим странным людям? Что она подозревает эту семейную пару и их сына в убийстве?

– Как вы правильно заметили, я журналист, и меня интересует истина, – начала Ухтомина. – Очень жаль, что ваша дочь стала жертвой преступников, но, думаю, если вы позволите мне чуть больше узнать о случившемся, это поможет раскрытию еще одного убийства – я имею в виду смерть Владимира Стаховского.

– Разве это преступление, Светлана Геннадьевна? – раздался глухой голос Винокурова. – Я готов молиться на человека, который уничтожил этого прохвоста и мерзавца. Он был одним из убийц нашей дочери, этот Стаховский, потребовалось много лет, чтобы наказание нашло его. И вот он мертв! Как же я рад этому, как я рад!

Светлана беспомощно обернулась. Она находится в бункере вместе с двумя буйно помешанными, и именно от воли этих людей, Ивана Винокурова и его супруги, зависит, выйдет ли она отсюда живой. Значит, ей необходимо приложить все усилия для этого. Сумасшедшие любят, чтобы с ними соглашались.

– Вы правы, Иван Иванович, – сказала Светлана. – Я рада, что познакомилась с вами. Чтобы написать правдивую статью о том, что произошло с вашей дочерью, мне необходимо выслушать вас. Для этого я и прибыла в Усть-Кремчужный.

– Слава богу, наконец-то хоть кто-то заинтересовался той давней историей, – произнесла Винокурова. – А то создавалось впечатление, что судьба моей Оксаночки всем безразлична. Иван, мы можем ей доверять?

Винокуров, который занял место в центральном кресле, напоминавшем небольшой трон, сузил глаза. Светлана, присмотревшись, заметила, что кожа у него бледная, как будто он никогда не видел солнечного света. Но почему он не выходит на улицу, как заявляет его супруга? Ухтомина прогнала прочь дурацкие мысли о том, что Винокуров – уральский вампир, который покидает свой замок только посла захода солнца, чтобы питаться кровью несчастных жителей Усть-Кремчужного.

– Вы думаете о том, чем же я страдаю? – сказал вдруг Винокуров. Светлана вздрогнула. Он что, умеет читать мысли? – Нет, я вовсе не телепат, однако уже привык к тому, что посетители, к счастью, немногочисленные, с которыми мне приходится иметь дело, задаются в первую очередь этим вопросом. Моя болезнь есть прямое следствие убийства моей дочери. В этом повинны три мерзавца – Таранцев, Стаховский и Безбородько.

Светлана, услышав знакомую фамилию, попыталась вспомнить, кому она принадлежит. Ага, ну точно, любознательной пенсионерке, которая собирала ягоды и грибы и видела Таранцева на лесной просеке неподалеку от места, где позднее нашли тело Оксаны.

– У моего мужа редкое заболевание, которое выражается в том, что он не может находиться на свету. Проще говоря, аллергия на солнечные лучи. Поэтому он вынужден уже в течение семи лет пребывать в четырех стенах, а если и выходит наружу, то только ночью. Вы спросите, какое это имеет отношение к смерти Оксаны? Самое прямое! Иван далеко не всегда страдал этим недугом, он развился на нервной почве, а также в результате неправильного применения антибиотиков. Восемь лет назад у Ивана случилась тяжелая ангина, его пичкали всяческими лекарствами, а через два месяца он заметил, что у него нестерпимо зудит кожа. Наши костоправы ни за что бы не разобрались в причине его страданий, пришлось ехать в столицу. Там развели руками – излечить этот недуг нельзя, но можно попытаться остановить его на одном уровне. Слава богу, это удалось, и Иван вот уже семь лет чувствует себя достаточно хорошо. Однако ему нельзя попадать под солнечные лучи, да и на повышенную температуру он реагирует плохо. И это все из-за убийства нашей девочки! Трое извергов убили ее, надругались над ней, Иван так переживал все эти годы... Врачи сказали, что причина заболевания в первую очередь обусловлена психическим состоянием, а не телесным, это результат многолетних страданий и самобичевания...

Наталья Семеновна, рассказывая, повышала голос, последние слова она практически выкрикнула. «Да они все в этой семье нуждаются в помощи психиатра, – подумала Светлана. – Но как же ей отсюда выбраться? Или уже никак?»

– Но почему вы говорите, что в смерти вашей дочери виноваты трое человек: Таранцев, Стаховский и Безбородько? Ведь следствие...

Иван Иванович, вскочив с трона, расхохотался:

– О каком следствии вы говорите! То следствие, которое вел Ватутин, пришло к тем выводам, которые требовались власти. Да, не скрываю, в то время я и сам был властью, все же второй секретарь горкома. И я думал, что милиция бросит все силы на то, чтобы поймать убийцу Оксаны. Как бы не так! Ватутин сделал все, чтобы выгородить соучастников убийства нашей крошки – Стаховского и Безбородько. Все грехи свалил на Таранцева. Не скрою, я думаю, что идея сотворить столь мерзопакостную вещь с Оксаной пришла в голову именно Таранцеву, но этот жалкий червь ни за что бы не решился на такое в одиночку. Ему требовались сообщники, вот он и завербовал их из числа своих приятелей-идиотов. Володя Стаховский и Кирюша Безбородько... И наконец настал наш час – все они мертвы! Мертвы! Мертвы-ы-ы!

Его фразы перешли в завывания, Светлана вжалась в кресло. Если так и дальше пойдет, то у обоих Винокуровых случится истерика. Каким образом можно попасть в лифт, ведущий на первый этаж? Но даст ли ей это что-нибудь? Скорее всего, нет. Она же не знает планировки дома, да и дверь наверняка закрыта изнутри.

– Вы, похоже, даже не знаете, кто такой Кирилл Безбородько? – спросила Наталья Винокурова. – Впрочем, это неудивительно! А где ваш диктофон или хотя бы блокнот, каким образом вы будете конспектировать наш рассказ? Вы и не представляете, сколько раз мы обращались в средства массовой информации, на телевидение, даже в Интернете помещали сообщения, но правда никому не нужна! Мы потратили много времени и денег, чтобы установить истину о гибели нашей дочурки, но оно того стоило!

Светлана представила себе – двое выживших из ума богачей донимают редакции газет и телевизионных программ. Их там просто отшили. Но, насколько могла судить Ухтомина, им явно есть что рассказать. Она уже убедилась – Ватутин был с ней не откровенен.

– Генрих Игнатьевич Безбородько с конца шестидесятых до середины восьмидесятых был самой влиятельной личностью в нашем городке. Он занимал пост директора завода по добыче и обработке аметистов. А Кирилл являлся его единственным сыном, горячо любимым и жутко избалованным. Вам сейчас странно, что директор предприятия, пусть крупного и градообразующего, заправлял всем в Усть-Кремчужном? Вы просто не знали Генриха Безбородько. Он вполне мог сделать головокружительную карьеру в Москве, но предпочел остаться в провинции. К нему на поклон ходила вся власть – председатель горкома, начальник милиции, директора школ. Он держал в узде даже блатных и был на короткой ноге с местными ворами в законе. Почти двадцать лет правил городом, гадючий сын! Когда он откинулся от инсульта, мы устроили семейный праздник, – выдала Наталья Семеновна.

Эстафету подхватил ее супруг:

– Калерия Даниловна была его мамашей. Гордилась своим сыночком, считала себя чуть ли не первой леди в Усть-Кремчужном, терроризировала невестку, жену Генриха, и души не чаяла в Кирилле, этом избалованном поганце. Мальчишка рос в богатстве и вседозволенности. Он знал, что его папаша заправляет всем в городе. Когда Кирилл в пятнадцать лет попался на краже, дело замяли. Когда его загреб наряд милиции за то, что он в нетрезвом виде приставал к девушкам в городском парке, Генрих лично позвонил начальнику УВД, и великовозрастного балбеса, которому к тому времени стукнуло семнадцать, отпустили, даже не заведя дела. И не приходится удивляться тому, что одним ужасным днем этот подонок вместе с парочкой таких же, как он сам, дегенератов, принял решение изнасиловать Оксаночку.

– Повторяю, я уверена, идея исходила от Таранцева, – перебила его жена. – Оксана была со мной откровенна, она никогда не скрывала от меня своих мыслей и увлечений. У нее в Свердловске был друг, хороший молодой человек, его отец занимал должность главного городского хирурга, чем не пара нашей кровиночке? Но нет, Таранцев, которого она отвергла, никак не мог успокоиться...

– А как же Борис Куликов? – спросила Светлана. – Он ведь, кажется, также был неравнодушен к вашей дочери?

При упоминании имени Куликова Винокурова скривилась:

– Что вы, этот алкаш пытался стать приятелем Оксаночки, но она отвергла его со смехом. Он и сейчас живет в Усть-Кремчужном, небо коптит, этот бомжара. Нет, я знала, что Куликов не причастен к смерти нашей малютки. Оксана мне рассказывала – Таранцев не давал ей прохода, а когда она заявила, что ему следует регулярно чистить зубы, чтобы изо рта не несло гнилью, он взбесился и пообещал, что она пожалеет об этом.

Винокурова замолкла, ее супруг, потирая ладони, подошел к Светлане. Ей показалось, что его глаза в полутьме фосфоресцируют. Но у людей же такого не бывает...

– Не стоило Оксаночке так обострять отношения с этим уродом, – сказал он печально.

– Конечно же, стоило!!! Или ты бы хотел, чтобы эта мразь стала нашим зятем? – завопила Наталья Семеновна. – Оксана ни в чем не виновата, я тебе уже миллион раз говорила, Иван. Это все Таранцев и его компания.

– Он подбил своих приятелей на преступление. Посулил, что они развлекутся. Думаю, эти недоумки не подозревали, что Таранцев замыслил с самого начала не только изнасиловать Оксаночку, но и убить ее. Он все рассчитал правильно – если их и поймают, то отец Кирилла, всемогущий Безбородько, приложит все усилия, чтобы выгородить сына, а вместе с ним и его соучастников.

– Что было дальше, я не могу сказать, – произнес Иван Винокуров. – И даже не хочу об этом думать. Подонки по очереди изнасиловали мою дочь. Те результаты экспертизы, что хранятся в архиве, подложные, там сказано... сказано, что насильник был один. Ложь! Это все Ватутин, старый жлоб, шел на повышение, не хотел конфликтовать с Безбородько и начальством. Но за определенную сумму мне удалось достать результаты подлинной экспертизы. Мздоимцы сидят во всех инстанциях. Насильников было трое – Таранцев заманил Оксану в лесополосу, где их ждали Стаховский и Безбородько...

– Таранцев и задушил ее, мне сказал об этом Кирилл Безбородько перед тем, как мы его... – начал было он. Жена предостерегающе вскрикнула, Винокуров поправился: – Да, перед тем, как произошел несчастный случай.

Светлана похолодела. Значит, Винокуровы жизнь положили на то, чтобы отомстить за убитую дочь и покарать ее убийц. Интересно, эта версия имеет отношение к действительности или только плод их болезненного воображения?

– Кирилл Безбородько умер? – спросила Светлана.

Наталья Семеновна ответила:

– Да, в девяносто первом. Он пошел по кривой дорожке, этот золотой мальчик. Выпивка, затем наркотики... Его сбила машина, когда он, накачавшись под завязку «дурью», шел по загородному шоссе.

– И водителя, который его сбил, так и не нашли, – словно продолжила за нее Светлана. – Ведь так?

Иван Винокуров осклабился, сверкнули его зубы, более напоминавшие волчьи клыки:

– Не нашли, а чего вы хотите, это был судьбоносный год, страна агонизировала, кому было дело до спившегося мерзавца.

Ухтомина была уверена – Кирилла убили Винокуровы. За рулем автомобиля, который сбил сына директора аметистового завода, находился или Иван Иванович, или его жена. А возможно, даже их сын Вячеслав.

– Но я продолжу, – сказал Винокуров. – Следствие изначально топталось на месте, разрабатывая фальшивую версию – якобы убийцей является Куликов. Потом что-то произошло, скорее всего, сдали нервы у кого-то из соучастников, или кто-то из них по пьяной лавочке разболтал о происшедшем. Слухи множились, милиция обратила внимание на Таранцева. Молодой нахал держался на редкость нагло. Он же знал, что Генрих Безбородько, если возникнет опасность для его сыночка, выгородит всех. Он ошибся, этот засранец!

Иван Винокуров вернулся на свой трон и продолжил после короткой паузы:

– Да, он ошибся! Кирилл все выложил отцу, тот, смекнув, что такое преступление не замнешь, как предыдущие шалости сыночка, решил действовать. Тут и появилась свидетельница Безбородько, мамаша Генриха и родная бабка Кирилла. Старая козлица Калерия Даниловна, жирная лицемерка, сидела всю жизнь на диване и смотрела телевизор, ничего не делала, у нее была домработница. Она никогда не ходила в лес за ягодами и грибами, да и какие грибы в разгар жары и зноя, сами подумайте! Но ради любимого внучка она была готова врать под присягой. Грех решили свалить на Таранцева. Я знаю, что Безбородько-отец беседовал со Стаховским, и тот согласился немедленно после окончания дела покинуть Усть-Кремчужный в обмен на то, что Генрих берет его под свою защиту. Так они и приговорили к смерти Таранцева.

Картина начала проясняться. Неужели все, о чем говорят Винокуровы, правда? Светлане стало дурно от одной мысли о том, что в течение многих лет она восхищалась убийцей. Понятно, почему Стаховский не упоминал о своей юности и даже Кристине ничего не говорил о событиях в Усть-Кремчужном.

– Кольцо вокруг Федора стало сжиматься, а вот что произошло дальше...

Винокурова закинула голову, в ее голосе послышались всхлипы:

– Скажу абсолютно откровенно, я мечтала покарать Таранцева, причинить ему хотя бы сотую часть тех страданий, которым он подверг мою деточку! Но мы начали подозревать обо всей правде примерно полгода спустя после смерти Оксаны. Мне не довелось убить его, хоть я так хотела...

– Наталья, – сказал муж. Он встал и подошел к жене. Она уткнулась ему лицом в живот. Впервые Светлана увидела в них не сумасшедших богатеев, а страдающих родителей.

– Видимо, Таранцев пронюхал о пакте, который тайно заключили Безбородько и Стаховский, напал на Владимира и избил его. А потом Федор погиб при пожаре. До сих пор мы не знаем точно, кто же поджег дом. Я не верю, что Таранцев покончил с собой, знали бы вы его! Наглый, как бульдозер, но в то же время милый и прилизанный мальчик. Без особых талантов, но эгоцентрик и себялюбец. Ради достижения цели готов на все. В том числе и на убийство. Но не думаю, что именно Стаховский отправил к праотцам Таранцева, скорее всего, это был замысел Безбородько. Убийца мертв, следствие прекращается, Кирилл вообще вне игры. Генрих наверняка или сам оглушил Таранцева, а затем поджег его дом, или это сделал кто-то по его приказанию. У него были отличные связи среди криминалитета.

Винокурова вздохнула, и в этом вздохе Светлана уловила ностальгию по безвозвратно ушедшему счастью.

– Мы сначала верили в выводы следствия, я молилась на Ватутина, как на икону, а потом до меня дошли кое-какие слухи. Стаховский к тому времени уже исчез из городка, смылся в течение нескольких дней. Говорят, его морда была еще забинтована, а он уже сел в автобус с парой чемоданов и отправился прочь из Усть-Кремчужного. Мы с Иваном потом затеяли свое расследование, но нас никто не хотел слушать. Однажды к нам заявились трое амбалов, которые сказали, что если мы не заткнемся, то не станет ни нас, ни нашего малыша Славика.

Винокуров кашлянул:

– Безбородько осознал, что ему нас не остановить, поэтому приложил все усилия, чтобы испортить мне карьеру. Ему это удалось. Но потом все изменилось. Генрих умер, настали новые времена, у нас появились деньги...

– А ваш сын, – рискнула задать вопрос Ухтомина. – Вячеслав имеет какое-то отношение... Я слышала, что он работал телохранителем у Стаховского.

Винокурова хмыкнула:

– Вы только слышали, Светлана Геннадьевна, или из-за этого и решили заявиться к нам? Вы же знаете, Винокуровых в России, наверное, миллионы, и если у Стаховского и работал телохранитель с такой фамилией, то наш сын не имеет к этому никакого отношения. Возможно, кто-то попытается примазать его к делу о взрыве самолета, в котором находился Стаховский, но мой сын никак не мог подложить бомбу – он все время находился с нами, и мы готовы подтвердить это!

Светлана была уверена – Винокурова лжет, но даже намекать об этом Наталье Семеновне ей не хотелось. Какая злобная издевка судьбы – они воспитывали свого сына в поклонении культу умершей сестры, приложили руку к тому, чтобы умер Кирилл Безбородько и, что не исключено, Владимир Стаховский, а в итоге их чадо выросло точной копией одного из убийц их дочери – того же самого Кирилла. Вячеслава, как в свое время и того, жители Усть-Кремчужного побаиваются, он пристает к девушкам и является членом праворадикальной группировки. И таким его сделало воспитание отца с матерью. В доме витал запах тления – не органического, а духовного и душевного. Винокуровы убили сами себя, положив всю свою жизнь и судьбу сына на алтарь мести за смерть Оксаны.

– Вячеслав наше единственное утешение, – отчеканил Винокуров. – И не впутывайте его во все это, Светлана Геннадьевна. Нам повезло с ним. Он унаследует все наши предприятия...

– Но я слышала, что в городе его боятся, – сказала Ухтомина.

Винокурова сразу же энергично прервала ее:

– Боятся? Кто именно, отбросы общества, наркоманы, бомжи и черные? Этих личностей до недавнего времени не было в нашем городке, так почему мы должны позволять им сейчас чувствовать себя вольготно в Усть-Кремчужном? Если Слава и борется с ними, то мы целиком на его стороне.

Что ж, с семейством Винокуровых все стало ясно. Оставался один вопрос – имеет ли отношение Вячеслав, а равно и его родители к гибели Стаховского? Если они убили Кирилла Безбородько, то могли быть причастны и к смерти Стаховского.

– Вы же обо всем напишете? – с надеждой спросила ее Наталья Семеновна. – Учтите, Светлана Геннадьевна, мы не для того изливали вам душу, чтобы вы проигнорировали наши откровения или, хуже того, извратили их. Сколько потребуется вам времени, чтобы написать и опубликовать статью? Я жажду прочесть ее – она выйдет в газете, которой владел Стаховский. И вы напишете о том, что Владимир Стаховский, на которого молятся как на столп демократии и зеркало свободы слова, на самом деле был насильником и убийцей. Мне тошно слушать слащавые речи о нем! Собаке собачья смерть!

– Светлана Геннадьевна, вы, как я догадываюсь, давно задаетесь вопросом: каким образом покинете наш дом? – произнес Винокуров. – Уверяю вас, даже если вам и удастся уйти из этой комнаты, то из особняка вам не выйти. Без нашей помощи, разумеется. А чтобы оказаться на свободе, вы должны подписать одну бумагу. Останьтесь пока что с моей супругой, я вернусь через десять минут.

Он вышел. Светлана взглянула на Винокурову. Во что же они превратили себя! У них есть деньги, они могли быть счастливы, но нет, они сами выбрали страшный путь мести.

Как и обещал, Винокуров вернулся через десять минут, держа в руке папку. Он сказал жене:

– Чтобы все прочитать, Светлане Геннадьевне потребуется освещение. Я удаляюсь. Думаю, мы встретимся с вами в ближайшее время! Всего хорошего!

Он снова удалился, и, едва дверь за ним закрылась, в зале вспыхнули лампы. Щурясь от яркого света, Ухтомина прочитала бумагу, которая находилась в кожаной папке.

«Я, Ухтомина Светлана Геннадьевна, обязуюсь в течение двух месяцев, отсчет которых начинается с завтрашнего дня, написать и опубликовать в еженедельнике «В зеркале власти» статью, в которой разоблачу Владимира Стаховского как соучастника убийства и изнасилования Оксаны Ивановны Винокуровой. Я обязуюсь неукоснительно придерживаться истины и в полной мере осветить все факты, которые были изложены мне И.И. и Н.С. Винокуровыми. Наша беседа записана на магнитный носитель, один экземпляр которого предоставляется мне, другой, точная его копия, остается у супругов Винокуровых. В случае если я искажу, утаю или измыслю в публикации факты, обязуюсь понести наказание. Если я нарушу данное соглашение и не опубликую статью или опубликую ее в иной срок или в другом издании, я также предоставляю супругам Винокуровым право подвергнуть меня экзекуции. Данный документ подписан мной добровольно».

Светлана едва не рассмеялась – любой суд признает полную неправомочность, более того, смехотворность этого опуса. Но Винокурова, по всей видимости, так вовсе не считала.

– Подписывайте и поставьте дату. Если вы думаете, Светлана Геннадьевна, что эта бумага не более чем филькина грамота, то жестоко ошибаетесь. Это официальный документ, договор между вами и нами. Не советую вам нарушать ни одного его пункта. Вы знаете, что подразумевается под «наказанием» и «экзекуцией»? – Наталья Семеновна улыбнулась: – Смерть, Светлана Геннадьевна. Как говорили древние римляне: «Пусть свершится правосудие, хотя бы погибнет весь мир». Вы поможете нам предать огласке истину. А если нет... – Она покачала головой: – Если нет, то от нас вы никуда не денетесь. Это пока никому не удавалось. И не пытайтесь обращаться в милицию, прокуратуру или куда-то еще. Все равно ничего не докажете, мы будем все отрицать, в дурацком свете выставите только саму себя. Берите ручку, Светлана Геннадьевна, и, как только подпишете, можете идти на все четыре стороны!

Ухтомина взяла золотую ручку с вечным пером. Когда-то, еще в школе, читая «Фауста», она задавалась вопросом: что же ощущал простой смертный, когда подписывал договор с дьяволом? И вот, похоже, она в какой-то мере получила на это ответ. Ставкой в этой страшной игре является ее собственная жизнь.

Она подписала документ, поставила дату. Винокурова, хмыкнув, положила бумагу обратно в папку и сказала:

– Ну что ж, у вас есть примерно шестьдесят дней. Куда сейчас прикажете вас доставить?

– На улицу, – произнесла Светлана, чувствуя необыкновенную усталость. Как долго она пробыла в этом замке ужаса? Она посмотрела на часы. Не может быть! Всего лишь час и пять минут. А ей показалось, что прошла вечность.

– Идите за мной, – Винокурова подошла к имитации окна, вынула из кармана пиджака небольшой прибор, более похожий на пульт дистанционного управления телевизором, нажала кнопку, дверца распахнулась. – Проходите, – сказала она.

Светлана, ожидая, что опять окажется в западне, прошла в кабину лифта, но Винокурова и сама присоединилась к ней. Несколько секунд – и они снова на первом этаже.

Наталья Семеновна подошла к входной двери, отодвинула многочисленные засовы, повернула несколько ключей. Светлана, стоя на пороге, обернулась и краем глаза заметила в глубине коридора мужскую фигуру. Это был не Иван Винокуров. Наверняка Вячеслав. Огромный, тучный.

– Прощайте, Светлана Геннадьевна, и помните, ваше непослушание дорого будет вам стоить, – сказала Винокурова, провожая ее до ворот. Светлана миновала их и очутилась на свободе. Она бросилась бежать прочь, ей казалось, что вслед за ней несутся черные псы с горящими во тьме изумрудными глазами. Ухтомина прошла через пропускной пункт, вскочила в маршрутное такси и попыталась проанализировать ситуацию.

Если сбросить со счетов, что она только что подписала себе смертный приговор, то в целом за этот час с небольшим она узнала очень многое. Теперь необходимо проверить изложенные Винокуровыми факты.

Ей так хотелось добраться до квартиры Ватутиных, и плевать, что Григорий Иванович и Нина Афанасьевна ничуть не лучше по сути своей Винокуровых. Светлана томительно мечтала принять ванну или хотя бы душ, чтобы смыть с себя напряжение и грязь сегодняшнего дня.

Было без четверти шесть, когда она появилась на пороге школы. Ухтомина все же решила пойти на встречу выпускников. Она и так влезла в это дело по самые уши, надо идти до конца.

Внутреннее убранство школы изменилось, появились красочные плакаты, разноцветные воздушные шары и картонные красные стрелки с надписью «Сбор выпускников», следуя которым Светлана оказалась в актовом зале.

У стеклянной двери ее встречал Павел Резниченко. Он то и дело посматривал на часы, явно волнуясь.

– Света, куда вы запропастились, я боялся, что вы не придете! Да на вас лица нет, неужели увидели в коридоре привидение?

– Можно и так сказать, – ответила Светлана. Пикироваться с Резниченко у нее не было ни малейшего желания. – Ну что, уже началось?

– Еще нет, но стартует через несколько минут. Я занял нам место во втором ряду. Первый, увы, отведен руководству.

– Нам? – удивленно произнесла Ухтомина.

Схватив за руку, Резниченко потащил ее за собой. Они уселись в непосредственной близости от сцены.

– Пашенька! – раздался призывный голос одной из матрон, которые утром кокетничали с Резниченко. – О нас не забыл? После торжественной части мы идем в ресторан, ты с нами?

– Не могу, – ответил Павел и указал на Светлану. – Былая любовь вспыхнула с новой силой.

– Если передумаешь, то мы в «Черноморце». – Толстушка послала ему воздушный поцелуй.

Светлана хотела возмутиться и отругать Резниченко за наглую клевету, но раздался звонок, который означал – вечер начинается.

На сцене появилась директриса, комплекцией и нарядом напоминавшая Людмилу Зыкину. Она завела длинное и витиеватое приветствие.

– Скукота, – сказал на ухо Светлане Павел. – Может быть, нам и правда завалиться в ресторан с Варькой и Олюшкой? Платить не придется, они ведь приглашают...

Светлана фыркнула. Надо же, никогда бы не подумала, что окажется рядом с таким типом, как Резниченко. И что их объединяет? Только одно – смерть Стаховского. Она не намерена делиться с ним сведениями, которые получила от Винокуровых. Павлу, в отличие от нее, не пришлось подписывать контракт на собственную душу.

Директрису сменила завуч, потом представители бывших учеников. Затем последовал небольшой концерт школьной самодеятельности. Наконец директриса провозгласила:

– А теперь, дорогие друзья, до того, как каждый из классов отправится в ресторан, дабы отметить незабываемый юбилей нашей школы, у вас есть тридцать-сорок минут, чтобы вернуться в прежние кабинеты, побеседовать с учителями и однокашниками...

Тишину сменили гомон голосов, веселый смех, крики. Резниченко, толкнув Светлану в бок, заметил:

– Видите того дядьку с клочковатой бородой и в замызганном костюме? Это и есть Борис Васильевич Куликов. Пошли к нему!

Светлана не успела ничего ответить, а Павел уже подкатился к Куликову, хлопнул его по плечу и зычным голосом произнес:

– Борька, сколько лет сколько зим! Я бы тебя ни за что не узнал, если бы не твоя походка!

Он заключил в объятия недоумевающего Куликова, расцеловал его в грязноватую бороду и, кивнув в сторону Светланы, изрек: – Представляю, это моя половина, поженились год назад. Света, подойди, я познакомлю тебя с моим школьным приятелем Борей Куликовым!

Светлана, едва сдерживая возмущение, все же подошла к Резниченко, который теперь тряс руку Куликова.

– Боря, как же я рад тебя видеть, ты не представляешь, как я соскучился. Ведь ты меня, конечно, узнаешь? – спрашивал он.

Куликов, шевеля бровями, наконец-то произнес:

– Да нет, чего-то я запамятовал, не могу тебя припомнить. Ты кто?

– Я Паша Резниченко, учился в параллельном классе. Помнишь, мы с тобой еще пивом нагрузились перед самыми экзаменами. Ну давай же, вспоминай, Боря!

Куликов, потерев лоб рукой, сказал:

– В упор не могу вспомнить. Ну ладно, Паша, со мной такое бывает. Значит, говоришь, в параллельном классе учился...

– Ну да, как ты мог меня забыть, Боря! Как живешь, все в порядке? Я всегда говорил Светлане, моей жене, что ты мой друг. Ведь так, Светочка?

Решив подыграть Резниченко, Ухтомина, взяв его под руку, произнесла кукольным голоском:

– Ну конечно, мой дорогой, ты только и говорил о своем Боре Куликове, о том, как вас водили к директору и едва не исключили из школы за хулиганство.

– Вспомнил! – провозгласил Куликов, подняв вверх палец с заскорузлым ногтем. – Ну конечно же, как я мог забыть. Значит, говоришь, тебя Паша зовут? А у меня в памяти осталось, что тебя Андреем кликали. Что поделаешь, старость не радость...

– Ну наконец-то вспомнил, – произнес с облегчением Резниченко.

Светлана едва сдержала смешок. Надо же, только такой тип, как Куликов, мог поверить тому, что Резниченко учился в параллельном классе. Журналист был на добрых пятнадцать лет его младше, но, видимо, это нисколько не смущало Бориса.

– Как жизнь, чем занимаешься? – спрашивал Резниченко. – Где работаешь?

– Да нигде, – ответил Куликов. – Зачем работать, если и так можно жить без проблем? А жена у тебя красавица. Я сам был трижды женат, и последняя ушла от меня. Сказала, что не хочет жить в компании с тараканами. И с тех пор я один...

Резниченко потрепал Куликова по плечу и философски сказал:

– Борис, смирись с судьбой. Значит, оно и к лучшему. А где ты живешь?

– Недалеко отсюда, на улице Восьмого Марта, – ответил Куликов. – Обычно я не хожу на эти праздники, они мне чем-то напоминают поминки – встречаешь людей, которых не узнаешь, сталкиваешься с прошлым... Нет, не нравится мне все это. Но в этом году решил пойти...

– А вот я живу теперь в столице, – сообщил Резниченко. – Бизнесом занимаюсь. Ну что, ты идешь в ресторан?

– Нет, конечно, они такие дикие суммы собирали, а я человек малообеспеченный, – сказал Куликов. – Да и не хотят они меня знать, мои бывшие одноклассники. Для них я изгой. Видите ли, рожей не вышел. Ну и что из того, что я свободный художник! Уверен, обо мне еще все заговорят!

– Заговорят, Боря, – Резниченко покачал головой. – Разумеется, заговорят. Но я приглашаю тебя, мы со Светой все оплатим, так что не думай об этом, дорогой. Нет, как же я все-таки рад повидаться с тобой!

– А, ну тогда я, конечно, пойду. «Черноморец» – самый лучший ресторан у нас в городе, давно там не был, – мечтательно произнес Куликов. – А я тебя окончательно вспомнил. Говоришь, Пашей Резниченко тебя зовут? Ну да, как я мог забыть. Но как же молодо ты выглядишь, Паша...

– Спортом занимаюсь, – уклончиво ответил Резниченко. – Ну что, Светочка, мы ведь пойдем в ресторан? И кстати, ты захватила мой кошелек, заплатишь по счету?

– Дорогой, твой кошелек всегда при тебе, – язвительно ответила Ухтомина. – Какое счастье, что ты повстречал своего друга. Ты мне все уши о нем прожужжал. Пошли!

Они отправились в ресторан. Резниченко уселся рядом с Куликовым, который сразу же заказал себе несколько алкогольных коктейлей, оживился и постепенно стал втягиваться в беседу. Светлана поняла намерения Павла – он собирался напоить свободного художника и вытянуть из него сведения о трагедии тридцатилетней давности. Все же Куликова подозревали в том, что он убил Оксану Винокурову. Но, если верить сведениям, которые она получила от ее родителей, Борис не имел к этому делу ни малейшего отношения.

Борис был вовсе не таким простачком, каким казался поначалу. Он мало говорил, в основном поддакивая и вставляя общие фразы. Оставив Резниченко с Куликовым, Светлана подошла к столу, где собрался класс, в котором училась Оксана. Седая учительница как раз говорила:

– Я благодарна вам, дорогие мои мальчики и девочки, что вы не забыли меня. Но я предлагаю почтить минутой молчания память Оксаны Винокуровой. Такая ужасная история не забывается...

Ухтомина присела на свободный стул. Разговор постепенно перешел на другие темы. Светлана, улыбнувшись одной из дам, произнесла:

– Извините, я краем уха слышала, что говорила ваша бывшая классная руководительница, она упомянула Оксану Винокурову. Я в городе новая, приехала сюда недавно с мужем... А что такое произошло?

Дама, раскрасневшись от вина и воспоминаний, охотно вступила в разговор:

– О, вы ничего не знаете? У нас в городе только об этом и говорят. Точнее, только об этом и говорили. Эта история относится к разряду городских легенд. Ну знаете, дети пересказывают их и добавляют мрачные и ужасные подробности. Оксана училась со мной в одном классе. Ее убили...

– Да что вы! – ахнула Светлана. – Какой ужас! Кажется, я припоминаю. Муж говорил, что ее задушили.

– О, если бы только задушили, – понизила тон дама. – Ее изнасиловал и убил другой ученик нашей школы... как же его звали? Федор, Федор, а вот фамилию забыла. Ну ладно, это не так важно... Такая была трагедия...

– Оксана же была отличницей, ее наверняка любили все в классе, – произнесла Светлана.

Дама фыркнула:

– Да, она была отличницей, в этом вы правы. Она закончила школу с медалью, то ли золотой, то ли серебряной, точно не помню. А вот насчет любви. У нее папа был в те времена какой-то шишкой в местной власти, тогда же были эти райкомы-горкомы. Вот и следил зорко за тем, чтобы его деточка получала высокие оценки. А в действительности, скажу я вам, Оксана была далеко не самой умной. Да, красивая, отрицать не могу, этакая Снежная королева. Ей нравилось, что мальчишки всей школы за ней ухлестывали, однако она понимала, что никто из них не сделает ее счастливой. И главное, богатой. Зато флиртовала со всеми, ей нравилось всеобщее обожание и пылкие взгляды. Она поступила потом в медицинский в Свердловске, намеревалась сделать карьеру. Останься в живых, наверняка бы вышла замуж за сынка кого-нибудь из властных структур, сейчас занимала бы важный пост. Но не судьба, как говорится... Плохо, конечно, так говорить о покойнице, пусть земля ей будет пухом, но ведь это правда...

– Конечно, конечно, – поддакнула Светлана. – Вы совершенно правы. Как вы увлекательно рассказываете... А что же произошло с ее убийцами?

– С убийцей, – поправила дама. – Он был один, Федор... как же его фамилия? А, вспомнила, Таранцев! Надо же, как я могла это забыть, хотя если вспомнить, сколько лет прошло с момента окончания школы. Да, много, очень много... А ведь Федор, скажу вам по секрету, мне нравился. Темноволосый такой... И надо же, такая судьба!

– Его судили? – спросила Светлана.

Дама ответила со вздохом:

– Если бы! Такая трагическая история приключилась – он заживо сгорел в своем доме. Тогда уже вовсю шло следствие, он был главным подозреваемым. Он серьезно увлекся Оксаной, но та от него нос воротила. Еще бы, кто он был такой, жил с одной бабкой, родители то ли погибли, то ли бросили его на воспитание старушке. Ни связей, «ни перспективов», ни богатства. А Оксаночка привыкла к роскоши, знаете ли. У нее родители никогда не бедствовали, ни тогда, ни сейчас.

Светлана взяла на заметку то, что сообщила ей одноклассница Винокуровой. Надо же, Оксану не любили. Более того, ее, скорее всего, ненавидели. И смерть ее восприняли с ужасом и удивлением, но никто не плакал.

– А что стало с ее родителями? – продолжала дознаваться Светлана. – Для них это была подлинная драма, не так ли?

– Для родителей? В этом вы правы, родители страшно переживали. Как сейчас помню день похорон Оксаны – с утра стояла нестерпимая жара, а потом пошел дождь. Я как раз в то время была в Усть-Кремчужном на каникулах. И тут как гром среди ясного неба – Оксана сначала пропала, а затем ее тело нашли в лесополосе. Мы все, конечно, кто находился в тот момент в городе, пошли на погребение. На родителей было страшно смотреть, в особенности на отца. Еще бы, она была их единственным ребенком. Но они не смирились с этой трагедией, завели себе сына, но, если честно, лучше бы этого не делали...

– Но почему? – снова спросила Светлана.

Дама ответила:

– Винокуровы просто свихнулись на смерти дочери, поклялись отомстить ее убийце. Я слышала, что они затеяли свое расследование, настаивали на том, что убивал не только Федор, но и еще кто-то. Но я в это не верю. Просто с ума сошли, что ж, такое бывает. И сына своего, бугая, воспитали в ненависти ко всему миру.

Даму кто-то позвал, она отвернулась. Похоже, версия, которая распространена среди жителей города, соответствует той, которую Светлане поведал Ватутин. Для всех убийцей является только Федор Таранцев.

Она вернулась к столику, за которым сидели Резниченко и Куликов. Свободный художник, захмелев, стал более разговорчивым.

– Меня ведь подозревали в убийстве, менты допрашивали, хотели запереть в КПЗ. Я уже думал: ну вот, Борис, пришел твой смертный час. Настроение в городе было тогда ужасное, любого, кто оказался бы виновным в смерти Оксаны, растерзали бы на месте. Я и поверить не мог, когда следователь мне сказал: «Можете быть свободны, гражданин Куликов». И даже извинился за грубый тон, – прослезившись, сказал Борис. – Он замолчал, сосредоточенно жуя. Потом добавил: – Ну, Паша, давай еще, что ли, по одной, за нашу встречу. Как я рад, что ты меня узнал! Но, скажу честно, тебя я что-то плохо припоминаю, ты уж извини.

Они провели в ресторане еще около часа. Светлана, подходя то к одному столику, то к другому, прислушивалась к разговорам. То и дело всплывала тема убийства Оксаны. Кто-то упоминал ее, другие подхватывали. Для всех виновником был Таранцев. Светлане удалось побеседовать с людьми, которые учились в одном классе с Федором.

– И как он на такое решился? – сказал один из мужчин. – Никогда бы не подумал, что Федька, такой тихий и замкнутый, пойдет на это. Хотя, как говорят, чужая душа потемки.

Несколько раз заводили разговор о Владимире Стаховском. Еще бы, он был гордостью школы. Все сожалели о нем, перетирали сплетни о том, кто же на самом деле стоит за его гибелью. Но, как заметила Светлана, Стаховского не очень любили.

Наконец настал момент, когда Павел, подхватив изрядно набравшегося Куликова, сказал:

– Ну что, моя дорогая супруга, кажется, нам пора. А то Борис Васильевич чувствует себя не очень хорошо, ему срочно нужно на свежий морозный воздух.

– Я в порядке, – заплетающимся языком попытался возразить Куликов. – Эй, официант, подай мне еще один коктейль. И почему в нем так мало водки!

– Пора, пора, – сказал Резниченко и поволок Бориса к выходу. Они оказались на улице. Куликов, натянув шапку-треух, сказал:

– Эх, как хорошо-то было! Паша, ты ведь в следующем году приедешь? Я буду тебя ждать!

– Ну а как же, Боря, обязательно приеду. Но мы со Светой проводим тебя до дома. Ты же сказал, что недалеко живешь. Я уже забыл все улицы в городе, но ты нам покажешь, где обитаешь?

– Конечно, – ответил тот. – Приглашаю вас к себе, дорогие мои. Для друзей мой дом открыт днем и ночью, в любое время суток! Пошли! Ах, черт, я едва не упал! Как же здесь скользко, куда только власти смотрят, нет бы песочком посыпать...

Резниченко вовремя подхватил Куликова, который едва не навернулся опять.

– А живу я теперь на улице Восьмого Марта, правда смешное название? У меня своя мансарда, я же художник, мне требуется простор и обзор. И эта, как ее, перспектива. Но что у нас за городок, никто не хочет покупать мои картины, может, мне податься в Москву? Там ценят таких, как я!

– Ну да, я тебе с этим помогу, – пообещал Резниченко. – Ты прав, там таланты нужны. Но ты веди, веди нас, Боря. Давай вернемся к разговору о Таранцеве. Значит, ты его знал?

Они шли по темному переулку. Светлана обернулась – на какое-то мгновение ей показалось, что за ними кто-то идет. Да нет же, все это страхи, просто она никак не может прийти в себя после визита к Винокуровым. На улице практически нет ни души. Часы показывали половину десятого, но городок напомнил кладбище – только каменные остовы домов, тьма и горящие в небе звезды.

– Как не знать, в одном классе учились. О, я много чего знаю... Но только никому не скажу. Никому... Хотя если мне заплатят...

– А что именно тебе известно? – спросил Резниченко. – Хотя, Боря, я тебе не верю, наверное, ты сочиняешь!

– А вот и не сочиняю! – воскликнул протестующе Куликов. – Ой, мне плохо, подожди!

Им пришлось задержаться около кустов. Куликов, придя в себя, продолжал:

– Мне никогда никто не верит. И зря! Думают, что Боря Куликов алкаш, последний разум пропил. И не понимают люди, что на самом деле я черпаю вдохновение, мне водка жизненно необходима. Это же эликсир жизни...

– И что же ты такое знаешь, Боря? – вернул его на прежнюю стезю Резниченко.

– Да хотя бы то, что убивал не один Таранцев. Да, не один! Это для того, чтобы выгородить кое-кого, запустили такую версию в оборот. А виновников было трое, и всех их я знал...

Они подошли к серому семиэтажному зданию с двумя подъездами. Свободный художник провозгласил, задрав голову:

– Вот он, мой родимый дом. Там я и живу, посмотри на самый верх, видишь стеклянную мансарду? Моя собственная, приватизированная! Ко мне уже подкатывали несколько богатых, хотели купить, один предлагал взамен комнатенку в коммуналке. Надо же, нашли дурака! Так я на это и повелся! Я же не идиот, чтобы свои хоромы на пять ящиков водки променять! Я совсем не такой дурак, каким меня представляют, а очень даже умный!

Светлана снова обернулась. Она никак не могла избавиться от назойливого ощущения, что за ними кто-то идет. Фигура, которая возникла из ночного тумана, оказалась дамой с собачкой. Вот кого она все время боялась... Надо же, какой глупый страх.

– Пошли, я вас угощу кофе с коньяком, – сказал Куликов, – для настоящих друзей мне ничего не жалко! Мы ведь настоящие друзья, не так ли?

– Точно, – подтвердил Резниченко, открывая скрипучую дверь. – Ну и темно у тебя в подъезде, Боря.

– Подростки, сволочи, расколупали все лампочки, – ответил тот. – У нас лифта нет, так что придется подниматься на самый верх. Ох, едва не упал!

Их восхождение длилось целых пятнадцать минут. Куликов то и дело отдыхал, крича на весь подъезд, что он – и только он! – знает всю правду о смерти Оксаны Винокуровой. Светлана услышала, как внизу хлопнула дверь. Кто-то вошел в подъезд, но звука шагов она не уловила. Опять страхи. Нет, так больше нельзя!

– Их было трое: Таранцев, Стаховский и Безбородько, наш юный прынц, – разглагольствовал Борис. – Папаша последнего, всемогущий директор аметистого завода, и выгородил своего сыночка. А Стаховский подсуетился, оказался в числе невиновных, хотя принимал участие в изнасиловании. Не повезло одному Федьке... Но как подумаю, что Безбородько мог и меня подставить, так радуюсь – какое счастье, что следователь оказался умным. Повезло мне с ним... Вот мы и пришли. Подождите, где же ключ! И включи свет, тут у меня своя лампочка.

