Инновации и рабовладение

Даже у весьма разумных и либерально мыслящих людей, в целом восторженно относящихся к античной цивилизации, встречается всё-таки тезис того рода, что рабство, мол, препятствует инновациям.

То есть, эти люди достаточно умны, чтобы не повторять марксистскую чушь о «непроизводительности» и «невыгодности» рабского труда, поскольку рабы, де, не заинтересованы в результатах своего труда. Когда человек не одурманен школьными бреднями, он прекрасно понимает, что нет на свете ничего проще и дешевле, чем внушить рабу величайшую заинтересованность в результатах своего труда, а потому рабский труд не только что не «невыгоден», но – это абсолют рентабельности живой силы, с которым, при прочих равных, заведомо не может конкурировать вольный найм (или может, но только если наёмная сила дёшева настолько, что довольствуется элементарным физиологическим выживанием; но и в этом случае рабство всё равно предпочтительнее, поскольку даёт наибольший простор для стимулирования и пресечения саботажа; да и просто – рабство прикольнее :-) ).

Однако же, понимая все эти очевидные всем (кроме наивных теоретиков) соображения, эти люди бросаются в другую крайность. «Когда рабство само по себе так выгодно, - говорят они, - рабовладелец получает гарантированную прибыль при любых обстоятельствах и потому не заинтересован в инновациях».

Это очень интересная мысль. И это мысль примерно того же рода, что «покуда имело место широкое применение лошадей как транспорта – автомобиль появиться и прижиться не мог». Если кто-то видит хоть одно отличие – пусть укажет его, потому что я – не вижу.

Точно так же, если мы справедливо отмечаем слабую инновационность в тех античных системах, где был распространён рабский труд, и относим их техническую инертность именно на его счёт, было бы разумно предположить, что в параллельно развивавшихся системах, где рабство было очень ограничено или вовсе не существовало, наблюдался бурный всплеск технологического развития. Спрашивается, где?

У германских варваров? Ах ну да: они же вовсе ещё были дремучие!
Или, может, в Персидской-Парфянской-Персидской империи? А там ведь практически не было частного рабовладения. Это было, на протяжении веков, по сути своей социальное государство, мало отличимое от старины Советского Союза (ну, несколько цивилизованнее, поскольку частная собственность на средства производства всё же не запрещалась совсем). И при фактическом (а на протяжении большей части их истории – и юридическом) отсутствии рабства – инновациями они как-то не блистали. Уж точно – не больше Греции и Рима.

Кто-то, конечно, скажет, что Персидская Империя была восточной деспотией, где пусть частные лица не могли иметь рабов, но все, включая даже крупных финансистов и сатрапов, были рабами государя.

Что ж, это ближе к истине. Которая заключается в том, что инновационная готовность социума зависит не от превалирующей формы средств производства (рабы – одно из них), но – от благоприятствования социального, политического и идеологического климата для развития бизнеса.

Если этот климат благоприятный, если обогащение в результате частной экономической деятельности считается само по себе почтенным делом, которое не только даёт ключ к заслуженной роскоши, но и повышает социальный статус, то для капиталиста нет и не должно быть таких понятий, как «достаточная прибыль». Он будет стремиться к МАКСИМАЛЬНОЙ прибыли, не то иначе просто проиграет в конкурентной борьбе другим капиталистам.

Причём, это поражение не обязательно будет означать, что он совсем уж разорится и пойдёт с сумой по пыльным дорогам. Нет, когда у тебя есть тысячи гектаров пашни, на которых трудятся тысячи рабов – ты всяко не впадёшь в ничтожество. Ибо всякий раб по-любому обходится тебе дешевле, чем создаёт продукта, а значит, сюрплюс придёт к тебе как прибыль (такое распределение труда и доходов от оного принято называть «эксплуатацией», и считается, что это плохо, но я бы сказал: это смотря с какой стороны посмотреть :-) ).

