Как известно, дети жестокие существа.Это один из моих любимых расхожих штампов, что непременно вворачивают авторы в психологические эссе о ювенальном насилии. С одной стороны, авторы делают это практически машинально, с другой – более чем глубокомысленно, философично. Довольно пикантный и противоречивый оттенок имеет сия сентенция. Здесь и банальность, якобы всем известная, но здесь же – и «открывание глаз». Мол, вы-то думали, что детишки все добрые, но знайте: они – звери. Между тем, меня всегда занимал вопрос: дети – они по сравнению с кем жестоки? По сравнению с устрицами? Ну да, те – не бывали, вроде, замечены в излишне брутальном поведении. Чего, правда, не скажешь про чуть более сложных моллюсков, рапанов. Ведь последние – жрут устриц и мидий. А уж каракатицы – вообще мрак чернильный, что за агрессоры. И другой вопрос: дети – они как именно жестоки? Как Гарри Трумэн – или как Андрей Чикатило? Я выбрал именно эти имена как символы двух разновидностей жестокости, как я это понимаю. Первую – принято считать жестокостью рациональной и вынужденной. Уебашить двести тысяч япов одним махом – чтоб напугать до полной потери воли к сопротивлению, побыстрее прекратить войну и сберечь жизни миллионов людей (прежде всего – своих солдат, конечно). Того же сорта жестокость – и в подавлении мятежей с наглядными зверскими казнями, и в актах геноцида против непокорных народов, и в пытках, используемых контрразведкой во все времена. Люди, которые принимают такие решения и воплощают их на практике, в действительности могут вовсе не быть злодеями. Они могут быть весьма добросердечными, приличными ребятами, любящими мужами и отцами, но именно их забота о благополучии ближних – побуждает их быть безжалостными против тех, в ком они видят угрозу. Средства же борьбы – они выбирают сообразно своим представлениям об их эффективности. Что, строго говоря, и составляет мораль того или иного общества: господствующее представление об эффективных средствах борьбы за своё благополучие. Другого рода жестокость – та, которую принято называть «бессмысленной». То есть, садизм чистой воды, когда человек попросту получает удовольствие от страданий другого живого существа. Разумеется, ни для какого психолога не будет откровением, что в основе всякого садизма лежит воля к власти, к самоутверждению человека в этом мире, к контролю над его объектами и обстоятельствами. Строго говоря, это нормальная фигня для человека. Вопрос – лишь в формах и пределах «самоутверждения». Что мы считаем патологией – такие виды садизма, когда человек, ради утверждения своего контроля, мучает или убивает кого-то, кто и так ему подконтролен. В этом, конечно, есть нечто нездоровое, компенсация каких-то очень серьёзных комплексов, когда человеку кажется, что замучив какого-нибудь несчастного котёнка, – он хоть немножко облегчит лежащее на его психике бремя гнетущего страха и неуверенности в себе. Напрасная, конечно, иллюзия. Теперь, конкретно о детях и «звериной» их сущности. Япония нападает на США, потому что для комфорта ей нужны, как представляется, новые территории в Азии и нефть, а Штаты устроили блокаду (причины, конечно, были). Теперь же Штатам, для комфорта, нужна победа над Японией, и для этого они вываливают на японские города тысячи обычных бомб и две ядерные. Витя толкает Лёню и отбирает ведёрко. Потому что оно нужно Вите для комфорта: он тоже хочет лепить куличики. Он испытывает дискомфорт, когда Лёня лепит, а он нет. Но Лёня испытывает дискомфорт – от такого произвола. Поэтому берёт лопатку и ебашит Вите по голове. Это доступное и эффективное средство: Витя заплакал и отдал ведёрко. Хорошо, что лопатка пластмассовая… Что между этими ситуациями общего? ВСЁ! Но для Лёни посягательство на ведёрко – ничем не отличается от Пёрл-Харборо, здесь и сейчас. У него, конечно, не было восьми линкоров, но у него – есть ведёрко. Которое у него отбирают наглым образом. Кто этот негодяй, который отбирает ведёрко? Это – ВРАГ. Что делают с врагами? С ними – борются. Доступными и эффективными средствами. Конечно, помимо борьбы за своё благополучие – в приматах заложена и эмпатия, как залог внутривидовой кооперации. И это природное свойство, которое мешает Вите с Лёней задушить друг друга к чёртовой матери прямо в песочнице. В целом – мешает. И маленькие дети могут быть весьма опасны друг для друга (во младенчестве – у них ОЧЕНЬ цепкие ручонки). Но – они не пытаются именно убить собрата по виду, какой бы врединой он ни казался. Инстинкт борьбы с врагом запускает агрессию, когда враг распознан, но у них включаются тормоза, как только враг пускается в рёв и перестаёт быть угрозой. У некоторых детей природная эмпатия настолько сильна, что им вовсе трудно увидеть в другом карапузе врага и запустить агрессию. Этому даже приходится учить в более сознательном возрасте, типа «постоять за себя». Немножко ожесточать слишком добрые сердца. Однако ж, вместо этого дурацкого штампа «все дети – жестоки от природы», уместнее было бы говорить: «не все дети – бесконечно гуманны». И на самом деле, в общем и целом они гораздо добрее к своим врагам, чем большинство взрослых, включая политиков, бизнесменов, религиозных лидеров… не говоря уж про озлобленных всяких пролов. У детей – ещё не развит логический механизм подавления эмпатии ради борьбы за какие-то высшие ценности. Но только это не повод требовать от них всепоглощающей братской любви к тем, кого они сочли своими врагами, угрозой для себя. С другой стороны, конечно, бывают и детишки, тяготеющие к жестокости второго типа. То есть, направленной не на нейтрализацию врага, а на ловлю кайфа от мучения и уничтожения заведомо нейтральных объектов. Рискну утверждать, это благоприобретённая фишечка. Не врождённая. Дайте любому годовалому младенцу «кысю» - и он будет её исследовать, тискать, наслаждаясь приятными тактильными ощущениями, но – не будет стремиться причинить ей боль. Что характерно, кошки обычно это понимают. И собаки понимают. И довольно безропотно сносят такие детские «ласки» (хотя не стали бы терпеть, если б взрослый человек стал их так тискать). Кстати, присутствие домашних животных в доме – возможно, лучший залог того, что ребёнок будет развиваться гармонично, и впоследствии – сможет хорошо ладить со сверстниками (помимо того, что оно же – хорошая профилактика аллергии). Разумеется, необходимое условие – что и взрослые относятся к своим домашним питомцам «по-человечески», подавая пример. Что называется – «тренируют на кошечках». Но в любом случае – ребёнок не станет экстремальным каким-то садистом, если не обретёт потребности в компенсации своего ничтожества, своего сверхпритеснённого статуса – через издевательство над теми, кто ещё слабее и ничтожнее. Общая склонность к агрессии, темперамент – задаётся во многом генетически, но садизм – это явление чисто психического анамнеза. Между тем, – какое-то притеснение ребёнок по-любому испытывает, как всякий социальный человек в этом мире, и по-любому же – стремится расширить пространство своей свободы, поиметь больше власти над обстоятельствами и над окружающими. Это инстинкт – и это здоровый инстинкт (нездоровы бывают – чрезмерно иррациональные формы его проявления). Строго говоря, в каком-то роде – мы все немножко садисты («Все мы немножко лошади»). И самого по себе этого факта – не следует бояться. Нужно просто иметь смелость его признать (а желательно – и уметь иронизировать над ним, как и вообще – над собой). Намедни один добрый человек в рецензии под моей статейкой о школьном насилии, диагностировал у меня «спонтанный садизм». На что я заметил, что садизм не бывает спонтанным. Это – имманентное свойство. А что бывает спонтанным – так это аффект, неконтролируемый всплеск агрессии. Тем более деструктивный, чем долее человек закрывал глаза на своё естество, предпочитая думать, будто бы вовсе на это не способен (и отрицая как таковою свою склонность навязывать другим людям свою власть и получать от этого кайф). Тот же человек «съязвил», предложив мне жарить кошек живьём. Я ответил то же, что отвечаю всегда в таких случаях: я никогда не мучил животных, потому что для этих целей – есть люди. На что он предположил, что я миновал стадию мучительства кошек лишь потому, что мне не давали этого делать интеллигентные родители. О да! Ведь отправляясь на великах в лес за пять километров – мы всегда испрашивали родительское разрешение, что нам там делать: то ли баллончики из-под дихлофоса в костре взрывать – то ли кошек жарить. Особенно – в шесть-семь лет. Нет. Нормальные пацаны не мучают кошек просто потому, что это не круто. Это лоховские понты какие-то. Декларация ущербности. Зверюшка – она либо опасна для тебя, либо нет. Когда она опасна – люди её нейтрализуют (или убегают). Когда неопасна – она тебе не противник. И связанный тигр-людоед – не противник человеку. Его можно убить – но нет никакого разумного самоутверждения в том, чтобы его мучить. Человек же – он достойный противник именно потому, что в нём предполагается разум, как и в тебе. Это главное наше видовое оружие, и его-то скрестить для самоутверждения – не западло. Поэтому я садист в том смысле, что редко упускал возможность развести и поглумиться над собратьями по