Тарас Шевченко там столько грязного и

Душа Шахини 1: литературный дневник

безнравственного...


Продолжение цитаты: «…что изображение этой стороны затмит все хорошее». Так (с горечью) сказал друг «великого и гениального украинского поэта», выдающийся русский ученый Михаил Александрович Максимович. Когда в петербургском интеллигентском обществе стали всерьез поговаривать о канонизации Кобзаря (прозвище Шевченко) в икону «свободы угнетенного народа». Максимович и многие литераторы резко отрицательно высказались о составлении жизнеописания малороссийского литератора.


Но ничего. Соседнюю страну Украину сейчас этот образ вставляет так, что меркнут Шекспир, Пушкин и Гёте. В пантеоне тамошних идолов Тарас Григорьевич далеко обходит абсолютно всех. Даже Бандеру с очень неприличным отрывом обскакал. Школяров «незалежной» учат «жить по Тарасу», гремят торжественные мероприятия с речами президентов, портретиками Шевченко увешаны абсолютно все кабинеты и присутственные места. Начнем цикл статей, чего тут. Сегодня несколько исторических эпизодов…


Черты характера.
Будущий поэт родился в 1814 году в селе Моринцы, это под Звенигородом. Семья была крепостной, принадлежала племяннику Григория Потёмкина — Василию Энгельгардту. Семейные легенды говорили о некоем казачьем происхождении. В 1823 году умерла мать, через два года — отец. Зарабатывать на жизнь хлопцу Шевченко пришлось самостоятельно. Был деревенским пастушком, прислуживал дьячку-учителю Богорскому и церковным малярам. Так Тарас получил начальное образование, недурно продвинулся в азах рисования. Говорят, даже неплох был.


Каждую субботу, прежде чем распустить школяров по домам, дьячок устраивал экзекуции («для науки»). Секли розгами, процедурой обычно ведал «консул» из старших учеников. Когда эту должность занял Шевченко… начался ад. Чтобы «огладить без крови» — требовал подношений, непонятливых и жадных сёк нещадно. В зрелые годы он сам это рассказывал, считая забавным эпизодом. Потом специалистам советской эпохи пришлось с лупами выуживать из его творчества «любовь и сострадание» к крепостным. Нашлось аж… три четверостишия.


Очень показателен эпизод с попыткой выкупа из крепостной неволи братьев и сестер «батьки Тараса». История получилась мерзкая. Официальная версия такова: в 1859-1860 годах, вернувшись после военной принудительной службы, Шевченко неимоверно страдал от факта разлуки с кровными родственниками. Заламывал руки и рыдал пьяными слезами в жилетки петербургского салонного общества. С помощью аристократов столичного бомонда добился для них свободы.


Но, совсем забыт эпизод 1845 года. Когда начинающий «мужицкий поэт и художник» тоже воспылал состраданием к своим крепостным братьям и сёстрам. Взялась помогать Тарасу Григорьевичу княжна Варвара Репнина. Организовала сбор средств, серьезно сбила ценники. Получив на руки деньги, великий поэт просто их пропил. Оскорбленная княжна написала:


«Жаль очень, что вы так легкомысленно отказались от доброго дела для родных ваших; жаль их, и совестно перед всеми, которых я завлекла в это дело».
Обнадежив близкой свободой родню, явно испытывая угрызения оставшейся совести, он прекращает всякое общение с ними. Тринадцать лет не передает никакой весточки о себе. Не интересуется судьбой. В переписке с малороссийскими знакомцами о них ни словечка. Лишь в 1859 году вспоминает… приехав на родину. Устраивает демонстративный «плач Ярославны». Кстати, после своей сытой военной службы в якобы «арестантских ротах» (в офицерском собрании «страдал», ага) поэт, столь плачущий в стихах о судьбе Украины, — носа там не показал.


Два года наслаждался в столице империи вниманием дам и интеллигенции, шепотком намекая на тиранию царского режима. Приоделся за счет благодетелей, отточил мастерство салонной декламации. Был он «борцом за права угнетенного народа»? Бог с вами. Исследователи XIX и начала ХХ века не нашли в Шевченко ни социалиста, ни националиста. Лишь поэтические попытки сформулировать критерии справедливости, брызжущий местечковый патриотизм да казацкая романтика. Это не злопыхательство, беспристрастный анализ.