Но вот представим, что каждый раб обходится тебе в сто деньг в год, а продукта даёт на двести. При этом – каждый раб возделывает, скажем, гектар (это вполне возможно даже с самыми примитивными инструментами). Значит, с тысячи гектаров ты имеешь сто тысяч деньг. И, закономерно, хочешь их потратить.

Ты приезжаешь на большой базар, чтобы выбрать арабского жеребчика любимой дочурке в подарок. Назначается торг, и ты готов выложить все свои сто тысяч деньг, но находится некий выскочка, тоже латифундист, который даёт полтораста.

Ты удивляешься: как же так? Ведь у него тоже тысяча гектаров такой же земли?
Тут выясняется, что земля у него такая же, но для её обработки он использует всего сто рабов и паровую прогрессивную чухалку ценой в десять тысяч деньг. Соответственно, его сюрплюс – не сто тысяч деньг, как у тебя, а сто восемьдесят. Поэтому он всегда может позволить себе больше.

Конечно, первым твоим желанием будет пойти во дворец, подкупить нужных людей и потребовать запрета на использование всяких левых паровых чухалок, чтоб, понимаешь, всякие выскочки не перебивали арабских жеребцов у солидных, старомодных людей.

Конечно, идеально было бы, чтоб чиновники в этом государстве вовсе не брали взяток и не вставали на пути прогресса за мзду от всяких пыльных ретроградов. Но, будем считать, что это реальный мир, а не мир сказок. И что же тогда?

А тогда рано или поздно окажется, что как бы ты ни хотел пролоббировать свой интерес – у твоего соперника просто больше возможностей. И ему ещё проще дать взятку, чтобы тебя послали нахуй. Когда в конфликт вступают два капиталиста – побеждает тот, у кого больше свободных ресурсов. А чиновнику – ему вовсе пофиг, у кого какие интересы, ему важно лишь – кто больше ему даст.

Если заменить этого продажного чинуша на сиятельное государство, а слово «взятка» словом «налог» - то и в этом случае ты, со своим архаичным производством, проигрываешь модернизатору. Поскольку и налог на землю будет неизбежно стремиться вслед за оптимальной нормой прибыли, а не за той, которую привык получать ты со своими архаичными технологиями. Соответственно, и государству гораздо выгоднее ребята вроде твоего конкурента, а не ты. И технический прогресс – по-любому востребован и пробьёт себе дорогу, если речь идёт о чисто экономических преимуществах.

Но вот что действительно меняет дело – это когда в экономику встревает социальная политика.
Ей-богу, от твоей неспособности перекупить арабского жеребца – никто не заплачет, даже если ты родной дядя императора. Но к чьему рыданию правительства бывают вынуждены прислушиваться – так это к воплям тысяч мелких землевладельцев, для которых равно разорительны и ты со своими рабами, и твой конкурент со своей паровой чухалкой (вернее, чухалка для них разорительнее, но – хватает и рабовладельческой латифундии, чтобы пустить их по миру, сделав их труд экономически бессмысленным).

И что на самом деле тормозило как технический прогресс в прикладных областях, так и концентрацию капитала – так это забота правительств о нуждах экономически несостоятельных, но социально значимых субъектов. Тут всё играло роль:
Искреннее милосердие правителей в отношении этих несчастных мелких крестьян и городских пролетариев;
Популистские мотивы, желание иметь благорасположение толпы;
Боязнь народного бунта, когда речь идёт о массах, а не о горстке разорившихся капиталистов;
Убеждённость в том, что мелкое крестьянство и ремесленничество – суть соль земли и опора державы.

Сотни раз в истории государства проводили политику социальной защиты мелких и неудачливых собственников от более эффективных экономических субъектов, всеми силами препятствуя разорению. Естественно, кончалось это всегда кризисом ещё более жёстким, чем мог бы быть, если бы предоставить процессы естественному их течению. Ну, потому что когда начинаешь чего-то регулировать в экономике, сообразуясь с социально-политическими пожеланиями, - это получается уже не экономика, а игра в экономику. Игра, цена которой – отсталость.

