Искуситель Натали -2

интервью члена Пушкинской комиссии ИМЛИ им. А.М. Горького РАН, пушкиниста, кандидата филологических наук
Владимира Евгеньевича Орлова. (Продолжение)
Обращаю внимание читателей: ОРЛОВ В.Е., однофамилец, но не является ни моим родственником, ни соавтором.

"Работая над письмами, уточняя перевод сложенных из клочков писем, сопоставив их с письмами к Бенкендорфу, мне удалось уточнить хронологию событий дуэли. Выяснилось, что Дантес здесь не главное действующее лицо. Был еще один человек, «искуситель» и главный виновник всего произошедшего, которого покрывали и Дантес, и Геккерн, и царь Николай I, и все остальные.

В течение лета и осени 1836 года жена Пушкина подверглась ожесточенной атаке двух «гонителей» — опытного интригана Геккерна и его «приемного сына» Дантеса. «Неутомимое волокитство» последнего не вызывало у Пушкина особой тревоги: поведение Дантеса вполне соответствовало придворным нравам. В начале октября (не позднее 19-го) 1836 года Идалия Полетика, подруга Натальи Николаевны и тайная любовница Дантеса, заманила жену Пушкина на свою квартиру. Оказавшийся там Дантес (а весьма возможно, и сам «искуситель») умолял Наталью Николаевну «отдать себя» ему. Она тотчас же сбежала, но, к сожалению, испугалась рассказать обо всем мужу, что впоследствии позволило Геккерну шантажировать молодую женщину, нашептывая ей «по всем углам» о «любви» своего нашкодившего «сына», прятавшегося под предлогом болезни у себя дома, и даже предлагая ей бежать из России «под дипломатической эгидой». Получив отказ, Геккерн стал угрожать ей местью.

В конце октября 1836 года Пушкин получает по городской почте «безыменное» (анонимное) письмо (возможно, с вложенным в него «дипломом на звание рогоносца»), в котором извещалось о мнимой измене его жены. Найдя у себя дома так же неподписанные письма и записки и ошибочно связав их с Дантесом, Пушкин 2 ноября направляется к нему. Дантес берёт на себя их авторство, но заявляет, что они адресованы не Наталье Николаевне, а ее сестре Екатерине, на которой он будто бы намерен жениться. Пушкин, как честный человек, удовлетворяется этим объяснением. В тот же день Дантес сообщает Геккерну о визите Пушкина, доставив барону «большое удовольствие» тем, что Пушкин даже и не догадывается о ведущейся против него и его жены интриге.

После нескольких дней размышлений и розыскных мероприятий Пушкин убедился во лжи Дантеса. При внимательном изучении он обнаружил, что, по крайней мере, одно из представленных писем было адресовано именно Наталье Николаевне, и написано оно не Дантесом, а кем-то еще. Пушкин понял, что Дантес пытается развратить его жену в интересах некоего «искусителя». Для него стало ясно, что поведением приемного сына руководит Геккерн. Пушкин пожалел о том, что доверился и показал, а, может быть, даже и отдал Дантесу это компрометирующее «искусителя» письмо.

Но было уже поздно. 3 ноября Пушкин, желая предупредить «окончательный удар», который могли нанести барон и Дантес, узнавшие о содержании письма, рассылает узкому кругу своих друзей и знакомых «двойные письма» — вложенные в конверты с их адресами пустые и запечатанные листы бумаги с надписью на них «Александру Сергеевичу Пушкину». Расчет Пушкина заключался в том, что его друзья, не вскрыв внутренних конвертов, отошлют их ему, подтвердив, при необходимости, сам факт их получения. Это давало ему возможность маневра: если бы Геккерны начали шантажировать его жену, Пушкин имел бы полное моральное право использовать эту возможность — обвинить двух «гонителей» Натальи Николаевны в разглашении содержания ставшего им известным письма.

Пушкин «пал жертвою неприличного положения, в которое себя поставил ошибочным расчетом», писал в своем дневнике весьма осведомлённый А. Н. Вульф. Что ж, если сводить причины гибели Пушкина только к истории с «безыменным письмом», может быть, это и так. Да, враги оказались более жестокими и коварными, чем предполагал сам Пушкин, а друзья, увы, — менее чуткими. 4 ноября Пушкин из семи или восьми разосланных получает только 3 «внутренних» письма.