Мученик?
О, это в советской школе вколачивали в голову особенно больно и глубоко. В 1847 году один из студентов, случайно попавший на заседание Кирилло-Мефодиевского братства (сборище недоделанных «рэволюционеров»), донёс о деятельности организации властям. Шевченко там был абсолютно случайным человеком, наказали его совсем по другому случаю. Этот эпизод тоже старательно из «героической биографии» вымаран.


Итак, из крепостного состояния Тараса выкупила (при посредничестве Карла Брюллова и Василия Жуковского) императрица Александра Федоровна, супруга Николая I. Однако, но тогда было модное поветрие, «заботиться о судьбе народа». В знак признательности и благодарности бывший крепостной накатал бесталанную поэмку, пасквиль «Сон». С прямыми оскорблениями государыни.


«Цариця небога,
Мов опеньок засушений,
Тонка, довгонога,
Та ще, на лихо, сердешне,
Хита головою.
Так оце-то та богиня!
Лишенько з тобою».
Во-первых, императрица была довольна красива, никак на «сушёный опёнок» не походила. Во-вторых, выложила за свободу этой неблагодарной дряни кругленькую сумму личных средств, на них пару-тройку Тарасов можно было выкупить. Но приличные современники плюнули на чоботы Шевченко не за это. Сравнение с грибом было не главным оскорблением. Во время мятежа декабристов Александра Федоровна вместе с детьми едва не попала в руки «революционеров». Если знаете, намечено было физическое уничтожение царской семьи.


В результате перенесённого нервного потрясения императрица заболела, одним из проявлений недуга стали непроизвольные подергивания головы. Не очень заметные, но всё-таки. Вот эту проблему здоровья и высмеял Шевченко. Куражиться над физическим недостатком… собственной благодетельницы и государыни? Моральный урод, без комментариев. Теперь о пасквиле «Сон».


Будучи взвешенным, готов согласиться со знатоками творчества и биографии «несгибаемого борца украинского народа». Эту мерзость Шевченко написал случайно, по обычной для него — пьяной лавочке. Стараясь понравиться либераствующим молодежным компаниям дворянских недорослей, пошёл на поводу их моды: писать оскорбительные и сатирические стишки на «царизм».


Уже прибыв на Украину, продолжил «втираться» в прогрессивные круги этими и подобными «Сну» памфлетами. Потом совершенно случайно попал в материалы дела тайного Кирилло-Мефодиевского общества. При обысках у членов организации изъяли листки с виршами Шевченко. Материалы дела изучал лично Император. Говорят, Николай I от души смеялся, читая корявые «обличения от мужицкого поэта Тараса». Называл поэта дураком, но не собирался наказывать. Потому что участие в тайном обществе было дезавуировано следствием. Однако, дойдя до места, где поливалась грязью императрица, самодержец пришел в полную ярость.


«Положим, он имел причины быть мною недовольным и ненавидеть меня, но её-то за что?».
Шевченко арестовали, доставили в Санкт-Петербург. Зная свою непричастность к тайным обществам, по свидетельству очевидцев, всю дорогу из Киева Тарас Григорьевич беспрестанно хохотал, шутил, пел песни. Своим стишкам политического значения не придавал, арест рассматривал как забавное приключение, попытку его «вразумить и испугать».


Но после предъявления обвинения в казематах Петропавловской крепости «несгибаемый борец» крепко закручинился. Оскорбление императорской Особы, это уже серьёзно. Характер свой гниловатый проявил немедленно: письменно признал «неблагопристойность своих сочинений», считая их «мерзкими», выражает «раскаяние в гнусной неблагодарности своей к особам, оказавшим ему столь высокую милость». И т.д. …


Управляющий III Отделением Леонтий Дубельт и шеф жандармов Алексей Орлов не скрывали презрения к Шевченко. Подследственные по делу о Кирилло-Мефодиевском обществе отделались легким испугом. А вот «неблагодарную скотину лишили царской милости». Подлец был определен рядовым в Отдельный Оренбургский корпус. Но справедливость закона была соблюдена: ему предоставили право выслуги в унтер-офицеры. В документах III Отделения читаем:


«Бывший художник Шевченко, при объявлении ему Высочайшего решения об определении его рядовым в Отдельный Оренбургский корпус, принял это объявление с величайшею покорностью, выражая глубочайшую благодарность Государю. Императору за дарование ему права выслуги и с искреннейшим раскаянием, сквозь слезы говорил, что он сам чувствует, сколь низки и преступны были его занятия».
Отправившись под ружье, «борец с царизмом» накропал около двух дюжин только прямых прошений, покаянных писем на имя государя. Несколько публичных заявлений в газеты и бывшим благодетелям. Рассчитывал добиться смягчения участи, надеясь на прежние связи в столичном обществе. Но даже симпатизанты бывшие отворачивались. «Не даром говорит пословица: из хама не будет пана». Это слова Петра Мартоса, издавшего в 1840 году первую книгу Шевченко, поэтический сборник «Кобзарь».


Карл Брюллов, давший дорогу «крепостному поэту», отказался пальцем шевельнуть для освобождения из шинели своего любимого ученика. Не заступился и Василий Жуковский. Уж кто-кто, но даже «неистовый Виссарион» Белинский, кумир либерастов и российских демократов, заклеймил «народного поэта Украины»:


«Вы помните, что верующий друг мой говорил мне, что он верит, что Шевченко человек достойный и прекрасный. Вера делает чудеса — творит людей из ослов и дубин, стало быть, она может и из Шевченко сделать, пожалуй, мученика свободы. Но здравый смысл в Шевченке должен видеть осла, дурака и подлеца, а сверх того, горького пьяницу».

Гений?
Не скатываясь в огульную сатиру и злопыхательство, нужно честно сказать: сам Шевченко оценивал себя довольно объективно, творчество своё — особенно. Если был трезв (большая редкость), в петербургских салонах вёл себя очень разумно и взвешенно. Предпочитал отмалчиваться в серьезных спорах, особенно литературных. Это не природная скромность или тонкий расчет. Просто был крайне невежественным в столь тонких материях. Ума хватало не кукарекать. Но шило в мешке трудно утаить.


Знакомые и соратники поэта оставили однозначные свидетельства, старательно вычеркнутые из биографии и исследований советских времен.


«Читать, он, кажется, никогда не читал при мне; книг, как и вообще ничего, не собирал. Валялись у него и по полу, и по столу растерзанные книги «Современника» да Мицкевича». (скульптор Михаил Микешин)
«Читал Шевченко, я полагаю, очень мало (даже Гоголь был ему лишь поверхностно известен), а знал еще менее того». (Иван Тургенев)
«Шевченко не был ни учён, ни начитан». (поэт Яков Полонский)
«Недостаток образования и лень! Писал он большею частью в пьяном виде». (Михаил Максимович)
Даже националисты, борцы за «свободную Украину» испытывали к разнузданному алкоголизму своего «певца» отвращение. Пантелеймон Кулиш и соратники осуждали автора «Кобзаря» за богохульство и «поклонение водке с луком». Именно это свело Шевченко в могилу. Современники (не клятые москали сегодня, на минуточку) крепко сомневались в его литературном таланте. Тогда были лишь подозрения. Но сегодня подробно разобрано «творчество». Не все публикующееся в собраниях сочинений Шевченко произведения — его перу принадлежат.


Грубые наброски, созданные «народным поэтом», «доводились до ладу» его друзьями и редакторами. Они правили не только огромное количество грамматических ошибок (писать грамотно «батько Тарас» не научился до конца жизни). Приходилось заканчивать стихотворения, дописывая целые строки, заменять слова, строить рифмы.


Кто имел возможность прочитать Шевченко без редакторских правок (Пантелеймон Кулиш, Яков Щеголев и т.д.), погружались в уныние. Никогда не говорили о «поэтическом гении»:


«А... это наш славный поэт. Скажите, какую толстую книгу написал. Видимо, не даром его фухтелями угощали. (фухтель — презрительный и оскорбительный в обществе удар саблей плашмя). В сущности ведь пьянчужка был». (малорусский историк Николай Иванишев)
Невысокого мнения о творчестве Тараса Шевченко были Николай Гоголь, Михаил Драгоманов, Иван Франко. Последний, держа марку «национального величия украинства», публично восторгался «великим Кобзарем». Но, в частной переписке сообщал:


«Вы, сударь, глупости делаете — носитесь с этим Шевченко, как не ведомо с кем, а тем временем это просто средний поэт, которого незаслуженно пытаются посадить на пьедестал мирового гения».
Спросите литераторов, подробно расскажут: содержимое «гениального Кобзаря» — это (небесталанные) подражания Жуковскому, Пушкину, Лермонтову, Козлову, Кольцову, многим другим. Любил Шевченко польских и европских поэтов, беря поэтические приемы и сюжеты Мицкевича, Красинского, Байрона, Бернса… Не владея иностранными языками, перелицовывал их русские переводы.