Гораздо реже бывало в истории, когда государство стискивало зубы и кулаки и сознательно отказывалось от экономического волюнтаризма, от вмешательства в естественные рыночные процессы и движение капитала к максимальной прибыли. Ценою было – тысячи, сотни тысяч, порою миллионы разорившихся мелких крестьян и прозябающих в ничтожестве фабричных рабочих. Многие из них – буквально умирали от голода и непосильного труда, имея условия жизни порой и похуже рабских в античности.
Но приз за это – свобода наращивания капиталов и распоряжения ими, а также – никогда нигде невиданные прежде темпы технического прогресса. Главное – что плоды его оказывались тотчас востребованы и обращались к извлечению ещё большей прибыли, когда совершенно наплевать было, сколько там охламонов лишатся работы, будучи заменены машинами.

Конечно, эти самые охламоны – протестовали против механизации и разделения труда точно так же, как их древнеримские коллеги – против крупного рабовладения. Но хорошо, что нашлась в мире хоть одна страна, которая, вынуждаемая геополитической необходимостью (а тут – не до сантиментов) нашла в себе силы сломать и цеховые правила, призванные тормозить рост производства, и дать отпор всякого рода луддитам, действуя предельно жёстко и честно в интересах тех, кто содержит государство. Все прочие государства Европы – вынуждены были последовать примеру, чтоб удержаться в конкурентной борьбе.

И это, конечно, счастье Европы, что она, после долгих мытарств, сформировала примерно равные государства, которые вынуждены были конкурировать между собой, наплевав на «насущные нужды простого народа» (меньше работать, больше жрать нахаляву). А потому – побеждали те, кто давал больше свободы частному бизнесу, буржуазии. И именно такому раскладу мы обязаны индустриальной революцией.

В античности же, по установлении Pax Romana, его величие и его беда была в том, что он практически не имел конкурентов. А потому – слишком сильно бывало искушение для всякого правителя заделаться «другом простого народа» и всячески ограничивать любое экономическое развитие, которое могло бы, не дай бог, ущемить интересы «простых людей». Что, конечно, ущемляло интересы людей «сложных», тогдашней буржуазии, которую, с одной стороны, заставляли быть «социально ответственной», а с другой – выдаивали налогами на содержание армии. Причём, чем дальше – тем более сомнительной казалась буржуазии сама идея сохранения Империи, с её всё более несвободным бизнес-климатом.

Замечу при этом, что само по себе рабство – прекрасно уживалось рядом с промышленной буржуазией. И нисколько не препятствовало плантаторам американского Юга внедрять новые сельскохозяйственные орудия. И покупать изделия у более конкурентоспособной, чем североамериканская, британской промышленности с её более дешёвыми рабочими (что, собственно, и было главной причиной Гражданской войны: борьба за рынок сбыта).

Точно так же вовсе не чужды инноваций и современные рабовладельческие хозяйства, как, например, моё. То, что я использую рабов, вовсе не означает, что я не использую трактора. Просто, мне выгоднее посадить на трактор пацана, которого я выкупил из лап российской юстиции, чем вольнонаёмного деревенского алкоголика. И когда мне рассказывают, что рабы не приспособлены к технически сложному труду, или что они непременно поломают мне трактор, чтобы не работать – мне остаётся только руками развести.

Получается, учителями риторики, архитекторами и скрипичными мастерами – рабы вполне могли быть, а разобраться в управлении трактором – ну как не в силах. Что, конечно, чушь. Дайте мне совершенно неотёсанного германского варвара – и через неделю он будет пахать так, что только пыль над полем. Но при этом он будет всячески заботиться о своём тракторе и беречь его, ибо примерно догадывается, что с ним приключится в случае «диверсии». Ей-богу, если он так уж хочет получить больничный на зализывание ран от плетей – ему проще меня нахуй послать, чем трактор ломать или работать «без огонька».

