юность и старость

Галина Остякова
Две пожилые женщины, или как принято говорить, в возрасте, гуляли по берегу Финского залива, поеживаясь от холодных порывов ветра. Несмотря  на зябкую погоду, уходить им не хотелось, но и оставаться на ветру было больше нельзя. Они поднялись на не высокий берег, по старым, изношенным временем и толпами отдыхающих в летнее время, ступеням, наверх и сели под кроны древних, стройных сосен. Некоторое время молча смотрели на развевающуюся на ветру никому не нужную в промозглую погоду волейбольную сетку. Потом одна повернулась и сказала:
- Что-то случилось? На тебе лица нет.
- Ну, что ты. Тебе кажется.
- Я тебя знаю пол века. Вижу и чувствую всегда твое настроение.
- Да, случилось. Просто не хотела и тебя огорчать.
- У тебя же все хорошо. Какие огорчения.
- Он умер.
-Кто?
- Мой жених.
-Какой такой жених? Мы уже в том возрасте, когда о женихах и речи быть не может.
- Жених полувековой давности.
_-Я догадалась.
- Ну, тогда слушай. Впрочем, что там слушать. Ты все знаешь. Хотя не все.
Он умер от ковида два года назад. А узнала  я о его кончине, позвонив ему на телефон. Трубку долго никто не брал. Потом раздался приятный голос молодой женщины.
-Как ты поняла, что молодой?
- В возрасте голоса сухие, а у этой голос был как у школьницы.
- никогда не задумывалась об этом.
Я заподозрила неладное. На ее вопрос кто звонит, я назвала свою фамилию.
- Только фамилию?
-Но и имя тоже.
Тогда ей показалось, что эта незнакомка знает ее. Как? Трудно сказать. Наверное, потому, как она вступила в разговор.
- Я вас видела на общей, групповой фотографии у дедушки. Он хранил фотографии и вашу книгу, ту самую что вы передали ему.
Она не стала говорить, что ее задело: он вместо себя прислал сына. Они долго сидели в одном кафе, потом перешли в другое.
А сейчас ее удивило, что невестка называла свекра дедушкой.
- Вы не могли видеть мою фотографию. Это не я, а другая девушка, с которой мы были очень похожи. И ваш свекор пригласил на танцы ее, а первой пришла я. Он мне и говорит: «Если я умею ходить, то умею и танцевать».
- Да, он был шутник. Старался все в шутку перевести, сгладить углы.
- Ободзинский пел «Эти глаза напротив». Фонарь, висевший на столбе чуть покачивался, как бы в такт музыки.
- Внучка похожа на него. Особенно глаза. Она любила деда, которому досталось по полной. После перестройки бандиты отняли работу.
- Да, я помню у  него была строительная империя.
- Стреляли в водителя. Угрожали расправой с сыном.
Постепенно разговор перешел на ковид. Тест не показал ковид. Потом показал, но процент был мал, чтобы госпитализировать больного. Прилетел с севера сын, врач, но спасти отца так и не удалось.
 Сын… А ведь это мог быть ее сын. Но в ту пору, пору ее молодости она не верила своему жениху, не могла поверить. Какой-то внутренний голос говорил ей, что все это иллюзия. Да если бы только голос.
Они сидели в городском саду и не заметили, как к ним подошла женщина, не молодая и не старая, славянской внешности, и сказала:
- Девонька, он на тебе никогда не женится.
Как обухом по голове. И все это после того как, она ответила  ему: «Да», на его предложение выйти за него замуж.
Накануне он предложил поехать за город. Лес начинался сразу  за троллейбусной остановкой. Войдя в лес, и пройдя несколько шагов, они вышли на небольшую полянку. Он расстелил на  траве свое шикарное серое в клеточку пальто, помолчал, а потом спросил:
- Ты выйдешь за меня замуж? Ничего сейчас не говори. Подумай, завтра дашь ответ.
Прошли годы, но она так и не поняла, что это было. Искреннее предложение, или, как тогда  ей казалось, стремление взять «неприступную крепость», которая сдаваться не хотела. Молодую девушку грызли сомнения. А, что, если это ход «конем»?
 Пуританское воспитание не позволяло ей пойти на его уговоры. Да, она могла целоваться с ним на холоде, стоя, прислонившись к поленнице, чудом сохранившейся в центре города, вдыхая в себя запах табака, могла не раздумывая, с разбегу прижаться  к нему, обвивая его шею своими по-детски тонкими руками. Он подхватывал ее и кружил, они заваливались на газон, забывая обо всем на свете. Потом  шли в ресторан, где он шептал ей, чтобы она не глотала рыбные косточки. Он, медленно попивая из бокала шампанское, говорил ей, что она полюбила его, потому, что он первый, будь на его месте кто-нибудь другой, она полюбила и его.
Она, год назад, выпорхнувшая из родного гнезда, попала в другой, взрослый и неведомый до селе мир, попала в руки взрослого, умного, очень импозантного мужчины, о  котором говорил весь университетский курс,  оказавшийся свидетелем их любви.