В тот же день Пушкин посылает вызов на дуэль Дантесу как непосредственному оскорбителю его чести. Дантес скрывается от Пушкина на дежурстве по полку. К Пушкину приезжает Геккерн, который умоляет отсрочить дуэль. Пушкин соглашается только при условии, что барон назовет имя лица, которого покрывал Дантес: свидетельство было нужно Пушкину для мотивированного обвинения высокопоставленного «искусителя, непочтительно («признанием» Дантеса в авторстве чужого письма) поставленного в затруднительное положение». Геккерн делает вид, что ничего не знал об этом, и говорит о давней любви Дантеса к Екатерине, сестре Натальи Николаевны. 7 ноября Жуковский едет к Пушкину и становится свидетелем его, знавшего подоплеку сделанного Геккерном «открытия», «бешенства». Вечером того же дня Дантес посещает Виельгорского. Целью визита было желание взглянуть на одно из полученных друзьями Пушкина «двойных писем». Сведения о происходивших в семье Пушкиных событиях могли быть сообщены Дантесу Екатериной Гончаровой. Виельгорский письма не показал.

7;9 ноября Жуковский проводит в разъездах между Пушкиным, Е.И. Загряжской (теткой Натальи Николаевны) и Геккернами. Пушкин наотрез отказывается от встречи с Дантесом, имевшей целью втянуть его в объяснения при свидетелях.

10 ноября утром Жуковский передает Дантесу отказ от посредничества. Все же он продолжает искать выход из положения, который видит в том, что Геккерн официально объявит о согласии на брак приемного сына с Екатериной Гончаровой. Барон торгуется: он требует предъявить ему письмо, полученное Пушкиным.

12 ноября Жуковский, по-видимому, вновь встречается с Геккерном. Барон идет на уступки, получив от Жуковского заверения в том, что все посвященные в дело лица, а главное, Пушкин, будут хранить «в тайне» историю с вызовом, оглашение которой опозорило бы Дантеса и Геккерна. И, добавлю, вызвало бы гнев высокопоставленного «искусителя».

14 ноября состоялась встреча Пушкина с Геккерном у Загряжской. Все шло, казалось бы, к мирному исходу. Но вечером Пушкин сказал В.Ф. Вяземской знаменательные слова: «Я знаю героя (а не «автора», как ошибочно переводили раньше с французского языка) безыменных писем, и через восемь дней вы услышите о мести, единственной в своем роде». Эта фраза позволяет делать предположение о том, что Пушкину 14 ноября уже было известно имя «искусителя» его жены.

16 ноября Геккерн получает от Пушкина письмо с отказом от вызова на дуэль по той причине, что он «из слухов» узнал о намерении Дантеса просить руки Екатерины Гончаровой после дуэли. Дело можно было бы считать законченным для Дантеса, но молодой француз вдруг проявил строптивость, направив, без ведома Геккерна, дерзкое письмо Пушкину. О реакции Пушкина на него нам известно из «Конспективных заметок» Жуковского: «Письмо Дантеса к Пушкину и его бешенство. Снова дуэль». Вечером 16 ноября Пушкин просит В.А. Соллогуба быть его секундантом и договориться «только насчет материальной стороны дуэли», не допуская каких-либо объяснений между противниками.

17-го ноября утром Соллогуб (вопреки требованию Пушкина) посещает Дантеса и видит его уже вполне подчиненным воле Геккерна. Соллогуб едет к Пушкину, но тот остается непреклонным. Соллогуб направляется к секунданту Дантеса д’Аршиаку. Дуэль назначается на 21 ноября. Между тем и секунданты, и Геккерн ищут способ остановить ее. Соллогуб направляет Пушкину письмо, в котором сообщает о полной капитуляции Дантеса.
В тот же день, 17 ноября, Пушкин отвечает Соллогубу, письменно подтверждая согласие считать свой вызов «как непоследовавший» из-за дошедшей до него «общественной молвы» о решении Дантеса объявить после дуэли о намерении жениться на Екатерине Гончаровой. Уполномоченный Геккерном, д’Аршиак, прочитав письмо, говорит: «Этого достаточно». Вечером на балу у С.В. Салтыкова было объявлено о помолвке.

Вопреки своему обещанию, Геккерн и Дантес, подстрекаемые и поддерживаемые врагами Пушкина, начали распускать порочащие его и его жену слухи. К тому же, вскоре после 17 ноября Геккерн, раздраженный предстоящей вынужденной женитьбой «сына», возобновил на правах будущего родственника преследование Натальи Николаевны. Вероятно, и Пушкин в эти дни узнал больше о роли Геккерна — не только как сводника Дантеса.

21 ноября Пушкин пишет письмо Бенкендорфу и в тот же день показывает Соллогубу письмо, написанное Геккерну.