Щелкнул выключатель, последний этаж залил тусклый свет. Они находились перед высокой деревянной дверью, на которой висела латунная табличка «Б.В. Куликов, художник-экспрессионист».

– Это я специально заказал, чтобы каждый знал, кто здесь живет, – горделиво произнес Куликов. – Я единственный в этой деревне экспрессионист, уверен, обо мне скоро все заговорят. Где же ключ, я что, потерял его?

Куликов обшарил все карманы, наконец отыскал и выудил большой ржавый ключ, вставил его в замочную скважину, повернул несколько раз. Дверь скрипнула.

– Проходите, – сказал он. – Вот и мое скромное жилище!

Они прошли в просторный коридор. Светлана задела рукой что-то массивное. Куликов включил свет. Весь коридор был заставлен и завешан холстами и картинами. Почти на всех полотнах повторялся один и тот же мотив – глиняный кувшин, стоящий на грубо сколоченном столе, несколько фруктов и кособокая тыква.

– Я уже двадцать лет работаю над этой композицией, она называется «Осенний урожай», – с гордостью провозгласил Куликов. – У меня почти тысяча таких картин. Хочешь, подарю одну?

– Почту за честь, – льстиво сказал Резниченко. – Но давай ты потом завернешь нам свой шедевр.

– Да, сейчас обещанный кофе. Вы подождите меня в зале, я быстро!

Куликов исчез в кухне. Светлана, бросив туда мимолетный взгляд, поняла, почему от свободного художника ушли три супруги – грязь на кухне была многовековая. Везде громоздились пустые бутылки и пивные банки, пол покрыт толстым слоем грязи. В квартире не убирались как минимум несколько лет.

В центральной комнате, которую Куликов именовал «залом», стоял огромный мольберт с покрытым простыней шедевром. В большое окно можно было видеть панораму ночного Усть-Кремчужного.

– Я так и подозревал, что Куликов что-то знает, – прошептал Резниченко. – Сейчас мы из него и вытянем всю информацию.

Борис, вернувшись с треснувшим подносом, на котором стояли три грязные чашки с подозрительным содержимым, сказал:

– Вот и мой кофе, прошу.

– Спасибо. – Резниченко с опаской взял чашку, понюхал ее и поставил на подлокотник кресла. – Я горячий не люблю, пусть немного остынет. Итак, Боря, ты говоришь, что убийцей был не только Таранцев. Ну-ка, расскажи нам правду!

Куликов, погладив бороду, ответил:

– А ты ведь не учился со мной в параллельном классе, не так ли? Пока я готовил кофе, заглянул в фотоальбом, в нем снимки всех трех классов... Там нет никакого Паши Резниченко. Да и молодой ты слишком, парнишка. Говори, ради чего спрашиваешь о смерти Оксаны? И кто ты вообще такой?

Светлана рассмеялась – надо же, Куликов оказался вовсе не таким дурачком, каким представлял его себе Павел. Он все давно вычислил и теперь наверняка потребует денег. Так и произошло. Резниченко, помявшись, не стал скрывать, что интересуется этой историей, как журналист.

– Ну вот, теперь мне все понятно, – произнес Куликов. – А женщина, она тоже об этом пишет? Значит, вы вдвоем занимаетесь одной темой. Ну что ж, ребятки, скажу я вам, вы попали именно к тому, к кому нужно. У меня в жизни есть два любимых занятия – живопись и детективы. Меня это дело всегда занимало...

Куликов, подойдя к полотну, сдернул желтовато-грязную простыню, обнажив свой шедевр. Светлана присмотрелась – на холсте была изображена обнаженная девушка с закрытыми глазами и подвернутой ногой, лежащая на куче сухих листьев.

– Ну что, впечатляет? Это и есть Оксана Винокурова. Я никому не показывал эту картину, только вам. Но, чтобы узнать, платите. Тысяча рублей за рассказ.

– Триста, – произнес Резниченко.

Бородач поморщился, в итоге после недолгой торговли сошлись на шести сотнях. Получив деньги и тщательно пересчитав несколько раз, Куликов засунул их в карман пиджака и сказал:

– Так-то хорошо. За все нужно платить, мы живем во времена свободного рынка.

– Ну и где же рассказ о том, что было на самом деле? – нетерпеливо спросил Павел.

Куликов, отпив кофе собственного приготовления, начал повествование.

Все, что он рассказал, было уже Светлане известно. Куликов знал многие детали и умел подбирать нужные слова.

– И после того, как погиб Кирилл Безбородько, я задался вопросом: уж не Винокуровы ли мстят за свою дочь? Может, они своего младшего сына науськивают? А когда взорвался самолет со Стаховским... Хе-хе, но тут может быть и кое-что другое...

– Что именно? – спросил Резниченко, Куликов ответил с хитрецой:

– Много чего, твои деньги закончились. А знаю я очень много. То, что убивал не один Таранцев, это давно не новость. У нас в городе об этом особо не распространяются, к чему лишние неприятности с властями. А вот еще кое-что известно только мне. Я сам до этого додумался.

Внезапно хлопнула входная дверь, Светлана вздрогнула от неожиданного звука, который был похож на выстрел из пистолета. Куликов успокоил ее:

– Это сквозняк, я никогда дверь не закрываю, когда дома. Я не боюсь воров, я с ними дружу.

– Так что же тебе, Боря, известно? – в который раз спросил Резниченко, до крайности заинтригованный рассказом Куликова. – Если все, что ты только что нам поведал, правда...

– Не сомневайся, это правда, – ответил Куликов. – Я же говорю, Безбородько-старший стремился во что бы то ни стало выгородить сынка, он не хотел, чтобы его чадо попало под суд по обвинению в соучастии в изнасиловании и убийстве. Но то, к чему я пришел своими собственными дедуктивными выводами, просто потрясающе! Более того, мне такое известно про Стаховского...

– Говори, мы заплатим, – быстро произнес Резниченко. – Сколько?

– Пять тысяч, – ответил тот. Когда же Павел достал кошелек и вынул пятисотенные купюры, то Куликов поморщился: – Пять тысяч долларов, а не рублей. Информация у меня эксклюзивная. То, что мне известно, перевернет все с головы на ноги. Так что за это надо платить...

– У меня нет таких денег, – сказал Резниченко. – Тысяча!

Борис Куликов обиженно протянул:

– За кого же ты меня принимаешь, за последнего идиота? Пять тысяч – и ни долларом меньше. Я не тороплюсь, ты можешь найти меня в любой момент в моей мастерской. И когда будут деньги, тогда и заплатишь. Я открыл истину случайно, в тот день, когда взорвался самолет Стаховского. Смотрел телевизор, слушал про него траурный репортаж и понял вдруг – я же знаю то, что другим неизвестно! И поторопись, я хочу вообще-то обратиться к другим журналистам, так что если желаешь стать первым, то принеси деньги в течение двух дней, я тебе все расскажу. А если опоздаешь – позвоню конкурентам.

– Я тебе не верю, – сказал Резниченко, однако эти слова не возымели действия. Куликов упорно стоял на своем – деньги, а потом сведения. Ничего не добившись, Павел пообещал в течение двух дней достать нужную сумму, и им со Светланой не оставалось ничего другого, как удалиться.

– Ну вот, верно я говорил, Светочка, что визит к Куликову многое нам даст, – сказал Резниченко, когда они выходили из подъезда. – Надо же, какую он нам выдал историю, это же все меняет!

Светлана, удержавшись от соблазна заметить, что эту историю она узнала от других людей и раньше, позволила проводить себя до дома Ватутиных. Павел, вглядываясь в темную пасть подъезда, сказал:

– Кажется, я уже был на этой улице. Позвольте, тут же живет Григорий Иванович Ватутин, следователь, который вел дело по убийству Оксаны. А что вы-то здесь делаете?

– Я здесь временно живу, – ответила Ухтомина. – Ну, Паша, настала пора сказать друг другу «до свиданья».

И, оставив недоумевающего Резниченко, Светлана вошла в подъезд. Стоя около двери Ватутиных, она услышала, как наверх, вслед за ней, кто-то несется. Она, паникуя, что никак не может найти ключ, позвонила. Дверь моментально открыли, как будто ее ждали.

– Светочка, а мы уже начали волноваться, – Нина Афанасьевна встретила ее в халате сиреневого цвета, с бигуди в волосах и смешной темно-красной косметической маской на лице. – Проходите же, а то дует!

Светлана вздохнула с облегчением, только оказавшись в своей комнате. Она не стала ужинать, хотя Нина Афанасьевна, сама доброта и гостеприимство, настойчиво советовала отведать ее пельменей домашнего приготовления.

– Для кого же я так старалась, Светочка. Это любимое кушанье Григория Ивановича, но и он что-то отказался. Приболел, давление и печень... Как прошел у вас день, много нового узнали?

Светлана желала, чтобы Нина Афанасьевна поскорее удалилась из ее комнаты, но Ватутина, словно не понимая, расселась в кресле и засыпала журналистку вопросами. Светлана почувствовала себя, как на допросе. Именно Нине Афанасьевне, а не ее супругу следовало бы работать в прокуратуре.

– Так, не очень, – Светлана решила проверить реакцию Ватутиной. – Представляете, мне удалось побывать в гостях у четы Винокуровых...

Услышав это, Нина Афанасьевна покачнулась. Сдобная улыбка погасла, губы задрожали, в глазах метнулась тень страха.

– И что же, эти отшельники вас приняли? Говорят, у них не дом, а настоящая военная база.

– Да, они меня приняли. И рассказали кое-что занимательное, – произнесла Светлана. – А потом я встретилась с Борисом Куликовым, тем самым, которого вначале подозревали в причастности к смерти Оксаны. Он тоже не молчал...

– И... и что вам стало известно? – раздался неожиданно голос Григория Ивановича. Все это время он, якобы уже крепко спавший, находился за приоткрытой дверью в комнату Светланы. И теперь вошел. Ватутин выглядел на самом деле неважно.

– Что сказали вам эти сумасшедшие, Светочка? – спросила шипящим голосом Нина Афанасьевна. С косметической маской на лице она уже не казалась смешной, а навевала ужас. Светлане она напомнила горгону Медузу – только вместо ядовитых змей на ее голове были разноцветные пластмассовые валики бигуди.

– Например, то, что существует альтернативная версия преступления в Усть-Кремчужном тем летом. Они упомянули имя Кирилла Безбородько...

– Так и есть, они добились своего! – трагическим тоном произнесла Ватутина. – Эти идиоты вынесли свою версию на всеобщее обсуждение. Никак не могут успокоиться! И что вы намерены делать, напечатать все это в своей газете? Вы же понимаете, что это выдумки, Винокуровы давно чокнулись. А публикации могут навредить многим, в том числе и Григорию Ивановичу. Света, почему вы молчите?

– Я думаю, настало ваше время говорить, – произнесла Ухтомина. – Вы обманывали меня, уважаемый Григорий Иванович, а вы, Нина Афанасьевна, помогали в этом своему мужу. Разве не так?

– Не понимаю, о чем вы, Светочка, – поджав губы, заговорила Ватутина, изображая совершеннейшую невинность.

– Нина, хватит, – произнес Григорий Иванович. – Прекрати этот фарс. Ты же видишь, что Светлана обо всем прекрасно осведомлена. Так что не нужно обманывать, не нужно, я тебе давно говорил!

Ватутина сказала плаксивым тоном:

– Ну что ты такое несешь, Гриша! Ты не понимаешь, что это может навредить тебе!

– Мне уже ничто не навредит, – устало ответил Ватутин. – Да, вы правы, Светлана, я был вынужден подтасовать факты. Но не по своей воле, уверяю вас! В течение тридцати лет я никак не мог успокоиться. Убивали-то Оксану трое, а понес наказание только один. Но, прошу вас верить мне, это была вовсе не моя инициатива. Тогда позвонил мой начальник и сказал: если я хочу в ближайшее время получить повышение и квартиру, то мне нужно придерживаться версии, что насильником и убийцей является исключительно Федор Таранцев. Я понимал, что это не так. С ним заодно действовали Стаховский и Безбородько, но последнего защищал могущественный отец. Я ничего не мог изменить...

Светлане стало жалко Ватутина. Он выглядел больным, старым и беззащитным. Что ж, тогда были другие времена, он не мог пойти против системы. Если бы он и пожелал раскрыть правду, то у него все равно ничего не получилось бы. Под заключением следствия стояла бы подпись другого человека, но вердикт был бы все тот же – единственным виновником жестокого преступления является Федор Таранцев.

– Светочка, вы ведь не будете предавать огласке все эти факты? – елейным голоском осведомилась Нина Афанасьевна. – Прошу вас, не делайте этого, не навредите Григорию Ивановичу. Да и кому нужна эта правда, она только убивает.

Ухтомина ответила:

– Нина Афанасьевна, я всегда придерживалась точки зрения, что истина не может убить. Наоборот, она помогает жить...

– Вы ошибаетесь, – Ватутина с мольбой взглянула на Светлану. – Вы еще молоды и наивны, Светочка, правда жестокая штука. Ведь вы понимаете, что Григорий Иванович формально совершил должностное преступление, но он не мог иначе. И самое ужасное, что он единственный, кто понесет за это наказание. Генриха Безбородько уже десять лет как нет в живых, а ведь именно он был инициатором всего. Того начальника, который заставил Гришу подписать ложные выводы, тоже давно прибрала к себе земля. Вы же добрая девочка, я знаю...

– Перестань, прошу тебя, Нина, – отмахнулся от нее Ватутин. – Светлана имеет полное право поступить так, как считает нужным. Я и сам намеревался рассказать обо всем перед тем... В общем, это и не так важно. Мне надоело, Нина, притворство и ложь, вот что стало составной частью моей жизни. И на старости лет, перед самым концом, хочется вздохнуть полной грудью. И будь что будет. Мне плевать на позор, пусть все знают правду. А именно, что Владимир Стаховский и Кирилл Безбородько совершили это преступление вкупе с Федором Таранцевым.

– Тебе не жаль ни себя, Гриша, ни наших дочерей, ни наших внуков, – зло произнесла Нина Афанасьевна.

– Я уже принял решение, – жестко ответил Ватутин. – Нина, даже если бы Светлана не приехала в Усть-Кремчужный и не докопалась бы до всего, я бы рано или поздно предал истину огласке. Извини, Нина, но другого выхода нет...

– Ты всегда, да, всегда был эгоистом, Гриша! Никогда не соглашался со мной, хотя понимал, что я права, – заплакала Нина Афанасьевна. Слезы градом покатились по ее лицу, покрытому косметической маской. Ватутина, поднявшись из кресла, вышла из комнаты. На пороге, остановившись, она сказала: – Светлана, я думаю, что вам лучше покинуть наш дом...

– Что ты такое говоришь! – возмутился Григорий Иванович. – Она имеет полное право оставаться в нашей квартире, сколько ей надо...

Заголосив, Нина Афанасьевна ушла, хлопнув дверью. Григорий Иванович с мольбой посмотрел на Светлану:

– Вы уж простите меня и жену за эту сцену, но по-другому и быть не могло. Она переживает, очень переживает и боится. В особенности того, что я попаду в тюрьму. Не думаю, что это случится. Кому я нужен, старый и больной... Мне осталось недолго, вы же знаете, Светлана. К тому времени, когда разгорится скандал, меня не будет в живых. И Нина останется одна. Она сильная, все выдержит...

– Нина Афанасьевна права, истина никому не нужна, – Ухтомина с участием взглянула на Ватутина. – Я бы не стала предавать огласке все то, что узнала в Усть-Кремчужном, но у меня нет другого выхода, не я одна владею этой тайной. Так что вам придется смириться, Григорий Иванович.

– Я уже давно смирился, – медленно произнес Ватутин. – Я продал душу за квартиру и сытую жизнь, но потерял покой. И это хуже всего. Сначала я боялся, что правда раскроется, но Безбородько-старший, который был местным Нероном и Сталиным в одном лице, приложил максимум усилий, чтобы его единственный сын-балбес не понес заслуженного наказания. Я постепенно успокоился, но затем страх вернулся. Я не мог нормально спать, меня начали мучить кошмары. Так что я жду с нетерпением того момента, когда это все прекратится. Да и Нина в глубине души знает, что так не может более продолжаться. Она заботиться о детях и внуках, но те не имеют к этому никакого отношения.

Ватутин приложил руку к груди и сказал:

– Не слушайте Нину, она глупая женщина, действует под влиянием эмоций. Я поговорю с ней, вы останетесь у нас, сколько вам нужно, Света. Я рад, что вы приехали, действительно рад...

– Я не буду злоупотреблять вашим гостеприимством, Григорий Иванович, – сказала Ухтомина. – И не стану злить вашу супругу. Завтра планирую уехать. Я выяснила все, что мне требовалось. Более того, узнала и то, на что не рассчитывала. Мое дело, как вы уже заметили, предать факты огласке. А их слишком много...

– Неужели никто не будет возражать, чтобы вы написали правду о Стаховском? Как я понимаю, вы работаете в его еженедельнике. Точнее, в еженедельнике, который принадлежал ему, а кто теперь получил его в собственность, жена Стаховского? Как она отнесется к вашему решению, Светлана?

Ухтомина представила себе возможную реакцию Кристины. Вряд ли та согласится разрушить святой образ ее супруга. Но Кристина сама просила ее заняться расследованием. И Светлана не намерена идти на поводу у Стаховской. Если та пригрозит ей, например, увольнением, то она не даст себя шантажировать и просто покинет еженедельник. Тогда у Ухтоминой будут развязаны руки, и она сможет печатать все, что угодно.

– Ну что ж, желаю вам спокойной ночи, Света, – произнес Ватутин. – Вряд ли мне самому доведется заснуть, в последние месяцы я сплю совсем мало, в основном ранним утром. И спасибо вам за все, в первую очередь – за понимание.

Шаркая ногами, он покинул комнату Ухтоминой. Итак, Светлана добилась того, к чему стремилась. Правда, возможно, не вся, но какая-то ее часть, стала ей известна. Но принесло ли ей это удовлетворение? Возможно, иногда лучше не знать истину и окунуться с головой в реку забвения.

Светлана выключила свет, легла на прохладные простыни и попыталась заснуть, но сон, несмотря на усталость, никак не шел. Мысли, как назойливые насекомые, роились в голове. Она же так верила Стаховскому, более того, боготворила его, считала образцом для подражания. А он оказался убийцей и насильником. Да, не он был инициатором, но он принимал участие в зверском преступлении.

Светлана представляла, какой общественный резонанс вызовут ее публикации. Учитывая, что после смерти Стаховского возвели в ранг полубожества от журналистики, нелицеприятная правда окатит всех с головы до ног, как ледяной душ. Придется сначала переговорить с Кристиной. Она имеет право принять решение. Во всяком случае, Стаховская не виновата в том, что ее муж оказался таким подлым и двуличным человеком.

Светлана попыталась систематизировать факты. Ей показалось, что она упустила что-то важное. Но что именно она проглядела? Вроде бы дело об убийстве Винокуровой раскрыто. Но это не приблизило ее к разгадке гибели самого Владимира Сергеевича Стаховского.

Она сама не заметила, как заснула. Когда Светлана открыла глаза, сквозь плотные занавеси на окнах пробились яркие лучи зимнего солнца. Первым делом она посмотрела в записную книжку. Увы, на сегодняшний поезд она опоздала, ближайший – завтра.

Она вышла из комнаты, на кухне ее встретил Ватутин. Ухтомина заметила, что он выглядит еще более уставшим и больным, чем вчера. Видимо, так повлиял на него разговор. Григорий Иванович, отложив газету, сказал:

– Доброе утро, Света. Моей жены нет, она временно переехала к подруге. Вы уж не обижайтесь на нее, она никак не может смириться с тем, что правда станет всем известна. Но это и к лучшему. Нина не будет путаться под ногами и донимать нас своими разговорами и жалобами. Давайте присаживайтесь, я приготовил чудесный кофе.

Светлана, немного поговорив с Ватутиным на нейтральные темы, приняла душ, затем вышла на улицу прогуляться. Погода стояла морозная и солнечная.

Она побывала на вокзале, где приобрела один билет до Москвы в СВ-вагоне. Ну вот и все. Она выполнила свою миссию.

День пролетел незаметно, скоро на снег снова легли длинные тени, начало смеркаться. Она вернулась в квартиру Ватутиных. Григорий Иванович куда-то исчез, оставив ей записку, чтобы она не волновалась. Светлана решила начать работу над новой статьей, посвященной тайной жизни Владимира Стаховского. Кроме того, за ней оставалась вторая статья – о махинациях в концерне Деканозова.

Светлана так увлеклась работой, что звонок телефона, пронзительный и похожий на рассерженный вопль младенца, испугал ее. Она остановилась на полуслове. Статья про Стаховского была практически готова, в черновом варианте, разумеется. Она еще не подобрала подходящее название.

Ватутины не говорили, может ли она отвечать на звонки. В конце концов, почему бы и нет. Это ведь не преступление! Светлана приблизилась к старому дисковому аппарату цвета слоновой кости, который стоял в прихожей на трюмо, но едва ее рука легла на трубку, как звонки прекратились.

Она вернулась к письменному столу, написала несколько предложений, и тут звонок вновь прорезал тишину в квартире. На этот раз Светлана оказалась проворнее и сняла трубку еще до того, как звонки смолкли.

Настырным звонившим оказался Павел Резниченко. Заслышав голос Светланы, он сказал:

– Слава богу, что именно вы сняли трубку. А то я думал, что мне придется объяснять причину звонка хозяевам.

– Их нет дома, – сказала Светлана. – А в чем дело, Паша?

– Я только что говорил с Куликовым, я ведь оставил ему номер моего телефона в гостинице. Он готов рассказать нам что-то потрясающее о Стаховском. Деньги я добыл, пришлось распотрошить собственную кубышку, так что не хотите ли ко мне присоединиться?

Светлана поразилась тому, что Резниченко снова пригласил ее навестить Бориса Куликова. Павел мог пойти к свободному художнику один и стать единственным владельцем якобы ценной информации. Но что такое хочет сообщить им Куликов – что-то на самом деле важное или пустяк, за который требует пять тысяч долларов?

– Буду рада, – правдиво ответила Светлана. – И когда вы собираетесь к нему?

– Через полчаса я буду ждать вас около дома Ватутиных, – сказал Павел, – и мы совершим небольшую прогулку до улицы Восьмого Марта.

– Вы готовы заплатить Борису пять тысяч? – спросила Светлана.

Резниченко рассмеялся:

– Мне удалось достать только полторы. С него и этого хватит. Думаю, как только наш друг увидит зеленые бумажки, он потеряет голову и выложит нам все подчистую. Я знаю таких, как он. Но по телефону сказал ему, что собрал всю сумму.

Павел намеревается обмануть Куликова! Однако Светлане не было жалко свободного художника. Пять тысяч – слишком большие деньги за рассказ о днях минувших. Да и вряд ли Куликов знает что-то ценное.

– До встречи, – произнес Павел и повесил трубку.

Светлана неспешо собралась, успела даже выпить чаю. Затем набросала короткую записку Ватутину, сообщив, что вернется через два часа. Завтра она навсегда покинет Усть-Кремчужный. Вряд ли ей представится возможность приехать сюда еще раз. Да и не было у Светланы такого желания. Слишком много мрачных тайн довлело над этим городком. Нет, ей определенно здесь не нравится...

Когда она вышла из подъезда за две минуты до назначенного срока, то увидела Резниченко. Журналист, прыгая на одной ноге вокруг сугроба, пытался согреться.

– Рад вас видеть, – широко улыбаясь, произнес он. – Ну что, пошли к нашему Веласкесу. Он нас ждет. Сказал, что мы будем удивлены и потрясены. Интересно, что за «бомбу» он припас?

– Не знаю, – честно призналась Светлана. – Вы ему верите? По-моему, Борис Васильевич, соблазненный шелестом денег, сам выдумал кое-что из прошлого Стаховского, чтобы срубить немного валюты.

Павел, чихнув, произнес:

– Я тоже был такого мнения, но, подумав, решил, что ему нет смысла врать. Да и деньги он получит не до, а после рассказа. Я продемонстрирую ему зеленую наличность, считать он не станет, подумает, что там долгожданные пять тысяч. Нехорошо обманывать, но пусть лучше продает у вокзала свои картины и этим зарабатывает себе на хлеб и пиво.

Они подошли к улице Восьмого Марта. До дома, где располагалась мастерская Куликова, оставалось не более двухсот метров. Часы показывали половину девятого, на улице давно было темно. Светлана почувствовал легкую тревогу. Но отчего? С ней Резниченко, который в случае необходимости может ее защитить. Или...

Что она знает о Павле? Ничего – кроме того, что он рассказал ей сам. Почему он занимается этим делом, почему пытается выйти на след тайн, которые окружают прошлое Владимира Стаховского? Из праздного любопытства, желания заработать или вожделенной славы?

– О чем задумались, Света? – спросил ее Павел. Ухтомина не успела ответить, так как, выйдя из-за угла, они оказались перед домом Куликова.

– Пошли, – предложил Резниченко, – он нас наверняка ждет.

Светлана, задрав голову, всмотрелась в освещенные окна мансарды художника. Ей показалось, что она видит непонятное движение, бешеные тени, словно кто-то в дикой пляске кружит по мастерской. Странный, внушающий страх танец. Или Куликов напился? Вряд ли, он же знал, что к нему придут.

– Посмотрите, Паша, – сказала Светлана, указывая рукой на мечущиеся за окном тени. – Вам не кажется, что в квартире Бориса происходит что-то странное?

Павел, присмотревшись, сказал:

– Да нет, все в полном порядке, с чего вы взяли. Он нас ждет, вот и ходит из угла в угол...

Опровергая его слова, из мансарды донесся жалобный крик. Светлана побледнела. Буквально вслед за этим произошло невероятное: рассекая стеклянные перекрытия, из мансарды вылетело чье-то тело. Кто-то пытался сбросить человека с седьмого этажа вниз. Светлана разглядела бороду и поняла, что это Куликов отчаянно пытается уцепиться за карниз. Затем в проеме кто-то возник. Лицо было в тени, но свет за спиной человека четко очертил его фигуру. Светлана видела человека с такой фигурой в сопровождении Стаховского, а затем мельком в особняке Винокуровых. Над извивающимся и кряхтящим художником стоял Вячеслав Винокуров – бугай ростом под два метра, единственное чадо сумасшедших Ивана Ивановича и Натальи Семеновны.

– Помогите! – закричал тонким голосом Куликов. – Прошу вас, помогите мне!

Павел, присвистнув, бросился в подъезд. Светлана обернулась. Как назло, они были одни на улице, ни единого прохожего или автомобиля. Она, как прикованная, наблюдала за происходящим, которое казалось ей фантасмагоричным сюжетом для картин Дали, но никак не реальностью.

Куликов ахнул, левая рука соскользнула вниз, он повис только на нескольких пальцах. И в этот момент Вячеслав Винокуров, фигура которого была хорошо видна на фоне освещенного разбитого проема, наступил ногой на пальцы художника. Тот закричал, Винокуров пихнул его, и Борис Васильевич, крича, полетел вниз. Светлана ахнула и бросилась к упавшему на засыпанный снегом асфальт Куликову. Когда она посмотрела вверх, то в проеме мансарды уже никого не было, только на ветру колыхалась занавеска, как саван покойницы.

Она склонилась над Куликовым, который лежал на спине в неестественной позе. Снег под ним окрашивался в бордовый цвет. Художник, один глаз которого был широко раскрыт, а другой зажмурен, шевелил губами, на которых пузырилась пена. Он явно пытался что-то сказать.

– Борис Васильевич, я сейчас вызову помощь! – крикнула Светлана, но Куликов замычал. Он силился произнести что-то, но это у него не получалось.

– ...ртины. Картины. Два лица... Картины...

– Успокойтесь, все будет в порядке, – сама не веря тому, что говорит, произнесла Светлана. Она не была медиком, но и ее примитивных познаний хватало, чтобы понять – Куликов доживает последние секунды. Она прикоснулась к его руке.

– Картины, – прошептал он, и его единственный открытый глаз уставился на нее. Взгляд остекленел, Куликов замолк. Ухтомина поняла, что он или скончался, или впал в кому. Она бросилась в подъезд и позвонила в первую попавшуюся дверь.

– Ваш сосед упал с седьмого этажа! – закричала она. – Прошу, вызовите «Скорую помощь» и милицию. Вы меня слышите?

Из-за двери раздался осторожный женский голос:

– Да, я все поняла. И не звоните нам больше, отойдите от двери.

– Вызывайте «Скорую помощь», черт вас побери! – рассвирепела Светлана и побежала по лестнице, влетела в распахнутую дверь мастерской и замерла у порога. Павла нигде не было видно. Светлана вспомнила – убийца художника должен быть где-то поблизости. А значит, он может ее убить, ведь она стала свидетельницей того, как Винокуров выбросил беспомощного Куликова вниз с седьмого этажа.

– Павел, вы здесь! – прокричала она.

Резниченко появился из комнаты и сказал:

– Проходите, Света. Здесь никого нет.

– Но я видела Вячеслава Винокурова, – сказала она. – Он сбросил Куликова вниз. Вы как раз забежали в подъезд...

– Здесь никого нет, Света. Не бойтесь!

Светлана почувствовала дуновение ветра и заметила, что соседняя дверь распахнута. Так и есть, Винокуров ретировался на чердак, а оттуда вполне мог перебраться в другой подъезд и покинуть дом незамеченным.

– Где здесь телефон? – спросила Светлана, проходя в мастерскую.

– Не знаю, – сказал Павел. – Вы ищите аппарат и звоните во все инстанции, а я пойду по соседям. Надеюсь, кто-нибудь додумался вызвать хотя бы «Скорую помощь». Как Куликов? Что с ним, он выживет?

Светлана ответила:

– Мне кажется, пять минут назад он умер. Или потерял сознание. Но не будем тратить время на разговоры, Паша!

Она бросилась в комнаты в поисках телефона. И, как назло, никак не могла его отыскать. И только когда Ухтомина заслышала вой сирен, она случайно обнаружила черный допотопный аппарат, прикрытый сверху мусорным ведром. Затем Светлана с опаской подошла к проему в стеклянной мансарде и взглянула вниз. У нее всегда был страх высоты, с самого детства.

Она видела тело Куликова, над которым склонились два человека в белых халатах. Судя по тому, что они не спешили реанимировать Бориса Васильевича, надежды не осталось. Он был мертв. Один из врачей, задрав голову, посмотрел наверх, заметил Светлану, произнес что-то и указал на нее пальцем. Ухтомина отступила внутрь комнаты. Ей стало холодно и страшно. За что убили Куликова? Наверняка из-за того, что он хотел им сообщить. Но что именно? Теперь они уже никогда не узнают.

Раздался голос Павла:

– Света, все бесполезно, Куликов мертв. А Винокуров, вы сказали, что это был именно он, сбежал через чердак. Хотя я никого не видел...

– Но это не самоубийство, – упрямо произнесла Ухтомина. – Посмотрите на хаос в мастерской, здесь явно боролись.

Павел подошел к ней:

– Вы правы, Куликова убили. И я верю вам, если вы говорите, что видели Винокурова, значит, это так и есть. Милиция прибудет с минуты на минуту, мы стали свидетелями убийства, так что придется давать показания. Вы готовы к этому, Света?

– Да, – ответила Ухтомина. Она подошла к полотнам, которые стояли вдоль стен. Десятки, если не сотни. Куликов пытался что-то ей сказать о картине. Но что? И какая картина нужна, та самая, на которой изображена убитая Оксана? У Светланы нет времени, чтобы осмотреть здесь все.

Через несколько минут в комнату вошло несколько милицейских чинов. Первым делом они поинтересовались документами Светланы и Павла, затем попросили рассказать, что те делают в квартире Куликова. Один из следственной бригады, хмыкнув, произнес:

– Надо же, журналисты оказываются на месте преступления раньше нас. Везде опережают! Итак, гражданка Ухтомина, что привело вас в наш городок? Вы ведь прописаны в Москве, так же, как и вы, гражданин Резниченко.

Светлана, понимая, что нет смысла скрывать правду, настояла на том, что будет беседовать только с начальством. В итоге она получила возможность поговорить с молодым полковником.

– Светлана Геннадьевна, вы утверждаете, что оказались около дома в тот самый момент, когда некто выбросил из окна гражданина Куликова? Вы в этом уверены?

– Да, – ответила Светлана. – Более того, я узнала человека, который совершил это преступление. Убийцей Бориса Васильевича является Вячеслав Винокуров, сын Ивана и Натальи Винокуровых...

Фамилия Винокуровых произвела должное впечатление на следователя. Он спросил:

– Откуда вы знаете, что это был именно Винокуров? Вы с ним знакомы?

– Не совсем, – ответила Ухтомина. – Думаю, что мне лучше рассказать вам все по порядку...

– Вы совершенно правы, Светлана Геннадьевна, это лучше всего. Поэтому, если не возражаете, мы возьмем вас и гражданина Резниченко с собой, и вы подробно нам все расскажете. Не пугайтесь, это не арест и даже не задержание. Но я рассчитываю на вашу помощь и откровенность.

Светлану и Павла развели по разным машинам, и через сорок минут они оказались в уютном и теплом помещении отделения милиции. Пожилой, внушающий доверие следователь предложил Светлане горячий чай, а потом внимательно слушал ее рассказ. Узнав, что Ухтомина остановилась у Григория Ватутина, которого следак хорошо знал, он сразу же связался с ним по телефону.

Тягостная процедура отняла почти три часа. Было уже за полночь, когда следователь сказал:

– Что же, Светлана Геннадьевна, подпишите ваши показания, предварительно прочитав их. Григорий Иванович поручился за вас. Но вам придется на несколько дней задержаться в Усть-Кремчужном, и если вы планировали завтра уехать в Москву, то вынужден вас разочаровать. Вы – свидетель преступления. Но поверьте, это ненадолго. Благодарю за содействие. Вы назвали имя предполагаемого убийцы. Вячеслав Винокуров хорошо всем известен, головорез и возмутитель спокойствия. Можете быть свободны. Я попрошу подвезти вас до дома Ватутиных.

Светлана, узнав, что Павла отпустили двадцатью минутами ранее, уселась в служебный автомобиль, и ее довезли до ватутинского дома. Григорий Иванович встречал ее у самого подъезда. Своей заботой он напомнил Светлане отца.

– Света, наконец-то вы вернулись, – сказал Ватутин, когда они поднимались по лестнице. – Я так за вас беспокоюсь! Боже мой, вы оказались замешаны в деле об убийстве! И что же произошло, расскажите мне подробно.

Светлана кратко обрисовала ему ситуацию. Ватутин выслушал ее и заметил:

– Винокуровы не успокоились. И в том, что погиб Куликов, есть и моя вина. Если бы я с самого начала поступил честно, а не поддался на шантаж и уговоры начальства и Безбородько, этого, наверное, не случилось бы. Но сделанного не воротишь. Значит, молодой Винокуров совсем сошел с ума и принялся убивать. Я думаю, его поймают в течение двух дней. Ему далеко не уйти, уверяю вас. А вы живо в горячую ванну, а то у вас нос посинел, а затем в постель!

Светлана послушно подчинилась «приказу» Ватутина. Она и в самом деле чувствовала невероятную усталость. В течение двух недель она оказалась на месте двух преступлений – вначале в квартире Лизы Никитиной, потом в мастерской Бориса Куликова. Но связаны ли каким-то образом эти убийства? Виноват ли в смерти любовницы Стаховского и его бывшего одноклассника Вячеслав Винокуров? Света не знала...

Утром она открыла глаза в половине десятого. Несмотря на долгий сон, она по-прежнему ощущала себя разбитой. Ватутин копошился на кухне, его супруги все еще не было. Видимо, Нина Афанасьевна никак не могла прийти в себя после разговора и решила задержаться у подруги.

– Вам звонили, – сказал ей Григорий Иванович. – Некий молодой человек, назвавшийся Павлом, осведомлялся о вашем здоровье. У вас здесь появился поклонник, Света?

– Надеюсь, что нет, – ответила Ухтомина.

Она быстро позавтракала, потом позвонила следователю. Тот сообщил, что она может уехать в Москву ближайшим поездом.

– Вы нам больше не требуетесь, у нас имеются ваши координаты, так что, если будет необходимость, мы с вами свяжемся.

Светлана вздохнула. Ей снова придется ночевать в Усть-Кремчужном. И она очень надеялась, что за это время не произойдет нового убийства.

Она встретилась с Павлом в кафе. Резниченко, в отличие от Светланы, казался полным сил и энергии.

– Вы слышали последние новости? – спросил он Ухтомину. Та была в курсе, но решила подыграть Резниченко. Ватутин, хороший приятель следователя, занимавшегося смертью Бориса Куликова, сообщил ей обо всем, что узнал. Именно благодаря этому знакомству Григория Ивановича она может уехать в столицу уже завтра. Павлу придется задержаться как минимум на четыре дня.

– Нет, мне ничего не известно, – сказала она. – А что случилось, арестовали Винокурова?

– Увы, нет, – простодушно ответил Павел. – Не удалось. Патруль сразу отправился к дому его родителей, где он прописан, милиции пришлось ждать полчаса, пока господа Винокуровы соизволят открыть ворота. Родители заявили, что не имеют ни малейшего понятия, где может находиться их сын. А сегодня в особняке Винокуровых должен проводиться обыск.

– И он наверняка будет длиться никак не меньше двух суток, – произнесла без тени улыбки Светлана. Она вспомнила дом Ивана Ивановича и Натальи Семеновны, который больше походил на цитадель.

– Значит, вы скоро уедете, – вздохнул Резниченко. – Везет же вам, Света! И все потому, что вы известная журналистка, а мое имя никому и ничего не говорит. Но это нечестно! Да и, наверное, за вас вступился Ватутин, вы же проживаете в его квартире... Пообещайте мне, что не будете публиковать ничего без меня. Ведь это наше совместное расследование. Согласитесь, что без меня вы бы никогда не вышли на след сенсации!

Светлана не стала спорить с Резниченко. Пусть утешает себя мыслью, что она позволит ему напечатать статью о событиях в городке. Разумеется, Ухтомина будет первой.

– Поиски Вячеслава продолжаются, – произнес Резниченко. – Вам ведь уже предлагали защиту? А вот мне нет! Почему милиция и прокуратура думают, что этот сумасшедший решит напасть именно на вас, а не на меня? Я ведь такой же свидетель преступления, как и вы, Светлана!

– Возможно, потому, что именно я видела его, – ответила Ухтомина. Она прекрасно помнила освещенный проем в стеклянной мансарде и массивную фигуру Вячеслава Винокурова. Она не ошиблась – Куликова убил именно молодой Винокуров.

Винокуровы отрицали все. Наталья Семеновна, заявив, что муж тяжело болен и не в состоянии отвечать на вопросы, отмела возможность того, что ее сын является убийцей. Она якобы ничего не знала о Вячеславе, которого не видела несколько месяцев, и не собирается помогать следствию. – Вы не будете ждать меня? – жалостливо произнес Павел. – Хорошо вам, завтра под вечер уедете, скоро окажетесь опять в Москве. Все тайны раскрыты, но мне приходится терять здесь время даром!

– Вы уверены, что раскрыты все тайны? – спросила Светлана. Чем дольше она размышляла над произошедшим, тем больше у нее возникало сомнений в этом.

Светлана помнила последние слова свободного художника. Куликов хотел сказать что-то про одну из своих картин. Но что именно, и почему эта фраза была такой важной? Расставшись с Павлом, Ухтомина приняла решение еще раз побывать на месте преступления. Она сказала Ватутину, что до смерти Куликова приобрела у того картину. И теперь была бы не прочь забрать ее.

– Понимаете, Света, сейчас это невозможно, мастерская Бориса является местом преступления, – ответил Ватутин. – Но я поговорю со следователем, возможно, он сделает так, чтобы эта картина как можно быстрее оказалась у вас.

– Буду вам чрезвычайно признательна, – ответила Ухтомина.

Она не ожидала, что Ватутин добьется для нее разрешения побывать в мансарде. Но знакомый Григория Ивановича разрешил, чтобы Светлана появилась там в сопровождении самого Ватутина. И вскоре они направились на улицу Восьмого Марта.

Проем в стеклянной мансарде был затянут прозрачной пленкой, в квартире находилось несколько экспертов, которые пытались найти улики. Светлана знала от Ватутина – на месте преступления обнаружено предостаточно отпечатков пальцев Вячеслава Винокурова. Итак, убийца установлен, осталось только найти его и передать правосудию.

– Григорий Иванович, – раздался голос одного их экспертов. – Вот это да, а ты что здесь делаешь? Давно я тебя не видел, что-то постарел ты, приятель...

– Да вот, вместе со своей племянницей пришел, – ответил Ватутин, выдавая Светлану за свою родственницу. – Она была свидетелем убийства...

– А, ну да, помню, помню, – ответил эксперт. – Вы та самая московская журналистка, которая видела, как художник вылетел в окно? Да, мы знаем, что вы должны подойти. Пришли за картиной? В принципе, мы уже практически все закончили. Во всяком случае, можете смело искать свой шедевр. Но у этого Куликова в квартире никак не меньше полутора тысяч полотен. Надо же, каким был плодовитым...

– Он продавал их около вокзала и на рынке, – сообщил Ватутин. – Сколько раз я его там видел. Я же знал его с тех пор, когда он был школьником. У него имелся талант, но водка и слишком большое самомнение сгубили все. Он считал себя непризнанным гением, ему казалось, что конкуренты спят и видят, как бы навредить великому Куликову. И вместо того чтобы пробиваться в Союз художников, предпочитал ничего не делать и жаловаться на судьбу в пивном баре.

– Точно, – сказал эксперт. – Куликов этот стал в какой-то мере городской достопримечательностью, он же в любую погоду, будь то снег, гроза или жарища, вытаскивал свои картины на продажу. У моей бывшей есть парочка его этюдов. И еще он зарабатывал тем, что писал на заказ – портреты, пейзажи, копии известных полотен. Ну что же, – обратился он к Светлане, – приступайте. Ищите свою покупку, если обнаружите, то скажите нам. Сразу вы картину забрать не сможете, но в течение пары месяцев мы отправим ее вам. Надеюсь, это не так срочно?

– Нет, что вы, – ответила Светлана. Оставив мужчин предаваться воспоминаниям, она вышла в просторный коридор, где располагалась большая часть творений покойного Куликова, и попыталась найти подходящую картину.

Но если бы она знала, что искать! Борис говорил о картине с двумя лицами. Но на многих полотнах были изображены два, а зачастую и больше лиц. Какое именно ей требуется? Этот странный пейзаж, вроде бы лунная поверхность с гуманоидами, у которых лица ангелов? Или лесной фон, где изображены медведи с человеческими лицами? Светлана одну за другой перебирала картины, оставленные покойным. Она не могла не признать, что некоторые из полотен были оригинальны и, более того, талантливо написаны. Куликов был прав, считая себя хорошим художником.

Прошло около часа, но Светлана никак не могла найти ничего подходящего. Да и что ей нужно? Она в который раз посмотрела на картину с изображением обнаженной и убитой Оксаны Винокуровой. Что-то в этом роде... И о чем таком знал художник, что именно он понял в тот момент, когда смотрел траурный репортаж, посвященный гибели Стаховского? Или все его слова не более чем блеф, попытка выманить у нее с Павлом побольше денег? Почему-то Светлана так не думала. Куликов на самом деле обладал информацией, она была в этом уверена. Но какой?