В общем, нет в рабстве ничего такого, что могло бы стать тормозом прогресса. Скорее, наоборот. Рабство особенно выгодно – в крупном хозяйстве. А значит, способствует концентрации капитала, что даёт возможность им маневрировать и легче идти на инновационные риски, иметь экспериментальные подразделения (каковой роскоши мелкий фермер, конечно, не имеет).

Что же всегда враг прогресса – искусственное ограничение развития экономики в угоду каким-то массовым социальным интересам. Чем, конечно, грешат и многие нынешние правительства, и все античные. И я уж не говорю о роли религии.

В Греко-римском мире здравомыслия и свободы было больше – поэтому они достигли большего прогресса, чем кто-либо иной. У них, я бы сказал, был некоторый шанс произвести техническую революцию, если бы они не скатились в бездну социализма. Но это, наверное, было неизбежно в отсутствие геополитической конкуренции, когда правителю так хочется быть «хорошеньким» по отношению с своим бедненьким голодранцам, он лезет в экономику, ошибки управления множатся бесконтрольно и не приводят к мгновенному и зримому упадку государства, чтобы можно было тотчас их скорректировать.

К тому же, думается, научно-техническая революция в том виде и масштабе, в каком мы имели её в 17-20 веках, была и невозможна до распространения книгопечатания. Которое само по себе – стало революцией информационной, тысячекратно увеличившей возможности обмена знаниями.

Почему книгопечатание не состоялось в Древнем Риме, при всеобщей-то грамотности и, вроде бы, востребованности книжной продукции – сложный вопрос. Ведь, казалось бы, это совершенно очевидное открытие, вообще не требующее никакого технологического развития. Причём, цельные штампы для афишек Колизея – у римлян были (как были и резные газетные штампы у китайцев). Казалось бы, ещё один шажок: догадаться использовать разъёмные литеры для набора (китайцы встретили бы здесь понятные трудности, но не латиняне). И ведь папирус – годился для этой цели не хуже бумаги, и был дёшев.

Но почему-то вот – нет. Что уж точно, виной тому – вовсе не дешевизна труда рабов-переписчиков. Он не был дёшев, да и переписчики были в основном свободными людьми. Возможно, в этом и вся загвоздка. Вполне могу допустить, что наборный шрифт римлянами создавался, но сообщество переписчиков (а это мафия, пронизывающая все сферы) настояли на его запрете. Конечно, чисто умозрительная гипотеза, но я бы не сказал, что совершенно неправдоподобная.

И уж тем более не может быть рабовладение ответственно за то, что римляне так и не изобрели стремя. На самом деле, это кажется невероятным для народа, создавшего массовое производство лорик сегментата, многокилометровые бетонные акведуки и механизированные мукомольные заводы с довольно сложной системой приводов от водяного колеса. Рискну даже предположить, что в действительности стремена у римлян были, но только ременные, а не металлические, потому и не сохранились.

Но увеличительных стёкол – не было точно. Хотя казалось бы, чего сложного? Само по себе стеклоделие было тогда уже на приличной высоте. И можно было, наверное, заметить, как выпуклое стекло увеличивает образы.

И можно много приводить примеров, когда открытия вроде бы лежали на поверхности, но почему-то не были сделаны. Но, разумеется, не потому, что тогдашние капиталисты и без того были довольны прибылями от своих рабовладельческих хозяйств и не были заинтересованы в финансировании науки. Да они финансировали, и безо всякой даже надежды на прибыль, от чистого сердца. Вот только наука всё больше гуманитарная была. То юрисперденция, то риторика, а то и вовсе философия. Но казалось, вот ещё немножко, и цивилизация может перейти в технократическую стадию. Ан нет: наоборот, скатились в бессмысленную теософию в науке и разнузданный казарменный социализм в обществе. Что, конечно, взаимосвязано.