виду. Особенно – в отношении приятелей. И это было кайфово – поскольку они имели полную возможность «нанести ответный удар». Честно, мне и сейчас было бы скучно жить, когда б не приходилось ждать от друзей подвохов, розыгрышей, подъёбок. Для чего б они ещё-то нужны были, друзья? Чтоб выручать друг друга? Да это само собой, это не обсуждается. Но как по мне, настоящий друг – это парень, которого хотя бы раз в жизни всерьёз хотел убить, но тормознулся. Так – наилучшим образом постигается взаимная ценность людей. Впрочем, даже и вне настоящей дружбы – чего, отказывать себе в удовольствии постебаться над человеком, когда есть возможность? Помню, в восьмой класс к нам пришёл один новенький паренёк. Тогда не было в обиходе слова «нёрд», и даже «бОтан», но «ботаник» - уже было. И он – нечто такое из себя представлял. Не то, чтобы конченное уёбище от науки, но – со странностями паренёк. Оказался – чересчур «правильным». После первого же урока физры – объявил нам в раздевалке, как его угнетает наша матершина. По хорошему счёту – его следовало бы голым на улицу выпихнуть, но был январь. И мы поступили жёстче. Мы решили отдать его на растерзание мне. Я к нему подвалил на следующей перемене и молвил: «На самом деле, ты очень правильный вопрос поднял. Давно назревший. Честно сказать – самим от себя давно уже тошно, как мы выражаемся. Но как-то вот автоматически вырывается. И с этим надо бороться. Поэтому, давай, ты заведёшь особую колонку в нашей стенгазете. Где будешь публично делать фелляцию тем, кто ругается матом». Он уточнил: - Фелляцию, - повторил я, следя за реакцией. Но он точно не знал слова. И я объяснил: - Это как «реляция», только наоборот. От английского fellow. Осуждение со стороны товарищей. Почти как бойкот, хотя не так жёстко. Но – вразумляет. Так вот я – всей душой готов поспособствовать. Я – редактор стенгазеты, и тебе колонку выделю. Но только это нужно всему классу заявить. Следующий у нас литра? Да я договорюсь, чтоб тебе пару минут на объявление Тамара Михайловна выделила. Только ты не рассусоливай – а сразу в лоб врежь, по сути. Мол, если кто в школе материться будет – я ему самолично фелляцию сделаю. Всенародно… Объявление – имело успех. Кто-то (особенно, наши продвинутые девочки) – знали смысл слова, другим – рассказали. Тамара Михайловна – поперхнулась овсяной печенькой, услышав от этого «праведника», как именно он собирается карать сквернословие. Но – быстро отправила новичка на место и утихомирила класс. Тут и я помог: «Ну всё, мы приняли новость, это не обсуждается, человек сам вызвался, и нечего тут хихикать, а теперь - давайте, вернёмся к нашему Печорину! Он мне дорог! Давайте к нему вернёмся!» Тамара Михайловна оставила меня после урока и сказала, без особого осуждения: «Железнов, какая ж ты всё-таки сволочь!» Но это было «любя». Выйдя в рекреацию, естественно, застал нашего ньюба в свекольной цветовой кондиции, а мои дружки со всех сторон его подкалывали: «Ой, я вот тут сказал слово «***»! Нечаянно вырвалось! Давай, наказывай меня фелляцией!» Мы поговорили наедине. Он изначально считал, что позор, которому он подвергся, таков, что кто-то должен умереть. Но довольно быстро признал, что оно было бы так, когда б не было розыгрышем, «пранком». Ну а через месяц – он уже был свой в доску. На выпускном же – прославился тем, что, забавляясь в физической лаборантской с двумя девицами из «А» класса, голым вышел в актовый зал в поисках пепельницы, куда бы стряхнуть с косяка. Сейчас он – хороший программер. Очень хороший и в очень крутой корпорации. Решает вопросы по GUI с идиотами-юзверями. Исполненный пофигизма и самоиронии. Что с моей стороны это было, данный эпизод и мильон подобных? Удовлетворение садистского стремления к власти – или же педагогического инстинкта? В качестве унылого морализатора, пытающегося как-то ограничить мои права, такой чел мне - вовсе не полезен. Он даже вреден. Поэтому, строго говоря, когда я школьник, – я имею моральное право УНИЧТОЖАТЬ вредные для меня явления ровно так, как это делают взрослые. Но вот интересней – обращать их себе на пользу. И получать кайф от процесса. Это я и называю гуманностью. Но если человек упорно ведёт себя так, что от него никакой пользы нет школьному классу, - с какого бы хера требовать от других детей, чтоб они его как-то жалели? А то мы, взрослые, очень жалеем Либерию, блин? Или ****ое Конго, блин? Не люблю лицемерия. «Ах, детишки все чудесны, все такие наивняшки, все такие очаровашки – как их можно не любить, как их можно гнобить?» © Copyright: Артем Ферье, 2011.
Другие статьи в литературном дневнике:
|