Оставив надежду найти что-то интересное, она механически переворачивала одно полотно за другим. Внезапно ее взгляд замер на небольшой картине, которая была самой последней в большой стопке. Борис Куликов словно пытался ее спрятать – прислонил к пыльной и заросшей паутиной нефункционирующей чугунной батарее. Светлана осторожно сдула с картины пыль и попыталась понять, что же привлекло ее внимание.

Так и есть, это изображение Владимира Стаховского. Его портрет в молодости, Светлана много раз видела его фотографии студенческих лет, но на этом полотне он еще моложе. Стаховский, который выходит из леса. Ночь, а из-за дерева выглядывает человек-призрак, у которого действительно два лица – одно лицо Стаховского, другое – кого-то еще. И на заднем плане, где-то в чаще, виднеется обнаженное женское тело. Место преступления?

Светлана позвала Ватутина, который по-прежнему беседовал с экспертом. Григорий Иванович посмотрел на картину и произнес:

– Света, скажу честно, я бы никогда не купил эту мазню. Хотя подождите, тут же изображен Стаховский. А это кто? – он указал на призрачную тень с двумя лицами. – Одно лицо Стаховского, а другое? Оно мне знакомо. Ну конечно, как я мог забыть, это Федор Таранцев. Но к чему бы такое изображение?

Светлана открыла еще одну картину, которая была, по всей видимости, парной к изображению Стаховского в лесу около тела. На этой фоном являлся горящий дом, из которого выбегает двуликий человек, и такой же двуликий остается лежать в пламени.

– Видимо, Куликова занимали мотивы смерти Оксаны и Федора, – в задумчивости произнес Ватутин. – Отчего он нарисовал два лица – один лик Стаховского, а другой Таранцева? Он хочет сказать, что они являются виновниками гибели Оксаны? Но почему же тогда нет Кирилла Безбородько, ведь его участие в этой драме не подлежит сомнению. Это и есть ваши шедевры? Я обещаю, постараюсь сделать так, чтобы эти картины оказались у вас как можно раньше.

Ночью Светлане привиделся сон, который явно был навеян произведениями Куликова. Она находится около горящего дома – и это особняк Винокуровых, из которого один за другим нескончаемым потоком выходят люди. Причем у каждого лицо Стаховского, а вместо затылка – лицо Таранцева. Они обтекают Светлану, ей становится трудно дышать... Вот она, разгадка! Во сне все стало так ясно...

Она проснулась вся в поту, чувствуя, что сердце готово выскочить из груди. Мысли смешались, Светлана не могла вспомнить, до чего именно она додумалась во сне. Но, может быть, сюжет этих картин наведет ее на разгадку.

В тот же день она села на московский поезд. Ее провожали Ватутин и Резниченко. Григорий Иванович, напутствовав ее добрыми словами, с негодованием посмотрел на журналиста. Он узнал в нем человека, который донимал его бесконечными просьбами дать интервью. Нина Афанасьевна так и не появилась, все еще оскорбленная в лучших чувствах.

– Прощайте, Света, – грустно произнес Ватутин. – Под конец своих дней мне довелось познакомиться с вами, и я жалею только об одном, что этого не произошло раньше. Как я уже говорил, вы имеете полное право, более того, просто обязаны предать истину огласке. Нина ошибается, когда говорит, что правда никому не нужна...

Ухтомина поняла – она расстается с Ватутиным навсегда. В день ее отъезда он походил на древнего старика. Что ж, он сказал, его болезнь неизлечима, и с каждым часом ему становится только хуже и хуже. Светлана почувствовала острую жалость к Григорию Ивановичу. В который раз она поймала себя на мысли, что он напоминает ей отца.

– Всего хорошего, – произнес Ватутин, и в его глазах блеснули слезы.

Он пожал Светлане руку и побрел прочь. Павел же пытался выведать у нее, что она нашла в мастерской Куликова. От Резниченко ничего нельзя было утаить, в том числе и ее визит на улицу Восьмого Марта.

– Вы что-то определенно скрываете от меня, Света, – произнес Павел. – Ну ладно, обещайте мне хотя бы, что не будете ничего публиковать до моего возвращения.

– Паша, вам пора, – вместо ответа сказала Светлана. – Вы слышите, провожающих просят удалиться. Я жду вас в ближайшие дни в Москве.

– Значит, ведете свою игру, не доверяете мне, – произнес Павел с обидой. – Ну да бог с вами, счастливого пути, Света. Еще увидимся!

Поезд тронулся в путь через три минуты, и Ухтомина, откинувшись на мягкую спинку, проводила взглядом вокзал Усть-Кремчужного.

В Москве ее встречал отец, которому, как поняла с первых секунд Светлана, уже известно, что она стала свидетельницей убийства. Он был взволнован и встревожен. Очевидно, его приятель узнал все от Ватутина и проговорился Геннадию Петровичу.

– Светочка, нельзя же подвергать свою жизнь опасности, – сказал он дома. – Все эти старые дела чреваты плохими последствиями. Может, тебе оставить попытки расследования? Кому нужна эта правда?

– Папа, что такое ты говоришь! – изумленно воскликнула Светлана. – Ты столько раз говорил мне, что никогда нельзя сдаваться. Ты же сам до сих пор надеешься раскрыть преступление, жертвой которого стала мама.

Геннадий Петрович ответил:

– Я уже ни на что больше не надеюсь, Света. Я давно понял, что так и умру, ничего не узнав.

– Папочка, не расстраивайся, – нежно произнесла Ухтомина и обняла отца. Как она могла забыть, что ему уже под семьдесят. Она всегда представляла его молодым и здоровым, а он постепенно превращается в старика. Света невольно вспомнила Григория Ивановича Ватутина. О нет, она все бы отдала, только бы с ее отцом не приключилось ничего ужасного, никакой болезни. Как она будет жить без него?

– Я рад, что ты занимаешься делом, которое увлекло тебя, – сказал Геннадий Петрович. – Но у меня бегут мурашки по коже, когда я представляю себе, что на тебя может охотиться безумный маньяк. Света, будь осторожна!

Он явно имел в виду Вячеслава Винокурова. Того объявили в розыск, поиски в Усть-Кремчужном ни к чему не привели. Обыск в особняке Винокуровых длился более двух суток, еще бы, чтобы отыскать все потайные помещения, потребовалась уйма времени. И Светлана была уверена, что хозяева не помогали следственным органам. Она часто представляла, что Вячеслав, затаившись в какой-нибудь подземной каморке, тихо сидит, прислушиваясь, как за стеной, в метре от него, ходят следователи и милиционеры. Винокуровы отрицали вероятность того, что их сын имеет отношение к смерти Куликова. Светлана помнила расписку, которую заставили ее написать эти ненормальные. Она обязана рассказать правду. Иначе...

Иначе Вячеслав заявится к ней, или это сделает сама Наталья Семеновна, или ее супруг, боящийся, как летучая мышь, дневного света.

И картины, они не давали покоя Светлане. Куликов что-то хотел в них сказать, но что именно? То, что на самом деле убийцами являются Таранцев и Стаховский. Или что Стаховский убил Таранцева?

Оставив попытки разгадать этот ребус, она с головой погрузилась в свой предыдущий проект, серию статей, посвященных Константину Деканозову.

Кристина, позвонив ей по телефону, спросила, есть ли что-нибудь новое? Светлана, не решившись скрывать от Стаховской правду, сказала, что ей удалось откопать кое-что занятное из жизни Владимира. Кристина, явно загоревшись интересом, пригласила Ухтомину к себе.

Светлана не знала, как именно построить разговор со Стаховской. Выложить ей сразу же все, заявить, что ее знаменитый муж на самом деле насильник и соучастник убийства?

Кристина, как показалось Светлане, постепенно приходила в себя после смерти Владимира. Его портрет, перед которым стояли живые цветы, притягивал взгляд. Светлана решила взять инициативу в свои руки.

– И как твое расследование, удалось найти сына Владимира Сергеевича? – спросила она.

Вдова ответила:

– Пока нет, я подключила к этому делу два детективных агентства и, если будет нужно, оплачу услуги еще двух. Они обнаружили Галину Одинцову, ту самую, которая была знакома с Володей. Но все оказалось не так просто. Эта Галина Одинцова ни о чем не знает, у нее есть сын, но не от Стаховского. Скорее всего, кто-то прикрывался ее именем. С одной стороны, это усложняет поиски, с другой – может быть, облегчает. Это значит, что дамочке, которая сообщила о сыне, явно было что скрывать, и она знала эту Галину Одинцову. Меня не обнадеживают, но говорят, что в практике детективных агентств были случаи и посложнее. Я надеюсь, в ближайшие дни мне станет все известно.

– И что ты намерена делать, когда найдешь сына Стаховского? – задала вопрос Светлана.

Кристина сказала:

– Я не буду опротестовывать завещание, хотя мой отец подталкивает меня именно к этому шагу. Пусть все будет так, как хотел Володя. Но я потребую сделать анализ ДНК, чтобы точно установить степень родства молодого человека и Владимира. Если будет доказано, что это его сын, то он получит половину акций холдинга, согласно воле мужа. Адвокаты уже сейчас говорят, что существует возможность опротестовать завещание, ведь сын Володи, по всей видимости, не от Галины Одинцовой, а от дамы с иным именем. А значит, этот пункт завещания недействителен. Но, повторяю, я не буду нарушать волю Володи, сделаю все, как он хотел. Ему требовался наследник, он его получит. Лучше расскажи, что тебе удалось узнать? Я слышала, ты стала в Усть-Кремчужном свидетелем убийства? Это имеет отношение к делу Володи?

– По всей вероятности, имеет, – Светлана неохотно вернулась к теме гибели Стаховского. – Ты уверена, Кристина, что готова узнать все, абсолютно все?

Стаховская, пожав плечами, произнесла:

– Ты говоришь так, как будто собираешься огорошить меня ужасными известиями. Да, я попросила тебя заняться журналистским расследованием гибели моего мужа, чтобы знать правду.

– И эта правда, какая бы страшная она ни была, будет предана огласке? – спросила Светлана.

Кристина снова в недоумении произнесла:

– Ну, конечно, ради чего бы я старалась выяснить ее? Чтобы положить результаты расследования в папку, запереть ее в сейф и забыть обо всем? Нет, каждый имеет право знать о том, что случилось с Владимиром, я хочу найти его убийцу больше всего на свете!

– Тогда я расскажу тебе весьма страшную историю, которая уходит корнями аж в начало семидесятых годов. И твой супруг, Владимир Сергеевич Стаховский, замешан в ней самым непосредственным образом...

Кристина внимательно слушала Светлану, но на ее лице не отражалось никаких эмоций. Только когда речь зашла о том, что Стаховский принимал участие в убийстве, она закрыла на мгновение глаза. Светлана не останавливалась на деталях, а обрисовывала общую ситуацию. Подробный отчет о пребывании в Усть-Кремчужном она принесла с собой.

Как только Ухтомина произнесла финальную фразу, Кристина сказала:

– Света, ты сделала очень много. Теперь я понимаю, почему ты пыталась предупредить меня. Правда... Ты уверена, что Стаховский принимал участие в изнасиловании и убийстве? Может быть, это ошибка?

– Думаю, нет, – ответила Ухтомина. – Что ты планируешь делать, Кристина? Ты разрешишь мне написать об этом статью?

– Разве что-то изменится, если я скажу «нет»? – Стаховская горько усмехнулась. – Я понимаю, Света, что ты не отступишься. И ты имеешь на это право. Но бедный Володя, сколько ему пришлось пережить... Как бы я хотела, чтобы... Чтобы никто и никогда ничего не узнал об этом. Света, может, ты передумаешь? Кому нужна эта история?

Поразившись тому, насколько созвучны слова Стаховской мыслям ее собственного отца, Светлана сказала:

– Ты же дала мне обещание, Кристина. Мне бесконечно жаль, что все так получилось, но люди имеют право знать правду. В том числе и такую.

– Володя был и останется для меня самым любимым и желанным, – сказала Кристина. – Что бы о нем ни говорили, в каких бы преступлениях ни подозревали, он был и есть лучший среди журналистов, и ты это знаешь! Право окончательного решения остается за тобой, Света. Если ты все же решишь писать о прошлом Стаховского, то я разрешаю тебе опубликовать это в «В зеркале власти». Я поддержу тебя во всем... Но как же мне больно, как мне больно...

Светлана испытала ненависть к себе. Она причиняет боль Кристине, и все ради того, чтобы вытащить на свет божий древнюю историю. Но если промолчать, то получится, что она невольно становится соучастницей убийства Оксаны Винокуровой.

– Я пока повременю с разоблачениями, Кристина, – сказала Ухтомина. – Всему свое время. И я думаю, что мое расследование на этом не закончилось...

– Делай, как считаешь нужным, – ответила Стаховская. – У Владимира, как я убедилась в последнее время, была тайная, недоступная мне жизнь. Я уже говорила, что была только одним из измерений, где он обитал. Ты права. И знай – я поддерживаю тебя, Света! Но ты не возражаешь, если теперь я останусь одна? Мне хотелось бы собраться мыслями и подумать обо всем...

– Я рад приветствовать среди наших гостей известного российского предпринимателя, щедрого филантропа Константина Константиновича Деканозова, – провозгласил ведущий, и зал разразился аплодисментами.

Деканозов, резво выскочив из кресла, твердым шагом направился на сцену. Он вместе с Анжеликой и Димой находился на очередном светском рауте, на вручении какой-то награды за участие в благотворительных программах. Деканозов и сам не знал толком, куда и кому он жертвовал деньги, этим занимались его помощники, которые неустанно работали над его имиджем. Зря он, что ли, платит спичрайтерам такие бабки, пусть стараются!

Он произнес краткую благодарственную речь, как всегда, остроумную и пафосную.

Деканозов видел, как его супруга Анжелика, облаченная в длинное черное платье с не менее длинным разрезом, с бриллиантовым ошейником, едва сдерживает зевок. Она никогда не понимала необходимости заботиться о своем имидже и говорила, что нет смысла дарить деньги убогим и увечным.

Глаза Димы же, наоборот, светились, в них читалась гордость за отца. Деканозов не пожалел, что взял с собой сына. Дима в инвалидном кресле всегда был сдерживающим фактором, он вызывал умиление у окружающих и помогал обуздать не в меру ретивых и циничных журналистов. Сын поддерживал отца во всех начинаниях и даже советовал, каким образом можно истратить еще некоторую сумму на помощь нуждающимся. Деканозову было все равно – десятью тысячами долларов больше или меньше, какая разница, главное, что это приносит радость сыну.

Официальная часть закончилась, за ней последовал фуршет, который Деканозов, по своему обычаю, проигнорировал. Он не собирается толкаться в очереди за салатами или крабовыми палочками. Поэтому в сопровождении сына, жены и двух телохранителей химический магнат направился к выходу.

Лимузин ждал их, им оставалось только сесть в него и отправиться в Константиново, как вдруг произошло то, чего Деканозов исподволь опасался многие годы. Плохо одетая баба, в турецком пуховике, с пропитым лицом, бросилась к Диме, едва он появился из дверей.

– Димочка, сынок! – закричала она, опускаясь на колени перед подростком.

Дима в недоумении посмотрел на грязную тетку, которая, вцепившись в его коляску, заплакала.

– Я могу вам помочь? – произнес он, склонившись над ней. Та рыдала, пытаясь что-то выговорить.

Деканозов побледнел. Люба, его бывшая жена и мать Дмитрия, несмотря на все его предупреждения и угрозы, все же посмела приблизиться к сыну, хотя не имела на это ни малейшего права. Ведь именно из-за ее безответственности и безалаберности Дима и потерял возможность ходить.

– Сынок, каким ты стал большим, я так давно тебя не видела, – бормотала Люба, обнимая ноги сына.

Деканозов увидел, как засуетились несколько репортеров, кто-то спешил вытащить камеру. Не дай бог это фото появится в бульварных листках!

Телохранители, сначала растерявшиеся, бросились к бродяжке и оттащили ее от Димы. Тот спросил:

– Папа, чего хочет эта женщина, почему она называет меня сыном?

– Дайте этой бомжихе на водку, – зло произнес Деканозов. – Быстрее в лимузин, Дима, на улице холодно!

В салоне он сказал сыну:

– Одна из московских бездомных, алкоголичка и побирушка. Они ко всем пристают, всех величают «сынками» и «внучатами», а хотят одного – денег, чтобы упиться до смерти. Не обращай на нее внимания! Я сейчас!

Деканозов, выйдя из лимузина, приказал одному из телохранителей:

– Бабку вразумить, пусть поймет, что делать этого нельзя. И так, чтобы следующего раза уже не было! Я на тебя полагаюсь!

Телохранитель, понимающе кивнув, подошел к своему напарнику, который удерживал плачущую женщину. Деканозов поборол желание поговорить с бывшей женой и, хлопнув дверцей лимузина, приказал ехать в Константиново.

Дима никак не мог понять странную реакцию отца. Он знал, что тот не жалует нищих и побирушек, считая их неудачниками и тунеядцами, которые вместо того чтобы зарабатывать деньги себе на жизнь, клянчат в переходах и на перекрестах деньги. Но в этот раз все было по-другому. Создавалось впечатление, что отец напуган и расстроен выходкой незнакомой женщины.

Подросток пытался поговорить с ним, но тот заявил, что не желает беседовать о том, что не заслуживает внимания. Дима решил не беспокоить отца, тот иногда впадал в гнев, и это могло плохо закончиться.

Деканозов, прибыв в Константиново, с большим нетерпением ждал возвращения джипа с двумя телохранителями, оставшимися вместе с матерью Дмитрия. Он испугался, когда увидел бывшую супругу. Как хорошо, что Дима ничего не понял и поверил его объяснениям. Но в последнее время мальчик задает слишком много вопросов.

Химический король прохаживался по ковру в кабинете, когда в дверь осторожно постучали.

– Войдите, – приказал он.

Появился один из телохранителей, который хотел отчитаться о произошедшем.

Деканозов немного успокоился, но гнев все еще душил его. Он сразу же заявил:

– То, что вы просмотрели эту старуху, вопиющее нарушение! А что, если бы на моего сына бросилась не бездомная, а маньяк с оружием? Или произошло покушение на меня? У вас нет никакой реакции!

Деканозов обожал устраивать выволочки, а в тот момент у него имелся для этого серьезный повод. Его подчиненные знали: возражать никогда не следует, нужно терпеливо ждать, пока хозяин выплеснет свой гнев, и не пытаться оправдываться. Так произошло и на этот раз. Константин Константинович, побушевав около десяти минут, начал приходить в себя.

– Ну докладывай, что с этой теткой? Привели ее в чувство?

«Привести в чувство» на жаргоне, который был в ходу среди телохранителей Деканозова, означало избить.

– Да, Константин Константинович, – ответил телохранитель, – не беспокойтесь, все сделано наилучшим образом. Она поняла, что больше такого делать не следует.

– Вы не переборщили? – спросил Деканозов. – Учтите, мне ее смерть ни к чему.

Он вдруг подумал: если бы его бывшая супруга скончалась, например, ее, напившуюся, сбила бы машина или она провалилась бы в открытый канализационный люк, то всем бы стало проще жить. Но никогда раньше она не осмеливалась приблизиться к сыну. Раньше она не представляла опасности. А теперь...

– О том, что произошло, никому ни слова, – приказал Деканозов. – Она что-то говорила?

– Так, всякую ерунду, Константин Константинович...

– Что именно! – потребовал тот полного отчета.

Телохранитель напрягся:

– Лепетала, что мы не имеем права поступать с ней так, она хотела увидеть сына, говорила, что ни в чем не виновата...

– Сумасшедшая баба, – сказал Деканозов. – Я не хочу, чтобы впредь какая-то бомжиха приставала к моему сыну. Учти, если подобный инцидент повторится, то это будет иметь далеко идущие последствия. Я плачу вам деньги не для того, чтобы меня или моего сына могли убить или покалечить. Все ясно? Тогда иди и расскажи своему напарнику все, что я только что сказал тебе. У меня нет ни малейшего желания еще раз говорить с вами об этом!

Оставшись один, Деканозов уселся в кресло перед письменным столом из красного дерева и задумался. Возможно, следует поговорить с начальником аналитического отдела в «Парацельсе», чтобы тот нашел способ, тихо и не привлекая внимания, избавиться от его бывшей супруги. Вообще-то это следовало сделать давно. Но Деканозов почему-то был уверен, что Люба забыла о сыне. Так нет же, эта дура помнит о нем и пытается найти к нему подход. У нее ничего не получится, но нужно быть крайне осторожным...

Вспомнив, что сегодня был груб с Димой, Деканозов испытал запоздалое раскаяние. Он направился в комнату к сыну. Тот читал. Едва появился отец, Дима отложил книгу и вопросительно посмотрел на него.

– Дима, извини меня за то, что накричал на тебя, – произнес Деканозов. – Но понимаешь, ты мне дороже всего на этом свете, и я не могу позволить, чтобы... чтобы какая-то алкоголичка посреди улицы опускалась перед тобой на колени и голосила. Везде эти журналисты, они не упустят возможности напечатать неподходящее фото в своих газетках.

– Все в порядке, папа, – ответил, улыбнувшись, Дима. – Я совсем не сержусь на тебя, понимаю, что ты заботишься обо мне. Но, надеюсь, с этой женщиной все в порядке? Я не хотел бы, чтобы у нее из-за меня были неприятности!

– Конечно, в порядке. Она получила свое, ей дали немного денег и отпустили на все четыре стороны, – соврал Деканозов. На самом деле он знал – его телохранители избили бывшую супругу, сделали ей внушение. Она должна осознать, что тот мир, в котором живет Дима, закрыт для нее. Если бы она не сделала его калекой, если бы она обратилась к врачу сразу же... Иногда внутренний голос нашептывал Деканозову, что он сам виноват в произошедшем, ведь именно он запретил жене вызывать врача. И вот результат, они просмотрели тяжелую инфекцию... Но нет, во всем виноват только один человек – его бывшая жена, растяпа и пьяница. – Ты же знаешь, что я забочусь о таких, как эта женщина. Я оплачиваю им ночлежку и бесплатную столовую, – произнес Деканозов и потрепал сына по волосам. Это была сущая правда – в целях улучшения имиджа его пиар-советники порекомендовали магнату выделять небольшую сумму на бездомных, чтобы затем иметь возможность представлять Константина Константиновича Деканозова заботливым гражданином и совестливым предпринимателем.

– Папа, я хочу навестить ту женщину, – внезапно сказал Дмитрий. – Она произвела на меня странное впечатление, как будто... Как будто я давно ее знаю или где-то видел...

У Деканозова заныло сердце. Вот он, голос крови! Боже мой, этого допустить нельзя! Дима не должен встречаться с этой бомжихой. С побирушкой, которая была его матерью.

– Хорошо, – произнес он спокойным тоном. – Ты увидишь ее на следующей неделе, возможно, мы с тобой съездим и попытаемся ее найти, но это вряд ли увенчается успехом. Бомжи не имеют жилья, шляются по всему городу, их найти сложно. Но если хочешь, мы отправимся с тобой в приют, на который я выделяю деньги...

– Отличная идея, – одобрил предложение Деканозова Дима. – Ты ведь обещаешь мне, папа, что так и будет?

– Конечно, – произнес Деканозов с заметным облегчением. – Обязательно, и ты получишь возможность полюбоваться на этих неудачников и тупиц...

– Папа, – произнес тихо Дима, – не говори так, многие из этих людей на самом деле очень умные, просто им не повезло в жизни, так сложились обстоятельства. Их надо жалеть, а не презирать. На их месте может оказаться любой...

– Только не я! – захохотал Деканозов, пытаясь представить себя в роли побирушки. Надо же, у него это никак не получается! – Все эти личности дегенераты, запомни, Дима, потому-то я и не хочу, чтобы ты общался с ними и им подобными. У тебя есть все, о чем можно только мечтать. Желаю тебе спокойной ночи, сын!

Как всегда, потрепав Диму по темным волосам, Деканозов удалился. Константин Константинович был в прекрасном расположении духа. Он уже более не испытывал беспокойства по поводу бывшей жены. Он принял решение – в ближайшие дни ее не станет. Эти бомжи все равно долго не живут. Туда ей и дорога. Да и Дима успокоится, отец, как и обещал, поедет вместе с ним в один из приютов, все равно нужно сделать ряд фотографий, которые потом опубликуют в нужных газетах и покажут по нужным каналам – Константин Деканозов заботится о сирых и убогих.

Оставшись один, Дима отложил книгу. Он никак не мог сконцентрироваться на чтении. Встреча с неизвестной женщиной до сих пор не могла изгладиться из его памяти. Насколько Дима знал отца, тот мог запросто отдать команду избить ту бездомную. О худшем он и думать не смел. В последние месяцы Дима потерял все иллюзии относительно отца. Но самое странное, что он любил его. Отец был настоящим монстром, который ради прибыли готов пойти по трупам, но для сына он оставался самым заботливым и ласковым человеком на свете...

Вот если бы была жива мама... Но увы, все, что осталось от нее, это могила на кладбище. Ее место заняла вульгарная Анжелика, которая трещит без умолку по телефону, скупает половину московских бутиков и дни напролет проводит в фитнес-студии и бассейне. Она совершенно не интересуется Димой, игнорирует его и делает вид, что мальчишка не существует. Впрочем, он платит ей той же монетой.

Как же хорошо, что у него есть верный друг – инвалид Саша! И отец ни о чем не знает...

В следующий раз, когда Дима выехал в Москву, Саша заявил ему:

– С тобой хочет повидаться одна женщина, Диман...

Тот пожал плечами. Он был знаком со многими приятелями и друзьями Саши, который знал всех и вся. Некоторые дивились тому, что сын такого богатого и влиятельного человека посещает однокомнатную квартирку инвалида Саши, но это не мешало им быть любезными и приветливыми. Всего несколько раз Диме довелось столкнуться с негативной реакцией и обвинениями в свой адрес. Ему не могли простить, что его отец является одним из самых богатых людей России.

– Кто она? – задал вопрос Дима.

Саша подмигнул ему и произнес заговорщическим тоном:

– А ну-ка, Димуха, расскажи мне о своих родителях. О папаше твоем, господине Деканозове, мне все известно. А вот как быть с твоей матушкой, ты мало что о ней говорил...

Дима беспомощно улыбнулся:

– Ее давно нет в живых. Она погибла в автокатастрофе много лет назад. У отца теперь очередная супруга, но я его понимаю, он же живой человек...

– Значит, говоришь, твоя матушка погибла в катастрофе? И откуда ты это знаешь?

– Откуда? – удивленно произнес подросток. – Но об этом всем известно... Даже писали в газетах...

Он не знал, что Деканозов велел изготовить для него несколько газет в единственном экземпляре, куда была вставлена заметка о гибели его супруги, Любови Деканозовой, в результате столкновения легковой машины и грузовика. Там же была помещена и фотография неизвестной миловидной женщины, которая украшала надгробный памятник.

– В газетах, говоришь, писали, – протянул Саша. – Тогда захвати в следующий раз эти вырезки, мне интересно на них взглянуть. Ты ведь не против?

– Конечно, нет, – произнес Дима непонимающе. – Но зачем? И кто эта женщина, которая хочет со мной встретиться...

– Ты обо всем скоро узнаешь, – сказал Саша загадочным тоном, а потом, как обычно, принялся костерить его отца.

Дима выполнил обещание и захватил в следующий раз альбом, в котором находились вырезки из сфабрикованных газет и две фотографии его «мамы». Саша, пролистав страницы, хмыкнул.

– Да, братан, негусто, небольшая же у тебя коллекция. Значит, твой папашка заявляет, что любил свою жену, но почему же у него нет ее фотографий? Куда же он их дел?

Дима и сам несколько раз задавал Деканозову этот вопрос, и тот отвечал, что его последующие супруги, женщины ревнивые и вздорные, потребовали от него, чтобы он уничтожил все изображения их предшественницы. Константин Константинович много раз обещал поискать фотографии, потом говорил, что это бесполезно, они наверняка потерялись.

– Ладно, вижу, что ты и сам мне толком ничего не можешь сказать, Диман. Помнишь, я говорил, что тебя хочет видеть одна женщина, она долго искала возможность встретиться с тобой и нашла ее – через меня. Так вот, эта женщина здесь. Я вас оставлю на полчасика. И поверь, она говорит правду.

– Но в чем дело? – попытался было задать вопрос Дима, но Саша, отмахнувшись, направился к выходу.

– И будь с ней поласковей, – сказал он перед тем, как исчезнуть. – Ей многое пришлось пережить. И все ради тебя.

Не понимая, что хочет этим сказать Саша, Дима остался один в крошечной комнатке. Хлопнула входная дверь, послышалось пение – это Саша, спускаясь по абсолютно не приспособленной для нужд колясочников лестнице, распевал «Интернационал». Дима услышал осторожные шаги, в дверном проеме возникла женская фигура. – Здравствуй, Дима, – произнес тихий голос. Перед ним стояла та самая бездомная, которая пару недель назад атаковала его на выходе с презентации. Худая, с седыми растрепанными волосами и потухшим взором, она была одета в старые, поношенные, жуткие вещи. На вид ей было никак не меньше шестидесяти. На лице были заметны следы побоев.

– Добрый день, – произнес подросток. Он уже привык к тому, что Саша водил знакомство с людьми совершенно разных социальных категорий. В его квартире можно было увидеть писателя и безымянного бомжа, фотомодель и старушку, торгующую семечками.

Женщина, схватившись за горло, нетвердой походкой подошла к Диме. Она смотрела на него с мукой. Дима старался не реагировать на то, как ведут себя люди, узнав, что его отцом является Константин Деканозов. В большинстве случаев они удивленно качали головами. Видимо, пытались представить себе, сколько же унаследует рано или поздно этот субтильный мальчик в инвалидной коляске.

– Как же давно я хотела увидеть тебя, – произнесла она, и из ее глаз закапали слезы.

Дима смутился – чем он так расстроил эту женщину? Может быть, он напоминает ей сына?

Она приблизилась к Диме и протянула к его лицу руку. Мальчик едва не отшатнулся в сторону, но сдержался – женщина могла обидеться. Та вдруг зарыдала, опустившись на пол.

– Прошу вас, не надо плакать, – произнес Дима, склоняясь над ней. – Вы хотели меня видеть, скажите, в чем дело? Вам требуется помощь? Нужны деньги, я думаю, что смогу вам помочь...

Многим из друзей Саши требовалась материальная поддержка, поэтому Дима часто помогал им деньгами или вещами. И эта женщина... Может быть, у нее есть сын-инвалид, тоже прикованный к креслу, как и сам Дима? Если так, то он, безусловно, приложит все усилия, чтобы помочь ему.

– Димочка, – произнесла бродяжка, поднимая на него заплаканные красные глаза. – Как долго ждала я этого момента. Мой любимый мальчик, мой сынок...

Она снова закрыла лицо грязными руками с заскорузлой кожей и потрескавшимися ногтями и зарыдала. Диме стало неуютно. Он множество раз сталкивался с непредсказуемой реакцией друзей Саши, но такое было впервые.

– Прошу вас, не нужно расстраиваться, – произнес он, положив на спину плачущей женщине руку. Та вдруг схватила его ладонь и стала покрывать поцелуями. Дима испугался – может быть, она умалишенная? И почему Саша бросил его одного, обычно он всегда оставался, чтобы поддержать разговор.

– Ты знаешь, кто я? – Женщина подняла на него морщинистое лицо. Дима не мог не заметить, что она явно пила. Но разве это причина, чтобы отвергать ее? – Я твоя мама, – сказала она и снова зарыдала.

Дима вырвал у нее свою ладонь. Он не ослышался? Эта женщина, которая годится ему в бабки, заявляет, что является его матерью! Надо же, вот почему его пригласил к себе Саша! А Дима доверял ему, считал своим другом! И тут объявляется самозванка и предъявляет претензии на родство. И все ради денег... Увы, Дима давно убедился, что огромное богатство, которым обладает его отец, производит на некоторых магическое воздействие. Еще бы, его отец миллиардер, а он, единственный ребенок, наследник всего состояния. Отец несколько раз заявлял, что Дима никогда не будет ни в чем нуждаться и сможет вести тот образ жизни, к которому привык.

– Прекратите, я требую! – произнес Дима. Вся эта сцена начала тяготить его. Вот, значит, каков друг Саша, решил поиздеваться над ним. Он же знает, как трепетно Дима относится ко всему, что связано с памятью его погибшей мамы.

– Димочка, – прогундосила бомжиха. – Я не обманываю тебя, я твоя мама!

– Что вы такое говорите? – произнес тот и направился к выходу. – Я не собираюсь слушать этот бред! Почему, ответьте мне на вопрос, почему вы решили причинить мне боль? Вам нужны деньги? Но вы бы могли просто попросить, и я бы ни за что не отказал вам. Но к чему эта история... Вы не можете быть моей матерью, она давно умерла!

Дима остановился около двери. Он в ловушке. Спуститься по лестнице с четвертого этажа самостоятельно он не мог, требуется помощь шофера, который должен заехать за ним только через час. Поэтому-то Саша и оставил их, чтобы эта шантажистка могла провести с ним как можно больше времени наедине.

– Значит, Костя сказал тебе, что я умерла? – произнесла женщина. – Узнаю его – все такой же циник и враль. С годами он не изменился. Впрочем, стал только хуже, беспощаднее и жаднее...

– Прекратите говорить так о моем отце! – закричал Дима. Ему не нравилось, когда Саша или кто-то из его знакомых начинал называть Деканозова вором и мошенником. Дима смирился с тем, что его отец, как и все обладатели огромного капитала, зачастую прибегает к противозаконным методам, но он никому не позволит так называть отца, никому! И какое право на это есть у безымянной алкоголички?

– Я всегда знала, что он такой, даже в день нашей свадьбы, даже тогда, когда он сделал мне предложение в лодке, а я сказала ему «да»... Польстилась на то, что ради меня он поплыл за цветами...

Дима не поверил своим ушам – откуда этой женщине известно, что отец сделал предложение его маме именно в лодке? Деканозов рассказывал сыну, что попросил руки его матери, когда они катались по озеру. Отец подарил ей тогда букет из водосбора. Но Дима уверен, что не говорил про это Саше или кому-то еще.

– Что вы про это знаете? – произнес он с недоверием. – Что вам нужно от меня?

– Только то, чтобы ты знал – я твоя настоящая мама, – ответила женщина.

Дима со страхом и отвращением посмотрел на эту старуху с ежиком седых, грязных волос, синевато-обрюзгшим лицом, заплывшими свиными глазками. Она так разительно отличается от эфемерной красавицы, чьи фотографии хранятся у него в альбоме! Нет, это чудовище никак не может быть его матерью. Но откуда ей известны такие детали?

– Докажите это, – произнес Дима. Он был уверен, что самозванка или вынуждена будет ретироваться, или начнет причитать, как же он не узнает родную маму. Ну что ж, он должен быть готов к тому, что скоро к нему потянется нескончаемое количество попрошаек и лже-родственников. Богатство его отца никого не оставляет равнодушным.

– Я понимаю, он наговорил тебе кучу лжи. Он ведь вышвырнул меня за дверь в тот самый день, когда врачи сказали, что ты останешься инвалидом, Дима. Константин посчитал, что я виновата во всем. Да, моя вина есть, я просмотрела и не смогла уберечь тебя, хотя должна была... Он превратил меня в то чудовище, которым я являюсь сейчас. Хотя нет – я сама... Конечно же, сама. Но мне было так одиноко и больно, что лучшим и единственным моим утешением стало вино. Я и не заметила, как...

Она замолчала. Диме стало жалко эту особу. Что ни говори, но ей пришлось многое пережить. Он ей поможет и забудет о том, что она пыталась обмануть его и выдать себя за его маму.

– Я вас понимаю, – произнес он устало. – Вам ведь требуются деньги? Наверное, не для вас самой, а для вашего ребенка? Я помогу, обещаю, у меня есть возможность. Но я больше не хочу слышать, что вы моя мать. Вы не можете ею быть, моя мать умерла!

– Ты прав, – сказала женщина. – Я сделала ошибку, что пришла сюда, Дима... Я тебе не нужна. Но все эти годы я мечтала о том, как увижу тебя, как смогу дотронуться до твоей щечки, поцеловать... Я вбила себе в голову, что ты сразу же меня узнаешь. Но ты прав, даже я не узнаю себя, когда изредка смотрюсь в зеркало или вижу собственное отражение в витрине. Дима, Димочка, я ведь не всегда была такой, когда-то я вела совсем иную жизнь, занималась наукой, но это прошло, безвозвратно прошло...

Диме стало страшно. В словах этой безумной, которая пыталась выдать себя за его мать, было столько тоски и боли, что он на мгновение поверил ей. Но нет, это все неправда. Его мама мертва, он раз в неделю бывает на ее могиле, привозит ее любимые желтые розы. Да и хотел ли он, чтобы его матерью оказалась эта развалина, спившаяся бомжиха неопределенного возраста? Если честно, то нет, она так разительно отличалась от того, какой была мама в его представлении...

Женщина подошла к двери, опустив плечи, шаркая ногами. Она уже была готова уйти, но тут вдруг дверь распахнулась, и на пороге возник Саша. Он схватил женщину за руку, подтолкнул ее к Диме.

– Ну ты и идиот! – закричал он. – Я же знал, что вас нельзя одних оставлять, поэтому и слушал вашу милую беседу из коридора. Ну ты, Диман, и идиот! И ты тоже хороша, Люба, – обратился он к женщине, – умоляла меня устроить тебе встречу с сыном, а теперь уходишь. Давай, покажи ему документы и фотографии! Ему же Деканозов вбил в голову ложь, Дима живет в фальшивом мире. Деканозов завладел его душой! Помоги ему спастись, или тебе наплевать на собственного сына, Люба? Да какая же ты мать, черт тебя побери!

Затем Саша перешел на матерную лексику, Дима прервал его:

– Саша, зачем ты так поступил? Для чего свел меня с этой дамой, которая утверждает, что она моя мать? Я считал тебя своим настоящим и единственным другом, а ты предал меня...

– Вот придурки, что сынок, что мамаша! – взвыл Саша и вырвал из рук женщины полиэтиленовый пакет. Он швырнул его Диме, оттуда на пол веером выпали фотографии и листки бумаги.

– Смотри, мой юный даун, и узнавай правду. То, что твой папаша кусок дерьма, мне давно понятно. Но я и представить себе не мог, что он врет тебе и запрещает встречаться с матерью. Он сказал, что она умерла. Да вот же она, живая, хотя и насквозь проспиртованная! Она твоя мать, Диман!

Юный Деканозов, чувствуя, что сейчас заплачет, схватил некоторые из фотографий, оказавшиеся рядом с креслом на полу, и машинально взглянул на них. Сейчас же прочь отсюда, он не хочет оставаться с Сашей и этой теткой в одном помещении, он будет ждать лимузин на улице, и плевать, что там идет мокрый снег и дует пронзительный ветер.

Дима побледнел. На одной из фотографий был изображен его отец под руку с молодой и смеющейся женщиной, в которой с большим трудом можно было узнать старуху с трясущимися руками. Сейчас она, опустив взор, замерла у порога.

На другом снимке – отец, подбрасывающий вверх младенца, его самого, Диму, а около окна стоит все та же женщина и улыбается. Эту фотографию Дима много раз видел, какое-то время она даже стояла на столе у отца. С единственной только разницей – никакой женщины там не было, треть снимка кто-то отрезал.

Еще фото, на которых все та же семейная идиллия – Деканозов, эта женщина и малыш, которым был он сам.

– Откуда у вас эти снимки? – спросил Дима слабым голосом. – Я вам не верю, это подделка.

Однако он знал – фотографии настоящие. Женщина ничего не отвечала, зато вместо нее продолжал буйствовать Саша:

– Подделка, тоже мне, эксперт выискался! Да кому это нужно, сам подумай! Смотри лучше на документы!

Дима нагнулся и подцепил первую попавшуюся пожелтевшую бумагу. Нотариально заверенная копия свидетельства о браке, заключенном 14 апреля 1979 года между гражданином Деканозовым Константином Константиновичем и гражданкой Ильиной Любовью Викторовной. Еще один документ, на этот раз копия свидетельства о разводе, который имел место 3 ноября 1990 года. Копия свидетельства о рождении – его собственного. Он, Дмитрий Константинович Деканозов, появился на свет 27 июня 1989 года. Его родителями являлись Константин Константинович Деканозов и все та же Любовь Викторовна.

– Ну что, убедился, мы тебе не врем, – сказал Саша. – Да я, прежде чем устроить тебе встречу с Любой, сто раз все сам проверил. Тоже вначале думал, что она мошенница или аферистка, желает урвать кусок деканозовских миллиардов. Ей деньги не нужны, ей нужен ты, дурак! Ты – ее законный сын!

Дима беспомощно посмотрел на Сашу, затем перевел взгляд на женщину. Как же она разительно отличается от своей фотографии, хотя есть несомненное сходство. Но только сейчас она выглядит на двадцать лет старше, чем должна быть.

– Я... я не понимаю, в чем дело, – выдавил из себя Дима. – Если вы моя мать, то кто же лежит на кладбище? Чья эта могила...

– Черт знает чья, – сказал Саша. – Твой папаша просто купил заброшенную могилку, заказал мраморную плиту, прилепил фото из журнала и уверил тебя, мой малыш, что там покоится твоя мать. А та на самом деле жива, хотя и не здорова.

– Прекрати, – сказала Люба. – Я не хочу больше ничего слышать, мальчик мне не верит. И я вижу, что лучше оставить все, как есть. Ему лучше с отцом. Это было ужасной ошибкой. Дима, прости меня. Я исчезну из твоей жизни навсегда!

– Нет! – вырвалось у Димы. – Вы должны остаться...

Женщина, не слушая его, вышла из квартиры. Дима крикнул ей вдогонку:

– Мама, прошу тебя, не бросай меня! Ты мне нужна!

Люба вернулась. Она осела на пол и заплакала.

– Как же я ждала этих слов, – произнесла она. – Все эти долгие годы без тебя, Димочка...

Диме казалось, что его оглушили, шарахнули по голове палкой. Растерянность, страх, головная боль. Он не может не верить всем доказательствам. Но если все это правда, то почему...

– Мама, почему ты бросила меня? – закричал он.

Саша, крякнув, выехал прочь из комнаты и сказал у двери:

– Ну теперь я точно пойду просвежусь на морозец, оставляю вас одних, братья и сестры. И больше никаких глупостей! У вас всего полчаса...

– Мой дорогой мальчик, – произнесла с тяжелым вздохом Любовь, – я тебя не бросала, разве я могла сделать такое! О нет, меня вынудили оставить тебя, заставили...

– Но кто, мама, скажи, кто заставил тебя сделать это? – спросил с бьющимся сердцем Дима, уже предполагая ответ.

Любовь ответила:

– Твой отец, Константин Деканозов. Он обвинял меня в том... в том, что я виновата... в твоей болезни. Я и в самом деле виновата, Дима! Но он был так жесток... Я всегда думала, что он любит меня, но я ошиблась... Потом я считала, что он любит тебя, и все, что произошло, к лучшему. Я бы никогда не смогла дать тебе и тысячной доли того, что дал отец. Но теперь я знаю – он любит только себя!