С другой стороны, когда технические усовершенствования всё-таки производились – их нисколько не тормозило использование рабского труда. Например, серебряные рудники в Испании были очень прибыльны и при самой примитивной разработке, когда рабы выносили воду вёдрами. Но если поставить помпу – оказывалось ещё прибыльнее. Хотя бы потому, что рабов для откачки воды требовалось меньше. Угадайте, что делали римские владельцы шахт. Продолжали бессмысленную эксплуатацию избыточного ручного труда, противясь инновациям? Да нет же, конечно! Ставили помпы. Зачастую – весьма сложные. Ибо – не надо людей совсем уж за идиотов-то считать. И не надо повторять дурацкие мантры, вписанные в школьные учебники кабинетными учёными, крайне далёкими от хозяйственной практики.

Чем ещё рабство способствует инновациям – как раз таки меньшим социальным эффектом их внедрения.
Простой пример. У меня есть завод. На нём работает десять тысяч человек. Тут мне предлагают новую линию, которая обеспечит такой же объём продукции при всего сотне человек обслуги.
Если я использую вольнонаёмных рабочих, к тому же – граждан страны, у меня будут большие проблемы. Они начнут бухтеть при сокращении, мне начнут ездить по ушам политики, заявляя, что мой бизнес должен быть не бизнесом, а какой-то социально ответственной хернёй, создающей рабочие места. Это политическое давление может быть столь сильно, что мне придётся отказаться от модернизации. Только чтобы сохранить для этих охламонов возможность делать вид, будто они полезны. То есть, как было сказано: «не экономика, а игра в экономику». Погоня не за прибылью, а за мифическим счастьем трудящихся (да как будто беднота хоть когда-то бывает счастлива и как будто должна быть!)

Совсем другое дело – если я использую рабов. Когда мне предложат вариант замены их труда механизированным – я буду, как и положено предпринимателю, оценивать только финансовые выгоды этого шага, но никак – не пожелания трудящихся. И если модернизация окажется выгодной – пойду на неё с лёгкой душой. А уж куда рабов убрать – всегда найдётся. Отправлю дороги строить. Ибо дорог – никогда не бывает достаточно.

Поэтому, в корне неверно говорить, будто бы рабовладение сдерживает научно-технический прогресс. Наоборот, способствует. А что сдерживает – наличие большого числа голодранцев, которые лишь по недоразумению пользуются правами свободных людей и даже имеют изрядное политическое влияние, хотя не платят налогов. И вопрос стоит однозначно: или мы создадим эффективный и справедливый механизм обращения их в рабство за долги (которые они всегда имеют), или это стадо в очередной раз сожрёт Цивилизацию и снова отбросит прогресс назад.

Видите ли, я не могу устроить им кровавую баню, когда они выходят на площади, чтобы «протестовать против безработицы». Это будет неэстетично, это нельзя показывать детям. Но могу обещать твёрдо: они не выйдут на улицы и не будут смущать честных граждан, если окажутся в моих бараках, где им самое место. Они будут добросовестно возделывать мои поля на благо общества и радоваться каждому дню без порки. А если кто-то предложит мне очередное инновационное приспособление, сокращающее потребность в полевых работниках, естественно, я с радостью за него ухвачусь. Ибо совесть капиталиста – прибыль, и преступление перед Цивилизацией – когда он имеет иную :-)

Другие статьи в литературном дневнике:

• 31.05.2011. Инновации и рабовладение
• 27.05.2011. Окончательное решение вопроса с will и shall
• 23.05.2011. Наконец соизволил посмотреть,
• 22.05.2011. Римляне, Варвары, Мы
• 18.05.2011. Почему полезен хроноложец Фоменко
• 17.05.2011. К исламскому вопросу
• 16.05.2011. Немножко поругались с
• 10.05.2011. Война и немцы