***Просыпаюсь я всегда засветло, а сегодня проснулся еще раньше. Но не вскочил, не побежал, как обычно, а как бы притормозил - и порыв тела, и встрепенувшееся сознание, которое уже потянулось к списку дел на сегодня. Притормозил - и остановил все это на зыбкой границе между сном и бодрствованием, между сновидением и явью. Ощутив редкостный по своей полноте контроль над телом и сознанием, велел телу не двигаться, а сам нырнул в сон - но не как в сон, который отключает сознание, а как в воду: под водой остаешься в сознании, но всё вокруг иное, дышать нельзя, а находится - можно. Вот так и это погружение в сон: всё делалось другим, сознание освобождалось от всего дневного, злободневного, насущного, и невесомо парило в причудливом ночном мире, задержав не дыхание, а мышление, иногда способное на взлеты, но обычно пресмыкающееся в мелочах. А потом, когда сознание начинало растворятся во сне, я подталкивал его к поверхности - и оно выныривало, дельфином взлетало над границей сна и яви, на миг приобретало фантастическую трезвость и ясность, и вновь ныряло в сон, задержав мышление еще на одну восхитительную минуту, и опять, и снова, и еще... - - Это ты должен делать, ты, и только ты! - мышление мгновенно вернулось в сознание, и сознание едва не захлебнулось и чуть было не пошло ко дну. Так бывало в детстве, когда я нырял, переоценив силы, слишком глубоко или под что-то слишком большое, и воздух заканчивался, я паниковал, метался и, в конце концов, вдыхал, в легкие вместо воздуха попадала вода, дальше случалась черная гулкая пауза, и я оказывался на берегу, какой-то измятый, ослепший и оглохший... - Это ты должен делать, ты, и только ты! - бубнил приятный женский голос, медленно приближаясь издалека. Парочка спускалась по моей улице и вела эту неумолчную дискуссию те несколько минут, которые понадобились, чтобы их голоса возникли в тишине и вновь растворились в ней. Незнакомцы успели с десяток раз обменяться одинаковыми, словно штампованными фразами, которыми вторглись в мое восхитительное утреннее купание, разрушили его напрочь обменом своими бессмысленными репликами и пропали навсегда, безымянные, невидимые за кронами деревьев, шторами, цветами на подоконнике, сумерками и закрытыми веками, но прекрасно сквозь все это слышимые... А даже если бы иначе; даже если бы из тьмы появились Платон с Аристотелем и обсудили нечто важное и осмысленное, во весь голос, шагая по спящей улице в тот час, когда восток уже светлеет, и фонари еще горят, и даже птицы еще не проснулись - итог был бы тот же. Может, для человечества этот предрассветный диспут великих что-нибудь, да изменил бы, когда-нибудь в будущем, но для меня лично и прямо сейчас - увы. Это всего лишь бесцеремонное вторжение в мое самое личное пространство и время, милостиво отведенное устройством человека для самого полноценного и глубокого отдыха от забот и тревог - сна. Да, карантин, это очевидно, смягчили - не было ничего подобного ни в марте, ни в апреле, ни почти весь май. Как хотел бы я, чтобы карантин, самый жесткий и неукоснительный, но с одним лишь ограничением, на шум - чтобы такой карантин вводился повсеместно на время, которое природа и закон считают ночным. В прежние, дикие, некультурные времена, времена бесправия и разнообразного угнетения, свирепые околоточные надзиратели всю ночь бродили по улицам и урезонивали любого, пьяного или трезвого, чистого и нечистого, кто покушался на тишину и сон. И еще... - Пожрать чего-то и полтос! Доброе утро, люди. © Copyright: Максим Федорченко, 2020.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