– Мама, – попросил Дима, – расскажи мне, как все было, прошу тебя! Мне так нужно знать правду!

Вздохнув, Любовь начала рассказ. Он так увлек Диму, что тот и не заметил, как появился Саша. Хлопнула дверь, и тот произнес:

– О, я вижу, все в полном порядке, не так ли? Ну что, помирились, нашли общий язык? А то, понимаешь, чуть глупостей не понаделали. Время истекло, лимузин уже стоит у подъезда. Диман, тебе пора...

– Я сейчас, – сказал Дима, не в состоянии уехать, не дослушав маму. Он не мог поверить – неужели все, что она рассказывает, правда? Но ведь это так страшно! Получается, что отец, человек, которому он верил, которого боготворил, обманывал его! Сначала Дима узнал, что отец зарабатывает деньги не самым честным образом, а потом это...

– Диман, собирайся, а то опоздаешь домой, и твой папаша что-нибудь заподозрит, – поторопил его Саша. – Увидитесь у меня на следующей неделе... Шофер уже поднимается.

– Мама, – произнес Дима на прощание, – я так счастлив... Я не могу описать, какое это чувство.

– И ты смирился с тем, что у тебя такая мать? – устало произнесла Люба. – Ты ведь представлял себе ее совсем другой.

Она права, он рисовал себе маму иной. Но что поделаешь, родителей не выбирают. И, кроме того, если верить ее рассказу, то в том, что она превратилась в алкоголичку и бомжиху, виноват отец, Константин Деканозов, и никто иной, именно он!

Дима приехал домой с опозданием, но отца еще не было. Как всегда, тот задерживался в «Парацельсе». Анжелика болтала с подругой по телефону, ей было все равно, дома подросток или нет. Диме это и требовалось, ему хотелось остаться одному. Он не мог никого видеть. В том числе и отца.

Поэтому, когда поздно вечером тот, как это было заведено, зашел в комнату к сыну, Дима притворился, что уже спит. Он не хотел говорить с отцом, не хотел его видеть и слышать. Отец постоял около его кровати, затем вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Дима снова открыл глаза. Вот она, правда. Отец все эти годы кормил его намеренной ложью. Он управлял его жизнью, подчинил себе, превратил в собственного заложника.

Дима ощутил невероятную боль и разочарование. Почему он так поступил с ним, с собственным сыном? Зачем врал ему? Но если честно, то вся жизнь отца состоит изо лжи – он стал одним из ведущих предпринимателей России, приобрел миллиардное состояние, основал самый крупный фармакологический и химический концерн в Восточной Европе только благодаря обману и преступлениям. Дима и раньше знал об этом, но теперь он не желал закрывать глаза на правду. Что ему теперь делать?

Дима едва смог дождаться следующего дня, чтобы снова встретиться с мамой. Благо, отец уехал в офис «Парацельса», хотя и оставил сыну записку, что хочет с ним на выходные отправиться на рыбалку. Это было традиционным зимним развлечением, у них, в Константинове, имелось искусственное озеро, в котором обитали карпы. И Деканозову, и его сыну нравилась зимняя рыбалка. Дима давно ждал этого момента, но теперь он понял, что не хочет оставаться с отцом один на один. Тот лгал все эти годы, лгал намеренно. Он пытается выстроить его, Димину, жизнь, как сам считает нужным, не заботясь о том, желает ли того сын. Дима стал пленником в Константинове, ему дозволено выезжать на кладбище, где покоится чужой человек, к фальшивому памятнику и ложной фотографии его «мамы».

Дима разыскал подлинные выпуски газет, в которых якобы были напечатаны некрологи о смерти его матери. Ничего подобного, те экземпляры, которые он нашел в библиотеке, не содержали никаких статей о гибели Любови Деканозовой в автомобильной катастрофе. Опять обман...

Но все дело в том, что Дима позволял себя обманывать. Не только отец, он сам виноват в произошедшем.

– Чем ты занимаешься теперь, мама? – спросил он Любу при следующей встрече.

Деканозова смутилась. Затем произнесла осторожно:

– Сынок, ты же видишь, что со мной стало. Но я ничего не могла поделать...

Она давно ничем не занималась, работа в институте, диссертация – все было в далеком прошлом. Деканозов приложил все усилия, чтобы его бывшая супруга потеряла место и не получила более возможности работать. Он оставил ей крохотную квартирку, похожую на тюремную камеру, на самой окраине Москвы. Там Любовь и обитала, проводя дни на улице, собирая милостыню, которую тратила в основном на алкоголь.

– Я не хочу, чтобы ты пила, мама, – сказал ей Дима. – У меня есть деньги, тебе нужно как можно быстрее лечь в специализированную клинику...

– Мне ничего не поможет, – зарыдала та. – Дима, со мной все кончено...

– Посмотри, это же твой папаша отдал приказание избить ее, – сказал Саша. – Да, да, он так боится, что ты узнаешь правду, что не щадит свою бывшую супругу. И ты по-прежнему любишь его, Диман?

Дима и сам не знал ответа на этот вопрос. Отец превратился для него в знаковую фигуру. Кто он, Константин Деканозов, что он представляет собой, добро или зло? Или, как почти все люди, и то и другое?

Диме волей-неволей пришлось общаться с отцом. Деканозов во время совместного завтрака воскресным утром произнес:

– Что с тобой, Дима, ты выглядишь таким расстроенным и задумчивым? В чем дело, что тебя тревожит?

– Ничего, папа, – выдавил тот. – Все в полном порядке...

– Сегодня мы поедем ловить рыбу, – сказал Деканозов, который ради рыбалки перенес важное совещание в офисе на вторую половину дня.

– Давай сделаем это в следующий раз, – сказал Дима. У него не было ни малейшего желания оказаться наедине с отцом, слушать его, смотреть ему в глаза.

Деканозов с удивлением посмотрел на подростка. Не может быть, чтобы Дима равнодушно отказывался от зимней рыбалки. С мальчиком что-то определенно не так. Константин Константинович с некоторых пор заметил, что его сын странным образом отстранился от него. Что же происходит? Он вызвал к себе Анжелику, которая на вопрос мужа ответила:

– Да отстань ты от него, он взрослеет и, как все в этом переходном возрасте, пытается быть самостоятельным. И вообще, Костя, ты обещал, что купишь мне то изумрудное колье. Ты говорил об этом еще неделю назад, я хочу...

Деканозов с досадой пообещал супруге приобрести очередную безделушку. Его куда больше занимал Дима. Он попытался войти к тому в комнату, но та была заперта изнутри. Такого раньше никогда не случалось...

– Дима, открой! – постучал он в дверь. – Мне нужно с тобой поговорить!

Дима, слушая, как отец пытается войти в его комнату, и не думал открывать. Деканозов был вынужден ретироваться, он попытался поговорить с Димой на следующий день, позвонил из офиса, что бывало крайне редко, в Константиново. Дворецкий ответил ему, что Дмитрия Константиновича нет, тот еще с утра уехал на кладбище.

– Опять это чертово кладбище, – пробормотал Деканозов, сжимая кулаки. Может быть, в этом все дело? Но ведь в прежние годы все было в порядке, Дима не вел себя так странно. Деканозов набрал номер телефона, который был установлен в лимузине. Трубку снял водитель Михаил.

– Константин Константинович, – пролепетал тот. – Вы хотите поговорить с Дмитрием Константиновичем...

– Немедленно, я требую! – произнес Деканозов. Водитель сказал, что это сейчас, увы, невозможно, так как Дима находится у могилы.

– Так приведи его ко мне, черт побери! – вышел из себя Деканозов. – Сколько я должен ждать? Или ты плохо понимаешь русский язык?

Дима взял трубку минут десять спустя. Все это время Деканозов, который наблюдал за секундной стрелкой на своих платиновых часах, барабанил пальцами по столу. Ему это не нравилось, он не имел привычки звонить в лимузин к сыну, но получается, что, едва он уезжает в офис, Дмитрий куда-то отправляется. Анжелика ничего не знала, ей было наплевать на пасынка. Но прислуга! Никто и словом не обмолвился о странных путешествиях Димы.

– В чем дело? – спросил сын чужим, отстраненным тоном.

– Где ты? – задал вопрос Деканозов. – И почему ты не ставишь меня в известность о том, что уезжаешь из Константинова?

– А что, я должен? – спросил Дима, и Деканозов уловил в его реплике издевательские нотки, которых раньше никогда не слышал. – Я у мамы, тебе это понятно?

Затем в трубке раздались короткие гудки. Сын посмел прервать разговор! Деканозов в ярости смел со стола все документы, подошел к окну, уставился на пейзаж зимней Москвы. Он упустил из виду, что мальчик повзрослел. Ему не удастся, как прежде, держать его в узде. Но значит ли это, что он потерял сына? Нет, нет и еще раз нет! Он никому не отдаст его! Эти поездки на кладбище нужно запретить! Получается, что его бывшая жена, которая была для Димы мертва, все равно отнимает у него сына.

Он не знал, что всего два дня назад Люба приезжала в Константиново. Дима, воспользовавшись тем, что отец срочно вылетел в Петербург, а Анжелика отправилась в Париж, привез маму и Сашу в подмосковный особняк. Прислуга привыкла не задавать вопросов. Люба, которая давно отвыкла от роскоши, была потрясена, даже Саша умолк, когда увидел такое великолепие.

– Ну ты и живешь, практически как в музее, – сказал он Диме. – Вот бы мне пожить так хотя бы недельку...

– Я больше не хочу здесь жить, – сказал Дима. – Помоги мне уйти!

Саша посмотрел на него с недоумением, а потом сказал:

– Ты что, Диман, готов по собственному желанию оставить все это? Но этого не может быть, ты шутишь!

– Я не желаю больше находиться здесь, – произнес Дима тихо. – Как ты не понимаешь, что меня тяготит все эта обстановка...

– Эх, вот бы мне поменяться с тобой ролями, – сказал с белой завистью Саша. – Никуда ты от отца своего не денешься, сам это прекрасно знаешь. Он разыщет тебя в два счета, ты же еще несовершеннолетний. Ну что молчишь, Люба? Думаешь о том, как много ты потеряла, расставшись с Деканозовым?

Дима всерьез ломал голову над тем, как ему покинуть Константиново. Но Саша прав – он не сумеет воплотить эту мечту в реальность. Отец не откажется от него, более того, такой поступок вызовет у него ярость. А Дима знал – в гневе тот страшен. Но он внезапно понял – все чувства к человеку, которого он называл отцом, умерли. Константин Деканозов стал для него никем, чужим дядькой, одним из безликой серой массы. Более того, Диме было неприятно находиться рядом с ним, говорить, улыбаться...

Деканозов был не на шутку обеспокоен странным поведением сына. Поэтому он вызвал к себе водителя лимузина, который был предоставлен в распоряжение Димы, и устроил тому форменный допрос. Магнат умел разговаривать с людьми, умел запугать их и заставить выложить правду. Молодой водитель, который не так давно женился и чья жена ждала ребенка, очень дорожил местом у Деканозова.

– Мне все известно, – начал хозяин. – Думаешь, я не знаю, что Дима платит тебе за то, чтобы ты держал язык за зубами? В лимузине установлен спутниковый маяк, я могу отслеживать ваше перемещение по всей Москве. Говори, куда ты возил его!

Михаил побледнел. Он так и знал, что рано или поздно все закончится катастрофой и разоблачением. И зачем он согласился выполнять просьбы Димы! Но мальчик, как и отец, умел убеждать собеседника, в особенности при помощи хрустящих долларовых купюр.

– Константин Константинович, – произнес водитель, – я ни в чем не виноват... Понимаете, у меня не было другого выхода... Ваш сын так просил...

Деканозов, сцепив пальцы в замок, с презрением посмотрел на Михаила. Надо же, он доверял этому негодяю. А тот, идя на поводу у мальчишки, посмел обманывать его – его, Константина Деканозова! Но это без последствий не останется.

– Свою участь ты сможешь облегчить, если расскажешь все, – пригрозил он Михаилу. – И учти, у тебя еще есть возможность выбраться из этой истории живым и невредимым...

Михаил рассказал все, что знал, и даже дал адрес Саши. Деканозов, слушая сбивчивую речь водителя, чувствовал, как в нем закипает ярость. Дима его обманывал! Он посмел сблизиться с каким-то инвалидом, посещает интернет-кафе, в последнее время вообще перестал бывать на кладбище. Нужно как можно быстрее положить этому конец!

– Ты можешь быть свободен, – сказал он водителю, который обрадовался, что хозяин не применил к нему никаких санкций. – Но в следующий раз, когда Дима попросит отвезти его к этому безногому, ты скажешь мне. Усвоил?

– Да, Константин Константинович, – сказал Михаил. – Он собирается поехать туда завтра...

– Вот и великолепно, – произнес Деканозов, который уже принял решение – он лично последует за сыном, чтобы узнать, чем же тот занимается. Остается ненужный и опасный свидетель – водитель. Но с ним он разберется позднее. Пусть сначала выполнит то, что обещал.

В тот день Дима, ничего не подозревая, снова поехал на квартиру к Саше, чтобы встретиться с мамой. Он не думал о том, что пренебрегает конспирацией, слишком много времени проводит вне особняка и совсем не общается с отцом. Ему казалось, что тот, увлеченный работой, ничего не замечает.

Он уже строил планы на будущее – мама в ближайшую неделю ляжет в дорогую клинику, где профессиональные врачи займутся ее здоровьем. Дима приложит все усилия, чтобы она вернулась к прежней жизни. А что будет потом... Он еще не имел об этом представления, однако знал – с отцом он больше не останется.

Люба была рада очередной встрече с сыном. Она чувствовала, что возрождается к жизни. Долгие годы Люба считала, что все для нее закончилось, она осталась совершенно одна и безвозвратно потеряла сына, которого любила больше всего на свете. Но теперь все изменилось! Мальчик снова с ней. И они будут вместе!

Саша поддерживал планы своего юного товарища, однако предупреждал его насчет осторожности.

– Твой папаша далеко не дурак, иначе бы не стал тем, кем является. У него все везде схвачено. Ты что, подашь на него в суд, потребуешь лишения родительских прав? Нет, Димыч, тут нужно действовать по-иному. Он боится огласки, так что тебе прямая дорога к газетчикам. Нужно найти таких, которые не зависят от Деканозова и не продадутся ему! Ты меня понял? А пока ты должен делать вид, что все в порядке.

– Я не могу, – честно признался Дима. – Не хочу больше видеть его, разговаривать с ним. Он ведь... Такой жестокий...

– Ага, убедился, что твой папаша на самом деле монстр? Конечно, это больно, я тебя понимаю, но что поделать, Диман, такова наша собачья жизнь.

Люба пыталась увещевать сына, она понимала – если ее бывший супруг обо всем узнает, то беды не миновать. Она когда-то обещала Константину, что не приблизится к Диме, но нарушила это обещание. Когда она попыталась встретиться с сыном после одного из светских мероприятий, подкараулив его на выходе, телохранители Деканозова жестоко избили ее и сказали, чтобы она никогда больше не смела приближаться к мальчику. Люба знала, каким беспощадным может быть Деканозов.

Дима и мать о чем-то беседовали, когда дверь в квартиру Саши внезапно распахнулась. На пороге возник облаченный в дорогое пальто, с белым шарфом на шее Константин Деканозов. Он в бешенстве взглянул на онемевшего Диму и замершую в ужасе Любу.

– Так, так, – сказал он. – Значит, вот с кем ты якшаешься, Дмитрий. Немедленно прочь из этого клоповника! Я разочаровался в тебе!

– Какое вы имеете право, это моя частная собственность, – начал было Саша, но дюжие телохранители, которые вошли вслед за хозяином, заставили его замолчать. Деканозов подошел к притихшей Любе.

– Это все ты, – прошипел он, – ты, старая маразматичка! Сделала моего сына калекой, а теперь мечтаешь отобрать его у меня. У нас все было так хорошо – без тебя! И вот ты возникла, как привидение! Забыла, что я велел тебе? Ты не имеешь права приближаться к нему! Он – только мой, усекла это?

– Оставь ее в покое! – закричал Дима. – Не трогай ее!

Деканозов, словно не слыша крики подростка, со всего размаха ударил женщину по лицу. Люба вскрикнула, у нее из глаз брызнули слезы, потекла кровь из рассеченной губы. Дима бросился на отца, вцепился ему в руку.

– Не смей ее бить, негодяй! – закричал он. – Как ты можешь!

Стряхнув мальчишку, Деканозов обратился к телохранителям:

– Увезти его в машину. Немедленно! В Константинове я поговорю с тобой, Дмитрий. А теперь вернемся к тебе...

Он обратился к бывшей жене, которая, прижав руки к кровоточащему лицу, сидела на полу. Деканозов схватил ее, как куклу, и заорал:

– Ты нарушила обещание, Люба, и должна понести за это наказание!

Деканозов вернулся в машину через полчаса. Тяжело дыша, он приказал телохранителям:

– Сделайте все, как я говорил. Быстро, чисто и без следов. А ты, – обратился он к Дмитрию, который пытался что-то сказать, – заткнись. Поехали, – бросил он шоферу.

Всю дорогу до особняка Деканозов молчал, уставившись в окно лимузина. Дима чувствовал, что для него рухнул весь мир. Он обрел мать и снова потерял ее. И виноват в этом его отец.

– Что ты сделал с ней и с Сашей? – спросил Дима, когда они въехали на территорию поместья. – Ты причинил им боль? Что ты приказал своим молодчикам?

Константин Константинович, повернувшись к сыну, ударил его, затем еще раз. И еще. Дима не мог поверить – отец поднял на него руку!

– Ты подвергаешься домашнему аресту. До конца недели, – злобно произнес Деканозов. – Тебе запрещено выходить из своей комнаты. Учти, я не шучу, Дмитрий. Ты попытался обмануть меня.

– Но ты сам обманывал меня, зачем сказал мне, что мама умерла? Как ты мог, я верил тебе...

Деканозов усмехнулся:

– Я имею на это право. Я твой отец. И запомни, у тебя не было матери и не будет. Эта старая алкоголичка не мать тебе.

– Что ты сделаешь с ней! – закричал Дима. – Ты не посмеешь причинить ей боль! Как же я ненавижу тебя!

Деканозов еще раз ударил сына, испытав при этом странное наслаждение. Мальчишка отбился от рук, его нужно привести в чувство. Жена и прислуга, которые поняли, что лучше всего не вмешиваться в конфликт отца и сына, попрятались по своим норам. Деканозов, схватив кресло, в котором сидел Дима, покатил его к комнате подростка, втолкнул внутрь, захлопнул дверь и повернул ключ на три оборота.

– Ты останешься здесь навсегда, – сказал он Диме. – И больше никакой матери!

Дима не мог поверить, что случившееся не сон. Но что же ему делать? Что предпримет отец? Он ведь готов на все, Дима это понял.

Деканозов, оставшись один в кабинете, ждал телохранителей. Те доложили, что выполнили все, как им было велено.

– Вот и отлично, – повеселел химический король. – А теперь займитесь шофером. Я не желаю, чтобы он болтал о том, что знает. Заставьте его замолчать.

Светлана Ухтомина в который раз перебрала в памяти те факты, которые стали ей известны за последние три дня.

Владимир Стаховский... Теперь она поняла все, ну или почти все. Ей помогли все разложить по полочкам картины покойного Бориса Куликова. Но если то, о чем она подозревает, правда, то разразится настоящий скандал.

Вернувшись из уральского городка, Светлана сразу же окунулась с головой в работу. Ее ждала очередная статья о Деканозове, эту тему она не могла оставить. Но дело Стаховского мешало ей сосредоточиться на чем-то другом.

Чтобы выяснить причину его убийства, она должна досконально разобраться в личности журналиста. И то, что она выяснила, совсем не радовало ее. Она понимала, что ни один человек не может полностью соответствовать тому образу, который создают из него окружающие. Но Владимир Стаховский...

Он не просто был замешан в деле об убийстве Оксаны Винокуровой, теперь Светлана знала, что именно он был убийцей девушки. Именно он замыслил хладнокровное преступление, которое и осуществил с двумя товарищами. Стаховскому удалось избежать наказания.

То, что Светлана узнала о нем, было страшно и мерзко. Он виновен по крайней мере в двух убийствах. Первой его жертвой стала Оксана. А второй – его друг, которого он обрек на смерть в горящем доме.

Она все время задавалась вопросом – почему Федор Таранцев погиб? Она не верила в версию о внезапном раскаянии с последующим самоубийством. Такие, как Федор, не плачут по своим жертвам.

Итак, что же произошло после убийства Оксаны? Перед тем как навсегда покинуть Усть-Кремчужный, Стаховский стал жертвой нападения, его жестоко избил Таранцев, избил так, что тому пришлось лечь в больницу с переломом челюсти. В тот же день Федор сгорел. Главного подозреваемого не стало. Стаховский же, воспользовавшись удобным моментом, покинул город.

Фотографии, они ключ ко всему. В Усть-Кремчужном Светлане удалось раздобыть старые, пожелтевшие школьные снимки, на которых были запечатлены трое друзей. Вот он, Федор Таранцев, вот его лучший друг Владимир Стаховский, вот и Кирилл Безбородько, сын могущественного директора аметистовой фабрики.

Надо же, а она знала Стаховского совершенно иным, как, впрочем, и вся страна. Конечно, годы меняют человека, но не до такой же степени.

Светлана вспомнила чью-то реплику, кажется, Григория Ивановича Ватутина, о том, что Стаховский и Таранцев были как братья, и не только, потому что являлись лучшими друзьями, а еще из-за того, что очень похожи друг на друга.

Оба темноволосые, высокие, с узкими лицами и широко расставленными глазами. Но на этом сходство и заканчивалось. Однако, не зная их и видя в первый раз, можно было даже принять одного за другого.

Именно этим, уверена Светлана, он и воспользовался. Он, Федор Таранцев. Стаховский увлекался физикой и математикой, не имел склонностей к литературе и иностранным языкам и вдруг поступил в престижный московский вуз. И на какой факультет – журналистики! Разве такое бывает?

Масса несоответствий... Понятно, почему Стаховский никогда не возвращался на малую родину, там его хорошо знали, как Таранцева. Одно дело – экран телевизора, другое – личное общение.

И тогда все сходится. Как она раньше не догадалась, все же так очевидно и просто!

Федор Таранцев не сгорел. Погиб Стаховский. А место Владимира занял его лучший друг и виновник гибели Оксаны Федор. Озарение пришло к Светлане внезапно. Все ведь твердили: Таранцев был слишком циничен, чтобы убить себя, да еще таким способом. Тело обгорело до такой степени, что опознать его было невозможно. Но кто еще мог погибнуть в доме, если не сам Федор?

Тот, кого он убил и чье место занял. Владимир Стаховский. Таранцев понимал – с минуты на минуту за ним придут, арестуют, предъявят ему обвинение, и начнется процесс. И он, по глупости, ревности или еще по каким-то причинам совершивший ужасное преступление, понесет за него заслуженное наказание. Но ему так не хочется оказаться на многие годы в тюрьме, а, возможно, и в камере смертников. Что же делать?

Выход был только один – бежать. Его поймают, если он скроется под своим собственным именем, а вот если он станет, например, Владимиром Стаховским... Тот заключил сделку с Генрихом Безбородько, который обещал Стаховскому покровительство, если все грехи свалят на него, Федора. Друзья предали Таранцева сразу, как только речь зашла об их шкурных интересах.

Стать Стаховским Федору было проще простого. Мать Владимира умерла. Никто не станет беспокоиться по поводу его внезапного отъезда.

Оставалось сделать так, чтобы все подумали, что погиб не Владимир, а Федор. Поэтому-то Таранцев и устроил пожар. Наверняка этому предшествовала драка в доме Федора, в которой Стаховский сломал Таранцеву челюсть. Это было тому на руку – Федор под именем Стаховского лег в больницу. Однако, до этого Федор одержал в драке верх над Владимиром, убил его и поджег собственный дом. Надо же, как он, наверное, потешался над следователем, когда Ватутин самолично брал у него показания по поводу его же гибели. Лицо убийцы все в бинтах, узнать в лже-Стаховском Таранцева было невозможно.

Потом, как подозревала Светлана, Таранцев, уверенный, что никто и никогда не разгадает его хитрого превращения в Стаховского, осмелел. Наверняка вначале ему было страшно, он опасался, что вот-вот заявится милиция и арестует его, обвинив уже в двух убийствах. Но этого не случилось. С каждым прожитым днем он убеждался в том, что его план удался. Федор Таранцев, жестокий убийца, мертв, а он, теперь уже Владимир Стаховский, имеет возможность начать новую жизнь.

Что он и сделал. Лже-Стаховский поступил на журналистское отделение МГУ. Скорее всего, «потерял» паспорт, чтобы потом иметь возможность получить новый – уже со своей собственной фотографией. Окончил вуз, начал делать карьеру.

Именно Федор Таранцев основал холдинг «ВластЪ», именно он женился на Кристине. И именно от него у таинственной незнакомки родился сын. Светлана была уверена, что не ошибается. Другой разгадки просто не может быть. Куликов и изображал Таранцева и Стаховского с двумя лицами из-за того, что они поменялись ролями. Он, как художник, догадался об этом, увидев Стаховского по телевизору. Все-таки взгляд профессионала-портретиста...

Но что теперь делать? Ухтомина пыталась вначале убедить себя, что ее версия, которая выглядела слишком смелой, не имеет ничего общего с действительностью. О, как бы ей хотелось, чтобы это было именно так! Потому что она не могла себе представить, что человек, который считался основателем современного российского телевидения, которого миллионы почитали как защитника свободы слова, разоблачающего преступников и защищающего угнетенных, на самом деле был не кем иным, как убийцей и насильником, скрывавшимся более тридцати лет от правосудия.

Чтобы убедиться в своей правоте, Светлана попросила одного из знакомых, хорошего компьютерщика, совместить юношеские фотографии Таранцева и поздние Стаховского. Результат был такой – это один и тот же человек, правда, постаревший на много лет. При помощи другой программы она попросила состарить изображение Таранцева на тридцать лет, и получила изображение Стаховского.

Чтобы никто не узнал его, он изменил кое-что в своей внешности – отпустил бородку, вставил контактные линзы, отказался от прежней прически. Он, Федор Таранцев, в течение десятилетий обманывал всех и вся, лгал всей стране, скрывая свою подлинную сущность.

Светлана, которая вначале воспринимала собственную теорию как бредовую, с каждой минутой убеждалась, что это и есть правда. После получения результатов компьютерного совмещения фотографий последние сомнения отпали. Но возник совершенно иной вопрос – имеет ли это отношение к его убийству? Если да, то каким же образом?

Стаховский, который сгорел летом 1972 года, никак не мог мстить своему убийце Таранцеву. У Владимира не было родственников, которые могли бы это сделать. А вот другое семейство, обуреваемое жаждой мести, не простило Стаховскому участия в изнасиловании и убийстве их дочери. Да, вина подлинного Стаховского была несомненна, но далеко не так тяжела, как вина Таранцева. И если бы Винокуровы вычислили, что убийца их дочери, которого они долгие годы считали мертвым, на самом деле уцелел, и, более того, наслаждается жизнью и богатством, то, скорее всего, они решились бы на убийство. Стаховский – Таранцев – должен умереть. Поэтому-то в его окружении и появился Вячеслав Винокуров, который исчез сразу же после взрыва самолета. Винокуровы, если они знали о метаморфозе, произошедшей с Таранцевым, никогда бы не рассказали Светлане всей правды. Тем самым они поставили бы себя под удар.

Поэтому и пришлось умереть недотепе Куликову. Он наверняка хотел продать им с Резниченко за пять тысяч долларов правду о Стаховском – точнее, о Таранцеве, но не успел, так как Вячеслав Винокуров, которого до сих пор ищет милиция, опередил их и сбросил свободного художника с седьмого этажа.

Теперь смерть Лизы Никитиной, любовницы Стаховского. Да нет же, не Стаховского, а Таранцева, хотя Светлана по привычке все еще называет Федора той фамилией, которую он украл у им же убитого друга. Возможно, что Лиза что-то знала. Более того, Стаховский мог рассказать ей все, или она сама случайно, как и Светлана, вычислила правду. Поэтому ей и пришлось умереть? Эта версия вполне жизнеспособна. Светлана представила, как младший Винокуров врывается в квартиру к Лизе, затаскивает ее в ванну, наносит в грудь несколько ударов кухонным ножом. Такой человек, безумный и зацикленный только на одном – извечной мести, вполне способен убить беззащитную женщину.

Такой способен и на большее – пронести в самолет кейс с бомбой, взвыв которой унес жизни не только Стаховского, но и множества ни в чем не повинных людей. Это так похоже на Винокуровых!

Светлана впервые за годы своей работы в журналистике не знала, как ей поступить. Немедленно опубликовать результаты расследования? Но это вызовет настоящую бурю, сначала ей никто не поверит, ее обвинят в том, что она пытается сделать деньги на смерти известного журналиста. Но она справится с этими обвинениями, она сможет доказать, что Стаховский и Таранцев – одно лицо.

А может, проще смолчать и оставить все, как есть? Но имеет ли она право закрыть глаза на вопиющие факты? Стаховский тридцать лет скрывался от правосудия, он заработал миллионы, стал правдолюбцем и успешным предпринимателем в медиабизнесе. Его разоблачение вызовет катастрофу. И ответственность за это придется нести именно ей, Светлане.

Готова ли она к таким испытаниям? Ухтомина не знала. Потому-то и решила обратиться за советом к единственному человеку, которому доверяла и мнение которого было ей небезразлично. К отцу.

Для разговора она выбрала воскресное утро. Погода стояла великолепная, за окном лучилось солнце и сверкал снег. Геннадий Петрович испек восхитительный пирог с вишней, аромат которого разносился по всей квартире. Светлана всегда советовалась с отцом по различным вопросам, да и он с радостью старался помочь дочери в разрешении ее проблем.

– Света, я вижу, что в последние дни тебя что-то гложет, – Геннадий Петрович начал первым разговор. Он поставил перед дочкой тарелочку с кусочком пирога, пододвинул ей чашку чаю. – И не говори, что я ошибаюсь. Многолетняя работа в качестве следователя научила распознавать, когда человек пытается что-то скрыть, а когда говорит правду. Или ты пока не хочешь рассказать мне обо всем?

Светлана, помешав ложечкой чай, ответила:

– Да нет же, папа, твой совет мне очень важен. Я не знаю, как поступить... ты всегда умел найти нужные слова, подсказать мне, что я должна делать, а чего нет. Ты ведь поможешь мне и в этот раз?

– Конечно, Света, – ответил Геннадий Петрович. – Ты же моя единственная дочь, мой ребенок, никого дороже у меня нет. Расскажи, в чем дело, и я постараюсь дать тебе совет...

Светлана начала свой рассказ. Иногда она прерывала его, закрывая глаза и пытаясь сосредоточиться. Надо же, как ей тяжело это дается! Но почему? Возможно, из-за того, что она испытывала к Стаховскому неоднозначные чувства. Юношеская влюбленность, восхищение и преклонение перед его талантом, бесконечное доверие... Получается, что он обманывал не только ее, он обманывал всех. Свою жену, своих зрителей, весь мир. И все для того, чтобы избежать наказания. А кто сказал, что за тридцать лет, которые Таранцев жил под именем Стаховского, он не совершил новых преступлений, новых убийств?

– ...И теперь я должна решить, как мне поступить. Должна ли я, как беспристрастный и объективный наблюдатель, каким и должен быть журналист, предать все факты огласке. Или, может, стоит смолчать? Кому принесет пользу разоблачение Стаховского? Это взорвет журналистское сообщество. Получается, что самый именитый его представитель, который, помимо всего прочего, известен и за рубежом, был убийцей и обманщиком. И Кристина, что будет с ней? Ей и так тяжело, а тут выясняется, что я, вместо того, чтобы помочь ей, усугубляю ее страдания. Я не знаю, папа, честное слово, не знаю...

Геннадий Петрович, который чрезвычайно внимательно слушал дочь, наконец произнес:

– Я понимаю твои сомнения, Света. Мне тоже нелегко – я уверен, что ты наверняка последуешь моему совету или учтешь его... Так что от меня зависит, станет ли всем известно о преступлении Стаховского или нет. Я же говорил тебе, что этот тип никогда мне не нравился. Он жонглировал словами, как циркач жонглирует мячиками. Истина стала для него источником дохода. Думаю, что он далеко не всегда разоблачал вопиющие факты, а лишь тогда, когда это согласовывалось с его собственными интересами. И наоборот, он скрывал и замалчивал преступления, если это было ему выгодно. Конечно же, мы не должны забывать, что он и сам преступник. А это и есть ключ к разгадке, это и есть ответ на твой вопрос, дочка. Бандит, как известно, должен сидеть в тюрьме, я придерживаюсь именно такого взгляда на вещи. Он убил двух человек, ты сумела доказать это. И я ни на секунду не сомневаюсь в том, что ты права. Ты сумеешь отстоять свою точку зрения. Многим, очень многим это не понравится, но правда никогда не нравится. Мне приходилось сталкиваться с этим, и не раз. Я поддержу тебя в любом твоем решении. Но я советую тебе предать все факты огласке. Потому что, если смолчишь, станешь соучастницей убийства той девушки, а также подлинного Стаховского. И бог знает какого еще количества жестоких преступлений. Так что напиши об этом статью. Жизнь научила меня ценить правду. Забвение ни к чему не приведет, забыть ничего нельзя, можно только обмануть себя, внушить, что ложь лучше правды, но это не так, Света, это не так...

Светлана понимала отца. Дело Стаховского навело его на грустные воспоминания – не раскрытая до сих пор смерть жены, ощущение собственного бессилия. Он приложил столько стараний, чтобы добиться истины, и ему в этом было отказано. Поэтому он поддерживает дочь.

Но, может быть, права Ватутина, которая сказала Светлане, что правда на самом деле самое опасное, что только есть на свете? Кому она нужна, что хорошего она принесет? Публикация статьи о преступлениях, совершенных Стаховским, окончательно уничтожит Кристину. Она и так тяжело пережила смерть мужа, а тут выяснится, что он вовсе не тот, за кого себя выдавал. Кристина имеет право первой узнать обо всем, что произошло. Поэтому следует прежде поговорить с ней. И она сделает это.

– Спасибо, папа, – сказала Светлана. – Ты убедил меня. Я и сама склоняюсь к тому, чтобы все обнародовать. Боюсь, что это может стоить мне карьеры и места в еженедельнике. Скорее всего, мне не простят того, что я вынесла сор из избы. Но я не хочу становиться соучастницей преступлений.

– Я всегда знал, что ты не бережешь себя, – посетовал Геннадий Петрович. – Мне, как разумному и любящему отцу, стоило, наверное, сказать, чтобы ты повременила с публикацией... Но что это даст? Истина и так спала в течение тридцати лет, настало время встретиться с ней лицом к лицу. Так что делай так, как считаешь нужным, и я во всем помогу тебе. Действуй, дочка!

Светлана, опьяненная неведомым ей ранее чувством и энтузиазмом, написала разоблачительную статью о Стаховском в течение одной ночи, практически без исправлений, только на секунду замирая, чтобы подобрать нужное слово. В ней она подробно рассказывала о своих приключениях в Усть-Кремчужном, о заговоре молчания, который царил в небольшом уральском городке. Она не подобрала названия, но сделает это в ближайшие дни. А сейчас ей необходимо повидать еще одного человека – Кристину. До тех пор, пока Стаховская не узнает до конца о жизни своего мужа, Светлана не предпримет никаких действий. Но как отреагирует вдова – неизвестно... Светлана попыталась представить себя на ее месте. Если бы ей сообщили, что вся ее жизнь была фикцией, что любимый человек на самом деле хладнокровный убийца, который жил по документам своего лучшего друга. Как бы она поступила? Дала бы разрешение на публикацию или приложила все усилия, чтобы воспрепятствовать этому? Светлана не могла ответить на этот вопрос...

Она явилась к Кристине, предупредив, что нужно поговорить. Ухтомина захватила с собой статью. Пусть Кристина ознакомится с ней. Вдова встретила ее приветливо.

– Я рада, что ты навестила меня, Света, – сказала она. – И по твоему лицу вижу, что в расследовании произошел прорыв. Я так этого жду! Ты же знаешь, каковы результаты комиссии, занимавшейся расследованием гибели Володи. Убийство раскрыть нельзя, оно, как и сотни подобных, уйдет в архив. А я хочу знать правду!

– Возможно, я смогу тебе помочь в этом, – сказала Ухтомина. – Я пока не знаю, кто виноват во взрыве самолета, но мне удалось установить кое-что иное. И это самым непосредственным образом связано с твоим мужем. Ты имеешь право знать правду. Скажу тебе сразу – я буду настаивать на том, чтобы эти факты были обнародованы. Я не смею просить тебя, чтобы материал вышел в еженедельнике или, тем более, по телевизионному каналу, принадлежавшим твоему мужу... В общем, сначала ознакомься с тем, что мне стало известно.

Она протянула Кристине тонкую папку, в которой было всего двадцать три листа с изложением событий в Усть-Кремчужном – в том числе и версия о том, как Таранцев стал Стаховским.

– Света, я благодарна тебе, но ты уже представляла мне одну статью, разве появились новые факты? – спросила Кристина. – И почему ты так смотришь на меня, в чем дело?

– Прочитай, так будет лучше. И мне кажется, ты должна сделать это в одиночестве. Когда примешь решение, сообщи мне.

Кристина непонимающе посмотрела на Ухтомину, затем произнесла:

– Ну что ж, я сделаю так, как ты хочешь. Завтра сообщу тебе о своем решении...

– Не думаю, что ты сумеешь принять его так быстро, – ответила Ухтомина. – По иронии судьбы, твой муж всегда ратовал за то, чтобы правда была предана огласке. И вот он сам оказался центральной фигурой расследования. Это правда о нем, нелицеприятная и ужасная.

– Ты меня пугаешь, – сказала Кристина. – Но как бы то ни было, я не заставлю тебя долго ждать.

Вернувшись в редакцию, Ухтомина поняла, что не может сосредоточиться на работе. Ей требовался отдых. Она уже была в машине на пути домой, как раздался звонок мобильного. Объявился Павел Резниченко.

– Света, приветствую вас, – сказал он. – Видите, я уже в Москве. Пришлось немного задержаться в Усть-Кремчужном, ведь у меня нет таких связей, как у вас. У меня нет отца, который имел бы, как ваш, отношение к прокуратуре. И я даже не знаю, кто он, так как ни разу в жизни его не видел. Не хотите ли встретиться?

– Нет, – устало ответила Ухтомина. У нее не было ни малейшего желания видеться с Резниченко. Он ей нравился, иногда она чувствовала к нему искреннюю симпатию, но сейчас у нее нет сил на общение.

Она пришла домой, отца не было. На кухне Светлана нашла его записку о том, что он отправился на дачу, проверить, все ли там в порядке. Это даже к лучшему. Она вошла в свою спальню, зашторила плотно окно и прилегла на диван. Веки налились тяжестью, Светлана заснула. Ее разбудил резкий телефонный звонок. Она подскочила как ошпаренная – ей привиделся кошмар, что-то страшное и непонятное. Светлана не могла вспомнить, что именно, кажется, она была одна в огромной пещере со сводчатым потолком, заполненной холодной водой. Одна, совершенно одна. И точно знала, что в воде обитает чудовище, которое хочет ее сожрать. Но это ведь только сон!

– Алло, – произнесла она. Никто не ответил. – Говорите, я вас слушаю!

Послышались короткие гудки. Буквально через секунду раздался новый звонок. Светлана сняла трубку – все тот же результат, кто-то упорно молчал. На третий раз, не выдержав, она закричала:

– Да кто вы такой, что вам от меня нужно!

– Света, – донесся до нее знакомый голос. – Это Кристина. Нам надо встретиться. Ты можешь приехать ко мне? Я прочитала твою статью...

Стаховская замолчала, Светлана тоже не знала, что сказать. Кристина добавила:

– Я жду тебя сегодня вечером. В любое время, я буду дома. Ты мне нужна.

Светлана взглянула на часы. У нее сначала создалось впечатление, что Кристина позвонила глубокой ночью, на самом деле нет и половины пятого. Она раскрыла шторы, за окном было темно. Вскоре появился Геннадий Петрович.

Ухтомина, собравшись, поехала к Стаховской. Что она решила? У Светланы ныло сердце в предчувствии чего-то отвратительного. Она же совсем не знает Кристину, если на то пошло. Молодая, уверенная в себе, получившая в наследство половину многомиллионного холдинга. И эта огромная империя держалась только благодаря безупречной репутации Стаховского. Еженедельник «В зеркале власти» пользовался огромной популярностью, а канал «Новое телевидение», основанный Владимиром, считали наиболее правдивым и объективным. Что станет с холдингом, если выяснится, что его отец-основатель преступник, более того, и не Владимир Стаховский вообще...

Едва Светлана вышла из лифта, как дверь квартиры Стаховских открылась. Такое впечатление, что Кристина ждала ее на пороге. Одетая в джинсы и черный облегающий свитер, она без тени улыбки произнесла:

– Спасибо, что приехала. Проходи!

Она вела себя так, как будто встречала лучшую подругу, которая пришла за тем, чтобы обменяться последними сплетнями. А ведь на самом-то деле на кону стояли целый медиахолдинг и будущее самой Кристины. Светлана раньше считала, что Стаховская обладает всеми качествами, чтобы возглавить дело после гибели мужа. Но станет ли это возможным после его разоблачения?

Кристина провела ее не в гостиную, а в просторный кабинет. Там Светлана еще ни разу не была. Круглая комната с большим столом, на котором возвышался суперсовременный компьютер. Масса книг, журналов на полках. На светлых стенах несколько копий известных фресок – Микеланджело, Рафаэль.

Кристина зажгла нижний свет, и комната погрузилась в полутьму. Усевшись в кресло около стола, она предложила Светлане опуститься на софу. Та последовала ее предложению. На столе журналистка заметила раскрытую папку. Это ее статья.

– Я прочитала все, что ты мне принесла сегодня утром, – сказала Кристина. Ее тон не внушал ничего хорошего. Светлана заметила, что она внутренне напряжена и собранна, как будто собирается вступить в смертельную схватку. – И я не верю тебе, – продолжала Стаховская. – Я пока не понимаю, на кого ты работаешь, но все, что описано в статье, не более чем ловкая манипуляция известными фактами. Ты причинила мне боль. Более того, ты оскорбила память Володи. Я думаю, ты не должна больше заниматься расследованием. Забудь, что я тебя об этом просила.

– Кристина, – произнесла Светлана. – У тебя нет причин упрекать меня во лжи. Я приложила к статье результаты экспертизы фотографий. Ты же видела снимок подлинного Владимира Стаховского, и это вовсе не твой муж. Нельзя отрицать очевидное.

Стаховская фыркнула:

– Именно моему мужу, которого ты обвиняешь в двух убийствах, ты обязана тем, чего достигла в этой жизни. Он взял тебя в собственный еженедельник «В зеркале власти», он протежировал твою карьеру. А все почему? Почему? Признайся, что ты, как и эта Лиза, спала с ним? Скажи мне правду!

Светлана спокойно ответила:

– Не понимаю, о чем ты говоришь, Кристина. Я вижу, как ты расстроена и разочарована, но это не повод, чтобы обвинять меня в связи с твоим мужем.