23 ноября Пушкин получает аудиенцию у императора. Неизвестно об активных действиях Пушкина до второй половины января 1837 года, из чего можно заключить, что Николай I пообещал предостеречь «искусителя» и найти автора письма, с которого все началось. Вполне может быть, но это моё предположение, он вытребовал это письмо у Пушкина и взял с него слово «ничего не начинать, не предуведомив его». А Пушкин не смог отказать Николаю I.

10 января состоялась свадьба Дантеса и Екатерины Гончаровой. Пушкин на венчании не присутствовал и заявил, что его дом навсегда закрыт для Дантеса и его семьи. И Дантес с еще большим усердием принялся играть в «жертву возвышенной любви», а Геккерн — в «увещателя» Натальи Николаевны. Ситуация стала напоминать ноябрьскую, однако на этот раз, что было для Пушкина нестерпимо, ее сопровождали пересуды в тех кругах, где были его друзья, соратники и, наконец, его читатели.

25 января 1837 года Пушкин направляет Геккерну письмо, которое барон и его так называемый сын сочли достаточным предлогом, чтобы вызвать Пушкина на дуэль. Перед этим, на балу у Воронцовых-Дашковых, Дантес явно напрашивался на оскорбление со стороны Пушкина. Это давало Дантесу весомые преимущества при неизбежной в этом случае дуэли. К тому же, Дантес опасался публичного скандала с разоблачением его, по меньшей мере, непрошеного вмешательства в личную жизнь высокопоставленного искусителя, который мог последовать на одном из придворных балов или раутов в присутствии членов императорской семьи.

По хронологии видно, что с 21 ноября 1836 года по конец января 1837 года имели место события, хотя и скрытые от непосвященных, но хорошо известные трем лицам — Пушкину, Геккерну и, частично, царю. Это один из аргументов против того, чтобы считать представленное в военную комиссию, разбиравшую дело о дуэли, «письмо Пушкина» подлинным: в полученном 8 или 9 февраля 1837 года через министра иностранных дел России К.В. Нессельроде «письме Пушкина» эти события не нашли отражения. Другим аргументом служат слова самого Геккерна из его неофициального письма тому же Нессельроде от 1 марта 1837 года: «Из уважения к могиле я не хочу давать оценку письма, которое я получил от г. Пушкина: если бы я представил его содержание, то было бы видно…».

В комиссию была передана подделка, список с ноябрьского письма Пушкина. А позже всплыла и так называемая автокопия этого письма. Почему «так называемая»? В моих исследованиях я возвратился к разорванной второй беловой редакции ноябрьского 1836 года письма. Пушкин отредактировал на 2-ой странице фразы о роли Геккерна:

«Вы, господин барон, позвольте мне заметить, что роль, которая … во всем этом деле, не есть… Вы, представитель коронованной главы, вы были сводником … вашему вы****ку, или так называемому побочному сыну, вы управляли всем поведением этого молодого человека. Именно вы внушали ему низости… выдавать, и глупости, которые он… Подобный похабной старухе, вы… мою жену по всем углам, чтобы ей… сына, и когда, больной венерической болезнью, он был…»

Затем Пушкин карандашом написал над «сводником» слово, которое Казанский и Измайлов прочитали как «paternellement» (с двумя «ll») и перевели его как «отечески». Но в оригинале нет второго «l»: Пушкин написал наречие «paternelement» («притворно отечески»), образовав его от прилагательного «paterne», а не от «paternel», и отсутствие в нем второго «l» в таком случае абсолютно верно.
Ошибку пушкинистов можно объяснить только «заимствованием» этого слова из «автокопии», которую якобы написал сам Пушкин и которая оказывается в результате лишь списком с отредактированной Пушкиным второй редакции ноябрьского письма. Кроме того, ни стилистически, ни, в первую очередь, фактологически Пушкин не мог вставить в копию, если бы она была написана им самим, два слова «probablement» («вероятно») в одно, следующее за фразой о сводничестве Геккерна, предложение: «Все его (Дантеса) поведение было, вероятно, управляемо вами; именно вы, вероятно, внушали ему низости, которые он осмеливался выдавать, и глупости, которые он осмеливался писать». Что касается «копии» из военно-судного дела, то и она оказывается дискредитированной упомянутыми «вероятно» и «отечески».

Итак, обе так называемые «копии» январского письма восходят к одному источнику — исправленной Пушкиным второй беловой редакции ноябрьского письма.
Что же было в январском письме Пушкина?