Ранние баллады Шевченко, типа «Порченная» — попытка подражать Василию Жуковскому. Поэма «Катерина» — «перепев на украинский лад» (по словам известного литературоведа Данилова) «Бедной Лизы» Карамзина. Знаменитое «Послание» («и мертвым, и живым...») частью заимствовано у Зигмунта Красинского. Даже свой памфлет «Сон»… гений украинской поэзии ваял, имея перед глазами сочинение «Сновидение, бывшее мне в ночь на 4-ое июля 1794 г.» (автор неизвестен). Очень популярное в либеральных кругах.


Пьеса «Назар Стодоля» написана на основе «Черноморского быта» Якова Кухаренко, там вообще грязная история с прямым обманом доверившегося ему автора. «Гайдамаки»? Это подражание польской салонной литературе «лыцарства днепровских казаков». Нет, в примитивном плагиате Шевченко не обвиняли.


Даже искушенные литераторы правильно оценивали труды Тараса, восхищались его новой художественной манерой: заимствованный материал он очень любопытно перекладывал на малорусский колорит. Не был бездарным подражателем. Отрицать искру таланта… даже ваш покорный слуга не осмелится.


«На бесптичье и ж... соловей»,
это самый популярный приговор циников творчеству Шевченко. Так уж случилось, что «свидомитам» еще в XIX веке остро требовались «гении украинства». А провинциальная малорусская литература была крайне бедна на даровитых сочинителей. Все ведь на русском писали. И… о ужас, на нём же изъяснялись! Малорусское наречие использовалось в формах салонного эпатажа, ради шутки над маргиналами невежественными, или для колорита. Среди этих «провинциалов» Шевченко был первопроходцем.


Думаете, сразу пришёл к этому? Нет, сначала пытался занять достойное место в русской литературе. Сочинял на русском языке стихи, потом и прозу пробовал, заимствуя сюжеты у русских писателей. Но быстро понял и верно оценил свои способности. Чем отчётливее осознавал свою «третьесортность», тем больше завидовал. Эту черту характера подметили в «гении» ещё с молодых лет. С возрастом стал ненавидеть русскую культуру, русских писателей, саму Россию.


В этом заключалась его злоба к «москалям», причина мрачных настроений, алкоголизма и художественных упражнений русофобских. А «малорусский патриотизм»… это обычный бизнес-ход. Салоны и публика Петербурга клюнула на певучесть, необычность и народность виршей «бывшего крепостного». При жизни Тарас Шевченко стал популярен на фоне интереса искушённого и скучающего общества к «народности», малороссийском тематике — в том числе. Специально одетый «мужиком», этот сибарит был желанным гостем любителей всякой диковины…


Стать «гением украинского народа» позволила лишь грубая и агрессивная политика. Сначала националистов, потом большевиков. А «свидомиты» наших дней это вознесли вообще на неприличный уровень. Поэзия Тараса — это лингвистический максимум, который не бесталанный малоросс выжал из говора своей родины.


Феномен Шевченко — не литературный, политической пропаганды. Именно поэтому за пределами Украины… «гений украинского народа» вообще никому не интересен. Даже неизвестен, учебные программы «зарубежной литературы» такую фамилии слыхом не слыхивали. Потому что до мертвенной скуки — провинциален. А «свидомым» украинским интеллигентам Шевченко нужен как политический символ.


Плохой он поэт? Нет. Просто… какой-то «мужицкий», достигший высот литературной обработки качественного фольклора. Не найдётся универсальной, аристократической глубины мысли. Тем более — утонченности формы. Если присоединиться к критикам творчества «батьки Тараса», то получится полная грусть. Это рифмованная злоба завистливого, «не изжившего внутри себя холопа» амбициозного человека. Уверенного, что мир вокруг несправедлив к нему одному.


http://goo.su/5nFd



Другие статьи в литературном дневнике: