***

Это  был  всего лишь сон…

 
Ефим Златкин



Как в осаждённой крепости...


- Израиль- это по существу маленькая точка на карте мира. Более того, со всех сторон он окружен арабскими странами. Ценой больших усилий заключен мир с Иорданией, Египтом , но  даже с ними он может взорваться в любой момент. А про других соседей вообще говорить не приходиться.  Нам угрожают уничтожением  с     севере и юга, с моря и с гор,- рассказываю я при встрече  за границей.
-Как вы   живёте во враждебном окружении?   Да ещё    впереди впереди планеты всей?

 И тогда я показываю свою фотографию, сделанную мной  в иерусалимском районе Шилоах.
- Видите,  дом с израильским флагом? В нём живёт еврейская семья. А рядом сверху и снизу, справа и слева- арабские семьи. Точно также в окружении арабского большинства находится  вся наша страна.
-Делов-то,- не понимают некоторые,проще простого – взять и уйти из этого дома.
- Уходили – и не раз, но мира не получали. Наоборот , возрастала вражда , появлялось  желание забрать  у нас тот  минимум , который   есть и  сбросить евреев в море.
- Тогда как быть?
- Просто жить!
- Как в осаждённой  крепости?
- Как в осаждённой крепости!
- А что дальше?
- Так и дальше , пока  не поймут, что на своей земле  мы будем всегда жить!  Что с нами лучше дружить!
-Чем воевать?
- Пробовали воевать, пытались   блокадой, измором взять...
-  Ваш Израиль ,  как дом Павлова в Сталинграде и  Брестская крепость  во время  Отечественной войны?
- Больше! Позади  сражающихся  стояла  великая Россия.  Позади нас- узкая полоска суши, впереди – море.Отступать некуда.
- И не отступайте! Никогда не отступайте,- говорят   мне мои друзья   в Минске и в Москве, в Тбилиси   и в Литве...
 







Прочёл
От автора
Я родился в голодном 1947 году в Беларуси. Подкошенная войной, с соломенными крышами, земляными полами, изнуренная и обессиленная  – она   карабкалась по бездорожью   из года в год.
Искалеченная   страна корчилась после войны,
Месила грязь дырявыми сапогами.
В  селе из евреев  мы  были   одни
И все равно, здесь  кому-то мешали?

Мой дед, молился в тесной  каморке,
Чугунок  бульбы ставила в печь моя мама.
Меня  в маленстве      обозвали жидёнком,
Отец   учил  : « Бей в зубы,    чтобы подонки   боялись…»

А я у него спрашивал:
-Где мои старшие двоюродные братья и сестры? Они бы меня защитили . Где мои дяди и тети? Почему у меня нет бабушки?
Наконец, отец  не выдержал:
-Вот они где, смотри», –  и сдерживая рыдания ,  повёл меня к бугристому холму.
Вот тогда – то я   и  понял, почему он  стонет ночью сильнее от душевной боли, чем днем от осколков, и чьи имена он называет: «Ма-ма Сара, сёстры  Зла-та,   Ха-не-ле, брат Муня…».
Отцовская боль постепенно передавалась мне, а потери моего народ, просто потрясли. В городе Минске было самое крупное гетто в Европе, а  в каждом  районном городке и  во всех областных центрах находились  свои  фабрики смерти.   В   Беларуси уничтожили  более 800.000 евреев! Когда в конце 60-х годов  прошлого века  я  забрёл в район бывшего  минского   гетто, на меня с удивлением  смотрели  свидетели бойни-  жители близлежащих  улиц. Они, видимо,  даже не представляли,что кто-то ещё  мог после неё родиться?
Не было ни одной еврейской семьи, чтобы в ней кто-то не погиб . Уничтожены будущие поколения, под корень  вырезаны еврейские общины  по  всей  Европе. Сегодня там только кладбища и музеи Катастрофы
для туристов.Трагедию своего народа я воспринял через  призму страданий моих родителей,  потерявших близких на той проклятой войне, через свои детские муки  от полицейских  наследышей… И когда я это
осознал, у меня появилось острое желание  написать книгу! Было ощущение, что  мне  её кто-то  диктует свыше ,  а я только записываю.Мой отец Давид, да будет благословенна его память, мне  всегда  говорил , что  он ждёт мою книгу о его поколении.
Но я не был в «шкуре» этого поколения. О трагедии и боли народа? Но раньше  я мало чувствовал эту  боль? Учился в школе, университете, ухаживал за девчонками, выпивал в дружеских компаниях. Написать об отце? Но я не видел в  нем никакого героя – обычный человек со своими достоинствами и недостатками. Но когда он умер, ( а мы вместе жили 60(!) лет), я ощутил возле себя громадную пустоту. Случайно взял в руки чистый лист бумаги- и  от него не мог больше  оторваться. Живя более 20 лет в Израиле и отдавая всё время поиску куска хлеба, я даже забыл порядок букв на печатной машинке.
И вдруг, словно   увидел всю несчастную и в то же время героическую жизнь своего отца Давида.
Будто   с неба,  он начал мне показывать  кинофильм о себе и о своём поколении. Из  еврейского местечка Михалин уходили на фронт сотни молодых парней. Уходил  и    мой  будущий  отец – самый  маленький  по росту.  А потом я увидел его, уже вернувшегося  после войны в родные места. Рука – на перевязи. Не по росту солдатская гимнастерка, за плечами тощий вещевой мешок. Широко раскрытыми глазами смотрит на всех, словно,  хочет  кого найти. На него глазеют, как на мамонта. И внезапно  по базарной площади разносится  пронзительный крик: «Л-ю-ю-д-и-и, смотрите, смотрите! Еврей-чик!» Услышав его, мой будущий отец  понял, что никто из евреев здесь просто не мог остаться в живых. Что  здесь даже забыли, когда видели евреев в последний раз. И он  побежал от этого крика, даже  не зная куда…
А потом была целая жизнь борьбы за себя, за семью и будущее. Долгие десятилетия  он  мечтал уехать в Израиль. И когда пришло время, уехал первым из города, а вместе с ним его пять сыновей и десять внуков. Дорога «От Михалина до Иерусалима» для отца  была не просто дорогой- она была смыслом и целью его жизни! Теперь вы понимаете, почему моя первая книга так и называется: « Дорога от Михалина до Иерусалима»? Вторая  книга-« Молитва о Михалине», третья- « Неизвестность по имени Жизнь». В этой художественной трилогию прослеживается  жизнь  еврейского местечка на протяжении сто лет!
У меня  нередко    спрашивают:
- Изменился ли я в  Израиле ?
- Конечно, изменился ,-отвечаю всем.- Раньше работая в редакции газеты,  писал о том, что партия
прикажет, а  на еврейскую тему- мельком. Властями она  никогда  не приветствовалась.  Как писатель,  я , бывший профессиональный  журналист , родился  именно  в Израиле.  Мои книги   дают мне душевную пищу, согревают под старость,    но  взамен требуют  немалых     денег    на  их издание и  распространение.  Иду  на это без внутреннего сопротивления, чтобы  сказать  о том, что не успели  сказать    мои  неродившиеся двоюродные  братья   и сестры. Чем зарабатываю на жизнь? Пройдя многочисленные экзамены открыл своё
страховое  агентство.Было это  в 2002 году. Вначале всё делал сам,  теперь есть штат опытных сотрудников.
И  у меня даже  остаются  силы  писать вечером.  В 2020 году  вышла моя первая поэтическая книга с
художественными фотографиями « На этом и том берегу». Она о красоте двух дорогих для меня стран-
Израиля и Беларуси.  Судя по откликам читателей, « первый блин вышел не комом…».
Как человек, живу настоящим временем, как писатель , видимо ,  будущим?  До пандемии  успел посетить  немало стран: сейчас отписываюсь! Время карантина, оказывается может быть  и на благо?  В стадии завершения книга  « Из Израиля- в страны дальние».   Она тоже в стихотворной форме и тоже    с художественными фотографиями!   Я рассказываю о том, что в Японии поют на иврите, а в Занзибаре на нём  разговаривают! В центре Шанхая - синагога! В    Марокко местные жители  ухаживают за  святыми еврейскими местами. В  Берлине напротив бывших еврейских домов -жёлтые таблички с именами уничтоженных. В  Иордании на горе Нево - могила пророка Моисея, который вывел евреев из  Египта…
У каждого писателя - своя тема! У меня- еврейская, которой   нет конца и края, как и  нашей многовековой истории.  Поэтому в  шестой книге  с названием « Месть волчицы»,  снова вернулся  к ней.   Это не детектив, и не шпионский роман,  а сборник рассказов из жизни местечка. Перечитываю его, и мне кажется, что  опять   ожили  галутные евреи и  вселяют нам свою уверенность.  Более того, своим юмором и  жизнерадостью, даже помогают в трудное время.  Снова  идут рядом любовь  и слёзы, смех и страдание, мудрость и печаль. Всё это никуда не ушло- осталось в местечке. Видимо, там остался  и я…


















Творческая встреча с Ефимом Златкиным в Могилеве
 
 
 
 
Истории от  Ефима Златкина
О тех, кто спасся, и …кому не повезло. Последних былл больше. Но даже
те, кому удавалось выбраться, часто  погибали…

«Он и сейчас будто не в больнице –в гетто.  Выжидает. Как только на вышке прожектор повернется в обратную сторону, а вместе с ним – часовой, его сестра Лида поднимет колючую проволоку, и он бросится под неё и быстро поползет, царапая руки и ноги, потом быстро-быстро побежит. Вот сейчас, вот…

 
Два побега Давида Таубкина


- Савицкий, - просыпайся, поднимают с его кровати одеяло.
Сон закончился: Давида больше нет…
Давид Таубкин не был на войне: в сорок первом году ему исполнилось всего девять лет.  Но ему повезло: остался жив! Я  ехал на встречу не
столько  с ним-   сколько со  Свидетелем Истории? Не верилось, что вот-вот увижу человека, который пережил не один кровавый погром в Минском гетто. Уже в августе сорок первого года здесь убили 5000 евреев, в ноябре - 10.000, во время трёх последующих облав - второй раз в ноябре сорок первого, в январе и марте сорок второго - в общей сложности еще 40. 000 человек.
А Давид выжил? Это судьба , или счастливый случай?
На эти вопросы у него нет ответа, но помнит он всё очень хорошо.
- Обычно о предстоящих погромах мы знали заранее, - вспоминает Давид, - или проговаривался кто-то из полицейских, или начинали ходить слухи. А вот второго марта сорок второго года ничего плохого не предвещало. Утро было чистое, солнечное. И вдруг в его тишину ворвались громкие выстрелы. Мы бросились к «малине» - так называлось укрытие, подняв доску на кухне. Небольшое пространство между полом и землей было нашим спасительным убежищем. Я заполз в самый уголок, рядом втиснулась моя сестра Лида, кто-то ещё ,  а наверху уже загремели выстрелы, послышался топот ног.
- Помните всё, как сейчас?
- Помню! Мне и сейчас стало вдруг холодно, как тогда. Мы боялись пошевельнуться. Наконец, когда стали задыхаться, нам подняли половицу. Дом полон крови, трупы в комнате и на улице. И… моя живая мама. У неё был документ, что она переводчица гетто, поэтому её не тронули.
- Почему все не спрятались?
- Все и не прятались никогда. Кто-то был должен остаться наверху, закрыть укрытие доской, положить наверх половичок, чтобы не было заметно. Иначе полицейские могли бы перевернуть весь дом и найти детей.
- Взрослые шли на смерть сознательно?
- Шли по очереди. Вначале бабушки и дедушки, потом родители. Каратели расстреливали или выгоняли в колонны обреченных, кого находили, и уходили дальше.
- А дети?
- Дети прятались дальше.
- Это удавалось многим?
- Не всем!
- Понимали, что тоже обречены?
- Понимали! Мы были маленькими, мудрыми стариками, знающими всё!
- Что вы чувствовали?
- Страх и смерть на пороге. Не покидал голод, холод. Первая зима была очень страшной и холодной. Все время искали, что поесть и где спрятаться.
- Несмотря ни на что хотели выжить?
- Очень хотели!
- Даже во время карательных акций?
- Во время них мы будто бы  играли в прятки с немцами и полицейскими: кто кого перехитрит? Или они быстрее заскочат в наш дом, или мы раньше спрячемся в своей «малине»?
- Вы всегда успевали?
- Не успел бы хоть один раз, сейчас бы с тобой не разговаривал.
- Как вы спаслись?
- Я бежал из гетто…
- Как это было?
- В конце июля сорок второго года немцы уничтожили более 30.000 евреев.
Такого количества жертв в гетто еще не было. Видя, что вокруг нас сужается кольцо и не остается никаких шансов на спасение, моя мама, Розалия Михайловна, решила переправить меня в русский район.
- Вы понимали, что вас могли расстрелять во время бегства из гетто?
- И без этого могли расстрелять!  Дети в гетто рано становились взрослыми.
Видел сотни смертей, горы крови. Риск стал привычным делом: год жизни в гетто - это несколько жизней в обычных условиях.
- Было легко выйти из гетто?
- Не всегда. Стреляли без предупреждения. Но, если кто-то поднимал проволоку, можно было быстро проскользнуть в отверстие. Трудности начинались потом: если не знали к кому идти – или верная смерть, или приходилось возвращаться обратно. Я не однажды выходил в русский район обменять что-то на продукты. Так что опыт побега через проволоку у меня был. Я хорошо разговаривал на русском языке, моё лицо не было типично еврейским.
- Не привлекали внимания?
- Не привлекал!
 Вот и в тот раз моя сестра Лида подняла колючую проволоку, я быстро перелез через неё. Заскочил в соседний дом, как делал уже не один раз и вышел с его двора, как будто здесь жил.
- Вы знали куда идти?
- Знал! За считанные минуты добрался до детской больницы. Ее заведующая Елена Ивановна Николаева меня уже ждала.
- Запомни, - сказала она мне твердо, - ты не еврей Давид Таубкин, ты белорус - Виктор Савицкий! Днём и ночью помни это!
- В детской больнице так легко спрятали еврейского ребенка?
- Я стал белорусом Виктором Савицким. Мои родители мне не делали обрезание, и это обстоятельство мне спасло жизнь.
- А как было с теми мальчиками, у которых оно было?
- Их не могли спрятать, как меня.
- Они погибли?
- Да-а…
- Не было опасно оставаться в больнице? Сестры, нянечки могли донести?
- Могли! Кое-кто начал догадываться. Добрые люди меня переправили в русский детский дом. Его директор Вера Леонардовна Спарнинг - редчайший души человек, спасала не только меня, но и других еврейских ребятишек. Как потом выяснилось, из 120 человек, не менее 25 были из гетто.
- Вас спасали не евреи?
- А кто еще мог? Евреи уходили в леса, создавали партизанские отряды, воевали. Не всех могли вытащить из гетто. У каждого была своя судьба. У меня, видимо, такая, что могли помочь белорусы, русские, немка Вера Леонардовна.
- Но большинство были равнодушными?
- Всё началось с того, что бывший  первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Пономаренко  после первых бомбежек  удрал из Минска, бросив   беларусов на произвол судьбы  а евреев - на верную смерть…
Поэтому, если  и были случаи спасения, то только благодаря благородным и отважным людям, а не общей государственной политике.
- Поэтому вы  на всю жизнь запомнили имена своих спасителей?
- Да! И добился того,  чтобы Израиль признал их Праведниками!
- Как жилось в детдоме? - спрашиваю дальше.
- Я был всё время начеку. Когда немцы в детдоме искали евреев, меня срочно переводили в детскую больницу или укладывали в палату для тяжелобольных.
- Не хотелось поиграть в детские игры, ребенок ведь и в гетто ребенок?
- Однажды я так заигрался со своими белорусскими сверстниками, что даже забыл об опасности. Вместе с ними  побежал в центр Минска, когда услышал громкие фашистские марши. Потом узнал, что на платформе, укрытой немецкими флагами со свастикой был гроб самого гауляйтера Беларуси Вильгельма Кубе.
- Получили нагоняй?
- Да!  Но всё  обошлось. Я ведь и до этого часто  с детдомовскими ребятами часто  выходил  в город. Мы покупали немецкие газеты, обменивали их на продукты возле эшелонов, чистили солдатам обувь. Голод – не тетка…
- Не боялись выдать себя?
- В девять лет я был, как взрослый: контролировал каждый свой шаг, каждое слово. В семье мы разговаривали на русском языке. Поэтому во сне я не мог проговориться на идиш и выдать себя. Когда было очень трудно и, казалось, уже всё-всё, ночами  читал книги. Вспоминал довоенную жизнь, мечтал увидеть своих родных, дожить до конца войны. Это помогало! Однажды я увидел группу евреев, которые разбирали развалины. Среди них была моя сестра Лида. Я бросился к ней, сестра заплакала, когда зашёл разговор о маме. И я понял, что её уже больше нет.
- Что с Лидой сталось потом?
- Говорили, что девушка, похожая на мою сестру, погибла в партизанском отряде. Маму схватили, как члена подпольной группы в гетто. Её допрашивал бывший ученик, он же и отправил маму в печи концлагеря. Я до конца войны жил под чужим именем.
- А что было дальше?
- Вернулся с фронта  мой отец Арон Давидович.
- И вы уже не чувствовали себя одиноким?
- Да, но я был очень привязан к маме, мне её не хватало. Она меня спасла, помогала многим евреям гетто, о себе думала меньше.
- А если бы думала больше?
- Могла уйти в партизанский отряд, мама была среди тех людей, которые готовили группы.
- Я думаю, Розалия Михайловна вначале хотела спасти самого беззащитного из всей семьи - вас!
- Это я тоже понимал, поэтому плакал в последнюю ночь, не хотел расставаться с мамой, сестрой, как чувствовал, что расстаюсь с ними навсегда.
- Ваше ощущение, после того, как Минск освободили? И  вернулся отец, всё изменилось, не нужно больше прятаться? Вам хотелось от радости смеяться, танцевать!
- Я не хотел жить…
- В двенадцать лет?
- Да! В двенадцать лет…



КОГДА ГОТОВИЛАСЬ ЭТА КНИГА, ПРИШЛА СКОРБНАЯ ВЕСТЬ: УМЕР ДАВИД ТАУБКИН.

НЁМА

Платье белое
Читал
Нема
- Не дала? Пеняй на себя! Сегодня подох-нешь, жи-дов-ка!- Степан   оскалил жёлтые зубы, поправляя полицейскую повязку на рукаве.
С того  дня, как девушка появилась в местечке,он  не давал ей проходу.
- Я мужчина холостой! Ты- одиночка. Погреемся?
- Я не одиночка! У меня есть муж, а ты поищи  себе кого- либо со своих.
Последние годы Степану жилось вольготно. Когда в Красную армию брали буквально всех, по какой-то причине его  не взяли. Вот и стал он- белобрысый и широкозадый,  первым парнем на деревне.
- На безрыбье и рыба рак,-  видимо, так считали пышногрудые селяночки, не отказывая ему  в своих ласках…
Но когда с первыми  еврейскими  беженцами   из Польши здесь  появилась Данута,  Степан  пожирал  её глазами.
Вы  Дануту уже видели?  Нет? Тогда я  опишу! Настоящая ягода- малина!  Хотя  еврейки в восточной Беларуси  тоже не лыком шиты. Тонконоги и стройны, как молодые берёзы. Жгучие брюнетки, белолицы. Губы у них , как мёд.
Но Дануте- равных нет! Она- ослепительно красива!  Золотистые волосы сплетены в толстую косу до пояса. Голубоглаза! А про  фигуру и говорить нечего! Тонкая талия, изящная  грудь. Взгляд –гордый! Настоящая панёнка!  А появилась она в местечке так…
Как –то рано утром Сара, местная  старожилка  увидела незнакомку, которая будто бы  кого-то  искала.
Было видно, что она  проделала  большой путь. Запекшими губами  ловила  воздух. Устало прислонилась к плетню. Босая, с  растрёпанными  волосы.
Сара раньше никогда не видела девушку, но  она ей кого-то  напомнила, что-то знакомое было в её облике.
- В гости?
- В какие гости?
- Беженка я, из Варшавы.
- Из самой Варшавы?  А вы  ЛЕЮ ШИФРИНУ  НЕ ЗНАЕТЕ? У НЕЁ ЦВЕТОЧНЫЙ МАГАЗИН  ПРЯМО В ЦЕНТРЕ ГОРОДА. ОНА МОЯ РОДНАЯ СЕСТРА.
- ЛЕЮ? ТАК ЭТО ЖЕ МОЯ  ТЁТЯ!
- ДАНУТА! ДЕВОЧКА  МОЯ! КАК ЖЕ Я СРАЗУ НЕ ДОГАДАЛАСЬ. СЕРДЦЕМ ПОЧУВСТВОВАЛА,ЧТО  ТЫ РОДНАЯ КРОВИНУШКА! МОЯ ДОРОГАЯ ПЛЕМЯННИЦА, ТЫ ТАК ВЫРОСЛА! НА ФОТОГРАФИЯХ , ЧТО НАМ ПРИСЫЛАЛИ,  БЫЛА ЕЩЁ МАЛЕНЬКОЙ. ИДЁМ, ИДЁМ В ДОМ,- ОСЫПАЯ ДЕВУШКУ ПОЦЕЛУЯМИ, САРА ЗАСЕМЕНИЛА ВПЕРЁД, ОТКРЫВАЯ ЕЙ  ДВЕРИ.
- ЗЭ! ЗЭ!( СМОТРИТЕ, СМОТРИТЕ НА ИДИШ), КТО К НАМ ДОБРАЛСЯ ИЗ ДАЛЁКОЙ ПОЛЬШИ? НАША  АШЭЙНЕ  МЕЙДЕЛЕ( КРАСАВИЦА , НА ИДИШ), НАША ДАНУТОЧКА.
ПЕРЕВЁВ ДЫХАНИЕ, ДЕВУШКА СООБЩИЛА:
- МНЕ ТЁТЯ РАССКАЗЫВАЛА О ВАС, ДАЛА  АДРЕС .  НО БЛОКНОТ , ГДЕ Я ЕГО ЗАПИСАЛА  , ПОТЕРЯЛА, КОГДА НА НАС  НАПАЛИ БАНДИТЫ. ДОБИРАЛАСЬ ПО ПАМЯТИ.
У ВАС ТИХО: НИ НЕМЦЕВ, НИ ВОЙНЫ. МНЕ  ПОВЕЗЛО: ПЕРЕПЛЫЛА ЧЕРЕЗ  РЕКУ, А ДРУГИХ НАШИХ  РУССКИЕ ЗАДЕРЖИВАЮТ НА ГРАНИЦЕ, ОТПРАВЛЯЮТ ОБРАТНО. И КУДА? НА СМЕРТЬ, В ПОЛЬШЕ ЕВРЕЕВ ВЫБРАСЫВАЮТ НА УЛИЦУ, УБИВАЮТ. САМАЯ НАСТОЯЩАЯ ВОЙНА ИДЁТ ПРОТИВ НАС.
ДОМАШНИЕ ОБСТУПИЛИ ГОСТЬЮ,  НАХЛЫНУЛИ СОСЕДИ.
- ВЫ, ДАМОЧКА, ПАНИКУ НЕ СЕЙТЕ, А ТО МОЖЕМ ПРИВЛЕЧЬ , У НАС С ГЕРМАНИЕЙ ЗАКЛЮЧЕН ПАКТ О НЕНАПАДЕНИИ. ЧТО КАСАЕТСЯ ПОЛЯКОВ, ТО В ИХ РАЗБОРКИ  МЫ НЕ ЛЕЗЕМ.
- ПОШЁЛ ОТСЮДА, ГАЗЕТНАЯ КРЫСА!- ГНЕВНО ОБОРВАЛ ЕГО МОИСЕЙ, МУЖ САРЫ. – КАКАЯ ТЕБЕ ПОЛЯЧКА НАША ДАНУТА. ОНА ТАКАЯ ЖЕ ЕВРЕЙКА, КАК  ВСЕ МЫ.
- ШМА , ИСРАЭЛЬ! ШМА , ИСРАЭЛЬ,- ЗАЩЕПТАЛИ СТАРИКИ, А ЕСЛИ ВОЙНА ДОЙДЁТ ДО НАС? КУДА БЕЖАТЬ? В РОССИЮ?
- А  МОЖЕТ, ВСЁ ПЕРЕТРЁТСЯ. ГДЕ ЭТА ПОЛЬША? ДАЛЕКО, А  ГЕРМАНИЯ ЕЩЁ ДАЛЬШЕ- НА КРАЮ СВЕТА.ДА И НЕМЦЫ НАРОД ЦИВИЛИЗОВАННЫЙ. НЕ КАКИЕ-ТО БОСЯКИ,-ПОДАЛ ГОЛОС БУХГАЛТЕР  ЕВРЕЙСКОГО КОЛХОЗА « ЭНЕРГИЯ»  СОЛОМОН НАУМОВИЧ, КОТОРОГО ВСЕ ЗВАЛИ « СОЛОМОН МУДРИЧ…».
УСПОКОИВ СЕБЯ, МЕСТЕЧКОВЦЫ РАЗОШЛИСЬ ПО ДОМАМ.
ТЕМ БОЛЕЕ, ЧТО ЗАКАНЧИВАЛАСЬ ПЯТНИЦА, НАСТУПАЛА СВЯТАЯ СУББОТА. А ШАБАТ НЕ МОГЛА ОТМЕНИТЬ ДАЖЕ САМАЯ БЛАГАЯ ВЕСТЬ.
К С ТОЛУ ДАНУТА ВЫШЛА В БЕЛОМ ПЛАТЬЕ:
ВСЮ ДОРОГУ ЕГО БЕРЕГЛА. ДУМАЛА, ЕСЛИ ДОБЕРУСЬ ДО ВАС, ОБЯЗАТЕЛЬНО НАДЕНУ. ВЫ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ, КАКАЯ Я СЧАСТЛИВАЯ, ЧТО ТЕПЕРЬ  ЗДЕСЬ!
В МЕСТЕЧКЕ НЕ ХОТЕЛИ ДУМАТЬ О ПЛОХОМ, НО ВСЕ ТОЛЬКО И ГОВОРИЛИ О ВОЙНЕ. ХОТЯ ГАЗЕТЫ ТРЕЩАЛИ О МИРЕ С  ГЕРМАНЦАМИ, ПРИЗЫВАЛИ НЕ ПОДДАВАТЬСЯ ПАНИКИ, НО  ЕВРЕИ ХОРОШО  ЧИТАЮТ  МЕЖДУ СТРОК.
-ДЕЛО ШВАХ,  - К ТАКОМУ ВЫВОДУ ПРИХОДИЛИ ОНИ ВСЁ ЧАЩЕ.
СТАЛИ ПОЯВЛЯТЬСЯ И ДРУГИЕ БЕЖЕНЦЫ ИЗ ПОЛЬШИ. И ВСЕ В ОДИН ГОЛОС  ГОВОРИЛИ О ТЕХ  УЖАСАХ, КОТОРЫЕ  ИМ  ПРИШЛОСЬ ПЕРЕЖИТЬ:
- ЛЮДИ ДОБРЫЕ! КРОВЬ ЛЬЁТСЯ РЕКОЙ,  ЕВРЕЕВ  ПОМЕЩАЮТ В ГЕТТО  И В   КОНЦЛАГЕРИ. ВСЮ  НАШУ НАЦИЮ УМЕРТВЛЯЮТ.
ИМЕЮЩИЕ ДЕНЬГИ, РОДСТВЕННИКОВ В ГЛУБИНЕ СОВЕТСКОГО СОЮЗА, НАЧАЛИ УЕЗЖАТЬ. А КУДА ПОДЕВАТЬСЯ ДАНУТЕ?
У НЕЁ НИ ДЕНЕГ, НИ ДРАНОЦЕННОСТЕЙ-СЮДА ДОБРАЛАСЬ  ПЕШКОМ И НА ПЕРЕКЛАДНЫХ.
ДУМАЛА, ЧТО НА  ВОСТОКЕ  БЕЛАРУСИ БУДЕТ СПОКОЙНЕЕ?
-А КАК ВСЁ НЕПРЕДСКАЗУЕМО  ВЫРИСОВЫВАЕТСЯ? –РАССУЖДАЕТ ПРО СЕБЯ.
ДА И КАК ОСТАВИТЬ САРУ С ДЕТЬМИ, СВОЕЙ    УЖЕ  СТАЛА В ЭТОЙ  СЕМЬЕ.
- БУДЬ ЧТО БУДЕТ!- РЕШИЛА ДЕВУШКА  ЗДЕСЬ ПЕРЕЖДАТЬ ВОЙНУ.
НАДЕЯЛАСЬ НА ЛУЧШЕЕ, А ПОЛУЧИЛОСЬ ХУЖЕ НЕКУДА.
ВОЙНА ДОБРАЛАСЬ ДО МЕСТЕЧКА: ВСЕ,КТО УСПЕЛ ВЫЕХАТЬ – ВЫЕХАЛИ. А  ТЕМ, КТО НЕ УСПЕЛ, ЗАКРЫЛИ ДОРОГУ.  НЕМЕЦКИЕ ПАРАШУТИСТЫ ПОВЕРНУЛИ  ИХ ОБРАТНО. ВСЁ?  ВСЕ!
ГАДЁНЫШ СТЕПАН РАЗОШЁЛСЯ ВОВСЮ : ВЧЕРА ЗАЯВИЛ:  « ДАШЬ –СПАСУ. МОЛ, ТЫ НА ЕВРЕЙКУ НЕ ПОХОЖА,  ПОТОМ ПРИНЕСУ ПАСПОРТ НА ДРУГОЕ ИМЯ.  УЁДЕМ ВМЕСТЕ,  СКРОЕМСЯ».
- А ЧТО БУДЕТ СО ВСЕМИ ОСТАЛЬНЫМИ?
- ВСЕХ В РАСХОД! ЯМУ  УЖЕ ПРИГОТОВИЛИ .
- ЛУЧШЕ В ЯМУ, ЧЕМ  С ТОБОЙ,  ЧЕРВЯКОМ !
- КАК ЗНАЕШЬ? -   НА ЕГО СКУЛАХ ВЗДУЛИСЬ ЖЕЛВАКИ , ГЛАЗА НАЛИЛИСЬ  КРОВЬЮ.
- НЕ НАПУГАЕШЬ! ПОЧИЩЕ ТЕБЯ ВИДЕЛА!
НА ТОМ И РАЗОШЛИСЬ, ПОНИМАЯ, ЧТО ТЕПЕРЬ ОНИ ЛЮТЫЕ ВРАГИ.
…  А  ВСКОРЕ ЖЕНСКИЕ КРИКИ, ПЛАЧ ДЕТЕЙ,ЛАЙ ЗЛЮЩИХ ОВЧАРОК РАЗБУДИЛИ УТРО. ДВУНОГИЕ ПСЫ- ПОЛИЦЕЙСКИЕ ОКРУЖИВ  ЕВРЕЕВ СО ВСЕХ СТОРОН, ВЫГОНЯЯ ИХ В СЕРЫЙ ХОЛОДНЫЙ ДЕНЬ.
ДАНУТА  ПОНИМАЛА, ЧТО ШАНСА НА СПАСЕНИЯ У НЕЁ НЕТ. ЖАЛЬ,   ДЕТЕЙ РОДИТЬ НЕ УСПЕЛА. ВЫШЛА ЗАМУЖ  ПЕРЕД САМОЙ ВОЙНОЙ. КАК БЫЛА В БЕЛОМ СВАДЕБНОМ ПЛАТЬЕ, ТАК В НЁМ  И ВЫБЕЖАЛА ИЗ ДОМА, КОГДА В ВАРШАВУ ПРИШЛИ НЕМЦЫ. СЕГОДНЯ ТОЖЕ В БЕЛОМ ПЛАТЬЕ. ПОВЕРХ ЕГО ОДЕЛА  БЕЛУЮ ШУБЕЙКУ: СВАДЕБНЫЙ ПОДАРОК МУЖА ХАИМА.
- А-А! ПАНЁНКА,- ХОХОТНУЛ  СТЕПАН,- ТЕБЯ   МЫ С ОСОБЫМ  ПОЧЁТОМ ОТПРАВИМ НА ТОТ СВЕТ. ПРАВИЛЬНО Я ГОВОРЮ ХЛОПЦЫ? – ОБРАТИЛСЯ К СВОИМ СПОДРУЧНЫМ .
ХЛОПЦЫ  ЗЛОБНО ВЫРУГАЛИСЬ , БЕССИЛЬНЫЕ ПЕРЕД ДЕВИЧЬЕЙ КРАСОТОЙ. ОДИН- ПЛЮГАВЕНЬКИЙ, С БОЛЬШОЙ КРАСНОЙ РОДИНКОЙ ПОД НОСОМ. ВТОРОЙ-ДЛИННЫЙ, КАК ЖЕРДЬ.  МУТНЫМИ ГЛАЗАМИ СВЕРЛИЛ ДАНУТУ, ГОТОВЫЙ РАСТЕРЗАТЬ   ЕЁ  ЕЩЁ  ДО ЯМЫ.
А ДАНУТА СЫПАЯ ПРОКЛЯТИЯ В ИХ АДРЕС, ВСПОМИНАЛА СЛОВА СВЯТОЙ ЯДВИГИ:
-  ВАШ БОГ ОЧЕНЬ МИЛОСЕРДНЫЙ. ТАКОЙ , КАК ВЫ. ДОЛГО ВЫЖИДАЕТ И   НЕ ВСЕГДА УСПЕВАЕТ.  ВЫ ЕГО  ВСЁ ВРЕМЯ ПОДСТАВЛЯЕТЕ, ПОЭТОМУ  ОН ВАС ПОСТОЯННО ИСПЫТЫВАЕТ. КАК БЫТЬ?  НА ГОСПОДА НАДЕЙСЯ,    НО И САМА  НЕ ПЛОШАЙ –
БОРИТЕСЬ  ДО ПОСЛЕДНЕГО.
ОТЕЦ ДАНУТЫ, ИЗВЕСТНЫЙ ВАРШАВСКИЙ ПОРТНОЙ ДЛЯ КОЛДУНЬИ   ЯДВИГИ ШИЛ  ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ПЛАТЬЯ.  В НИХ ОНА БЫЛА НЕЗЕМНОЙ,  НО ДЕНЕГ ЗА РАБОТУ ОН  НЕ БРАЛ.
-ЧТО МНЕ ТВОИ ЗЛОТЫЕ? ЛУЧШЕ НАУЧИ МОЮ ДОЧЬ СВОЕМУ КОЛДОВСТВУ,- КАК-ТО ПОПРОСИЛ  ЕЁ.

ВНАЧАЛЕ ДАНУТА НЕ ПРИДАВАЛА НИКАКОГО ЗНАЧЕНИЯ ЗАНЯТИЯМ С ЯДВИГОЙ. ПОНИМАЛА, ЧТО
НИКОГДА НЕ  ВЫЙДЕТ  НА ЕЁ  УРОВЕНЬ, А ВТОРОЙ  ОНА НИГДЕ  НЕ БЫЛА.
СО  ВРЕМЕНЕМ СТАЛА ЗАМЕЧАТЬ В СЕБЕ, ЧТО ЧИТАЕТ  МЫСЛИ ЛЮДЕЙ И  МОЖЕТ ДЕЛАТЬ  С НИМИ , ЧТО ПОЖЕЛАЕТ. ОДНАЖДЫ В УНИВЕРСИТЕТЕ ВО ВРЕМЯ ПИСЬМЕННОГО ЗАНЯТИЯ НА ПРЕПОДАВАТЕЛЯ ВДРУГ НАПАЛ СОН. И ПОКА ОН ТИХО ПОСАПЫВАЛ, СТУДЕНТКИ СПОКОЙНО ВОСПОЛЬЗОВАЛИСЬ ШПАРГАЛКАМИ. А КОГДА ЕЙ ЗАХОТЕЛОСЬ ПОКАТАТЬСЯ С ПОДРУГАМИ    В КАРЕТЕ  С ДВУМЯ БЕЛЫМИ ЛОШАДЯМИ, ВМИГ ПОДКАТИЛ ФАЭТОН.
- НЕ ПОНИМАЮ? – МОИ СМИРНЫЕ БЕЛЫЕ  ЛОШАДКИ    ВДРУГ ПОНЕСЛИСЬ ПО ГОРОДУ  , А ПОТОМ,
КАК ВКОПАННЫЕ ОСТАНОВИЛИСЬ ПЕРЕД ВАМИ, ,- ГОВОРИЛ КУЧЕР, ОТКРЫВАЯ  ДАНУТЕ  ДВЕРЬ ФАЭТОНА.
НИКОГДА И НИКОМУ  ДЕВУШКА  НЕ ГОВОРИЛА  О СВОИХ НЕОБЫЧНЫХ СПОСОБНОСТЯХ, НО СЕЙЧАС ШЕПНУЛА САРЕ, ЧТОБЫ ОНА НЕ  ОТХОДИЛА ОТ НЕЁ…
ПО ДОРОГЕ КО РВУ ДАНУТА  НАЧАЛА  ШЕПТАТЬ И    ВРАЩАТЬ   БЕЛКАМИ ГЛАЗ. ЕЁ ЗОЛОТИСТЫМИ ВОЛОСЫ    ПОСТЕПЕННО  ОКРАШИВАЛИСЬ В БЕЛЫЙ  ЦВЕТ…
СМОТРИТЕ! СМОТРИТЕ! НАША ПАНЁНКА ОТ СТРАХА  ПОСЕДЕЛА,- ПОКАТЫВАЮТСЯ СО СМЕХА ПОЛИЦЕЙСКИЕ.
СТЕПАН ЗАБЕЖАЛ ВПЕРЁД, РЕШИВ  РАСТРЕЛЯТЬ НЕПОКОРНУЮ ЖИДОВКУ , КАК НАЗЫВАЛ  ДЕВУШКУ  ПРО СЕБЯ.
НЕ ПРЕКРАЩАЯ ШЕПТАТЬ, ДАНУТА  СНЯВ  С СЕБЯ ШУБУ, БРОСИЛА  ЕЁ В ЛИЦО НЕНАВИСТНОГО ВРАГА. ОТ НЕОЖИДАННОСТИ  СТЕПАН  ВЫРОНИЛ РУЖЬЁ, В ТУ минуту  Данута его подхватила: прогремел выстрел и Степан упал навзничь… А девушка подняв руки к небу, стала  словно  что-то тянуть на себя сверху.




И ПОВАЛИЛ СНЕГ. ДА ТАКОЙ ПЛОТНЫЙ, ЧТО В ДВУХ МЕТРАХ НИЧЕГО  НЕ БЫЛО ВИДНО.
НЕМЦЫ, ПОЛИЦЕЙСКИЕ СТАЛИ КРИЧАТЬ, СТРЕЛЯТЬ НАУГАД, А ЕВРЕИ БРОСИЛИСЬ ВО ВСЕ СТОРОНЫ.
…КОГДА   НЕБО  ПОСВЕТЛЕЛО, ПЕРЕСТАЛ ИДТИ СНЕГ. ЕГО, КАК И НЕ БЫЛО.  ВДАЛИ БЕЛЕЛА БЕРЁЗОВАЯ РОЩА,  МЕЖДУ НИМИ МЕЛЬКАЛО БЕЛОЕ ПЛАТЬЕ.  КАК ОБЛАЧКО,ОНО УЛЕТАЛО ВСЁ ДАЛЬШЕ И ДАЛЬШЕ.

- НЕ ВЫДУМКА ЭТО- ЧИСТАЯ ПРАВДА! САМА ВИДЕЛА, КАК МОЛОДАЯ ЕВРЕЙКА  ПЕТЛЯЛА  МЕЖДУ  ДЕРЕВЬЯМИ . ВСЁ СЛИЛОСЬ В БЕЛЫЙ ЦВЕТ:  ПЛАТЬЕ, ВОЛОСЫ,ДЕРЕВЬЯ  . В НЕЁ   ПАЛИЛИ СО ВСЕХ РУЖЕЙ, ТОЛЬКО , ГДЕ ТАМ? ЗАКОЛДОВАНА БЫЛА ЕВРЕЕЧКА, ЗАКОЛДОВАНА. – ВОТ ТЕБЕ КРЕСТ,-  БОЖИТСЯ СТАРАЯ ГАШКА.

ЧИТАЛ

Мессия по имени Абрамчик
Евреи молчали, а ребе Янкель молился . Его пейсы развевались, блуждающий взгляд  полузакрытых глаз блуждал.  Он просил Бога о помощи! Скажете, а кому ещё  мог обратиться ребе Янкель накануне массового расстрела? В небольшой комнатке

собрались оставшиеся евреи местечка зная, что их дни обречены.
- Ребе, что нам делать? - наконец не выдержал один.















- Молиться!
Больше он ничего не мог  предложить: советская  власть  оставила их  на смерть, всё руководство города убежало. Армия откатилась далеко. Местный священнослужитель, к которому  он обратился за советом, пообещал спрятать в церквушке только одного человека.
-Кто тебе очень дорог, приведи сегодня ночью. Больше ничем не могу помочь.
Раньше в городке городке было четыре церкви и столько же синагог, от которых исходила облагораживающая людей святость.
Перед самой войной осталась только одна церковь и ни одной синагоги. Сколько уже лет собирались тайком в доме старого ребе? И вот сегодня пришли, видимо, в последний раз? Попрощавшись  с ними, ребе Янкель посмотрел на   десятилетнего сына Арона, потом на дочь Сару, на других детей, понимая, что никому из них он не сохранит шанса на жизнь.
Сердце разрывалось на части от боли за детей, но ни одного из них он не мог спасти.
Выбор раввина пал на восьмилетнего Абрамчика, сына резника Мойше, который ловил Тору на лету и вообще обещал быть великим умницей.
Когда стемнело, в приоткрытую церковную калитку ребе вошёл вместе с ним.
- Ты спасаешь даже не своего ребенка? Почему? - ничего не понял отец Прокофий.
-  Время  на  всё ответ даст, - уклончиво ответил ребе.
Под утро евреев выгнали из их  домов. Впереди с разевающей бородой шел раввин, громко выкрикивая слова молитвы.
- Смело на смерть пойдём за власть Советов! – смеялись над ними  полицейские.
Злобно лаяли овчарки, немцы давали резкие команды, а раввин продолжал молиться.
И вдруг потемнело небо, ударила молния. Как раз по тому месту, где только что стоял немецкий комендант. Обгорелый, он лежал в луже ноябрьской воды. Молнии разрывали небо, огненными стрелами пронизывали землю. На ребе набросились каратели.
- Это всё твой язык, твой язык!  - кричали они и, вытащив его, отрезали полностью.
Потом напали на всех евреев, кромсая их штыками, ножами, расстреливая в упор. Гремел гром, лил дождь, вода вместе с кровью бежала по улицам. Жители городка попрятались по домам, но отец Порфирий и Абрамчик, названный Антоном, поднявшись на церковную колокольню, видели все.
Сверкнула новая молния - и в этот момент будущий гений  зримо представил оружие, которое по её примеру убивает врагов. Абрамчик-Антон мысленно направлял волну за волной на ретивых полицейских, испуганных немцев, на их повозки. Всё взлетало вверх, рушилось, а его отец Мойше, его мама Стэра, его сестры, братья - все евреи местечка убегали куда-то в лес.
- Сын мой! Бог тебе поможет! Ты остался в живых, чтобы  стать  Мессией для других! - священник  успокаивал  рыдающего мальчика.
…Через  десятки  лет для своей защиты Израиль создаст лазерное оружие. Один   из его создателей и сейчас мало  кому известен, но говорят, что он необыкновенный умница , а его самые любимые блюда - это холодный щавелевый борщ и драники, которым его когда-то кормили в белорусской церквушке.

Девочка- ящерица
Девочка, словно ящерица, ползет по земле, прислушиваясь к каждому шороху. Кто её научил так ползать - быстро и незаметно? Сама! А кто ещё мог научить? Папа посадил   их в Барановичах на машину, чтобы она с мамой   уехала в тыл, а сам вернулся  в воинскую часть. Папа-  офицер, командир: за ним солдаты стоят. А  мама  по рукам и ногам связана маленьким братиком, рожденным уже в гетто. Почему в гетто, а не в тылу? Немцы их машину  завернули обратно, так они и оказались в Минском гетто.
Местные евреи хоть что-то смогли взять из дому, а их без всего забросили за    колючую проволоку.
- Пойдём в русский район, может, найдутся добрые люди, дадут нам  по кусочку хлеба, - приглашает новая подружка.
Посмотрели налево- направо и- под колючую проволоку.
Полежали в густой траве -и ещё ниже скатились.

Малка, или,  как стала   себя   называть   Маня, освоила короткую дорогу на  рынок. В толпе таких же беспризорников , она была   своей :  так и  затеряться легче ! Выждав какое-то время, возвращается обратно.
Маня- Малка  вся в лохмотьях, но зато они с карманами ! В один она  прячет кусочки хлеба, в другой - картофельные очистки, в третий – остатки от   консервов.
 Девочка знает  здесь каждую дорожку, каждый камешек .
Знает , в какой ямке прижаться к земле!
За   каким уголком пригнуться и быстро проскочить, а  где долго наблюдать за часовыми.
- Сколько я здесь: лето –зиму - лето –зиму – лето – осень?  Получается два с половиной года? И еще жива? - то ли радуется, то ли не понимает Маня- шестилетка.
Холодно, льёт дождь.  На рынке из-за непогоды немного людей, ещё меньше беспризорников.
- Тётенька, подайте ради Бога, - протянула она  руку к  торговке за картофелиной. В ответ злые глаза, а над площадью вдруг разносится крик:
- Ты ж яврэйка! Яврэйка! Як цябе яшчэ не забили! Люди хапайце яе, хапайце!
Девочка–ящерица стрелой метнулась между рядов, вылетела на соседнюю улицу, забежала в какие-то развалины, притаилась в глубокой яме. Много уже  раз она     продумывала свой маршрут в случае погони. И  на этот раз он ей спас жизнь!
Заканчивался ещё один серый день: 21 октября 1943 года. Маня возвращалась в гетто. Притаилась на взгорке, тёмной тенью подползла поближе к проволоке.
- Почему открыты ворота? Почему на вышке нет солдата с пулеметом? Почему прожектора своими лучами не светят  по кругу? - ничего не понимает.
Ещё ближе подползла: никого! На месте дома, в котором  жила вместе с мамой и с  другими евреями - яма.
Рядом мелькнула какая-то тень. Незнакомый человек ходит с сумкой по пепелищу, что-то ищет. Прыгнула в сторону, приготовилась бежать, исчезнуть в темноте.
- Ты кто? Отсюда?
Кивнула головой:
- Да!
- Беги, девонька, беги! Сегодня расстреляли всех твоих.
- Мамы нет? Никого нет? Ни тети Златы, ни бабушки Сары, ни дяди Моше? Ни-ко-го?
Ноги приросли к земле, стали тяжёлыми, руки бессильными.
Куда бежать, куда? К кому?
- Беги, беги! И не возвращайся сюда, - торопит её незнакомец.
Метнулась в овраг: земля колышется под ногами и везде лужи. Откуда они?
Ведь не было большого дождя? В свете луны заметила, что её руки в какой-то краске.
- Это же кровь! Значит, мама здесь? Все здесь?
Руками вцепилась в холодный холм, а он качается, как волна. Стала разгребать его, вдруг мама ещё живая?
А совсем рядом пьяные голоса полицаев, празднующих полное истребление Минского гетто. Снова мелькнула та же тёмная тень.
- Ты еще здесь? Беги, девочка! Беги!
Быстрой  ящерицей  скрылась в темноте.
… Когда в июле 1944 года освободили Минск, из подвального помещения вышли 13 евреев, которые замуровали себя заживо. Это стало сенсацией.
Но никому не  было  известно, что девочка, ускользнувшая из гетто в день его окончательного уничтожения, тоже  выжила. Сегодня  она ,  Мария  Мандель-  Иванова- мама, бабушка, прабабушка ,  живёт в городе Ашдод на берегу Средиземного моря!
РЖАВЫЙ КОТЕЛОК
Роза лежит в куче лохмотьев. Серый рассвет просачивается сверху. Железная
бочка, в которой сжигали всякий хлам, уже не греет. С пола тянет холодом, но на улице ещё холоднее: везде снег.
- Мама, мама, - подходит ко второй куче лохмотьев.
- Оставь меня, я хочу умереть…
- А как же я, маленький Арончик? Вставай, мама, - тормошит кучу лохмотьев.
Арончик смотрит на Розу и жалобно плачет. Роза знает, почему он плачет: её братик уже два дня ничего не ел. Розе девять лет, из них полтора года она живет в Минском гетто. Кто она? Ребенок, девочка? Скорее, маленькая старушка. Сняла себя все лишнее, оставила только удобную одежду, ржавый котелок засунула за пазуху. Выйти из гетто не просто, но можно: если уловить момент, когда происходит смена караулов, или полицейские на что-то отвлеклись.
Как колобок покатилась по развалинам в направлении железнодорожного вокзала.
Глаза замечают все. Новый состав: значит, солдаты новые. Едут на фронт: их раньше не видели. Дымится полевая кухня. Немцы горланят, на губных гармошках пиликают.
- Пиф- паф, - наставляют автоматы, вдогонку бросают открытые консервы, какие-то кульки.
Старым платком обмотано лицо, чтобы никто в ней не узнал еврейку. Несмело подходит к повару, улучив минутку, когда он остался один.
- Гиб мир супе (дай мне суп) клянчит жалобно.
Вояка не из карателей - из общевойсковых, вначале смотрит на девочку, потом показывает рукой, мол, дай котелок. Наливает в него куриный бульон, что-то говорит. Девочка, обжигая себя горячим варевом, вначале, пьёт бульон, потом ест картошку, кусочки курицы. Остатки выгребает рукой, облизывает дно котелка, царапая даже язык.
- А маме, Арончику? - вспомнив, вскакивает с места.
- Гиб мир супе, гиб мир супе! - снова подбежала к повару – не отказал же в первый раз. Не отказал и во второй. Закрутила котелок в какую-то тряпку, снова засунула за пазуху.
- Домой! В гетто!
Стрелой проскочила под проволокой. Сейчас, сейчас торопит себя, влетая в дом по улице Обувная, 10. На полу мама с растрепанными волосами, на её руках Арончик.
-Почему у него закрыты глаза и такое бело-желтое лицо?
- Мама, я принесла для вас суп, - бежит к ним с котелком.
Возле рта Арончика прилип маленький кусочек хлебного мякиша.
- Иди ко мне, детка, - баба Бася обнимают девочку за голову.
-. Когда ворвались полицейские, мы спрятались в убежище. Арончик заплакал, и откуда у него появились силы так громко плакать? Мы не могли успокоить. Тогда его рот  мы закрыли хлебным мякишем… Иначе нас  бы всех нашли и расстреляли.
Ржавый котелок со стуком упал из-под куртки, покатился по полу. Аппетитный бульон растекался в комнате: от него исходил невероятно вкусный запах. Никто не бросился подбирать его остатки. Мама Розы не двигалась с места, её лицо было  таким же желто-белым и неподвижным, как у Арончика.
Несколько дней в комнате лежали две неподвижные груды лохмотьев - одна большая, вторая - маленькая.
Вскоре к ней добавилась еще одна. Роза больше не вылезала из своих лохмотьев. Ржавый котелок стоял возле неё, как  солдат почетного  караула. Через день другая девочка   взяв ржавый  котелок ,  поползла с ним  за супом…


есть

Золотое колечко
За домами еврейского квартала, упавшими листьями и увядающей травой, желтел сентябрь. Десятки тысяч минских евреев за колючей проволокой надеялись на лучшее. Всех же не расстреляют? Может, и наши вернутся? Наум об этом меньше думал - больше засматривался на рыженькую Асю. Раньше он её никогда не видел: жили в разных районах. А теперь в одном доме: восемь евреев из двух семей поселили вместе. Был погром: многих расстреляли. Но до их дома каратели не дошли.
- Надолго ли? - читают в глазах друг друга.
- Нужно бежать, - говорит Соломон, дедушка Наума.
- Оставшихся людей расстреляют, они же нас пересчитывают, - подает голос его жена Злата, - и добавляет, - они и так расстреляют.
Все вдруг посмотрели на Наума и Асю. А на кого еще смотреть? Они самые молодые: всего по шестнадцать. Им нужно спасаться…
- Горожане, на тротуаре выросли, как они в лесу выживут? - кто-то говорит с сожалением.
Ася и Наум ничего не слышат. Они уже за домом. Там, где желтеет сентябрь. О чем говорить? О побеге? Так это ясно, как божий день! Если честно, то Наум давно уже десятки раз прокручивал план побега. Нашёл друзей, которые должны его встретить, спрятать, а потом привести в лес. Через два дня они будут ждать его в овраге.
Ася думала о своем: о девичьем. Она никогда еще ни с кем не целовалась. Утром натягивала на себя старую одежду, сажей намазывала лицо, горбилась. Заметила, что полицейские смотрят в её сторону, но их не провдёшь? Неделю тому назад на ее подружку Хану набросилось трое озверевших нелюдей, испоганили её.
- Неужели такая участь ждёт  и меня?- с содроганием думала про себя девушка.
Раньше она, конечно , бы на это сразу не пошла, но сейчас приняла для себя совсем иное решение

- Наум, иди ко мне. Мы не знаем, что будет завтра, - потянула его девушка за собой на грядку.
…Луна, видимо, устыдившись Асиной смелости, спряталась. Как белые крылья, затрепетали её спелые  девичьи груди. Сладостный миг объединил молодую пару. И,  казалось, улетела война, расстрелы в гетто ?  Казалось, что  весь мир -это осенняя грядка и их горящие глаза!
Решили уходить вместе. Ася обрезала смолянистые черные косы. Чтобы больше походить на парня, одела мужскую одежду. Когда пришло время, осторожно подошли к колючей проволоке. Первой проползла под ней Ася и сразу же скрылась в темноте. За ней через пять минут бросился Наум, и сразу же раздался выстрел.
Полицейский держал в кармане золотое колечко, которое ему передал дед Наума ,  Соломон. А Соломон не знал, что нужно было заплатить за двоих…



прочел
Идише нешоме
Айзик загадочно посмотрел в сторону детей и внуков и вдруг спросил:
- А вы знаете, кто у нас идише нешоме (еврейская душа)?
Все, не сговариваясь, повернулись в сторону бабушки Ханы.
- Ты разве не знаешь, что душа женского рода? - старший внук Хаим с укором посмотрел на Айзика, мол, разве не понятно, кто в их семье идише нешоме?
- Дедушка, ты будешь идише нешоме номер два. Хорошо? - придвинулся к нему всеобщий любимец семьи Янкель-кудряшка.
- Нет! Нет, - погрозила пальчиком с кухни бабушка Хана, - идише нешоме -это вы - наши дорогие внуки Хаим и Янкеле.
- Ханэле, сколько ты еще будешь нас дразнить фаршированной рыбой? - повёл в сторону усами Айзик.
Господи, какая это была рыба! Пальчики оближешь! Да ещё с песней. Её всегда начинала Хана, а подпевали все вместе.
- Спасибо, спасибо, спасибо!
Секрет заключается в том,
Сначала фаршируется рыба,
Гостей приглашают потом…
- Удовольствие нужно растягивать. Тем более, в шабат, - радовалась семья.

 Над  Минском плыли грозовые облака, через несколько дней вместе с   ними  поплыли и  чужие самолеты. По Могилевскому шоссе беженцы заспешили на восток, подальше от войны. Но она догнала их через тридцать километров.
- Хальт! - Наставили немцы автоматы на толпу, разворачивая её  в сторону Минска.
Бабушка Хана — еще моложавая пятидесятилетняя женщина, в общей суматохе с Хаимом и Янкелем бросилась в придорожный кустарник.
- Назад нам никак нельзя! Отсидимся здесь, а потом посмотрим, что будет дальше, - успокаивала она внуков.
Когда-то  она жила в этих краях, хорошо их помнила. Евреи местечка - напуганные войной, ничего не знающие, что происходит за его пределами, приютили беженцев.
- Шма, Исраэль! - молились в местечке.
Хана тоже молилась, как все, ища спасение в обращении к Богу. Но хорошо понимала, что даже он не услышит все молитвы, столько их много.
В трёх километрах от местечка возвышался купол католического монастыря, где, как узнала Хана, служил её школьный вздыхатель Иосиф. К нему, одевшись по–крестьянски, отправилась с детьми. За тяжелыми монастырскими воротами проходила жизнь, отрешенная от мира.
- Евреи не могут находиться в монастыре. Твоих внуков мы переведём в нашу веру. Дадим другие имена. Что будет дальше - Богу известно, - услышала в ответ.
- Что еще можно было предпринять? Главное, чтобы они остались живыми. Кем  будут: евреями или католиками - это уже совсем не важно, - думала про себя.
А сама ушла, куда глаза смотрели: подальше от дорог и людей. Добрела до какой-то лесной избушки, где ей предложили в обмен за работу стол и крышу.
- Я не пытаю цябе, хто ты и адкуль? Жыць будешь у старой хаце. Працуй за харч и жылле. Згодна? (Я не спрашиваю тебя, кто ты и откуда? Жить будешь в старом доме. Работай за еду и жилье. Согласна)?
Хана была согласна на всё: это же такое счастье спрятаться от войны! Никогда не косила - научилась косить. Никогда не доила коров - научилась доить. Никогда не рубила дрова колуном - научилась рубить.
В августе сорок четвертого старый лесник Язэп повесил на плечо Ханы новые лапти, дал в руки чистую домотканую одежду и вывел её на шлях.
- Минск освободили. Иди домой. Может, кого-либо найдешь из своих. Я догадался, кто ты…
В монастыре новый настоятель никакого внимания не обратил на изможденную крестьянку. От работы на ветру её лицо было в глубоких морщинах, её руки напоминали корни деревьев - узловатые, с наростами. Седая старушка долго смотрела на всех молящихся, служителей, и не находила кого искала.
Тогда она запела тихим голосом:
- Спасибо, спасибо, спасибо,
Секрет заключается в том.
Сначала фаршируется рыба,
Гостей приглашают потом.
Полоумную старушку с распущенными седыми волосами не раз выводили за ограду монастыря. Но она снова и снова возвращалась к его воротам. Что-то напевала про фаршированную рыбу, которая совсем не является католическим блюдом.
«Сначала фаршируется рыба,
Гостей приглашают потом,-"
Бормотала  и бормотала  себе под нос. И вдруг  все  увидели, как два юных монаха в черных одеяниях бросились к крестьянке с радостными криками:
- Идише нешоме, идише нешоме, - и упали перед ней на коленях.
А служба продолжалась дальше…
прочел

Соньке грэйсе тохес».


Евреи любят давать друг другу всякие клички. Скажем, Арона называют шнобелем. Разве непонятно почему? У него нос на семерых рос, а одному достался. Посмотришь на Арона и сразу забываешь его имя, так и хочется сказать: шнобель!
Рувима вообще называют шлемазл. Это тоже самое, как по-русски: ни рыба, ни мясо. Скажете, что клички дают только в местечках? Минск-столица и здесь живет городской народ? А я вам скажу, что в маленьких домиках, которые сбегают к реке Свислочь, проживает именно городская беднота, переехавшая из местечек. Здесь только ходи и записывай их шуточки-язвочки, да слова-колючки. Что ни человек - колоритная фигура. Говорят кратко, но метко. Есть такой Бениамин Соломонович Штангебрудель. Никто его никогда так не называл. Он что профессор? Нет! Резник! Зовут его Штангелем.
А Соню - «грэйсе тухес»! В переводе с идиш на русский, эти слова звучат не совсем благозвучно (большая задница). Но именно так прозвали дочь рыбака Соню Перламунтер. Обижается? Нет! С детства она ещё хорошо знала речные притоки: это про неё пели в Минске «Шаланды полные кефали…».
Рыбачкой  она была отменной, а  еще лучше – свахой! Даже самая вкусно приготовленная рыба, всё равно остается рыбой. А сваха - это королева еврейской улицы! Без неё не обходилась ни одна свадьба, ни одна брит-мила, ни одна бат-мицва. Все эти идущие по кругу праздники - жизнь Сонечки Перламунтер.
Идет по улице – грудь высокая, талия узкая, волосы медные, глаза – улыбаются, и уже никого не видишь: всех затмевает! Думаете, просто так прогуливается?  Как юы не так !  «Хозяйство» своё обходит! Проверяет  у кого дочь на выданье,  а у кого уже перестарка, у кого сын робок в поисках невесты? Значит, будет ей работа?
В окошки маленьких домиков заглядывает луна, от которой ничего не скроешь. Так бы и жили, так бы и жили евреи: под хупой молодых поздравляли, детей плодили, шабат встречали, новые подметки на старые каблуки подбивали, если бы не война?..
Двадцатое июля сорок первого года по всему городу развесили большие плакаты, в которых сообщалось, что «усе жыдоускае жыхарства Менску абавязана пасля агалошання гэтага загаду на працягу пяци дзен перабрацца у жыдоуски раен. Кали хто з жыдоу пасля сканчэння гэтага тэрмину будзе знойдзены у гэтым раёне, то будзе пакараны…».
Старые раввины молились, призывая к терпению, молодежь бунтовала, а рыбачка Соня в белом платье вышла на улицу. Игриво повела плечами, увидев патруль с немецким офицером. Мимо такой красавицы он пройти не мог. Эта еврейка его сразу же завела. Хотел ударить, растоптать сапогами, но потерял свою силу под её шоколадным взглядом.
- Приду вечером, - сдержал себя.
Когда утром от ветра открылась дверь дома, в котором проживала Соня, евреи  увидели безжизненное лицо пана офицера.
А Соня, как под землю канула. Говорили люди, что ранним утром видели в Свислочи лодку, которая уплывала от городских берегов. Кто был в ней, не могли рассмотреть, но в бурлящие воды могла броситься только «Соньке грэйсе тохес».

Прочел
Фотография- сиротка
У худощавого еврея  с длинным носом, было имя: Алтер!  Но звали его Алтер- длинный нос. К этому он привык и никогда не обижался.  Даже гордился этим:
- Мой нос- это, как  маяк для самых красивых женщин !Поэтому по курсу они идут ко мне, а не к вам,-шутил он раньше.
А  сейчас примолк: плечи втянул, нос опустил. Зачем в гетто ему  привлекать к себе внимание? И так каждый день ходит  под смертью. Но бежать впереди её никак не хотел! В гетто он был одиночкой. О себе ничего  не рассказывал, да
Особенно в душу  никто и не  лез. Подселили его к одной многодетной семье, дали место в уголке. Что ещё надо на первое время? А потом, что будет – только Богу ведомо…
Каждое утро в составе рабочей колонны  Алтер выходил за пределы гетто. Когда возвращался, самая маленькая Лейзеле - трёхлетняя девочка бежала к нему с протянутыми руками. Тогда Шмуэль разворачивал свой паек, вынимал из него две половинки рыжего хлеба и делил между детьми.
В гетто кто дремет, кто не спит, а глаза Шмуэля открыты даже во сне. Жил, как все: не хуже других и не лучше. Жена Симочка - красивая , поворотливая и  трое взрослых дочерей с длинными чёрными косами. Началась война, все трое отрезали свои косы и ушли из города с отступающими войсками. Жену застал убитой в разгромленной квартире. Ещё не было немцев, а свои уже мародерствовали.
В кулаке Симы увидел семейную фотографию: самое ценное, что было у неё. С этой фотографией Шмуэль и пришел в гетто. Хранил её между двумя кусочками хлеба. Вчерашний хлеб отдавал детям, а между двумя половинками новой порции, бережно укладывал семейную фотографию.
Жизнь в гетто была невыносимой: расстрельные акции, голод, холод, издевательства. Но этого было ещё мало. На полураздетых и голодных людей наложили контрибуцию: пятьдесят килограммов золота!   Узники гетто – в  основном- ремесленники, городская интеллигенция, такого его количества и в глаза не видели.
Когда группа полицейских ворвалась в помещение,  Алтер засунул руку в карман, чтобы дальше спрятать дорогой для него сверточек.
- Золото прячешь, тварь поганая, - злобный  полицай  разрядил в его  очередь.
Когда стал потрошить карманы, выпал пакетик с двумя кусочками хлеба и вложенной между них фотографией. На ней Алтер  в окружении жены и трёх  дочерей  с высоко поднятым носом ,озорно смотрел в кадр.
Фотография- сиротка  продавленная кованым каблуком и отброшенная в сторону, до конца дня лежала  на грязном полу.
прочёл

  За картину- квартиру...
Роман прошёлся   взглядом по квартире, которую завтра должен оставить. Хотя рассчитывал, что после продажи её хоть какую-то копейку возьмет с собой. Но не получилось… История эта давняя.
До войны за его мамой, известной артисткой Белорусского оперного театра, безуспешно ухлестывал театральный художник.
- И сколько вы, Любовь Исааковна будете ждать своего мужа?  Финская война давно уже закончилась, - всё подшучивал он.
А в один из дней принес в подарок её портрет, выполненный на холсте. Видимо, надеялся   на совсем иное расположение?
Когда началась война, маму отправили в гетто, где сожгли вместе с другими евреями в Тростянце.
Роман, пережив танковое сражения под Курской дугой, без одной руки вернулся в Минск. Поселился в той же квартире, где жил вместе с мамой. Юность была опалена войной, от мамы не осталось даже ни одной фотографии. И вдруг случайно встретив художника возле кинотеатра «Центральный», узнал, что тот сохранил довоенный мамин портрет.
- Смотри! Кажется, вот-вот сойдет с полотна, - говорил он, пригласив к себе Романа.
Мама, словно живая, смотрела на сына из прошлой жизни. Копна чёрных волос, милая улыбка, от которой исходила такая теплота, что даже его измученному сердцу становилось легче.
Весь мир Романа сомкнулся на этом портрете.
Много раз просил художника продать его, потом, когда тот умер - умолял сына художника. Но, зная большой интерес к портрету, отец и сын всегда заламывали такую цену, что у Романа  всегда опускались руки. Перед отъездом в Израиль,  снова решил навестить квартиру художника. Продал мебель, электротовары: появились какие-то деньги, чем не возможность заплатить за портрет?
Буравя хитрыми глазками, плотный мужчина с косичкой стоял на пороге. Редкие волосики растрепались, в бороде шевелились хлебные кусочки, в глазах горел пьяный угар.
- Что я хочу за картину? Твою квартиру, - завопил он.
- За картину квартиру? - не понял Роман, - твой отец  даже за 200 долларов не продал ни одну свою работу , а ты хочешь в десятки раз больше?
Когда Роман уходил, по лестничной площадке неслась злобная ругань:
- Да я давно бы  этот портрет выкинул на свалку, только дал слово отцу, что никогда этого не сделаю, пока ты надеешься его получить. А уедешь - сожгу, разорву на части.
…В аэропорту возле стойки стоял одинокий мужчина с одной рукой. Жены у него не было: мало кто хотел выйти замуж за инвалида, да и он сам не хотел быть обузой ни для кого.
Багаж у него был небольшой, чемоданчик да картина в простенькой раме, завернутая в мешковину. Самое дорогое Роман взял с собой в далекую страну.
Ему казалось, что его мама не осталась в гетто, а улетает вместе с ним…

прочёл
  Чёрная пелёнка
В июле сорок первого года из Минского гетто еще можно было уйти: не везде было проволочное заграждение, полицейское оцепление. Колонны евреев загоняли  на отведенную территорию под гетто. Тысячи людей заселяли в выделенные дома, освобожденные квартиры захватывал, кто мог.
Семью Зеликман - родителей, трех дочерей и их троих детей, живущих ранее на улице Танковой, переселили на другую улицу. До полного комплекта им добавили еще шесть человек.
Матвей Шлемович - отец семейства, 55-летний минский инженер, быстро сориентировался в обстановке:
- Для чего нас собрали вместе? Чтобы легче было уничтожить. Бежать надо!
- Если расстреляют, - развела руками его жена Дора Евсеевна, - так хоть вместе.
- Нет! Нужно бежать, хоть кто-нибудь спасется, - не согласился с женой Матвей Шлемович.
Выходили по одному, чтобы не мозолить глаза своей еврейской внешностью, решили разделиться и идти подальше от Минска, спрятаться в каком-то селе, или идти дальше на восток.
За город Ханка, младшая их трех дочерей, вышла… одна. Остальные пропали по дороге. Если точнее, то не одна: на руках в черной пеленке у неё была завернута новорожденная Рахелька. За всю дорогу девочка ни разу не всхлипнула, давая маме возможность убежать. От молока груди напухли, им была пропитана вся кофточка. Зайдя глубже в лес, присела на поваленное дерево и стала кормить малышку, обдумывая, что делать дальше. Впереди простиралось поле, за ним узенькой полоской стояли невзрачные хаты. Кажется, рукой подать, но идти по скошенному полю немало. Солнце вошло в зенит, губы пересохли, не было ни грамма воды, но Ханка понимала: нужно ждать до вечера. Если выйдет сейчас, то станет очень заметной фигурой на пустом поле. И когда тени выровнялись, стали видны лишь очертания, двинулась в дорогу. Вырисовался большой дом с крепким забором. Появилось желание быстрее спрятаться за него, забыть обо всем на свете. Постучала:
- Мне бы воды немножко?
Босая, с запекшими губами, растрепанными чёрными волосами, она была похожа на приведение. Черная пеленка начала двигаться на руках: Рахелька проснулась.
- Беженка я, помогите ради Бога, - обратилась к вышедшему на стук хозяину в кирзовых сапогах.
Девочка – подросток принесла молоко, миску бульбы, завела в дом. Её отец только колол женщину  взглядом, ничего не говорил. Хана не знала, чем отблагодарить, сняла свои золотые сережки и протянула девочке. Ночью проснулась от стонов, громких разговоров.
- Мама рожает, - забежала она в сени к Хане в полночь, отец побежал за бабкой-повитухой. Помогите!
Хана после школы училась на акушерку, потом на врача и давно уже не принимала роды, но сейчас нельзя было медлить.
По дороге в комнату роженицы, она увидела полицейскую форму и оторопела, осознав свою ошибку. Хана понимала, что хозяин дома обязательно сообщит про неё немцам. Одна была надежда, что к бабке-повитухе он побежит раньше. Значит, до его прихода она должна оказать помощь роженице?  Тогда ей будет, может быть, спасение.
- Барух ата адона,-  молилась Рахель, уповая на помощь Бога и спасение от него.
Когда в её руках появился маленький человечек, роженица с благодарностью сказала ночной гостье:
- Срочно положи своего ребенка рядом с моим, только поменяй  чёрную пеленку на мою белую.
Когда в комнату ворвался хозяин, он увидел рядом с женой две маленькие головки.
- Двойня у тебя, Кузьмич, - прошамкала его свекровь, - если бы не постоялица, не разродилась  бы твоя жена.
Утром Ханка исчезла в сером тумане.
Больше её никто не видел. Но кареглазая девочка, которую назвали Ганкой, до трёх лет не выпускала из своего кулачка уголочек чёрной пеленки.
прочел

Хая    с  того   света…
- -Кто у меня родился первым? Абромка! Да, Абромка. А вторым? Вторым - Хаимка, потом - Цыля, позже - Малка. Кто был за ней? Конечно же, Ройзеле. Как же я забыла? А самой последней была Ханочка. Как её называла моя свекровь? Поскребыш! Точно! Поскребыш! Шестеро детей было у меня? Да, шестеро детей. Где они все? В яме, а я здесь? Не с ними…
Чтобы не сойти с ума, Хая целыми днями называла имена своих детей. разговаривала с ними, обращалась к каждому, видя их  наяву - и в последний раз, когда вместе стояли над обрывом песчаного карьера. или  вдруг обращалась к мужу:
- Давид! Давид, ты уже вернулся из синагоги?   Тогда садись за стол. Я накрыла на  стол белую скатерть. Будем встречать шабат?  Я уже зажгла свечи, приготовила цимес и гефилте фиш.Где же твои родители? А-а, они уже здесь?
Проводила взглядом по сырому погребу. С дощатого потолка капля за каплей падала вода. Зябко, темно. Хотя зачем ей свет? И без него знает, что и  где находится в погребе. Справа была картошка, слева ряды капусты, в центре бураки. Сейчас давно уже ничего нет. И хозяйки этого погреба тоже нет: пропала куда-то? Беларуска Антонина, её лучшая подруга, к которой она приползла после расстрела, затащила–её сюда. Наказала не выходить наружу. Не выходила. Антонина сама добиралась украдкой: приносила чего-то  съестного, одежду на смену. Если бы не подруга, никогда бы не пережила в погребе три страшные зимы.
Послышалась далекая артиллерийская канонада. Хая понимала, что приближаются наши. Может, среди наступающих и ее муж Давид, который в самом начале войны ушел на фронт? А вдруг остался в живых её брат Зяма? Еще до войны он был летчиком. Вот будет радость увидеть их!
Хая поправила седые волосы, провела по ним скрученными пальцами. Примостилась в уголок, понимая, что нужно ещё немного выждать, пока наши войска войдут в город. Каждый новый день повторял ушедший. Коротала часы, гнала их, чтобы дожить до того времени, когда можно будет безбоязненно выйти наружу.
Наконец, осторожно подняла крышку. Вокруг стояла тишина, зелёная трава подобралась к погребу со всех сторон. Крапива, одуванчики, тысячелистники заполнили тропинки.
Вдохнула свежий воздух, в голубом небе кувыркались жаворонки. Подтянувшись на руках, выползла наверх. В чёрной дыре пахло сыростью, спёртым воздухом. В эту минуту Хая поняла, что назад не вернётся ни за что. На полусогнутых ногах вышла на большак, впереди было местечко, откуда еёугнали на расстрел. Канонада приближалась, притупляя чувство опасности.
По дороге навстречу показался всадник.
- Э-э, - замахала ему рукой, - наши уже в городе?
- Наши? - повторил он, - а ты кто?
- Я ? Хая Блюменталь!
- Это безобразная сгорбленная старушка с клоками седых волос, его бывшая соседка – красавица Хая Блюменталь?..
- Иди, Хая, иди…
Давно не видевшая людей, обрадовавшись живому человеческому голосу, она мелкими шажками поплелась в сторону местечка. Не верила своей свободе, возможности идти и не прятаться, предстоящей радости от встреч со знакомыми, а, возможно, и с родными.
Казалось. что летит на крыльях, а ползла на четвереньках, обессилев за три года нахождения в сыром погребе. И в эту минуту раздался выстрел, она  почувствовала удар в тело и острую боль. Перевернулась на спину: то же голубое небо, те же жаворонки. Но какая–то тень человека на коне возникла перед ней, закрыла небо.
- Хая, Хая! И зачем ты вернулась с того света? Чтобы забрать у меня свой дом? Тогда мне придется вернуться в свою колымагу? Нет уже! Лучше ты вернись, откуда пришла, - Кузьма Чугункин, бывший сосед Хаи, во второй раз поднял на неё свое охотничье ружьё…

Софочка



прочёл

Софочка родилась с золотым абажуром волос на головке. Её долго ждали. Вначале Лиза, её будущая мама, как это принято в порядочной еврейской семье, должна была получить образование. Где? Вопрос был один, ответов - много. Её папа Рома – первая скрипка городского аркестра, заявлял,что  и дочь будет только пианисткой!
- Представляете: на громадной сцене стоит белый рояль ! И  к нему в белом платье  идёт наша Ли-зоч-ка! Зал замирает, встречая её! - восторгался он.
- Нет! Нет и нет! Хватит нам одного музыканта, который ходит в коротких штанишках, - намекая на своего зятя, резко заявила Сара Соломоновна.
Моисей Маркович более дипломатично вставлял своё  слово:
- Неплохо бы Лизочке быть учительницей, тем более, что рядом с нами находится еврейский педагогический техникум.
- Наши евреи, пусть они будут здоровы, любят греть друг друга в постели. Рождаются дети, подрастают, идут в школу. У Лизочки будет всегда хлеб с маслом, - продолжила мысль мужа Сара Соломоновна.
- А если она захочет еще и халу? - съязвил Рома.
- Дай Бог, чтобы у неё не был такой Моцарт, - Сара Соломоновна смерила зятя уничижительным взглядом, тем самым поставив точку на обсуждении будущей специальности Лизочки.
И когда через три года она закончила обучение, появилась новая проблема: замужество! Видной партии не просматривалось не только на горизонте улице Еврейская, на которой проживало семейство Зильберман, но во всей округе.
Те, кто были побогаче - сынки банкиров, заводчиков и прочей еврейской верхушки, даже не смотрели в стороны Лизы. А те, кто был беднее, за пять километров обходили дом Зильберманов. Побаивались острого нрава и языка дважды «эс», как называли Сару Соломоновну.
А годики тикали, как часы, даже быстрее…
И тогда снова собрались на семейный совет.
- Рома, - взяв зятя за локоток, нежной кошечкой посмотрела ему в глаза Сара Соломоновна, - может, в твоем местечке есть хороший парень на примете? Ты же хочешь своей тохтер( дочери) счастья?
- Понимаю !   А вы хотите из  него вить веревки, как из меня?
- А ты бы хотел сразу из грязи в князи?
- Вы меня вытащили из грязи? - огрызнулся Рома и, хлопнув дверью, закрылся в своей комнате.
- Мама, и что вы лезете в нашу жизнь? - топнула ногой Цыля, роскошная, как и её мама, своей еврейской красотой.
- Вот и иди к своему полоумному, накукуй ему ночью, что нашей Лизочке уже двадцать два года. Еще немного и старой девой останется, - ответила Сара.
Не известно, как куковала Цыля Роме, только через пару месяцев с большим фанерным чемоданом в квартиру Зильберманов заявился  Арон. Высокий,
кудри-черные, глаза – огненные,но  весь его облик говорит о том, что парниша из гоухой провинции.
 После первого  знакомства  « местечковца» -  так сразу его назвали   в семье ,отправили на прогулку по  с Минску  вместе с  Лизой ,  а сами устроили семейный совет.
Моисей Маркович  тарабанил пальцами по столу. Во время нервного  напряжения, он всегда так делал. Сара Соломоновна   вздыхала и  разводила руки в стороны. На её лице было написано всё: мол, и  для кого мы  растили девочку?Для этого
шлепера(еврей- неудачник) ?
- Наша  Лизочка! А идише  мейделе( Еврейская красавица), золотая голова! И пойдёт   замуж  настоящего  шлемазела?( неудачник). Я понимаю – за директора магазина, заведующего продовольственным складом, за инженера? Нет! За недоучку?   Но… у   этого шлепера есть хоть  одно достоинство: его « хозяйство»!

- Мама!  Вы совсем не туда смотрите ?- покраснела Цыля.
- А куда мне смотреть? Был бы он  убер хухем( больно умный), рассматривала бы  его лоб и глаза. Есть ли в них мудрость? Был бы он пианистом - пальцы- насколько они  и изящны? Был бы он  футболистом- ноги. Сильные ли они?
 Но коль ни одного, ни второго, ни третьего- остаётся  бросить взор на его последнее « достоинство»! Наша  Лизочка   будет им довольна!
- Ну и чем вы будете кормить свою семью? - осмелился спросить дважды «эм» -Моисей Маркович , когда Арон вернулся после прогулки.
- Вот этими руками! Я кузнец! В местечке был первым!
- Азохон вэй! (Боже мой) - опустился в кресло дважды «эм».
- Мне нужен корвалон,- громко заявила  Сара Соломоновна и демонстративно вышла из комнаты.

…Что было дальше, вас это интересует ?  А что может быть, когда встретились  двое молодых и  красивых ? Им  извините,  на всех   начхать!   Молодость живёт по своим законам!
Лизочка не верила своему  счастью, которое ей привалило из захолустного местечка.
Арон устроился на металлургический завод, Лизочку приняли учительницей в еврейскую школу. Молодые души не чаяли друг в друге. И как вы думаете, долго нужно было ждать появления шейне мейделе? Она появилась ровно через девять месяцев!
- Кто у нас кусочек золота? - хлопает в ладоши бабушка Цыля.
- Софочка! - поднимает вверх руку двухлетняя девочка.
- Кто у нас шейне мейделе? - влюбленными глазами смотрит на внучку дедушка Рома.
- Софочка! - бросается к нему на шею внучка.
Ах, какое короткое еврейское счастье, какое короткое…
Забрали на военные сборы Давида и Арона. Побледнела, осунулась Цыля. Лизочка неотрывно следит за газетными новостями, шаркают старыми тапками по квартире бабушка и дедушка. Не смеется, закатываясь смехом-колокольчиком Софочка, даже её золотые волосы потускнели.
Газеты успокаивают, наперебой расхваливают заключенный Пакт о мире с Германией, только Сара Соломоновна - тертый калач.
-Чем сильнее звон, тем от него  больше  вонь, - качает она головой.
- Как на подводной лодке, - и подниматься опасно, и плыть неизвестно куда, - разводит руками Моисей Маркович.
Цыля успокаивает родителей:
- В Минске народ веселится в парке, открыли Комсомольское озеро, идут концерты в Доме офицеров, танцы - в парке Челюскинцев.
И вдруг, война! А так трещали о мире?
Через два дня после нападения Германии на СССР , немцы уже бомбили Минск.  Через неделю вошли в город, а вскоре приказали всем евреям переселиться в отведенный район.
Моисей Маркович нашёл где-то телегу, нагрузил на неё теплые вещи, обувь, даже дрова - придется же зимовать. В гетто их разместили в комнате еще с одной семьей.
- Переживём! И не это видели! - успокаивала всех Сара Соломоновна, а сама оценивающим взглядом осматривала дом. Походила по одной комнате, потом по второй и, позвав двух мужчин: своего мужа и мужа своей новой соседки - Зяму, предложила сделать под полом укрытие.
- Мало ли что, должны где-то мы спрятаться во время налетов?
Выкопали яму в кухне, песок вынесли ночью за дом, укрыли его лопухами, старым мусором. Стали тренироваться: заскакивать один за другим в «малину».
- Сколько у нас будет времени при налете? Максимум до пяти минут, как услышим рядом выстрелы, крики людей. Засекаю время: поднимаем доску. В укрытие прячется первой Лиза с Софочкой. С ребенком нужно больше времени. Вторая, - бросила взгляд на соседку по комнате - 40-летнюю Малку, за ней - её сын - восьмилетний Моше, потом - Зяма, за ним - Цыля, а потом я или ты Моисей? - посмотрела на мужа.
- Ты, Сарочка, ты! Я остаюсь наверху, закрою доской укрытие, наверх половичок, проведу  мокрой тряпкой по полу. Чтобы собаки вас не обнаружили.
- Хорошо! Ты – мужчина! Вызываешь огонь на себя, - пробует шутить Сара Абрамовна. Смотрит на часы и истошным криком вопит: «Нем-ц-ы-ы»!
Никто не понимает: шутит она или на самом деле что-то услышала?
Моисей срывается с места: в две секунды отрывает с места доску и в открывшееся отверстие первой бросается Лиза, мама ей в руки подает Софочку, затем по очереди прячутся все остальные.
- У-х-х,- вытирает вспотевшее лицо дедушка, - молодцы! Перекрыли время.
…Жизнь тем временем продолжалась, внося изменение каждый день. Всех евреев обязали прикрепить к одежде желтые лоскутки, запретили ходить по тротуару, выходить за пределы гетто, не посещать русский район.
А, если с голода живот втягивается до ребер?
Рабочий паек дают Лизе и Цыле, которые устроились на швейной фабрике. Приносят, что могут домой. Но не хватает. Софочка смотрит на взрослых большими глазами, протягивает ручки к ним: «Брейт, брейт» -хлеб, хлеб».
- Господи! Ребенок не какие-то марципаны просит, а кусочек хлеба, - прячет заплаканное лицо в фартучке Сара Соломоновна.
- Бабушка, живем! - довольный Моисей заходит в комнату, - поменял резиновые сапоги на муку, - Я могу и в галошах ходить, - спеки Софочке пирожки.
Сара быстро поднимается с места, берет с места пакет и её лицо становится белее него.
-Это не мука, это не му-ка, это не мука, - плачет она, размазывая белую известку по лицу.
- В темноте я не рассмотрел, спешил вернуться в гетто, - сжимает лицо руками, - не немцы - свои вогнали нож в спину.
Ночь прошла, словно и не наступала. А утром совсем рядом послышались выстрелы, звон разбитых стекол, лай немецких  овчарок
- Срочно всем в «малину, - закричал Моисей, отодвигая тяжелый стол, под которым поднималась вверх доска.
Всё повторилась, как во время тренировки: первой вскочила Лиза, ей подали в руки Софочку, набросили на нее лёгкую курточку.
- Возьмите воду, вдруг придется долго сидеть, - закричала Малка, пропуская в погреб всех остальных.
Автоматные очереди были уже совсем рядом, когда Моисей, замаскировав вход в «малину», присел  и  опустил уставшие руки.
- А-а, пархатый, - ударил его полицейский, - где все?
- На работе, - выплевывая выбитые зубы с кровью, - ответил Моисей, думая о том, как отвлечь внимание на себя. На всякий случай приготовил для самозащиты тяжелый молоток, спрятав его в ведре. Согнувшись, словно падая, выхватил молоток и опустил его на голову ударившего его полицейского.
- Юде! Швайне, - заорал немец, выпуская очередь в строптивого еврея.
… Когда всёстихло, Сара Соломоновна приподняла доску и в открытой щелочке увидела окровавленное тело мужа. Это была первая жертва в  их семье.
…Через месяц снова послышались крики и выстрелов.
- Все срочно в подземелье, - закричала Сара, оставаясь наверху.
- Мама, мама! Срочно спускайся! - хватает ее за руки Цыля.
- Нет! Теперь моя очередь! Быстро в «малину»!
Сара Соломоновна всё успела сделать, даже набросила на себя любимую белую шаль.
Злые собаки, ворвавшись в дом, набросились на неё. Пинками женщину выбросили на улицу - по ней уже двигалась колонна таких же избитых и окровавленных людей.
В доме остались две женщины и двое детей: полностью опустошенные и разбитые. -Слушайте меня, - Цыля никогда не брала на себя ответственность. В  семье   решали мать, отец, муж. Привыкла к этому. И вдруг она поняла:  сейчас она должна  принимать решение- больше некому!
- В огороде за старым сараем я обнаружила погребок. В доме мы не должны больше прятаться - это опасно, - посмотрела на дочь Лизу и соседку Малку.
- Что мы можем там сделать? Схрон?
- Да! Только незаметно.
Когда в июле сорок второго года по Минскому гетто прокатилась очередная волна погрома, в новое укрытие за домом спрятались все, кроме Цыли.
- А где остальные, - напали на неё полицейские, - ты думаешь, будем искать? Сейчас зажарим, как куропаток.
Выстрелом в упор убили Цылю, облили дом керосином и  чиркнули спичкой. Чёрные бревна падали с грохотом. Горячие искры летели по улице, треск пожара доходил до укрытия, в котором, задыхаясь от дыма и жары, сидели оставшиеся. Перешли в другой дом, но недалеко от погреба. Жили, прячась от облав, меняя остатки одежды на какие-то продукты.
- Спи, мейн тохтер, - прижимала к себе Софочку Лиза, - а сама считала дни, прожитые в гетто: уже прошел целый год?
В сентябре 1942 года по гетто снова разнеслись крики. С них всегда начинались карательные акции.
- Теперь пришла уже моя очередь, - сказала Малка, - бегите в погреб, я его закрою крышкой, солому набросаю наверх. Распустила черные, волнистые волосы. Подумала про себя, что совсем еще молодая, тридцати нет, как сын будет без нее?
Когда Лиза с детьми выползла из укрытия, она увидела кровавый след от Малки, под ударами автоматов её погнали к месту расстрела. Но  не видела, как проходящий по улице полицейский,  поднял на неё автомат. Только почувствовала  колющую боль в спине. Падая на землю ещё подумала, что не успела спасти Софочку и Моше. Все спасали её и детей, а вот она не смогла…===

 
 




Лейба-великан

Лейба - почти двухметровый великан, угрюмо смотрел перед собой. На городской площади, куда собрали всех евреев, немцы готовили какое-то представление. Знаток идиша , он понимал, о чём они говорят.  Откуда–то притащили большую повозку, к ней подошел начальник местной полиции.
В далёкой  юности Лейба с ним даже дружил. Потом Аким куда-то пропал. Говорили, что его судили за грабежи. Но летом сорок первого вернулся вместе с фашистами, пошел к ним в услужение.
Аким кивнул головой в его сторону одному из полицейских. Долговязый верзила, наставив оружие на Лейбу, приказал ему выйти из толпы. Женщины заплакали, дети закричали от страха.
- Господин начальник полиции желает, чтобы ты прокатил его на повозке, - ухмыляясь, проговорил долговязый.
- Я лошадь, что ли?
- Ты - жид! И будешь делать то, что тебя прикажут! Ну-у!
- Не запрягай!
- Ещё, как запрягу, - удар приклада пришелся Лейбе на плечо, хотя полицай целился в голову, выше не смог достать.
- Сейчас же расстреляю десять твоих жидов, - рассвирепел полицейский, дезертировавший в первые дни войны .
Немцы улыбались, предвкушая представление. Им надоело торчать в этом сыром городишке  Кричев : никаких забав, только одни евреи, с которыми можно делать всё…
Начальник милиции, местный уголовник, предложил им повеселиться, мол, есть один великан. И он  по очереди будет возить их на повозке. Поэтому её и притащили на площадь.
Лейба вышел из толпы, попрощавшись взглядом с рыдающей женой Малкой, со всеми евреями и взял в руки две оглобли.
- О-о,- зацокали немцы, выстраиваясь в очередь, - на таком дилижансе мы ещё не ездили.
Аким принес свежего сена, подстелил его под немца, сунул в рот Лейбе:
- Гнедой! Не хочешь позавтракать, - и стегнул легонько кнутом по земле.
Хихикнул:
- Не медли! Иначе следующий кнут будет твой.
Лейба потянул на себе повозку и тронулся вперед. Она не была такой тяжёлой, как предполагал. В молодости на спор не раз возил на себе телеги по городу. Вот Аким, видимо, и вспомнил?
-Бевеге зих дас фуле швайн (двигайся ленивая свинья), - немец поднял вверх хлыст.
На следующий круг в повозку уселся толстый немец в большой черной фуражке.
Лос! Лос! (Давай! Давай) , - вскричал он.
Аким, угодливо улыбаясь, ударил Лейбу длинным кнутом.
Кровь брызнула из разорванного плеча. Прикусив губу от боли, рванул на себя повозку, побежал быстрее, обдумывая, что делать дальше?
Очередь желающих прокатиться росла: Лейба понимал, что на всех у него  не хватит сил...
На седьмой круг в тележку уселся у  сам Аким, бросив автомат между ног.
- Лейбеле,- прокати меня, как раньше , - улыбаясь, проговорил он, но его холодные , стеклянные глаза, словно ножами разрезали на части.
-Хорошо! Прокачу с ветерком! Только дай воды. Весь обессилел.
-Пей! - Аким великодушно показал на воду в повозке, - приготовил для немцев и, желая увидеть восторженные взгляды своих хозяев, повернулся в их сторону.
Потянувшись будто бы за водой, Лейба одной рукой отбросил Акима в сторону, а второй выхватил у него автомат. Как им пользоваться знал: недавно вернулся с финской войны. Все оторопели. Первой очередью наповал убил Акима, который бросился на него с криком. Второй – долговязого полицейского: он хотел помочь начальнику полиции. Направив автомат в сторону немцев, третью очередь Лейба уже не успел сделать. Группа несколько минут назад ржавших эсэсовцев,  изрешетила великана.
Это была первая смерть в гетто.
На следующий день немцы и их подручные всех евреев прямиком погнали в ямы.
Больше никаких представлений они уже  не устраивали.






Дядя  Кузьмич



Кузьмич, сорокалетний мужик всё никак не мог уснуть. Разгладил  в руках кусочек бумаги и, достав из кармана кисет с махоркой, слепил для себя самокрутку. Потом  глубоко затягивался, смотрел на небо. Кряхтел, покачивал головой то в одну сторону, то в другую, словно спорил с собой или соглашался. Снова разглаживал кусочек бумаги и опять затягивался едкой самокруткой. Ночь уже перевалила за средину, а он все еще был в раздумье…
В сенях посапывали носами племянники-родные дети его младшей сестры. С трудом добрались до него из города, сообщив, что их отец ушел на войну, а с мамой они потерялись во время бомбежки. Марик и Артур – братья-близнецы, им по семь лет, часто приезжали к Кузьмичу со своими родителями в гости. Вот и сейчас, преодолев такой путь, прибежали в деревню.
- Так то оно так, - думает Кузьмич, - с одной стороны - мои племянники, а с другой - полужидки. Как пить, кто-то из соседей узнает и донесет немцам, что они прячутся у меня. Придут, сожгут хату, самого расстреляют.
От этой мысли у него заныло под ложечкой, животный страх пробежал с головы до пят. Прошелся по росной траве, хлебнул самогонки из мутной бутылки и снова сел на ганак (крыльцо).
Младшую сестру Клавдию он недолюбливал с детства: она лучше его училась, была прилежной в школе, помогала родителям. После семилетки уехала в Минск, там окончила техникум, потом медицинский институт. Став врачом, вышла замуж за своего сокурсника Марка Гольдштейна. Заскрипел зубами: его Кузьмич возненавидел еще до знакомства.
- Тебе своих мало? - набросился он на сестру, когда она сообщила ему о своем выборе, - Уж не думал-не гадал, что зять у меня будет жид.
- Такой национальности нет, мой будущий муж - еврей. А будешь продолжать, ты мне больше не брат, - сказала, как отрезала.
В день первой встречи, когда они все вместе сели за стол, Марк, увидев графин Кузьмича с желтой жидкостью, поставил рядом бутылку «Столичной».
- Мой муж самогонку не пьет, - разрядила обстановку Клавдия, заметив, как заходили желваки у брата.
- Гребуешь?
- О чем ты, Кузьмич? Мы родичи. Просто не привык.
- А как насчет сала? Яврэи к яму таксама не привыкли (евреи к нему также не привыкли)?
- Не увлекаюсь, но не откажусь, - в знак примирения Марк положил ему руку на плечо.
Кузьмич хотел сразу её сбросить, но, уловив взгляд Клавдии, понял, что еще немного и ему от неё перепадет. Характер у сестры был еще какой! Ни в чем не уступала. А потом как-то притерлись другу к другу, тем более, когда Кузьмича прихватило с грыжей, Марк прислал за ним машину и сам его прооперировал. За это в душе он был ему благодарен, но родственные чувства   у него так и не появились.
- Откуда у меня может быть любовь к чужому племени? Если бы не он, мои племянники были бы настоящими беларусами, а не полужидками, - плакался Кузьмич своей жене - краснощекой Пелагее.
- А по мне, Марк Аронович (а она его так всегда называла) в тысячу раз лучше, чем ты. Не пьёт, жену не бьет, уважаемый человек, доктор. Всё наше село молится на него. Скольким людям помог! Если кому плохо, все спрашивают, как найти в Минске Ароновича? А ты почему такой нелюдимый?
Кузьмич смотрел на нее, вращал зрачками, колючие волосы стояли дыбом.
- А-а, ничего ты не понимаешь, - махал рукой и уходил к лошадям.
- Если бы не германцы, на людях были бы родичами, зато моя душа была в потемках. И вот тебе на - привалили, - со злостью подумал о племянниках.
- Что будем делать? - вчера спросил у жены.
- Как что? Спрячем? Это же наши племянники.
- И твои?
- И мои!
Кузьмич оторопело посмотрел на жену, глотнул немного воздуха:
- А ты здесь с какого боку-припеку? Захочу - спрячу на гумне, захочу – завезу немцам.
- Запомни: тот день у тебя будет последним!
- Не дури, баба, - бушевал Кузьмич, - никуда ты не денешься. Сядешь на свою задницу. Что захочу - то и сделаю! Немцы прут, как на таран. Красная армия сильна только лозунгами. Как ни крути, а назад дороги нет. Коль за жидами такая охота, детей не спасти. О себе нужно думать! Может, мне за них новая власть даст хорошую награду? Слышал я, что некоторые уже получили дома, отрезы на костюмы. А я, что лысый?
Небо было еще серым, хотя начинало понемногу светать. Кузьмич отбросил в сторону самокрутку и твердым шагом направился в пуню (сарай). Вывел во двор лошадь, насыпал для нее зерно в корыто, смазал колеса, чтобы не скрипели.
- Ишь ты, ишь ты! - я тебе покажу, - поставив палец вверх, кому-то грозил. Так всегда заводил себя, чтобы совладать со своим внутренним сопротивлением. И тогда он уже не мог с собой совладать.
Пелагея спала в задней спальне. Чтобы её не разбудить, осторожно прикрыл дверь.
- Поедем, поедем, ваша мамка наказала, чтобы я вас привез к ней, - поднимая сонных детей, отнес их в повозку.
Выехал за село, когда оно еще спало: не хотел лишних свидетелей. К немецкой комендатуре подъехал, когда уже всё рассвело.
- Дядя, дядя, куда мы едем? Здесь же немцы, - задергали его за рукав племянники.
Он их уже не слушал. Стащил за шивороты с телеги и завел в помещение. Усатый Гитлер довольно посмотрел на Кузьмича с портрета. Сидящий за столом немец вначале ничего не понял.
- Скажи ему, - обратился Кузьмич к полицейскому, - что я привез двух жиденят.
- О-о! Браво, патриот Германии! Ты заслуживаешь награду, - заключил немец в высокой фуражке.
- Две награды! Я привез своих племянников. Их мама - моя сестра, а отец - настоящий еврей, - объяснял Кузьмич, довольный, что так все ловко проделал.
- Корошо! Корошо! Дайте ему два мешка соли и сообщите местному населению, что ради Германии этот мужик не пожалел даже родных племянников.
Домой вернулся навеселе, по-хозяйски внес в сени мешки с солью. И сразу же напоролся на злые глаза Пелагеи.
- Где дети?
- А я почем знаю? Я не их мамка, - огрызнулся Кузьмич.
- А гэта што ? (это что) - показала взглядом на мешки с солью.
- Соль, знайшоу у кустах. Напэуна, хтосьци там яе схавау? (Соль нашел в кустах. Видимо, её кто-то там спрятал.)
- Ну и добра, будем с солью, - хитро улыбнулась Пелагея, - нужно её замочить. Принеси огурчики с погреба, а я пока стол приготовлю.
Кузьмич, обрадовавшись, что жена на него уже не сердится, направился за соленостями. Опустившись вниз, вдруг услышал требовательный голос Пелагеи:
- Говори, где дети? Только не обманывай!
- Я их сдал в полицию. Тебе жалко полужидков?
- Они же твои родные племянники. Как ты мог, нелюдь? - закрывая погреб на замок, вскричала Пелагея.
- Отпусти, отпусти, никто не узнает, - разошелся не на шутку Кузьмич, стараясь разбить крышку погреба.
- Ты забыл, что я тебя предупреждала?
Кузьмич никогда не придавал значения словам Пелагеи. Баба, что с неё возьмешь? Не хотела за него идти: силой взял. Привыкла! Думал, что и на этот раз стерпит, тем более, что это же не её прямая родня. Он напрасно стремился выбраться из погреба: сам же сделал для него такую дубовую, крепкую крышку. А Пелагея, осмотревшись вокруг, увидела банку с керосином, плеснула жидкость на погреб. Чиркнула спичку. Пламя рванулось вверх, постепенно добираясь до хаты. Когда оно побежало узенькими змейками по ее стенам, Пелагея, вскочив на коня, уже неслась подальше от этих мест.
…Летом сорок четвертого года возле разрушенного Дома правительства в Минске майор медицинской службы Марк Гольдштейн увидел в партизанской колонне Пелагею. Он уже знал обо всем…
- Ни жены, ни детей. Никого-никого, - сдерживал себя фронтовик, который не мог забыть свою семью.
Он так и остался вдовцом, а Пелагея в деревню не вернулась. Устроилась работать санитаркой в больнице Марка Ароновича, вышла замуж за бывшего партизана, с которым вместе воевала. Через два года родила двоих сыновей-близнецов. Вы не догадались, как она их назвала?
Тогда я вам скажу: Марик и Артур...


Кабанчик и громила

На невзрачной улице Советская стояли такие же невзрачные, перекошенные дома. В них жили люди, которые квасили капусту, рубили дрова, жили от получки до получки. Два раза в год - на Первомай и в дни октябрьских праздников, они одевались во всё лучшее и выходили на демонстрации. Несли красные знамена, благодарили за жизнь гладким человечкам, которые стояли на трибунах и спешили домой хорошенько выпить и закусить.
Никанор никуда не спешил. Он жил за дубовыми воротами на улице Советская, его дом-пятистенок завидно смотрелся на фоне хилых соседских домиков. Говорили, что до войны в нём жила еврейская семья, потом какой-то важный райкомовский начальник, а позже сюда заселился его далекий родственник.
Людей это особенно и не занимало: живёт и живёт. Вот только Никанор был какой-то дикий. Если идёт по узенькой тропинке, никому не уступит дорогу, сшибает с пути - женщин, стариков. Евреев, если бы смог, вообще бы сжег своим испепеляющим взглядом. Но никого же не убил, за что придираться к нему?
- Посмотрел? И ты посмотри! Толкнул и ты толкни, - не понимали жалобщиков  в милиции.
Вот так и жили в маленьком городке, на который осенью сыпались холодные дожди, а летом стояли недолгие теплые дни.
В один из таких дней возле дубового забора остановилась машина, в кузове которого находился пустой гроб.
- Для кого он? Жена Никанора - крепкая баба, сам он вообще гранит, - недоумевали в городке.
-Под вечер пошел бить годовалого кабана. Зажал в сарайчике, чтобы не выскочил в двор. В том же сарайчике нашли Никанора с разорванным животом, - судачили люди, не зная, что свершилась божья кара…
- Проклинаю тебя, свинья! От свиньи ты и умрешь, - поднял к небу руки маленький, седой еврей, когда перед расстрелом Никанор вырвал у него кусок бороды с мясом.
Тогда в сорок первом году над этими словами он только посмеялся… Но, когда через десятилетия нашли Никанора в сарайчике, в его широко раскрытых глазах был такой ужас, что все шарахались в стороны. И никто не мог понять, как это обычный кабанчик убил такого громилу?


Малка  и Малка
…Моня  не пришёл сам  после   войны: его принесли два друга. На них   были бушлаты,  под ними тельняшки ,на головах  бескозырки. Только у  Ивана и Николая ещё брюки в клёш и  ботинки со шнурками, а у Мони– колясочка на четырёх колёсиках.
Принесли и поставили колясочку на крыльцо  единственного жилого  домика на всё местечко.
В проёме двери показалась седая женщина. Вопросительно посмотрела на моряков, потом перевела взгляд на колясочку. Увидев Моню,  прикрыла  рот рукой. Глаза её расширились, набрав воздух она не могла не вздохнуть, не продохнуть.
- Тётя Роза! Тётя Роза,- это я, Моня,- послышалось внизу.
Женщина молчала, не могла сказать ни слова, только  показала рукой, мол, заходите в дом. Иван и Николай  снова взяли его с тележкой, перенесли  через порог и  Моня покатился на колёсиках вглубь комнаты. А  Иван и Николай  раскрыли  вещмешки, стали доставать разные продукты- консервы, колбасу, хлеб и даже бутылку водки.
Мони  было известно, что его семью  расстреляли, а  он мичман Балтийского флота,  воевал ,   был тяжело ранен. В госпитале подружился с двумя моряками -  и они вызвались помочь ему добраться  в родные края. Знал,  что родительского дома нет: в  холодную зиму сорок второго года  немцы разобрали его на дрова. Поэтому решил заехать на один вечер к  Розе, которая жила рядом, узнать  про своих родителей, а потом  уехать  куда-либо  подальше.  Хотя в душе все годы войны  мчался к своей  любимой Малке - дочери Розы. Но он знал, что её расстреляли вместе со всеми евреями.
Только  Малке  повезло: ночью она выползла из ямы,  поплелась по жнивью  в сторону леса. Шла долго, питалась  ягодами, пила воду из ручья. Наклонившись к воде, увидела свои седые волосы, резкие морщины возле рта.
- Роза! Ты ли это?- воскликнул лесник Сенька, который  привозил им домой  дрова.
Малка только кивнула в ответ: « Да, это я Роза».
Спрятал её  в глубине леса, а когда закончилась война, Малка пришла домой. Решила побыть в местечке до весны, а когда потеплеет,  уехать  Минск, где училась в медицинском институте до войны.
Моня у девушки был первым и единственным! Девушка его очень любила! Когда он уходил на фронт , привела его в свой домик - второй от дороги. Постелила крахмальную  простынь на железную кровать  и    сняла с себя белое платье…
Прощаясь с парнем  утром ,  подарила ему свою фотографию с надписью: « Буду тебя  любить всегда ».
А он подарив девушке  свою фотографию и  написал те же слова:  «Буду любить тебя всегда …».
- Как хорошо, что он меня не узнал, как хорошо,- подумала  Малка,- после  расстреле я поседела и, постарела.
А  Моня  узнал Малку, хотя и не в первую минуту,   но не же  мог ей   в этом признаться.
- Всё должно остаться , как есть!  Я,  безногий калека, буду только в тягость. Но не зря приехал:  узнал, что она жива -и уже хорошо!
Ночью ему снилась черноволосая Малка, её белая пышная грудь, а Малке – сильные руки Мони и  его горячие губы.
Под утро он  разбудил друзей, решив уехать, пока Малка спит. Перед уходом вынул из бушлата фотографию , которую ему подарила девушка и положил её на стол.  Расставаясь навсегда,  хотел сообщить   любимой, что  любит её  такую ,  какая она есть.

Друзья только спустились   с горочки , оставив позади местечко, как увидели женщину в белом платье. Её седые волосы  развевались на ветру, но бежала она так   легко и  быстро, как может бежать только юная  девушка.
- Моня  Мой Моня! Ты  мне ну-жен!Я тебя люб-лю ! – её голос молодой и звонкий взлетел
над  местечком, в котором остался всего   один  жилой дом…
Чудо- и вдруг сошли снега, которые были ещё вчера?  Моня увидел весенние проталинки.  Он совсем забыл, что сегодня 8- ого марта!  В этот день он всегда поздравлял свою любимую! И Малка забыла, а сейчас увидела, что пришла весна? И не было более двух счастливых людей на этом кусочке земли, чем они…
- Главное, что у тебя есть сердце, а с ножками мы наведём порядок. Наведём! - уткнувшись  лицом в его грудь , рыдала  девушка, даже не подозревая, что в этот  момент в ней проснулась
 Великая Женщина, взявщая на себя огромный груз самопожертвования! И было ей не понять от чего такие горячие слёзы, бегущие потоком  по её лицу?
От женского   счастья, или от жизненной тяжести, которого добровольно взваливала на свои хрупкие плечи? Но понимала одно: она, Малка Рутман  с 8-го марта 1946 года одинокой  больше  не будет !
  А  Моня  в утреннем свете  увидел Малку совсем иной: красивой и молодой!
- Д-а-а! Разве знаешь, где найдешь счастье ,  а где   потеряешь?-   обсуждая  встречу двух влюблённых, Иван и Николай   брели  мартовской  дороге на вокзал. Один из них заметно хромал , у второго  была культя вместо руки и оба    они молили Бога, чтобы дома их ждали  такие  же Великие  женщины , как  Малка Рутман!







Побег из красного замка!
 


 




Красные башни Мирского  замка взнеслись   над округой в шестнадцатом веке. Кому только он не принадлежал за прошедшие   столетия?   Литовским  князьям, польским магнатам,  казачьему атаману. На балы- в сверкающие
роскошью залы ,съезжалась   вся европейская знать! Много чего  повидал замок , вокруг которого жил  разноплеменный народ: беларусы,
поляки, татары , евреи, цыгане. В 1939 году городок  перешёл  от Польши к  Советам  , а 27 июня 1941 года   в него вошли каратели.

 

Немецкие войска в посёлке Мир.


Первое , что  они  сделали:   расстреляли полторы тысячи евреев, чтобы не мозолили глаза чистокровным арийцев. Но что сделать с остальными?
Переместили  оставшихся  850 человек  в  подвалы этого Мирского  замка,который был шедевром архитектурного творчества, гордостью его зодчиев. И он стал  каменной  тюрьмой?
-Из  подземелья  унтерменшен( недочеловеки,так немцы называли всех, кто не принадлежал к их расе), не убегут,-были убеждены они.
Но,  как показало время, ошиблись :    евреи      оказались не  покорными овечками.

… Переселившись   в сырой подвал,  не рвали на себе  волосы . Продумали, как разместиться    на маленькой территории. Каждому выделили « комнатку»- по одному квадратному  метру площади.  Организовали   молельный дом. Гонимые всю историю своего существования, а в последнее время   поляками и   советами,  вначале держались, как могли…
- Пережили    зиму   и весну сорок второго года?  Пережили!  Дай Бог, и дальше продержимся,-   утешали себя.
Но стало известно, что  через три  месяца,   в начале   августа,   их  всех  расстреляют.
- Евреи ,- и  как нам быть?- спросил сапожник  Гриша.
Может, и не спросил, а только подумал.
Рыдать?
Слёзы высохли.
Биться головой об стенку?     Её  не прошибёшь  –она  каменная.
В тишине   хорошо    слышно:
- Мейн тохтер,  мейн зун (моя дочь,  мой сын),-  Сара прижимает к себе детей,- вы голодные?  Вот вам по конфетке,-- давясь в слезах , она   им   что-то даёт.
- Какие  конфетки ?- не понимает Гриша и вдруг  догадывается, что   женщина   травит  своих  детей, вспомнив, что она   как-то   обмолвилась ему , что на крайний случай приготовлю  яд.
И этот крайний случай наступил?
Может,  ей   помешать? Детей ещё можно спасти? Сапожник  Гриша   хочет подняться со своего места, но разве мать любит своих детей  меньше, чем он?  И от чего спасти?
От  того  ужаса , который предстоит увидеть малышне  :яму на окраине города, оскаленных овчарок, гогочущих соседей, полицаев и  немцев с автоматами?
-  Всё! Теперь можно     умирать,-  старый   Янкель  меняет  рубашку,- не пойду же я на  тот  свет  в  старом  исподнем?
Никто не обращает внимание ни на кого,  каждый в одиночку со своими раздумьями.
У раввина  Моше   уставшие  глаза, безумный взгляд, он   уткнулся   в молитвенник. Молится   беспрерывно,  рядом  с ним  молятся другие.
-  Читают    кадиш ?
- По ком?
- По Залману и  Рувену.  Ты не слышал ?   Они сбросились   с верхотуры замка.
- Им повезло- мгновенная смерть !
- Часовые не заметили их на крыше?
-      Залман и Рувен   в детстве перепрыгивали с башни на крышу, как в цирке?
- А-а, когда это было?
- При Польше.
- А потом пришли русские?
- Да! Потом пришли русские!
- И,   как   мы    радовались,  что  живём в могучем  Советском Союзе!
-Да,  радовались. Напрасно.
-  Помнишь, как пели: « От тайги до британских морей, красная армия все сильней»?
-  Самая сильная армии? А мою Берту и детей не защитила , меня оставила на смерть.
- Тише, услышат!
- Какая теперь   разница, кто меня   расстреляет:  НКВД или гестапо?
-   Я и  так ,    как  мёртвый.
-Кто прочитает  по нас  кадиш?
- Кто  прочитает? Сам Бог…
В центр малюсенькой  комнатки протискивается ребе Моше  К нему  на четвереньках подползают евреи. Время вечерней молитвы. Вначале
очень     тихая, слабая, потом набирающая силу , она  становится   всё громче  и сильнее.     Кажется, ещё немного ,   и    расшибёт в пыль каменные стены   подвала, куда  загнали   евреев. А они  уже  встали  во весь рост, и обнявшись, раскачиваются, как волна за волной.
На руках у Сары   с   пожелтевшими лицами вытянулись  её мертвые  дети Зелда и Зяма.  Доза отравления для неё  оказалась небольшой,   и она  теперь  стонет то ли от боли, то ли от того, что осознала  содеянное?
-- Мейт тохтер! Мейн зун,- прижимает к себе детей.
 Старый Янкель в белой  смертной рубашке  ползет к молящимся, чтобы быть вместе со всеми.
И вдруг кто-то рывком открывает дверь подвала, в подземелье рванул поток свежего ветра.
На пороге   унтер- офицер в  чёрном полицейском мундире. Он кричит:
- Евреи! Бежите! Бежите!
- Что  он   говорит ?   Куда  бежать? С кем? – не понимают   одни.
- Не слушайте   его.  Может быть,  не всех  расстреляют , как в прошлом году,- возопили другие.
…В  местечке  Мир    Освальда   знали, как  немецкого переводчика. Какая  выгодная   партия  для дочерей местной шляхты?
То одна из них ,   будто  ненароком  заденет его крутым бедром, то вторая , словно  невзначай приоткроет блузку с мощной грудью.
-   Освальд, пользуйся моментом!   Завтра партизаны повесят тебя  на берёзе и   ты  не узнаешь, что такое  русская  баба в снегу,- хохочет  берлинский ловелас  Ганс , офицер  взвода охраны.
Освальд   тоже смеётся ,    поддакивает  , а сам думает о другом.  Он,  польский еврей  Шмуэль Аарон,   по  фальшивым   документам немецкоязычного поляка Освальда Руфайзина, стал переводчиком в   немецкой  жандармерии. Понимал, что играет со  смертью:  в гестапо работают профессионалы! День за днём- девять  месяцев,      ходил словно по лезвию бритвы.  Находиться  на допросах, видеть казни и  экзекуции,  переводить и  делать вид, что всё равно? Чувствовал, что долго не выдержит.
Дальнейшие   события развивались острее   детективного кинофильма.
В жандармерию для ремонтных работ вызвали электрика из  гетто , который знал Освальда, как Шмуэля   по   Вильно?  Еврейская   девушка , работающая на уборке в жандармерии,согласилась  стать  связной между ними.
Как-то Освальд случайно услышал    разговор  двух   эсэсовцев.
-  Тринадцатого    августа мы  расстреляем  всех евреев.
Сообщив  через связную в гетто   об  намеченной акции уничтожения, будто бы по распоряжению коменданта,он   пришёл в замок. Решил посмотреть  всё своими глазами.
Узники  лежали   и   сидели   на полу  подвала,  как сваленные мешки. Спёртый воздух: нечем дышать, сырость. В глазах- страх и ужас.  Голодные, без воды .
Но евреи не были бы евреями, если бы даже   во время    опасности   не  высказывали разные мнения:
-Мы полезны немцам, как рабочая сила. Люди из гетто  работают   везде ,- противились одни.
- Какой побег? Сразу словят и   сдерут   по  три шкуры. В лесу бандитов  больше   ,  чем  партизан,- пугали другие.
- Убежите- обречёте нас   на смерть,-  ныли  третьи .
- Евреи!  Смерть  так,  и так.   Нужно бежать! Хоть кто-то спасётся,- говорит ребе Моше,- посмотрите на себя, какие мы ?  Оборванные, исхудавшие,
обессиленные.
- Я  согласна    трижды  умереть на свободе, чем один раз в гетто,- молодая женщина  поднимается с каменного пола.
Евреи   устали жить и дрожать, в их  глазах появился азарт, а  в сердцах
надежда?  Видимо, так! Иначе  бы все  остались в подземелье, не решившись  на побег.
Что было    дальше –есть много версий.  Первая   ,что Освальд заранее
сообщил ,через какие  окна следует  прыгать   и в  какую  сторону уходить.  Вторая ,  что  подготовив копии  ключей,  он  сам  открыл двери. Третья, что хорошенько напоил  полицейских, а четвёртая , что вообще их  не было. Мол, возле проходной будки, перетянутой колючей проволокой, стояли  евреи, которые охраняли  своих … же евреев.
А кто вам сказал, что евреи-  согласившиеся служить у немцев, лучше русских, или беларусов?
Думаю, что хуже во много раз: ибо должны были доказать немцам, что преданы им, как собаки…
Какая разница , как было? Главное, что в ночь на   10 августа  1942
года   евреи совершили дерзкий побег из подземелья! Это неоспоримый факт! Из подвала рванулись к выходу
Маша и Девид   Синдеры, Израэль  Шифрон, Яков Лившиц. За ними Хаим Ицкович, Соня Протас, Бенджамин Геревиц,Мария  Гринвальд, Сарра  Ландер…Вначале они, потом другие, третьи. Даже те, кто не собирался
 
бежать, поддались   общему порыву.  Протискивались    через узенький проход, поднимались   со  ступеньки на  ступеньку  , прыгали  из окон и  выбегая  из замка  ,  скрывались  один за одним в темноте леса.
- Сейчас начнётся стрельба? Вот- вот. Кто же выпустит евреев живьём? - думает сапожник Гриша,   удивляясь, что   не  слышит выстрелов.
Старый    Янкель покачивая головой, медленно   укладывается   калачиком, дрожит от холода и от страха. Куда  ему убегать, да и   другим  старикам? А женщинам с маленькими   детьми?  В лес, болота- на съедение волкам? Сколько продержишься без еды и воды? Догонят, обязательно догонят!
- Нет!  Уже лучше  тут.  Лучше тут.
Только  Бог знал, что ждало  650  евреев, оставшихся в подвале? Что ждало   самого Освальда Руфайхона  и  самих  беглецов, но  он молчал…
Не прошло и полчаса, как  резкий  ветер снова ворвался в открытую дверь, но уже с лаем овчарок. На пороге появились     разъяренные  эсэсовцы:
- Ну,   жиды!   Теперь вам не жить!
…В комендатуре городка не могли   поверить  , что их   так легко провели!   Опасались: узнают    в Берлине, не поздоровится?    За одиночный побег наказывают, а тут- массовый: убежало почти 200 евреев!
Высокое начальство бушевало-     в погоню   бросили крупные силы.
-Привезти ко мне    организатора побега,- белый от злости начальник гестапо , - грозится    всех  расстрелять,- кто он?
Кто-то   из   узников   сообщает   про Освальда,  считая, что  этим самым спасёт евреев,  оставшихся в гетто.  Но их уже приговорили. Понимая это,
многие   перерезали себе  вены стеклом,  принимали отраву. Всех тех,   кто   не   успел  сам умереть, каратели  жестоко  избили и  расстреляли  в лесу.
Храбреца схватили, но из  тюрьмы  ему   помогли   бежать.  Бывают же   чудеса!      Его, гонимого   преследователями,  судьба защитила   во второй раз! Она была в виде … монашки, которая привела Освальда в монастырь.
В знак благодарности Освальд    принимает   христианство, становится  монахом- кармелитом, принимает   имя Даниэль и через годы   переезжает   в Израиль.
А что же с беглецами? Вначале о тех, кому не повезло.  Улыбается в усы
начальник полиции:
-Объявлю ,   что за каждого пойманного  дам  мешок муки, бульбы или дойную  корову  , землю будут  рыть носом, но найдут!
Хотя  уже есть     хорошая новость для областного начальства:




 


«Сторож лесничества  Миранка донес, что в … лесу скрывалась еврейская
«банда. Было послано 60 полицаев и   3 жандарма(!),-сообщает  он  в своём донесении .
И дальше, что наряд потребовал « от  евреев выходить без оружия, иначе будут брошены гранаты. Вышли трое  мужчин и две  женщины. Все они из
населения  г. Мир. После короткого допроса были расстреляны…».
Внизу дата: 15 ноября 1942 года.
Сторож лесничества  Миранка, по- видимому,   в тот день чувствовал  себя героем? Выследил и   раскрыл еврейскую  « банду»? Начальник полицейского участка чуть не пляшет от радости .
Но какая же это « банда», если как он  пишет , « оружия и боеприпасов  не найдено»?  Пятеро измождённых людей три месяца   прятались в лесной
пещере, возле волчьего логова .  Волки  беглецов пощадили -  двуногие звери  оказались беспощадными.
« После короткого допроса  они были расстреляны»,- дописывает  в конце донесения  полицейский начальник.
Геройская операция! Целый  отряд в  количестве 63 человека  бросили на  пять безоружных  евреев. А кто –то из стрелявших  с ними жил   рядом и даже был другом?
А что произошло с теми, кто убежал? В живых осталось   от тридцати до
сорока человек .  Остальные погибли в лесной чаще, утонули в болотах,
получили свинцовые пули. Немецкая жандармерия, полиция и мужики с
с вилами    шли  за беглецами   по пятам. До партизан   добрались   немногие,  но   их
расстреливали    без суда и следствия, считая немецкими шпионами.
В чём же партизаны отличались от полицейских, уничтоживших пять евреев из лесной пещеры?  Мало кто из бежавших из гетто выжил в лесу.
И то только потому, что  нашли    еврейский  партизанский  отряд  братьев Бельских, или какой-то другой отряд,  заражённый меньше  антисемитизмом.
…Я приехал  в городок Мир.   Здесь  меня  поразил не величественный
замок и   не  шикарный парк , а    озеро,    на берегу которого он  стоит.
- Не понимаю? - вопрошает мой попутчик,- я фотографирую-   у меня  обычный цвет озера , а на твоих фотографиях   красно- кровавый.
- А я понимаю!  Озеро    хочет мне

   рассказать    ещё одну  тайну . О Мирской трагедии  ещё   не всё известно…





Роза и Ганс
прочёл





… Два скелета любили друг друга. Сквозь дырчатую крышу барака   просвечивалось   серое небо,    молотили острые струи дождя ,  но скелеты   ничего  не замечали . Горячая искра, а затем  вспышка        желаний пронзившая  их,  заставило на какой-то миг позабыть обо всём на свете...
Они   еще не сняли     полосатые   робы,   но уже были на свободе.  В конце апреля   1945  года  в концлагерь  Дахау вошли американцы.    Узники не могли поверить:  неужели они    спасены от печей в крематории? Расстрелов, побоев?
- Как тебя зовут? – к истощенной  девушке , которая вышла из барака на солнышко,  обратился  молодой парень.
Роза-так   её звали, вздрогнула!
Два последних года она  была только      номером,     который  выжгли  на её руке.
По этому номеру   к ней      обращались на   перекличках,  во  время    лагерного   построения,  на работах.
И Роза   даже   забыла своё имя.  Назвала бы его кому- либо, сразу бы определили , что она... еврейка. Даже близкие подруги  не знали  её настоящего имени.
Когда попала в   концлагерь, староста женского  барака дала девушке старые шмотки:
- Быстрей  переодевайся, будешь полячкой  Терезой Вышинской.  В Кракове еврей- хирург
спас   мою умирающую дочь.  Я   готова    была  целовать  его руки и ноги.
- Не нужно,- отстранил он  тогда   меня. Лучше спаси мою дочь.
- Где?   И как я узнаю, кто она?
- Не нужно узнавать!   Любая   еврейская    девушка, попавшая в беду-  моя дочь! И   вот    я … увидела тебя среди вновь прибывших.
Так еврейка Роза  стала    полячкой   Терезой
Это спасло ей жизнь: не отправили,  как  других   евреев в   печь.
…Юноша смотрел на девушку, ожидая ответа.
А Тереза, то есть Роза,    медлила:  просто не знала, какое ей  сказать  имя?
Лагерное-  Тереза?    Или Роза, как назвала    мама?
Девушка увидела   облака , плывущие с востока над разрушенными воротами концлагеря,  зелёную   траву,  которая   пробивалась наружу через  бетонную площадку плаца и поняла: « Она будет жить»!
И осознав свое    спасение,    внезапно  бросилась    на шею   этого    веснушчатого  парня, которого   встретила случайно.
То ли    молодость   превзошла скромность, то ли избыток половых   гормонов , но  только подхватив Розу-  Терезу на руки, он   больше её не отпускал.  А она была согласна на всё…
 Два скелета любили друг друга, не понимая откуда взялись у них силы? Ещё пару дней тому назад они  с трудом передвигались,не хотели жить. И вдруг- захотели любить? Сквозь дырчатую крышу барака   просвечивалось   серое немецкое  небо,    молотили острые струи дождя ,  но молодые люди  ничего  не замечали . Горячая искра       пронзившая  их,     вспышка желаний, отодвинула  всё куда –то  далеко-  далеко.
… Когда Роза- Тереза, впервые почувствовала    себя   женщиной,   способной принимать и отдавать любовь, она  разрыдалась.  Вцепившись зубами в воротник совсем незнакомого ей парня, который стал   её   первым мужчиной,    не могла остановить  рыдания.
Она мечтала совсем о другой любви!
О  хупе  ,  под которой  станет  со своим избранникам по  еврейскому обычаю.   О микве ,     в которую войдет   перед свадьбой!
И вдруг   самое святое происходит   на крыше лагерного барака, на ворохе   старой соломы ?
- Ой, мамэле, мамэле! Ой, мамэле , мамэле ,-  начала заламывать пальцы    девушка.
- Я даже не знаю, как тебя зовут? Как твое имя? -   на чисто   немецком языке спросил  юноша,-  желая  её  успокоить.
- Ты не-мец?
- Немец .  Меня  посадили  в лагерь за помощь еврейской   семье   в Берлине.    Майн гот, я выжил!
- Как тебя зовут?
-  Ганс Вебер.
- А я Роза, - и добавила,-  я не полька, как   сказала   тебе  вначале.     Я …  еврейка!
И    зарыдала еще сильнее.
Даже, если    он не  фашист,  все равно немец!   Принадлежит к народу, который уничтожал её народ. Ей теперь  не будет  прощения ни на земле, ни на небесах.
- О,  Бог мой!   Что я наделала, что    наделала ? - хотела кричать на весь мир.
Ганс, словно   понимая   состояние   девушки ,    только  гладил по её плечам.
Вечерело, становилось зябко, потянуло   сыростью .   Роза не хотела    оставаться      одна после той душевной и физической близости, которая соединила    её с молодым немцем.  Спустились с чердака, направились к баракам, решив дальше   быть   вместе.
-Э-э,- оставь нам эту  жидовочку,  то ли её  узнал, то ли сказал случайно ,- крупный немец  в гражданской одежде. Возле него скалили зубы  еще двое  помельче. Роза сразу же догадалась, что это недобитое  отребье из  охраны концлагеря.
Кто-то    убежал, кого-то    растерзали сами заключенные, а эта  тройка  спаслась  . И   вот теперь   их ,   видимо,   потянуло  на приключение ?
Ганс  выступил   вперед, прикрывая  Розу своим телом:
- Оставьте её! Эта моя девушка,-  думал вначале      разойтись   по- мирному.
- Сам воспользовался? Теперь наша очередь,- в руке   крупного немца блеснул нож.
- Беги,-   Ганс толкнул Розу ,- я задержу!
-Помогите! Помогите!- голос девушки утонул в   лагерном сером   вечере.
Бежала к другим баракам и просила о помощи,  но никто к  неё не  поспешил
Подобрав какую-то железяку, Роза помчалась   обратно   , чтобы помочь  Гансу.
Но   весь в крови, он лежал без движения.
- А  в  начале  1946  года  родилась я-   дочь-  немца и еврейки,- рассказывает  Цыля   Вебер. Никто не любил ни меня, ни маму?  Одни нас    обзывали  жидовками , вторые – фашистками.
-  Маленькая ,  миловидная женщина  посмотрела  вдаль  печальными еврейскими  глазами.
- Я, конечно,  могла поменять  имя , фамилию, но тогда бы предала память матери и отца, которые дали  мне жизнь.
-  И вы   поменяли   страну ?
-  Да!  Чтобы всё  начать  сначала  ,   я  приехала  в Израиль?
-  Здесь легче?
- Легче! Новые люди, да и никому нет дела, кто я?  Здесь кого только нет.
- Мама! - в комнату заглянул высокий   белобрысый   юноша .
- Сын?
- Да! Это мой   сын! Ганс познакомься,-представила    мне  его  Цыля .
Мы подружились.
Цыля замуж так и не вышла: жила в Казахстане. « Русские»  немцы  не хотели  жениться на еврейке, а  русские и евреи – на немке,  так    её все  называли.
И тогда Цыля  усыновила мальчика ,привезла его   из  детского дома.
-Была случайность , или Бог  всё подстроил,  но это был немецкий ребенок и его  звали  тоже Ганс.
- Для меня   началась новая жизнь,-  говорит она,-  в этом  мальчике  словно совместилось два Ганса- прежний и сегодняшний- мой отец и мой сын!
Маленькая, темноволосая женщина и высокий юноша со светлыми волосами, провожали меня на лестничной площадке.
Мы стали друзьями :  мне   была   интересна  история этой женщины с еврейским именем и немецкой фамилией.
Проходили  годы.  Как-то мне позвонили.
-Я Ганс, Сын  Цыли.  Помните меня,- услышал по телефону взволнованный голос.
-Как мама?
- Мамы больше нет.    Она умерла.
В тот вечер мы долго сидели в опустевшей квартире.  Я, еврей ,  и молодой немец в форме солдата израильской армии.  Пили по - русски, не чокаясь.
На стене висел   рисунок:  двое молодых счастливых людей в полосатых робах на фоне лагерных бараков. А над ними - белые облака.
- Эту картину    я   нарисовал  по воспоминаниям своей мамы.  Она   с ней   никогда   не расставалась.
И снова  время   нас закрутило.
Через несколько лет   в   мой офис вошла молодая женщина.
- Я жена Ганса Вебера.  Помните, вы были на нашей свадьбе?
Я , конечно, помнил. Ибо со стороны жениха был только я, да несколько соседей. Зато было много   его  сослуживцев.
- А где  Ганс?
Поднесла платочек к глазам, показала   взглядом на небо.
Потом успокоившись, сообщила:
-   После службы в израильской армии, Ганс остался в части, был   офицером. Друзья  называли  его  бесшабашным  немцем.    Увидев, что террорист с ножом   бросается на  солдатку  из его роты, бросился вперед,       закрыл её  своим телом?
-  Точно также ,   как его  дедушка  в концлагере   защитил его бабушку Розу?..
А   по  комнате   носился  белобрысенький мальчонок-  сын бесшабашного немца.
- Има, има, ани роце глида. Има, има, ани роце глида(  Мама, мама. Я хочу мороженое)
- Сабра?( уроженец Израиля).
- Да! Он родился в Иерусалиме!
-Эйх корим леха?( как тебя зовут)?
- Ганс   Вебер ,- ответил   трехлетний карапуз.
Нервный комок сжал моё горло...

Резиновые сапожки

Прочёл
Янкель по мнению соседей был богачом: на самом въезде в местечко он поставил большой дом. В первой половине- прихожая, кухня. Во второй -зал,   спальни. Все сделано добротно, по- хозяйски. Янкель- человек с руками, кузнец еврейского колхоза. Он самый незаменимый в местечке: знает себе цену. Утром, как разгорячит горн, так до самого вечера пылает в нём пламя.
То бороны подправить, то плуги  закрепить  , то коней подковать.


 Стучит себе молотом по   наковальне и   напевает:
-И пашут евреи ,  и сеют,
Но никто     в это верит?
И так с утра до вечера: и   пашут, и сеют.  Но никто   в это не верит?
А сегодня  отпросился с работы пораньше: есть причина.
У старшенькой Рахели день рождения!
Знает, жена Соня приготовит праздничный ужин, обязательно испечёт пирог с яблоками.
Но  подарок дочери  нужно купить?
Какой? Туфли! Какая девушка  в 16 лет не мечтает о них?
Но куда в них выйти? От местечка до города непролазная грязь. Что толку  в этих туфлях? На полочке  держать , да пыль   с них вытирать.
- Купи  своей имениннице резиновые сапожки. В наш сельмаг сегодня привезли. Сам видел: глянцевые, внутри красная обшивка.  Королевские сапожки,- посоветовал Арон, его подручный.
- Не зря я тебя взял в  кузню.   Молодец!- похвалил его Янкель.
С новыми  сапожками   вошел дом. Сразу заметил, как у Рахельки от радости засветились глаза.
- Папа, это мне?
- Тебе, моя девочка ! Тебе!
- Мы тоже  хотим сапожки,- защебетали   восьмилетняя Сара и десятилетняя Хана.
- Вам  еще   рано! Походите пока в старой обуви. Не невесты, как Рахелька.
… А через полгода  началась война: Янкель ушел на  фронт. На Соню навалилась вся забота о дочерях.
На старшую дочь  Рахель  хищно посматривали местные лоботрясы.
- Скоро потрясём  вас за манатки,- злорадно улыбались они.
Соня  надеялась, что вернутся наши.  Ведь  газеты  так  трещали о неподимости и  несокрушимости  Красной  Армии.
В ноябре, когда первым ледком покрылись лужицы, в местечко въехало  несколько грузовых машин. Из легковушки вышел офицер- такой важный, в блестящих сапогах.
- Евреи, мы вас переселяем в другое место. Будете под защитой немецкой армии. Ни один  мужик  не сможет  теперь вас обидеть!
И ему можно верить  , если полицейские  сразу стали  пинками загонять людей к машинам?
. Рахель метнулась к матери, та оттолкнула  её в сторону:
-Беги! Спасайся!
-  Нет! Я не  оставлю тебя с детьми!
Машины заурчали моторами и поехали  к   платформе, к которой были подведены какие-то провода. Людей  стали  выбрачывать на землю..  Когда все собрались на платформе, офицер поднял руку вверх: дал команду включить ток высокого напряжения.
…Рахель лежала в яме  под  грудой неживых тел.
- Где мама, сестры?
Болело всё тело, разламывали  руки, ноги, кружилась голова.
Кое- как выползла из траншеи, поплелась в сторону леса.  Горло пересохло ,    рядом ни колодца,  ни речки- только поле, заросшее кукурузой.
Шла по нему сколько могла , раздвигая тяжелые стебли,  и  от бессилия  рухнула  на землю.
Очнулась от лёгкого прикосновения. Вздрогнула.  Возле неё стоял дедок- в лаптях, домотканой  одежде.
- Кастусь я ,  из суседней вески
А ты хто?
- Я, я,- и заплакала, не зная, что сказать? Правду? Отведет к немцам. Придумать что-  то?
- Девонька ты моя.  Ужо здагадауся.  Яурэйка?  Ведаю, што сення вас усих пабили токам на платформе. Так дешавей и кули не патрэбны. Як жа ты выратавалася?А-а, разумею,- скользнул взглядом   по   резиновым  сапогам девушки.
- Боты, гумавыя боты  цябе выратавали. Пойдем, пойдем  разам.
Рахели было уже все равно: только бы не оставаться одной  в этом сером поле.
Хутор, затерявшийся в лесной глуши в Западной Белоруссии,  стал местом спасения девушки. Немцы сюда заезжали не часто ,  соседи  наведывались редко. Рахель, которую    в семье стали  называть   Рая, никак не могла прийти в себя. Бредила в горячке, называла какие –то незнакомые имена, говорила на непонятном языке .
- Бедная!  Она посреди  дороги Не может расстаться с прежней жизнью  и в эту жизнь ей трудно  вернуться,- говорил дед Кастусь, давая девушке  настойки  из целебных трав.
Внимание  и забота  простых селян, молодой организм  стали  побеждать   душевный недуг.
Постепенно Рахель прихшла  в себя, стала своей в семье лесника. Когда закончилась война,  уехала в Польшу, а  оттуда – в  Израиль.
Все годы  думала о своих спасителях, мечтала вернуться, отблагодарить. Но  как-то не складывалось. Вначале нужно было устроить жизнь  на новой земле. Вышла замуж- растила детей. Появились внуки- ухаживала за ими. Но ближе к семидесяти годам почувствовала, что больше не может откладывать свою поездку .
- Я еду в Беларусь! Кто со мной?- вдруг объявила   в семье. Дети хорошо знали
историю спасения своей мамы, но о её желании услышали впервые.
Но ни сын Коби, названный в честь Кастуся –спасителя Рахели, ни дочери
Сара и Хана, названные в честь её   погибших сестер, не спешили ехать вместе с ней.
Они повели себя как-то странно, быстро перевели разговор на другую тему.
- Видно, не вовремя я,- подумала Рахель,- в Израиле такая жизнь неспокойная, а я  ещё   им её усложняю. Пусть благодарностью  спасителям будет моя память!
Жизнь побежала дальше, только заметила   мать, что дети стали чаще перезваниваться друг с  другом, интересоваться её состоянием здоровья.
- Да всё у меня нормально! Каждое утро- получасовая прогулка, три раза в неделю- бассейн.- Или
вы решили меня  запустить  в космос, как первую женщину- пенсионерку,- пошутила Рахель.
- Нет, мама, не в космос. Мы летим в Беларусь!
- Мы?
- Да! Мы все, поэтому и спрашиваем , как ты себя чувствуешь? Полёт не такой долгий, но всё-таки трёхчасовый, да и там будет немало поездок.
У Рахель перехватило дыхание. Вот почему дети в последнее время шушукались между собой, скрывая всё от неё?
- Когда летим?
-Через неделю!
Рахель, как только вышла из самолёта, натянула на ноги   старые резиновые сапожки и,   не обращая внимания ни на кого, пошлёпала по  лужицам.  Она вернулась? Словно и не уезжала? Или всё, что потом   произошло в её жизни был сон? Тогда она хочет быстрее вернуться в этот сон. Она не может и не хочет  больше оставаться  в  старых резиновых сапожках!
- Мама!  Мама!- подбежал к ней сын Коби,-  не волнуйся! Ты-  не одна!  Мы все с тобой! И сейчас  мы поедем к   Ганночке -дочери деда Кастуся. Помнишь, ты рассказывала нам, как   она тебя прятала  в погребе, когда на  хутор приезжали  гестаповцы?
- Как ты её нашёл?
- Ты забыла, что я работаю в Шабаке( служба  безопасности Израиля)?
Машина мчалась вглубь страны, оставляя позади лесные массивы, квадраты полей, оживляя в памяти Рахели  давно забытые картины.
 На крылечке красивого  дома , который утопал в вишнёвом саду, давно уже ждали гостей.  Старенькая, седая женщина, вытирая глаза    уголочком  простой косынки, бросилась к Рахели  навстречу.
-   Рая! Ты памятаешь мяне? Гэта  я, Ганночка, Ганночка.
-  О чём ты говоришь? Я  всю жизнь помню  тебя и твоего отца ! Все годы мечтала о встрече с вами!
Внуки  Лея, Бениамин, Ионатан, Карин с любопытством  смотрели на двух седых женщин, сжимающих друг друга в тёплых  объятиях .  Раньше они мало интересовались бабушкиной жизнью: своя переполняет через край! Служат в армии, учатся, находят новых друзей.  И вдруг ночной полёт, поездка через всю страну, встреча с незнакомыми людьми, которые оказываются давно знают их бабушку?
-Гости дорогие, просим к столу,- это распоряжается невестка Ганночки, красивая светловолосая беларуска Лина.
- А драники есть?- спрашивает Рахель.
- Есть! Есть всё, что ты любила. И драники, и белые грибы, и рыба, и даже лесные орехи.
Стол  накрыли щедро . Лина и её две дочери  Мария и Алёна- такие же красивые и нарядные,   выставляли и выставляли на него  новые блюда. Коби  с сёстрами тоже раскрыли чемоданы, выкладывая израильские  продукты,  а  Рахель стала  всех одаривать подарками.
За  общим  столом одной семьей сидели беларусы и израильтяне.
-Таим?( вкусно),- спросила Рахель, видя, как её внуки уплетают беларускую еду.
- Меод таим! ( очень)  Драники  бли милим( нет слов).
А Рахель,  помолодевшая и задорная, как девчонка носилась по избе , никак не могла успокоиться.
Она даже забыла  про свой  день рождения, который хотела встретить как-то особенно.  Ей  казалось, что он ещё не скоро: так закрутилась в последнее время.
Напомнил Коби:
- Нашей маме и бабушке  сегодня   семьдесят лет! Мы специально приехали  сюда все вместе, чтобы поздравить её  с этим юбилеем,- взял слово сын .- Я здесь уже не в первый раз. Приезжал, чтобы найти и отблагодарить ,   мама  твоих спасителей.  Не было бы тебя- не было бы и нас! Деду Кастусю поставили новый памятник. Для Ганночки мы  купили  этот дом, в котором она сегодня встретила тебя . А самый главный сюрприз  тебя, мама, ещё ждёт!
Утром  машины тронулись в путь.
Рахель   жадно всматривалась в окно , не зная  куда они едут?  И вдруг увидела  знакомую  вербу возле дороги, узнала крутой спуск?
- За ним будет ещё   поворот  , потом  старый бетонный завод, куда  нас привезли в сорок первом году?- застучало в висках,- неужели здесь это проклятое  место?- она так боялась его снова увидеть ,но   и  очень  хотела  в конце жизни  поклониться праху родных.
Белое облако поднимаясь  из – под земли, уходило вверх, трепетало, извивалось.
- Откуда здесь облако? Как оно может быть на земле? – ничего не понимала  Рахель.
Когда машины подъехали ближе, белое покрывало  взметнулось вверх   и открылась большая  бетонная  плита, « падающие» с неё   фигуры  людей и  ещё одна фигурка – «уходящая»  в поле в резиновых сапожках…

прочёл
Бедная Лиза?


Лиза домой не шла-  тяжело брела .  Безжалостное  солнце припекало в голову и  в спину.Было жарко даже в тени деревьев.  Зажало сердце.
-А-а, - махнула рукой,-умереть бы сейчас, чтобы   исчезла душевная боль. А с ней и стыд, ощущение ненужности.
Утро было таким радостным, светлым.
Как девчонка перескакивала со ступеньки на ступеньку. По улице бежала чуть ли  не  в
припрыжку.
- Сафта( бабушка) Лиза, ма кара им лах?( что с тобой)?- недоуменно посмотрел на неё  десятилетний внук  Наумчик.
- Ты  просил новый компьютер. Подожди чуток, куплю  его тебе,- обняла  своего рыжеволосика.- Сколько мне  надо?
Вчера сообщили, что должна  прийти на заседание комиссии по проверке  документов для  получения денег из Германии, как выжившей в Катастрофе. Старшие сестры  уже их  получили, а вот Лизе всё задерживали:  что то не хватало?
- Председатель комиссии,  отодвинула  папку с документами Лизы в стороны и  тихо сказала:
- Извините, но вам   отказано   в получении компенсации.
Лиза покраснела, словно совершила   какой-то нехороший поступок. Что-то похожее было  в голодном детстве, когда  взяла из гнезда куриное  яйцо  и выпив его , положила обратно.
-Девочка моя! Я тоже была такой же шалунишкой, когда от голода сводило живот.  Что взяла яйцо полбеды,   некрасиво, что хотела скрыть это от нас. Не  делай ничего  втайне от других- тогда краснеть  не придется ,- поучала ее мама.
Мама Лизу любила, как  и других  дочерей, но часто
смотрела на неё с непонятной жалостью.
Старшие сестрёнки только хихикали  в сторонке,  а Лиза им показывала язык: мол, я маленькая – мне  больше других положена материнская ласка?
Когда это было? Годы  пролетели одним днем ?А в начале девяностых годов всем кагалом  рванули в Израиль. Вначале в почёте были фронтовики: им и пенсии, и всякие материальные льготы. Когда  их почти уже не остались, вспомнили о детях Катастрофы. Они ведь тоже жертвы войны.
А Лиза, оказывается никакая не жертва? Кто же она?
Ноги домой не шли: села на скамейку под двумя пальмами. Безжалостное  солнце  сразу начало жалить.
Не замечало ни жару, ни время, пока не увидела  Наумчика.
- Сафта! Сафта, Эйфо  ат хаят ? Ани хикити лах( Бабушка! Бабушка! Где ты была? Я тебя ждал)
Прижала к себе мальчика, поцеловала в его вихрастую головку:
-Иди к маме, я скоро  приду.
А сама направилась к старшей сестре Маше.
- Помнишь,  как мама  на меня   смотрела с жалостью?  Словно, хотела что-то сказать, но не сказала. Ты скажи! Ска-жи,  и села со слезами на диван.
Маша  посмотрела куда-то в сторону и  тяжело вздохнув, подошла к Лизе, обняла её.
- Я дала маме слова, что расскажу тебе, когда  молчать уже будет  нельзя.Только ты меня  не перебивай.  Выслушай до конца!
…  Сонечка, молодая учительница  добралась до Оренбурга осенью сорок первого года. С одним  вещевым узлом  и двумя маленькими детьми.
- Счастливая я,- думала про себя, прижимая к груди  дочерей- Машу и Аню,
Даже не верила, что позади остались бомбежки,  товарные  вагоны, пересадки с поезда на поезд, бессонные ночи на каких-то вокзалах и  прямо в степи.
- Девоньки, теперь не пропадём,- говорила и  сама себе, и им.
С  узлом через спину  и  двумя  дочерьми   заявилась в областной отдел народного образования.
-  Я беженка,  работала в Беларуси учительницей. Готова уехать в самую дальнюю школу. Главное, чтобы был угол и кусок хлеба для  моих детей.
- Какая ты черноглазая ? -улыбнулся  хозяин кабинета.
- Еврейка я, но это же не причина, чтобы не взять на работу?
- Конечно, не причина! Обязательно, возьмём. Ибо   уверен, что не подведёшь. Кстати , меня зовут Михаил Израилевич. Я из Москвы, вот недавно принял отдел.
Сонечка подскочила к столу, прижала руки к груди: « Я  так рада, так рада!»
..Серафима Архиповна, стальным взглядом пробежала по новой учительнице.
- Будешь вести два класса- первый и третий. Я второй и четвёртый. Не вздумай на моё место, сразу предупреждаю. Я здесь заведующая!
-О чём вы говорите! Я и так благодарна вам за всё: встретили,  помогли с квартирой, покормили с дороги.
- Хватит, хватит, Это я так. К слову. Муж мой  на фронте, сын  тоже. Ляпнула по дурости. Мол, приехала на всё готовое.
- Какое готовое?  Мужа, как забрали перед войной, так и не знаю, где он. Отца и мать выбросило из вагона во время бомбёжки. Меня зацепило осколком, не знаю, как выкарабкалась?  Хорошо, что хоть добрые люди   помогли с детьми.
..Домик окнами выходил на реку Урал, громадные льдины  карабкаясь одна на одну, проплывали возле берега.
Соня встречала первую весну на новом месте. Было еще холодно, а голодно всегда.
- Учителька наша, кожа да кости,- судачили о ней бабы в селе, нужно как-то подкормить.
Вот и зачастили к ней соседки.
Кто  хлебным караваем, кто с ведром картошки…
Всё бы хорошо, только стала Соня замечать, что новый заведующий  школы  Антон Демидович , присланный на замену Серафимы  Архиповны ,   стал с ней грубо  заигрывать.
Дала  ему знать, что ей это неприятно.
- А твоё мнение меня совсем не интересует,- резко ответил он, закрывая  класс  на ключ.-
Кричи  не кричи- никто не услышит,- и  с силой навалился на неё.
...  Домой Соня не хотела идти, побежала с растрёпанными волосами к реке Урал, хотела броситься в её бурный поток, чтобы смыть с себя позор и грязь.
- Дочка , не дури,- остановил её  паромщик. У тебя дети. Всё перемелется- мука будет.
А потом родилась ты,-  Маша посмотрела на Лизу,- или мама не хотела делать аборт, или в селе не могла?  А до города было далеко .  Когда освободили Беларусь, мама с нами в из оренбургского  тыла вернулась  домой.  Отец остался в живых , тоже  вернулся . Понимал, что мама ни в чём не виновата, но долго не мог её простить. Позже и тебя   принял ,  полюбил, записал на свою фамилию. Когда мама умирала , говорила мне, что ей советовали записать  тебя на год   позже  , но она не соглашалась. Мол, девочке не зачем прибавлять возраст. Как будет- так будет.
И никто бы ничего не узнал, но ты подала документы в комиссию для получения компенсации из Германии, как выжившая в Катастрофе. Но отец не мог к нам приехать, ибо Беларусь была оккупирована...
- Вот почему мама  на меня смотрела с жалостью?
- Сестрёнка,- Маша обняла Лизу,- ты была и есть наша  любимая младшая сестра.
-Ваша бедная Лиза?
- Маша захохотала:
- Почему бедная? У тебя есть две сестры, дочь , внуки! А что  был другой
отец, так  мысленно его поблагодари :он дал тебе жизнь!
Кстати, я даю тебе идею. Напиши  письмо в Оренбургскую область.  Может , найдутся  твои братья и  сёстры  по отцу?
Они обнялись крепко- крепко, как в детстве.
-  Внуку я  всё равно куплю компьютер! Только  из пенсии, обещала ведь,- проговорила Лиза,- но  никому ничего не рассказывай. Пусть всё будет, как будет. Сколько уже нам осталось...
А  взаглядывала   полная луна. Видимо, она хотела что-то сказать?
 А вы как думаете?


читал


Синий номерок на руке


Н-о-о!- погонял коня дед  Иван. В овчинном тулупе ,  шапке- ушанке, вытирая нависшие сосульки на бороде, он хотел ехать быстрее. Но конь то ли от холода, то ли от усталости,  его  не слушал .
Было видно, что деда что-то гнетёт: он беспокойно оглядывался  назад, бросал взгляд на солому, раздвигал её в сторону, что-то в ней  рассматривал.
- Ить, мои пироги! Что я бабе скажу?- разговаривал сам с собой.
Утречком выехал в сторону города: хотел заехать на рынок, старые боты совсем сносились. Для обмена взял с собой ведро картошки. Но не доехал.  По дороге его
остановили « нарукавники». Так дед Иван называл полицейских, которые на рукава нацепили проклятые повязки.
- Дед, как ты проехал оцепление?  Теперь стой- ни туды , ни сюды,- иначе домой вообще не доедешь,-  толкнул его автоматом Кольян, самый непутёвый хлопец  из их деревни.
Пошёл служить к немцам , на людей не смотрит, рычит, как пёс. С дедом Иваном ещё обошёлся по- человечески. Помнит, видно, как его снял со льдины во время паводка.
-Лучше бы он , вражина   утоп тогда,- сколько раз уже говорил  про себя Иван.
Впереди показалась колонна, подгоняемая полицаями, овчарками. Теперь дед понял , почему его завернули, заставили освободить проезжую часть, спуститься в овраг.  Он слышал про расстрелы евреев, но никогда не думал, что станет свидетелем их отправки на казнь. Стараясь не смотреть вверх, не слышать крики людей, он обхватил голову руками, закрыл лицо.
- Нет этого! Нет! И ничего не было. Вот сейчас отдохну и поеду дальше. Дальше. Боты совсем разошлись - успокаивал сам себя.
Обернувшись назад, на ворохе соломы,  увидел какой-то сверток. Подумал, что кто-то из проходящих сбросил ему ненужную одежду или еще что-то?
Но когда открыл его, увидел маленького ребёнка, который безмятежно спал.
- Ить, мои пироги! ,-  дед сразу понял , что произошло? Одна из узниц перед расстрелом сбросила ему на повозку своего ребёнка. Мол, спаси, добрый человек!.
Гнал коня по зимней дороге. Боясь застудить дитя, переложил сверток за пазуху тулупа. Увидев  заиневшее  личико, стал отогревать его своим дыханием, растирать руками. Прижал к своему лицу и  вдруг почувствовал, как   дорог  ему этот найдёныш!
- Звери! Скоты! Нелюди,- стал кричать на весь заснеженный лес, удивляясь себе самому. Вчера ещё думал, что война его не коснётся? Немцы  говорят, что они  только против жидов и комиссаров. А он и не жид, и не комиссар. Обычный мужик. Далёкий от политики, Советы его не баловали:  год за годом подчистую выгребали зерно из  амбара. Считал,  что  так и должно быть: страна строится! Когда пришли  немцы  , считал ,  что хуже уже  не будет. Хотя ненавидел и их , и их наймитов.  Не мог же он им улыбаться, когда его сыны против этих супостатов воют. Но сам лично соблюдал , можно сказать , нейтралитет. Вы меня не троньте,  я вас не трону…
И вдруг это маленькое еврейское дитё в нём всю душу  перевернуло? И выхода нет! Почему , нет? Есть! Повернуть корня обратно и завезти  ребёнка   в комендатуру? Ещё наградят! Соль дадут,или даже корову? Напишут о его подвиге в местной  газетке? Только отправить невинное дитя на верную смерть- это  подвиг? Это по- христиански? Нет! И нет! Сам  Господь запрещает убийство? Даже если оно произойдёт  не моими руками? Но тогда я подвергаю опасности себя и  свою Евдокию?..
Конь, словно почувствовав сомнение деда Ивана, помчался  рысью в сторону села.
- Слава тебе, Господи,- перекрестился старик,- ты дал мне силу пересилить себя.
- Девочка!- воскликнула Евдокия , развернув свёрточек,- она же голодная и  холодная?
- Дед,- я буду её отогревать,- а ты бегом к  соседке Марии.
- Зачем к Марии? Она , как сорока ,  всему селу разнесёт?
-Пень ты старый! Соседка  родила недавно, попросим её  покормить девочку.
... Сбрасывая с себя фуфайку, Мария на ходу расстегнула кофточку и вывалила из отворота огромный шар.
- Дед, закрой зенки! Тебе другую цыцку( грудь ) дать ?- пробовала шутить и сразу же осеклась, увидев на ручке ребёнка вытатуированный синий   номерок.
-  Иван, ты  почему мне  не сказал сразу,  кто это? Я думала , у вашей сродственницы пропало молоко? А это же?..
- Богом тебя прошу, Марусенька! Век буду молиться за тебя и за  твоих детей. Забирай хату хоть сейчас, а я с бабкой перейду в старую избу, но не губи. Не доноси в полицию. Я вначале подумал сдать дитя в комендатуру -и никто  бы  не узнал. Но, что  скажу Богу, когда он призовёт? Что, Манька ты  скажешь, когда предстанешь перед  Господом?
Манька ничего не говорила, она оторопела и не знала, что вымолвить, только ртом глотала воздух.
А девочка пригревшись возле тёплой большой груди, ротиком сделала одно движение, второе, третье и положив на неё  изувеченную ручку , начала активно сосать, утоляя свой голод.
- Иване! Ну и разумная ( умная ) у тебя жидовочка! Сразу сообразила, что нужно делать. Она  те- перь тоже моя! Моя де-воч-ка! А что еврее-ечка,  никому не скажем. Правильно я мыслю,  деду? Пусть твоя бабка ухаживает за ней, а я буду заходить к вам в гости. Все же ходят, кто за солью, кто за спичками ?  Только больше ни-ко-му ни гу-гу? Ни гу- гу…
А кому говорить? Хата Ивана в лесной зоне. Дороги разбиты, можно сказать, что их и нет. Темнеет рано. Как только свечереет, Евдокия с Вольгой- так назвали  девочку- на печку. Своих внуков Бог пока не дал. Двоих сыновей забрали в армию ещё до войны- не успели завести свои семьи. Правда , у старшего была девушка- Зоя! Ну до того непутёвая, что сын Апанас не осмелился на ней жениться. Вчера как раз заявилась, глазами зыркнула по сторонам, заметила малышку, которая ковыляла по избе.
- А это откуда?
- Передали родственники из Минска. Голодуха там, а у нас  огород, всё своё, легче прокормить ребёнка.
- Да у вас отродясь  не было никого в Минске.
Племянник мой там жил и живёт. Давно ещё уехал на строительство тракторного. Вот и карточка ягоная со мной- на всякий случай дед Иван подготовил легенду для чужих. И не придраться: так было и в действительности.
Ничего не ответила непутёвая, но зачастила. Дед Иван пыхтит, Евдокия подбуркивает, но не могут же они ей прямо сказать, чтобы не приходила. Вдруг заподозрит что, будь она неладна?  Да и может склеется жизня  с Апанасом? Что тогда он  скажет, когда  узнаёт, что его дивчину выгнали из хаты?
Вольга привыкла к Зое- как та в дом- бежит навстречу, ручки протягивает. Клавдия обычно правую ребёнка плотно перевязывала, чтобы нельзя было на ней увидеть синий номерок. А на этот раз повязочка ослабла, сползла ниже и … открыла искалеченную клеймом ручку.
Увидев её, Зойка сразу же изменилась в лице, грубо оттолкнула от себя ребёнка.
- Жидовку прячете? Вон оно что? Выдумали какую-то околесицу? За дурочку меня принимаете? А я вас, хитроумных раскусила: сразу догадалась , что к чему. Но не было доказательств, поэтому и ходила…
У деда и на этот случай был приготовлен спасательный вариант. Зная каверзный характер Зойки, решил её уластить.
- Сядь на лавку( скамейка ). Обнял девушку за плечи,  точно как всегда делал  Апанас и начал разговор по душам:
- Ты  не чужая- своя! Думаешь немцы надолго? Придёт время- погоним мы их отсюда. Вернётся Апанас- поженитесь! Правда, Евдокия?  Мы ему  скажем, что  ты нас не выдала, помогала с девочкой Никого и ничего не боялась.   Уговорим его  уговорим! Уговорим.
Видя, что девушка колеблется, стал говорить резче:
- Допустим, ты побежишь в полицию- всё расскажешь. Нас расстреляют, ребёнка тоже. Тебе дадут щепотку соли за помощь немцам,  а придут  наши, куда ты побежишь? Нигде не спрячешься. Да и Апанас за нас тебя из-под земли достанет! Отомстит, как пить даст, отомстит!
- Хорошо,- Зойка разняла тонкие губы, никому не скажу, но у вас есть хорошая корова. Возьму её!
- Нет! Вскочила с лавки Евдокия,- ни за что! Я не оставлю внучку без молока.
- Уже внучку? Ну и дела,- нервно расхохоталась Зойка,- тогда заберу годовалого кабанчика. У вас второй подрастает.
- Забирай! И рот- на замок! Иначе тебе не жить! Вот этими руками,- Иван поднёс к её лицу свои огромные, как лопата, ладони, придушу…
- Деда  Иван! Мы же свои, почти родня? А кабанчика вы мне даёте в помощь, как своей будущей невестке? Так?
... До самого освобождения Беларуси   от фашистов Зойка больше не появлялась. А как только освободили Минск, прибежала вся такая нарядная, волосы в кудри завила.
- Жду Апанаса,- заявила с порога.- На  этот раз он будет мой! Никуда не денется,  а баба я горячая! У-х-х!- И повернувшись на каблуках добавила:
- И вы обещали за меня словечко замолвить. Не забыли?
- Згинь, нечистая сила! Каб  вочы мае цябе не бачыли,- Евдокия вылила ведро мутной воды в сторону Зойки.
В доме Ивана ждали сыновей, очень ждали. Подросшая за годы войны Вольга, каждый день бежала на луг, чтобы нарвать полевые цветы и поставить на подоконник .
-Для таты( для отца),-радостно говорила она Ивану и Евдокии. Та только вытирала слёзы краешком платочка и разводила руками.

Прошёл год, наступило новое лето. В доме всё также ждали сыновей, всё также Вольга  ставила  цветы на подоконник для таты.
- Сегодня самые прыгожыя( красивыя)!Помнишь, бабушка, мы их с тобой в палисаднике посадили?- Бросилась к ней на колени.
- Ты думаешь, если самые красивые, то твой татка придёт?
Девочка  кивнула  головой в знак согласия и вдруг стремглав побежала  к порогу, увидев в коридоре военного с чемоданом.
- Татка!-  бросилась к нему на шею.
Апанас только успел отставить в сторону костыль, ничего не понимая, прижимал  к себе девочку.
Так и вошёл в хату- одна рука на костыле, вторая, держит не отпускающую его Вольгу.
Родители бросились к нему,  царапая лица  о  жёсткую бороду сына.
Рядом с ним - таким большим, в офицерском кителе, они возились возле него, как маленькие дети. Обнимали сына, гладили, спрашивали , спрашивали. И  вначале даже не заметили за его  спиной черноглазую девушку с офицерскими погонами.
- Это Рита, моя жена. Вместе воевали,- представил её  своим родителям Апанас.
Сели быстренько за стол, Благо, ждали  с дня на день. Евдокия постаралась,  так постаралась! Апанас и Рита тоже опорожнили свои вещевые мешки, радуясь встрече.
Но больше всех радовалась  малышка. Она ни на минуту не отходила от Апанаса, не отпускала его руки от своей. И вдруг, её правая ручка оголилась, высветив на ней крохотный синий номерок.
Рита, которая с первой минуты не сводила глаз с малышки, следила за каждым её движением, за каждым словом, быстро подскочила к ней, поднесла к своим глазам её ручку с цифрами. Потом мгновенно  сбросила с себя гимнастёрку  и не обращая ни на кого  внимание  ,рядом с детской ручкой  положила свою- и тоже с синим номерком?
Посмотрела на Апанаса, деда Ивана, Евдокию и вздохнув словно перед прыжком, стала сверять цифры на двух руках.
-  В концлагере я попросила выжечь вначале татуировку  мне, потом дочери,  чтобы не слышать её крик  не видеть её  горящую ручку. У  неё должен быть номер на единицу больше, на единицу больше , на единицу больше...
И вдруг пронзительный крик вырвался из  женской  груди:
- Это моя дочь! Моя Ревекка! Прижав девочку к себе, вскочила с места, подбежала к деду Ивану.
Это вы?  Это вы спасли моего ребёнка?  Невероятно! Я об этом не могла даже мечтать, хотя думала, думала, думала каждую минуту. Когда узнала , что Апанас жил возле Минска , не отходила от его в госпитале.
- Рита- военный врач! Меня оперировала несколько раз, давала мне свою кровь. Если бы не она, меня бы уже не было на свете,- Апанас встал и подошёл к жене.
- Спасая Апанаса, я думала, а может в это время кто-то спасает мою девочку? Когда нашу колонну гнали на расстрел я перебросила  свёрток с Ревеккой в стоящую возле дороги телегу, а потом и убежала сама.
- Так это вы были?- начал соображать дед  Иван.
- В партизанском отряде вначале ко мне отнеслись с недоверием. Мол, шпионка, а побег подстроили. Из Москвы  распространили слухи по всем партизанским отрядам, что евреи немецкие шпионы.  Из одного ада мы попали в другой: евреев  в партизаны не брали, а если и брали , то молодых женщин часто для утех, парней и мужчин отправляли на разведку, с которой они не всегда  возвращались.
- Не может такого быть?- Евдокия даже привстала со скамейки.
- Всё не может быть, но бывает,- Апанас кивнул головой.
А Рита продолжала дальше:
Командир отряда был при смерти. – Я  сказала, что  врач- хирург  и попробую его спасти.  Пока делала операцию самодельным ножом, продезинфицировав его в самогонке, рядом  стоял комиссар с наганом. Он держал меня на прицеле.
- Смотри, шпионка! Загубишь командира- тебе не жить.
Видимо, Бог хотел мне помочь!  Может поэтому  операция  прошла успешно?
Оставили в отряде врачом . Мужа  расстреляли  в концлагере на моих глазах. О том, что дочь жива, даже не могла подумать. С Действующей Армией дошла до Берлина. На подступах к нему, в наш госпиталь привезли тяжелораненого  Апанаса. Типичный беларус, подумала я, увидев его. Чем –то он напомнил мне деда, на телегу которого  я перебросила свою дочь. И я спасала Апанаса , и молила Бога о спасении своей дочери. Вот! Теперь вы знаете всё,- закончила Рита.
- Да- а! История,- почесал голову дед.
- Век прожила и никогда бы не поверила, что такое случится,- добавила  Евдокия,
А малышка рассмешила всех:
- Деда! Баба! Вы  ничего не поняли? Это же моя мама! Моя мама! Моя! Моя!
Но,- подняла вверх пальчик,- почему вы мне ни разу  не сказали, что вместе с моим  таткай ( папа)   придёт и  моя  мама? …
Вы спросите ,  что было дальше?  Зачем подробности? Всё и так  сложилось
очень хорошо!




прочел
Дни короткие, ночи холодные…

- От чего зависит настроение человека?- сам у себя спрашивал Моше,-и сам себе отвечал,- от погоды, улыбки  моей Розочки и   от того  давали ли мне  спать  ночью мои  босяки,- бросил тёплый взгляд  на своих  сыновей, и, конечно   же,от соседей? Зашёл вчера Иване, принёс подшить валенки – настроение тут же поднялось!
Взял нитку потолще, иголку,  подошву из дермантина – и закипела  работа: Иголка бежит туда- сюда, сюда- туда. Разгораются дрова! Правда , Розочка ворчит: у добрых хозяев – дрова березовые, а у нас – одна осина.
- Терпи, Розочка, терпи! Вот заработаю побольше денег, тогда и на берёзовый возок хватит?
- И когда это будет?
- К весне!  Растают снега-  побежит вода.  Без сапог как?  Да никак! Всё местечко побежит к Моше? Нет, не всё!  Ещё из сёл побегут. Что будет делать, Розочка? Только денежки считать? Что будет делать Моше? Только песни напевать,- разговаривает он  сам с собой.
- А вот моя мама говорит, что сапожник Моше самое лучшее, что может делать- это детей клепать,-Роза  пригнулась возле грубки, положив  в неё ещё охапку дров.
А Моше продолжает: « Скажи, а что ещё делать? Дни у нас короткие, ночи холодные, но такие длинные?..