Сохранились пять клочков с текстом, написанным Пушкиным карандашом с чернильными поправками. Клочки складываются в неполный (три клочка средней части утеряны) лист. К этому черновику можно добавить еще пять клочков из Майковского собрания. Они написаны чернилами, два из них несут следы пушкинской правки, остальные три — нет. Тексты на клочках не повторяются, что дает возможность рассматривать их в некоторой, хотя, разумеется, и условной совокупности.

Перевод черновика и пяти клочков из Майковского собрания:
«Я не беспокоюсь, что моя жена еще слушает ваши притворно отеческие увещания, я не желаю, чтобы моя жена… некий наглый родственник г-н… после… и представлять ей гнусное поведение как жертвоприношенье одному монарху… в сплетнях… примешивать и я… предостеречь от этого… я имею вашу мерку, вас обоих, вы моей еще не имеете. — Вы спросите, что помешало мне опозорить вас перед Нашим двором и вашим, и обесславить вас в…, которая мстит за меня… это не воображаете… оставить еще… подлое дело, которого я… и пр. — но, я это повторяю, необходимо, чтобы все отношения между вашей семьей и моей отныне были прерваны».

«…Я не… вы сыграли втроем одну роль… наконец, мадам Экерн. Однако, ваш сын, недовольный… могу позволить, чтобы…»
«конечно, я не… отпускать ей… волочиться и…»
«…хорошо, г-н барон, …всё это я не… позволить, чтобы…»
«Вот… Я желаю… было больше… которое недавно…»
«…пишет, что… Петербург. В феврале… родственниками… должность… император… правительство… говорил о вас… твердите…»

Этот, без всякого сомнения, пушкинский эпистолярный материал, с гораздо большим основанием следует относить к январскому, 1837 года, письму Пушкина к Геккерну, чем пресловутые «копии». Точку в этом вопросе мог бы поставить только оригинал последнего письма А.С.Пушкина к Л. Геккерну. Может быть, оно когда-то всплывет.
То, что царь и его ближайшее окружение узнали о существовании, по меньшей мере, двух писем Пушкина к Геккерну, косвенно подтверждено в конфиденциальном письме императрицы Александры Федоровны к графине С.А. Бобринской: «Пушкин вел себя непростительно, он написал наглые письма (а не одно письмо) Геккерну, не оставив ему возможности избежать дуэли».

Вспомним и о том, что в комиссию военного суда «письмо Пушкина» было передано через Нессельроде, которому Геккерн послал его в числе пяти документов. Но через некоторое время Геккерн направил Нессельроде еще один «документ, которого не хватало» в числе тех, что барон вручил ему ранее. Российский министр иностранных дел, хотя и находился вместе со своей супругой в весьма близких отношениях с послом Нидерландов, выходящих за рамки официального протокола, не мог не выполнить требования официальной комиссии — предъявить ей некоторый недостающий важный документ. Можно уверенно предположить, что этим документом было настоящее январское письмо Пушкина, утаить которое у себя барон теперь не мог, ведь уже 4 февраля секундант Пушкина Данзас послал Бенкендорфу для сведения императора подлинную, «своеручную» копию пушкинского письма. Как я уже говорил выше, эту копию, как и само письмо, царь решил оставить у себя.

Из приведенного выше реконструированного черновика этого письма видно, что оно не имело оскорбительного характера. Поэтому его нельзя было выставить причиной вызова на дуэль, и Геккернам пришлось прибегнуть к подлогу — выдать за полученное ими в январе письмо подправленный, подделанный список с раздобытого ими неведомыми путями, скорее всего, через Екатерину — сестру Натальи Николаевны, ноябрьского, 1836 года, письма Пушкина. Это полностью реабилитирует Пушкина и многократно усиливает вину двух интриганов, не желавших выполнить его справедливые требования. Перед угрозой покинуть Петербург и прервать, таким образом, столь успешную карьеру в России, Геккерны решили, что только дуэль сможет повернуть дело в нужную им сторону. Очевидно, что они были уверены в ее благоприятном для Дантеса исходе. Причины этой уверенности и того, почему царь приказал «предать всю историю забвению», могут быть в личности самого «искусителя». Кроме того, Дантес был отличным стрелком. Кстати, отдельная история связана с условиями дуэли и с оружием, которое использовалось в поединке. Пушкин условия дуэли не читал, а на месте дуэли стрелял из непристреленного нового пистолета; пистолет же Дантеса был не новым и вручён ему секундантом, его родственником и приятелем". http://www.zolotoyvityaz.ru/news/6

Другие статьи в литературном дневнике:

• 09.06.2018. Искуситель Натали принц Карл Прусский
• 08.06.2018. Искуситель Натали -2
• 06.06.2018. Искуситель Натали-1