Иван и Зяма- жили рядом...
В ноябре 1990 года мы прилетели в Израиль . В аэропорту получили не только новые паспорта, но и деньги? Было очень странно: до сорок трёх лет мне никто и никогда просто так не давал ни копейки. И вдруг- огромная сумма незнакомых купюр? Правда, через два дня почти все деньги растаяли, как снег. Съёмная квартира оказалась очень дорогой…
Но я ни минуты не сожалел , что приехал. Знал, что будет трудно на первых порах . Но, чтобы так? Мои ноги подкашивались от тяжести стальной балки, которую переносил со своим чернокожим соплеменником.
-Всю жизнь мечтал, - подтрунивал над собой.
И когда, замурзанный, после полдня работы я побежал в столовую, меня подняли за шиворот, мол, тебя еще не поставили на питание . Вот тогда я впервые выругался по-русски. А во второй раз, когда валясь от усталости, голодным сел в небольшой автобус, из которого меня выпроводили. Оказалось, не внесли в список для подвозки.
Приехав назавтра на завод, чтобы не потерять работу, я увидел закрытую проходную. Был выходной!
Об этом объявляли всем на иврите, но так могли объявить и об начале третьей мировой войны. Всё равно ничего бы не понял….
- Сынок, Израиль строится! - увидев меня, такого потерянного и измученного, - провозгласил мой отец Давид, когда я ввалился в дом.
А я подумал, что он не из мира сего, сумасшедший. И позвонил по телефону второму не из мира сего, каким считал своего бывшего климовичского редактора - Ивана Ивановича Журко.
В чём - то он был похож на моего отца?
- Они хотят, чтобы я стоял перед ними на цырлах? Ха-ха-ха, - смеялся редактор, - показывая взглядом на здание райкома партии.
- Чтобы я опустил голову перед ними? - возникал отец, имея в виду всяких районных бюрократов.
Так вот, звоню в Белоруссию своему бывшему редактору, который уже на пенсии, чтобы как-то его успокоить. Понимаю, что ему трудно, даже очень трудно оказаться в четырех стенах после многолетней активной работы и жизни. Мол, пришли молодые, пусть они и рулят. А он мне … вдруг начинает читать "Гефсиманский сад" Бориса Пастернака:
"Мерцаньем звезд далеких безразлично
Был поворот дороги озарен.
Дорога шла вокруг горы Масличной,
Внизу под нею протекал Кедрон.
Лужайка обрывалась с половины,
За нею начинался Млечный путь.
Седые серебристые маслины
Пытались вдаль по воздуху шагнуть…
И дальше по памяти куплет за куплетом. Куплет - за куплетом
Я хочу ему сказать, что каждая минута стоит деньги, что вчера жена, заработав гроши, купила на семью одну селёдку, и мы не знаем, как её делить на пять человек, что "корзина" заканчивается, что работы в журналистике не предвидится, что дорога назад закрыта, а впереди мрак и пустота, но прижав трубку к уху, слушаю стихи Пастернака, которые читает мой бывший редактор.
Видимо, поняв мое душевное состояние, он мне тогда сказал:
- Прошу тебя, продержись несколько дней.
- А что будет потом? –
- Потом придёт моё письмо.
И вот я его получаю.
Размашистым почерком Иван Иванович пишет:
- Шалом , Израиль!
О, Иерусалим!
О, город городов!
Начало всех начал!
Исток трех религий мира!
Иерусалиму три тысячи лет!
Лучшие люди всех эпох всегда стремились к Гробу Господнему.
И дальше пишет:
«Была весна, Иудея тонула в радостном солнечном блеске, вспоминалась "Песнь Песней": Зима уже прошла, цветы показались на земле, время песен настало, голос горлицы слышен, виноградные лозы, расцветая, издают благоухание…".
А ниже приписка: Иван Бунин « Весна в Иудее».
Я ещё не был в Иудее, не был возле Стены Плача и в Храме Гроба Господня в Иерусалиме, не видел красоту Мертвого моря, не был на месте Крещения Иисуса Христа. Ещё не видел чудо из чудес - Бахайский Храм в Хайфе. Не видел ни Средиземное море, ни Красное, ни Тивериадское, ни Эйлат, даже не был в соседнем Тель-Авиве - ещё нигде не был и ничего не видел, кроме съемной квартиры и торговцев на рынках, которые увидев меня и таких же свеженьких, ничего не понимающих в реалиях израильской жизни репатриантов, горланили: "Эй-эй, Горбачев, иди сюда, иди сюда", но уже знал, что не пропаду на этом разноцветном и диком, как мне тогда казалось Ближнем Востоке.
Мой бывший шеф знал, как меня спасти!
Если он в то смутное время оказался вне дел , то меня вообще заставили бы молчать в тряпочку, с чем бы никогда не смирился.
И я понял, что хуже не будет! Что должен благодарить судьбу, время и Горбачёва за то, что он открыл границы.
Письмо моего бывшего редактора обладало такой магией и силой, что я уже знал: Нужно будет- взойду на гору! Нужно будет- опущусь на дно моря!
Тем более, что рядом жил и находился такой же неугомонный, неутомимый и такой же сильный духом человек - мой отец Давид Златкин!
Но одно дело, отец - родной человек!
Другое, получить духовную подпитку из далекой Беларуси от человека, который сам нуждался в моральной помощи.
А позже было ещё одно письмо:
-Словно вижу в вашей новой жизни твою прекрасную супругу Анну Львовну - очень обаятельную и мудрую , от которого всегда исходят солнечные лучи.
За роялем – твоя дочь Евгения. Это уже не та маленькая Женечка, что барабанила по клавишам пианино в моём кабинете. А рядом, с правой стороны- твой сын Игорь в смокинге и с бабочкой. В комнате- твои внуки и внучки, которых я уже не знаю…
А помнишь, мой дорогой, как всегда я хотел написать про род Златкиных? Но хорошо понимал, какая поднимется после этого буча? Наш народ не привык к тому, чтобы еврейскую семью показывали крупным планом. Власть разрешает рассказывать только про одного еврея, второго. И то мельком- без имён, с одними инициалами.
Слава отцу твоему, и матери, что родили и вырастили таких пять сыновей!
Твоим родителям – от меня большой привет и поклон!
Больше двух десятков мы с тобой шли вместе рядом - это почти треть жизни, а взрослой и того больше. А что запомнилось?
Думаешь, труд, будни? Скорее всего, как были однокурсниками на журналистских
курсах, журналистских Пленумах.
Помнишь, как я сказал тебе на моём юбилейном вечере:
- На празднике много людей, а в последний день за гробом пойдут только единицы
Сейчас чувствую, что так оно и будет."
Вчитываюсь в мудрые, житейские строки беларуса Ивана Журко.
- Полных семь лет мы жили на улице Пролетарская плечом в плечо с бедной еврейской семьёй Штерн. Я им говорил, что Штерн в переводе с идиш- это " звезда". Что пройдут все трудности- и их звезда тоже взойдёт!
Мои соседи уже далеко- в Израиле . За тысячи километров я им хочу передать
самый искренний привет и наилучшие пожелания , как родным и дорогим людям!
Помню, мы переехали на новую квартиру, прибегает Зямочка Штерн. Как лучшему соседу- ему самый лучший приём ! Выпили по сто грамм. Сидим и вспоминаем…
Как –то зимой заболел я со своей женой. Так Хана Штерн в метель и через сугробы приносила нам воду, и ведро за ведром передавала через порог.
А я и Гриша- сын Ханы и Зямы вместе резали дрова на две семьи. Я, редактор газеты, член бюро райкома партии, а он- пацан! Холодно? Бросаемся снежками в друг друга! Разогрелись? А теперь дрова- на» козлы»- и начинаем работать! Нужно успеть обеспечить топливом два дома!
Ефим, ты же помнишь, я с ними жил рядом.
Мы купили телевизор, а у соседей его ещё не было.
Стучу в стенку: "Зя-ма, Ха-на…"
- Что случилось, что? - с акцентом польского еврея вбегает в комнату Зяма.
- Футбол! Футбол! Разве забыл?
-Еще же пять минут до матча!
Зяма знал всех мировых футболистов и безошибочно определял, кто победит в начавшемся поединке.
-- Давай я тебя возьму на работу футбольным комментатором, - обращаюсь к нему.
-Не пойду!
- Но у тебя ведь такая тяжелая работа? Ходишь, убираешь улицы.
-Зато при деле. Да у меня и нет денег, чтобы кормить твою семью.
- Объясни?
- У тебя работает уже один еврей - Ефим Златкин. Возьмешь Зяму Штерна - самого уволят.
Хохочем, хлопаем друг друга по плечу, а Михайловна уже ставит на стол чашки.
Зяма стучит в стенку: "Хана, Хана, я купил сегодня печенье. Тащи в хату Ивановича.
Мой дорогой! Сколько томов жизни людей мы с тобой исписали? Словно сами эти жизни с ними и прожили.
Если Всевышний отведет мне ещё годы - я напишу "Сагу" – о семье, времени и жизни, но боюсь, что его не хватит.
Коротко время пребывания человека на белом свете. Жизнь наша тогда была бы
нормальной, если бы в 40 лет мы могли подумать, что "оглобли уже повернуты с базара.
Ну вот и расписался - четырех страниц мало, ибо от всего сердца.
Привет Иерусалиму ! Жаль, что я его так и не увижу ... "
За прошедшие годы я исходил, изъездил Израиль, открыл его для себя и написал о нём много очерков.
Но первым мне открыл Иерусалим и всю страну беларус Иван Журко, живший с евреем Зямой Штерн по соседству...
© Copyright:
Ефим Златкин, 2022
Свидетельство о публикации №222070901352