На самом деле Ухтомина вспомнила небольшой эпизод – но это было так давно! Всего один раз Стаховский попытался сблизиться с ней, но она сразу же отвергла его притязания. И попыталась обо всем забыть. Но ведь ничего и не было...

– Я не знаю, что мне думать, Света, – сказала Кристина. – Как бы то ни было, я не позволю тебе издеваться над памятью моего Володи. Ты поняла? Так что забудь об этой статье.

Кристина, взяв в руки папку, швырнула ее в мусорное ведро, стоявшее под столом.

– Зря ты это, – сказала Ухтомина. – Я все равно опубликую статью, Кристина. И у меня создалось впечатление, что ты поверила фактам, но почему-то не хочешь признать их.

– Даже если и так, – произнесла Кристина. – Я не хочу, чтобы кто-то копался в грязном белье Володи. Ни у кого нет на это права! То, что произошло тридцать лет назад, давно забыто.

– Забыта смерть девушки? И убийство подлинного Стаховского, которое совершил твой муж? Но где же тогда твои журналистские принципы, Кристина? Неужели ты способна закрыть глаза на правду только из-за того, что она тебя не устраивает? – Не строй из себя святую, – сказала с раздражением Стаховская. – Кому нужны эти разоблачения? Кто от них выиграет? Ты разрушишь все то, что Владимир так старательно создавал в течение стольких лет...

– Создавал под чужим именем, – произнесла Ухтомина. – Создавал, убив двух человек. Ты только что запретила мне публиковать статью. Это же цензура, Кристина, а Стаховский славился тем, что никогда не подвергал цензуре материал своих сотрудников.

– Понимай как хочешь, – отрезала вдова. – В его еженедельнике это не появится. Если же попробуешь опубликовать статью в другой газете, то тебе придется подать заявление об уходе. И учти, я подам в суд! И выиграю его!

– Это мы еще посмотрим, – ответила Светлана. – Думаю, что нам не о чем больше говорить.

– Я тоже такого мнения, – заявила Кристина. – Ты знаешь, где дверь, Света, так что закрой ее плотно, когда будешь уходить. Прощай!

Светлана покинула квартиру Стаховской. Она предполагала, что реакция вдовы будет отрицательной, но что Кристина начнет ей угрожать... Поразмыслив, Светлана поняла, чем объясняется поведение Стаховской. Если та хочет возглавить холдинг «ВластЪ», то ей необходимо блюсти безупречную репутацию Владимира. А скандал, причем такой страшный, может свести на нет все ее попытки. Там, где начинаются большие деньги, заканчивается правда. Кроме того, завещание может потерять силу, ведь «Стаховский» таковым не являлся.

Значит, она будет уволена, если попробует опубликовать статью. Ну что же, это мы еще посмотрим. Светлана испытывала охотничий азарт. Она не позволит Кристине победить. Ухтомина ничего не имела против Стаховской, но ее поведение было возмутительным. Впрочем, если бы Светлана наследовала половину медиаимперии Стаховского, еще неизвестно, как повела бы себя она сама? Ухтомина не стала бы клясться, что решилась бы предать факты огласке.

– Павел, вы все еще горите желанием встретиться со мной? – Она позвонила на мобильный Резниченко.

– Конечно, а вы что, передумали? – спросил тот. – И чем объясняется такая милость?

– Мне нужно рассказать вам одну занимательную историю, – ответила Светлана. – Где мы можем встретиться? Желательно без лишних свидетелей...

– О, вы и на такое готовы, – многозначительно произнес Резниченко. – Тогда предлагаю вам посетить мою берлогу. Там нас никто не побеспокоит. Я заеду за вами через час, хорошо?

Светлана распечатала еще один экземпляр статьи. Желтая газета «Столичный курьер», в которой работал Резниченко, была далеко не «В зеркале власти», но у нее было одно преимущество – ее читали десятки миллионов. Публикация в «Столичном курьере» вызовет несомненный гнев Стаховской, но что поделаешь. Когда история Таранцева, выдававшего себя за Стаховского, будет предана огласке, время уже не повернешь вспять. Светлана не испытывала чувства ненависти к Кристине, но диктату не могла подчиниться. Самолюбие не позволяло.

Она вспомнила о безумной подписке, которую дала семейству Винокуровых. Кажется, в случае, если она напечатает статью в другой газете, ее ждет смерть. Ну об этом можно забыть, Винокуровы ничего ей не сделают – они в далеком Усть-Кремчужном, а она в Москве. Правда, Стаховского кто-то убил...

– Добрый день, – приветствовал хозяев квартиры Резниченко. Геннадий Петрович с неодобрением окинул взглядом журналиста. Понятное дело, он мечтал о другой партии для своей дочери. – Вы хотите рассказать мне нечто сенсационное, как я понял? О чем речь?

– О Владимире Стаховском, – сказала Светлана. – Но давайте сначала приедем в вашу, как вы выражаетесь, берлогу.

Резниченко жил в захламленной двухкомнатной квартире. Осмотрев ее, Светлана поняла, чего здесь не хватает, – женской руки. Освободив место за кухонным столом и предложив Светлане кофе, от которого та отказалась, журналист углубился в чтение статьи.

Он проглотил ее за двадцать минут. Подняв глаза на Светлану, Павел произнес:

– Убойный материла! И как я сам до этого не допер. Истина же лежала на поверхности... Таранцев занял место Стаховского, как это просто! Вот это настоящая бомба, а то меня редактор уже достал – требует не просто рассказа о смерти Куликова – кому это интересно! – а чего-то сногсшибательного. И тут появляетесь вы, фея грез, и преподносите мне сенсацию века! Нет, тысячелетия! Стаховский, наш будда от журналистики, на самом деле не Стаховский, а убийца двух человек!

Павел продолжал восторгаться успехами Светланы, а та думала, правильно ли она поступает. Но другого пути нет, она сделала первый шаг. Так что все равно – она ничего уже не может изменить.

– Значит, Паша, вы восторгаетесь моей статьей, – заметила она. – Вот и великолепно. Я хочу опубликовать ее.

– Это шанс всей моей жизни, – простонал Резниченко. – Если бы вы знали, Света, как давно я мечтал о чем-то подобном! Невероятно, как я мог пройти рядом с сенсацией и не заметить ее. Ну у вас и нюх, прямо как у ищейки.

– Воспринимаю это в качестве комплимента, – сказала Ухтомина. – И мне нужна ваша помощь, Павел.

– Какая именно? – встрепенулся тот. – Если вы предлагаете мне стать соавтором, то я согласен! Но подозреваю, что вы будете просить меня о чем-то ином. Я ведь не ошибся?

– Мне все равно, – произнесла Светлана. – Вы принимали в этом расследовании такое же участие, как и я. Именно вы натолкнули меня на мысль приехать в Усть-Кремчужный. И если бы не вы, то я никогда бы не выяснила, кем же на самом деле является наш благородный Владимир Сергеевич Стаховский, он же Федор Кузьмич Таранцев. Так что, если хотите увидеть свое имя рядом с моим под этой статьей, я не имею ничего против.

Резниченко восторженно воскликнул:

– Света, да вы просто чудо! Конечно, я не откажусь. Но я понимаю, что мое соавторство цена за что-то? Ведь это так? Вряд ли кто-то, напавший на след такого сенсационного материала, стал бы добровольно брать в соавторы другого журналиста. Безусловно, я во многом оказал вам помощь, но именно вы, а не я додумались до такого!

Светлана ответила:

– В проницательности вам тоже не откажешь, Паша. Вы поможете опубликовать эту статью в «Столичном курьере»?..

Павел удивленно воззрился на нее:

– Но почему? Чем вас не устраивает маститый еженедельник «В зеркале власти»? Я работаю в желтом листке только по необходимости, сам бы я с большим удовольствием перешел в другую газету. Деньги мне платят неплохие, но престиж, репутация, имя...

– Кристина Стаховская и слышать не хочет о публикации этой статьи в еженедельнике «В зеркале власти», – сказала Светлана. – Я предупреждаю вас честно, мне кажется, что вдова готова ступить на тропу войны. За ней стоят интересы могущественных инвесторов. Да и еще эта неопределенность с другим совладельцем холдинга, таинственным отпрыском Стаховского... Она будет сопротивляться всеми доступными средствами. Поэтому я и прошу у вас помощи. Мне нужно согласие вашего редактора, чтобы этот материал появился как можно быстрее. И пусть это будет «Столичный курьер», какая разница!

Резниченко кисло сказал:

– Ах, вот оно что, Света! А я-то, наивный, думал, что вы снизошли до меня, признали мои заслуги и вообще я могу рассчитывать на что-то больше... А вам всего лишь навсего требуется возможность опубликовать статью. Если под ней будет и мое имя, то редакция сразу же согласится дать ее в печать. Тонкий расчет, не так ли?

– Что-то наподобие того, – согласилась Светлана. – Но вы не принимайте это так близко к сердцу, дорогой друг. Паша, у вас впереди годы счастливой карьеры! Так что какая разница, кто кого использует. Вы поможете мне с публикацией, а я соглашусь с вашим соавторством. И мы квиты.

– Хорошо, – проворчал Резниченко, однако Светлана заметила, что он вполне доволен таким исходом дела. – Но редакции потребуются доказательства. Совмещение фотографий – не бог весть что. Вы говорите, что Стаховская настроена воинственно?

– О да! Она пригрозила мне увольнением и судом. Так что мне вскоре придется искать новое место.

Павел присвистнул:

– И вы, несмотря на это, готовы идти дальше? Я бы так не смог. Вот они, воинственные амазонки журналистики! Света, я вами восхищен! Забудьте все, что я наговорил вам! Я сейчас же свяжусь с редактором. Нам давно требовалось нечто эпохальное. А разоблачение Стаховского – что может быть круче! Но обещайте мне: когда начнется скандал, я не окажусь в стороне! Думаю, наша газета сможет предложить вам помощь. И даже место. Заполучить Светлану Ухтомину, это же так престижно! И мы еще померяемся силами с Кристиной!

Он тут же позвонил в редакцию и таинственным тоном сообщил, что у него есть репортаж, который вызовет цунами в журналистских кругах. Светлана, слушая разговор одним ухом, думала, что не зря обратилась к Павлу. И вообще, она вдруг заметила, что раздражение и неприязнь, которые он вызывал у нее прежде, испарились.

– Мне велено как можно быстрее предоставить материал, – положив трубку, оповестил Светлану Резниченко. – Что я и сделаю. Но вначале мы отметим наш успех.

– Не рановато ли? – задала вопрос Светлана. – Еще ничего не вышло, статья никем не прочитана, а вы уже празднуете победу.

Резниченко, делая кофе, ответил:

– Я знаю, что имя Светланы Ухтоминой означает успех. Все, за что вы беретесь, приносит дивиденды. И вы не пеняйте на меня, если я тоже хочу немного с этого получить. Урвать хотя бы лучик вашей славы.

Он поставил перед Светланой кружку с кофе. Словно случайно, его рука легла на ее ладонь. Всего на секунду. Светлана не отдернула руку, как сделала бы это двумя неделями раньше. Резниченко продолжал:

– Меня давно занимала психология личностей, которые нацелены на успех. И вы одна их них. Вы ведь недаром похожи в чем-то на Стаховского, то бишь Федю Таранцева. Готовы заплатить любую цену, лишь бы пробиться наверх. И у вас это получается, Света! Скажу вам откровенно – я сам готов черту душу продать, лишь бы стать таким же, как вы, известным. Но кому я нужен... Вот и занялся с горя расследованием гибели Стаховского. Не надеялся, что смогу напасть на нечто эпатажное. И если бы не вы, то так и прошел бы мимо...

Он говорил и говорил, и вот его рука снова как бы невзначай коснулась Светланиной. Ухтомина произнесла:

– Кажется, мы слишком долго болтаем и теряем драгоценное время, Паша. Вы же обещали завезти статью в редакцию.

– Да, я лечу, – сказал он. – Но прошу вас об одном – пообещайте мне, что мы сегодня еще увидимся! Я хочу, Света... В общем, не имеете ли вы ничего против, если мы с вами выберемся куда-нибудь? В клуб или ресторан, например...

– Согласна, – произнесла Ухтомина. – Но для этого вы должны принести мне благую весть. Понимаете, Паша, мне нужна эта статья. Она для меня все...

– Но почему? – спросил тот. – У вас что, личные счеты с Владимиром Стаховским? Или хотите позлить Кристину?

Светлана покачала головой:

– О нет, я приняла решение, и не в моих принципах отступать от задуманного. Когда все уладите, позвоните мне, я буду ждать.

Он позвонил двумя часами позже и произнес, задыхаясь от восторга:

– Все улажено! Главный хочет видеть вас у себя завтра утром. Сказал, чтобы мы молчали, как партизаны, никто не должен знать, что статья выйдет через два или три дня.

– Очень хорошо, – произнесла Светлана. Ну что же, вот и все. Она добилась того, чего хотела, а что последует за этим...

– А как же ваше обещание? – спросил Павел. – Вы же не шутили, когда соглашались уделить мне сегодня время и немного развлечься?

– Мне нужен час, – ответила Ухтомина. – И подавайте карету...

Когда ровно час спустя Павел заехал за ней, то, увидев Светлану, так и остался стоять на пороге, раскрыв от изумления рот.

– Вы прелестны, – пролепетал он наконец. – Ангел, само совершенство, богиня...

Ухтомина не любила вечеринки и тусовки, однако иногда, очень редко, это доставляло ей удовольствие. Немного косметики, короткое черное платье и золотая цепочка, но этого хватило, чтобы она преобразилась. Светлана знала, что умеет оказывать на мужчин магическое воздействие. Их манит не только ее имя, но и красота.

Последний штрих – занятный браслет, белое золото с серебряными слониками, висящими на цепочках, тридцать штук, который отец когда-то преподнес маме. Глазки слоников сделаны из крохотных шлифованных самоцветов, у каждого слоника свой камень. Геннадий Петрович, перед тем как попрощаться с дочерью, сказал ей:

– Света, будь с ним осторожна. Я имею в виду этого хлыща. Он мне не нравится... Но я понимаю, что ты давно не школьница, у тебя своя жизнь. Всего хорошего!

Светлана знала: отец никак не может смириться с тем, что она рано или поздно расстанется с ним и начнет собственную жизнь. Она понимала, что ему нужна, но не жертвовать же ради этого собственной молодостью. С другой стороны, он сам так и поступил, когда оказался один с тремя маленькими детьми на руках после трагической смерти жены. Светлана ни за что не оставит отца одного, но и не откажется ради него от личной жизни.

– Все будет в полном порядке. – Она поцеловала Геннадия Петровича в щеку. – И не волнуйся, если я задержусь. Не жди меня, ложись спать.

– Ты же знаешь, что у меня все равно бессонница, – со вздохом сказал Ухтомин. – Но есть три стопки газет и журналов, так что будет, чем заняться. И Света, дочка... Ты же понимаешь, как ты дорога мне. Обещай, что все будет в порядке!

– Обещаю, – ответила Светлана.

Вечер с Резниченко превзошел все ее ожидания. Он пригласил Ухтомину в закрытый клуб, где она еще ни разу не была. Когда она удивленно спросила, увидев, что Павла приветствуют, как завсегдатая, часто ли он здесь бывает, тот неопределенно ответил:

– Иногда мне хочется расслабиться...

Судя по тому, с каким фривольным весельем обращались к нему некоторые из дам в клубе, Светлана ревниво отметила, что расслабляется Павел зачастую и в их обществе, но почему она на это так реагирует, как будто... Как будто неравнодушна к Резниченко.

– За наш успех, Света, – провозгласил он, когда им принесли шампанское. – Я ведь думаю, что ты... ты ничего не имеешь против, если мы отметим публикацию. И давай наконец-то будем говорить друг другу «ты», а то как-то странно получается...

Резниченко великолепно танцевал, и Светлана, которая давно не выходила в свет, получила колоссальное удовольствие. Она чувствовала, что несколько раз его рука соскользнула чуть ниже, чем следовало, но делала вид, что не замечает этого.

Когда настала пора медленных танцев и в клубе замерцали темно-фиолетовые и рубиновые блики, Павел поцеловал Светлану. Она ответила на поцелуй.

– Света, – прошептал он. – Я без ума от тебя... ты именно та, кого я искал. Поехали ко мне...

Светлана пришла домой утром. Прошла ночь, полная небывалой страсти. С Павлом она рассталась у подъезда. Он нежно поцеловал ее и произнес:

– Я буду тебя ждать. Сегодня в десять у главного.

– Тебе лучше со мной не подниматься, мой отец немного старомоден и никак не может смириться с тем, что мне уже тридцать. Я для него маленькая девочка, которую нужно защищать и оберегать. Он настроен враждебно ко всем моим кавалерам, так было всегда. Пару раз мне делали предложение, и я отказывала женихам, как теперь понимаю, под нажимом отца. Мне не хочется его опять провоцировать. – Если он думает, что заставит меня отказаться от тебя, то ошибается, – произнес Павел, и Светлана уловила в его тоне жесткие нотки. – Я могу его понять. Он тебя любит. Но и я тоже...

Геннадий Петрович встретил дочь на кухне, где он сидел с ворохом газет и журналов. Судя по всему, он так и не ложился спать. Перед ним стоял кофейник.

– Привет, папа, – произнесла Света. – Как дела?

Ухтомин ответил со скорбным видом:

– Надеюсь, что у тебя все в порядке, дочка. Я жду тебя уже четырнадцать часов и двадцать семь минут. Ты могла бы позвонить и предупредить, что задержишься. А то мне в голову лезут страшные мысли, я все вспоминаю тот день, когда... Когда мне позвонили и сообщили, что Таня умерла.

– Папочка, все в порядке, – виновато сказала Светлана. – Прости меня, что не подумала о тебе.

– Понимаю, ты увлеклась, – сказал Геннадий Петрович. – Этот журналист тебе нравится, я же вижу. А мне он напоминает одного из аферистов, чье дело мне пришлось когда-то вести. Он обольщал всех и вся, втирался в доверие, а потом заставлял глупых бухгалтерш открывать для него сейфы. Ему дали четырнадцать лет... А такой же был, слащавый и обходительный.

Светлана решила не обращать внимания на слова отца. Она уже привыкла к его брюзжанию. Приняв душ и переодевшись, она появилась на кухне. Чашка черного кофе, яблоко – этого хватит, чтобы быть в тонусе.

– Ты куда? – спросил Геннадий Петрович. – Опять на встречу с этим мерзавцем? Учти, я записал номер его машины и проверю, что он собой представляет.

– Папа, – произнесла Светлана. – Давай прекратим эту сцену. Я уже давно совершеннолетняя. Более того, было бы странно, если бы я сидела все время дома и ни с кем не встречалась. Но сейчас я отправляюсь на важное деловое рандеву. Возможно, самое важное за всю мою журналистскую карьеру. Если что, позвоню тебе.

Иногда Геннадий Петрович становился невыносимым. Светлана часто думала, что если так пойдет и дальше, то она останется старой девой. Отца бы это вполне устроило...

Главный редактор «Столичного курьера» принял ее с распростертыми объятиями. У него в кабинете находилось еще несколько человек, в том числе и Павел. Светлана шапочно знала всех, они – звезды «Столичного курьера», одновременно занимающие ответственные посты в редакционной иерархии.

– Светлана Геннадьевна, статья, которую мы получили от вас через Павла, просто атомная бомба, – сказал главный редактор. – Поэтому мы и собрались, так сказать, на экстренное совещание. Только мы, шесть человек, знаем содержание статьи. Но уверяю вас, и мне не хочется оскорбить никого из присутствующих, в течение двух дней о ней будет говорить вся Москва. Даже у стен есть уши. Поэтому чем быстрее мы примем решение, тем лучше. Итак, у кого есть какие предложения?

Светлане задали несколько вопросов, попросили изменить кое-что в тексте, затем было принято единодушное решение – немедленно печатать.

– Мы понимаем, какие последствия будет иметь эта публикация, – сказал один из заместителей редактора, маститый журналист. – Но, Света, лично я вам завидую. Сам знал Стаховского, очень хорошо знал, но никогда бы не подумал, что он... Что фактически это не он!

– Статья выйдет послезавтра, – заявил главный редактор. – Она большая, но нет смысла давать ее в двух и тем более в трех номерах, такой взрывоопасный материал следует выбросить весь целиком. Поэтому мы посвящаем этой теме весь номер. Только Стаховскому и его прошлому! Нам нужно обсудить формат специального выпуска. Например, фотографии...

Потом речь зашла о том, какова будет реакция Кристины Стаховской.

– То, что она станет бороться, и ежу понятно, – подал голос Резниченко. – Но мы ведь к этому готовы?

– В принципе, да, – ответил главный редактор. – На нашу газету подают в суд в среднем раз в неделю, в последний год даже чаще. Но и читает нас вся страна. Светлана Геннадьевна, Павел обмолвился, что Стаховская угрожала вам. В том числе и потерей места в своем еженедельнике. Если эти угрозы станут реальностью, а я думаю, что рано или поздно это случится, то мы к вашим услугам. Всегда готовы предоставить вам работу, причем не рядового журналиста, вы можете занять недавно освободившееся место заместителя главного редактора и ответственного за политические сенсации. Мы будем рады опубликовать разоблачения махинаций Константина Деканозова.

– Я подумаю, – ответила Светлана. – Во всяком случае, спасибо за приглашение влиться в ваш коллектив. И если Стаховская сдержит свое слово, то мне в самом деле понадобится поддержка.

Совещание, продлившееся три часа, подошло к завершению. Павел, украдкой поцеловав Светлану, когда они очутились в пустынном коридоре, произнес:

– Я любовался тобой каждую секунду, Света. Ты держалась потрясающе. Я ведь давно знал, что главный по тебе сохнет, ему нужны такие кадры. Как насчет сегодняшнего вечера?

День пролетел незаметно. Светлана чувствовала, что гроза грядет. Поэтому, когда назавтра открыла «Столичный курьер», поняла: началось!

Специальный выпуск, на обложке которого было изображено фото Стаховского и юного Феди Таранцева, был озаглавлен аршинными буквами кровавого цвета: «Доктор Джекилл и мистер Хайд. Двойная жизнь Владимира Стаховского (он же Федор Таранцев)». Ниже шла другая строка: «Известный журналист, ставший жертвой заказного убийства в конце прошлого года, и сам причастен к двум убийствам».

Пятнадцать страниц ее статьи, которой в газете придумали броское название «Медиаоборотень», еще семь страниц комментариев и доказательств. Геннадий Петрович, внимательно изучив выпуск, сказал:

– Света, это, без сомнения, твоя лучшая публикация. Но почему тут стоит в соавторах этот сморчок Резниченко? Он-то какое имеет ко всему отношение?

В Интернете новость о том, что Владимир Стаховский на самом деле является Федором Таранцевым, побила все рейтинги. На второй план отошли сообщения о землетрясении в Корее и катастрофе лайнера над Панамой, никого не занимали аферы бывшего вице-премьера и сексуальные оргии нигерийского экс-посла в Париже. Разоблачение Стаховского-Таранцева, убийство Оксаны Винокуровой и подлинного Владимира Стаховского – вот что занимало всех.

– Я отключил телефоны, как домашний, так и твой мобильный, – сказал Геннадий Петрович. – И вообще, нам стоило бы уехать на какое-то время на дачу, что ли. А то представляю, что сейчас начнется, Света. Боюсь, что у нас наступают жуткие времена...

К Светлане примчался Резниченко, который доложил:

– Творится что-то неимоверное! Я слышал, что Стаховская уже уволила тебя, а ее адвокаты готовят процесс против «Столичного курьера» и намерены требовать компенсацию с шестью нулями. Света, мы с тобой попали в самую точку!

– Это Светлана попала в самую точку, – произнес Геннадий Петрович. – И вообще, молодой человек, на улице грязно, нужно обувь снимать, когда входите в чужую квартиру...

Слухи подтвердились – следующим днем Светлана получила официальное уведомление о том, что редакция еженедельника досрочно разрывает с ней контракт. Ей позвонил ее хороший друг, главный редактор.

– Света, понимаешь, я не мог воспротивиться приказам Кристины. Она прямо как с цепи сорвалась, явилась вся в бордовых пятнах, кричала, закатила истерику. Она велела избавиться от тебя любым способом. Извини...

– Я понимаю, – сказала Ухтомина. – Ты не мог рисковать своим местом, поэтому на улицу выбросили меня. Она подала в суд? Но и я не останусь в долгу, если уйду, то только по собственному желанию. Я потребую моего восстановления и отмены решения о незаконном увольнении...

– Света, тебе не стоит идти против Стаховской, – посоветовал ей главный редактор еженедельника «В зеркале власти». – Ты должна была посоветоваться со мной, прежде чем идти в «Столичный курьер». У Кристины есть вполне законное основание уволить тебя, ты опубликовала статью под своим именем в чужом издании, а это запрещено.

На Светлану обрушился водопад телефонных звонков, в дверь квартиры трезвонили без перерыва. Поэтому она приняла решение последовать совету отца и скрыться из города. Тот сказал, скрипя зубами:

– Езжай на дачу, и пусть рядом с тобой будет этот Паша. По крайней мере, сможет тебя защитить, если что. А то сегодня уже в двадцать пятый раз звонил очередной психопат и обещал сделать с тобой то же, что Стаховский сделал с Оксаной Винокуровой. И не возражай, я не поеду! Кто-то должен остаться в квартире, иначе ее или разворуют, или подожгут, или и то и другое вместе.

Последний звонок, до того, как Ухтомина, прибыв на дачу, отключила телефон, был от Кристины. Стаховская произнесла зловещим тоном:

– Света, ты выпустила из бутылки джинна, загнать которого обратно уже невозможно. Ты первой начала войну. Так что извини, но у меня нет другого выхода, как принять твой вызов. Мои адвокаты предпринимают необходимые действия. Мне очень жаль...

– Мне тоже жаль, Кристина, – ответила Ухтомина. – Но не думай, что я остановлю расследование гибели твоего мужа. Я выясню, кто стоит за всем этим.

– Делай что хочешь! – крикнула Стаховская.

Дима Деканозов в который раз дернул ручку двери и убедился, что находится взаперти. Отец не выпускал его на волю уже неделю. Дима не знал, что произошло с Сашей и мамой, как они там...

Отец почти не разговаривал с ним, Дима и сам не испытывал ни малейшего желания вести беседу. Ему хотелось одного – покинуть Константиново как можно скорее. Но что может сделать он, прикованный к инвалидной коляске? Его охраняют двое телохранителей отца, которые получили от него четкие указания удержать подростка на территории поместья любыми способами – как законными, так и незаконными. Один из телохранителей, ставя перед Димой поднос с едой, сказал:

– Попробуешь сопротивляться или сбежать, мы имеем приказ твоего отца стрелять на поражение.

Дима знал, что эти слова – сущая правда. Отец... Как Дима мог столько лет верить ему... Но самое страшное, что он до сих пор не мог отделаться от ощущения, что любит отца. Как быть?

На восьмые сутки его заточение внезапно закончилось. Отец неожиданно появился в комнате сына. Он лучился от радости, как будто только что заключил сделку века.

– Ну что, Дмитрий, ты одумался? – спросил он. – Учти, я спрашиваю тебя последний раз. Если ты и сейчас будешь упорствовать, то останешься в своей комнате до конца жизни. Думаешь, я не в состоянии это сделать?

Дима уже не знал, на что способен его отец, а на что нет. Он принял решение любыми путями искать компромисса, чтобы вырваться из заточения. Ему нужно помочь маме и Саше, которые были заложниками отца.

– Папа, извини меня, – пролепетал он, стараясь придать голосу плаксивые нотки. – Я так раскаиваюсь... Я знаю, что ты заботишься о моем благе, делаешь все ради меня. Но эта новость о том, что у меня есть мама, стала для меня полной неожиданностью. Я только хотел увидеть женщину, которая родила меня...

Деканозов, испытывавший небывалую эйфорию после того, как прочитал статью в «Столичном курьере», где разоблачалось прошлое Владимира Стаховского, подошел к мальчику и произнес:

– Убедился, что эта баба тебя не заслуживает? Она старая алкоголичка, давно променяла родного сына на бутылку сивухи. Ты ей не нужен. У тебя же есть все, все, Дима! Посмотри вокруг – это поместье, целый концерн, в который входит сто восемьдесят два предприятия в России и за рубежом, мои деньги – все станет когда-нибудь твоим! А ты был готов променять это на жалкую особу, которая родила тебя и сделала калекой? Ответь мне!

Деканозов тряхнул подростка за плечи. Дима, смотря отцу в глаза кристально честным взглядом, ответил:

– Нет, папа, я хочу быть только с тобой. Она мне не нужна!

Он и сам поразился, как складно у него вышло. Дима понимал, что нужно убедить отца, а для этого придется врать без запинки. Отец должен поверить ему и выпустить его из комнаты.

– Ну вот видишь, какой ты молодец, – произнес Константин Константинович и потрепал, как в былые времена, сына по волосам. – Я рад, что ты внял доводам разума, Дима. Скажу честно, я уже начал беспокоиться. Думал, может, тебя стоит отдать в закрытый интернат где-нибудь в Швейцарии или в специализированную клинику в Аргентине. Чтобы и тебе было лучше, и мне спокойнее. Но ты умный мальчик, мне такой сын и требуется.

– Папа, – произнес как можно равнодушнее Дима, – а что с той женщиной?.. С Любовью Деканозовой, твоей бывшей женой и моей матерью?..

– Она отправилась туда, где ей самое место, – сказал Деканозов. – Несмотря на то, что только она виновата в трагедии, которая произошла с тобой, я простил ее. Люба теперь в одном учреждении, где занимаются такими, как она, жалкими, чокнутыми и слабовольными отщепенцами, оказавшимися во власти наркотиков или водки. Мне это обошлось в кругленькую сумму, но я не хочу, чтобы эта тетеха досаждала мне и тем более тебе.

Деканозов не стал рассказывать сыну, что на самом деле ему удалось пристроить экс-супругу в элитарный сумасшедший дом, причем он отдал распоряжение не церемониться с ней и применять самые сильные лекарства. Он надеялся, что через полгода Люба больше никогда не вспомнит о сыне, а через год забудет и собственное имя. Убивать ее было бы опасно, тогда бы у него исчез инструмент воздействия на Дмитрия, если он снова надумает взбрыкнуть. А пока Люба в его полной власти, мальчишке придется выполнять все, что отец прикажет.

Дима ему нужен! Пускай он калека, но, в конце концов, президент США Франклин Рузвельт тоже был прикован к инвалидному креслу, что не помешало ему четырежды занимать этот высокий пост, вывести страну из кризиса и принять участие в низвержении нацистской диктатуры. И его сын сможет стать великим! У него есть все задатки, чтобы не только успешно руководить «Парацельсом», когда отцу придется уйти в небытие, но и увеличить влияние и прибыли концерна во много раз.

Дима еще сентиментален и наивен, как все подростки, его нужно ограждать от тлетворного влияния. В том числе и от влияния собственной матери. Забвение – вот что должно принести пользу! Когда Дима забудет мать, а это произойдет скоро, то Деканозов сам возьмется за воспитание сына, начнет посвящать его в дела концерна и раскроет секреты большого бизнеса.

– Ты хочешь с ней увидеться? – спросил Деканозов.

Дима ответил:

– Нет, папа. Я понял, что ошибался. Ты был вынужден ради моего же блага обманывать меня... У меня нет ни малейшего желания видеть ее...

– Вот и хорошо, – сказал Деканозов. – Я вижу, что ты о многом успел поразмыслить, пока находился в своей комнате. Я позволяю тебе покинуть ее. Пошли к столу, мы поужинаем втроем – ты, я и Анжелика.

Дима понял, что ему нужно выдержать это испытание. Отец пока не до конца верит во внезапное изменение настроения сына, это вполне естественно. Потребуется время, которого у Димы почти нет. Мама наверняка в опасности, Саша тоже.

– Ты временно не сможешь выезжать из Константинова, но это не продлится долго, всего пару месяцев, так сказать, реабилитационный период, – заверил его Константин Константинович. – А потом все будет, как прежде. У тебя даже появится больше свободы, но ты должен ее заслужить, Дима.

Дима знал – как прежде, уже ничего не будет. Однако он с улыбкой принял участие в разговоре и любезно поболтал с Анжеликой. Мачеха пригодится ему, она должна быть на его стороне. Он вырвется на свободу, и Анжелика, сама того не подозревая, поможет ему в этом.

Ночью в постели Анжелика, обнимая Деканозова, призналась:

– А он изменился, стал рассудительным и таким милашкой. Но Костя, может быть, нам стоит завести ребеночка...

– Нет, – отрезал Деканозов. – Никого заводить мы не будем, надеюсь, тебе понятно?

Анжелика вздохнула. Ну что ж, нет так нет. Может быть, когда-нибудь Костя передумает и все наладится.

В течение недели все оставалось без изменений – Диме было запрещено покидать территорию Константинова и выезжать куда бы то ни было. Деканозов поразился поведению сына. Надо же, он в самом деле изменился. И это, по всей видимости, не игра. Подросток действительно раскаялся. А раз так, то он имеет право на небольшое поощрение. Поэтому отец милостиво сообщил Диме:

– С сегодняшнего дня ты можешь покидать поместье, но исключительно в сопровождении телохранителей – или меня самого. И не думай, что тебе удастся снова встретиться с этой бродяжкой, которая имеет несчастье быть твоей матерью, или с инвалидом, которого ты считал своим другом. Все это осталось в далеком прошлом. Ты меня понял, Дима?

– Ну конечно, папа, – ответил тот, стараясь сохранить спокойствие. Для него сейчас самое важное убедить отца в том, что он полностью подчинился его воле. Иначе тот никогда не выпустит его из Константинова. А вырваться на свободу из-за высоченного забора с колючей проволокой и видеокамерами невозможно. – Кто тебе сказал, что я собираюсь встречаться с ними еще раз? Я уже понял, что они представляют собой на самом деле. И больше мне не хочется видеть ни Сашу, ни... ни эту женщину.

– Отлично, я слышу именно то, что должен говорить мой единственный сын, – сказал Деканозов.

В последнее время все складывалось очень удачно. Дима снова превратился в послушного и любящего сына, скандал со Стаховским, в действительности оказавшимся не Стаховским, а Таранцевым, набирал обороты. Вначале открытие, которое презентовали публике Светлана Ухтомина и некий Павел Резниченко в статье, опубликованной в желтой газетенке «Столичный курьер», вызвало недоверие и шквал протеста. Однако потом, когда были представлены доказательства, пришлось смириться. Деканозов лично поверил бы всему и без доказательств. Какая разница, правда это или ложь. Ему глубоко на это наплевать. Враг Стаховский повержен. Он был мертв, а теперь мертва и его репутация. Что может быть лучше!

Константин Константинович знал, что главное для него в данный момент – осторожность. Ведь именно он имеет непосредственное отношение к гибели Стаховского. Да нет же, не Стаховского, а, как его, Таранцева, в общем, этого надоедливого и опасного журналиста. Ведь именно его секретная служба, аналитический отдел концерна «Парацельс», посодействовала тому, чтобы Стаховского не стало.

Дима, услышав слова отца, обрадовался, но не показал виду. Наоборот, он постарался придать своему голосу налет скуки и произнес:

– Спасибо, папа, но не думаю, что мне захочется куда-нибудь выезжать в ближайшее время. Разве что Анжелику сопроводить... Я все эти годы был к ней несправедлив, презирал ее, хотя она этого не заслуживает.

– Отлично, – удивился Деканозов. Восстановление отношений между женой и сыном вообще-то не входило в его планы, но раз Дима сам проявляет инициативу, то тем лучше. – Анжелика тоже уверена, что вам давно пора сблизиться. Она будет рада этому, и я тоже...

Отец ничего не заподозрил, понял Дима. Это означает, что сын его достойный ученик. Обманул папу, а тот даже не сообразил. Диме не было стыдно – так нужно для осуществления его плана. В последнее время он действительно стал относиться к Анжелике терпимее. Мачеха старше его всего на десять лет, она не имеет ни малейшего отношения ко всем махинациям, которые прокручивает Деканозов. Когда отец сделал ей предложение, она с радостью согласилась. Еще бы, из манекенщицы, у которой не было особых шансов на большую карьеру, она превратилась в супругу одного из самых богатых и влиятельных людей в стране. По большому счету, Анжелика, как и сам Дима, была заложницей прихотей отца. Иногда Дима замечал, что мачехе хочется свободы, но она получала вместо нее деньги и оставалась в золотой клетке. Ну что ж, Дима попытается положить этому конец...

Для верности он выждал еще несколько дней. Единственное послабление, на которое пошел отец, это газеты. Он разрешил сыну просматривать прессу. Дима этим воспользовался и с интересом ознакомился со скандалом, который разразился вокруг имени Владимира Стаховского. Резонанс на известие, что Стаховский на самом деле украл имя у своего друга, которого убил тридцать лет назад, был огромным. Вдова Стаховского Кристина заявила, что все это является частью клеветнической кампании по дискредитации памяти ее мужа. Но Дима обратил внимание – разоблачительная статья написана Светланой Ухтоминой. В соавторах у нее был никому не известный Павел Резниченко. Придет время, и он позвонит Светлане. Она должна ему помочь...

Анжелика несколько раз в неделю посещала салоны красоты, и это несмотря на то, что массажистка, косметичка, портниха и прочие дамы, которые делали ее красивой, и так приезжали в Константиново каждый день. Дима сказал как-то мачехе, с которой был в последнее время любезен:

– Анжелика, ты не имеешь ничего против, если я поеду в следующей раз с тобой? Я хочу посмотреть... как это все выглядит. Мне интересно, а то так скучно сидеть в четырех стенах...

– Ну конечно, – с некоторым изумлением произнесла Анжелика. – Я рада, Димочка, что мы нашли с тобой общий язык.

Анжелика, в принципе, была неплохой теткой, только немного избалованной и капризной. В отличие от предыдущих супруг Деканозова, она относилась к Диме не с презрением, а скорее сначала не замечала его, увлеченная исключительно собственной персоной. Но и ей, как Дима понял, было одиноко и неуютно в подмосковном дворце его отца. Ему требовался союзник, которого он нашел в лице мачехи.

– У вас ведь имеется тренер для таких... для таких, как я, – произнес Дима. – Поэтому я бы с большим удовольствием согласился начать занятия.

– Может, тебе не стоит выезжать из Константинова? – спросил его Деканозов, узнав о планах сына. – У нас имеется три бассейна, любой из них к твоим услугам. – Папа, разреши мне сопровождать Анжелику, – сказал Дима. – Ты ведь доверяешь мне? Или нет?

– Безусловно, – ответил Деканозов. – Но с вами поедет один из телохранителей, так и знай. Я не хочу, чтобы кто бы то ни было досаждал моей жене и моему сыну.

На самом деле отец наверняка хотел навязать им соглядатая, который будет информировать его обо всех передвижениях и контактах жены и сына. Дима был к этому готов.

– Как ты скажешь, папа, безопасность превыше всего, – сказал он с улыбкой, хотя в сердце у него царило ледяное спокойствие. Дима заметил, что прежние чувства к отцу исчезли. Он больше не гордился им и не считал его образцом для подражания. Отец – опасный человек, маньяк, который зациклен только на одном: на деньгах, прибыли и власти. У Димы не было ни малейшего желания становиться подобным типом.

Через два дня, в среду, он впервые сопровождал Анжелику в элитную и закрытую фитнес-студию. Право доступа в этот комплекс имели только самые богатые и самые знаменитые. Плата была соответствующей, но зато никто не беспокоил желающих заниматься спортом бизнесменов или их родственников.

Дима сказал, что вначале хочет осмотреться. Он так и сделал, прождав Анжелику три с половиной часа в гигантском здании. Поблизости находился телохранитель, которому было поручено не спускать с Димы глаз.

Так повторилось еще три раза, на четвертый телохранитель, уверенный, что мальчишка в инвалидном кресле не предпримет никаких неожиданных действий, позволил себе пофлиртовать с симпатичными работницами спортивного центра. В следующий раз Дима объявил, что желает познакомиться с тренером и начать занятия.

– Папа, пообещай мне, что телохранитель не будет каждые две минуты заглядывать в зал, – попросил он отца, – меня это смущает.

– Согласен, – ответил Деканозов, которого вполне удовлетворяли сведения, предоставляемые ему охранником. – Но учти, он по-прежнему будет сопровождать вас. Я не хочу, чтобы очередная сумасшедшая бросилась на тебя.

– Ты абсолютно прав, – ответил Дима. Он знал, что будет потом... Ему бы только дождаться следующего посещения фитнес-студии.

Вместо того чтобы отправиться на занятия, Дима въехал в один из залов, но вначале убедился, что телохранитель болтает с миловидной администраторшей. Теперь важно не терять времени!

– Дмитрий Константинович, – подошел к нему тренер, – я ряд приветствовать вас и...

– Только не сегодня, – сказал ему подросток. – Я начну со следующего раза, если вы не возражаете. Сегодня я еще раз посмотрю, вы ведь не против? А за беспокойство прошу вас, – он протянул тренеру несколько сотенных долларовых купюр. – И не отказывайтесь, я хочу, чтобы вы приобщили меня к спорту, но не сегодня.

– Как вам будет угодно, – произнес тренер. Он привык к причудам и внезапным сменам настроения клиентов. И кроме того, усвоил еще одно правило – если те предлагали деньги, то не стоит отказываться.

– Я побуду здесь, – сказал Дима. – Всего хорошего!

– Мы встретимся с вами через два дня, – сказал тренер и ретировался. Дима осторожно выехал через другую дверь и оказался в параллельном коридоре. У него было крайне мало времени. Всего два часа. За эти два часа он должен все уладить.

Он нашел телефон и заказал себе такси из автопарка фитнес-студии. Затем на лифте спустился в холл.

Автомобиль не заставил себя ждать, к услугам клиентов были личные шоферы. Дима продиктовал адрес – ту самую улицу, на которой проживал Саша. Последний раз он встречался с мамой именно там. Но что произошло потом... Он не имел ни малейшего понятия.

Прибыв на место, он попросил шофера подняться наверх и попросить Сашу спуститься. Тот вернулся через пару минут и сказал:

– В квартире никого нет, дверь распахнута, вещей нет, она необитаема.

Тогда Дима решил поговорить с кем-нибудь из соседей. На его удачу, в первой же квартире оказалась разговорчивая старушка, которая выложила ему последние новости.

– Ищешь своего приятеля? – спросила она, завидев инвалидное кресло, в котором сидел Дима. – Опоздал, его нет.

– Он переехал? – спросил Дима. – Может быть, вы в курсе, куда именно?

– Куда, куда, на кладбище, – ответила соседка. – Убили нашего Сашу. Кто-то перевернул вверх дном его квартиру, а потом застрелил хозяина. Бедный, он всем помогал, и такая смерть...

Дима побледнел. Значит, Саша мертв! И в смерти друга виноват его отец. Кто еще мог отдать приказ уничтожить беспомощного инвалида? Но что же тогда произошло с мамой? Не смея думать об этом, Дима попросил шофера отвезти себя обратно в клуб. Время было на исходе.

Его вылазка осталась незамеченной. В следующий раз он снова повторил свои действия, но на этот раз попросил отвезти его на квартиру, где проживала Любовь Деканозова. Мамы там давно не было, соседи сообщили ему, что она исчезла и не появлялась. Значит, вероятнее всего, отец уничтожил и ее, как уничтожил Сашу.

Едва сдерживая слезы, Дима попытался совладать с чувствами. Никто не должен заметить, что творится у него на душе. Два человека, которые значили для него больше всего на свете, мертвы. И виноват в этом Константин Деканозов.

Дима решил действовать. Он не оставит это без возмездия. Отец должен понести наказание за все, что совершил. Поэтому, дождавшись, пока Деканозов уедет в офис, сын проник к нему в кабинет. Дима просмотрел бумаги, которые лежали у отца на столе. Заходить в кабинет было строжайшим образом запрещено всем – кроме сына. Дима убедился, что это бумаги финансового характера. Но что он, собственно говоря, ищет?

Он и сам не знал ответа на этот вопрос. То, что поможет ему отомстить отцу и стать свободным. Он был уверен – папаша обязательно должен хранить документы, которые свидетельствовали бы об очередной афере или обмане. Проникнуть в компьютер Дима не мог, он не знал пароль. Зато сейф!

Конечно же, как он мог забыть об этом! Сейф располагался за портретом самого Деканозова, написанным модным художником за непомерную цену в сотню тысяч долларов. Химический король, сидящий в старинном кресле, сурово смотрел из аляповатой золотой рамы. Дима считал портрет вершиной безвкусицы, но отец всегда заявлял, что это полотно стало началом их художественной галереи. Где-то в банковском хранилище лежали произведения подлинных мастеров, отец вкладывал капитал в картины.

Дима подъехал к портрету и взглянул в глаза отцу. Холодные, серые, жестокие. Деканозов, словно живой, наблюдал за тем, как сын рыщет по его огромному кабинету. Дима нажал потайную кнопку, которая располагалась на книжной полке, за корешком одной из книг. Отец наверняка не имеет понятия, что его сын знает месторасположение сейфа и даже код. Подросток давно был в курсе этого, ему нравилось иногда представлять себя грабителем, который проникает в особняк богатого джентльмена и изымает из его сейфа фамильные драгоценности.

За единственным исключением – отец не джентльмен. Деканозов был скорее грабителем, чем жертвой. Номер цифровой комбинации, которая открывала сейф, Дима узнал случайно, еще несколько лет назад. Он находился в кабинете, когда отец открывал сейф, чтобы вынуть какие-то документы, и автоматически запомнил шесть цифер, которые тот набирал.

Портрет Деканозова бесшумно отошел в сторону, обнажая вмонтированный в стену большой сейф. Выполненный швейцарской фирмой, тот был неприступным хранилищем секретов и ценностей. Неприступным – для того, кто не знал шифра. Дима его знал. Раньше здесь была установлена телекамера, но затем отец, посчитав, что таким образом его кабинет находится под контролем охранников, которые могут видеть, чем именно занимается их хозяин, велел убрать ее.

Дима замер. Точно ли он помнит комбинацию? Стоит ему набрать два раза подряд неверный код, поднимется тревога, и сейф будет заблокирован, а на мобильный телефон отца поступит сообщение о попытке несанкционированного доступа.

Он набрал шесть цифр. Одну за другой, без сомнения. И только потом подумал: «А что, если за те месяцы, которые он не лазил в сейф, отец изменил шифр? Такое вполне возможно!»

Его прошиб холодный пот, когда вместо желанного зуммера он услышал щелчок и на небольшом дисплее высветилась зеленая надпись: «Попробуйте набрать код еще раз». Дима задумался. Нужно ли ему предпринимать вторую попытку? Еще одна ошибка – и отец будет в курсе, что кто-то пытался залезть в святая святых. Но Дима должен получить доступ к документам.

Подросток взглянул на ряд из шести цифр. Он совершил ошибку! Конечно же, последней шла не восьмерка, а девятка! Он так торопился, что набрал не ту цифру. Еще раз, делая долгие паузы после каждой цифры, Дима набрал код. Последняя цифра... Точно не восьмерка, но девятка ли? Или это был ноль? Он не помнил. Прошло столько времени с того момента, как он последний раз лазил в сейф. Но сегодня это была не игра.

Он набрал «девять». Внутри сейфа что-то пискнуло, цифры замигали. Дима испугался. Еще одна неверная комбинация, сейчас раздастся звук сирены, сбегутся слуги и охранники, заявится Анжелика, которая в данный момент обсуждает с портнихой модели новых платьев...

Но вместо этого возникла надпись: «Вы набрали верный код, благодарим вас!» Дима с облегчением вздохнул, ощутив ликование. Ему удалось!

Он потянул на себя тяжелую дверцу. Его не интересовали сафьяновые мешочки с бриллиантами и пачки денег. Бумаги, вот что ему нужно. Ряды папок, сотни листов. Дима взял несколько из верхнего ряда и принялся торопливо пролистывать. Финансовые отчеты, в которых он мало что смыслит. Распоряжения, циркуляры, ведомости...

Только с третьего раза ему повезло: он наткнулся на список влиятельных лиц, которые регулярно получали мзду от отца. Дима сделал себе копию на небольшом ксероксе, который стоял тут же, в кабинете. Затем ему попался счет, который совсем недавно оплатил отец: мама находилась в закрытой психиатрической лечебнице. Она жива! Дима вытащит ее оттуда, нужно только немного подождать. За один раз все просмотреть было явно невозможно. Дима решил, пользуясь частыми отлучками отца, проинспектировать содержимое сейфа в несколько приемов.

Спустя две недели он нашел небольшую черную папку. Дима, к тому времени изучивший почти все документы, был уверен, что ему достаточно разоблачительного материала, который он передаст кому-нибудь из журналистов, хотя бы той же Светлане Ухтоминой. Отец подкупал депутатов, давал взятки работникам налоговой инспекции, незаконно скупал земельные участки... Этого хватит, чтобы поднять большой шум. Дима, вначале делавший копии, понял, что ему понадобятся оригиналы. Но вытаскивать их из сейфа опасно, отец мог в любой момент заметить их пропажу.

Дима лениво пробежал глазами содержимое папки, всего несколько листков с убористым текстом. У него перехватило дыхание – вот оно, то, что он искал! Что Константин Деканозов манипулирует финансовой отчетностью и покупает лояльность чиновников, знал практически каждый. А вот этот документ...

Проект «Фарма-Стикс». Осуществлен в 1997 году. Если все, что изложено на этих четырех листах, правда, то отец имеет отношение к преступлению века. Десятки, возможно, сотни тысяч людей по его милости находятся под угрозой гибели. Дима сделал копию этого документа. Пришла пора звонить Светлане Ухтоминой. Журналистка после скандала с разоблачением Владимира Стаховского ушла из респектабельного еженедельника «В зеркале власти», последние ее материалы появлялись в базарном «Столичном курьере».

Дима набрал номер ее домашнего телефона, который обнаружил в бумагах отца. Видимо, Деканозов припас его на всякий случай. Несколько длинных гудков, затем мужской голос произнес:

– Алло!

– Могу ли я поговорить со Светланой Геннадьевной? – спросил Дима.

– Кто ее спрашивает? – поинтересовался мужчина. Дима замер. Он почему-то воображал, что трубку возьмет сама Ухтомина.

– Один из героев ее репортажей, – сказал Дима. – Это конфиденциально и очень срочно.

– Подождите, – ответили ему. – Я спрошу, будет ли она говорить с вами.

Потянулись томительные секунды ожидания. Наконец раздался женский голос:

– Ухтомина слушает!

– Светлана Геннадьевна, – произнес Дмитрий. – Вы занимаетесь расследованием махинаций в концерне Константина Деканозова, не так ли? Актуальна ли для вас эта тема?

Светлана, которой Геннадий Петрович сообщил, что ее хочет слышать очередной помешанный, насторожилась. Обычно ей не звонили домой по вопросам ее расследований, но, возможно, это был совсем иной случай.

– Допустим, да, – осторожно сказала журналистка. – Вы хотите предложить мне что-то новое?

– Да, – ответил Дима. – Но мне необходима гарантия, что мои материалы будут опубликованы. И как можно скорее.

– Все зависит от того, что вы мне сообщите, – сказала Светлана. – О чем идет речь?

– Знакомы ли вы с проектом «Фарма-Стикс»? – произнес Дима.

Светлана встрепенулась. Об этом проекте она была наслышана. О нем ходили непонятные слухи, никто толком не знал, что это такое, но, говорят, именно эту тайну перед своей гибелью желал раскрыть Стаховскому Анатолий Барабаш.

– У вас есть материлы по этому проекту? – осторожно спросила Светлана, не веря своей удаче. Если ее информатор с голосом подростка скажет «да»...

– Предположим, что есть, – сказал Дима. – Готовы ли вы опубликовать их?

– Все зависит от того, что именно вы можете мне предоставить. Если материал заслуживает немедленной публикации, то не вижу причин для отсрочки, – ответила Светлана.

– О, он этого заслуживает, – заметил Дима. – В моем распоряжении имеются оригиналы. И если вы согласны, Светлана Геннадьевна, то я передам вам их. Вы готовы встретиться?

– Да, – без долгих размышлений ответила Светлана. – Где и когда, говорите!

– В фитнес-студии «Олимп», на третьем этаже, в кафетерии, – сказал Дима. – Завтра в час дня.

– Как я вас узнаю? – спросила Светлана.

Дима ответил:

– В этом нет необходимости, я сам подойду к вам. И оденьтесь соответствующим образом, по-спортивному, чтобы не привлекать внимания. Я сделаю пропуск на ваше имя.

Раздались короткие гудки. Светлана задумалась. Стоит ли ей соглашаться на встречу? Уже поздно передумывать, она сказала «да». Но кто же это был?

После скандала, связанного с личностью Стаховского-Таранцева, Светлана вновь вернулась к махинациям в концерне Деканозова. Она была почти уверена, что Константин Константинович имеет прямое отношение к взрыву во Внукове, ведь вместе с журналистом погиб и его экс-заместитель Анатолий Барабаш, представлявший для него потенциальную угрозу... Вряд ли это простое совпадение...

Светлана решила обязательно встретиться со звонившим. Если он не обманывает ее и предоставит бумаги по проекту «Фарма-Стикс», это будет редкостной удачей.

Ухтомина прошла в кафетерий и оглянулась. Светлана не выделялась из числа таких же, как и она сама, одетых в легкую спортивную форму. «Олимп» оказался чрезвычайно дорогим и закрытым спортивным клубом, попасть туда, не являясь его членом, было невозможно. Но на входе имелся пропуск на ее имя.

Несколько женщин и мужчин пили витаминные коктейли и закусывали фруктами. Кто же ей нужен? Ухтомина присела за стойку бара и взяла коктейль. Оглянулась. Никто не проявлял к ней интереса.

– Светлана Геннадьевна? – услышала она голос подростка. – Она обернулась и заметила около себя миловидного тинейджера в инвалидном кресле. Она непонимающе уставилась на него, потом ее осенило. Конечно же, это единственный сын Деканозова, Дмитрий, который с самого детства прикован к инвалидному креслу. Химический король в последние годы регулярно появлялся с ним на светских мероприятиях.

– Это я вам звонил, – сказал Дима. – Прошу, не смотрите в мою сторону.

Они тихо беседовали, не привлекая внимания окружающих. Ухтомина подумала: что же случилось в семействе Деканозова, если сын решается передать журналистам компромат на отца?

– Возьмите этот проспект, внутри находятся копии бумаг по проекту «Фарма-Стикс». Понимаю, вам понадобятся оригиналы, но сейчас я не могу их предоставить. Если вы решитесь на публикацию, а я рассчитываю на это, то они будут в вашем распоряжении.

– Что заставило вас пойти на этот шаг? – спросила Светлана. Она, пренебрегая конспирацией, повернулась к Диме и взглянула ему в глаза.

Подросток выдержал ее взгляд и произнес:

– Личные мотивы. Возможно, они тоже когда-нибудь станут вам известны.

– И ради них вы готовы уничтожить собственного отца? – спросила Ухтомина.

Дима ответил:

– Он сам уничтожил себя. Я вам доверяю, Светлана Геннадьевна. Я свяжусь с вами через неделю. Прощайте!

Сын Деканозова медленно выехал из кафетерия. Светлана, потягивая коктейль через соломинку, развернула проспект, внутри которого находилось несколько листов текста. Она быстро пробежала их глазами. Вот это да! Она практически не сомневалась в подлинности документов, эти материалы станут тяжелым обвинением для Деканозова.

Вожделенный и окутанный слухами проект «Фарма-Стикс» был утвержден 30 марта 1997 года, его подписали сам химический король и один из тогдашних заместителей премьер-министра России. Государственная печать Российской Федерации, которая скрепляет семнадцать сжато изложенных, четких параграфов соглашения между правительством и концерном «Парацельс».

Светлана поняла, что в ее руках находится взрывоопасный материал. Если Стаховский погиб именно из-за этого, то и ей нужно опасаться за свою жизнь. Но она не может проигнорировать сведения, которые получила от сына Деканозова.

Ухтомина вышла из кафетерия. Она должна побыстрее попасть домой и внимательно ознакомиться с проектом. А потом принять решение – будет ли она заниматься этим делом? Хотя уже сейчас Светлана могла сказать, что будет. Да, Деканозов несомненно опасен, но если у нее получится опубликовать этого договор в прессе... Стаховский многое бы отдал, чтобы так и случилось. В итоге ему пришлось пожертвовать своей жизнью.

Оказавшись дома, Светлана заперлась в кабинете. Отцу ничего не нужно знать, впрочем, он никогда не проявляет интереса к ее работе, пока она сама не сочтет нужным обратиться к нему. Светлана разложила на столе листы с соглашением и принялась внимательно читать. По мере того как до нее доходил смысл тайного контракта между Деканозовым и властью, ее начинал охватывать гнев. И страх.

Гнев, потому что трудно было даже представить себе более бесстыдную и беспринципную сделку, где все было нацелено на одно – получение прибыли, невзирая на возможные человеческие жертвы.

Страх, потому что она теперь знала главный секрет Деканозова, и тот приложит все усилия, чтобы это соглашение не стало достоянием общественности.

Проект «Фарма-Стикс» предусматривал следующее: сотни тысяч тонн ядовитых химических отходов, которые являлись побочным продуктом производства концерна Деканозова или, что еще хуже, были завезены из-за рубежа, подлежали утилизации. Если делать это предусмотренным законом образом, то понадобится истратить многие миллионы на покупку фильтров и строительство депонариев. Деканозов вкупе с правительством нашел выход – отходы просто зарывали в землю. При этом так поступали не только с отходами концерна «Парацельс», но и с ядовитыми продуктами, которые тайно ввозились на территорию страны из-за рубежа. Разумеется, за ощутимую мзду со стороны иностранных компаний. Светлана не могла поверить – это противоречило всем международным соглашениям и российскому законодательству. Но ради извлечения гигантской прибыли Деканозов готов был на все.

Яды, которые могли в дальнейшем вызвать рак и другие тяжелые заболевания, боевые отравляющие вещества периода «холодной войны», сильнодействующие лекарства с истекшим сроком действия, ставшие ненужными вакцины... Сотни наименований! Все это складировали в стальных цистернах и контейнерах. И каков запас прочности у подобной «тары»? Сто лет, двадцать или всего пять? Место захоронения было указано точно – Светлана перепроверила несколько раз. Если в 1997 году территории в Сибири, где были захоронены отходы, являлись незаселенными, то сейчас все обстояло совершенно иначе.

Три года назад наводнение на реке Лене разрушило три города. Правительство приняло мудрое решение перенести населенные пункты подальше от русла, так, чтобы в следующий раз разлившаяся река не затопила тысячи домов. В качестве нового места жительства сотен тысяч людей была выбрана одна из уютных возвышенностей, небольшое плато...

Государство оплачивало строительство нового города из бюджета, возведение первых сотен домов давно завершено, город с помпой открыл президент, весь мир узнал о том, как российские власти заботятся о пострадавших и какие гигантские усилия прилагаются, чтобы наводнение не повторилось.

Все было бы хорошо, если бы не одно «но». Именно на этом плато в 1997–1998 годах были захоронены цистерны с ядовитыми отходами. То ли в правительстве об этом не знали, то ли забыли, то ли посчитали неважным подобный факт – новый жилой массив вырос в непосредственной близости от захоронения.

Идут годы, цистерны ржавеют, ядовитые вещества постепенно просачиваются в почву... Что же произойдет дальше? Люди будут потреблять воду, смешанную с токсинами, сами того не зная? Или случится новое наводнение, на этот раз более мощное, и яды окажутся в водах Лены? Разразится страшная эпидемия, начнутся генетические мутации?

Светлана не могла ответить на этот вопрос. Одно она знала наверняка – Деканозов нарушил законодательство, ради прибыли захоронив ядовитые отходы в Сибири. И рано или поздно это приведет к экологической катастрофе.

Ухтомина была поражена. Неужели никого не заинтересовал тот факт, что люди будут жить в непосредственной близости от бочек с нервно-паралитическим ядом?

Она не оставит это дело просто так, не предаст его забвению. Жители нового города-сада имеют право знать, что их жизнь подвергается опасности. Они фактически сидят на бомбе с часовым механизмом, которая рано или поздно сдетонирует.

Теперь ей стало ясно, почему уничтожены Стаховский и Барабаш. Если к их смерти причастен Константин Деканозов, а сомневаться в этом не приходится, то он имел все основания желать смерти журналиста и своего бывшего первого заместителя. Барабаш хотел предать огласке соглашение, которое противоречило всем мыслимым нормам закона. Если о проекте «Фарма-Стикс» узнает общественность, то Деканозову несдобровать. Помимо этого, полетят головы и во властных структурах.

Вице-премьер, который поставил подпись под тайным соглашением, уже давно не занимает этот пост. Он ударился в частный бизнес и возглавляет один из самых крупных частных банков в стране. Наверняка и он сам, и Деканозов получили большой куш от иностранных химических компаний, которые одним махом отделались от ядовитых отходов – вместо их утилизации, согласно нормам экологического законодательства, они просто вывезли яды на территорию России.

Светлана просидела над документами почти всю ночь. Сон прошел, а она все думала, как же ей поступить. К утру она приняла решение написать статью о проекте «Фарма-Стикс».

Но что последует за этим? Светлана была уверена, что разразится скандал, который во много раз превзойдет тот, который случился после разоблачения Стаховского-Таранцева. Однако Кристина, возмущавшаяся тем, что якобы клевещут на ее покойного мужа, так и не подала в суд, хотя и обещала.

Деканозов же не тот человек, который привык решать дела через суд. Его противники умирают – один за другим. Светлана боялась – ей не хотелось повторить судьбу Стаховского. Но молчать она не имеет права. Тем самым она обречет на верную гибель сотни тысяч ни в чем не повинных людей. Она знала – экологическое бедствие рано или поздно случится. И чем раньше появится возможность предотвратить его, тем лучше.

Не ставя никого в известность, Ухтомина принялась работать над статьей. Ей понадобятся оригиналы документов. Поэтому она еще раз связалась с Димой Деканозовым. Подлинники соглашения оказались в ее руках через неделю. К тому времени статья была готова.

Светлана отправилась с ней к главному редактору «Столичного курьера». Она находилась в его кабинете, пока он читал ее статью. По мере того как он проглатывал строчку за строчкой, лицо его принимало сначала удивленное, а потом восторженное выражение.

– Светлана Геннадьевна, и вы в состоянии доказать это? – произнес он, завершив чтение. – Прошу вас, скажите, что да. Потому что Деканозов наверняка предпримет определенные шаги...

– Посмотрите вот это, – Ухтомина протянула главному редактору подлинник соглашения.

Тот с жадностью набросился на документы, затем сказал:

– Грандиозно! Против таких фактов Деканозов не попрет. Светлана Геннадьевна, вы просто находка для нашей газеты! Но готовы ли вы к тому, что случится после публикации этого уникального по своему цинизму соглашения? Ваша статья – это прямой вызов Деканозову. А вы знаете, каким образом этот господин расправляется с теми, кто стоит у него на пути...

– Будет уже поздно, – сказала Ухтомина. – Он хотел помешать огласке фактов, поэтому Стаховскому, по всей видимости, и пришлось умереть. Но если статья выйдет, будет слишком поздно, он не осмелится предпринять что-то радикальное.

– И все равно, – заявил главный редактор. – Думаю, нам надо готовиться к военным действиям без правил. Деканозов чрезвычайно опасен. Скажите мне, откуда у вас такие сведения?

– У меня хорошие информаторы, – уклончиво ответила Светлана. Она знала – ей ни в коем случае нельзя никому доверять и рассказывать, каким образом она получила доступ к проекту «Фарма-Стикс». Дима рискует своей жизнью, Деканозов обязательно захочет узнать, каким образом ей удалось заполучить подлинники...

– Ну что ж, нам не стоит откладывать выход в свет разоблачительной статьи, – сказал главный редактор. – Думаю, что после этого скандала в концерне «Парацельс» настанут трудные времена.

Статья вышла через два дня. Эффект превзошел все ожидания. О том, что Деканозов, скооперировавшись с продажными чиновниками из властных структур, захоронил в Сибири ядовитые отходы, стало темой номер один. Все зарубежные средства массовой информации разнесли эту новость.

Светлана находилась в день выхода статьи дома у Павла. Как и после публикации о Стаховском, она опасалась резонанса. Но в этот раз опасность была реальной. Константин Деканозов, которого атаковали журналисты, вначале наотрез отказался комментировать статью, называя ее бредом. Бывший вице-премьер скрылся в неизвестном направлении, его пресс-секретарь заявил, что тот отправился в отпуск за рубеж.

Генеральная прокуратура сообщила, что если факты, изложенные в статье, подтвердятся, то против всех участников этого соглашения будет возбуждено уголовное дело.

И самое ужасное – через два дня после публикации материалов о «Фарма-Стикс» на окраине только что отстроенного нового города на плато около Лены в овраге были обнаружены десятки стальных немаркированных бочек и контейнеров, предположительно с ядовитыми веществами...

Константин Деканозов в который раз заявил своему заместителю, что его ни для кого нет. Публикация тайного соглашения «Фарма-Стикс» вызвала всеобщее негодование и повлекла за собой массу проблем.

Деканозов впервые ощутил нечто наподобие растерянности. Каким образом Ухтоминой, будь она неладна, удалось заполучить подлинник соглашения. Таковых было всего два – один у госчиновников, другой у него. Наверняка эти мерзавцы недоглядели, и теперь все получили крупные неприятности!

Константин Константинович приезжал в поместье поздно вечером, предпочитая ни с кем не разговаривать. Он не хотел видеть ни жену, ни сына. Этот скандал может стоить ему целого концерна. Прокуратура и так давно ходила кругами вокруг «Парацельса», а теперь у них есть веский повод, чтобы начать многоплановое расследование. А ведь захоронение бочек с токсинами в Сибири только вершина айсберга. Сколько раз ему приходилось отдавать устные приказания затопить контейнеры в море, просто вывезти их на барже подальше от берега и сбросить ночью на дно... А финансовые махинации, о которых писала все та же Ухтомина? А еще в прессу просочились сведения о том, что умирают пациенты, которых лечили лекарствами, изготовленными на «Парацельсе». Инсулин был ужасного качества, но Деканозов монополизировал его производство во всей России; его препарат был на порядок дешевле импортного, поэтому больные предпочитали именно «деканозовский». Репутация – вот за что боролся Деканозов. Репутацию ведь тоже можно купить. Он это и сделал. И теперь все висит на волоске...

– Выйди вон! – закричал он на Анжелику, которая в одном прозрачном неглиже проскользнула к нему в кабинет. – Мне не до тебя!

– Но Костя, – начала было та. – Я так давно тебя не видела...

– Не сейчас, – отрезал Деканозов. – Мне нужно работать! Я хочу остаться один!

Он и остался один – на самом деле, все друзья во властных структурах его бросили, едва появилась статья Ухтоминой. Мерзавка, она разрушает его детище. Если бы с ней можно было поступить так же, как и с этим оборотнем Стаховским! Но журналист и Барабаш умерли до того, как успели опубликовать факты по «Фарма-Стиксу», Ухтомина же это сделала. Убить ее сейчас? В качестве запоздалой мести – опасно и глупо. Но она получит свое, непременно получит, нужно только немного подождать...

Деканозов включил огромный телевизор. Последние известия. Что готовит ему судьба? Вчера к нему в офис наведались молодчики в масках, которые перевернули все вверх дном и конфисковали несколько тонн документации. Деканозов ничего не мог поделать – он не дозвонился ни до одного из бывших покровителей. Все, как назло, были вне пределов досягаемости. Еще бы, после того, как сам президент выразил негодование по поводу захоронения токсинов и призвал прокуратуру «тщательно и взвешенно разобраться во всем, чтобы все виновные понесли заслуженное наказание», правоохранительные органы бросились выполнять приказ с самого верха.

Деканозов, слушая новости, подошел к сейфу. Оригинал соглашения находился в Константинове, это опасно. Нужно немедленно уничтожить его. Потому что прокуратура может заявится с обыском к нему в поместье.

Он открыл сейф и попытался найти черную папку с несколькими листами соглашения. Деканозов онемел – папки не было. Он в бешенстве выбросил содержимое сейфа на пол, пнул ногами пачки денег, расшвырял по комнате сверкающие драгоценности жены, потом стал торопливо просматривать каждый документ.

Проект «Фарма-Стикс» исчез. Но как же так, Деканозов сам клал его в сейф... Кто мог его выкрасть? Деканозов задумался. Прислуга... Вот кто! Один из шпионов, оплаченных Ухтоминой или его врагами! Его конкуренты спят и видят, что «Парацельс» терпит крах. Но он не доставит им такого удовольствия, он будет бороться до конца!

Или это дурочка Анжелика? Впрочем, нет, ни она, ни Дима не знают шестизначного кода. Сейф наверняка вскрывал профессионал. Деканозов понял, что опасность на самом деле велика. Его адвокаты уже подали иск против «Столичного курьера», обвиняя бульварный листок в намеренном распространении лжи и клеветы. Но если у них есть оригиналы соглашения, под которыми стоит его подпись... Ему придется объяснять суду, как это произошло.

У Деканозова появилось ощущение, что именно его хотят сделать козлом отпущения. Он был бельмом на глазу, слишком известный, всеми нелюбимый. Его стиль жизни – золотые краны в ванной, четырехпалубные яхты, новое многоэтажное здание «Парацельса», визиты западных поп-звезд на день рождения – обернулся против него. Он, услышав позывные очередного выпуска новостей, прибавил звука.

– Экстренное сообщение, – задыхаясь, произнесла диктор. – Как нам только что стало известно, полчаса назад Правительство Российской Федерации приняло решение о временном отзыве лицензии у химического концерна «Парацельс», владельцем и главой которого является Константин Деканозов. Этот шаг пока что официально не предан огласке, но, без сомнения, он вызван продолжающимся скандалом, связанным с незаконным захоронением химических отходов...

Деканозов почувствовал, что у него внезапно закружилась голова. Они закрывают его фабрики! Это то же самое, если бы кто-то выстрелил ему в спину. Подлый удар...

Ухтомина, мерзавка, виновата во всем. Деканозов ощутил тупую боль в сердце. Одновременно начали звонить все четыре телефона, которые стояли в комнате. Константин Константинович тупо смотрел в экран. Мысли его смешались, а по щекам текли слезы.

– Поздравляю тебя с успехом! – сказал Павел, нежно целуя Светлану. – Деканозову, по всей видимости, пришел конец. Ты просто супер! У его концерна отозвана лицензия, и это впервые в истории современной России! Деканозов давно провоцировал власть, а теперь у нее появилась подходящая возможность наказать его за это. Во всяком случае, его репутация окончательно подорвана. Если скандал и рассосется, то вряд ли кто-то из иностранных коллег захочет иметь с ним дело.

Ухтомина, которую все поздравляли как журналиста номер один в стране, не ощущала триумфа. Только усталость и затаенный страх. Она не боялась Деканозова, но в то же время никак не могла отделаться от мысли, что тот не оставит просто так скандал с «Фарма-Стиксом».

– После того, как ты опубликовала статью, все, как грифы, набросились на олигарха. Его не бьет только ленивый. В его головном концерне прошло уже три обыска, а сегодня утром прокуратура заявилась к нему в поместье. Ты представляешь? Мне кажется, что это дело не пустят на самотек, кому-то очень хочется уничтожить зарвавшегося магната. Ходят слухи, что его хотят заставить утилизировать отходы за свой счет и оплатить городу возведение новых очистных сооружений, а это миллиарды долларов.

– И наверняка этот «кто-то» ничем не лучше самого Деканозова, – ответила Светлана.

Решившись на публикацию статьи, она рассчитывала добиться одного – предать огласке правду. Но, глядя на Деканозова, которого показывали в каждом выпуске новостей, она испытывала не чувство торжества справедливости, а непонятную вину. Деканозов, с бегающими глазами, трясущимися губами и посеревшим лицом, походил на собственную тень, нет, на пародию самому себе... От былого, уверенного в себе и вальяжного миллиардера ничего не осталось. Несколько зарубежных гигантов, вместе с которыми Деканозов хотел осуществить амбициозные проекты, заявили о том, что намерены разорвать эти соглашения с учетом сложившихся форсмажорных обстоятельств. Банки, должниками которых были многие предприятия, входящие в концерн «Парацельс», словно повинуясь единой команде, потребовали немедленной выплаты долгов. Над концерном навис дамоклов меч банкротства и финансовой несостоятельности.

Светлане было не по себе. Похоже, она взяла на себя карающие функции. За последний месяц она погубила репутацию одного, уже мертвого, человека и разрушила жизнь другого...

– Ты только посмотри! – воскликнул Резниченко. – Этого не может быть!

На экране показывали подходы к серебристой стреле, главному офису «Парацельса». До этого правительство Москвы заявило, что участок, на котором был возведен небоскреб, приобретен незаконным образом. Заместитель мэра объявил, что город намерен потребовать от «Парацельса» возмещения ущерба в размере ста миллионов долларов. Сейчас же по всем каналам шла пленка, на которой зрители могли наблюдать за тем, как Константин Деканозов выходит из лимузина, телохранители, отталкивая журналистов, создают коридор своему шефу, спешащему оказаться внутри здания. На Деканозова сыплется град вопросов, папарацци окружают его, кидают едкие реплики.

Молодая невысокая журналистка подносит слишком близко микрофон к лицу Деканозова и случайно задевает его. Химический король выходит из себя, ударяет девицу в лицо и бросается в здание.

– Ему не стоило этого делать, – сказала Светлана. – Мне кажется, что он сорвался с катушек.

– Еще бы, – произнес Павел. – Этот удар ему так просто не сойдет. Он и раньше не был любимцем прессы, а теперь настроил против себя все журналистское сообщество.

Светлана выключила телевизор. Павел удивленно посмотрел на нее. Она сказала:

– Мне хочется немного побыть в тишине, Паша...

– Хорошо, – согласился Резниченко и привлек ее к себе. – Света, я тобой горжусь. У тебя нет повода в чем-то упрекать себя. Деканозов виновен, и ты смогла доказать это. В собственном крахе он виноват сам.

Светлана подумала, что Павел именно тот человек, которого она так долго искала. Они, кажется, любят друг друга. Что ж, эти два скандала вознесли ее на недосягаемые вершины. Ей предложили работу шесть крупных газет и пять телеканалов, но у нее почему-то нет настроения принимать их предложения. Больше того, Светлане казалось, что, возможно, настало время завершить карьеру и уйти из журналистики. Когда она сообщила об этом Павлу, тот в ужасе произнес:

– Света, ты с ума сошла! Об этом не может быть и речи! Ты написала такие замечательные статьи, в чем дело?

Она сама не могла толком ответить на этот вопрос. Непонятное чувство, тревога вкупе с апатией, одолевало ее. Павел же, наоборот, был полон идей.

– Света, кажется, я напал на след большого скандала в парламенте. Несколько депутатов, объединившись в тайный союз, развлекаются с малолетними. Мне нужно исчезнуть на несколько часов, чтобы получить фактические материалы. Представляешь, если мы вдвоем напишем об этом?

– О да, – ответила меланхолично Ухтомина. У нее не было ни малейшего желания выходить на улицу. – Паша, я рада за тебя.

Резниченко поцеловал ее и сказал:

– Я понимаю, тебе кажется, что если бы не ты, то и репутация Стаховского была бы в порядке, и Деканозов продолжал бы бесчинствовать на химическом рынке. Тебе нет нужды обвинять себя. Что произошло, то произошло.

Он хлопнул дверью, Светлана осталась одна. Что же, вероятнее всего, Павел прав. Она воспринимает все слишком обостренно. Светлана сама не могла понять, отчего у нее такая реакция на происходящее.

Желания смотреть телевизор у нее не было, она в последнее время начала испытывать отвращение к новостным программам. Ухтомина раскрыла книжный шкаф и, взяв с полки несколько книг, заметила за ними пачку документов. Светлана не смогла побороть любопытства. Павел очень мало рассказывал о себе. Она знала, что он единственный ребенок в семье, отец с матерью были давно в разводе, кажется, оба уже умерли. Она развернула первый попавшийся документ.

Свидетельство о перемене фамилии. Странно, оказывается, у Павла когда-то была другая фамилия. Одинцов. Где же она слышала ее...

Светлану пронзило, словно током. Боже мой, Галина Одинцова, предполагаемая тайная любовница Стаховского, у которой должен быть сын, – Стаховский оставил ему половину своего медиахолдинга. А мать Павла зовут... Звали Галина Петровна Одинцова. В графе отец – прочерк.

Но что же получается... Светлана лихорадочно развернула другие документы. Удостоверение работницы библиотеки на имя Одинцовой Галины Петровны, фотографии – красивая вальяжная женщина с малышом, наверняка мать с сыном.

Ничего не понимая, полная страшных подозрений, Светлана стала открывать один за другим ящики стола. У Павла было целое досье на Стаховского. А ведь он вроде бы совершенно случайно занялся этим делом. Фотографии, папки с документами. Такое впечатление, что он собирал на него материалы годами.

Неприятное открытие ждало Ухтомину в самом последнем ящике стола. Досье на нее саму. Фотографии, сделанные явно из-за угла, ее подробная биография, все ее статьи, тщательно рассортированные... Но зачем?

Светлана попыталась отогнать дурные мысли. Получается, что Резниченко, если, конечно, это подлинная фамилия Павла, намеренно преследовал ее, навязался ей в попутчики... Его интерес к Стаховскому и к ней – не потому ли, что она занималась делом Владимира Сергеевича?

Если предположить, что Павел и есть тот самый сын Стаховского, то все становится на свои места. У Светланы закружилась голова. Но как быть с его признаниями в любви... Неужели это не более чем пустые и лживые слова? Ведь если Павел сумеет доказать свое право на наследство, то он получит многомиллионный куш.

В душе у Светланы всколыхнулись прежние подозрения. Она же видела Павла выходящим из лифта в доме убитой Лизы Никитиной, молодой пассии Стаховского. Что Павел там делал, ведь он так и не признался ей, что был у Никитиной.

А может быть, именно Павел имеет самое непосредственное отношение к смерти Стаховского? Ведь ради миллионов холдинга «ВластЪ» можно поступиться и моралью, и законом.

Размышления Светланы прервал телефонный звонок, который очень испугал ее. Она осторожно взяла трубку. О том, что она у Павла, знал только отец. После начала скандала вокруг «Парацельса» Геннадий Петрович сам посоветовал ей скрыться.

– Света, это я, – услышала она голос Павла. – Включи немедленно телевизор, это важно! Кто-то только что пытался убить Кристину Стаховскую...

Светлана, тут же схватила пульт дистанционного управления...

– ...момент располагаем следующими данными: нападение на супругу известного журналиста Владимира Стаховского, в конце прошлого года ставшего жертвой убийства и с именем которого связан разразившийся недавно скандал, произошло на квартире у Кристины Стаховской. В данный момент ее жизнь находится вне опасности, однако, насколько мы можем судить, целью нападения было убийство. Неизвестный, облаченный в маску, нанес ей несколько поверхностных ножевых ранений, когда она открыла ему дверь. Кристина Стаховская была не одна в квартире, что и спасло ей жизнь. Нападавший скрылся, сейчас милиция принимает меры к его задержанию...

Ухтомина ощутила страх. Где был в момент нападения Павел? Якобы на встрече с информатором, который снабжал его данными о сексуальном скандале с депутатами Госдумы. Но кто, кроме него самого, может подтвердить это? Неужели Резниченко на самом деле попытался убить Кристину? Ведь в случае ее смерти единственным наследником всего холдинга становится сын Стаховского и Галины Одинцовой.

И этим сыном, теперь Светлана уверена, является Павел. Он попросил ее дождаться его, собирался приготовить итальянский ужин, но у Светланы нет ни малейшего желания ждать Павла.

Быстро собравшись, она выскользнула из его квартиры. Итак, кто-то пытался убить Кристину. И эта попытка провалилась. Но, скорее всего, убийца захочет нанести удар снова.

Светлана спустилась в метро, через сорок минут она была около подъезда собственного дома. Отец, насколько она знала, находился на даче, их окна не были освещены. Ухтомина подумала – так даже лучше. Она не будет отвечать на звонки, включит свет только в своем кабинете, занавесив окна шторами. Тогда все будут думать, что в квартире никого нет. Ей хочется остаться одной.

Светлана медленно поднялась по лестнице, вставила в замочную скважину ключ, открыла дверь, разделась в коридоре, прошла на кухню. Ей хотелось крепкого кофе. Внезапно зазвонил телефон, но Светлана и не подумала снять трубку. На столе она увидела записку от отца: «Света, тебе звонили как минимум тридцать пять раз. Я сказал, что не знаю, где ты. Приеду завтра-послезавтра. Целую, папа».

– Дома никого нет, – произнесла она вслух, включая электрический чайник. Затем прошла в свой кабинет, закрыла окна шторами, включила бра.

Ей предстоит хорошенько все обдумать. Если Павел имеет отношение к смерти Стаховского, то... Что предпримет она? Светлана не знала.

Она вернулась на кухню, сделал себе крепкий кофе. Пожалуй, нужно почитать что-нибудь легкое, расслабиться, забыть о произошедшем. Ухтомина вернулась в кабинет, плотно затворила дверь и вздохнула. Она одна, отца нет. Она может насладиться одиночеством и привести в порядок нервы.

Светлана поставила чашку с кофе на стол и обернулась. Ей показалось, что она услышала легкий шелест. Надо же, до чего же у нее расшатались нервы, она боится собственной тени. В квартире никого нет.

Светлана не успела и охнуть, как у ее горла оказался нож и сдавленный голос произнес:

– Света, не двигайся, а то мне придется тебя убить. Как эту дурочку Лизу.

Кто-то, вышедший из темноты, заломил ей руки за спину, зажав рукой рот. Ухтомина сдавленно вскрикнула, а затем почувствовала остро-сладкий запах хлороформа. Она не хотела вдыхать, но мужская рука в перчатке поднесла тряпку к самому ее носу, и сознание покинуло ее.

Она пришла в себя, ощутив боль. Очнувшись, Ухтомина поняла, что находится в руках безумца. Комнату заливал тусклый, безжизненный свет. Она сидела в кресле в неудобной позе. Ее руки были крепко связаны.

Тот, кто напал на нее, стоял рядом и ухмылялся. Вячеслав Винокуров, его фотографию Светлана видела не раз. И вот наконец смогла лицезреть его рядом с собой. Она вспомнила визит к его родителям в Усть-Кремчужном. Тогда, покидая их дом-бункер, она мельком видела Вячеслава.

– Ну что, Света, оклемалась, а то я боялся, что убил тебя. Раньше времени, – добавил Винокуров и потрепал ее по шее. Светлана инстинктивно отпрянула, прикосновения этого типа были ей неприятны.

Ростом почти под два метра, крепкий, похожий на безжалостного гладиатора, с короткой стрижкой и небольшими глазками, он производил отталкивающее впечатление. До Светланы вдруг дошло, что она находится в полной власти Винокурова. Отец вернется только завтра, Павел попытается ее найти, наверняка начнет сюда звонить, но трубку никто не снимет.

Как она могла упустить из виду Винокурова! Она окончательно запуталась. Светлана ведь когда-то всерьез рассматривала Вячеслава как возможного убийцу Стаховского. Потом карты смешались, на первый план вышел Деканозов. Сегодня она решила, что и Павел причастен к серии смертей. Но где же правда?

– Не вздумай кричать, – Вячеслав поднес к ее горлу остро заточенный нож. – Иначе тебе придется умереть. Итак, вот как ты живешь... Не очень-то богато, что, мало платят?

Светлана, проведя языком по сухим губам, решилась заговорить:

– Чего вы добиваетесь?

Винокуров, до этого производивший впечатление уравновешенного человека, внезапно закричал:

– Чего? Чтобы восторжествовала справедливость, вот чего!

– Я могу вам помочь в этом, – произнесла Светлана. Она понимала – ее единственной возможностью спастись было заговорить Винокурова и отвлечь его мысли от убийства. Она вспомнила рассказы Павла и Григория Ивановича Ватутина – Винокуров-младший, как и его родители, живет одной местью за давно умершую сестру.

– Ты мне можешь помочь, – сказал, словно размышляя, Винокуров. – Мои родители тебе поверили, и зря. Они были рады тому, что ты сдержала обещание и опубликовала статью о Таранцеве. Теперь весь мир знает, кто такой этот журналист! Мы-то и не подозревали, что Таранцев еще жив. Но ты была обязана поставить вначале нас в известность, однако пренебрегла этим!

– Я не могла иначе, – произнесла Ухтомина, лихорадочно соображая. Как же ей освободить руки? Увы, это невозможно. Она пленница Винокурова. Неужели ей суждено умереть – здесь, в собственной квартире, от рук сумасшедшего?

– Все ты могла, – сказал Вячеслав. – Ты такая же, как все. Ничем не лучше. И ты слишком много знаешь. У меня есть приказание уничтожить тебя. Ты нарушила договор – твоя статья появилась не в газете Таранцева-Стаховского, а в другой. А нарушение договора карается смертью!

– Кто отдал тебе приказание? – спросила Светлана, догадываясь, каким будет ответ.

Вячеслав произнес:

– Мои родители. Они знают, кто достоин того, чтобы жить, а кто нет.

– Кого еще ты убил, Слава? – произнесла как можно мягче Светлана. – Расскажи мне...

– Тебе это интересно? – спросил Винокуров. – Эту дуру Лизу. И Куликова, который начал некстати болтать. Он ведь звонил моим родителям и требовал у них пять тысяч долларов за право узнать тайну Стаховского. Вместо денег к нему пришел я... Он мне живо выложил все, этот алкаш. Пришлось от него избавиться! Он посмел шантажировать моих родителей – такое не прощается!

– И Владимир Стаховский? – спросила Светлана. – Ты ведь убил и его?

Она поняла: или Винокуровы приняли решение уничтожать всех, кто так или иначе связан со Стаховским, или Вячеслав переплюнул собственных родителей по степени безумия, взяв на себя функции палача и отправляя на тот свет любого и каждого.

Вячеслав расхохотался:

– К сожалению, меня кто-то опередил. Я устроился к нему в телохранители с одной целью – уничтожить этого червя. Если бы я знал тогда, что он и есть убийца моей сестренки Оксаны! Но я считал, что это всего лишь подручный Таранцева, я не имел ни малейшего представления, что это он сам и есть!

Светлана закрыла на мгновение глаза. Она почему-то верит Винокурову. Но если не он убил Стаховского, то кто?

– Если бы я только знал, – продолжал причитать Вячеслав. – У меня было столько возможностей убить этого пса! И я сделал бы это через несколько дней, у меня был готов план. Но затем взорвался самолет. Мне пришлось уносить ноги. К счастью, Стаховский не взял с собой никого из охранников, чтобы не было лишних свидетелей его секретного интервью.

Что ж, если поверить рассказу Винокурова, то все сходится. Нет только ответа на главный вопрос – кто виноват в смерти Стаховского? И почему все-таки его убили...

Месть? Чья? Или все же это сделал Павел, который является сыном Галины Одинцовой...

– Но почему я должна умереть? – спросила Светлана. – Я ведь выполнила все, что от меня требовалось. И даже больше. Теперь каждый знает правду о подлом убийце твоей сестры. Ты можешь отпустить меня, я никогда никому не скажу, что ты был здесь.

Вячеслав хмыкнул:

– Ты что разговариваешь со мной, как с дебилом. Психиатр, который наблюдал меня в дурдоме, вел такие же разговоры елейным голоском. Как же я ненавидел этого индюка! Я вонзил ему нож в горло, едва только вышел на свободу. Он, видите ли, считал, что у меня шизофрения. Да ничего подобного, я здоров, как бык!

Голос Вячеслава начал вибрировать, он говорил все быстрее и быстрее. Светлана поняла: грядет кульминация, а именно – ее смерть.

– Мои родители такие добрые, они воспитывали меня для лучшего, они хотели, чтобы я получил все то, что не смогла получить Оксана. Я сделаю все, что они скажут. А они сказали, что ты должна умереть.

Он подошел к Светлане. Ухтомина, видя его выпученные, безумные глаза и нож, зажатый в руке, произнесла нараспев:

– Слава, не делай этого. Это я, Оксана...

Винокуров замер и с недоверием уставился на Ухтомину. Светлана, заметив его реакцию, продолжала:

– Разве ты не узнаешь меня? Это я, твоя сестра. Я здесь, вместе с тобой. Я знаю, что ты очень меня любишь. И я тебя тоже. Ты не должен делать этого, Слава.

– Оксана? – со всхлипом произнес Вячеслав. – Ты здесь, ты меня слышишь? Ты ведь не обманываешь меня, ты на самом деле рядом со мной?

– Ты мой младший и горячо любимый братик, – продолжала Светлана. – Я горжусь тобой. Но то, что ты хочешь сделать, плохо...

Вячеслав, закатив глаза к потолку, произнес:

– Я не могу иначе, Оксаночка! Мама и папа приказали мне... Ты же знаешь, они никогда не велят мне делать то, что нехорошо. Все, кого мне пришлось убить, были плохими.

Он медленно продвигался к Светлане. Внезапно Вячеслав упал на колени и затрясся в рыданиях. Вид бугая, который плачет, держа в руке нож, навевал на Светлану ужас. А что, если закричать? Но тогда он наверняка бросится на нее...

– Я делал все это, потому что так надо. Я хотел убить жену Стаховского, потому что она плохая. И я сделаю это, я обязательно это еще сделаю!

Он поднялся с коленей и подошел к Светлане. Схватил ее за волосы и прошептал:

– Оксана, помни, я делаю это ради тебя. Только ради тебя...

– Бросить нож! – произнес вдруг знакомый голос.

Светлана не могла поверить своим ушам – она слышит голос своего отца. Или ей чудится? Слуховые галлюцинации? Как папа мог оказаться в квартире?..

Однако, судя по тому, как повел себя Вячеслав Винокуров, реплика прозвучала на самом деле. Он обернулся и прокричал:

– Ты что, мне угрожаешь? Тогда я перережу ей глотку!

В комнату шагнул отец, в его руке был зажат пистолет. Светлана вспомнила – у него имелось наградное оружие, которое хранилось в шкафу в гостиной. Но каким образом отец оказался дома? Скорее всего, он вернулся с дачи раньше, чем планировал.

– Я считаю до трех, – произнес Геннадий Петрович. Его лицо, суровое и напряженное, излучало силу и уверенность. А Светлана считала отца пенсионером, который только и может брюзжать и выращивать на грядках овощи. – Раз, – произнес он. Винокуров больно сжал Светлане шею. – Два...

Вячеслав, проурчав что-то, полоснул Светлану ножом, Ухтомина почувствовала резкую боль и закричала.

Потом грянул выстрел. Светлана зажмурилась, Винокуров покачнулся и медленно осел на пол. Не веря в то, что все закончилось, Ухтомина не открыла глаза, даже когда почувствовала нежные прикосновения рук отца.

– Света, все в порядке, – сказал Геннадий Петрович. – Я как чувствовал, что произойдет что-то неладное, потому и вернулся с дачи раньше. Как ты, детка?

– Я в порядке, – ответила Светлана. – Вот только сильное кровотечение, но мне кажется, что рана поверхностная. А что с Винокуровым?

Геннадий Петрович, аккуратно положив пистолет на пол, произнес:

– Он мертв. Можешь не сомневаться, я был одним из лучших стрелков по прицельной мишени. Когда я вошел в квартиру, то сразу понял, что ты в беде. Я услышал голос этого негодяя. Он не имеет права жить!

Светлана, которой отец помог освободиться от пут, мельком глянула на распластавшееся на полу тело Винокурова. Крови практически не было. Отец привлек ее к себе:

– Света, я очень испугался! Мне показалось, что повторяется кошмар тридцатилетней давности – и на этот раз я потеряю не жену, а дочь. Я не мог допустить, чтобы он причинил тебе вред. Мне пришлось убить его.

– Папа, как же я тебе благодарна, – сказала Светлана. – Но сейчас самое время вызвать милицию. Разбирательство будет долгим.

– Я сам это сделаю, – заявил Геннадий Петрович. – Тебе требуется медицинская помощь. Впервые в жизни я пошел на убийство, причем совершил его сознательно, но ничуть не сожалею о случившемся. Он заслуживает этого!

Светлана опять посмотрела в зеркало и убедилась, что выглядит прекрасно. До начала ток-шоу оставалось всего двенадцать минут.

После попытки Вячеслава Винокурова убить ее прошло шесть недель. Против ее отца не было возбуждено дело, признали, что он действовал в пределах необходимой самообороны.

Винокуровы напрочь отмели собственную причастность к преступлениям, заявив, что их сын, страдавший серьезным психическим заболеванием, жил в мире кровавых фантазий, за которые они не ответственны.

Светлана в который раз стала героиней дня. Ей наперебой предлагали участие в ток-шоу, и она, взвесив все «за» и «против», приняла одно из предложений. Ее соблазнило то, что в прямом эфире она получит возможность изложить не только всю историю Владимира Стаховского, но и проекта «Фарма-Стикс».

Она толком не говорила с Павлом все эти дни. Резниченко навещал ее в больнице, однако Светлана не захотела его видеть. Однажды им довелось сказать друг другу несколько слов.

В ответ на ее упреки Павел возразил:

– Света, ты думаешь, я намеренно пытался сблизиться с тобой, чтобы распутать дело Стаховского? Ты в чем-то права... Но тебе неизвестна вся правда.

– Я все знаю, – отрезала Светлана. – Твоим отцом является Стаховский, именно поэтому ты и решил расследовать его гибель. Скажи мне честно, ты имеешь к ней отношение?

Павел тогда медленно произнес, не глядя ей в глаза:

– Света, ты ошибаешься, обвиняя меня в убийстве Стаховского. Клянусь тебе, я к этому непричастен.

– Но ведь твоя мать, Галина Одинцова, была какое-то время подругой Стаховского и родила от него сына – тебя? – с уверенностью заявила Светлана.

Павел сказал:

– Ты ошибаешься, я же говорю, что тебе неизвестна вся правда. И думаю...

– Это ты ошибаешься, Паша, если решил, что я позволю своей дочери поверить твоим сказкам, – произнес Геннадий Петрович, входя в палату. – Тебе лучше уйти!

– Света! – попытался воззвать к ней Резниченко, но Светлана не пожелала слушать его объяснения. Что он может ей сказать? Не станет же он отрицать очевидное – Стаховский являлся его отцом, и Павел, движимый чувством наживы, взялся за расследование его смерти.

Выписавшись из больницы, Ухтомина жила дома под усиленной охраной. Теперь, как заявил ей Геннадий Петрович, нужно опасаться мести со стороны Деканозова. Крушение химической империи продолжалось. Могущественные друзья отвернулись от Деканозова, его концерн лишили лицензии на выпуск всех товаров. Против него было подано около сорока судебных исков.

– Но ему повезло, – сказал Геннадий Петрович. – Единственное преступление, к которому он, по всей видимости, непричастен, это смерть Стаховского.

– Как же так? – изумилась Ухтомина, которая на несколько недель выпала из череды политических и криминальных событий в стране. – Ведь именно он был самым многообещающим подозреваемым, а теперь...

– А теперь выясняется, что Деканозова обманывали, и кто, по твоему мнению? Его аналитический отдел, который занимался заказными преступлениями для своего шефа. Деканозов в самом деле как-то обронил, что хочет видеть Стаховского мертвым, и его киллеры готовились к этому. Но их кто-то опередил. Однако начальник этого самого аналитического отдела, не будь дураком, приписал все заслуги по устранению строптивого и опасного журналиста себе. Во всяком случае, так утверждают молодчики, которых допрашивают в настоящий момент в прокуратуре.

– Но ведь они могут так говорить, чтобы выгородить себя, – сказала Светлана. – И ты этому веришь?

– Я не знаю, чему верить, – ответил Геннадий Петрович. – Правда перемешалась с ложью до такой степени, что уже невозможно отделить одно от другого. Света, я прошу тебя – оставь это дело! Оно стало слишком опасным. Я боюсь думать, что случилось бы с тобой, если бы я тогда не вернулся ночевать в Москву.

– Папа, я чувствую, что до разгадки причин смерти Стаховского осталось совсем немного. Я должна... – ответила Ухтомина.

– Никому ты ничего не должна, – отрезал Геннадий Петрович. – Супруга этого журналиста подала на тебя в суд, обвиняя в распространении лжи. Я не хочу, чтобы мою единственную дочь привлекли за клевету.

– И не станут, – заверила его Светлана. Именно после этого разговора она твердо решила принять участие в прямом эфире. Друзья ей сообщили, что Кристина также намерена выступить, чтобы скрестить шпаги в дуэли со Светланой.

И вот настал день эфира. Светлана сидела перед зеркалом, ее волосы уже привели в порядок, наложили слой пудры, чтобы лицо не блестело. Кристина находилась где-то в другой гримерной. Она изъявила желание не встречаться со Светланой.

Зрителям была анонсирована сенсация в прямом эфире. Кристина в рекламе передачи дала понять, что знает, кто является убийцей ее мужа, и готова доказать это у всех на глазах. Что ж, Светлана могла только поздравить вдову с раскрытием убийства Стаховского.

– У нас до эфира всего десять минут, – в гримерную вошел знаменитый ведущий политического ток-шоу. – Света, не хотите пройти в зал?

Ухтомина последовала за ним. Кристина уже сидела в кресле за полукруглым столом. Она сделала вид, что не знает Светлану, намеренно отвернувшись, когда та села напротив нее. Одетая в темно-синий костюм, Стаховская выглядела собранной, от нее веяло чувством победы.

Светлана бросила взгляд на ряды публики. Ее узнают, на нее показывают пальцем, о ней судачат. Вот она, цена известности и успеха. Светлана перебросилась несколькими фразами с ведущим, который просматривал бумаги на столе, наконец объявили двухминутную готовность.

– Дамы и господа, рад приветствовать вас. Сегодня мы будем говорить о двух скандалах, которые потрясли наше воображение в течение последних месяцев. Дело Владимира Стаховского и дело Константина Деканозова. Рад приветствовать в нашей студии двух очаровательных гостий – Светлану Ухтомину и Кристину Стаховскую. Они по очереди изложат нам свои версии произошедших событий, причем Кристина Стаховская обещала предоставить вашему вниманию сенсационную и совершенно новую версию гибели ее супруга. Итак, мы начинаем пятьдесят восьмой выпуск нашего ток-шоу...

– В который раз я повторяю вопрос: где мой сын?! – проревел Константин Деканозов, тряся за плечи Анжелику. – Черт возьми, ты же моя жена, ты обязана за ним следить! Куда он делся, не мог же он уехать из Константинова в инвалидном кресле!

Анжелика, вырвавшись и отбежав в сторону, сказала:

– Понятия не имею, Костя, ты сам должен следить за своим чадом! Мне он сказал, что едет заниматься в фитнес-студию «Олимп».

– Я проверил, – мрачно произнес Деканозов, – его там нет. Его давно в клубе не видели.

– Не может быть, – произнесла с удивлением Анжелика, – он ведь ездил туда два раза в неделю, по средам и пятницам...

Деканозов прокричал:

– Дмитрий уезжал из поместья, но где он был на самом деле? Я уже поговорил с шофером, этот олух высаживал его около «Олимпа», помогал пройти внутрь, а сам отправлялся в кафе. Видите ли, Дмитрий Константинович не нуждался более в его помощи и велел ждать себя снаружи!

Константин Деканозов ощущал неимоверную боль. Еще бы, сын предал его второй раз. Он поверил ему сначала, поверил и простил. И вот теперь Дима исчез! Он оставил небольшое письмо, в котором просил отца не искать его и заявлял, что не желает больше иметь с ним ничего общего.

– Костя, забудь о Диме, захочет есть, сам притащится обратно, – сказала Анжелика. – А как быть нам? Мы что, будем вынуждены продать этот дом? А мои драгоценности, мой стиль жизни, друзья, наконец?

– Какие друзья? – выругался Деканозов. – Вокруг сплошные предатели и мародеры. Все меня бросили, все удрали в тот самый момент, когда поняли, что власть, чтобы выгородить себя, решила сдать меня.

Деканозов в течение последних недель был вынужден беспомощно созерцать, как его детище, концерн «Парацельс», рушится под ударами прикладов молодчиков в шерстяных масках. Константину Константиновичу прозрачно намекнули, что не нужно было допускать публикации тайного соглашения по проекту «Фарма-Стикс». А теперь он – необходимая жертва.

Но Деканозов не привык ощущать себя в качестве жертвы. Все началось со статьи этой Ухтоминой. Он готов разорвать ее на клочки, но сейчас ему выгоднее, чтобы Светлана осталась живой и невредимой.

Банки и финансовые партнеры, почуяв, что Деканозова подминает под себя власть, оставили его одного – и без денег. В прокуратуре активно и весьма результативно допрашивали работников его аналитического отдела. Деканозов скрипел зубами, узнав, что Стаховский, смертью которого он гордился как персональным подвигом, на самом деле был убит не по его приказу. Глава аналитического отдела просто солгал ему и, присвоив крупное вознаграждение, выдал взрыв самолета за собственную акцию.

Однако на совести аналитического отдела была масса других преступлений, в причастности его к которым сомневаться не приходилось. И каждый, стараясь спасти свою шкуру, валил грехи на одного человека – на Константина Деканозова.

Магнат дознался до истинных причин собственной опалы – кое-кто из конкурентов, близкий к власти, выпросил право на дележ его химической империи. Они решили уничтожить Деканозова, а потом присвоить себе всю его собственность.

– Мне плевать, что будет с нами, – сказал Константин жене. – У меня достаточно денег за рубежом, чтобы ты могла покупать себе тоннами тряпки и украшения. Если мне не дают жить в России, уедем куда угодно – в Англию, Швейцарию, Монако...

– Костя, ты что, не в курсе? – спросила тихим голосом Анжелика. – Сегодня утром передали в новостях – генеральная прокуратура попросила Интерпол о содействии в расследовании твоих преступлений, все твои счета, в том числе иностранные, заморожены.

Деканозов уже перестал следить за последними событиями. Он и так знал: ему не дадут уйти живым. Его хотят уничтожить и финансово, и физически. Но он не позволит этого сделать, не дастся им в руки! Он, Константин Деканозов, основатель и президент концерна «Парацельс», не станет просить о пощаде. Если ему суждено погибнуть, то он утянет с собой на дно как можно больше соучастников.

У него имелся компромат, масса секретных документов, многие из которых будут похлеще проекта «Фарма-Стикс». И под рядом из этих документов стоят подписи важных лиц, тех самых, которые совсем недавно считали за честь быть с ним на короткой ноге, а сейчас забыли его имя. Он опубликует все, что у него есть.

– Константин Константинович, – робко произнес один из телохранителей, заглядывая в спальню, где происходил разговор между супругами.

– Ну что тебе? – рявкнул Деканозов. – Не видишь разве, меня нельзя беспокоить!

– Константин Константинович, около ворот поместья целая армия из джипов. Следователи из прокуратуры. Вроде бы с обыском в Константиново...

– Что?! – закричал Деканозов. – Обыск в моем доме? Этого не может быть!

Через десять минут ему пришлось убедиться, что это не страшный сон, а ужасная явь. Ему предъявили ордер на обыск, подписанный заместителем Генерального прокурора, и Деканозов, пылая от ненависти, был вынужден наблюдать, как дюжина юрких следователей заполоняют его особняк, простукивая чуть ли не каждый миллиметр.

– Господин Деканозов, прошу ключи от этой комнаты...

– Мы конфискуем все компьютеры...

– Если вы откажетесь сообщить код сейфа, то мы взрежем дверцу...

Деканозов понял: его влиятельные сотоварищи, зная, что он способен отомстить им публикациями компрометирующих документов, опередили его. Небось они выгребли все счета, списки и договора из тайников и увезли их в неизвестном направлении.

– Почему вы забираете мои драгоценности! – кричала Анжелика, хватаясь за сверкающие побрякушки. – Оставьте их, умоляю!

Деканозов, поручив наблюдать за обыском трем своим адвокатам, которые по его требованию примчались в Константиново, покинул поместье. У него было дело поважнее. Жаль, что оружие, которое хранится в сейфе, конфисковали следователи, но он сумеет сделать все и без пистолета.

Дима – он должен найти его. Он знал, где следует его искать. Сын никак не мог забыть эту старую алкоголичку, которая являлась его матерью. Если бы Деканозов с самого начала не обманывал сына... Тогда все могло быть по-другому!

Дима – его у него никто не заберет. Он принадлежит только ему! Государство и жадные конкуренты могут отобрать у него концерн, деньги, власть и влияние, даже свободу, но они не в состоянии лишить его Димы. Он заберет сына, и они уедут куда-нибудь далеко-далеко...

Деканозов сам вел серебристый «Мерседес». Он остановился около неприметной элитной клиники, в которой содержались больные, страдающие психическими заболеваниями. Богатые родственнички, проявляя о несчастных заботу (или желали избавиться от надоевших членов семьи), помещали их в тихий пансионат, цены в котором были, как в отеле «Ритц», а безопасность, как в Кремле. Деканозов, отстегнув приличную сумму, устроил Любу именно сюда. Ему пообещали, что она никогда не выйдет за ворота психиатрической лечебницы.

Оттолкнув охранника, сметая на своем пути врачей и медсестер, он ринулся прямо к кабинету начальства, влетел к главному врачу, которому лично заплатил пятьдесят тысяч долларов наличными, без стука.

– Константин Константинович, – протянул тот, глядя на низвергнутого химического короля сквозь тонкие очки в никелевой оправе. – Чем обязан вашему визиту?

– Ты, чесоточная вошь, – Деканозов схватил медика за лацканы белоснежного халата, – отвечай мне, она здесь? Она все еще у тебя?

Главный врач, оторвав руки Деканозова от лацканов халата, с отвращением процедил:

– Господин Деканозов, не забывайтесь, вы не у себя в конторе.

– Когда ты брал мои деньги, то пел другое, – сказал Деканозов, чуть успокоившись. – Что, думаешь, если меня травят со всех сторон, то я утратил свое могущество? Ошибаешься!

Он вытащил из кармана дорогого пальто пистолет и направил его на онемевшего главного врача. Тот, побелев, пытался делать малопонятные знаки заглядывавшим в кабинет сотрудникам. Деканозов обернулся, и тех как ветром сдуло.

– Константин Константинович, – проблеял главный врач. – Разумеется, я скажу все, что мне известно. Вы ведь интересуетесь вашей супругой... прошу прощения, пациенткой Любовью Викторовной Деканозовой?

– Не английской же королевой! – рявкнул Деканозов и смел со стола врача раздражавший его золоченый крошечный метроном.

– Она уже не пребывает на территории моего учреждения, – сказал врач. – Сегодня утром... примерно в десять часов появился ваш сын, Дмитрий Константинович, приятный молодой человек, к сожалению, прикованный к инвалидной коляске. Он заверил меня, что действует по вашему поручению и с вашего согласия. Он сказал, что вы хотите забрать вашу бывшую... то есть пациентку Деканозову, домой. Ваш сын утряс все формальности, и я не имел ничего против того, чтобы он вместе с Любовью Викторовной покинул стены нашего пансиона...

– Сколько же он тебе заплатил? – спросил Деканозов. – Если бы не этот скандал, ты бы ни за что не пошел на поводу у мальчишки, но ты знал, что я уже не тот всемогущий Деканозов, которым был раньше. Решил заработать...

Врач промямлил что-то невразумительное, в этот момент в кабинет влетел охранник, который, нацелив на Деканозова пистолет, вежливо попросил его положить свое оружие.

– Это, что ли? – спросил Деканозов и, поднеся пистолет к голове главного врача, нажал на курок. Раздался щелчок, из дула метнулось пламя. Главврач пронзительно заорал тонким бабьим голоском.

– Дарю его тебе, это презент голландского премьера. – Магнат швырнул на стол пистолет-зажигалку, которую нашел в бардачке автомобиля, и, отодвинув, охранника, ушел прочь.

Итак, Дмитрий был здесь и выкупил Любу. На что рассчитывает мальчишка? Наверняка на побег. Из сейфа исчезло около семидесяти тысяч долларов, их прикарманил Дима. У него есть деньги, чтобы увезти Любу из Москвы в любой город России и даже мира. Но Деканозов не даст им уйти.

Он рванул на «Мерседесе» в отдаленный трущобный район, где проживала его бывшая жена. Константин был здесь всего один раз, давно, несколько лет назад. Он надеялся, что беглецы не настолько умны, чтобы сразу поехать в аэропорт или на вокзал.

Деканозов остановился около замызганной пятиэтажки. Темнело. Люба жила то ли во втором, то ли в третьем подъезде. Едва он вышел из «Мерседеса», как вокруг автомобиля возникли тени обитателей местного квартала.

– Подай, Христа ради, – вцепился в штанину Деканозову безногий пьяница.

Тот оттолкнул его и прошел в пропахший мочой и «травкой» подъезд, поднялся по грязной лестнице, на которой валялись разбитые бутылки и раздавленные шприцы, на последний этаж. Зеленая дверь без замка. Зачем этой алкоголичке запор, у нее и красть-то нечего.

Он толкнул дверь и оказался в маленькой загаженной прихожей, заставленной бутылками и пивными банками. Деканозов прислушался.

– Мама, прошу тебя, побыстрее, – говорил Дима. – Это не надо брать, я же сказал, только документы...

– И фотографии, твои детские фотографии, – отвечала ему Люба. – Димочка, а как же зимние вещи, они нам понадобятся? Куда мы летим?

Деканозов аж перекосился от злобы – значит, он прав, мальчишка собирается удрать с мамашей. За его счет, украв его деньги! Черт возьми, отчего судьба так несправедлива – три месяца назад все было великолепно, а теперь... «Парацельс» дожирает алчное государство вкупе с ненасытными конкурентами, а Дима, его единственный сын...

– Мама, разреши, я тебе помогу, – раздался голос сына.

Не выдержав, Деканозов показался из своего укрытия. Его появление произвело ужасающий эффект – Люба, которая держала в руках большую драную сумку, вскрикнула, вещи выпали на пол.

– Ну что ж, могу вам сказать, что путешествие отменяется, – провозгласил Деканозов. Он внимательно посмотрел на Диму. Тот не отрывал взгляда от глаз отца, словно бросая ему вызов. Мальчишка пошел весь в него, с невольным удовлетворением отметил Константин Константинович, если бы все было хорошо...

– Костя, это я виновата, – залепетала Люба, загораживая Диму. – Прошу тебя, не применяй силы... Мальчик тут ни при чем!

– Не ври, – сказал Деканозов. – Именно он, а не кто-то другой, заплатил деньги, которые украл у меня, продажному Гиппократу, и тот выпустил тебя на свободу. Именно этот щенок...

Деканозов, оттолкнув вскрикнувшую экс-супругу, подошел к Диме.

– Ты понимаешь, что тебе придется вернуться обратно, – произнес он. – Я не допущу, чтобы ты удрал с этой... с этой бомжихой. Тебе не место рядом с ней. Дима, я все забуду и все прощу. Она тебе не нужна! Что даст тебе эта дрянь? У нее нет ни денег, ни имени – ничего!

– Папа, – спросил Дима, – а что есть у тебя? Недавно ты ворочал миллиардами, я уверен, на некоторых счетах за границей лежит еще много денег. Но империя твоя рухнула, ты низвержен. Что ты можешь дать мне?

Деканозов поразился – он никогда не слышал от Димы столь жестоких и обличительных слов.

– Ты всегда думал, что любого можешь купить. Ты так и поступал – в том числе и со мной. Привык покупать и продавать, забыв о главном, папа. Ты не всемогущий господь, а всего лишь человек. Ты дал мне все, я жил, как принц. Но у меня не было одного – любви. Ты никогда не любил меня, отец, ведь так?

– Неправда! – закричал Деканозов. – Дима, что такое ты говоришь? Ради кого, если не ради тебя, я выстраивал «Парацельс»?

– Папа, ты сам понимаешь, что концерн ты создал ради одного человека – самого себя. – Голос Димы окреп, он словно стегал Деканозова, который вдруг ощутил, что давно и бесповоротно потерял сына. – Ты стремился к абсолютной власти и деньгам. И при этом жонглировал человеческими жизнями. Ты приказал убить Сашу, маму по твоей прихоти поместили в психушку, где за несколько месяцев она бы превратилась в растение. Сколько жизней еще на твоей совести? Например, тот журналист, который не так давно взорвался в самолете, он ведь тоже убит твоими людьми? А город в Сибири – ради прибыли ты готов рисковать жизнями сотен тысяч...

Деканозов почувствовал ужасную усталость и отчаяние. Он мог потерять все – но только не Диму! Почему, почему все так обернулось? Во всем виновата одна особа – эта журналистка Ухтомина!

– Мы уезжаем, папа, – сказала Дима. – И ты не помешаешь нам. Пошли, мама!

– Я же сказал, что никуда вы не уйдете, – произнес Деканозов. – Если ты не хочешь вернуться, Дмитрий, то никакого путешествия к теплым морям не будет. Ты навсегда останешься здесь!

– Ты что, готов убить нас? – спросила Люба побелевшими губами. – Костя, как ты можешь, позволь нам...

Деканозов расхохотался:

– О нет, я вам ничего не позволю! Понятно?

– Мне кажется, что нет, – произнес чей-то голос.

Деканозов, уверенный, что в квартире никого, кроме него, Димы и Любы нет, обернулся в испуге. На пороге стояли двое – бугай в длинном пальто с челюстью питекантропа и звериными глазками, рядом с ним трясущийся инвалид, который приставал к нему на улице.

– Вы намерены мне помешать, уроды? – сказал Деканозов. – Я ненавижу таких, как вы. Неудачники, лентяи, иждивенцы, пустили свою жизнь коту под хвост...

– А чем лучше ты, папа? – спросил Дима. – Ты достиг всего, но какой ценой? И в итоге оказался на самом дне жизни.

Тем временем в квартиру один за другим заходили все новые персонажи. Оборванные, плохо одетые, большие и маленькие, инвалиды и здоровые – их было никак не меньше двух десятков. Деканозов, который вначале чувствовал себя победителем, испугался. Судя по всему, эта голытьба настроена воинственно. И их много, один он с ними не справится.

– Вам пора, – сказал великан – предводитель шайки. – Дима и Люба, вы можете уходить, он вас не тронет. А если попробует...

Один из вошедших, подросток вряд ли старше Димы, словно играючи, вытащил из кармана нож. Деканозов отпрянул. Эти отморозки, бездомные, те, кого он всегда презрительно именовал бомжарами, готовы на все. Они убьют его, Константина Деканозова, и глазом не моргнут. И рядом нет никого, кто бы мог помочь. Телохранители остались в Константинове, друзья предали. Но почему? Почему?

Люба, быстро подобрав лежащие на полу вещи, запихала их в сумку, Дима прошелестел мимо Деканозова на инвалидном кресле.

– Я ведь все равно вас найду, – тихо сказал Деканозов. – И тогда вам не поздоровится!

– Прощай, папа, мне тебя жаль, – произнес Дима. – Я не думаю, что мы когда-нибудь увидимся. Я хочу забыть о тебе.

– Помоги Диме спуститься с лестницы... – приказал великан подростку с ножом.

Деканозов остался один в комнате, забитой бездомными. Он не знал, как долго ему пришлось ждать. Константину Константиновичу казалось, что полвечности. Наконец великан произнес:

– Ну что, Деканозов, ты можешь быть свободен. И не вздумай появляться здесь. А если ты причинишь Диме и Любе вред, мы найдем тебя, где бы ты ни скрывался, и я лично перережу тебе глотку, как свинье. Мы знаем, это ты приказал убить Сашу. Учти, когда-нибудь ты за это ответишь!

Бездомные расступились, образовывая коридор. Деканозов двинулся мимо них. Он кожей чувствовал их взгляды, полные ненависти и презрения. Эти недочеловеки торжествуют над ним, одним из самых богатых людей в стране.

Он спустился по вонючей и грязной лестнице на улицу. Уже давно была ночь. Константин подошел к «Мерседесу» и обнаружил, что дверцы автомобиля открыты, сиденья раскурочены, отсутствует CD-плеер. Деканозов отшвырнул мальчишку, который пытался вытащить что-то из салона.

– Пошел прочь, ублюдок! – проревел он и прыгнул в автомобиль.

Из подъезда показались бездомные. Они напомнили Деканозову группу зомби. Ему стало страшно. Быстрее отсюда, к себе, в Константиново! Там он может чувствовать себя в безопасности. И пусть Люба с Дмитрием бегут, он все равно сумеет их найти.

Мотор взревел, «Мерседес» рванул с места. Константин был полон злобы, просто полыхал ненавистью. Он отыщет сына и бывшую жену, и они на коленях будут молить у него о пощаде! Он, Константин Деканозов, никогда не прощает подобных оскорблений!

Он уже представлял, что сделает с Любой, когда она окажется в его руках. Диму он запрет в интернате... Хотя нет, он поместит его под замок в подвале в поместье. И мальчишка никогда больше не увидит света солнца.

Деканозов на всей скорости вылетел на перекресток. Он слишком поздно заметил, что с правой стороны на него несется грузовик. Деканозов все же попытался нажать на тормоза, но гигантский корпус грузовика врезался в «Мерседес», подминая его под себя...

– Значит, Кристина Алексеевна, вы готовы изложить нам свою версию гибели вашего мужа? – спросил ведущий. – Что ж, после того, как Светлана Геннадьевна рассказала нам о том, что ей удалось установить, слово предоставляется вам.

– Спасибо, – произнесла Стаховская. – Я уже говорила, что благодарна вам за приглашение на передачу. Я слишком долго была вынуждена созерцать, как мой покойный супруг, блистательный журналист и предприниматель, подвергается нападкам. Светлана Геннадьевна обязана моему мужу всей своей карьерой. Именно поэтому, а также памятуя о том, что она является способной журналисткой, я и попросила ее начать расследование гибели Владимира Стаховского. Я была уверена, что Ухтомина докопается до истины, а вместо этого... – Стаховская тяжело вздохнула: —...она предала память моего мужа. Она сочинила жуткие басни о его предыдущей жизни, обвинив Владимира в двух убийствах и вообще отказав ему в праве называть себя Владимиром Стаховским. Получается, что многие годы я была замужем за убийцей и аферистом. Но это не так, уверяю вас, да вы и сами прекрасно это знаете, потому что многие из вас любили программы моего мужа...

Светлана внимательно следила за тем, как Кристина старательно изображает из себя жертву. Что ж, в интересах Стаховской защищать память мужа и отрицать правду.

– После того, как сама едва не стала жертвой безумного маньяка, который работал у моего мужа телохранителем, я поняла, что нужно брать расследование в свои руки. А как же иначе? Светлана Геннадьевна распространяет про него клевету, и я вынуждена защищаться.

– Но ведь Светлана Ухтомина сама стала заложницей Вячеслава Винокурова, – перебил Стаховскую ведущий. – Того самого Винокурова, младшего брата девушки по имени Оксана, которую – якобы! – ваш супруг лишил жизни тридцать лет назад.

Стаховская горестно усмехнулась и продолжала:

– Обо всем по порядку... Бандит мертв, его застрелили, и кто застрелил, позвольте вас спросить, – отец Светланы Геннадьевны! Так что имеется великолепный козел отпущения, на которого можно все свалить, – сумасшедший телохранитель. Мне жаль Вячеслава Винокурова, который стал жертвой своих безумных родителей, вбивших ему в голову, что мой муж имеет некое отношение к гибели их дочери. Мне понятна боль их утраты, но эти люди давно потеряли всякое представление о действительности.

Светлана только улыбалась. Конечно, все сочувствуют Кристине, но никто ей не верит. Идентичность Федора Таранцева и журналиста Владимира Стаховского установлена. И отрицать очевидное бессмысленно.

– Я верила Светлане Геннадьевне, – продолжала Стаховская, – но теперь, когда мне известна вся правда, я знаю – она имеет непосредственное отношение к смерти моего мужа! И у меня есть доказательства!

Ведущий перебил ее:

– Это чрезвычайно серьезное обвинение, Кристина Алексеевна, вы можете его доказать?

– А как же, – ответила Стаховская. – Ради этого я и приняла предложение участвовать в вашей программе.

– Что вы скажете на это? – спросил ведущий у Светланы.

Та пожала плечами и ответила:

– Мне понятна обида и ярость госпожи Стаховской, ее разочарование и боль, но я в такой же степени, как и вы, заинтригована ее заявлением. Я не имею ни малейшего отношения к смерти Стаховского, точнее, того человека, которого мы все долгие годы знали, как Владимира Стаховского. Все это очень похоже на месть – я разоблачила ее мужа, а Кристина Алексеевна жаждет разоблачить меня. Ну что ж, давайте предоставим слово госпоже Стаховской.

– Действительно, Кристина Алексеевна, – произнес ведущий, – вы сделали поистине сенсационное заявление. Если вы не передумали, то мы слушаем вас...

– Нет, я не передумала, – произнесла Стаховская твердым тоном. – Увы, слова Светланы Геннадьевны не более чем попытка обелить себя. Она наверняка знает, о чем идет речь, и пытается выиграть время. Всем вам известно содержание завещания моего мужа. Он оставил половину акций медиахолдинга «ВластЪ» своему сыну, который был рожден от него некой Галиной Одинцовой...

Светлана поняла – Стаховская каким-то образом вычислила, что Павел является сыном Владимира. И теперь желает презентовать это публике. Ну что ж, все тайное становится явным – рано или поздно.

– Я наняла лучших детективов, которые постарались найти этого таинственного отпрыска моего мужа. И они сумели это сделать. Так, они установили, что у Галины Одинцовой, которая много лет назад, когда мой муж только приехал в Москву из уральского городка Усть-Кремчужный, действительно была с ним знакома, имеется сын... Имя его – Павел Резниченко.

Ведущий тотчас вставил:

– Да что вы? Тот самый журналист, который опубликовал вместе с госпожой Ухтоминой разоблачительную статью о прошлом вашего мужа и о его причастности к смерти Оксаны Винокуровой?

– Вы абсолютно правы, – заметила Кристина с улыбкой сфинкса. – Павел Резниченко является другом, насколько мне известно, даже очень близким другом госпожи Ухтоминой. Несколько странно, не так ли?

– Значит, этот господин Резниченко и есть сын вашего супруга и Галины Одинцовой? – протянул журналист. – Но какое отношение это имеет к смерти Владимира Сергеевича Стаховского? И каким образом к этой смерти причастна Светлана Геннадьевна?

– Обо всем по порядку, – сказала Кристина, и ее самоуверенный тон не понравился Светлане. Что затевает Стаховская – собирается доказать, что она объединилась с Павлом, дабы завладеть половиной акций холдинга? Но это же полный бред!

– Часто то, что мы принимаем за правду, на самом деле не имеет к ней никакого отношения. Галина Петровна Одинцова имела сына, Павел вовсе не является сыном Владимира Стаховского...

– Но как же так? – изумился ведущий. – Если господин Резниченко не сын вашего мужа, то получается, что Владимир Стаховский или был плохо информирован, или намеренно ввел всех в заблуждение текстом своего завещания.

– Мой муж, которого я любила и продолжаю любить больше всех на свете, просто не знал всего. Он расстался с девицей, с которой у него был короткий роман, сразу же после того, как та сообщила ему о своей беременности. Он знал ее как Одинцову. О том, что у него родился ребенок, он узнал несколько лет спустя, когда случайно встретился с ней в московском метро. Галина отказалась показать ему ребенка и исчезла так же стремительно, как и появилась из прошлого. Муж Одинцовой якобы был военным, поэтому та не могла в те годы, а это было начало семидесятых, признаться, что зачала ребенка от любовника.

Стаховская на мгновение умолкла, чувствуя, что обстановка в студии накалилась. Все ждали развязки. И эффектная кульминация последовала без промедления:

– Я знаю, что мой муж познакомился с этой особой в транспорте, кажется, в переполненном автобусе. Она была в браке одинока, муж ее не понимал, усиленно занимался карьерой, хотя втемяшил себе в голову, что любит ее. Ни о каком разводе речи не могло и быть. Я понимаю эту женщину, еще молодую, но уже приговоренную к несчастливому браку. Также я понимаю ее страх перед мужем. И то, что она назвалась чужым именем. Именем своей подруги Галины Одинцовой...

– Вот это да! – произнес ведущий. – Значит, вы утверждаете, что ваш муж не знал истинного имени своей... своей, скажем так, подруги?

– Да, именно это я и хочу сказать, – подтвердила Стаховская. – Володе тогда не было и двадцати, он только что приехал в столицу и познакомился с женщиной, которая была на десять лет старше его... Она скрыла от него свое имя, назвавшись Галиной Одинцовой – так звали ее подругу, – понимая, что этот роман быстро сойдет на нет. Так и произошло. Беременность все изменила – она не была нужна ни этой даме, ни моему мужу. Мы знаем, что жизнь на самом деле куда более жестокая, чем принято думать.

– И вам известно имя той особы, которая родила ребенка от вашего мужа? Или этого вообще не случилось? – спросил ведущий.

– О нет, она сохранила ребенка. Возможно, это было в память о моем муже, возможно, по каким-то иным мотивам. Потом вместе со своим супругом эта дама уехала в один из городов на Дальний Восток, вернулась в Москву через несколько лет уже с подросшим ребенком...

Тут Стаховская внимательно посмотрела на Светлану и сказала:

– Эта дама, чье имя для меня установили работники детективного агентства, обманула Владимира Стаховского не только в том, что касается ее имени. Мой муж не знал, что на самом деле у него родился не сын, а дочь...

Ведущий взволнованно произнес:

– Кристина Алексеевна, вы говорите потрясающие вещи. У вас есть доказательства?

– Конечно! Я бы не рискнула выносить на всеобщий суд эту новость, если бы у меня не было достаточного количества доказательств. Я, в конце концов, не поступаю так, как это делает Светлана Геннадьевна.

– И что произошло с этой девочкой? – спросил ведущий. – Вам известна ее дальнейшая судьба? И каково подлинное имя ее матери?

– Прошу вас, – Стаховская выложила на стол несколько пожелтевших фотографий. – Детективные агентства, к которым я обратилась за услугами, провели расследование. Они смогли найти то, что давно было предано забвению. Вот фотографии моего мужа и той дамы в те недолгие месяцы, когда они были вместе. Детективы надавили на настоящую Галину Одинцову, и она призналась, что это ее подруга выдавала себя за нее, и передала фотографии агентам.

– Покажите фотографии крупным планом, – сказал ведущий, – наши зрители имеют право видеть все в деталях!

Светлана и не подумала посмотреть на снимки. Ну что ж, если то, о чем говорит Стаховская, правда, то этого хватит на два дня обсуждения в желтой прессе. У Стаховского был не сын, а дочь, и любовницу звали не Галина Одинцова, а как-то иначе. Значит, Павел не сын Стаховского, и она зря подозревала его невесть в чем...

– Имя подруги Галины Одинцовой – Татьяна Ухтомина, – сказала Стаховская. – Ее муж, в то время майор милиции, Геннадий Ухтомин сейчас живет с дочерью в Москве. Он и не подозревает, что эта дочь на самом деле не его, а Владимира Стаховского. И дочь моего мужа сидит в этой студии. Это и есть всеми уважаемая журналистка Светлана Геннадьевна Ухтомина. Она перед вами!

Светлана, удивляясь тому, как Стаховская несет такую чушь в прямом эфире, взглянула на огромный экран, который находился сбоку от нее. На этом экране светилась увеличенная фотография.

Молодой Владимир Стаховский – он же Федор Таранцев – под руку с красивой женщиной, которая улыбается в объектив. Дама одета в приталенное пальто и берет.

У Светланы перехватило дыхание. Эта женщина была ее мать, Татьяна Валентиновна Ухтомина. Светлана, чувствуя, что кровь стучит у нее в висках, взглянула на торжествующую Стаховскую.

– Этого не может быть, – пробормотала она. – Кристина, ты лжешь!

Стаховская покачала головой и сказала:

– Светлана Геннадьевна, оказывается, не только в прошлом моего мужа можно найти тайны. Но и в вашем собственном. Я готова доказать, что именно вы являетесь дочерью Владимира Стаховского. Я признаюсь в небольшом преступлении – после того, как безумец Вячеслав Винокуров напал на Светлану Геннадьевну и ранил ее, я приложила некоторые усилия, чтобы получить образцы крови госпожи Ухтоминой. Без ее ведома и согласия было проведено изучение материала ДНК и его сопоставление с генетическим кодом моего покойного мужа. И вот результаты!

Стаховская достала небольшой белый конверт и протянула его ведущему:

– Буду вам очень признательна, если вы прочтете это короткое заключение. Исследование проводилось в Австрии независимым институтом, так что упрекать меня в подтасовке данных нет смысла.

Ведущий зашуршал бумагами, вынул листок и прочитал в камеру: «Сопоставление генетических образцов, принадлежащих господину Владимиру Стаховскому и госпоже Светлане Ухтоминой, позволяет сделать следующий вывод: между данными лицами наличествует родство, а именно господин Владимир Стаховский с вероятностью в 99,8999 % процента является отцом госпожи Светланы Ухтоминой».

После прочтения заключения в студии воцарилась тишина. Ведущий, обычно фонтанирующий фразами, не мог сообразить, что же сказать. Светлана не верила, что все это происходит на самом деле. Нет, это злобная шутка, ужасная ошибка, наглая ложь! Но только не беспощадная правда!

– Таким образом, вы видите, что Светлана Геннадьевна приходится дочерью Владимиру Стаховскому и, с юридической точки зрения, падчерицей мне. Но не в этом дело. Я уверена, что Светлана Геннадьевна, которая старается сейчас изобразить из себя потрясенную внезапной новостью невинность, на самом деле уже давно в курсе всего. Именно она, объединившись с Вячеславом Винокуровым и его одержимыми местью родителями, разработала и осуществила адский план. Именно Светлана Ухтомина в надежде получить часть медиаимперии моего мужа и ее генетического отца организовала взрыв самолета. Взрыв, при котором должна была погибнуть и я, и только благодаря невероятному стечению обстоятельств мне удалось избежать смерти. Но если бы в самолете оказалась и я, то единственной наследницей всего холдинга, суммарная стоимость активов которого превышает сто миллионов долларов, оказалась бы именно она – внебрачная дочь моего мужа. Я готова доказать, что Светлана Ухтомина инсценировала нападение на себя Винокурова, в действительности она устранила опасного свидетеля своей причастности к убийству моего мужа. Цена всего этого – холдинг «ВластЪ». Не так ли, Света?

Ухтомина, потрясенная тем, что только что поведала всей стране в прямом эфире Кристина Стаховская, не смогла ничего ответить. Стаховский – ее отец? Этого просто не может быть! Но как же фотография, на которой молодой Стаховский изображен с ее матерью, и еще свидетельство экспертизы...

– Мне нечего сказать, – произнесла наконец Светлана после долгой паузы. Ведущий, приоткрыв рот, ловил каждое ее слово. – Я... Я не верю этому... Я не знаю... Я прошу вас прекратить этот разговор... Я плохо себя чувствую...

Светлана, не обращая ни на кого внимания, поднялась из кресла. Глядя только вперед, она медленно побрела из студии, и вдогонку ей не раздалось ни единой реплики.

– Света, именно об этом я и должен был сказать тебе с самого начала, – произнес Павел.

Он находился в квартире у Светланы, где та, запершись в кабинете, отказывалась отвечать на звонки и беседовать с кем бы то ни было. После прямого эфира, во время которого Кристина Стаховская заявила о ее родстве со своим мужем и инкриминировала ей причастность к его гибели, прошло четыре дня. Светлана плохо помнила события этих дней. Бесконечные назойливые коллеги-журналисты, статьи в газетах, различные ток-шоу, гости которых со смаком обсуждали: убийца ли Светлана Ухтомина или не ведавшая истинного положения вещей наивная правдолюбка, ставшая жертвой каприза рока?

Более всего Светлана опасалась не сплетен о себе и даже не обвинения в причастности к убийству Стаховского, тревогу внушал ей Геннадий Петрович. Ухтомин, которого весть о том, что Светлана не является его дочерью, а его покойная жена изменяла ему со Стаховским, постарел за один день буквально на двадцать лет. Из подтянутого, жизнерадостного, хотя и несколько ворчливого пенсионера он превратился в отчаявшегося старика с остекленевшим взором.

Он практически все время молчал, и Светлана, опасаясь, что Геннадий Петрович неожиданно решится на какую-нибудь безрассудную глупость, попросила братьев уделить внимание отцу. Близнецы с радостью согласились и постарались отвлечь Ухтомина от страшных мыслей.

Светлана, как могла, пыталась огородить его от потока безобразных домыслов, безжалостных сплетен и убийственных фактов. Заявление Кристины изменило ее жизнь. Но ведь и ее собственное расследование перевернуло существование Кристины с ног на голову. Однако отец сам заговорил с ней.

– Света, – сказал он. – Мне очень тяжело, но тебе, без сомнения, еще тяжелее. Ты моя дочь, и мне все равно, кто является твоим отцом – Стаховский или кто-то еще. Я вырастил тебя, и я люблю тебя... Таня... Я все думаю – как она могла?! Но, вероятно, у нее были на это причины. В те годы я был эгоистом, который занимался исключительно карьерой и практически не уделял ей времени. Видимо, это и подтолкнуло ее к фатальному решению. Я не осуждаю ее, мне просто жаль, что все так получилось, детка. Ты не виновата в наших с ней грехах. Говорил же я тебе, что не стоило разгребать дело о гибели Стаховского, я чувствовал, что все это закончится чем-то страшным. Если бы я только знал обо всем, если бы я только знал, Света...

Ухтомина решила: она будет сопротивляться. Она не позволит обвинить себя в убийстве Стаховского. Того самого Стаховского, который был ее отцом. Значит, человек, изнасиловавший и удушивший Оксану Винокурову, человек, без всяческих сантиментов обрекший своего лучшего друга на смерть в огне, – ее отец. И она его кровь от крови, плоть от плоти. Дочь убийцы! А тот великолепный человек, Геннадий Петрович Ухтомин, который все сделал, чтобы она достигла успеха, на самом деле только ее воспитатель. Но это не мешает ей любить Геннадия Петровича и только его считать своим единственным и подлинным отцом.

Все же отец в чем-то прав. Река забвения вышла из берегов и захлестнула ее. Теперь спасения нет, как нет и дороги назад.

– Ты знал с самого начала, кто я такая, – потрясенно произнесла Светлана, выслушав сбивчивый рассказ Павла. – Ты знал, что Стаховский мой отец и какую роль твоя мать сыграла во всей этой истории. Ты знал – и молчал!

– Света, я не мог сказать тебе это без подготовки, мне было так сложно, – попытался защититься Резниченко. – Я восхищался тобой, пытался быть с тобой вместе, я даже думал, к чему тебе правда?

– Павел, я не хочу больше видеть тебя, – медленно сказала Светлана.

Они находились одни в ее кабинете, одни в квартире. Шторы на окнах были задернуты, несмотря на то, что натикало только десять утра. Светлана не выходила на улицу уже три дня, журналисты и просто зеваки осадили ее подъезд и пытались проникнуть в квартиру, досаждая постоянными звонками и стуком.

– Ты должен был сказать мне, – заявила Светлана. – Ты не имел права утаить от меня правду. Это ведь моя жизнь, а не твоя...

– Я не знал, что должен делать в такой ситуации, – защищался Резниченко. – Я и сам узнал обо всем незадолго до смерти мамы, она рассказала обо всем, чувствуя, что скоро ее не станет. О том, как ее подруга Таня Ухтомина выдавала ее за себя. Как Таня потом забеременела от молодого, но уже тогда амбициозного и подающего большие надежды студента факультета журналистики Володи Стаховского. Она говорила, что Татьяна, твоя мама, была без ума от него, но тот сам разорвал отношения, едва узнал, что... что ты появишься на свет.

Светлана понимала, что Павел ни в чем не виноват. Если кто-то и несет вину за случившееся, так это ее мать и Стаховский. Но оба мертвы. Однако она не могла простить Павла. Ведь кто-то же должен быть виноват в этой истории. Он и Кристина. Хотя Кристина отлично справилась со своей задачей, она раскопала еще одну сенсацию и предала ее огласке в прямом эфире.

– Света, – произнес Резниченко, – до того, как ты вычеркнешь меня из своей жизни, я хочу, чтобы ты встретилась с одним человеком. Это очень-очень важно! Прошу тебя!

– Кто это? – спросила Светлана. – Впрочем, мне все равно. Один из твоих друзей, не так ли? Или я ошибаюсь? Что же, веди его.

Павел позвонил со своего мобильного, произнес несколько фраз и сказал:

– Он приедете через полчаса. Света, тебе не нужно упрекать себя в чем-либо, ты ни в чем не виновата...

Через сорок минут в дверь Ухтоминых позвонили. Предварительно убедившись в глазок, что это именно тот человек, которого они ждут, Павел открыл дверь. На пороге возник крепкий мужчина лет сорока пяти.

– Добрый день, – произнес он. – Будем знакомы, полковник Сальченко.

– Что это значит, – в страхе обернулась Светлана к Павлу. Ей не понравилась странная кривая улыбка, которая блуждала на лице Резниченко. – Павел, объясни мне, пожалуйста!

– Думаю, говорить буду я, – сказала полковник Сальченко. – И нам предстоит долгий и серьезный разговор, уважаемая Светлана Геннадьевна. Давайте отойдем от двери. И если честно, я бы не отказался от хорошей чашки чаю или, еще лучше, кофе...

Светлана подняла голову, оторвавшись от статьи, над которой работала. Она никак не могла найти подходящего слова. Но в последние дни она вообще не могла сконцентрироваться над работой.

Ухтомина находилась в своем кабинете в редакции «Столичного курьера». После разразившегося телевизионного скандала она ощутила некоторое отчуждение коллег, до нее доходили невнятные слухи, упрекавшие ее в том, что она способствовала гибели Стаховского. Еще бы, его побочная дочь, которая претендует на миллионы.

Шум в коридоре... Голоса и крики. Неужели это то, чего она так долго ждет со страхом?

Дверь распахнулась, в комнату ввалились несколько человек в камуфляжной форме и с черными масками на лицах. Светлана побледнела. Вслед за ними протиснулся оператор с камерой, а также невысокая женщина, которая, подойдя к Светлане, сказала:

– Гражданка Ухтомина Светлана Геннадьевна?

– Да, – произнесла Светлана. Она видела, как в коридоре толпятся ее коллеги, о чем-то шушукаясь и напряженно следя за происходящим.

– У меня имеется ордер на ваш арест, подписанный заместителем Генерального прокурора, – сказала дама. – Прошу вас, ознакомьтесь!

Ухтомина произнесла cо вздохом:

– В чем меня обвиняют?

– Подготовка заказного убийства, Светлана Геннадьевна.

По коридору, где толпились журналисты, пролетел, как черная ворона, возглас изумления. Светлана покорно опустила голову.

– Прошу вас следовать за мной, гражданка Ухтомина, – сказала следователь.

В огромной квартире, кроме нее, никого не было. Она напряженно вслушивалась в тишину и размышляла. Этот странный телефонный звонок... Очень странный. И очень опасный. Если человек, который в наглом тоне выложил ей свою версию смерти Владимира Стаховского, на самом деле располагает доказательствами, то...

Что может последовать за этим, она не хотела и думать. Убийца Стаховского была арестована три дня назад. Сенсационная, хотя и давно подспудно ожидаемая весть об аресте Светланы Ухтоминой потрясла всю страну. Молодая журналистка, как выяснилось, оказалась не только дочерью Стаховского, она была и убийцей собственного отца.

Светлану арестовали прямо в редакции «Столичного курьера», ее коллеги стали свидетелями этого позорного ритуала. По всем новостным программам прошел примерно один и тот же сюжет – группа захвата в масках врывается в редакцию, бросается к кабинету Ухтоминой. На лице журналистки написаны страх, растерянность, отчаяние. На ее руках защелкиваются наручники.

Впрочем, этого и следовало ожидать. Светлане предъявили обвинение в подготовке убийства собственного отца с целью завладеть частью его медиаимперии. Сообщником Ухтоминой, как вовсю судачили средства массовой информации, был ее любовник Павел Резниченко. Парочка беспринципных и жадных до денег молодых людей объединилась, чтобы завладеть миллионами.

Кристина и не думала, что Светлану арестуют так быстро. Но звезды в который раз выказывают свою к ней благосклонность. Она всегда видела в Ухтоминой соперницу и никогда не любила Светлану.

Ухтомину наверняка признают виновной. Журналистка оспаривает свою вину, но, судя по всему, правоохранительные органы выбрали ее в качестве козла отпущения за смерть Стаховского – кто-то же должен понести наказание.

Кристина Стаховская, которая находилась в полном одиночестве в своей шикарной двухуровневой квартире, с затаенным беспокойством ждала визита того странного человека. Если у него на самом деле есть доказательства... того, что она убила своего мужа, то ей придется уступить его требованиям и заплатить.

Кристина знала – лучше отдать двадцать тысяч долларов, которые он требует, и получить в итоге полный контроль над холдингом. Тогда у нее будут деньги и власть, о которой она так давно мечтала.

Еще в тот день, когда Кристина познакомилась с Владимиром Стаховским, она поняла, что он – это ее единственный шанс. Умный, добившийся успеха, влиятельный и... И ужасно богатый. Он являлся единственным владельцем медиахолдинга, а она, став его женой, получила бы право стать совладелицей всей этой безбрежной империи.

Кристина не могла сказать, что любит Стаховского, и с каждым прожитым вместе годом она убеждалась – муж ей только мешает. Вот если бы он вдруг умер... Но ему только пятьдесят, Стаховский занимается спортом, ведет здоровый образ жизни. Даже содержит любовницу... Умереть в ближайшие лет двадцать пять ему не грозило.

Но ведь время от времени случаются несчастные случаи. И журналисты становятся жертвами заказных убийств. Владимир и так настроил многих против себя, например, того же самого Константина Деканозова. И если одним прекрасным днем машина (или самолет), в котором находится Стаховский, взорвется, то все подумают – очередное заказное убийство, происки политических и финансовых врагов.

А она, бедная и несчастная вдова, останется в стороне. Вначале были только неясные и шаловливые мысли, которые постепенно превратились в инфернальный план. Кристина тщательно готовилась к смерти мужа. Никто не должен заподозрить ее в том, что она является истинной виновницей. Кто угодно, но только не она.

Володя умер, затем последовало оглашение странного завещания. Кристина была напугана – еще бы, у Стаховского имелся наследник, который получает половину акций! Ее конкурент! Чтобы доказать всем, что она жаждет найти убийц мужа, Кристина попросила Светлану Ухтомину заняться журналистским расследованием.

Она и не подозревала, что Ухтомина докопается до прошлого Владимира, которое было тщательно скрыто и похоронено в провинциальном Усть-Кремчужном. Но Кристине в который раз повезло – Ухтомина оказалась дочерью Стаховского. Она и сама не поверила своим ушам, когда детективы представили ей доказательства родства. Светлана – дочь Владимира?! Чего же только в жизни не бывает...

Кристина использовала этот шанс, уникальный и явно подаренный ей небесами. Ее откровения в прямом эфире приведут к аресту Ухтоминой, она в этом не сомневалась. И теперь все равно, к какому выводу придет следствие.

Константин Деканозов мертв, он погиб в автомобильной катастрофе, его химическая империя пала под натиском конкурентов и государства. Он тоже был заинтересован в гибели Владимира. И пусть думают что хотят. Вину можно повесить на Светлану, а если этот номер не пройдет – на Деканозова или на кого-то еще.

А она, Кристина, единственная наследница, останется в стороне. Завещание мужа составлено таким образом, что Светлана не имеет права претендовать на часть наследства – она же не сын, а дочь и рождена вовсе не Галиной Одинцовой, а Татьяной Ухтоминой. Кроме того, похоже, следствие все-таки считает, что она виновна в смерти отца!

И вот теперь, когда все наконец-то осуществилось, когда она была готова стать во главе холдинга, появляется этот шантажист.

Он позвонил вчера вечером. Кристина услышала низкий мужской голос:

– Кристина Алексеевна? Примите мои самые искренние, хотя и запоздалые соболезнования по поводу кончины вашего замечательного супруга. Заодно я поздравляю вас с арестом его убийцы, Светланы Ухтоминой...

– Благодарю, – осторожно произнесла Кристина, пытаясь вычислить, кому же принадлежит этот голос. – С кем имею честь говорить?

– Ах да, я не представился, – сказал звонивший. – Меня зовут Виктор Шипунов. Моя супруга, Алла Шипунова, была стюардессой, она погибла вместе с вашим супругом во время трагедии во Внукове.

Кристина напряглась. Алла Шипунова была именно тем человеком, который, сам того не ведая, доставил на борт самолета миниатюрную, но чрезвычайно мощную бомбу. Кристина встретилась с ней накануне вылета и попросила захватить в Киев чемоданчик, якобы для сестры. Стюардесса не могла отказать жене босса, тем более что та щедро вознаградила ее. Кристина знала – Шипунову не будут обыскивать, да и вообще контроль за частными воздушными лайнерами вовсе не тот, что за самолетами, осуществляющими регулярные рейсы.

– Чем я могу вам помочь? – спросила она. Наверняка муж Шипуновой звонит ей, чтобы попросить материальной помощи. Она не откажет...

– Кристина Алексеевна, – произнес супруг стюардессы. – Когда вы навестили мою жену и попросили ее взять на борт небольшой чемоданчик, меня не было дома. Но Алла все мне рассказала.

– Да что вы, – произнесла Кристина, ощущая тревогу. Она же просила Шипунову никому ни о чем не говорить.

– У нас нет секретов друг от друга, – сказал Шипунов. – Не было, вернее... Ведь Аллочка погибла во время взрыва. Я все время думаю – каким же безжалостным был человек, который обрек на гибель не только Владимира Стаховского, но и других ни в чем не повинных людей, в том числе и мою дорогую жену? Я думаю, что такой человек заслуживает смерти. А вы?

– Я принципиально против смертной казни, – сказала Кристина, уже понимая, что Шипунов звонит с совершенно определенными намерениями. Он явно что-то знает. Но что?

– Похвально, – сказал Шипунов. – Но ближе к делу, Кристина Алексеевна. Я не думаю, что во взрыве самолета виновата журналистка Ухтомина. Мне кажется, это кто-то другой. Например, вы...

– Вы с ума сошли, – прошелестела Кристина. – Да как вы смеете, что вы себе позволяете!

– Я же сказал: «например», – произнес со смешком Шипунов. – Это одна из версий, не более того. Но у этой версии есть подтверждение. Например, вы заявляли, что собирались лететь вместе с мужем в Киев и только его звонок спас вас от этого фатального рейса. Но Алла говорила мне, что Стаховский и не думал брать вас с собой. Да и вообще, я от кого-то слышал, что муж охладел к вам и собирался подать на развод, и тогда бы миллионы уплыли от вас в руки его любовницы. Безрадостная перспектива, не так ли?

– Я вешаю трубку, – отрезала Стаховская.

Шипунов помолчал, потом, усмехнувшись, сказал:

– Ну что, вы еще на проводе? Почему же не бросили трубку, а слушаете меня? Вам, как я понимаю, жутко интересно? Хочется знать, что же мне еще известно? Например то, что ваш муж не звонил вам незадолго до вылета самолета. Вы, по вашим собственным словам, были в это время в гостях у своей подруги госпожи Эльвиры Долимбаровой, которая давала концерты в Москве в конце декабря. Да, вы были у нее, это не подлежит сомнению, но муж вам не звонил. Хотя сама Эльвира Махмедовна во всех интервью заявляет, что стала свидетельницей вашего последнего разговора со Стаховским. А я вот подумал – кто, кроме вас, знает, от кого именно поступил звонок? От вашего мужа? Или от кого-то еще? Ведь Долимбарова слышала, как вы говорите с кем-то, но только с ваших слов узнала, что звонил Стаховский.

– Безумие, безумие, – твердила Кристина.

– О, вовсе не такое безумие, как это кажется, – сказал Шипунов. – Но знаете, Кристина Алексеевна, в наш век всеобщей компьютеризации звонок можно запросто отследить, тем более звонок на мобильный телефон. Немного упорства и денег – и ты узнаешь то, что вроде бы не должен знать. Так вот, в тот день в указанный вами час вам звонил вовсе не муж, а моя бедная жена – со своего мобильного. И это неопровержимо зарегистрировано в данных телефонной компании. Наверняка это вы попросили ее позвонить. Например, чтобы сказать: все в порядке, чемодан на борту.

Кристина ощутила беспросветный ужас. Ведь ее хитроумный и безупречный, как она считала, план летел ко всем чертям. Этот Виктор Шипунов знает слишком много, он чрезвычайно опасен...

– Я думаю, нам надо встретиться и поговорить, – сказала Кристина.

– Того же самого мнения придерживаюсь и я, уважаемая Кристина Алексеевна. Понимаете, я уже два года как безработный, моя дорогая Аллочка зарабатывала для нас двоих. А теперь, после ее смерти... Например, я бы не отказался, если бы вы презентовали мне двадцать тысяч долларов – в качестве, так сказать, компенсации за гибель моей супруги. Совсем ерундовая сумма, если учесть те миллионы, которыми вы ворочаете...

Кристина поняла – Шипунов требует мзду за молчание. Двадцать тысяч долларов – не так много. Но кто сказал, что он ограничится этим? Возможно, он будет требовать двадцать тысяч каждый месяц... И она будет вынуждена вечно платить ему, чтобы он не передал в прокуратуру те факты, которыми располагает. У него их не так уж много, но достаточно одного подозрения, сомнения в ее невиновности, и все пропало. Она уже никогда не сможет возглавить холдинг, а именно это было ее заветной мечтой...

Раздался мелодичный звонок. Кристина, подойдя к домофону, нажала на кнопку и спросила:

– Кто там? Уже знакомый ей низкий голос ответил:

– Это я, Виктор Шипунов.

– Проходите, – Кристина открыла ему дверь и стала ждать, когда же он поднимется на лифте.

Шипунов появился через пару минут. Высокий, темноволосый, смуглый, с усиками плейбоя и масленым взглядом ловеласа. Кристина поняла, почему он два года не работал, – Шипунов из породы тех людей, которые живут за счет женщин. И теперь он хочет жировать за ее счет.

– Ого, какая у вас великолепная квартира, во сколько же она вам обошлась? Никак не меньше миллиона? И обстановка стильная, видно, постарался топ-дизайнер.

– Я сама обставляла квартиру, – бросила зло Кристина, закрыв за Шипуновым дверь.

– Вы ведь одна? – Гость бесцеремонно заглянул во все комнаты на первом этаже. – Синий мрамор и малахит в ванных комнатах, неплохо... Ну на второй этаж я не пойду.

Кристина провела его в кабинет. Она уселась за стол, предложив Шипунову место на диване.

– Вы приготовили деньги? Только не говорите, что не смогли найти такую сумму. Двадцать тысяч – это для вас семечки, вы в неделю на шпильки тратите половину этой суммы.

– Вот ваши двадцать тысяч, – сказала Кристина и швырнула Шипунову пакет, набитый стодолларовыми купюрами.

Тот на лету поймал его и произнес восхищенно:

– Ну что ж, я понимаю, что не ошибся в вас, Кристина Алексеевна. Теперь мне ясно – именно вы убили своего супруга и мою жену. Впрочем, будь у Аллы, как у Стаховского, в собственности медиахолдинг с миллионными активами, я бы тоже подумал – почему бы моей прелестной супруге вдруг не умереть. Любовь, конечно, любовью, но жить на что-то надо... Сто миллионов – кажется, такие активы у холдинга? Да и убийцу арестовали... Эту несчастную Ухтомину, которая сама не знала, что Стаховский является ее папашей.

Шипунов просмотрел все пачки и продолжил:

– Кристина Алексеевна, вы же понимаете, что двадцать тысяч – это мизер. Вы же не хотите, чтобы я обратился в прокуратуру с изложением своей версии смерти вашего мужа. Я думаю, там весьма заинтересуются ею. Так что будьте готовы – через месяц мне нужно сто тысяч, но уже не наличными, вы должны перевести их на мой банковский счет в Швейцарии. У вашего супруга, который, как и вы, не чурался пролить чужую кровь, наверняка есть в Швейцарии парочка надежных банков, где хранится часть его капитала.

Кристина поняла: Шипунов станет постоянно тянуть из нее деньги, с каждым разом все больше. И так будет длиться долго. Возможно, всю жизнь. До тех пор, пока она не умрет. Или не умрет он сам.

– Я не думаю, что вы получите что-то еще, господин Шипунов, – сказала Кристина.

– Это почему еще? – задал тот вопрос, уставившись на нее. – Вы что, не верите моим угрозам? Мне вас абсолютно не жаль, если вы не пойдете на мои условия, я сдам вас прокуратуре.

Кристина поняла – другого выхода не остается. Она достала из ящика стола пистолет и направила его на Шипунова. С того сразу же слетела вся самоуверенность и наглость. Губы у шантажиста затряслись, он прохрипел:

– Что вы делаете, вы что, сошли с ума?

– Я бы сошла с ума, если бы позволила вам тянуть из меня деньги, – сказала Кристина.

– Вы не посмеете застрелить меня, – сказал Шипунов. – Выстрел услышат, вы не сможете избавиться от тела...

– Я и не стану избавляться от вашего тела, – отрезала Кристина. – На меня уже нападал один псих, почему бы не напасть другому? Но на этот раз я применю оружие и застрелю его. Так же, как это сделал отец Светланы Ухтоминой. А в вашу руку я вложу нож.

Шипунов затравленно оглянулся, а затем произнес:

– У меня в сейфе... есть компромат, если я умру, то это будет немедленно переправлено в прокуратуру...

– Не сочиняйте ерунды, – сказала Кристина. – Вы начитались Чейза. Разумеется, у вас ничего нет. – Вы пойдете еще на одно убийство? – спросил Шипунов. – У вас не хватит духу...

– Хватило же, чтобы приобрести через двух посредников бомбу и попросить вашу жену доставить ее в самолет моего мужа, – сказала Кристина. – Прощайте, мой глупый шантажист. И помните в следующей жизни – никогда не идите в логово к жертве.

С этими словами Кристина спустила курок. Раздался выстрел, затем еще один и еще. Шипунов осел на ковер, зеленые банкноты рассыпались по персидскому ковру. Кристина подошла к бездыханному телу. Так и есть, на груди у Шипунова расплылись три кровавых пятна.

Она взяла его руку. Нужно удостовериться, что нет пульса. Соседи наверняка слышали выстрелы, сейчас начнется суматоха, необходимо убрать деньги и обставить мизансцену...

Лишь только Кристина прикоснулась к запястью Шипунова, рука мертвеца крепко схватила ее. Стаховская глухо вскрикнула.

– А пистолет-то вы оставили на столе, Кристина Алексеевна, – сказал Шипунов, резво поднимаясь на ноги. – Думаете, я бы отправился в логово к жертве, не надев бронежилет? Вам понравилась искусственная кровь, правда, создает полную иллюзию настоящей?

Стаховская попыталась броситься к столу, но Шипунов цепко держал ее за руку. Кристина размахнулась и попробовала ударить его, задела по лицу и оторвала левый кончик уса.

– Черт возьми, а ус-то отклеился, – посетовал Шипунов. – Что ж, изображать из себя шантажиста сложно...

Кристина оцепенела. Что это значит? Ей слышится или на самом деле в коридоре раздаются чьи-то голоса. Но каким образом кто-то оказался в квартире?

Дверь кабинета распахнулась, на пороге возникли люди в форме и штатском. Кристина затравленно смотрела на них.

– Гражданка Стаховская, – раздался чей-то голос. – Вы арестованы по обвинению в попытке покушения на убийство. Кроме того, у нас имеется ордер на обыск в вашей квартире. Ребята, приступайте!

– Я требую присутствия своего адвоката, – сказала Кристина. – Это провокация, я не понимаю, в чем дело...

Люди в штатском, как и их коллеги в форме, растеклись по комнатам, начали вытаскивать ящики из столов и просматривать бумаги.

– Это, безусловно, провокация, но не запрещенная законом, – сказал Шипунов, снимая парик. – Иначе бы нам не удалось доказать вашу вину. А так наша с вами милая беседа как по телефону, так и в кабинете непосредственно до того, как вы «убили» меня, записана на пленку. В том числе и ваше признание в том, что вы купили и подложили бомбу в самолет вашего мужа, используя стюардессу Аллу Шипунову. И это уже не косвенные улики, как, к примеру, фиктивный звонок от Стаховского.

Шипунов снял и вторую часть усиков, Кристина побледнела – перед ней был Павел Резниченко.

– Это вы? – просвистела она. – Я немедленно требую адвоката, где телефон! В смерти Стаховского виновата Ухтомина, ее же арестовали. Я ничего не знаю, это инсинуации, меня использовали и подставили!

Кристину ожидало еще одно потрясение – в кабинет вошла Светлана Ухтомина. Павел радостно приветствовал ее:

– Света, как тебе понравилась моя игра?

– С тобой все в порядке? – спросила его Ухтомина.

– О, причин для беспокойства нет, Кристина Алексеевна не задела меня. Света, я рад, что оказался полезен тебе и следствию. И теперь ты простишь меня?

– Значит, арест Ухтоминой был фикцией, – прошептала Кристина. – Театральная постановка, обман, который убедил меня в том, что я в безопасности. И затем сразу последовал звонок этого жалкого актеришки.

– Кристина Алексеевна, вы давно находились у нас на подозрении, – сказал один из штатских. – Разрешите представиться, полковник Сальченко. Светлана Геннадьевна и Павел Александрович любезно согласились помочь нам. Вы правы, арест Светланы Геннадьевны был фикцией, а вот ваш арест – самый что ни на есть настоящий.

– Я всех вас засужу! – закричала Кристина, чувствуя, что слезы брызжут из глаз. – Я ни в чем не виновата, меня подставили! Это все она, – Кристина указала на Светлану. – Как же я тебя ненавижу! Но ты еще хлебнешь горя, я в этом уверена!

Ухтомина с брезгливостью и жалостью смотрела на бьющуюся в истерике Кристину. Павел обнял Светлану за талию и прижал к себе. И она поняла, что именно это ей сейчас и нужно.

Светлана подошла к дачному домику. Так и есть, сторож из дачного товарищества, который позвонил ей утром, не ошибся – в их домик наведались воры. Снег был истоптан, деревянная калитка выломана, железная дверь висела на одной петле.

Она прошла внутрь дома. Взяли кое-что из инвентаря, всю посуду, старенький телевизор. Отец будет расстроен. Ведь дача была его гордостью и его прибежищем.

Воры распотрошили книги, вывалили альбомы с фотографиями, явно в поисках денег и ценностей. Светлана вздохнула – придется посвятить остаток дня уборке. Ну что ж, это не самое плохое, что случилось с ней за эти недели.

Кристина находилась в Лефортове. По настоянию своих адвокатов, самых лучших законников в стране, она молчала, не желая сотрудничать со следствием. Однако ее виновность не вызвала сомнений.

У прессы появилась новая жертва – Стаховская, которую окрестили «черной вдовой», «мужеубийцей» и «Кристиной Кровавой». Светлана отказалась выступать на телевидении или писать статью о своей роли в разоблачении Стаховской.

В последнее время Ухтомина ощущала усталость. На нее свалилось слишком много. Выяснилось, что Стаховский является ее отцом, наконец установлена правда о его гибели. Но удовлетворения почему-то не было.

Она встречалась с Павлом. Светлана поняла, что он является именно тем человеком, которого она искала всю жизнь. Однако Геннадий Петрович и слышать не хотел о нем. Павел был сыном той самой Галины Одинцовой, которая способствовала роману Татьяны Ухтоминой и Владимира Стаховского.

Светлана все еще испытывала тревогу за отца. Геннадий Петрович, по-прежнему погруженный в свой мир, никак не мог освоиться с мыслью, что его любимая жена изменяла ему.

Утром, узнав, что на его дачу залезли воры, он заявил, что поедет наводить порядок. Светлана, не ставя его в известность, уговорила братьев задержать отца в Москве. Она не хотела, чтобы он ездил один за город, ему требовался отдых. Света решила, что сама ликвидирует последствия вторжения.

В воздухе чувствовалось приближение весны. Снег начал подтаивать, скелеты деревьев чернели в полуденном небе. Светлана принялась за уборку.

Она не заметила, как пролетело два с половиной часа. Кажется, ей удалось привести дом в порядок. Оставалась только груда фотографий, которые высыпались из нескольких старинных фотоальбомов, брошенных ворами на пол.

Светлана, устроившись на коврике, начала сортировать фотографии. Наверное, отец теперь не захочет смотреть на них – ведь там изображены он сам, маленькая Света и его жена Татьяна, которая изменяла ему со Стаховским.

Внезапно Светлана заметила знакомое изображение. Не может быть! Эту фотографию она уже видела. Мама в приталенном пальто и белом берете рядом с молодым Владимиром Стаховским. Такую фотографию Кристина показала всей стране в скандальном ток-шоу.

Но каким образом тот снимок попал в их семейный альбом? Светлана перебрала все фотографии и обнаружила еще несколько снимков Стаховского и мамы.

Получается... Получается, что...

Дверь хлопнула, раздались тяжелые, шаркающие шаги отца. Светлана инстинктивно попыталась скрыть фотографии, которые держала в руке. Отец, в длинном пальто, прошел в комнату.

– Света, ты приводишь в порядок разграбленную дачу? – спросил он. – Ты у меня умница, дочка. Я наконец-то сбежал из Москвы, а то твои братья не хотели меня отпускать. Но не мог же я бросить все на тебя. Как вижу, умыкнули телевизор и всю посуду, нет трех шлангов и лопаты... Да, ну и времена пошли...

Геннадий Петрович замолк, когда взгляд его остановился на фотографиях, которые держала в руках Светлана. Он переменился в лице и сказал странным, каким-то бесцветным тоном:

– Света, дочка, а что это ты нашла? Старье, которое я давно должен был выбросить, но рука никак не поднималась.

– Папа, – произнесла Ухтомина. – Скажи честно – ты ведь все знал? Ты знал, что она тебе изменяет? И что я не твоя дочь?

Ответом было молчание. Геннадий Петрович, стряхивая с галош мокрый, тающий снег, прошел в комнату. Светлана перевернула одну из фотографий. На обратной стороне твердым, хорошо знакомым почерком отца было написано: «Татьяна и ее хахаль». И дата – за две недели до того, как мама была убита.

– Папа, прошу тебя, – сказала Светлана ласковым тоном, чувствуя, как ее душа наполняется ужасом. – Скажи правду, мне это очень нужно!

– Правду, дочка? – хрипло произнес Ухтомин. – А зачем она тебе? Ты же убедилась, что многие, очень многие вещи нужно предать забвению. Я уже говорил, Света, что старые истории, которые покрылись паутиной воспоминаний, опасно ворошить. В подвалах прошлого обитают жадные до крови монстры и клыкастые чудовища. Я же говорил тебе...

Фотографии выпали из рук Светланы. У нее мелькнула дикая мысль. Но это не может быть правдой! Она не хочет!

За окнами дачи сгущались сумерки. Светлана в отчаянии смотрела на отца. Он, сгорбленный, в слишком длинном пальто, походил на персонажа из повестей Гоголя. Но одновременно что-то зловещее было в облике Ухтомина.

– Я так любил Таню, а она предала меня, – сказал он вдруг. – Я обожал ее до безумия. И хотел, чтобы она была только моей, Света, понимаешь, только моей! Я увлекся тогда карьерой, у меня были такие блестящие перспективы. А ей требовалось внимание, но я не мог, я просто не мог...

Его голос, сдавленный и тихий, отдавался в душе Светланы звоном погребальных колоколов. Она слушала Ухтомина, не перебивая.

– Она так мечтала о ребенке, но я знал, что в ближайшие годы нам нужно забыть о нем. Это могло разрушить мою карьеру, и в итоге так и произошло. Когда я узнал, что Таня якшается с молодым хлыщом, который был на добрый десяток лет младше ее, я сошел с ума, дочка. Она предала меня, унизила...

Геннадий Петрович неловко наклонился и подобрал одну из фотографий, лежавших на полу.

– Вначале я хотел поговорить с Таней, старался оправдать ее... Она казалась такой беспечной и невинной. Она шептала мне слова любви, а сама вечером бежала к нему... К этому Стаховскому! Но я не знал тогда его фамилии, знал, что это молодой студентик по имени Владимир.

Ухтомин часто задышал. Он не смотрел на Светлану, которая слушала его откровения, чувствуя, как кровь леденеет у нее в жилах.

– Я простил ей все и забыл обо всем, родилась ты, дочка... Мы уехали на Дальний Восток, прожили там два с половиной года, вернулись обратно в Москву. Ты пошла в садик... Родились близнецы. И потом случайно, совершенно случайно, я выяснил, что ты... Что ты не являешься моей дочерью. Группы крови – они не совпадали. И тогда я все понял – Татьяна забеременела от этого мерзавца, своего любовника-студента, скрыла от меня это и выдала тебя за мою дочь.

– И что ты сделал? – спросила Светлана.

Отец, помолчав, сказал:

– То немногое, что мне оставалось, Света. Я так любил Таню, но я не мог допустить, чтобы рядом со мной жила женщина, которая предала меня. И самое ужасное, что я любил тебя, как родную дочь. Ты была мне нужна. Поэтому за все пришлось заплатить Татьяне...

– Что ты сделал, папа! – в отчаянии закричала Ухтомина. – Скажи мне, прошу! Скажи мне правду!

– Правда убивает, – произнес совсем тихо Ухтомин. Он повернулся к Светлане спиной, она видела, как он закрыл лицо руками. – Я был вынужден, Света... Накануне я поговорил с Таней, и она во всем созналась. Сказала, что любит только меня, и все остальное в прошлом. Но моя боль не прошла.

– И ты убил ее, – сказала Светлана. – Папа, ответь мне! Ты ведь убил ее, это ты напал тогда на нее в темном переулке, а вовсе не безымянный грабитель? Это ты!

Ухтомин повернулся к дочери, и Светлана поразилась, каким старым и беспомощным выглядит отец. Белое, трясущееся лицо, широко раскрытые глаза, скрюченные пальцы, судорожно сжимающие фотографию.

– Это я, – прошелестел он. – Я не мог иначе, дочка. Это было заслуженное наказание за ту боль, которую она причинила мне... И тебе тоже. Всем нам. Мне было очень... очень тяжело, но я сделал это...

– И потом в течение двадцать четырех лет делал вид, что разыскиваешь преступника! – закричала Света. – Ты лгал мне, лгал Олегу и Игорю! Ты лгал всем – и самому себе! Папа, как ты мог!

Ухтомин хотел что-то сказать, но вместо слов у него из горла вырвалось странное клокотание, Геннадий Петрович, прижав руки к груди, стал медленно оседать на пол. Светлана бросилась к нему.

– Папа, что с тобой! – закричала она. – Тебе плохо, скажи что-нибудь, прошу!

– Я любил ее, но не мог поступить иначе, – сказал Ухтомин. – Света, у меня так ноет сердце...

Настала долгожданная весна. Апрель принес солнце и тепло. По асфальту бежали ручьи, проклюнулись липкие листочки на деревьях.

Светлана безмолвно смотрела на то, как костер, разведенный на даче, пожирает прошлогодние листья, подгнившие ветки – и фотографии.

С момента смерти отца прошел ровно месяц. Она не сумела спасти его, «Скорая помощь», которую она вызвала по мобильному, прибыла только через час, Геннадия Петровича доставили в ближайшую больницу. Медики диагностировали обширный инфаркт, и той же ночью, в половине одиннадцатого, он умер.

Она никому не сказала о том, что узнала от отца. Он убил маму. Это он напал на нее в темном проулке, нанес ей несколько ранений ножом, он оставил ее истекать кровью.

Никто и никогда не узнает об этом – Светлана так решила. Правда, как она поняла за прошедшие месяцы, жестокая штука. Кому станет легче, если она предаст огласке эту историю. Жертв и так уже слишком много.

За последний месяц изменилось многое. Кристина Стаховская, не выдержав изощренной методики допросов, призналась в организации убийства мужа. Ей грозил пожизненный тюремный срок, процесс над «черной вдовой» обещал затянуться и превратиться в процесс десятилетия.

Дмитрий Деканозов, единственный сын погибшего в автокатастрофе химического короля, был официально признан наследником всего имущества отца. С гибелью старшего Деканозова нападки на «Парацельс» почти прекратились, несколько известных адвокатов и политиков вошли в совет по опеке, который до совершеннолетия Димы был обязан вести финансовые дела концерна. Однако Дмитрий твердо заявил, что «Парацельс» в течение года выплатит огромную компенсацию жителям сибирского города, около которого покоятся контейнеры с отходами, возьмет на себя утилизацию всех токсинов и заплатит государству крупный штраф. Дмитрий заявил, что в «Парацельсе» начинается новая эра, и через несколько лет, когда он получит бразды правления, он сделает концерн самым процветающим и экономически прозрачным в Европе. Вместе со своей матерью, Любой, он поселился в Константинове.

Светлана снова стала притчей во языцех. Ей предложили несколько чрезвычайно выгодных мест, в том числе и руководящих, в ряде телекомпаний. Она, как дочь Стаховского, имела право на вступление в права наследства всем холдингом.

Сенсацией стало решение Ухтоминой отказаться от прав на империю Стаховского. Она предпочла остаться частным лицом и не иметь ничего общего с деньгами ужасного человека, который был ее кровным отцом.

Она раздумывала некоторое время над тем, что же делать дальше. Геннадий Петрович Ухтомин, которого она считала отцом, который и был ее подлинным отцом, оказался убийцей. Имеет ли смысл после того, как она узнала правду, и дальше работать в журналистике?

Вышедшая из берега река забвения разрушила крепость ее уютного мирка. Но стоит ли ради прошлого отказываться от будущего? Нет, не стоит!

С ней был Павел, мужчина, которого она любит и который любит ее.

Светлана швырнула в огонь последнюю пачку фотографий. Из домика вышел Павел, он держал в руке кружку с ароматным чаем.

– Света, – Резниченко прижал к себе Ухтомину и погладил ее по волосам. – Ты как-то говорила, что собираешься закончить свою журналистскую карьеру. Но я вот что подумал... Мне в руки попал чудесный материал: глава одного из крупнейших банков в стране тайно спонсирует неонацистскую организацию. И я подумал... Что, если нам заняться этим расследованием вместе? Но если ты всерьез решила посвятить себя пчеловодству...

Ухтомина, сжимая в ладонях горячую кружку с чаем, улыбнулась. Былое не изменить, но сделать будущее светлым – это в ее силах. Она любит отца, несмотря ни на что. И больше никогда не станет мутить воды реки забвения. Пусть прошлое останется в прошлом.

– Ты вся пропахла дымом, Света, – зарываясь лицом в ее пушистые волосы, сказал Павел. – Ну что ответишь на мое предложение?

– Я всегда знала, Паша, что ты умеешь убеждать, – засмеялась Светлана. – Ты наверняка уже собрал материал?

– Конечно, – ответил тот. – Пошли в дом, а то здесь холодно!

Светлана поежилась. Апрельский день, несмотря на яркие лучи солнца, был промозглым и холодным. Она взглянула на затухающий костер, который пожрал фотографии – ее прошлое.

– Ну что ж, Паша, пошли. И я уверена, что ты втянешь меня в очередную авантюру!

– А как же без этого, – ответил Резниченко и нежно поцеловал ее. – Новое расследование ждет нас. Оно так и кричит: «Где Света, где же Света!»

Светлана и Павел одновременно рассмеялись, и он снова поцеловал ее.

А затем они вместе отправились в дом.

Другие статьи в литературном дневнике:

• 31.12.2009. ***
• 30.12.2009. ***
• 29.12.2009. ***
• 28.12.2009. ***
• 27.12.2009. ***
• 26.12.2009. ***
• 25.12.2009. ***
• 24.12.2009. ***
• 23.12.2009. ***
• 22.12.2009. ***
• 21.12.2009. ***
• 20.12.2009. ***
• 19.12.2009. ***
• 18.12.2009. ***
• 17.12.2009. ***
• 16.12.2009. ***
• 15.12.2009. ***
• 14.12.2009. ***
• 13.12.2009. ***
• 12.12.2009. ***
• 11.12.2009. ***
• 10.12.2009. ***
• 09.12.2009. ***
• 08.12.2009. ***
• 07.12.2009. ***
• 06.12.2009. ***
• 05.12.2009. ***
• 04.12.2009. ***
• 03.12.2009. ***
• 02.12.2009. ***
• 01.12.2009. ***