Курт и Рут

прочёл

Курт, восемнадцатилетний белобрысый солдат  Вермахта , дрожа  зубами от холода, проклинал и русскую зиму, и своего командира   ефрейтора   Дитмара , который поставил его часовым на подступах к селу.  Его взвод, вытянувшись длинной колонной, уже подходил к первым избам. Им сообщили, что здесь могут укрываться партизаны.
Курт ещё не участвовал в боевых операциях, да и вообще был против войны. Жил в небольшом прусском городке Фридланде, на берегу быстрой реки  Лава.  Любил бродить между старых крепостных стен, забираться на подряхлевшую от времени кирху  и   думать о будущем.
Друзья по школе скандировали патриотические песни, мечтали стать героями на полях сражений за Великую Германию, а Курт мечтал прожить в своём маленьком городке, растить детей вместе с Рут.    Но  ей об  этом  пока не говорил .  Не   легко  признаться в своих чувствах  первой красавице города!    Высокая, златокудрая,  глаза ,  как голубое  небо . Не заигрывала с солдатами из воинских частей , как её сверстницы- была скромной и тихой девушкой.
Провожая Курта на войну, сняла с себя крестик и повесила ему на шею. Остановила на пороге своей комнаты:
- Вернёшься потом. Я тебя буду очень ждать…
И вот сейчас, весь заледеневший,  он  наблюдал за дорогой к селу. А там уже слышались выстрелы, крики. У Курта своя задача: никого не впускать и никого не выпускать!
Вдруг он услышал быстрые шаги. Из лесной рощи по направлению к селу выскочила девушка с рыжими волосами.
-Откуда здесь Рут? –не понял Курт,- кто ей сообщил, что я замерзаю?
Опустил автомат, тем самым дал знак, что стрелять в неё он не собирается.
И в то же мгновение почувствовал сильный  удар в грудь : рядом разорвалась граната. Очнулся в госпитале.
Сквозь бинты на глазах увидел, что рядом с ним лежит мальчонка и его кровь
по трубочке перекачивается в его   правую руку.
Хотел пошевелить левой рукой- не слушается. Намеревался что-то сказать- язык не шевелится.
Снова впал в беспамятство. В себя пришёл только через несколько дней.
- Я видел сон, что от маленького мальчика мне перекачивали кровь. Этот сон мне  помог?-
спросил у врача.
- Кретин! Это был не сон! Разуй глаза и посмотри,- вскричал   на него  уставший военный хирург в окровавленном халате.
Только сейчас Курт увидел бледные, без кровинки детские лица и тельца. Они лежали рядами. Их тоненькие ручки были перепоясаны   какими –то  шлангами  и по них текла кровь  к рядом лежащим солдатам.
Курт оторопело схватил врача за рукав.
- Что это?
- Человеческий мусор! Унтерменшен!  Мы очищаем землю  от него  и возвращаем жизнь   солдатам рейха. А эти-, кивнул головой в сторону детей, пусть будут довольны, что мы им дали прожить ещё несколько дней.
- А потом?
- Выбросим  всех    в овраг,  и
привезём   новую партию из гетто.
- Вы должны быть беспощадными к варварам-  врагам Германии,- вспомнил Курт слова, с которыми его провожали на фронт.
В голове   Курта   всё  перемешалось :
- Варвары ,  стреляющие в германских солдат враги? Но не  они    пришли в наши города, а мы к ним пришли.  Еврейские дети- тоже  враги ? Какая от них опасность  рейху?
Что-то надломилось в душе.  Физически восстанавливался, но  душевное состояние ухудшалось.
Опасаясь, что Курт ещё перестреляет своих, его отправили в отпуск.
Кенигсберг встретил  без огней- сплошной темнотой,  туманом и сыростью. Дорога до Фридланда- узкая, с двух сторон обсаженная деревьями, на этот раз показалась длинней обычного.
Хотел  добраться быстрее   домой  , но везде стояли патрульные машины, проверяли документы на каждом шагу.
- И сюда война  добралась?   - Курт об  этом даже не мог  подумать.
В городке его встретили героем. Фронтовик, раненый в бою, награждённый  Железным крестом, повышен в звании!
Сразу же поспешил  к  Рут. Так мечтал   увидеть свою девушку,  обнять её.
Прикрывая рукой  большой живот ,  она  со слезами  рассказывала:
-  Ко мне  ворвался  фронтовик, отправленный на выздоровление,   и с  силой  порвал   на мне    одежду .
Я умоляла его  ,  кричала, что мой жених на фронте, а он орал, что каждый вояка имеет право на любую немецкую девушку  и , что задача девушек рожать, рожать и рожать арийцев…
Дома Курт напился, стучал кулаком по столу и рассказывал отцу, как подвешивают еврейских детей, чтобы из них стекала кровь до последней капли для немецких солдат.
-Отец не верил! Убеждал сына, что у  него   не всё в порядке с головой. Да, немецкие солдаты воюют, но они не варвары, как русские.
-  Не  верите ни одному моему слову?  Тогда объясните, почему , когда пока я был на фронте, у меня отняли Рут?  А вы где были?  Почему не защитили   мою девушку ?   Скажете, что  в Германии так  повсеместно? Что   Великому рейху нужны будущие солдаты?  Я  не хочу воевать за такой рейх    дальше.
На фронт Курта больше не взяли, в сорок шестом году вместе с другими немцами его выселили из Восточной Пруссии, которую заняли советские войска. Уезжал один, с родителями после того сложного разговора  потерял   все контакты. Они должны были донести на него , но  не смогли,  всё – таки , сын. Переехали жить к дочери в  Кенигсберг.  Там и погибли во время  бомбежки  весной сорок пятого. Рут  с ребенком  тоже  уехала .
Курт поселился в Дрездене, который был  разрушен  английской  авиацией. Разбирал завалы, восстанавливал   город. Став архитектором, планировал новые улицы. На одной из них построил свой дом- большой и светлый. Мечтал найти Рут- свою возлюбленную и   привести  её сюда.
В конце девяностых в Германию стали приезжать  советские евреи.  К ним  относился не   враждебно  ,как другие.  Наоборот, стремился как-то сблизиться, даже помочь в чём-то на первых порах. Почувствовал себя должником? Или в его немецкой крови  вдруг дала   о себе  знать  кровь еврейского мальчонки? Текла, текла по венам и вдруг начала бунтовать: « Верни долг! Верни…»!
Сидел вечерами на тихой улочке,  по которой прохаживались вновь прибывшие.  Русский язык не воспринимал, но вслушивался  в его, словно,  хотел для себя  открыть какую- то тайну?  Не понимал,
почему евреи  приезжают в Германию? Неужели не помнят,  как их уничтожали немцы?
Могли ведь уехать в Израиль,- рассуждал сам с собой,- и себе же отвечал: « Кому хочется ехать  в страну, где арабские теракты? Видимо думают, коль их  Германия пригласила, значит, гарантирует  безопасность»?
Поделиться  такими  размышлениями   с другими    не решался. И посоветоваться  было не с кем.  Сидел в свободное время  на скамейке и изучал  евреев, решивших   жить вместе с ним  в его  стране.
Из окон  местной синагоги разносилась молитва, напоминающая песню. Одни евреи, одевая  кипы возле калитки  , заходили в помещение, другие оставались на улице, разговаривая между собой.
Вдруг Курт увидел, как трое молодых парней, укрыв что-то под плащами, быстро направляются к синагоге. Скорее почувствовал, чем понял, что  сейчас может пролиться  еврейская кровь?  Вскочил со своей скамейки ,   громко закричал: « Юден! Ахтунг», « Юден, Ахтунг»,   желая привлечь внимание евреев.  Сам  же бросился наперерез молодчикам, которые  уже орали  « Аллах акбар», « Аллах акбар».
И… почувствовал удар и резкую боль в теле, как много лет тому назад в России.
Очнулся от разговора врачей в больничной палате. Осторожно открыл глаза, рядом  люди в белых халатах, начал вспоминать о происшедшем.
- Вы мужественный человек, герр Курт!
- Я был на фронте.
- Убивали евреев? Теперь решили искупить свою вину? -  прошамкал  мужчина, лежавший на соседней кровати .
- Что с людьми? Есть  погибшие?- Курт спросил у врача, не обращая внимание на ехидность соседа.
- Погибли муж и жена. Остался  десятилетний  ребенок, он в тяжелейшем  положении  .У него очень редкая группа крови. Если   срочно   не найдём донора,  мальчика   не спасти».
Доктор!  - неожиданно для себя   Курт  обратился к нему: « У меня  тоже редкая группа крови.  Может, она  подойдет?  Проверьте!
-  Вы   ранены   и  сами   потеряли   много крови.
- Понимаете,- Курт хотел рассказать, как в морозной Беларуси  ему переливали кровь еврейского мальчонки , что  он обязан вернуть свой  долг. Но спешно  поднялся  с кровати, показывая, что готов  сдавать кровь.
Сдерживая боль, Курт  смотрел, как его   кровь   поступает  к  раненому ребёнку.  Чёрные  волосы  мальчика  были раскиданы по подушке. На  лбу   выступали капельки пота пот, а щёчки  становились всё более розовыми…
Через несколько дней   опираясь на трость,  Курт зашёл в соседнюю палату, где лежал ребёнок,  оставшийся в живых   благодаря ему. Подружились,  незаметно  привязались друг к другу.  В день  выписки  Саши- так звали мальчика,  Курт приехал в  больницу, зная  что у ребёнка  после гибели родителей ,  в Германии никого не осталось.
- Дом у меня  большой , живу один. Не понравится- уйдёшь в любое время,-предложил  мальчику.
Курт  даже внешне помолодел, у него  появился смысл жизни:  так надоело  одиночество , а  позже усыновил  Алекса. Теперь жил только для него, радуясь успехам приёмного сына.
В еврейской общине  хорошо знали их историю и не удивлялись, что  на праздники и в  субботние вечера еврейский юноша приходит  вместе с пожилым немцем.
Алекс закончил школу, университет, как и Курт стал
архитектором, а после  его  ухода  на пенсию,  возглавил компанию приёмного отца.
Теперь Курт мечтал только об одном: дождаться внуков! Он так хотел услышать детский смех в своём доме. Всё чаще вспоминалась Рут с её золотыми прядями волос. Вечерами дремал в кресле , вспоминал прожитое и  ждал   сына.
Алекс  обычно приходит в семь вечера,  ставит машину ,  идет по дорожке через сад,  поднимается по ступенькам в дом  и всегда заходит к нему.
Сегодня Алекс пришёл не один. Рядом с ним  стояла
золотоволосая девушка с голубыми глазами по имени Рахель. Но она была так похожа на Рут…

прочёл
 

Государство Израиль   Звание   « Праведники  Мира» присвоило 700 белорусам!  Но в действительности , это количество значительно  выше. Когда друзья, односельчане, знакомые и  незнакомые люди  укрывали евреев с опасностью для себя и своих семей, они    совсем не  думали о каких-то наградах.  Да и некому было  их давать :  ещё   не было создано   еврейское государство. Многие  беларусы , достойные  этого звания ,  ушли из жизни во время войны и после неё.Их подвиг  оценивается с такой же  благодарностью!
Всех  Праведников  объединяет    человечность и    сострадание  к невинным жертвам. Женщины- беларуски   прятали своих еврейских  детей,  а если их находили ,шли  вместе с ними в расстрельный ров. Чужие люди удочеряли, усыновляли еврейских детей и защищали их, как родных. Если бы не  такая всенародная помощь, ни один бы  еврей не остался  в живых на оккупированной Белоруссии.
Но  были случаи ,  когда предавали самые близкие люди.  Об одном из них таких случаев  наш рассказ…
Божья кара
Лето сорок первого года тянулось мучительно долго. За день происходило столько событий, сколько их не было за последние годы. Жаркий   томительный июль перешёл в  страшный август.  И каждый
день  Рима , красивая молодая  еврейка  с надеждой смотрела на  своего мужа, прокурора города Николая Сидоровича.
- Когда мы уедем отсюда?- многие  евреи уже  уехали.
- Я не еврей!
- А я?
- Ты будешь  под моей защитой!
- А наша дочь?
-  Какая она еврейка? Я- её отец белорус. Это  все знают.
- Я слышала, что немцы убивают всех  евреев, независимо от того, кто  муж или жена…
- Хватить сеять панику! Иначе к тебе придут раньше из    НКВД.
-И ты меня посадишь,  как прокурор?
-   Долг  перед законом  у меня всегда на   первом месте.
- Даже , если придётся расплачиваться семьёй?
Николай Сидорович  ничего  жене не ответил, но красный , как индюк вышел из комнаты.
В душе он понимал, что она  права! Чтобы спасти её и дочь, нужно было   уехать ещё в начале июля,  как это сделали многие партийные и советские  работники. Но он привык всегда  вилять, выкручиваться, искать выгоду лично для себя!  Когда его отца,  обычного крестьянина  объявили кулаком,  отказался   от него. Написал  в газету  большую статью  с названием « Мне не нужен такой отец». Когда мать и
сестра, выброшенные на улицу   приехали  к нему  из села, выгнал  их на улицу. Все годы жил под маской
праведного   советского человека. Это помогло поступить на рабфак,  потом в юридический институт, получить  хорошую должность.  Правда,  у него  был один « изьян», как не раз  напоминали по пьянке:
женитьба на еврейке.  Не расскажешь же всем,  что  без Римы и сегодня он бы был неотёсанной
деревенщиной. Познакомился с ней, когда приехал в Минск. Учёба  на рабфаке не шла, отставал по всем предметам.  И когда встал вопрос об его исключении,на помощь пришла  Рима-лучшая студентка курса!
Ей  попросту стало жаль  этого провинциального  паренька, который уже собирал вещи. По доброте своей  души, подошла, успокоила – и стала помогать. Часами просиживала с  ним – объясняла, переписывала  его задания, вталкивала всё , что было можно в его голову. И Николай, который до этого вообще ничего не соображал, начал постепенно  улучшать свои оценки. Ни исключили!  Вот тогда он и понял, что умная, грамотная жена -это самый надёжный буксир для его  будущей  карьеры!
- Зачем  тебе эта еврейка?-- отговаривали  знакомые,- тебе мало  беларусок? Приходят каждую ночь?
... Стояла весна, цвела сирень, когда Николай предложил девушке выйти за него замуж.
-  Мы, деревенские-  люди закалённые! Со мной не пропадешь,- говорил он   Риме.
Крепкий, светловолосый парень   смотрелся  лучше  на фоне её знакомых  еврейских  очкариков.
Да они и не были такими напористыми, как Николай. Позже Рима , разгадав  двуличность мужа , жалела о  своём быстром решении. Но жизнь  продолжалась дальше: совместная учёба на рабфаке ,
позже – в юридическом  институте. Потом продвижение мужа по службе, назначение его прокурором,
переезд в другой город, рождение дочери- всё это  становилось первостепенным. А  всё другое  уходило на второй план. И раньше, и сейчас!
Сейчас её волнения и  тревоги тоже не первостепенные   для Николая.  Зато Рима чувствовала себя, как в трясине, которая  вот- вот затащит на дно. Немного успокаивалась, когда выходила на улицу. Видела,
что    тысячи евреев из других населённых пунктов, добравшись  в самый восточный городок  Беларуси , никуда дальше   не едут. Слышала, как одни говорили: нужно переждать, куда мчаться в белый свет?
Другие бойко заявляли, что Красную армию победить нельзя!  Третьи ничего  не говорили, а напоив лошадей, гнали их   к  поездам.  Когда  прошёл последний товарняк,  все не уехавшие осознали: они  в капкане. Но было уже поздно. А в средине августа  сорок   первого года неопределённость и ожидание
какого-то  чуда  закончилось :  в городок  вошли немцы. Чудо продолжалось ещё  целый год!  Ни полицейские, ни немецкие карательные отряды,  здесь  евреев не убивали. Хотя в соседних городках их  массовое  уничтожение уже начали   с осени сорок первого года.  Понимая, что каратели доберутся и до евреев  самого отдалённого  городка, более прозорливые перешли на территорию  соседней  России и
затерялись в брянских лесах.
Рима каждый день тоже  планировала уходить , но всякий раз муж её отговаривал, находя разные причины. То страшил    дождливой  осенью  и холодной  зимой , то тем, что немцы не предпринимают никаких карательных действий. А   в начале  сентября 1942 года , когда Рима стояла уже на пороге , не отдал  двухлетнюю дочь. Знал, что жена её  не оставит. Конечно, не оставила, только теснее прижала к себе дочурку.
И вот наступило четвёртое сентября.  Тихий городок разбудили, выстрелы,  крики, ругань, плач. Рима металась по дому, понимая, что теперь она  уже никуда не убежит…
Когда колонна евреев , шедшая по   их улице,  подошла к дому прокурора, Николай Сидорович , выбежал на улицу.  Не известно, что он  говорил полицейскому  ,  но судя по его обычной лексике, мог сказать следующее: « Я человек – законопослушный. Сообщаю: в  доме укрывается еврейка   с ребёнком».
Через пять минут  Риму с дочерью выбросили на улицу, втолкнули в колонну обречённых. Светлые волосы ребёнка,  как у русского папы спутались, она рыдала   вместе с мамой. Жена и дочь кричали,  поднимали руки, просили помощи у отца и мужа, но он  быстро ушёл и закрыв за собой дверь дома. Соседи- беларусы , не выдержав этого зрелища, ворвались в колонну, выхватили девочку и отнесли её к отцу.
-  Пусть хоть  она  останется в живых. Мы поможем тебе  её растить: она такая же  еврейка, как и беларуска. Она твоя родная дочь».
Леночка обнимая отца ,кричала:
- Иди за мамой! Иди за мамой!
Плакала, умоляла , целовала его  и всё кричала:
- Где мама?  Где моя мама ?
Но прокурор по фамилии  Махов   был непреклонен:
-  Власти запретили евреев. Для меня прежде всего закон, от кого бы он не исходил- от советской власти,  или от немецкой.
Не слушая крик дочери,  догнал колонну и бросил  её полицейскому в руки.
С белой повязкой на рукаве и   ,  он так и шёл  до  открытого рва.  Видимо, что-то  человеческое промелькнуло в сознании полицейского ,  или стало стыдно перед соседями, которые клеймили его вместе с отцом- предателём?
Что мог сделать- сделал! Не расстрелял крошку, а  сбросил её  живую в  ров… говорили  что там, где она лежала среди  трупов, только  слегка присыпали землёй .  Другие, что ночью  кто –то раскопал ров и  спас почти задохнувшегося  ребёнка. Третьи , что  возле прокурорского дома видели  тёмную   тень  и,  как взметнулось  огромное пламя.  Оно было таким  сильным , что н не выйти, тем более ,что дверь в дом завалили  снаружи. Из  соседей  на помощь   не пришёл: смерть подонка люди  восприняли, как Божью кару…






Брат и сестра: Мозырь  и Масада!

31 августа 1941 года около 40 евреев из города Мозырь подожгли дом, который  закрыли  изнутри. Они решили  лучше умереть свободными людьми, чем погибнуть от  рук врага, пройдя    унижения  и издевательства. Тем самым через 2000 лет  повторили   подвиг древних евреев Масады.
…  Саша Гофштейн    ещё раз  посмотрела на всех, кто пришли   и опустив руки на колени,  дожидались  своего последнего часа. Она посмотрела в глаза каждому, чтобы проститься, встретиться взглядом в взгляд. И молча спросить:
-  Согласны    принять  страшную  смерть? Это только в сказках живая вода  оживляет   мертвецов , а наши обугленные, чёрные тела через  какие-то минуты никто и не узнает. Вы готовы  сжечь  себя  и уйти из жизни?
…Всего  девять дней назад немецкие войска  вошли в Мозырь, а  кажется,  что  кошмар , который они  принесли  с собой, длится   десятки лет.  Он  начался  с физического и морального унижения  седобородых  евреев.  Ударами кованых сапог фашисты заставили старых  людей нести вёдра с
водой из реки   Припять  на  высокую гору. Знатоки Торы,умудрённые Вечными Книгами , они оказались бессильными перед жестокими   варварами -  и обессиленные падали  один за другим. А каратели стреляли , как в тире по лежащих на земле людей.
- Мы-  арийская раса и  выше всех! Немецких евреев отправили в концлагеря ,  польских- пачками пускали в расход! А  с беларускими - повеселимся, как  кошка с мышью,-  смеялись фашисты , издеваясь   над ними самыми изощрёнными способами.
-  Ещё не  подохли,как мухи? Тогда,  танцуйте, танцуйте !- выталкивали  на площадь  тех, кого не успели  расстреляли.
И снова  люди падали без изнеможения,  и снова по ним стреляли , как в тире…
Завтра новый вид издевательства? Это страшнее смерти в тысячи раз?
-Что делать,-думали евреи?- Бороться за жизнь? Но чем? Топорами и лопатами? Это не оружие
против врага. Да и кому выходить  с топорами? Женщинам, детям, старикам? Были  бы молодые! Но они на  фронте!
А Нисел Гутман  80 летний старец  - знаток еврейской истории,  рассказывал  о подвиге древних евреев :
-   После падения Иерусалима, ещё три года мужественные люди  удерживали крепость. И когда стало ясно , что завтра  в неё  ворвутся римляне,  мужчины вначале  убили своих жён и детей. Затем  по жребию определили   десятерых человек, которым предстояло заколоть остальных.  И каждый распластался на земле возле  мёртвых жён и детей, обхватив руками их тела. С  охотой подставив своё горло десятерым, исполнившим ужасную обязанность. Эти люди без содрогания пронзили  мечами всех, одного за другим.  Затем они бросили жребий между собой, чтобы тот, на кого укажет судьба, убил девятерых товарищей. Последний из 960 осаждённых поджёг крепость и покончил с собой.  Когда римляне поднялись на Масаду, они обнаружили груду убитых   и были поражены величием  духа и их презрением к смерти. И было это в  первый день праздника Пейсах в 73 -ом году до нашей эры».
Старый еврей говорил , а за окном бесновалась звериная стая. Её количество умножалось за счёт местных подонков.  И от неё защищали только  старые стены дома номер 19 по улице Пушкина. Птицами бы улететь  в форточку один за одним?   Только это не дано людям? Но люди могут  обрести крылья свободы и на них улететь в другой мир? Вместе со старыми стенами дома, который их будет защищать до последней минуты жизни и не даст погани надругаться над ними?
Что уже обсуждать? Решено! Поэтому и собрались  в доме Гофштейнов. Чтобы не было заметно, каждый купил  немного керосина, а когда слили его, получилось несколько больших бутылей. Дом  намеревались  облить бензином как для себя, не жалея. Чтобы он сразу  вспыхнул огромным костром. Кто возьмётся это сделать?  А что гадать? По примеру евреев Масады,  тоже проведём жребий. Кому он выпадет- тот и исполнитель!

…  Саша Гофштейн  ещё раз  посмотрела на всех, кто пришёл  и опустив руки на колени, дожидались своего последнего часа. Она посмотрела в глаза каждому, чтобы проститься, встретиться взглядом в взгляд. И молча спросить:
- Согласны  принять  страшную  смерть? Это только в сказках живая вода оживляет   мертвецов , а наши обугленные, чёрные тела через  какие-то минуты никто и не узнает. Всё решено? Тогда я скажу: И за вас, и за себя! Мы готовы!
…Саша- Сашенька- красавица, год  назад ещё была невестой, а сейчас уже молодая жена. Держит в руках бумажку. На ней  написано одно слово: « Исполнитель»!
-И зачем она по жребию попала  мне ?  Было бы легче , закрыв голову руками, закутаться в старое одеяло и  сгореть вместе с ним? Совсем недавно вошла   невесткой в этот большой дом!Ей было
всего  девятнадцать!  Так  хотела  любить и быть  любимой!  Так хотела  дождаться своего первенца, а потом второго, третьего  , четвёртого ребёнка. Еврейские мамы любят большие семьи. Так хотела, чтобы  дочери были высокими , с длинными волнистыми чёрными косами, с двумя ямочками на щеках, как у неё. А сыновья- высокими крепышами, как отец! Так многого  хотелось! Ничего  сверхъестественного - простого человеческого счастья: рожать  детей,  а потом приглашать  родных и  друзей на бар-мицву,  бат- мицву, провести свадебные торжества дочерей и сыновей! А затем пройти новый круг: от рождения внуков!
Господи! Как хочется жить! Ты понимаешь или нет, что  как хочется жить ! Неужели ты не видишь,   что сейчас я сожгу не только себя, но и своих  ещё не родившихся детей, внуков, правнуков? Господи! В чём они виноваты  перед тобой? В том, что именно ты создал нас всех  евреями? - Саша хотела кричать, но только беззвучно шевелила сухими губами.
Теперь, когда на краю жизни  высказала всё  Повелителю ,она  успокоилась  . Теперь  знает, что делать дальше?  Вместо  будущего первенца,  бережно  взяла   в руки   большую бутыль с керосином. Нужно её удержать, чтобы не упала из-за тяжести! Нужно взять ещё большой факел.И
дополнительно несколько бутылок  с бензином! Потом  быстро  облить со всех сторон дом,  поджечь факел  и бросить его на стену.  А затем  войти  в дом, запереть его изнутри  и сгореть вместе со всеми?
- Факел в одну руку, бутыли с бензином- во вторую. На- выход!- командует  сама себе.- Даже
трудно представить , как огонь  будет обжигать  тело? И меня сегодня уже  не будет? Никогда не будет?  Как  страшно! Невыносимо страшно!  Такая  смерть не будет  мгновенной ? Куда легче получить пулю ?  Но смерть  от пули придёт  только    после пыток, мучений . Не факт, что ещё и пуля  будет?..
- Иди, девочка! Иди,- Нисель  Гутман  взглядом показал  на дверь.
-Мужественный он  человек!  А Шлёмочка  Гофштейн? Самый маленький из  всех? Ему только   шесть лет! Мечтал быть путешественником? Открывать  новые страны? Может  быть бы и открыл, стал новым еврейским гением? Но сегодня у него последнее путешествие? Бедный, всё знает. Плачет и прижимается к маме,прячет свою головку у неё на груди. И она кивает головой: « Иди, Саша! Иди»!
Господи!  Они все кивают в знак  согласия  и  показывают взглядами, чтобы я  быстрее выходила на  улицу с керосином?.
Вам не страшно, мои дорогие Гутманы, Зарецкие, Гофманы, Домничи, Рогинские?
Если  мне выпал жребий  поджечь  дом, я      согласилась  бы    сгореть в этом пламени тысячу раз, чтобы  вас  спасти ?Только  и  это не поможет…

   …Саша выходит на  улицу, поджигает дом , заходит во внутрь и закрывает  за собой входную  дверь.  Евреи берут  в руки  святые книги и молятся. Дым быстро  заполняет помещение, начинает выедать глаза. Разгорается пламя,  его язычки смертоносными змейками вползают в дом, обвивают  волосы, лицо, руки…
- Ма-ма,- кричит шестилетний Шлёмочка.
- Господи,- как больно не выдерживает  Саша Гофштейн.
  О нестерпимой жары раздирают лица Эля , Фейга, Эеп, Хая , Роза Гофштейны, Эля, Малка Гофманы, Фаня Шехтман, Ицхак Фарбер, Гнейша Сандомирская, Соня Рагинская, Мовша Рабинович,  Нисель Гутман,  Исроэл Каган, Берка , Броха Зарецкие ..
 Раньше они  приходили друг к другу на свадьбы, а когда , кто умирал- на похороны тоже. Но разве могли представить, что придут  все вместе на  свои общие похороны? И вот пришли:   31 августа 1941 года…
 Под напором  пламя,  падают  стены, перегородки, балки и наконец, рухнула крыша.  Черные обгоревшие брёвна  похожи на обугленных людей, а люди на обгоревшие 
  брёвна. Местные жители были в изумлении от  самосожжения евреев, а немцы-  в ярости. Они не могли  даже представить, что евреи им бросят вызов .  Что предпочтут
 такую смерть расправе над ними. И фашисты стали жестоко  издеваться над стариками, женщинами , детьми: бросать их  живьём в ямы,  разбивать головы младенцев об деревья, топить в Припяти. Точное число уничтоженных  не известно, как и имена всех.  Только выжившие родственники, находившиеся в то время  на фронте или в глубине России, могут  об этом знать.  Но  примерные цифры  есть: каратели и их местные прихлебатели уничтожили в Мозыре около 4000 евреев.    Добровольную смерть выбрали в десять раз меньше? Нет! Значительно  больше! После поджога дома, многие  сами  себя умертвляли : травились, резали вены, бросались в реку. Но в  героической истории известны только имена  сгоревших

Власти    эту героическую историю  долго замалчивали.  И  во  время СССР,   и в  независимой Беларуси. Зато  вволю ходили шуточки о евреях, просидевших в войну, о  трусости  покорности  идущих на смерть. Что об этом говорить? Разве мы не знаем, какие   непроницаемые лица у чиновников? И если бы не Яков, внук героя Ниселя  Гутмана, мало  кто бы узнал о подвиге  мужественных людей?
Но и   Яков  ничего бы не сделал , если бы не развалился Советский Союз и он  не уехал  в Америку.  И продолжал бы жить в болоте лжи ,  духовно  умирать от бессилия что-то изменить! Хвала Богу! Пришёл Горбачёв! Яков Гутман, американский гражданин  вернулся в Мозырь , чтобы воздать дань Героям  и увековечить их память - из того же боевого племени ,что и  его дед! Дед не  побоялся шагнуть в пламя, а Яков  не побоялся  ворваться  в    кабинеты  самых высоких чиновников? Никто его не мог остановить!
Преодолев  огромное  сопротивление властей всей мастей,  Яков и его друзья всё таки    поставили  памятный мемориал на месте трагедии!  И написали  на нём :»Здесь вознеслись в небеса  души мозырьских евреев, погибших в самосожжении…».
Вот такая история произошла в Мозыре.   А в Ашдоде,  где также хотели поставить обелиск в их честь, она  к сожалению ,ещё далека до своего завершения. Партийные интересы некоторых израильских политиканов тормозят возведению  обелиска.  Только ведь и чиновники  не вечные на своих местах . Подождём…


















Пуля в висок
Прочел

Если русские воевали против русских, украинцы против украинцев, белорусы против белорусов и этот список можно продолжить, то  почему евреи  не могли  быть  против евреев? Могли! Только,  если все остальные на сторону врага переходили, из-за ненависти к советскому строю, за дом , корову или за  ведро зерна, то евреи, чтобы выжить за счёт своих соплеменников. Этому оправдания, конечно, нет,  но, так  было. Одни   еврейские полицейские несли вспомогательную
службу, другие прикрываясь ей,  помогали узникам  вырваться на свободу, третьи  были гестаповскими доносчиками. Но  сами никогда сами    не расстреливали. Но  однажды отряд еврейской полиции из Литвы  прибыл  на уничтожение  гетто в Беларусь.

Новость была необычная: набирают евреев в полицию!
-Ой, вэй! У немцев  не хватает литовцев, украинцев, беларусов, русских?
- Больше, чем достаточно…
- Тогда зачем  нас  втягивать   в свои преступления?
-  Видимо , немцы разыгрывают политическую карту?
-Чтобы сказать: сами евреи предавали  евреев?
-Думаете найдутся охотники  пойти в полицию?
- А что наши    евреи   все  ангелы?
- Не ангел! Некоторые из-за своей корысти готовы других   утопить в   ложке воды-
Вот такие разговоры   велись  в гетто  накануне  организации еврейской полиции.….
Первыми побежали  в неё записываться  хамоватые и  грубоватые. За ними – толстокожие  , с продажными рожами.

Одни думали, что немцы зачтут им  верную службу и не отправят со всеми в расстрельную колонну. Другие считали, что получив  какие-то облегчения, смогут организовать даже  свой  бизнес? Будут деньги- можно будет подкупить немцев – они тоже люди! А  третьи, возомнив о себе не весть что,  не могли смириться с тем,  что находятся вместе с какой-то мелкой шелупонью.
-И в беде люди разные! Одни подставляют друг другу плечо, другие затопчут, чтобы только выжить,- обсуждали интересантов старые евреи.
Немцы тоже обсуждали. Среди них были не только бывшие мясники и пивовары: психологи тоже были. Они были уверены, что будут желающие записываться в полицию. Не ошиблись! Желание жить заставляло  пойти служить!
Но в этот «  еврейский мусор», как назвал новых полицейских комендант лагеря Шульц, способен быть только  стаей, подвластной команде: « Фас»!
-А вот вожаком её должен стать совсем другой человек: фигура в гетто,- рассуждал про себя   Шульц и распорядился дать ему список самых именитых евреев, попавших в гетто.
Выбрал две    кандидатуры:   профессора  математики    Самуила  Раскина и  композитора  Абрама   Троцкого.
Внешне они  , мягкие, как воск. Чересчур интеллигентные люди, полная противоположность хамоватым  и грубоватым.
Шульц считал, что ими можно будет легко манипулировать, а потом пустить в расход вместе со всеми. Но до этого времени  они  будут помогать  ему  управлять   десятками тысяч евреев? Абрам   ни за что не соглашался.
Шульц дал ему  время до утра,   утром Абрам пришёл вместе с 70-летним отцом:
-    Расстреливайте ! Моя честь мне дороже жизни!
Самуил не отказался, за что  его возненавидели. В семье перестали разговаривать. В доме старший сын выцветшей занавеской отделил его от других  домочадцев. Для родных он умер,  друзья не смотрели в его сторону: презирали.  Еврейские  полицейские контролировали вход и выход через проволочные заграждения,  сопровождали людей на работу ,  но  сами в акциях пока не участвовали.
- Пришло время запятнать евреев их же   кровью, - принял решение Шульц, понимая, что  свои злодеяния потом  можно будет  списать на них.
Если его  идею поддержат-
тогда ему точно обеспечено повышение по службе? А может и больше : приглашение в Берлин, в  имперское министерство пропаганды Геббельса? И он оставит страну хмурых   хуторов ,этих литовцев, рьяно расстреливающих евреев?

Шульц уже представлял, как о нём заговорят  в рейхе ? Да что там Геббельс, сам Гитлер пригласит его для аудиенции?  Видел себя в генеральском мундире с красными лампасами, хозяином  большого кабинета на главной улице Берлина. Обдумывая предстоящую акцию, пригласил операторов фронтовой киносъемки, известных
германских  журналистов. Оставалось только её   блестяще провести! Вызвал Самуила, начальника  еврейской полиции, предложил ему  поднять    тост за Великую Германию. На что тот  ответил, что  в Великой Германии  для евреев места нет.
- Правильно, нет! Для всех евреев, а для известного профессора есть! Мы  не расстреляем ни тебя, ни твою семью, отправим в Швейцарию, где ты   будешь  жить на своей вилле по новым документам.
-Что я должен сделать для этого?
- Расстрелять 1500 евреев!
- Я?
- Ты  вместе  со своими полицейскими.
-Нет! Меня и так  в гетто  все презирают.
Шульц не ожидал такой категоричности. Самуил всегда такой тихий, никогда не роптал и вдруг отказывается выполнять приказ его, коменданта лагеря?
Вначале Шульц хотел  пристрелить его прямо в кабинете, потом повесить на площади на виду у всех, как кремлевского шпиона. Но тогда его план с самого начала обречен на неудачу?
-Можно поручить расстрел еврейским полицейским и  без начальника полиции? Расстреляют, как миленькие! Но если это произойдёт  под  руководством  известного математика, профессора, то  будет совсем другая реакция?-спорил он сам с собой.
А Самуил в своём математической голове решал ребусы:

-  Если мы откажемся,  расстреляют другие, как было  уже много  раз. Но если Шульцу важно, чтобы это сделал мой   отряд,  буду  торговаться   с ним за жизнь  каждого еврея.

- За одного расстрелянного  - троих живых? Пойдёт?
Шульц не спорил: какая разница, когда умрут евреи, до или позже? Главное: донести его  идею для  Берлина!

…В гетто, куда приехал Самуил со своей командой, никогда не видели еврейских полицейских. Тем более , здесь  не догадывались с какой целью они прибыли в маленький городок с гестаповцами  и кинооператорами .Но сразу стало ясно, когда отдали команду: старикам и больным оставаться на месте,
женщинам с детьми и подросткам отойти вправо. Узники закричали, вцепились друг в друга, не хотели расставаться.

И тогда начальник еврейской полиции   обратился к ним на идиш:
- Старые и больные ? Вы не выживете  в гетто.  Вам это понятно?  Но вы  можете спасти своих детей. Так спасите!
В обмен на расстрел триста  старых и больных , я вымолил у немцев  жизнь для  1200 женщин ,  детей и подростков
- Что же вы ждёте?Кто на расстрел- остаётся на месте, все другие  срочно уходите   из гетто. Убегайте, может кто-то спасётся?..

…Немцы ухмылялись, не понимая, почему нужно открывать для евреев   ворота гетто?  Шульц наблюдал стороны за действиями операторов, стараясь сам попасть в хронику,  а  сподручные Самуила окружив группу отобранных на смерть и  повели   их ко рву. Они шли медленно, растянувшись огромной колонной . Узники не торопились, понимая, что за  время экзекуции,   их дети и внуки должны убежать,  как можно дальше. Понимали это и еврейские полицейские. Они тоже не спешили, открыв для себя, что скоро их точно также поведут литовцы .
…Вскоре всё было кончено. Триста первым евреем  расстреляным был  Самуил: он сам себе  пустил пулю в висок....



« Иуда продажная…»
- Лес не ровный –и
 люди не ровные
 








Аленушка
- дюймовочка





Трёхлетняя  девочка открыла глаза: темно. Хотела  разогнуть  и выпрямить ножки:  они уперлись в твёрдую  стенку.  Попыталась  повернуться на правый  бок : не смогла - очень  узко.   Хотела сказать, что душно и хочет  водички -  вспомнила: ей сказали лежать тихо.
Много раз говорили, просили.  И она запомнила  :   Была послушной девочкой! В своей двухлетней жизни

сначала  ползала, потом  мама  папа  водили её за ручку. Только пошла   сама    и научилась  бегать по дому, как пришли злые дяди и выгнали  всех  из дома. Перегнали в холодный барак,  вокруг его  повесили колючую проволоку. Дети плакали-  их   куда-то отвезли. После этого рыдали взрослые тёти, мамы и бабушки маленьких детей.
А девочку не увезли: мама успела  поднять половицу, положить её вниз, закрыть половицу  и  поставить наверх старый стол . После того , как  спрятала в первый раз, делала так всегда , когда   выгоняли  на работу  вместе с другими женщинами из гетто.
Девочка, завёрнутая в старую тряпицу ,   долго   лежала на земляном полу, пока мама не возвращалась в барак.  Тогда она   быстренько её  вытаскивала , согревала своим телом, давала  сухарик с водичкой и крепко обняв , укладывала  с собой до утра.   А утром вновь  поднимала половицу и укладывала  на твёрдую и холодную землю в ту же тряпицу.
А в один из дней завернула девочку в какой-то сверток  и  приложила палец к губам, мол , молчи.
Девочка   понимала не всё, но этот знак поняла хорошо: нельзя открывать ротик!  Она его закрыла и дышала
через носик, а   мама вместе с ней стала в рабочую колонну.  До этого всю ночь плакала, целовала    девочку и  тихо   говорила  Фане- своей двоюродной сестре:
-  На   железнодорожном мосту  меня будет ждать бывшая соседка. Там  очень   узко, колонна всегда идёт   медленно. Самое удобное  место   передать ей ребёнка. Господи! Как я   хочу  это сделать , чтобы моя доченька  не погибла в гетто!

Девочка закрыла глаза и молчала, как всегда, только беззвучно открывала ротик. Ей не хватало воздуха. Но привыкла терпеть- другой жизни не знала. Мама  погладив её по личику, словно прощаясь навсегда и  сделала быстрое  движение рукой.  В тот миг девочка   почувствовала, что летит…
Она  не знала, что мама подойдя к краю колонны, успела передать её   в руки своей бывшей соседке.   А та , прижав к свой груди ребёнка,  побежала  всё быстрее и быстрее…

Девочка  это  помнит потому, что действительно помнит  или  потому , что  ей об этом   много раз рассказывали?    А может ,  и не рассказывали: лежит  сама себе в темноте и  будто всё  видит  наяву?   За два года прожила целых двадцать лет?
Просунула пальчики   через тряпьё: это так  зовёт чужую тётю. У неё тёплые руки и морщинки на лице.  Когда  девочку  принесли  с улицы, она  посмотрела на неё, сказала : «  Как  похожа на свою маму Соню Рабинович »!
Она не  знала , что эта тётя раньше жила по соседству с её мамой, папой и всей их  семьёй.  Когда пришли немцы,  всех евреев отправили в гетто , а  тётю с детьми    выбросили  на улицу: идите,  куда хотите. Узнав , что  в гетто в первую очередь убивают маленьких детей, предложила своим : « Давайте спасём Эллочку Рабинович».
Бесстрашная Женя- старшая дочь   - взяла на себя  первый   этап  её спасения.
И вот худенькая, как пёрышка, совсем невесомая, освобождённая из свёртка, девочка  жадно глотает воду. Вода разливается по лицу, течёт  на подбородочек,  на узенькую, как у маленькой птички шейку, на тоненькие ручки. Она  пьёт, а большие чёрные глазки   настороженно смотрят на незнакомых ей людей, по сторонам. Она не может понять , почему нет мамы, тёти Фани!
- Пей, моя  рыбка ! Пей ,-  обнимает её чужая  тётя и говорит : « Закройте дверь в доме  ещё на один засов».
Девочка  долго не может  уснуть без мамы.
Тогда к себе  её берёт  тётя с морщинками на лице и убаюкивает  девочку:
- Спи ,  Эллочка! Спи!

- Кстати,- обращается к своим,- давайте  её   будем называть по другому:   Я – Алена, она -  « Аленушка»,  как будто говорим про меня ? Имя « Эллочка» вызывает подозрение.
- Мама,- а если кто зайдёт,- куда мы  её спрячем? - спрашивает  дочь.
-   В  печке   я убрала  духовку. Теперь там есть место для тайника,.
- И  наша  девочка-  Дюймовочка  туда быстро заползёт?
- Утром начнём тренироваться.

Рядом с печкой Алена поставила кастрюли, грязные чугуны, чтобы они отвлекали внимание.
Взяла девочку,   поднесла  её к печи и   сказала: « Аленушка, быстро ползи, подбери под себя  ножки ,   сиди  и молчи».
Девочка понимала , если её спрятали, она должна сидеть тихо и молчать. К этому  уже раньше  привыкла.
… Проходили дни,  недели.   Аленушка- Дюймовочка, как звали её в семье,  быстро сообразила, что как только услышит стук в дверь , нужно бежать и прятаться.
А в то утро  Алена Петровна завозилась по хозяйству и не  сразу услышала, как кто-то  без шума  пытается открыть  входную  дверь.   Когда увидела испуганные глаза  ребёнка и,  как она сама пытается спрятаться в тайнике, быстро ей помогла. Закрыла печь на заслонку, заставила её двумя чугунами и вышла в коридор.

Вошёл сосед: поселился недавно в  бывшем  добротном еврейском доме. Алёна понимала, что немцы такие дома зря не дают.
А он , как гончий пёс,  стал ко всему присматриваться .  Немцы искали девочку, которую вынесли из гетто: увидев, что грубые обыски не помогают, решили разослать  своих соглядатаев по городу. Может, они  быстрее  вынюхают?
Аленушка  слышала   громкий стук  сапог, голос незнакомого дяди, который всё ходил и ходил. Она закрыла ротик, ручками обхватила ушки и лежала, затаив дыхание.
Чужой дядя сел на стул и зло посмотрел : « Ну? Сами скажете или я вам всё скажу»?
Такой  у него   был метод:   посеять страх у людей, мол , я уже всё знаю сам…
- Коля,- вынеси на улицу ведро,- попросила мама шестилетнего сына, - боясь,   что он вдруг сболтнёт  что- то лишнее.
Следом   за ним выпорхнул на улицу сосед:  его лицо подобрело, хитрые глазёнки прищурились:
-  Возьми конфетку,- даёт  её малышу, глаза которого от невиданного богатства жадно заблестели.
- А ещё хочешь?
-Да!

-  Скажи, а  мама хорошо спрятала девочку? Её найдут?
- Нет, не найдут.
От радости   нелюдь дал мальчику конфету, потом вторую, третью…
- А где, где она?
Николай был хоть мал, да удал!  Хорошо  понимал:    о девочке никому ни слова! Иначе всем – расстрел! В войну дети рано стали  взрослыми. Чувствуя ,  что за конфеты  слишком заигрался,  показал  на пробегающую недалеко  соседскую девочку:  « Да вот она, побежала…».


Алёнушка – Дюймовочка   открыла  глаза: темно. Хотела   разогнуть  и выпрямить ножки: они  уперлись в твёрдую  стенку.  Попыталась   повернуться на правый    бок : очень  узко.    Хотела сказать, что душно и  хочет  водички -   вспомнила:  ей сказали лежать тихо.
Много раз ей об этом    говорили. И она запомнила!
В свои неполные три года  многое понимала, прожила будто тридцать лет?
Только не  понимала ,почему   так холодно? Откуда этот незнакомый шум? И она будто не в  тайнике в печке, где хоть душно, но тепло.

Аленочка- Дюймовочка  не знала ,  что её ,  спрятанную в соломе  перевозят в лес.  Тётя Алена попросила об этом связного партизанского отряда,  почувствовав , что дальше держать в доме еврейского ребенка опасно для

всех.   Возница торопит   уставшего коня.  Снег засыпает   дорогу , Аленушка совсем замерзла, иней покрыл
её бровки, щёчки. И  видит сон, что она на руках у   своей самой красивой и милой  мамы !  Мама её целует, разогревает своим телом, как в гетто.
Но это был не сон. Соня Гуревич, партизанский доктор  с трудом  добравшись до отряда, даже не догадывалась, что увидит свою дочь. Но когда услышала , что спрятанную в соломе на санях  привезли из Минска маленькую девочку, бросилась к ней. И  материнское сердце её не обмануло...










прочел




Фрума и Груня


Фрума и Груня  подружились жили рядышком - на одной улице. Между их домами росла  большая ветвистая берёза. Весной  отец Груни Николай , привязывал к ней  бачок для сока с правой стороны, а отец Фрумы, Гиршеле- с  левой. В  тёплые дни  выходили  в беседку. Ставили на стол берёзовый сок- это для  Фрумы и Груни, а для себя- выносили что-то покрепче. Женщины- Роза и Маша не скупились на закуску.  Выпив хорошенько, Гиршеле, опускал голову на белое плечо Розы и напевал:
- Ба мир бисту шейн .
Ба  мир хосту хэйн.
Бист эйнэ ба мир оф дер вэлт.

(Ты для меня – самая красивая .
Ты для меня -самая привлекательная.
Ты для меня- краше всех на свете)

А  Николай , обняв Машу, басил:
- Ямщик, не гони лошадей!
Мне некуда больше спешить.
Мне некого больше любить,
Ямщик, не гони лошадей!
Фрума с Груней  играли в  тряпочные куклы и мечтали о том времени ,  когда  люди будут у них  покупать куклы. Потому, что они   будут  не тряпочными , как сейчас, а смогут  даже разговаривать…  И  даже  петь, и  плясать.
- Загадай желание!- приказала Фрума.
- Загадала?
- Какое?
- Хочу магазин кукол  в самом большом городе !
- Пусть  оно исполнится!- встала в театральную  позу  Фрума.

…Время между тем шло.   Стал курсантом военного училища  Арон-  сын Гиршеле и Розы. Фрума  уехала в столицу, чтобы учиться в  институте иностранных языков , а  Груня осталась в городке, ей больше нравилось работать  в швейной мастерской.  Жизнь текла- у одних полноводной рекой, у других- журчащим ручейком, а у третьих-с незаметными изменениями.
Вот такая жизнь , как  третьих  , была у Груни. Казалось, что самое веселое время позади, когда встречались все в беседке? Особенно нравилось Груне, когда  соседи угощали их в Пэйсах   фаршированной рыбой и  мацой.
Маша приносила горлач молока.  Разливали его в чашки, добавляли в него хрустящие кусочки мацы- и какое
это было  объедение! Когда приходила православная пасха,  Груня с мамой  отваривали яйца в луковой шелухе.
В печи выпекали куличи и  приглашали  к себе соседей.  Взрослые вели житейские разговоры, а детишки  брали красные  яйца и били их одно об другое, проверяя, какое крепче? Однажды Арон схитрил: сделал яйцо из дерева
выкрасил его в красный цвет и был уверен, что никто об этом  не догадается?  Разбил все яйца, которые были на столе.  Но Николай сразу раскрыл секрет Арона.
- Как вы узнали?
- Сам был  таким шалуном!
- Да, весёлое было время,-  вспоминает  о нём   Груня. Особенно втайне грустит по Арону. Он ей  давно
нравился: высокий,  сильный! Лицо-  оливкового цвета, чёрные глаза, широкие брови. Свою девичью тайну Груня не доверила даже  Фруме, держала  её в себе. Понимала: жизнь всё расставит на свои места. И расставила!
Но совсем не так, как предполагала девушка.  В  городок  врывалась война.  Евреи, узнав  о зверствах немцев, уезжали, а  Гиршеле и Роза всё ждали дочь.
-  А вдруг она не смогла добраться домой и  уехала в тыл  из Минска ? Уезжайте без неё, вам опасно здесь осьаваться.  Сегодня через нашу станцию проходит  последний поезд,  - торопит Николай, работающий на железной дороге.

А через неделю  в городок  пришла Фрума. Босая, в разорванном  платье, голодная и измученная.  Куда она могла пойти, увидев  свой дом, заколоченный досками ? Конечно, к соседям.
Маша, Николай и особенно Груня были ей рады: накормили, переодели и уложили отдыхать. А сами стали  совещаться , что делать?
- Это хорошо, что она  заявилась ночью  и её  не видели соседи. Немцев ещё нет, но уже ходят  подозрительные типы  и  записывают оставшихся евреев.  Фруме нужно подготовить надёжное убежище. Где?- Николай посмотрел на женщин.
- В чуланчике,- предложила Маша.
-Там можно  сделать потайную комнатку,- предложила  Груня.
Наступили страшные времена: расстреливали  евреев. Местные полицаи, зная о дружбе семьи  Груни с  соседями,  смотрели на них с подозрением. Открыто  говорили:
- Вздёрнем на виселице, если  узнаем  , что скрываете  кого-то из них.
Николай и Маша старались меньше   быть в городе. Груня ходила  в фуфайке  и в резиновых сапогах, чтобы не привлекать внимание немцев и полицаев, охочих до  молодых девушек.
Однажды   к ним заявился Кондратий, бывший одноклассник Груни и Фрумы. Отставил в сторонку своё ружье, снял с рукава полицейскую повязку и сказал:
Я знаю, что Фрума у вас!  Я видел  её в тот вечер, когда она пришла.  Но вы  меня не бойтесь. Фрума -моя школьная любовь!
- Да померещилось тебе! Не мог ты её видеть,- вскочила со стула Груня.
- Сядь! Давайте лучше вместе подумаем, как её спасти,- предложил  Кондратий.
- Я думаю ему можно верить!  И дед его,  и отец – хорошие люди,- заметил Николай.
- Чего же тогда он  попёрся в полицию?- бросилась в атаку Груня.
Кондратий не обращая внимание на неё , сказал:
- В комендатуре готовятся списки для отправки в Германию.  Можно туда  записать Груню. Но по её документам поедет Фрума. А  сама Груня незаметно покинет город, уедет куда-то подальше. Другого выхода нет!
Вначале  предложение Кондратия все  приняли в штыки,  но потом Маша трезво рассудила, что Германия-это самое безопасное место для Фрумы.  Там  легче затеряться   среди незнакомых.
- А если кто-то узнает? - встревожилась Маша.
- Кто-то может выведать и здесь,- отрезал Николай.
…К отъезду в Германию Фруму готовили всей семьёй. Маша сшила ей  сумку и приготовила продукты на дорогу,  Николай дал молитвенник . Груня сняла с себя крестик и повесила  его на шею подруге.
В детстве Фрума  любила  переодеваться ,  чтобы быть похожей на Груню. Сейчас это помогло!
Сделала короткую  прическу, как у неё, обрезав длинные косы. Повязала точно также платок.  Одела её одежду- платье, фуфайку, резиновые сапоги. И попрощавшись со всеми , вышла из  дома, а Груня зашла в
чуланчик , где раньше находилась её подруга.
…Прошли годы, давно закончилась война. Вернулся в городок Арон с капитанскими погонами. Дома нет, родители погибли при бомбежке по дороге в тыл. Куда пойти фронтовику? Конечно, же к соседям.
Увидел, что рады ему , как  родному. Особенно Груня.
- Кроме  тебя ,   у меня никого нет! Хочу быть только с тобой,- признался ей  в любви  Арон.
Не  верит девушка своему счастью: не зря   мечтала об Ароне?  Когда родилась   дочь, назвала её   Фрумой.  Кем же ещё?
Через пару лет защебетала малышка, ножками затопала  И кажется Арону, что это его младшая  сестра , а Груне- лучшая подруга? Да и похожа на неё доченька: тоже такая смешливая,   тоже в тряпочные куклы играет.  Не заметили, как выросла, уехала в Минск. Тоже поступила учиться в институт иностранных языков. Только начала приезжать домой с какими- то кассетами, книгами совсем не на английском языке. А потом и вовсе заявила, что собирается уезжать в Израиль.
-  В Израиль?
- Уедем все вместе: папа, я и ты!
Уехали. Поселились на берегу Средиземного моря. Привыкли!  К хорошему  легко привыкать !Тепло!  Фрукты, овощи -целый год ! Да много ли старикам надо? Первое время даже  подрабатывали: Арон  в гараже, Груня ухаживала за пожилыми людьми.  С годами  тоже стали пожилыми. Только в Израиле и в восемьдесят лет продолжается активная жизнь. Дочь Фрума и внучка Роза  научили её  пользоваться ютубом. Заходит  в него  Груня- и видит весь мир! Может путешествовать по  Эрмитажу, Лувру, европейским  столицам! Можно « уезжать» в разные  экзотические страны, « подниматься» в горы, « опускаться» на дно моря, океана.  Как-то Груня машинально написала своё имя,  рядом с ним  имя своей  подруги-  и вначале  появились  куклы, а  потом послышалась  песня, которую  когда-то пел    Гиршеле:
_ - Ба мир бисту шейн .
Ба  мир хосту хэйн.
Бист эйнэ ба мир оф дер вэлт,

За  ней  другая- в исполнении  Николая:

- Ямщик, не гони лошадей!
Мне некуда больше спешить.
Мне некого больше любить,
Ямщик, не гони лошадей!

На  экране появились  титры: «Документальный фильм. Фрума и  Груня».  И послышался  знакомый голос:
- Мы жили рядышком  на одной улице. Между нашими домами росла  большая ветвистая берёза. Весной отец   Груни,  Николай , привязывал к дереву   бачок  для сока с правой стороны, а мой  отец , Гиршеле- с  левой. В  тёплые    дни  выходили  в беседку. Ставили на стол берёзовый сок- это для  меня и   Груни, а для себя- выносили что-то покрепче.  Наши мамы не скупились на закуску…».
На  экране - она, Фрума?  И не она ?  В солидной женщине- ухоженной и аристократичной,  прежнего  бесёнку можно  узнать только по   смешливым глазам и непокорной чёлке. Но это была она, её подруга, ушедшая  из их дома в ночь сорок второго года.
- Какое счастье, что она  выжила! Какая молодец,- восхищается   Груня.
А  солидная женщина  рассказывает о том, как в поезде по дороге в Германии, её узнали ,  но не выдали. Как  из лагеря отправили  работать на  коровник. Для всех работа была привычной, но  не для  Фрумы.  Раньше она  не доила коров, была не опытной во многих делах.  Девчата – беларуски, догадались  , что она не та  за кого себя выдаёт, но никому  не сообщили о своих подозрения.  Наоборот, помогали.
-  Мы держались вместе до конца войны, а потом я уехала в Америку. Вначале была посудомойкой, потом поварам, переводчицей с английского  языка на русский и наоборот. Позже, когда  меня  стали узнавать в литературных кругах, решила написать свою историю. Моя книга « Фрума и Груня» имела успех! Она была издана в разных странах. На её основе был снят телевизионный кинофильм.  История   еврейской девочки, убежавшей из оккупационной Беларуси и  прожившей среди немцев три года, была настолько неправдоподобной,  что легче было  её  выдумать, чем  в неё поверить. Но она была- и от неё не уйти,- продолжала дальше Фрума.
И вдруг, глядя прямо  в экран , сказала:
- Грунечка!  Если ты меня слышишь, отзовись!

И дальше  сообщала, где живёт в Америке ,  как её найти.
Но  Груня  этого  уже не слышала, выбежала с криком:
- Арон! Арон! Твоя сестра нашлась!

Что  было дальше? Вы не догадались ?  Не сразу, но  через какое-то время  все   полетели в Америку: и Груня, и Арон.   И  Фрума - их дочь. И  Роза ,  их внучка.  И  Гиршеле,  их правнук. Америка, конечно, большая страна,





не такая, чтобы в ней можно было потеряться  Тем более, когда есть точный адрес: пятая авеню, Манхэттен .

Шикарная и сияющая  Фрума  шла навстречу  гостям! Когда подошла ближе, провозгласила:
- Груня! Смотри!  Вот -  твоё желание!
В пяти метрах от них ,  на  самой респектабельной улице Нью- Йорка     яркими красками  сверкал модный
магазин,  а над ним переливалась надпись:  « Груня и Фрума».  Возле входа их встречали  две большие куклы, рядом пели и плясали куклы поменьше, а внутри магазина куклы-роботы отвечали на вопросы
посетителей  и  сами их  задавали.  Другие  по заказу клиентов готовили для них  ужин, третьи- исполняли песни  на разных языках.

-Когда я сидела  в  чуланчике , дала себе слово : если выберусь из фашистского  ада в Белоруссии и  переживу второй  ад в Германии, обязательно  напишу обо всём! Когда

огда появились деньги и я  нашла вас,   решила сделать сюрприз :  открыть  магазин кукол !   Оформила его на  Гирша с Розой. Двоюродные брат и сестра  наладят  международный бизнес?-  подмигнула   Фрума.
А  Манхэттен  жил деловой и  стремительной жизнью, не подозревая, что самый эксклюзивный американский  магазин когда-то  начинался  с детских игр в тряпочные куклы…










прочел



Месть волчицы


Алёнка- семилетняя    дочь лесника Ивана, живёт с родителями в небольшом домике , на окраине леса. Рядом- ни души!   До ближайшего   села Доброе-    больше трёх  километрах. Ездила туда с отцом  несколько раз: мололи зерно на местной   мельнице,  да покупали  обновки: износилась за лето.  В селе не понравилось: мужики на подводах крикливые,  тянут матерей за юбки дети сопливые . Дороги с ямами-ухаб за ухабами…
- Во-о-н, видишь,- отец  показал рукой  на красную крышу –там  школа! Сюда будешь приходить учиться!
- Впереди целое лето!  Чего зазря сейчас говорить ?
А вот на мельнице ей понравилось! Раньше не знала : как  на столе  появляется хлеб да булки? Есть и есть!
Мама, улыбаясь, вынимает из печи румяные  булочки , покрытые розовой  корочкой .
- Не трогай,-   останавливает Алёнку  , они  ещё горячие, дай им  немного остыть .
Все её прежние   познания: булки из печи, мука – из мешка.
-А-а, оказывается, мука не из мешка? Мука из зерна, которое привезли на мельницу? Каждую весну отец выводит коня, пашет ,  а  мама разбрасывает  из лукошка  семена. И я   в поле, и младшая сестра Агафья, и самый маленький  брат Костик . Вскоре появляются зелёные всходы. Потом  они поднимаются в рост,   желтеют   ,  наливаются   колосья  . Вот тогда моя  мама берёт в руки серп. Раньше  мне  не разрешала. Говорила, что я  маленькая,   серпом могу порезаться. Но  теперь с мамой  срезаю колосья, а отец их молотит на гумне,- рассказывает Алёнка новому знакомому- сыну мельника Арону. Ему, как и ей всего семь лет и тоже начинает учёбу в школе.
- Как ты интересно рассказываешь! Я не знал, откуда  берётся зерно. Знал только , что из его мелется мука.  А потом её высыпают в мешки и люди забирают домой. Знаю, какая есть мука: пшеничная, ржаная,- говорит он,  поглаживая пальцами чёрные сросшиеся брови.
- Это потому что  высевается пшеница , рожь.
Встряхнув   светлой чёлкой, Алёнка  говорит:

- Я никогошеньки в вашем  селе не знаю.  Только тебя. Давай подружимся?
- Давай!
И  взявшись за руки,  они   побежали.   Арон  хочет  показать  Алёнке  водяную  мельницу, которую его отец Давид арендует :
- Смотри !  Внизу плотина,   вот здесь  она перегораживает реку. Вода льётся на мельницу и…
- Что и?
- Из зерна мелется мука!
- Теперь я знаю. Знаю всё про хлеб и булки ,- захлопала в ладошки Алёнка.
- Стрекоза , ты где?- услышала требовательный голос отца.
Подбежала- такая сияющая, не выпуская из  ладошки  руку мальчика.
-  Я не стрекоза. Я  теперь  королева,  а  это Арон! Мы будем дружить!
- Ну и ну,-  хотел пошутить Иван- лесник, но
только хмыкнул в  пшеничные  усы.

А сегодня   последний день лета . Вот и прибежала Алёнка в лес, чтобы перед школой   попрощаться со   своими  друзьями - полянками, деревьями , грибами да ягодами.

Как егоза- стрекоза, прыг да скок, прыг да скок! Вдруг услышала жалобное повизгивание.
- Волчонок?
Обошла дерево, отодвинула толстые  ветви, осторожно достала бурый живой комочек.
-Ну ничего, ничего,- мы тебя подлечим и опять принесём обратно.
Заметила, что  у  волчонка сломана правая передняя ножка, сильно повреждён живот- из него постоянно сочится кровь. Переживая  за  найдёныша, не разбирая дороги, помчалась   домой, к отцу.
Он у Алёнки  мало того , что лесник, так ещё и лесной  лекарь! Научился кое-чему за двадцать лет, многое делает сам, а  когда  сомневается , обращается к знакомому  ветеринару Лейбе.  Он живёт в селе,  родной брат  мельника Давида.
- Садись,- командует Алёнке.
С  волчонком быстренько взобралась на коня. Иван пулей взлетел  на него, пришпорил  босыми пятками  и только их видели.
Иван коня гнал  не зря: Хорошо знал, что  в   пятницу  до захода солнца  евреи  встретив  шабат, прекращают все работы.
- А сегодня пятница,  ох-х , не повезёт,- беспокоился  он, бросая взгляд на заходящее  солнце.
На взмыленном коне  залетел  во двор Лейбы. Детвора в нарядных  рубашечках , с какими- то шапочками  на головах .   Женщины   накрывают  столы  белыми  скатертями , ставят на него подсвечники, пышные булки,  бокалы, вино.
-Что  такое, Иван?- Через пять минут  у нас наступает шабат?
-- Дяденька, дяденька!  Он умирает, спаси!- бросилась к нему Алёнка.
- Кто умирает?
-Мой волчонок!
- Волчонок? Для спасения живой души можно нарушить шабат?- войдя в азарт, спросил  ветеринар.
- Можно! Можно!- первым подбежал к нему паренёк со сросшимися  бровями.
Его лицо показалось  Алёнке  знакомым: Да это же Арон , сын мельника!
Лейба облачился в тёмный халат ,  взял стонущего   волчонка и   ушёл в какое-то помещение. Вернулся через час, неся забинтованный  комочек   в руках.
- Ещё немножко и не выжил бы. Потерял много крови.
- Спасибо тебе, Лейба! Сколько я тебе должен? -стал благодарить Иван.
- А ты забыл, как  в  святой  для тебя день- в воскресенье ,  вытащил меня  из браконьерского капкана? Что тогда сказал: за спасение живой души грех расплачиваться деньгами.
- Да! Так и сказал!
- Я тоже так считаю ,- и обратившись к жене и дочери сказал:
- Малка, Рейзеле! У нас  сегодня  дорогие  гости,-  поставьте для них    субботние  приборы.
Арон, как старый знакомый взял Алёнку  за руку  и  повёл к столу, по дороге рассказывая:
- Прошлый шабат мы отмечали   в нашем доме , а теперь у дяди Лейбы.    Садись! Здесь вся наша мишпаха»( семья)
Для Алёнки, выросшей в крестьянском доме, здесь всё   было в диковинку. Булки называют по другому- халами. Они даже вкуснее, чем те, которые  выпекает мама. Вначале Лейба прочёл молитву на непонятном ей  языке, потом  стал раздавать  по кусочку халы с солью. После этого   налил  вино в красивый бокал  , каждый делал из него  только глоток и передавал другому. И только  после этого началась субботняя трапеза.
А волчонок тихо сопел на руках   у  Алёнки.
- Можно я буду приходить к вам его смотреть?-  спросил Арон, поглаживая малыша.







… Волчонок  поправился .    Ласковый  ко всем, но  особенно к  Алёнке  и Арону ,   он обнимал  их    лапами,  лизал языком, словно хотел отблагодарить. Между ними   установилась какая-то незримая связь.
-Хан, - так назвала Алёнка волка,  понимал   их  по  взглядам , жестам, словам, а они постепенно  узнавали его  повадки.
Хан быстро подрастал и всё чаще убегал в лес, не возвращаясь вначале по несколько дней , потом недель,  а позже и месяцев.
Прошло два   года, как ушёл  Хан.  Начало осени.  Холодно.  Одевшись  потеплее,  Алёнка вышла на улицу. Увидев волчьи следы на земле , громко воскликнула: « Хан! Хан! Это ты? Ты?
Из-за угла показалась голова огромного волка. По тому, как он   поднял уши и завилял хвостом, Алёна узнала  в нём своего  Хана. Бросились друг к другу :  он снова  обнял Алёнку передними  лапами, лизнул языком по щеке,  а она уткнувшись в шерсть, гладила и гладила его.
Девочка и волк  снова были вместе -и снова понимали друг друга?
Вдруг Хан отскочил в сторону и куда-то помчался. Алёнка  по его движению поняла, что скоро  вернётся. Когда был совсем маленьким, то убегая , всегда оглядывался, этим самым показывая, что  не надолго. Вот и сейчас  повторяет  тот же самый поворот головы.
- Хан! Хан! Я тебя жду,- закричала ему вслед.
Заскочив в дом,   радостно всем рассказала про Хана.
- Я тоже пойду его встречать,- воскликнул Арон.

Хан бежал быстро,  прыжками.  А за ним катились какие-то серые шарики.
-Что это? Не понимаю,- вытянув руки в сторону Хана, удивилась Алёнка.
-Наш Хан оказывается не Хан?
- А кто?
- Ханеле! Мы думали, что это волк, а оказалась волчица. Значит, не Хан, а Ханеле! Идёт?
- Идёт!
Волчица тем временем подбежала ,снова  стала ластится к детям: то к одному, то ко второму.
Возвращалась к  волчатам ,которые заняв круговую оборону не подходили ближе, чем на сто метров,  а потом   снова подбегала к Алёнке и Арону.
-  Я понял, что Ханеле пришла  не случайно.  Она хотела показать нам своих детей,- проговорил Арон,- волчица понимает всё, как человек. Жалко, если уйдёт навсегда,- проговорил Арон.
-  Не волнуйся! Я её всегда найду.
… Прошёл ещё год, а может и больше.
Вся семья выскочила на громкий стук в дверь: заскочил Арон, испуганный, грязный ,  в крови .
В семье  Ивана уже знали, что евреев села поместили в гетто, окружили его колючей проволокой. Несколько раз Алёнка с отцом и мамой подходили к ограде, но полицаи на них  кричали, немцы наставляли автоматы. Однажды Алёнка даже  перелезла через проволоку, нашла  Арона, передала пару картофелин и сказала:
- Убегай! Мы тебя спрячем.
-И вот теперь он прибежал! Молодец! Но почему так напуган и взволнован?
- Сегодня всех расстреляли – и маму, и папу, и дядю Дейбу- всех,всех! И меня. Я вылез из ямы. Мне нет к кому идти.
- Здесь он  будет , жидёнок , здесь!  Больше ему негде прятаться,-услышали голос старосты Никанора, который жил по соседству   с мельником и часто видел  Алёнку и Арона вместе.
В дом ворвались полицейские, и  ударом  прикладов  выбросили  мальчика во двор.
Ивана , его жену  Ганну    и троих детей тоже вытолкнули на улицу.
- Вас, жидовских пособников  при всех  казним, другим будет наука,- хохотали полицейские , радуясь удаче.
Под дулами ружей бросили на подводу, связали  руки узлами.
- Не крути   руки ,  гад!-  прохрипел  Иван и сразу же получив удар по голове.
Дети заплакали и в ту же минуты Алёнка соскочив  с саней ,  бросилась в снежную пургу.
Полицейские даже не успели поднять оружие, как она замела её след…
Алёнка бежала и кричала: « Хан»! Хан!
В минуту волнения она называла волчицу её  первоначальным именем. Несколько раз встречалась с ней возле упавшего дерева, где подобрала.
Вот и сейчас падая в сугробы , она туда бежала и кричала: « Хан» ! « Хан»!
Её душераздирающий крик разносился по лесу, возвращаясь: « Ан- а-н-н…».
Сколько бежала, сколько кричала не помнит?  Только очнулась от того, что-то горячее  и большое наклонилось над ней.
Алёнка обнимала волчицу, гладила её по   морде,  плакала , что-то шептала . Они давно научились понимать друг друга.   А на горке за ними наблюдала  волчья  стая- дети и внуки Ханэле. По какому –то невидимому её сигналу,  они скатившись   вниз  и  все вместе рванули в буран.
Покрасневшие глаза  хищников сверкали горячими  огоньками, скрипели зубы, волчья стая вышла на охоту.

…А Никанор спал и видел себя хозяином  большой хаты , где раньше   жила семья Давида, видел  себя в его
халате, видел, что сидит за его   столом.
- Немцы  пообещали  за поимку евреев награду. Попрошу себе дом мельника. Кто словил жидёнка? Я , Кто догадался быстрее всех , где он? Я ,-разговаривал сам с собой во сне.
Проснулся, подошёл к чулану, повертел в руках  тяжёлый амбарный замок. Открыл дверь.
-Дяденька Никанор, отпустите.  Я  вам  ничего  плохого не сделал. Мне холодно, всё болит,- начал проситься  мальчик.
- Не сделал?  Суки,  а  кто Иисуса распял?  Кто  Россию продал? Молчи гадёныш.
- - Какого  Иисуса? Я его ни разу не видел!

-Скоро  увидишь. Я тебе организую встречу с ним,- как змея,  прошипел  Никанор.
Заперев   беглого на дополнительный замок,   он    остался собой  доволен.
- Утречком самолично сдам жидёнка  коменданту ,-  рассуждал  про себя    немецкий староста ,-   и д

Погоняя лошадь  ,   Иван  увозил на санях  в лес семью и  избитого Арона.

Алёнка укрывала его овчинной шубой,  волчица бежала впереди, волчья стая  летела за ними  сзади.

…  С этой историей со мной поделился  в Израиле мой старый   знакомый  по имени Иван.
-   Невероятно!  Кто тебе её  рассказал  , или сам выдумал?
- Дедушка Арон и бабушка Алёна. Да вот и они, на фотографии.
Смотри!
Светловолосая девчушка и паренёк со сросшимися   бровями стояли по обе стороны большого волка. А на обратной стороне фотоснимка было написано: «Мы и Хан»…

Вторая глава
Михалинские зарисовки


















Дом возле белой березы
Но с фамилией папы еврея
Ефим Златкин
- Мама посадила  берёзу.Сказала  не срезай- не срезаю.  Посмотри , как  вымахала! Мама построила хату и  сказала:  Живи! В ней и  живу. А как ты   там, в Израиле?...
- Живу…
- Как у нас тихо? Да?
Я закрыл глаза и, вдруг услышал ,как  просвистев  в воздухе пуга  со всей силы  опустилась на маленького  Мишу.
- Ай-ай- ай,- закричал он, корчась от боли.
Ребята   захохотали , я смотрел на них   и не понимал,  почему они такие довольные? Своим  смехом поддерживают  переростка ? Хотел броситься на помощь к  плачущему малышу- и не успел:  пуга  рассекла воздух во второй раз и  опустилась  уже  на… меня.
-Будешь знать, как защищать полужидка,-  услышал  сквозь пронизывающую боль.
-Где это было?
Да вот здесь и было, в самом центре Михалина. После войны  в некогда еврейском  местечке   поселилось  много  жителей  ближайших деревень , а с ними и жестокость по отношению к не таким, как они.
Миша молчит, и я молчу. Что говорить? Миша и его брат Лёня на Михалине  были ,простите,  из «низшей касты».
- Не евреи, не белорусы,- так  отзывались  о них  и одни, и другие.
Высокий, крепкий, Миша  теперь твёрдо стоит на земле.   Уверен , сегодня ,  своего обидчика  он свалил бы  одним ударом!
Да, где они, где?
Словно подслушав мои мысли, говорит :
- Одни уехали  отсюда, другие умерли. На  Михалине  старше меня уже никого  нет…
Пристально всматривается вдаль,  будто хочет перенестись в другое время. В то время, когда его даже  не было на свете…
Отощавшая за войну, Зина  став работать на ферме , превратилась   в настоящую красавицу. Или колхозное  молоко  ей  помогло , или пришло время невеститься? Кто знает? Только золотые завитушки волос    танцевали на её   груди, ни одна  кофточка не могла  скрыть их соблазнительные   формы.
-Девка, ну и «колеса» у тебя! –, мужики постарше  раздевали  её глазами. донага.
А мелюзга, вымахавшая за последние годы , сплёвывая сквозь зубы семечки,  отпускала  в сторону   девушки  каверзные шуточки, но своим   рукам  воли    не давала.  Все хорошо знали, что в ответ  Зина  налетит   таким коршуном, что  шантрапе   ничего не останется, как  разбежаться.
Но  в поселке заметили, что  после работы она  идёт  в самую крайнюю хату, где живет пришедший с  фронта бывший офицер – политрук Исаак Злобинский.
-Прокоп!- Ты  кого держишь в хате?  Твоя Зинка   нами   пренебрегает  , а к этому жидёнку  вечерами бегает? – негодуют  местные мужички.
И,  как только дочь переступила порог, её отец  набросился  на дочь    с криками и  даже поднял  руку   вверх для  удара.
- Цыц!   Не лезь в мою жизнь!-  резко остановила она его.
-  Тогда уходи из моего дома. С  голоду  будешь  умирать- не помогу.
-  Может , и буду голодать, но битой , как мама   не буду,-  с узелком в руках , она направилась к крайней хате под белой березой.
Навстречу   к ней   вылетел аист  словно приглашая    войти в дом. Еще до
войны  Исаак затащил на эту березу  несколько досок, соорудил на ней  гнездо для аистов.   Вернулся домой после  фронта, никого из родных не застал -  все  в песчаном котловане за городом. Хотел куда-то податься- не мог жить в одиночестве, но открылись  фронтовые раны и  он  решил    задержаться на  короткое время.  Вышел, как-то поутру, слышит ,  стучат аисты  клювами в гнезде, увидели его, широко замахали крыльями, будто  здороваясь к ним.
Вот уже и не одинок, даже потеплело на сердце:
- Куда же я теперь от вас?
А  потом в его жизни  появилась Зина.
-Приходит  по доброте своей , чтобы помочь   что-то  сделать  по дому  ,  как  инвалиду войны ,- вначале так   думал  о ней.
Вначале даже  и не    подозревал   , что  девушка,  как  только  увидела его чёрные кудри и мягкую улыбку,   сразу же прикипела к нему .  Когда же   понял, что  она  решила остаться него, жёстко сказал:
-Уходи! – и добавил,- тебе нужен здоровый беларуский парень, а не израненный на войне еврей. У меня нет ни здоровья, ни дома, ни долгой жизни.
- Сколько есть-  столько и   будет наша !- тогда  ответила ему  твёрдо.
И вот теперь ,  идя  от отца  с узелком в руках,  чувствовала  на себе  неодобрительные  взгляды соседей.
- Зинка- есть Зинка,- чесали затылки беларусы.
- Она же гойка!( не еврейка)- переговаривались    евреи,- хотя, может сам Бог послал её   нашему Исачку ?
После войны  еврейских девушек   можно было   пересчитать по пальцам,  да и не каждая хотела бы свою жизнь связать с калекой.
Так  в доме Исаака  появилась  молодая хозяйка. И он помолодел, посвежел, захотел жить. Пока жена на работе, готовит ужин, делает какие-то работы по дому , а в свободное время  любуется  белыми  аистами.  Заметил , что они по очереди сидят на яйцах.
-Зиночка! Скоро у нас будут маленькие аисты,- встретил как-то   её  возле дома, показывая на гнездо.
-Аисты  будут у них,-  засмеялась Зина,  а у нас будет свой маленький,- прижалась к нему теплым телом.
Леня родился в 1950 году. Молодой отец ещё успел его  понянчить, а вот  второго сына – Мишу,  уже не увидел…
Аисты печально курлыкали над хатой, жалобно скрипела береза, а Зина  сидела у изголовья мужа.
-Я  чувствую, что мне осталось недолго. Прошу тебя, запиши  детей  на свою фамилию.  Может, так им  будет легче? Некоторые евреи, даже живя  в семье    записывают детей  на фамилии своих беларуских  жен,- просил он,- а тут такой случай…
- Нет!- оборвала его Зина,- и твоим сыновья , и твоим  будущим внукам нечего будет скрывать. Они будут только  гордиться тем  , что   их отец и дедушка  был боевым  офицером – фронтовиком. Вся твоя семья уничтожена, твои крылья подбили, кто же понесет  дальше по жизни  твою  еврейскую  фамилию?
…  Об этом разговоре я   знаю    от своего отца Давида: Исаак был его лучшим другом. Знаю, что Зина  тогда ответила вот таким  твердым отказом. Знаю, что  на Михалине не было женщины с более трудной судьбой, чем  она.
А   в  посёлке её звали: Зинка!
Она  хохотала в ответ, да спрашивала у   моей мамы:
« Скажи, Ира, мае сыновья   красавцы?».
- Красавцы, еще какие!-  отвечала  мама.
-Как  жаль ,что  мой Исачок  рано умер. У тебя пять сыновей, я бы ему    ещё бы не меньше  трёх родила,- и предлагала,- Ирка, давай выпьем! Ты же знаешь, какая у меня трудная женская доля. Плакать хочется , а я смеюсь.
- Зина, да ты еще баба- цвет!- вступает в разговор мой  отец .
- Давыд,  ты  намекаешь на моего  нового примака?  Так он же помог мне крышу отремонтировать,  отремонтировать,    а тот , кто был до него, построил сарай. Был бы жив  мой Исачок, разве знала бы я столько горя? Тяжело живётся мне и моим деткам. На ферме зарабатываю копейки, дома день и ночь работаю по хозяйству - всё равно не хватает на жизнь.
- Зина-  ты святая женщина! Одна растишь   сыновей Исаака. Это главное, а примаки, это, как ветер в поле. Были  и,  нет,- говорит мой отец…
-Тихо у нас. Да?- прерывает  мои воспоминания Михаил.
- Да! У вас необычная тишина. Жизнь, как будто остановилась!   Кажется,  вчера  бегали здесь  босиком, а уже стали взрослыми наши  дети , подрастают внуки.
-  Я давно ужо  дед!  Внуки у меня- большие !  Тоже   Злобинские , как   я,- помолчал немного,-  и как мой батька  Исаак.
- И у Лёни, брата твоего- дети и внуки  тоже Злобинские?
-   А как же? Мы не приблудные какие, а дети своего отца.
Мне захотелось подойти к  большому, сильному Михаилу, и  обнять его, как в  далеком детстве.
Наши взгляды встретились, а береза вдруг зашелестела своими ветвями.
- Странно,- поднял на неё глаза Миша,- нет никакого ветра. Все тихо, спокойно и, вдруг  ветви заколыхались ?- Может ,это моя мама обрадовалась  нашей встрече? - говорила  же  мне ,чтобы я не срезал  берёзу.. .
- Не срезай, Миша, не срезай! Такая же белая береза росла возле дома твоего отца. Поэтому и  мама  посадила её здесь ,  как память о нём - отвечаю ему.
- А ты откуда   знаешь?
- Мой отец говорил о березе, что  росла  возле дома Исаака Злобинского.
-Будешь ещё у нас, привези  что-  либо из Израиля,- расплылся в улыбке Миша,- у нас бульба,  да драники, а у вас, видимо , полно  марципанов?
- Привезу, обязательно  привезу,- говорю ему, а сам думаю,  что Миша, возможно  и не  подозревает, что   он, как сын еврея, тоже может уехать  в Израиль? Всю жизнь работает на тракторе: выращивает хлеб для людей, украшает беларускую землю своим трудом. Но он и не думает никуда   уезжать от маминого дома? От маминой   березы?
- Бывшее местечко -  в далёкой дымке времени.  Живущие здесь ранее немногие евреи, в том числе и я,  давно уехали.  И в Михалине  остался    только один  « наш человек» - Миша Злобинский,- думаю  про себя.
Знакомый водитель, который приехал за мной,  хитровато улыбнулся и  включил песню, которую  я  меньше   всего ждал.
"Был рожден я на свет мамой русской , но с  фамилией    папы  еврея… Звали мордой жидовской русские, но, а  выкрестом братья евреи…",- слышу по дороге.
-  Как  ты догадался, что эта песня ,как раз подходит  под мое состояние души?
- Я видел тебя, как ты долго разговаривал с Мишкой. Ваш он, полужидок и, спохватившись, проговорил: « Прости, сказал  по привычке…».

 

прочел







« … Рождён на свет мамой русской, но с фамилией папы еврея…».

- Мама посадила  берёзу.Сказала  не срезай- не срезаю.  Посмотри , как  вымахала! Мама построила хату и  сказала:  Живи! В ней и  живу. А как ты   там, в Израиле?...
- Живу…
- Как у нас тихо? Да?
Я закрыл глаза и, вдруг услышал ,как  просвистев  в воздухе пуга  со всей силы  опустилась на маленького  Мишу.
- Ай-ай- ай,- закричал он, корчась от боли.
Ребята   захохотали , я смотрел на них   и не понимал,  почему они такие довольные? Своим  смехом поддерживают  переростка ? Хотел броситься на помощь к  плачущему малышу- и не успел:  пуга  рассекла воздух во второй раз и  опустилась  уже  на… меня.
-Будешь знать, как защищать полужидка,-  услышал  сквозь пронизывающую боль.
-Где это было?
Да вот здесь и было, в самом центре Михалина. После войны  в некогда еврейском  местечке   поселилось  много  жителей  ближайших деревень , а с ними и жестокость по отношению к не таким, как они.
Миша молчит, и я молчу. Что говорить? Миша и его брат Лёня на Михалине  были ,простите,  из «низшей касты».
- Не евреи, не белорусы,- так  отзывались  о них  и одни, и другие.
Высокий, крепкий, Миша  теперь твёрдо стоит на земле.   Уверен , сегодня ,  своего обидчика  он свалил бы  одним ударом!
Да, где они, где?
Словно подслушав мои мысли, говорит :
- Одни уехали  отсюда, другие умерли. На  Михалине  старше меня уже никого  нет…
Пристально всматривается вдаль,  будто хочет перенестись в другое время. В то время, когда его даже  не было на свете…
Отощавшая за войну, Зина  став работать на ферме , превратилась   в настоящую красавицу. Или колхозное  молоко  ей  помогло , или пришло время невеститься? Кто знает? Только золотые завитушки волос    танцевали на её   груди, ни одна  кофточка не могла  скрыть их соблазнительные   формы.
-Девка, ну и «колеса» у тебя! –, мужики постарше  раздевали  её глазами. донага.
А мелюзга, вымахавшая за последние годы , сплёвывая сквозь зубы семечки,  отпускала  в сторону   девушки  каверзные шуточки, но своим   рукам  воли    не давала.  Все хорошо знали, что в ответ  Зина  налетит   таким коршуном, что  шантрапе   ничего не останется, как  разбежаться.
Но  в поселке заметили, что  после работы она  идёт  в самую крайнюю хату, где живет пришедший с  фронта бывший офицер – политрук Исаак Злобинский.
-Прокоп!- Ты  кого держишь в хате?  Твоя Зинка   нами   пренебрегает  , а к этому жидёнку  вечерами бегает? – негодуют  местные мужички.
И,  как только дочь переступила порог, её отец  набросился  на дочь    с криками и  даже поднял  руку   вверх для  удара.
- Цыц!   Не лезь в мою жизнь!-  резко остановила она его.
-  Тогда уходи из моего дома. С  голоду  будешь  умирать- не помогу.
-  Может , и буду голодать, но битой , как мама   не буду,-  с узелком в руках , она направилась к крайней хате под белой березой.
Навстречу   к ней   вылетел аист  словно приглашая    войти в дом. Еще до
войны  Исаак затащил на эту березу  несколько досок, соорудил на ней  гнездо для аистов.   Вернулся домой после  фронта, никого из родных не застал -  все  в песчаном котловане за городом. Хотел куда-то податься- не мог жить в одиночестве, но открылись  фронтовые раны и  он  решил    задержаться на  короткое время.  Вышел, как-то поутру, слышит ,  стучат аисты  клювами в гнезде, увидели его, широко замахали крыльями, будто  здороваясь к ним.
Вот уже и не одинок, даже потеплело на сердце:
- Куда же я теперь от вас?
А  потом в его жизни  появилась Зина.
-Приходит  по доброте своей , чтобы помочь   что-то  сделать  по дому  ,  как  инвалиду войны ,- вначале так   думал  о ней.
Вначале даже  и не    подозревал   , что  девушка,  как  только  увидела его чёрные кудри и мягкую улыбку,   сразу же прикипела к нему .  Когда же   понял, что  она  решила остаться него, жёстко сказал:
-Уходи! – и добавил,- тебе нужен здоровый беларуский парень, а не израненный на войне еврей. У меня нет ни здоровья, ни дома, ни долгой жизни.
- Сколько есть-  столько и   будет наша !- тогда  ответила ему  твёрдо.
И вот теперь ,  идя  от отца  с узелком в руках,  чувствовала  на себе  неодобрительные  взгляды соседей.
- Зинка- есть Зинка,- чесали затылки беларусы.
- Она же гойка!( не еврейка)- переговаривались    евреи,- хотя, может сам Бог послал её   нашему Исачку ?
После войны  еврейских девушек   можно было   пересчитать по пальцам,  да и не каждая хотела бы свою жизнь связать с калекой.
Так  в доме Исаака  появилась  молодая хозяйка. И он помолодел, посвежел, захотел жить. Пока жена на работе, готовит ужин, делает какие-то работы по дому , а в свободное время  любуется  белыми  аистами.  Заметил , что они по очереди сидят на яйцах.
-Зиночка! Скоро у нас будут маленькие аисты,- встретил как-то   её  возле дома, показывая на гнездо.
-Аисты  будут у них,-  засмеялась Зина,  а у нас будет свой маленький,- прижалась к нему теплым телом.
Леня родился в 1950 году. Молодой отец ещё успел его  понянчить, а вот  второго сына – Мишу,  уже не увидел…
Аисты печально курлыкали над хатой, жалобно скрипела береза, а Зина  сидела у изголовья мужа.
-Я  чувствую, что мне осталось недолго. Прошу тебя, запиши  детей  на свою фамилию.  Может, так им  будет легче? Некоторые евреи, даже живя  в семье    записывают детей  на фамилии своих беларуских  жен,- просил он,- а тут такой случай…
- Нет!- оборвала его Зина,- и твоим сыновья , и твоим  будущим внукам нечего будет скрывать. Они будут только  гордиться тем  , что   их отец и дедушка  был боевым  офицером – фронтовиком. Вся твоя семья уничтожена, твои крылья подбили, кто же понесет  дальше по жизни  твою  еврейскую  фамилию?
…  Об этом разговоре я   знаю    от своего отца Давида: Исаак был его лучшим другом. Знаю, что Зина  тогда ответила вот таким  твердым отказом. Знаю, что  на Михалине не было женщины с более трудной судьбой, чем  она.
А   в  посёлке её звали: Зинка!
Она  хохотала в ответ, да спрашивала у   моей мамы:
« Скажи, Ира, мае сыновья   красавцы?».
- Красавцы, еще какие!-  отвечала  мама.
-Как  жаль ,что  мой Исачок  рано умер. У тебя пять сыновей, я бы ему    ещё бы не меньше  трёх родила,- и предлагала,- Ирка, давай выпьем! Ты же знаешь, какая у меня трудная женская доля. Плакать хочется , а я смеюсь.
- Зина, да ты еще баба- цвет!- вступает в разговор мой  отец .
- Давыд,  ты  намекаешь на моего  нового примака?  Так он же помог мне крышу отремонтировать,  отремонтировать,    а тот , кто был до него, построил сарай. Был бы жив  мой Исачок, разве знала бы я столько горя? Тяжело живётся мне и моим деткам. На ферме зарабатываю копейки, дома день и ночь работаю по хозяйству - всё равно не хватает на жизнь.
- Зина-  ты святая женщина! Одна растишь   сыновей Исаака. Это главное, а примаки, это, как ветер в поле. Были  и,  нет,- говорит мой отец…
-Тихо у нас. Да?- прерывает  мои воспоминания Михаил.
- Да! У вас необычная тишина. Жизнь, как будто остановилась!   Кажется,  вчера  бегали здесь  босиком, а уже стали взрослыми наши  дети , подрастают внуки.
-  Я давно ужо  дед!  Внуки у меня- большие !  Тоже   Злобинские , как   я,- помолчал немного,-  и как мой батька  Исаак.
- И у Лёни, брата твоего- дети и внуки  тоже Злобинские?
-   А как же? Мы не приблудные какие, а дети своего отца.
Мне захотелось подойти к  большому, сильному Михаилу, и  обнять его, как в  далеком детстве.
Наши взгляды встретились, а береза вдруг зашелестела своими ветвями.
- Странно,- поднял на неё глаза Миша,- нет никакого ветра. Все тихо, спокойно и, вдруг  ветви заколыхались ?- Может ,это моя мама обрадовалась  нашей встрече? - говорила  же  мне ,чтобы я не срезал  берёзу.. .
- Не срезай, Миша, не срезай! Такая же белая береза росла возле дома твоего отца. Поэтому и  мама  посадила её здесь ,  как память о нём - отвечаю ему.
- А ты откуда   знаешь?
- Мой отец говорил о березе, что  росла  возле дома Исаака Злобинского.
-Будешь ещё у нас, привези  что-  либо из Израиля,- расплылся в улыбке Миша,- у нас бульба,  да драники, а у вас, видимо , полно  марципанов?
- Привезу, обязательно  привезу,- говорю ему, а сам думаю,  что Миша, возможно  и не  подозревает, что   он, как сын еврея, тоже может уехать  в Израиль? Всю жизнь работает на тракторе: выращивает хлеб для людей, украшает беларускую землю своим трудом. Но он и не думает никуда   уезжать от маминого дома? От маминой   березы?
- Бывшее местечко -  в далёкой дымке времени.  Живущие здесь ранее немногие евреи, в том числе и я,  давно уехали.  И в Михалине  остался    только один  « наш человек» - Миша Злобинский,- думаю  про себя.
Знакомый водитель, который приехал за мной,  хитровато улыбнулся и  включил песню, которую  я  меньше   всего ждал.
"Был рожден я на свет мамой русской , но с  фамилией    папы  еврея… Звали мордой жидовской русские, но, а  выкрестом братья евреи…",- слышу по дороге.
-  Как  ты догадался, что эта песня ,как раз подходит  под мое состояние души?

Ханка и Никита


Ефим Златкин
Михалин! Мое  бывшее местечко  Михалин, пришло  время открыть ещё одну твою   тайну.  Ты не против? Тогда слушай историю любви беларуского паренька и еврейской девушки?
Конечно, это не история Ромео и Джульетты, но для послевоенных  лет и того времени,  их история тоже  была тоже  что-то с чем то…
Итак, помнишь, Михалин, как возвращались к тебе   твои   михалинцы? С фронта - солдаты, из тыла – женщины, дети. А дальше, что? Жизнь строить?  Только  с кем? Даже те немногие, кто вернулись, увидев, что  нет ни кола, ни двора,  уезжали в Москву, Ленинград, Минск...
А Хане , куда изволите ехать? На ней- старые родители,  маленькая дочь. .Посмотрит на себя в зеркало: чёрная  коса до пояса. Лицо - оливковое, брови- вразлёт, губы- полные.
Только  эта красота какая-то  не местная? Откуда она?..
- Откуда?  От далеких   наших иерусалимских предков,- обнимает её мама,- не всем  она передаётся, а вот  к тебе через  века перешла.  Только из-за этого ты не наводи на себя печаль. Наоборот , радуйся и гордись: таких как ты нет во всей округе!
И правда, посмотрит на подруг:  у них волосы светлые, как березы белые, глаза голубые , словно  васильки полевые. Соберутся вечером возле старой хаты девочки, выросшие за войну, сидят на бревнах, семечками  щёлкают,  только ослепительные  зубы в темноте сверкают…
Гармонист крутанёт  чубом, да как ударит по клавишам. И… плывут, плывут лебёдушки по кругу в выглаженных ситцевых платьицах. А потом каблучками стареньких туфелек, каблучками.  В такт музыке.
Гармонист еще шире растягивает меха  и вот уже льётся песня:
«Ой, сад, виноград,
Зелёная роща, не зять виноват,
Виновата теща…».
И круг за кругом.
Круг за кругом!
А потом  новая  песня: «Страдание»!
«Всё бы ты, гармошка, пела, переборами звеня,
А кому,  какое дело, что на сердце у меня»?
Михалин спит, а молодёжь   до петухов  не расходится.   Девчата одна за другой выходят на круг. Гармонист  выдаёт за  аккордом  аккорд! Закончив играть, опускает гармошку на колени своей поклонницы. Перекур!
Хана посидит, посидит со всеми на  бревнышках-и  домой. Куда уж ей невеститься, ведь не зелёная девчонка?
Одно счастье – работа!  Хана  видный человек – бухгалтер!  Работящая,   старательная - нет времени на разговоры. Сколько разных документов нужно проверить, занести в сводки! Люди работают на полях еврейского колхоза, а она - в бухгалтерии. Ошибешься в чём-то, подведёшь колхозников.
Но нет – нет,  да  бросит взгляд в окно. Раньше  клёны украшали золотые   платья из   осенних  листьев  , а теперь они  белоснежные .
- Ханочка! Не  принца  ли ты ждёшь на белом коне? Всё в окно заглядываешь? - спрашивает  её Надежда –первая красавица с короной льняных волос.
- Принц? Да еще на белом коне?  Это для вас, молодых!   А мой принц  уже не вернётся,- вспомнив об отце дочери Тамары, который остался на войне, да и другие там же, с досады махнула рукой.
На крыльце конторы послышались шаги, и в комнату, завеянный снегом, вошёл колхозный зоотехник Никита. Подруга хотела что-то сказать, но   увидев непроницаемое лицо гостя, удержалась. А Никита, оставляя позади себя мокрый снег от галош, направился прямо  к   Хане.
- Тебе чего, Никита, отчетность принес? Ты же передавал её раньше?
- Шел мимо. Зашёл погреться.
- Погреться, так погреться, - отвечает Хана и снова за работу.
А Никита, как полдень, так в контору. Садится напротив Ханы и… молчит. Он часто молчит. Не разговорчивый, такой! И повелось, как обеденное время: Никита тут, как тут! Хоть часы сверяй по нему!
- Хана, не к тебе ли он приходит? - вдруг поинтересовалась  Надежда.
- Ко мне? Да зачем я ему? Найдет себе беларуску , хоть тебя, например? Красавица! Без ребёнка, как я. Видимо, ему просто хочется отдохнуть? Возле моего стола  стоит мягкий стул, а возле вас - твёрдые табуретки.
Прошла зима, весна засветила в окна, выткала зелёные ковры на траве, украсила ими деревья.
А Никита? Что Никита? Как  ходил, так и  ходит.
А сегодня заявился, сел напротив Ханы, глаза в упор -и  спрашивает при всех:
" Ты, ить пойдешь за мяне?"
- Что?
- Ты, ить пойдешь за мяне?
Только теперь Хана  догадалась, почему он зачастил в контору? Впервые посмотрела на него по-другому. Фронтовик. Мужик! А что невысок, так не зря же говорят: мал золотник, да дорог!
Вышли на улицу,  Михалин  встречал   вечер, а хозяйки своих коров - после пастбища. Хлопали калитки, ворота.
- Хату купим, корову. Хозяйством обзаведёмся, - помедлил немного, - пчёлами. А твою дочь я приму, как  свою.
- Никита, Никита, - Хана хотела сказать о многом. Что они совсем–совсем разные. Да и примут ли  её его родители? О  своих,  она и подумать боялась: знала, что будут против Никиты-беларуса. Но в эту минуту поняла состояние его души, увидела красоту сердца.
- Он же не гулена,  какой. Слово скажет, как топором вырубит!
- Нет у меня гор золотых, чтобы тебе обещать. Вот мои руки, вот моё сердце. Решай! А всё остальное – устроится, - говорил    Никита,   немного волнуясь.
Хана от неожиданности не знала, что ответить. Как сразу сказать: « да» ?
Человека же полюбить нужно! Для этого нужно время. Сказать: «нет»?
Зная Никиту, могла только представить, какую душевную травму  нанесёт ему своим отказом. Он же не такой, как все! Другие выпьют, шумят, а он молчком, тишком делает свои дела. И не видно, и   не слышно его в посёлке . А вот видишь, какие слова нашёл? Это он с виду он такой хмурый, а внутри - тонкий, ранимый.
Хана посмотрела вдаль, словно желая увидеть своё будущее с парнем. Солнце зашло за горизонт, вечерняя прохлада опустилась на плечи. То ли от волнения, то ли от холода, только она съежилась, зябко повела плечами. И тут же почувствовала на них пиджак Никиты.
Это мгновение решило всё: она поняла, что этот молчун ей нужен больше всех, что только он и сделает её счастливой!
Все было где-то далеко: и война, и маленькая дочь Тома, и родители , и всё-  всё. Хана поняла, если ничего не изменить, это  всё останется, как есть. Как есть, она знает. Как будет – Бог, покажет…
- Давай только не  будем спешить,-  повернула она  к нему свое лицо.- Пусть вначале твоя семья примет меня, а тебе  нужно встретиться  с моими родными. Ты же понимаешь, я не только с ребенком, но и других кровей.
- Жену выбирают   по сердцу!
Никита  обычно  поздно  возвращался  домой после работы.  Но на  этот раз пришёл пораньше,  чтобы сообщить семье  о своем решении.
В сенях встретил Ганночку- она    выбежала ему   навстречу.
Девушку- соседку  он  и раньше  примечал дома ,  но не придавал этому никакого значения. Может, его сестру навещала:  они ведь  ровесницы?
Словно , вдруг  поскользнувшись,  Ганночка , прижалась  к Никите. Её  большая  белая грудь    смотрела на него призывно  из полуоткрытой кофточки. Губы что-то шептали…
- Что с тобой ?  Может, воды?- растерялся  парень.
- Какой воды? Ты что не видишь: я сохну  по тебе?
Отстранив от себя девушку, Никита  вошёл в дом.
-Ну что? Заарканила тебя наша соседка?  Всё высматривала  в  окошке. Увидев, что появился, выскочила навстречу. Ты  же у нас первый жених  на деревне,- улыбается в прокуренные усы дед .
В выгоревшей солдатской гимнастерке, Никита подошёл к лавке, зачерпнул из ведра кружку холодной воды.
Выпив её, многозначительно посмотрел на деда, давая понять, что разговор о девушке  закончился.
Но он  ещё больше разошёлся:
- Конечно, первый! Не выпиваешь-  раз! Не куришь-  два! Не материшься - три! Золотые руки- четыре! Умелый пчеловод- пять! И самое главное: солдат, войну прошедший. Думаешь, только Ганночка на тебя  глаз положила?  Все  девки деревни  словно взбесились .Только и спрашивают  у меня,   когда Никита будет засылать сватов к кому –то  из них ? А ты всё в молчанку играешь?
- Ну и дела! Я даже не догадывался, какие  здесь  баталии происходят. Как раз собирался  вам рассказать о своих новостях. Я –женюсь!
И кого ты выбрал? Что-то мы не замечали, чтобы ты женихался с кем-то из   наших,  деревенских? - радостно обняла его мать.
- Мою избранницу зовут Хана, она еврейка, у неё растет маленькая дочь Тамара.
- Ну и учудил! А чем тебе была плоха , например наша Ганночка?- стукнул о пол палкой дед Кузьма.
Отец только пожал плечами, а мать, вытирая слезы,  поспешила на кухню…
Много было всяких разговоров   в семье   Никиты   и в семье  Ханы.
- Слишком  они разные,- высказал общую точку одной стороны дед.
- Что я скажу  родным, знакомым? Беларуский зять в еврейской семье?- разводила руками мать Ханы.
А молодые решили  по-своему…
В один из дней, перебросив толстую черную косу через плечо, Хана переступила порог небольшой сельской хаты. Вошла с красивой улыбкой, не присела, как гостья на кушетке, а сразу спросила, что помочь, увидев, что накрывают стол.
- Что?- опешила мама Никиты,-вот драники не  успела приготовить…
- Так это я  мигом!
Беларусы не часто  роднились с евреями, поэтому  в семье Никиты даже не представляли, что они живут такой же жизнью,  а на столах  у них - такая же еда.
Вот  на   деле и  увидели, что Хана   не чужая, а своя!  Улыбчивая, всё может!   А   красавица такая, что в округе краше - нет! Да ещё самый настоящий бухгалтер , конторский работник! Это совсем  не то,  что на ферме коровам  хвосты крутить.
Коль её выбрал  Никита , значит она для него лучше всех! Что же теперь идти супротив?
Напрасно Хана опасалась, как примут его  в её семье?  Никита, как только  переступил , заметил, что входная дверь  скрипит.
Поздоровавшись, сразу же принялся за неё. Бросил взглядом на окна, увидев , что они рассохлись.
Хана засмеялась:
- Ещё не начал жить, а уже  хозяйничаешь?
-У меня  двое детей: дочь и сын . Ты  будешь третьим,- тепло обняла его мама Ханы,  пережившая войну, и потерявшая на ней своих родных.
…Давно это было.  Ой,  как давно!
… Над  пшеничным полем  танцуют кузнечики. В распахнутые окна плывет запах скошенного сена , аромат  михалинских  садов.
Леонид, сын Ханки  и Никиты - высокий, с седой библейской бородой, напоминающим своим обликом  древнего иудея, случайно оказавшегося в этих краях, рассказывает  мне о своих родителях.
А я смотрю на него и думаю: материнская порода оказалась сильнее?
Только ему не до моих раздумий: в его  руках молоток, пила. Все может!  Руки золотые, как у отца-  Никиты.
Дом, который приобрёл в Михалине, чтобы приезжать сюда ежегодно летом из Санкт-Петербурга, требует заботы. Это в « северной столице» России, он видный человек, учёный, бизнесмен, а здесь- свой!
Подъезжаем к городскому  еврейскому кладбищу. У Леонида в руках -  рабочие инструменты. Кивает  головой: мол, нужно подправить ворота! Местных евреев - раз, два и обчёлся. Да, они  видимо, и не замечают, что ворота скрипят, вот-вот развалятся?
Направляемся вглубь кладбища. Туда, где в зелени стоят две оградки с памятниками-  его бабушки и дедушки по материнской линии. Приводит их в порядок, с любовью, душой, всё делает красиво, как может только он, сын мастерового Никиты!
А я   иду дальше. Знаю ,  что   ищу!   На еврейском кладбище  рядом с памятником Ханы и  памятник  Никиты?
На одной  фотографии-  красивая женщина  с нездешним оливковым лицом, на второй  - светловолосый  мужчина с мягкой  улыбкой.
-  Ни беларусы, ни евреи  не  разлучили    наших родителей . Как же  после жизни мы их  могли разлучить?- говорит Леонид.
Я понимаю  его , сына двух народов! Но  ни  одному из них он не отдаёт предпочтение: оба ему дороги и близки!
Я не скажу другу детства , что по еврейским законам нельзя    хоронить   рядом  еврейку и не еврея.  Только закон Любви , видимо, выше  еврейских законов?   И  даже наши мудрецы бессильны перед ним...






Михалин! Мое  бывшее местечко  Михалин, пришло  время открыть    ещё одну твою   тайну.  Ты не против? Тогда слушай историю любви беларуского паренька и еврейской девушки?
Конечно, это не история Ромео и Джульетты, но для послевоенных  лет и того времени,  их история тоже  была тоже  что-то с чем то…
Итак, помнишь, Михалин, как возвращались к тебе   твои   михалинцы? С фронта - солдаты, из тыла – женщины, дети. А дальше, что? Жизнь строить?  Только  с кем? Даже те немногие, кто вернулись, увидев, что  нет ни кола, ни двора,  уезжали в Москву, Ленинград, Минск...
А Хане , куда изволите ехать? На ней- старые родители,  маленькая дочь. .Посмотрит на себя в зеркало: чёрная  коса до пояса. Лицо - оливковое, брови- вразлёт, губы- полные.
Только  эта красота какая-то  не местная? Откуда она?..
- Откуда?  От далеких   наших иерусалимских предков,- обнимает её мама,- не всем  она передаётся, а вот  к тебе через  века перешла.  Только из-за этого ты не наводи на себя печаль. Наоборот , радуйся и гордись: таких как ты нет во всей округе!
И правда, посмотрит на подруг:  у них волосы светлые, как березы белые, глаза голубые , словно  васильки полевые. Соберутся вечером возле старой хаты девочки, выросшие за войну, сидят на бревнах, семечками  щёлкают,  только ослепительные  зубы в темноте сверкают…
Гармонист крутанёт  чубом, да как ударит по клавишам. И… плывут, плывут лебёдушки по кругу в выглаженных ситцевых платьицах. А потом каблучками стареньких туфелек, каблучками.  В такт музыке.
Гармонист еще шире растягивает меха  и вот уже льётся песня:
«Ой, сад, виноград,
Зелёная роща, не зять виноват,
Виновата теща…».
И круг за кругом.
Круг за кругом!
А потом  новая  песня: «Страдание»!
«Всё бы ты, гармошка, пела, переборами звеня,
А кому,  какое дело, что на сердце у меня»?
Михалин спит, а молодёжь   до петухов  не расходится.   Девчата одна за другой выходят на круг. Гармонист  выдаёт за  аккордом  аккорд! Закончив играть, опускает гармошку на колени своей поклонницы. Перекур!
Хана посидит, посидит со всеми на  бревнышках-и  домой. Куда уж ей невеститься, ведь не зелёная девчонка?
Одно счастье – работа!  Хана  видный человек – бухгалтер!  Работящая,   старательная - нет времени на разговоры. Сколько разных документов нужно проверить, занести в сводки! Люди работают на полях еврейского колхоза, а она - в бухгалтерии. Ошибешься в чём-то, подведёшь колхозников.
Но нет – нет,  да  бросит взгляд в окно. Раньше  клёны украшали золотые   платья из   осенних  листьев  , а теперь они  белоснежные .
- Ханочка! Не  принца  ли ты ждёшь на белом коне? Всё в окно заглядываешь? - спрашивает  её Надежда –первая красавица с короной льняных волос.
- Принц? Да еще на белом коне?  Это для вас, молодых!   А мой принц  уже не вернётся,- вспомнив об отце дочери Тамары, который остался на войне, да и другие там же, с досады махнула рукой.
На крыльце конторы послышались шаги, и в комнату, завеянный снегом, вошёл колхозный зоотехник Никита. Подруга хотела что-то сказать, но   увидев непроницаемое лицо гостя, удержалась. А Никита, оставляя позади себя мокрый снег от галош, направился прямо  к   Хане.
- Тебе чего, Никита, отчетность принес? Ты же передавал её раньше?
- Шел мимо. Зашёл погреться.
- Погреться, так погреться, - отвечает Хана и снова за работу.
А Никита, как полдень, так в контору. Садится напротив Ханы и… молчит. Он часто молчит. Не разговорчивый, такой! И повелось, как обеденное время: Никита тут, как тут! Хоть часы сверяй по нему!
- Хана, не к тебе ли он приходит? - вдруг поинтересовалась  Надежда.
- Ко мне? Да зачем я ему? Найдет себе беларуску , хоть тебя, например? Красавица! Без ребёнка, как я. Видимо, ему просто хочется отдохнуть? Возле моего стола  стоит мягкий стул, а возле вас - твёрдые табуретки.
Прошла зима, весна засветила в окна, выткала зелёные ковры на траве, украсила ими деревья.
А Никита? Что Никита? Как  ходил, так и  ходит.
А сегодня заявился, сел напротив Ханы, глаза в упор -и  спрашивает при всех:
" Ты, ить пойдешь за мяне?"
- Что?
- Ты, ить пойдешь за мяне?
Только теперь Хана  догадалась, почему он зачастил в контору? Впервые посмотрела на него по-другому. Фронтовик. Мужик! А что невысок, так не зря же говорят: мал золотник, да дорог!
Вышли на улицу,  Михалин  встречал   вечер, а хозяйки своих коров - после пастбища. Хлопали калитки, ворота.
- Хату купим, корову. Хозяйством обзаведёмся, - помедлил немного, - пчёлами. А твою дочь я приму, как  свою.
- Никита, Никита, - Хана хотела сказать о многом. Что они совсем–совсем разные. Да и примут ли  её его родители? О  своих,  она и подумать боялась: знала, что будут против Никиты-беларуса. Но в эту минуту поняла состояние его души, увидела красоту сердца.
- Он же не гулена,  какой. Слово скажет, как топором вырубит!
- Нет у меня гор золотых, чтобы тебе обещать. Вот мои руки, вот моё сердце. Решай! А всё остальное – устроится, - говорил    Никита,   немного волнуясь.
Хана от неожиданности не знала, что ответить. Как сразу сказать: « да» ?
Человека же полюбить нужно! Для этого нужно время. Сказать: «нет»?
Зная Никиту, могла только представить, какую душевную травму  нанесёт ему своим отказом. Он же не такой, как все! Другие выпьют, шумят, а он молчком, тишком делает свои дела. И не видно, и   не слышно его в посёлке . А вот видишь, какие слова нашёл? Это он с виду он такой хмурый, а внутри - тонкий, ранимый.
Хана посмотрела вдаль, словно желая увидеть своё будущее с парнем. Солнце зашло за горизонт, вечерняя прохлада опустилась на плечи. То ли от волнения, то ли от холода, только она съежилась, зябко повела плечами. И тут же почувствовала на них пиджак Никиты.
Это мгновение решило всё: она поняла, что этот молчун ей нужен больше всех, что только он и сделает её счастливой!
Все было где-то далеко: и война, и маленькая дочь Тома, и родители , и всё-  всё. Хана поняла, если ничего не изменить, это  всё останется, как есть. Как есть, она знает. Как будет – Бог, покажет…
- Давай только не  будем спешить,-  повернула она  к нему свое лицо.- Пусть вначале твоя семья примет меня, а тебе  нужно встретиться  с моими родными. Ты же понимаешь, я не только с ребенком, но и других кровей.
- Жену выбирают   по сердцу!
Никита  обычно  поздно  возвращался  домой после работы.  Но на  этот раз пришёл пораньше,  чтобы сообщить семье  о своем решении.
В сенях встретил Ганночку- она    выбежала ему   навстречу.
Девушку- соседку  он  и раньше  примечал дома ,  но не придавал этому никакого значения. Может, его сестру навещала:  они ведь  ровесницы?
Словно , вдруг  поскользнувшись,  Ганночка , прижалась  к Никите. Её  большая  белая грудь    смотрела на него призывно  из полуоткрытой кофточки. Губы что-то шептали…
- Что с тобой ?  Может, воды?- растерялся  парень.
- Какой воды? Ты что не видишь: я сохну  по тебе?
Отстранив от себя девушку, Никита  вошёл в дом.
-Ну что? Заарканила тебя наша соседка?  Всё высматривала  в  окошке. Увидев, что появился, выскочила навстречу. Ты  же у нас первый жених  на деревне,- улыбается в прокуренные усы дед .
В выгоревшей солдатской гимнастерке, Никита подошёл к лавке, зачерпнул из ведра кружку холодной воды.
Выпив её, многозначительно посмотрел на деда, давая понять, что разговор о девушке  закончился.
Но он  ещё больше разошёлся:
- Конечно, первый! Не выпиваешь-  раз! Не куришь-  два! Не материшься - три! Золотые руки- четыре! Умелый пчеловод- пять! И самое главное: солдат, войну прошедший. Думаешь, только Ганночка на тебя  глаз положила?  Все  девки деревни  словно взбесились .Только и спрашивают  у меня,   когда Никита будет засылать сватов к кому –то  из них ? А ты всё в молчанку играешь?
- Ну и дела! Я даже не догадывался, какие  здесь  баталии происходят. Как раз собирался  вам рассказать о своих новостях. Я –женюсь!
И кого ты выбрал? Что-то мы не замечали, чтобы ты женихался с кем-то из   наших,  деревенских? - радостно обняла его мать.
- Мою избранницу зовут Хана, она еврейка, у неё растет маленькая дочь Тамара.
- Ну и учудил! А чем тебе была плоха , например наша Ганночка?- стукнул о пол палкой дед Кузьма.
Отец только пожал плечами, а мать, вытирая слезы,  поспешила на кухню…
Много было всяких разговоров   в семье   Никиты   и в семье  Ханы.
- Слишком  они разные,- высказал общую точку одной стороны дед.
- Что я скажу  родным, знакомым? Беларуский зять в еврейской семье?- разводила руками мать Ханы.
А молодые решили  по-своему…
В один из дней, перебросив толстую черную косу через плечо, Хана переступила порог небольшой сельской хаты. Вошла с красивой улыбкой, не присела, как гостья на кушетке, а сразу спросила, что помочь, увидев, что накрывают стол.
- Что?- опешила мама Никиты,-вот драники не  успела приготовить…
- Так это я  мигом!
Беларусы не часто  роднились с евреями, поэтому  в семье Никиты даже не представляли, что они живут такой же жизнью,  а на столах  у них - такая же еда.
Вот  на   деле и  увидели, что Хана   не чужая, а своя!  Улыбчивая, всё может!   А   красавица такая, что в округе краше - нет! Да ещё самый настоящий бухгалтер , конторский работник! Это совсем  не то,  что на ферме коровам  хвосты крутить.
Коль её выбрал  Никита , значит она для него лучше всех! Что же теперь идти супротив?
Напрасно Хана опасалась, как примут его  в её семье?  Никита, как только  переступил , заметил, что входная дверь  скрипит.
Поздоровавшись, сразу же принялся за неё. Бросил взглядом на окна, увидев , что они рассохлись.
Хана засмеялась:
- Ещё не начал жить, а уже  хозяйничаешь?
-У меня  двое детей: дочь и сын . Ты  будешь третьим,- тепло обняла его мама Ханы,  пережившая войну, и потерявшая на ней своих родных.
…Давно это было.  Ой,  как давно!
… Над  пшеничным полем  танцуют кузнечики. В распахнутые окна плывет запах скошенного сена , аромат  михалинских  садов.
Леонид, сын Ханки  и Никиты - высокий, с седой библейской бородой, напоминающим своим обликом  древнего иудея, случайно оказавшегося в этих краях, рассказывает  мне о своих родителях.
А я смотрю на него и думаю: материнская порода оказалась сильнее?
Только ему не до моих раздумий: в его  руках молоток, пила. Все может!  Руки золотые, как у отца-  Никиты.
Дом, который приобрёл в Михалине, чтобы приезжать сюда ежегодно летом из Санкт-Петербурга, требует заботы. Это в « северной столице» России, он видный человек, учёный, бизнесмен, а здесь- свой!
Подъезжаем к городскому  еврейскому кладбищу. У Леонида в руках -  рабочие инструменты. Кивает  головой: мол, нужно подправить ворота! Местных евреев - раз, два и обчёлся. Да, они  видимо, и не замечают, что ворота скрипят, вот-вот развалятся?
Направляемся вглубь кладбища. Туда, где в зелени стоят две оградки с памятниками-  его бабушки и дедушки по материнской линии. Приводит их в порядок, с любовью, душой, всё делает красиво, как может только он, сын мастерового Никиты!
А я   иду дальше. Знаю ,  что   ищу!   На еврейском кладбище  рядом с памятником Ханы и  памятник  Никиты?
На одной  фотографии-  красивая женщина  с нездешним оливковым лицом, на второй  - светловолосый  мужчина с мягкой  улыбкой.
-  Ни беларусы, ни евреи  не  разлучили    наших родителей . Как же  после жизни мы их  могли разлучить?- говорит Леонид.
Я понимаю  его , сына двух народов! Но  ни  одному из них он не отдаёт предпочтение: оба ему дороги и близки!
Я не скажу другу детства , что по еврейским законам нельзя    хоронить   рядом  еврейку и не еврея.  Только закон Любви , видимо, выше  еврейских законов?   И  даже наши мудрецы бессильны перед ним...






Еврейских местечек уже нет…

Они остались только в заунывных песнях, да в нашей памяти.
А я еще застал еврейское местечко в Михалине, что в Беларуси.
 В детстве  зачитываясь Шолом- Алейхемом, я выходил на улицу и видел его героев.. Они как будто из прошлого перенеслись   в наше время…. А может,остались такими, какими были всегда и  совсем не изменились?
 С такой же еврейской юморинкой, мудрые и не унывающие… И созерцающие  окружающую жизнь с удивлением.
 Она была ой как нелегка!
 Вы спросите , что помогало?  Я вам отвечу! Еврейский юмор и надежда!
 Хотите, я вам расскажу про последних евреев Михалина? Я ведь оттуда, из самой его глубинки.



Михалин - золотое дно...





- 0—о, да ты не знаешь, что такое Михалин?

Зяма Любан, рыжеволосый, огромный, не расстающийся никогда с пугой (как–никак хранитель всех колхозных  коней),

 обнимает меня своими громадными руками, и говорит: "Михалин - это золотое дно!  Запомни это аиделе киндере! (еврейский мальчик).
Я впервые приехал в гости к своему деду Залману  из села Красавичи и всё для меня здесь новои непривычно.
Посреди комнаты на электрическом проводе, обвитой клейкой лентой, на котором неподвижно застыли мухи, висит маленькая лампочка.
Но свет от нее ширится по всему дому.
У нас же в Красавичах коптит керосиновая лампа.
Да разве только у нас?
У каждого сельчанина

Лампа стоит или на столе, или ее на подставке прикрепляют к стене.
Лампу берегут, как зеницу ока.
Мать газеткой все ее протирает, и наконец, торжественно ставит на стол.
Чаще всего, с разбитым стеклом, вверх которого обклеивают бумагой.
Ведь стеклом не запасешься, то упадет, то треснет, слабое, хрупкое оно!
Рядом с лампой еще можно что-то увидеть, а дальше к порогу - одни потемки….
А-а, Михалин - совсем другое дело.
Хоть лампа вместе с проводом и обгажена мухами, но светит шикарно!
Смотрю на нее я и думаю, что нужно с самого утра поискать на Михалине золотое дно.
Может, дед подскажет, где оно .

Думаю, вот будет радость для всех в Красавичах - для маминых подруг по школе Демъяновны, Безносенки, для Степы - учителя физкультуры, для Сеньки Прудникова - соседа нашего, для всех - всех красавлян.
Привезу что-то из золотого дна домой.
Заявлюсь в сельмаг и скажу сердитому завмагу: "Хватит говорить, что нет муки. Привези ее много-много и раздай. По наволочке каждому, чтобы всем хватило."
Что еще?
Есть у нас в деревне Миколиха.
Самая бедная, солдатка, трое детей. Заходишь в дом.
Но вначале - сарай со скотиной. Переступаешь порог в хату, а пол такой холодный, холодный. Земляной, даже нет денег у солдатки сделать деревянный пол.
Что еще, если найду золотое дно?

Ну, конечно же, нужно дорогу сделать от города до Красавич. Сейчас – одна грязь. Грязь непролазная.
Сядет моя Миколиха, у которой мы квартируем, на лавку и накручивает на ноги онучи (что-то в роде портянок).
Обувка –лапти. Изношенные на ноги, новенькие, еще пахнущие свежестью дерева, через плечо.
А что будет потом?
Колобком, колобком покатятся все из села Красавичи в город по новой дороге.
- Деду, деду, - наклоняюсь к его щетинистой бороде, - просыпайся. Где в Михалине золотое дно? Идем, идем быстрее.
Дед будто этого и ждал.

Фуфайку на плечи, два ведра в руки, одно – мне.
- Пойдем, пойдем, Галик, - так он меня всегда зовет (от Алика, как называют в семье).
Утро.
Над Михалином еще не рассеялся туман.
По обе стороны-сад.
Антоновки - налитые, зеленые свисают до земли.
Под не одобряющий взгляд деда, срываю два яблока.
Одно жую по дороге, второе - на запас.
И чего он, думаю, смотрит косо, здесь сколько этих антоновок.
Целый сад!
А у нас в Красавичах - ни яблочка.

Квартира не наша.
Что- то посадили - когда еще вырастет?
У соседей - все загорожено, а в вверху - острые колья.
- Дед, дед, сам живешь возле золотого дна, а недоволен, что два яблока сорвал. Ну, ничего, мне б только узнать где оно. Поделюсь с ним, конечно.
А Зяма, он же первый сказал про него. Тоже нужно ему что-то дать…
А рядом спускаются по дороге вниз женщины, мужчины.
Все спешат, все с ведрами.
- Ну-у, все знают про золотое дно, все шпарят, - злюсь на них.
Вот и закончился колхозный сад. Густая трава колышется от ветра. За ней полевая дорога на соседнюю улицу .
А ниже – в несколько рядов какие-то постройки. К ним поверху идут широкие желоба, по которых течет желто-золотистая жидкость.
Она течет по извивающимся желобам прямо в кормушки к откормочным фермам, переливаясь через края в канавы, заполняет ее .
- Галик, ты спрашивал, где в Михалине золотое дно? Вот оно!

-Оно? Эта жидкость, над которой поднимается теплый пар? Совсем не похоже на золотое дно.
Совсем не похоже.
А мой дед наполняет ведро за ведром .
- О-о, какая бражка, сам бы пил, да коровка не простит. Мы дадим ей ее в кормушку, сколько молока будет! - говорит мой Залман.
Я тащу за ним свое ведро с бражкой.
Рядом топает Зяма, уже знакомый мне.
- Ну как, золотое дно, - смеется он.

- Залманэ, - не опоздай, сегодня будем распахивать за садом, - кто-то кричит ему через дорогу.
- Это Эли, не дай ему поесть - дай только стать за плуг, - смеется Залман.
Его лицо, обросшее шерстиной, становится добрым, точно, как у моего отца.
- Вот только если его отмыть от бражки – и руки, и бороду, - будет еще более похожим.
… Мы поднимается по дороге вверх.
Солнце встает над Михалином уже вертикально. Кольца дыма над коминами домов становятся все тоньше и тоньше.
- Моя Ханеле тоже справилась, - говорит Залман, видя, как над крышей его дома перестает виться дымок..
… Да-а, - думаю я, - снова будем в Красавичах без муки. С чего мама будет печь нам хлеб? Да и дороги новой не будет. И те же лампы останутся в домах красавлян.
… Прошли годы.
.Михалин - золотое дно, уже не тот Михалин.

Евреи-балагуры, шутники, ушли один за одним… Сад, что каждую весну нас радовал белым цветом, исчез.
Вместо него - новая улица, новые жильцы.
Я хочу подойти к ним и рассказать про тех, кто здесь жил раньше.
Рассказать им про всех друзей и соседей Залмана-Янкеля, Зяму, Малаха, Элю?...
А может, рассказать о том, как я хотел найти здесь золотое дно?

Только теперь я понимаю, что настоящим кладом, золотым кладом были именно они - мой дед, Янкель, Зяма, Малах, Эли…
Посидеть бы с ними, поговорить - сколько бы чего я узнал, запомнил про жизнь еврейского Михалина…
Давно уже провели дорогу в Красавичи, и сделали электрический свет.
Моя детская мечта о помощи, так и осталась мечтой.
А я, старше сегодня своего тогдашнего деда Залмана, ищу его следы в Михалине.
Ищу.
В воспоминаниях.
Во сне.
Даже находясь за тысячи километров от Белоруссии.
Ищу.
Ищу везде…

 
добавить отзыв
# Лазарь Давидович Лайвант
ответить

Шолом и лонге йор Вам уважаемый Ефим Давидович Златкин.
Я внук Исаака Самойловича Лайвант, организатора и бессменного председателя еврейского колхоза в Михалине, позже колхоз "Энергия".
Он же Исаак Лайвант заложил это село Михалин в нескольких километрах от города Климовичи, построив там первый дом в 1921-22 году.
Он же посадил этот яблоневый сад из антоновок.
Дом деда Исаака был самый большой в Михалине, стоял у дороги, так что каждый входящий в деревню из города должен был пройти мимо него.
Дом остался цел после войны, даже сад с огромными яблонями (10 или 12) уцелел.
В доме на большой кухне часто проходили общие собрания колхозников евреев, как утренняя планерка. Бабушка была всегда недовольна этими сборищами особенно когда на лето приезжали внуки из Москвы (дети и жена старшего сына Давида, моего отца).
В 1955 году колхоз резко разукрупнили влив в него все окружающие русские деревни, а дедушку отправили на пенсию. Последний раз я был в Михалине летом 1957 года. В 1958 году Исаак Лайвант умер, его жена Сара, моя бабушка, уехала жить к дочери в Щорс. Дом продали. Перед нашим отъездом в США, в 1991 году, отец был в Климовичи Михалине, сходил на могилу к дедушке, оставил денег, чтобы присмотрели, виделся с семьями тех, кто помнил дедушку Исаака и Лайвантов.
А дом всё стоит. Новые хозяева обшили стены вагонкой, покрыли железом вместо дранки, пристроили сени, осовременили.
Семью Мейлаха Любина, колхозного бригадира, я очень хорошо знал, дружил с его младшими сыновьями. Кто был постарше того кажется и звали Зяма. Они все были огненно рыжие.
Фамилию Златкины я помню, а вот членов семьи не припоминаю, простите.
Ещё помню семью Йолы, но кажется к 1957 году он переехал жить в Климовичи.

У деда Исаака было 3 сына и одна дочь София.
Лазарь погиб в Польше в феврале 1945; Абрам пропал безвести в конце 1944; старший Давид вернулся целым на




Масей и Цыля

- Цыленька, Цыленька,- ты  посмотри, кто к нам пришел!
Маленький, худенький с острым подбородком, на который осела седина, поднимается ко мне навстречу Масей. Хочет шагнуть вперед, но на его  пути стоит железная раскалённая  печка с трубой.  Чтобы не обжечься, он  мне машет рукой, мол, проходи здесь. Но « здесь», т.е.  справа
находится невзрачная кровать. А слева  небольшой кухонный столик.  Но  хозяина все это совсем  не обескураживает. Он никак не стесняется своего убогого жилья. Другого жилья никогда не имел и не видел…
Слабый по здоровью, был на тяжелейших работах во время войны в тылу, где ещё больше его потерял…
Стеснительная женщина по имени Цыля, бывшая машинистка военного госпиталя, увидев при первой встрече измученную улыбку на его еврейском лице, долго не раздумывала.
Оба случайно выжили после Катастрофы. Оба одинокие, а вместе уже опора друг другу. Создали семью. Правда, у него есть  родной брат Гриша, живущий в городе. А у неё - дальняя племянница, но это же не своя семья.
С этого момента каждый из них  был уже не одинок. Стали жить вместе. Не просто жить, дышать вместе! Чувствовать вместе все, что и кто их окружает. А окружало их  в бывшем
местечке несколько еврейских семей и понаехавшие после войны из сел белорусы.
Наскребли какие-то гроши, купили небольшой сарайчик. Разобрали-  на его месте поставили маленькую хатку. Она была самая маленькая не только в Михалине, но и в окрестных селах .С низкой крышей, залатанной рубероидами, с подслеповатыми окошками и крошечным коридорчиком.
Но Масей и Цыля были довольны своим жильем. Ещё ,как довольны! Всё свое, что хочу, то делаю. Когда хочу, тогда встаю…
- Алинька, проходи, проходи Алинька, - смотрит на меня Цыля, которая появляется откуда-то из темноты.
Она обращается ко всем так ласкательно. Глаза добрые, свои. Как у моей мамы…
- Ой-вей, ой-вей, - качает головой Масей, - хорошо живет еврей, хорошо живет еврей!
Цыля не понимает, что он имеет в виду?  Для неё - все хорошо! Домик маленький, но свой.  А был бы больше – и ставить нечего. Топлива нужно было бы больше. Воды, чтобы чаще мыть в доме - больше.
-  Цыленька, у нас есть марципаны для нашего гостя? - смеется Масей, а глаза, если посмотреть в вглубь  - влажные…
- Что он смеется и плачет? - думаю я.
Хочу вспомнить, где и когда я видел такие глаза .У мамы. Да! Она, как заведенная. С утра до вечера. А вечером, когда уже валится с ног, смотрит на нас такими же глазами.
Где ещё я видел такие глаза ? Где? У кого?-  У цыганки… Да, у цыганки.
В село Красавичи, где мы жили в пятидесятые годы, как-то забрела цыганка. В цветастых шалях, с гортанным голосом, она шла от дома в дом и предлагала людям погадать.
- А давай мы её погоним отсюда, давай, - предложил задиристый Федя, на лице которого веснушки загорелись кровью.
Погнали! По пыльной дороге. Впереди - Федя с собакой. Я, тогда дошкольник, бежал вслед за всеми, не понимая, куда и для чего. Когда догнал тех, кто был впереди, цыганка, облокотившись на прясло (изгородь), выставила вперед руку, что-то говорила. Она сбросила с себя платки, тяжело дышала.
- Она совсем не страшная, не похожа на ведьму, как говорили соседи, - рассуждаю я про себя.
А волосы чёрные-чёрные, как у мамы! Ни у кого в селе я не видел еще таких чёрных волос. И вообще она больше, чем кто другие похожа на маму, - думаю я, и делаю шаг к цыганке, чтобы как-то её защитить.
- А ты, что с ними делаешь? Не ходи с ними. Не ходи, - грозит она мне вдруг пальцем.
И ещё раз смотрит на меня своими глазами. Глазами, которые переполнены слезами.
- Цыганку пожалел, цыганку пожалел, - смеются надо мной пацаны.
А где ещё я видел такие глаза, как у Масея. Где?.. Да-да, помню .
Когда, когда подсыхают дороги и  в село Красавичи приходит пасха и вся детвора высыпает на выгон в новых сатиновых рубашках, которые вздымаются парусом от ветра, именно тогда
появляется Лейба !На своей повозке, которая дребезжит,как пустая бочка,он въезжает в наше село .А мы бежим с криком: "Тряпки, кости, ведра, медь, начинает Лейба петь".
И так во второй раз. И в третий. И без конца…
А Лейба берет все - тряпки, тазы, всякую рухлядь, дает жёлтые медяки и обязательно свистки. Принимая от меня какой-то пакет, он вдруг встрепенулся, будто его ударили. Видимо, увидев меня черноголового, еврейского мальчугана среди белоголовых пацанов в сельской глуши, он поразился больше всего.
- Вот тебе свисток, вот ещё свисток, вот ещё, - говорит он , гладя  меня по голове.
Да-да…
А в глазах его такие же слезы, как и у цыганки, и у Масея.
Такие же!
Не знаю, почему мне это всё вспомнилось. Не знаю. Видимо, похожие судьбы у этих трёх людей.  Нелегкие судьбы…
…Метель завывает за окном .Колючий снег бьет по стеклу. А мы едим марципаны.
Вы не знаете, что это такое ? Тогда я вам расскажу, какие марципаны подаёт Цыля. Подаёт  на небольшой тарелочке. На крошечном столике - несколько картофелин в мундирах, щепотка соли и пару кусочков хлеба . Всем видом хозяйка говорит, что чем богаты, тем и рады.
Мы недавно переехали в местечко Михалин из  села Красавичи. Мама  потеряла работу в школе, а с отцом, инвалидом войны, вообще никто не хочет разговаривать на новом месте. Молодые, здоровые не могут найти работу в райцентре.
Я беру половину картофелины, а хлеб? Хлеб не могу… В начале шестидесятых годов в Белоруссии  были большие перебои со снабжением хлеба. Люди часами     стояли  в очередях, падали, чтобы дождаться буханки хлеба.  Чёрного, тестяного и  слипшегося   хлеба.  Вот в такой
Очереди я вчера  стоял вместе с  тётей Цылей. Стоял три часа. После этого я мог
протянуть руку за хлебом?  А зачем он нам?
Мы снимаем кожуру с картошки. А картошка – особая, в "мундирах". Цыля спекла её в печи, на оставшихся угольках.
Ой-ой, какая она румяная! А если ещё солью приправить?  Скажете, что–то  есть более вкусное на свете? Нет! Нет! И нет!
- Кра-со-та, - качает головой Масей, а на его седой бороде подпрыгивают картофельные крошки,и словно танцуют.
- Ой-ой-ой, - заливается от смеха Цыля.
Я даже не замечал раньше, какая она красивая! Белое лицо, чёрные брови, длинные чёрные волосы. Опять напоминает мне мою  маму.
А Масей, закончив трапезу, опять напевает "Ой-вей, ой-вей, хорошо живет еврей  ".Только делает перерыв на песню, когда очередной маленький гвоздик шляпкой берёт в рот.
Простите, я же вам не сказал, что Масей-  наш местечковый сапожник .А я принес ему свои кирзовые сапоги, которые мне служат уже не первую зиму. Батя, как мы зовем нашего отца, купил мне их на вырост.
Так он говорит. Чтобы я сам носил несколько лет, а потом ещё младшим братьям передал .А сапоги взяли – и раскрыли рот, отскочила у них подметка.
Масей  один гвоздик достает изо рта и  затягивает дальше песню" Ой-вей, ой -вей…". Забивает один гвоздик, второй гвоздик - в рот. Примеряет дальше подметку
Цыля сидит возле теплой печки, но замечаю, будто ждёт чего-то. Смотрит настороженно в окно, переводит взгляд на дверь.
Не понимаю.
Думаю себе:
- Кто-то должен ещё принести обувь на ремонт? Хотя бы мои сапоги успел подбить?
И в этот момент по стеклу посыпался град. Цыля побледнела. Масей покраснел:
- Опять  не дадут сегодня спать. Постоянно бросают снежки в окна. Масей как-то вышел в темноту,
получил несколько ударов в лицо, - говорит плачущим голосом Цыля.
Я выскакиваю на улицу.  Вдали темнеют убегающие фигурки. Никого не узнаю. Но ведь не приходят сюда бросать снежки в окна  из соседних сел, или из города? Только те, кто живёт рядом, маленькие  не- люденыши ,  издеваются над парой немолодых евреев. Кто-то из тех, кто ходит вместе со мной в школу. Кто-то возвращается вместе домой. Но кто?
Проходит год за годом. Мы взрослеем. Уезжаем учиться. Масей и Цыля приходят нас провожать.
Приезжаем на каникулы, приходят встречать! Уходим один за другим в Армию, сидят за столом. Возвращаемся домой, радуются вместе с нами.
Своих детей у них не было - знали всех наших жен и детей. Когда мы все уезжаем, долгими осенними и зимними днями, сидит  Цыля вместе с нашей мамой на скамейке в саду. Вместе с мамой радуется, когда в нашу заснеженную калитку стучит почтальон и приносит письмо.  Вместе читают письма - вместе веселятся, а потом еще наперебой передают новости отцу.
…Мы были частью жизни Масея и Цыли, а они – нашей.
И вот опять лето. Наливаются спелостью вишни. Снова полон гостями родительский дом.  И Цыля здесь! Среди нас. Среди детей и внуков!
На столе – большая тарелка вишен, смородины, яблок .Все едим. И Цыля с нами, как член семьи.
- Всё, я домой, - поднимается с места.
Мать, долго не думая, дает ей в сумку пакеты с вишней, смородиной. А Батя , человек – широкая душа, как его называет мама, добавляет в сумку ещё  и банку варенья.
Домой Цыля возвращается не одна! С нами!
Некогда высокая, стройная, она согнулась, как вопросительный знак. Вперед выбрасывает свою палку, а потом сама семенит за ней. Увидит встречного, радостно улыбается, подняв голову с развевающимися седыми волосами.
- Добрый день Настенька, - открывает свой щербатый рот.
- Добрый день Сашенька, - продолжает дальше.
Не ждёт их ответа, да они и не отвечают. Кто она для них? Бедная, старая еврейка. Одна из последних местечковых евреек,  которые как- то задержались на земле.
- Не отвечают и не надо, пусть только окна не разбивают, - шепчет Цыля.
- Продолжают?
- Ага, - качает головой.
Зимой снежки летят , а летом камни - летом. Узнала, что бросает соседский Антон. Думает, что подрастёт, женится и  всё закончится? Но нет, продолжает бросать его младший брат со своей ватагой. Брат подрастает, сын Антона крутится возле окон.
Слушаю её и думаю:
- Годами,  десятилетиями издеваются над бедной семьей. Местные евреи хотели вмешаться,
но Цыля просит, не надо. Мол, потом  хуже будет. Нужно по закону. Обращается  в милицию , а  там только посмеиваются.
-  У тебя есть  доказательства или  фотографии, что именно эти люди разбивают окна?
- Нет.
- Уходи, или мы   выпишем  тебе штраф за клевету.


… Идем с Цылей по  Михалину, который стал ей родным .Палочка впереди, за ней шаг. Снова палочка впереди - снова  за ней шаг! На лице - улыбка. В глазах тихая радость. Пусть хоть на миг все  видят, что она не одна.
А я тоже вижу Цылю.  Только другую .Не сегодняшнюю. А ту, которую увидел в первый раз….
Открылась дверь и в дом вошли мужчина в поношенной солдатской одежде и женщина в каком-то старомодном платье.
- Давидка, -пришли познакомиться с твоей семье, - произносит женщина.
- А я вас сразу и не узнал, - говорит отец.
Чувствуется, что они одели то, что было у них лучшее , ведь в гости пришли. Худые, с горящими глазами и  быстрыми движениями, чем-то напоминающие наших родителей.
До этого мы жили в селе Красавичи  и к нам часто заходили наши соседи.  Но они были другие - светловолосые, степенные, с большими руками, в кожухах.
- Мама, кто это, кто? - налетели мы на неё, когда Цыля и Масей ушли домой.
- Это, - она  замялась на минутку…
- Это, дети мои, евреи, - быстро помогает отец, - такие же, как мы.
Я уже знал, кто такие евреи.  Мне в Красавичах не давали проходу, спрашивая, кто я? Еврей или жид?
- Я, еврей, - несколько подумав, отвечал сельской ребятне.
- О-го-го, о –го-го, - катаются   по земле от смеха  мои  как будто друзья , с которыми  я раньше   играл в лапту, - сдохнешь скорей, сдохнешь скорей!
Я, конечно, не хотел этого. Быстро добавляю, что я жид, жид! Ещё  больше катаются по земле, давясь   от смеха  из-за того, что я сам себя обзываю.
- Будешь долго жить, долго жить, - выдают они мне расшифровку этого слова.
И я смеюсь с ними. Значит, правильно угадал! Правильно! Не ошибся.
Сколько мне было тогда?  Лет пять-шесть, не больше! Словом, в этих двух неказистых людях
мы увидели первых евреев в  своей жизни .Конечно, кроме самих.
…Незаметно по песчаной   дороге подходим к её домику. Он стал еще меньше. Кустарник ещё больше окружает его.  Осталась только маленькая тропинка.
Но в доме ничего не изменилось. Та же железная печка. Тот же маленький столик. А Масей ?Он поёт свою песню "Ой-вей,ой-вей", улыбаясь своим беззубым ртом. Правда, в ремонт обувь мало кто приносит.  Но он сидит и ждет. Всё наготове - дратва, гвоздики, подметки.
… Проходят еще годы. Еще годы… Цыля - в чёрном платье. В чёрном платке. И сама чёрная .Согнутая, страшно посмотреть, ломает руки. Ломает руки.
- Нет Масея. Нет, нет, нет. Всё закончилось, всё, всё..
К кому ей прийти в горе? В чей дом ?Она и раньше редко заходила в дома беларусов. Особо не принимали её и в других еврейских домах. А сейчас вообще никто не хочет смотреть на развалину.
Молчит мать. Молчит отец .Что тут скажешь?
Дождь сильно бьет по крышам, по окнам. Будто злится на несправедливость.
-Ну почему  даже, если ты и Бог, забрал моего Масея? По-че-му? Он ведь и мухи никогда не
обидел. Жил тихо-тихо, ел мало-мало. Только дышал - никому не мешал. Окна ломали-
закрывал раму подушкой. Палкой били в дверь, а он ждал, пока перестанут. Другой бы встал, пересчитал рёбра обидчикам.
Не мог, говорил, что это   же соседская ребятня. Как посмотреть завтра в глаза их родителям ?Дети балуются, некуда девать энергию. Одно им было веселье от скуки, кто быстрее попадет в окно Масей был такой, какой есть, но он имел право на жизнь. Имел. А сейчас его нет, как и не было,- причитает Цыля.
Приходит к нам день за днем. Скучно ей одной дома, куда ни посмотришь, словно стоит Масей. Частенько плетётся в город .Через сугробы. Иногда  просит подвезти. Но чаще идёт пешком .В снег и в  дождь.
Цыля спешит, просит помочь родню. Нет, не деньгами, содействием, участием. Спешит поставить памятник Масею. Все сбережения, которые у неё есть,  она тратит на этот памятник. И какая-то осветленная, гордая, сообщает об этом при очередной встрече:
- Я поставила памятник Масею! Это была моя  самая главная задача . А сейчас мне уже всё равно, всё равно…
Следующая наша встреча с Цылей произошла  в Доме престарелых. Она сидит на кроватке. Маленькая, согнутая, привыкшая ко всему. Ожидающая только смерть. Единственная еврейка на весь этот  Дом  престарелых.
- А что мне теперь? Совсем нет разницы, как меня называют. Все мы здесь на пороге, - рассказывает она нам, такая сухонькая и седая.
Волосы, словно пух. Но лицо, лицо оживляется!
- Вот фрукты из  Михалина ,варенье мама передала, - сообщаем ей.
- Как Иринька, как Давид? А в Михадине  сейчас, видимо, много яблок, слив?Лето? А мой домик? Мой домик стоит, стоит? - оживляется Цыля, - узнав всех нас.
- Иногда навещают меня родные. Но это же не рядом, - будто оправдывая их, говорит Цыля.
… Когда она умерла, её похоронили на местном кладбище. Не по-еврейскому обычаю.  Памятника на её могиле нет.  Ничего нет. Нет памятников даже на могилах других умерших. От них родные отказались ещё при жизни. Что же говорить про Цылю, у которой
были только дальние родственники.
На городском кладбище я не нашел и могилу Масея. Столько лет прошло. Как будто и не было:  ни одного, ни другого.
Что же, пусть  этот рассказ станет  памятником для них. Да?
- Да,Алинька, да, - словно   слышу шепот Цыли.
А Масей улыбаясь, затягивает свою песню "Ой-вей, ой –вей, как же может жить еврей, как же может жить еврей?"
Совсем другие слова. Совсем другие…
А может, он и раньше так пел, а я не слышал…
Не слышал…
Не слышал


Фима с огненной гривой

- Папа - гыжий, мама - гыжий, гыжий и я сам, всю семью я узнаю по гыжим волосам, - прыгая на одной ножке, дразнит  Идку  её подружа- малышка.
Кто не знает Идку в Михалине?   Все  знают! Волосы у неё, как солнце:
 золотистые.  А  лицо  и руки   усеяны сотнями маленьких золотинок.
Обычно весёлая, шаловливая, она сегодня не в духе.
Малышка, крутнулась и умчалась домой:очень уж сердитой была сегодня   Идка.Раньше  она вместе с ней  хохотала над этой песней, даже подпевала, когда забравшись на незаконченный сруб, они  болтали босыми ногами.
 Но сегодня Идка была  действительно не в себе.
Выскочила на улицу, стала  кому –то грозно грозить пальцем, даже
 кричать. На что она была оторви-голова ,но раньше себе такого  никогда  не позволяла.


 И вдруг  забежала в дом, потом выскочила на крылечко и громко… заплакала.
На весь Михалин.
Атаманша  Идка плакала. Громко плакала ,   не стеснялась никого, размазывая  руами слезы руками по грязному лицу.
Она не знала, что делать, но знала, что и нельзя ничего не делать...
Но сама могла только плакать.
В комнате лежал её младший брат Феликс-   избитый, с синяками.
Его рыже–золотистые волосы стали каким-то грязным комком, лицо окровавлено.
Самый маленький в семье, будто  стал ещё меньше. Глаза напуганы, в них ужас.
Мать Сима причитает, ломает руки.
Отец Зяма  смотрит из-под бровей и постукивает каблуками сапог по полу.
Старший сын Фима нагнулся к младшему:
- -Кто тебя?"
- Лёнька .
- За что?
- А я знаю. Вначале обзывался, как всегда. Ребята засмеялись, потом он стал бить.
- И никто не заступился?
- Он же старше всех.
Фима знал Лёню, он жил в маленьком домике с матерью. Злобился на всех, хотя был одним из старших на Михалине, уже начинал где-то работать.
Зяма покачал головой, вспоминая, как вернувшись после войны,  он надеялся, что теперь  его детям  будет спокойно.  Только осталось  всего
несколько  еврейских семей,  да и те, видимо,  мозолили глаза.
Фима  резко крутнул головой и  вышел из дома.
Высокий, крепкий, рыжий-рыжий, сейчас он был скорее чёрным-чёрным…
Он знал, что делать и  знал куда идти.
На большак, на березовый большак.
Там, где корчился от боли его младший брат под ударами местного бандита, уверовавшего в том, что здесь он  всесилен.
Вечер наступил рано, березовые серёжки щекотали лицо, когда  Фима прислонился к дереву. Вначале он хотел только одно: спросить, в чём
провинился его младший брат, что Лёнька  его так избил?
Но руки уже чесались сами по себе.
- Стой. Поговорить надо, - остановил Фима великовозрастного детину.
- А-а, ж—ы-ы-д, - и ты хочешь по морде? - сразу же он  озверел.
- Переговоров не будет и пощады тоже, - жестко ответил ему Фима, сбивая с ног.
Не знал обидчик, ой, не знал, что этот Фима с огненной гривой накачивал свои мускулы в… конюшне у отца.  Что именно лошади приучили его к мгновенной реакции и быстроте. Когда  , ухватившись за холку одного из своих питомцев, он  мчался в далекие луга.
Просчитался обидчик, ой как просчитался.
Перед ним стоял не робкий паренек, а боец, который учил наглеца, что нельзя никого обижать, тем более маленьких и тем более, если он из еврейской семьи…
- Что у тебя, что? - заволновался Феликс, увидев легкие  ссадины на лице старшего  брата, когда тот  вернулся домой.
- Да ничего, всё нормально. А Лёнька  теперь тебя  будет обходить за 100 километров.
А вскоре он  уехал из Михалина навсегда - не простили ему ни соседи, ни знакомые  за то, что избил малолетку. Да и  малоприятно было быть под постоянным  взглядом Фимы с огненной гривой.

А маленький рыжик со взрослым именем Феликс вырос в красивого, статного парня.
Еще много лет  приезжал в Михалин - вначале курсантом военного училища, потом лейтенантом, майором, подполковником…
А потом, потом навсегда оставил родной Михалин, который часто  ему снится влажными германскими вечерами.

Ты уже извини, Феликс, что я напомнил тебе об этом происшедшем случае. 
Извини, но  теперь ты знаешь, как поступил тогда твой старший брат.

…

Абисселе глик (Немножко счастья)

Время, ты можешь все? Можешь! Тогда перенеси меня в детские далекие годы. Перенеси! Что тебе стоит? Ты же всесильно! Всевластно! Я прошу: перенеси меня, хотя бы на пять минут в прежний Михалин!
… Закрываю глаза и вижу отца, застывшего в ожидании возле старенького приемника. И вдруг: «Авейну, шалом алейхем, Авейну, шалом алейхем, Эвейну, шалом алейхем…», - так начинается ежедневная передача радиостанции «Коль Израэль» - «Голос Израиля» из далекого Тель-Авива.
Отец подскакивает с дивана, поднимает вверх кулак, его лицо выражает восторг, радость и победу над жизнью, которой он живет сегодня, которой мы все живем сегодня.
- Тише, тише, соседи услышат! - беспокоится мать.
- Кого бояться? - отец открывает настежь окно, и на улицу вырывается: «Авейну, шалом алейхем, Авейну, шалом алейхем…»!
Мы чувствуем: сейчас наш отец не в туманном Михалине, а в солнечном Израиле, ради встречи с которым заставлял себя жить даже тогда, когда осколки подходили к сердцу.
Заканчивается песня, Батя (так мы зовем отца) пододвигает табуретку поближе к приемнику и спрашивает у меня: «Ты знаешь, какая у меня самая главная мечта»?
- Знаю, знаю, уехать в Израиль.
- И не только уехать, но и увидеть первого израильского солдата, чтобы поклониться ему.
- За что?
- За то, что он - израильский солдат!
- А ты бы пошел в Израильскую армию?
- Я? Не пошел бы - побежал!
Смотрит на меня печальным взглядом, гладит левой рукой правую руку, оставшуюся в глубоких шрамах после войны, и говорит: «Мне нужно было родиться раньше, чтобы до войны уехать, или позже, чтобы было время там пожить». Где там, мы хорошо знаем…
А самый младший из детей забирается к маме на колени. Рядом еще четверо ее сыновей. В печурке горят дрова: вся наша хата наполняется блаженством. Отец влюбленно осматривает свою семью, останавливает взгляд на самом младшем сыне Лене, который прилип к матери, и говорит: «Фейгеле, фейгеле, ты наш»! (Птенчик - на идиш). Мы небольшие знатоки идиш, но что такое «Фейгеле» и к кому оно обращено, хорошо знаем. Конечно же, к нашему малышу - Ленечке, которого еще называем «Смуглянкой…» из–за смуглого цвета лица.
Ой, как он купается в родительской и братской любви! Ленины глазки - черные и бархатные - сверкают от удовольствия! Неужели, награждая его нашей любовью, Господь знал, что заберет младшего брата первым из всех братьев? Сразу же за отцом… Но это будет через несколько десятилетий и в другой стране…
А в тот вечер мама покачивает сына на руках и тихо напевает: «Хочется абисселе мазаль, хочется абисселе глик (хочется немножечко счастья), и дальше на русском: «Где бы его взять немножечко, хоть бы немножечко, а счастье пропало – и нет.  И нет…». Мама пожала плечами, развела руками. Мол, нет! И нет…
И вдруг… стук каблуков кирзовых сапог по полу. Это - Батя! Улыбнулся, провел пятерней по своей черной чуприне и… запел: «Крутится, вертится шар голубой, крутится вертится над головой, крутится вертится, хочет упасть, кавалер барышню хочет украсть». И дальше: «Где эта улица, где этот дом, где эта барышня, что я влюблен! Вот эта улица, вот этот дом (показывает вокруг), вот эта барышня, что я влюблен». Подходит к матери и, опускаясь на колено, протягивает ей руку.
Мы восторженно смотрим на наших родителей. И раньше мама часто пела. И отец подпевал или напевал вместе с ней. Но чтобы вот так, как на концерте - не было. Никогда не было! Да и больше никогда не будет. Очень нелегкой тогда была жизнь. Чтобы как-то ее украсить, видимо, и пришел к нам тот необычный вечер.
…В печке выгорают дрова, в окна влетает холодный осенний ветер. Гриша разглядывает распухшие от холода руки. Мать думает о том, что бульбу надо меньше расходовать, чтобы оставить ее на посев. Яша готовится к городской олимпиаде по математике. Сергей рисует деда, который, опершись на палочку, стоит возле дверей своей спальни. Самый младший и самый хозяйский Леня - расставляет чашки на столе.
Батя возвращается к приемнику, который шипит, ничего не ловит и говорит: «Черная сотня». Мы не знаем, к кому он обращается, не понимаем, что такое «черная сотня», да и не зачем. Мать выносит из кухни свежие, духмяные булочки. Сделала нам сюрприз: выпекла, когда дома никого не было. Увидев их, отец выскакивает в сад, заносит в дом несколько веточек смородины.
- Самая лучшая заварка, - говорит он.
Никто не спорит. Какой чай? Вишневый чай хотите? Возле кустов смородины растут вишневые деревья. Хотите сливовый, грушевый, рябиновый? Пожалуйста! Все эти деревья растут в нашем саду. Пьем чай в прикуску с белыми кусочками сахара.
- Где же нам взять абисселе глик? - красиво улыбается мама, оглядывая всех.
- В Израиле! Здесь не будет ни абисселе мазаль, ни абисселе глик, - обрывает ее отец.
За окном рано наступившей осени – 1965 год. До отъезда в Израиль оставалось ровно… двадцать пять лет! Только сейчас я понимаю: именно тогда у нас было полное счастье, когда все были вместе! И все - живы! Время, время! Ну что тебе стоит? Что?.. Верни меня, верни хотя бы на пять минут в прежний Михалин.
А в мое израильское окно светит луна 2021 года…

Тум-балалайка

Кружатся снежинки. И мы кружимся. Под небом! Морозным! Новогодним! Я сегодня приехал в Мстиславль, где живут мамины родственники и мои двоюродные братья и сестры. Одни из них - меня старше, другие - младше. Разница в возрасте как-то нас отдаляет.
- Идем к Юзику в гости, - подморгнула мне моя мама.
Я знаю, что совсем рядом живет ее двоюродный брат, которого во время войны спасла белорусская девушка Маша. Что потом он женился на своей спасительнице. Что они дружат с мамиными родными, но раньше как-то не доводилось встречаться. То одно, то другое, а чаще всего, когда мама приезжала на два-три дня в Мстиславль, ей не хватало времени даже навестить своих двух родных сестер и брата. Уже нужно было уезжать домой, где с нетерпением смотрели в окошко ее младшие сыновья. И отец, уставший от работы по домашнему хозяйству. Может быть, поэтому мы никогда не встречались. И вдруг: идем!
Круглолицая Маша, белорусская жена моего двоюродного дяди, целуется со мной, с мамой, усаживает нас за стол. Возле меня - такая же круглолицая девчонка, как и ее мама, но с густыми бровями, как у моего дяди Юзика. Она моя троюродная сестра? Моя ровесница?
Никогда раньше я ее не видел! А мне - шестнадцать лет! Наши коленки внезапно прикоснулись, а плечики прижались. Горячая волна вдруг ударяет мне в висок. Я никогда раньше не обнимал, не целовал девушек, они меня просто не притягивали к себе.
- Пойдем на улицу? - подталкивает меня Ольга, когда уже все попробовали за столом. На улице кружатся и кружатся снежинки.
И мы, взявшись за руки, тоже кружимся. Наши лица возле друг друга. Я чувствую ее прерывистое дыхание, вижу горящие глаза. Забываю о том, что она моя какая-то далекая сестра, целую ее в теплые сладкие губы. Ольга оторопела от моей наглости, но сбрасывает с себя шапку–ушанку, которая кубарем летит в сугроб. Ее светлые волосы, как снег, который залепил деревья, дома, развеваются на ветру. Узорчатые снежинки садятся на ее красивое лицо, голубые глаза и длинные ресницы. Мы кружимся, кружимся вместе со звездочками-снежинками и… целуемся опять.
Не знаю, сколько прошло времени? Вечность, так нам показалось! Но когда вернулись в дом, я вдруг услышал незнакомую мелодию и слова диктора: «Новый год в Израиле». Под песню «Тум-бала, тум- балайка» показывали по телевизору людей на израильских улицах. Все куда-то спешили. Люди, как люди! Дома, как дома! Но это же был совсем иной мир - мир загадочного Израиля, о котором мы всегда говорили дома. А какая мелодия? Яркая, зазывная, веселая! Как раз под Новый год!
Мы снова выскакиваем на улицу, напеваем запомнившие нам слова: «Тум-балалайка, тум-балалайка, тум-балала…». И… опять кружимся, кружимся со снежным хороводом, со своей юностью, со своим первым чувством… С того памятного новогоднего вечера больше я эту песню в Белоруссии никогда не слышал.
А сейчас в Израиле слушаю! Часто слушаю:
«Тум- бала, тум-бала, тум-бала, тум-балалайка. Шпиль балалайка, тум-балала, шпиль …» Про балалайку все понятно? А шпиль - на идиш - «играй»… Словно вижу танец звездных снежинок. Они кружатся под «тум- бала-лайку…». Кружатся с моей троюродной сестрой - белорусской по матери, еврейкой по отцу.
Ольга! Где ты? В России? Пригласи меня в гости под Новый год. Я обязательно приеду с песней «Тум-балалайка»! Ты ее помнишь? И мы… потанцуем, как тогда! Станцуем месте со снежинками. Когда нам было по шестнадцать! По шестнадцать… По шестнадцать л-е-т.

Сапожник Шломо
Вы помните сапожника Шломо? А его жену Розу? Не помните? Тогда я напомню. В Михалине возле железной диковинной колонки, которую оставили после себя немцы, стоял квадратный домик без коридора. Вот в этом домике - в самом центре Михалина и жил Шломо.
Шломо, так Шломо! Только имя какое-то диковинное. Эли, Малах, Ела, Зяма_- еще куда ни шло, а то Шломо?
- Шломо - это от слова «шлимазл»? - спрашиваю у домашних (в переводе с идиш, несчастный).
Отец на меня посмотрел, словно что-то проглотил. Дед не перестает крутить пуговицу на рубашке - то в одну сторону, то - во вторую.
- Д-а- а, познания у тебя точно, как у твоих друзей, которые кричат вслед Шлеме: «Шлимазл, шлимазл…». Только им простительно - они из другого народа. Но ты должен знать, - отец посмотрел на меня, потом на деда, который, тяжело вздыхая, сел на скамейку, - ты обязан знать, что Шломо - был третьим еврейским царем. Он же и великий, мудрый царь Соломон.
Я тихо присвистнул: изучая в школе историю древнего Египта, я даже не подозревал, что рядом с ним было другое не менее древнее государство -еврейское. Я, школьник-подросток, знал то, что положено знать. И не больше. Родители нас тоже особенно не пичкали дополнительной информацией. Отец только что вернулся после работы и совсем не был заинтересован в долгой лекции. Только сказал: «У каждого народа своя история. Придет время, и ты все узнаешь». Мне не терпелось.
- Так ты говоришь, что нашего соседа, может быть, назвали в честь еврейского царя? Может быть, и тебя назвали в честь какого-то царя. Ну даете?
Отец улыбнулся и повернулся к деду Залману.
- Папа, что ты скажешь?
Мне уже стало интересно. Дед не спешил с ответом. Он больше нам рассказывал о тех детях, которых расстреляли, а что говорить об отце? Все известно - в одном доме живем. Дед поправил картуз на голове, провел рукой по бороде и выдал: «В прежние времена евреи не давали своим детям имена просто так. Только в честь кого-то. Твоего отца вместе со своей женой я назвал Давидом. Такое имя носил отец Соломона - второй царь Израиля, который построил Иерусалим. Твоя бабушка, моя жена, была названа в честь праматери еврейского народа Сары.
… Вечер опустился над Михалином, мои младшие братья пошли купаться на озеро после пыльного дня, а я, слушая то отца, то деда, возвращался из сегодняшнего дня в прошлое и наоборот.
Назавтра, когда бедный Шломо пошел с сеточкой за хлебом и его снова атаковала местная ребята криками: «Шлема-шлимазл, Шлема - шлимазл…», я пытался их остановить, рассказать значение слова «Шломо».
- Шлема - царь, меня поймай. Шлема - царь, меня поймай, - скакала перед ним местечковая ребятня. Точно так же они шутили и с русскими, белорусами, которые были уже в годах.
Назавтра я зашел к сапожнику Шломо: хотелось с ним поговорить. Согнувшись, он колдовал над какой-то парой ботинок. Ничего царского в его облике я не увидел. Но он посмотрел тепло на меня из-под очков. Перевел взгляд на мои босые ноги. Улыбнулся: «В детстве я тоже бегал босиком по местечку. А сейчас ноги не хотят ходить. Но руки пока слушаются. Одному нужно подметку подбить, другому - новую заплатку пришить. Вот так и проходит день за днем. - Встал со стула, оперся о стенку: «Роза, ты где? У нас гости! Кто? Внук Залман-юде».
Роза улыбнулась точно, как моя бабушка Соня, потрепала меня по голове и вручила большое красное яблоко.
- Что-то Батя шутит. Не могли его назвать в честь царя. Он же обычный старый сапожник, - думаю я и, взяв колесо с проволокой, которое мы называли водилой, помчался по местечку.
Прошла еще одна осень, еще одно лето. Потом еще пару раз прокрутился год. На крылечке сидит Роза. Ее седые волосы разбросаны, взгляд пустой, отстраненный.
- Все проходит, все уходят, все проходит, все уходит, - увидев меня, грустно качает головой.
Я знаю: Шломо умер! Он уже больше не улыбнется мне поверх своих очков, не пошутит. А может, действительно его назвали в честь царя? В его облике было что-то святое, чистое.
- Ой-вей, ой–вей, - стонет Роза.
А у меня в руках сетка яблок - красных, крупных, которые я нарвал в колхозном саду и сейчас протягиваю Розе. Над местечком опускается ночь. Первая ночь в Михалине без «царя Шломо».

Тейглах от Кели
- Зэ (смотри, идиш), кто к нам пришел?
На лице улыбчивой женщины - неописуемая радость. Она широко разводит свои руки. Мол, проходи, проходи и мне говорит: «Дядя тебя ждет»! Во второй комнате, среди подушек сидит круглолицый человек. Это - Файфа, родной брат моего деда Залмана. Единственный из двенадцати его братьев и сестер, который живет рядом с ним после войны. Всегда, когда я приезжаю из Михалина в соседний город Мстиславль, я навещаю его. Все-таки город! Не местечко.
Да и не могу не выполнить просьбу своего деда: навестить его родного младшего брата. Первый раз зашел настороженно, а увидел теплый прием, во второй раз ноги сами побежали. И на этот раз после громких восклицаний «Зэ», радостной улыбки Кели, поцелуев Файвы сижу у Кели на маленькой кухоньке. Почему у Кели? Да потому, что Файва уже забыл, когда выходил со своей комнаты.
- Кроватный человек твой дядя, - сообщает мне о нем Келя, - нет, нет я не обвиняю его. Войну обвиняю. Старые раны обострились, да так, что он стал неподвижным. - Поднимает палец. - И уже долгое время. Но нам хорошо. Чтобы я одна делала? А так: «Файва, ты как? - спрашиваю у него из кухни.
- Гут, гут, Келя, - слышу в ответ.
- Укладываюсь спать, слышу: «А гуте нахт, Келечка!» А что мне еще надо? Только доброе слово. Слава Богу, слава Богу, - чтобы хуже только не было.
Я знаю, когда Файва вернулся после войны в Мстиславль, своей довоенной жены он уже не нашел. Расстреляли ее вместе с другими евреями. Сошелся с Келей. Высокая, энергичная – она не могла его не очаровать. А когда заболел, каждое утро молился Богу, что встретил ее. Есть еще два взрослых сына, но они как-то не прижились с Келей. Кто прав, кто виноват, только у сыновей - жизнь молодая, не будут же они ему простыни менять.
-Да ты ешь, ешь! Тейглах у меня такой, что объедешь всю Белоруссию, весь Советский Союз, нигде лучше не найдешь, - говорит мне жена моего двоюродного дедушки, или, как она называет его, дяди.
А тейглах действительно отменный! Даже тает во рту. А какая вкуснятина? На что моя мама - мастерица, но такой тейглах, как у Кели, она ни разу не выпекала. Булки-да! И какие булки! В магазине такие не найдешь! Думаю, мама выпекла бы не хуже, чем Келя, только разве накормишь семью из семи человек сладостями? Да и где взять столько муки, меда, растительного масла, яиц, миндаля, грецких орехов для их приготовления?
-Это я сразу понял, как только Келя стала мне рассказывать, из чего она делает свой тейглах.
Посмотрела по сторонам, будто боясь, что кто-то услышит:
- А ты знаешь, я потихоньку его продаю на базаре. Милиция меня с одного места сгонит, я на втором примощусь. Сгонят со второго, я на - третье. Да и люди, которые один раз попробуют мой теглах, за ним ко мне домой приходят. Только прошу, чтобы никому не говорили.
- Запрещено?
- Запрещено. Мол, не в фабричных условиях, не по закону. Скажи, а как нам жить? Пенсия – маленькая. Ты знаешь, сколько чего нужно покупать для твоего дяди? Нет, я не наговариваю, но кто мне даст гельд (деньги) просто так? А за мой тейглах еще голубушкой называют.
Меня уложили спать в маленькой спаленке. На кухоньке до полуночи горел свет. Если вы думаете, что Келя в одиночестве пила чай, или гадала на картах, то вы ошибаетесь! Ой, как ошибаетесь. Келя выполняла «правительственный» заказ, как она сама шутливо заявила. В субботу ее соседка выдает дочь замуж.  Пришла к ней и говорит:
-Келя, не буду же я дорогих гостей бульбой с мясом потчевать. Придумай что-нибудь такое необычное.
- Ну я и придумала! Напекла орешки из теста в меду, шарики в меду. Чтобы они были более хрустящие, добавила в них немного водки, - хитро улыбается Келя.
- Чтобы сразу и выпили, и закусили?
- Весь в дядю! Вы все Златкины такие? - хлопает в ладони.
А дядя из спальни одобрительно смеется. Скажу больше: Келю пригласили на свадьбу вместе с ее сладостями. И я там был: вино, водку пил!
- Все это, - наклонился ко мне подвыпивший сосед и обвел рукой поднос со сладостями, - еврейские штучки. Но о-очень вкусные штучки. - Определив, что я не из его белорусской родни, погрозил пальцем: «А ты сам того, не из этих «штучек»? - И довольно улыбаясь, потянулся за следующей порцией Келиных сладостей.
Вот так жила и моя тетя Келя, угощая мстиславльский народ – русских, белорусов, евреев своими изделиями. Кому продавала на рынке, кому готовила дома по личному заказу. Провожая меня, передала для мамы целый пакет угощений. Постукивая резиновыми сапогами нога об ногу, до тех пор она стояла на остановке, пока не подошел автобус.
В Михалине мой дед Залман меня встретил первым. Не зря! Догадывался: если его внуки налетят на передачу, ему останутся только одни крошки. А мы не знали с чего начинать? С тейглах или с айнгемахц (вареная редька в меду), иди с имберлех (морковь в сахаре), или с лекеха, струделя, рулета с маком?..
- Гор, гор! (все, все), - наконец сказала мать, оттаскивая нас от праздничного стола, - оставьте на завтра.
А сейчас я вам еще кое, о чем расскажу! До Михалина тогда я не довез …гоменташи (булочки с маком). Когда в купе вагона раскрыл пакет с ними, все на них жадно посмотрели. Ну я и угостил каждого, не преминул сказать, что это еврейские сладости. Мои попутчики – белорусы - уплетали их аппетитно вместе со мной. А один из них, когда закончились мои булочки, раскрыл свою сумку. Догадайтесь, что там было? Да-да, драники с мясом.
Теперь, когда я приезжаю в Минск, спешу в свое любимое кафе возле ЦУМа. Там такие драники! А когда покупаю в Израиле гоменташи, всегда вспоминаю милую Кели и Файву - единственного из двенадцати родных братьев и сестер моего деда Залмана, кого мне довелось увидеть.





Эли- мужичок с ноготок
прочел
- Горожане  - странный народ! Многое не понимают !  Закончилось молоко – идут  в магазин. Яйца на исходе - туда же!   Так и живут на земле, не зная,  откуда что берётся? Приехала как –то  к нам
дальняя  родственница. Увидела, что петух вскарабкался на курицу, отгоняет его, мол, заклюет бедную. Смех и только, - улыбнулся     Эли,- и  продолжил,- у меня в семье пять баб: жена, тёща и
три дочери!  А хозяйство ещё  больше: гуси, овечки, корова свиноматка, поросяты ,- хитро на нас  прищурился и добавил,-   и как со всем этим  мне справиться?  Женщины мои- о-го-го, но я то один?
Эли,Эли! Жаловаться тебе грех! Твой женский « батальон» не одного такого мужичка как  ты, за пояс заткнёт!
Каждую весну и осень он приезжает  на наш двор. Рядом  с нашим домом-его участок. Как дали его  Эли,   когда он работал в колхозе, так он  и остался за ним. Колхозникам ведь мало  платили:  без земли и хозяйства они бы и  не прожили…
Эли кряхтит, снимает с телеги плуг. Запрягает в его коня-   заждалась после зимы земля. Сколько уже лет весной здесь  садит  картошку, осенью - снимает.  И так год – за годом!
Сажает-  снимает, сажает -снимает.  Но не  картошка, а одна мелкота….
- Годик  бы годик дать земле отдохнуть? – говорит про себя,-  а чем кормить скот?
В раздумьях замешкался, конь незаметно сходит  из  борозны.
- Эли? – Ты как пашешь? - и над полем  взлетает  трёхэтажный мат.
Ох, как сочно и красиво ругается его Верка! Она и сейчас огонь, а какая была после войны? Пламя! Настоящая белорусская красавица! Увидел Эли  её впервые  – и оторопел. Белая женщина:  крупная, сильная!  Всё может в поле и на ферме!
Подошёл к ней и выдал: « А ты можешь мне  дочерей  родить»?
- Я-то? - засмеялась Верка,- крутнув покатым белым плечом ,- я смогу! А ты сможешь?..
-  Куда мне деваться? – пожал плечами  Эли, а в глазах тоска.
Тоска по его расстрелянной еврейской семье в местечке Милославичи. Он был на фронте: страну защищал, а она бросила его семью в лапы врага.  Что уже туда возвращаться? Куда идти одинокому еврею? В Михалин, где до войны гремел еврейский колхоз. Здесь и встретил свою Веру.
Как и обещала – родила  ему  трёх дочерей!   И красивее их не было в Михалине! Две  старшие  пошли  в его породу!  Яркие  красавицы- брюнетки!  Вылитые еврейки, только не городские с белыми ручками,  а боевые михалинки. Зато  самая младшая золотится копной волос- это уже в маму!   Когда Вера на ферме,  а Эли - в поле , кто  управлялся  со всем хозяйством?  Известное дело: дочери!
Когда  усталый день походил  к закату,  его средняя дочь  Томка- озорница,  бежит на футбольное поле. За садом местные мальчуганы вытоптали площадку, поставили два столба и гоняют  мяч. Томка наблюдала, наблюдала,  а оседлала ворота оседлала ! Да еще как! Попробуйте  ей забить гол - не получится! Один заходит с мячом, второй, третий - все напрасно!  Вратарь  только вытирает вспотевшее лицо, да перебрасывает косички-змейки с груди на спину. Она была одной из самых ярких девчонок-михалинок! Да и другие –стройные , быстрые, озорные!   С румянцем на всю щеку!
Не травили себя табачным дымом, вином и пивом..  Какая им  нужна была еще косметика? Их девичьи лица были нежнее свежей травы и ярче утренней росы! И выросли они не изнеженными маменькиными доченьками, а самостоятельными, готовыми к жизни. Умеющими брать на себя ответственность в любых ситуациях. Все, как одна, в семьях михалинцев!
Напротив дома  Томки-футболистки жила Аня с вечно смеющимися глазами. У нее были три страсти: музыка, книги и футбол. На воротах она держалась стойко: но книги… пересилили. И стали главной любовью в её  жизни !
…В Михалине не было детских площадок. Зато были склады с сеном, где мы шустро ползали  в  норах. В Михалине не было стадиона. Зато прямо на улице мы играли в городки, лапту, бегали босыми ногами по пыльному кругу. А ужин нам никто специально не готовил. Кто с горлача наливал себе молоко, кто довольствовался незрелым яблоком, а кто оставшимся яйцом. Так уходил год за годом нашего детства…
Выросли и стали грациозными прелестницами наши михалинки. И как только они появлялись в больших городах, невиданных красоток сразу же расхватывали. А мы не видели в них своих будущих спутниц.
- Кривое полено, но из чужого леса, - шепчет сухими губами Гашка, одна из старожилок, увидев, как перебирают ножками по михалинским дорожкам новенькие девочки. Чьи-то невесты, чьи-то жены?
Сегодня в Михалине живут и подрастают уже другие девчата. Красивые, такие же работящие- голубоглазые, светловолосые. Только уже без еврейской крови… Может быть поэтому, в футбол и в лапту они уже не играют… А может быть по другой причине? Кто знает…
См отрю я на них – и думаю: неужеди здесь никогда не было ни Эли- мужичка с ноготка , ни его « женского батальона», ни Ани со смеющимися глазами, ни мудрой  беларуски- Гашки?
Неужели ни- ко-го  не было?   Ни- ко-го? Ни-ко -го?..
Яшка и Стасик
В 1990 году  мы улетали  из  Советского Союза за тысячи километров в новую страну. Незнание языка ,  неопределённость   трудоустройства,  постоянная  военная обстановка - всё это нас не пугало.  Считали, что ничего  страшнее и труднее не будет по сравнению с тем, что уже  пережили во время своей первой « алии»-при переезде из села   в пригородное местечко Михалин.
Оно встретило  нас совсем  не …дружелюбно. Дед Залман выйдя из больницы, ходил угрюмым, не находил себе места. Он будто и радовался нам, и в то же время понимал, что мы приехали навсегда.
- Зачем ты посадил себе на голову такой тарарам ? – наговаривали ему  одни.
- Тебе нужна эта  голытьба и  деревенщина? - науськивали другие.
Дед хотел возразить: нужно радоваться, что он не один после того, как потерял семью. Но приходил домой и, видя, как малышня носится во дворе, дерётся, понимал, что тихой старости ему не видать. Дед не знал, как быть?  И мы не знали, как быть? Хоть возвращайся обратно в село Красавичи, где всё знакомо и отзывчивые  соседи, с которыми близко сроднились. На новом месте  мы были отверженными   прежде всего для власти.
- Вы оставили школу в селе. В городе для вас работы нет, - жёсткие слова  бросали матери в глаза.
И никакие мольбы, просьбы, что никогда бы  не уехала из Красавич, если бы не болезнь свекра, не помогали.
Отец на нищенскую пенсию инвалида войны,  не мог прокормить семью ИЗ СЕМИ ЧЕЛОВЕК.
Мы были отверженными  не только властью- МЫ БЫЛИ ОТВЕРЖЕННЫми
и  МЕСТНЫМИ ЕВРЕЯМИ.
Прошло уже 15 лет после войны. Многие как-то приспособились,  устроились. Не  все  были  на фронте по состоянию здоровья и  возрасту. Не все потеряли мать, двух сестер, брата, как наш отец?
- Откуда  у них такая черствость? После такой войны? Откуда?–  спрашивал он у нас.
Он  даже не надеялся на чью–то помощь. Хотя бы на  сочувствие? Но и его не было. Наоборот, насмешки.
-  Давид! Ты шибко  грамотный! А если такой  умный, почему такой    бедный? –  смеялись в лицо.
Отец - выпускник партийной школы (в начале пятидесятых был исключен из партии за желание уехать в Израиль) и мама – учительница,  оказались  никому не нужными в городе .
Мы, дети, были    отверженными  улицей! Местечковая ребятня не признала нас за своих. Здесь не было разделения на евреев и беларусов. Было - на своих и на чужаков. Чужаками были мы…
Град камней встретил меня с братом, когда мы впервые вышли со двора на улицу.
- Ничего, ничего, мы еще вам покажем , - грозил им мой младший брат Яша.
А из бойцов только я, десятилетний, да он восемь лет. Потом пятилетний, трехлетний и самый младший, меньше года. Решив защищаться, приготовили твердые комья земли, сложили их возле забора. На следующий день, я и Яша притаились возле него, а наготове младшие Сергей и Гриша. Их задача подтаскивать твердые комья земли, так называемые "камлышки".
В засаде мы находились недолго. Когда вчерашние обидчики, ничего не подозревая, подошли к нашему забору, мы их встретили неожиданным нападением. Никто не ожидал этого, тем более, самые отчаянные были спереди. Они и получили удары в лицо, в живот…
Прошёл день-два. Мы решили сходить на озеро, куда местный спиртзавод сбрасывал свои
отходы. Или мы не понимали их вред,  или они не были такими ядовитыми, только в этой зеленой воде детвора  барахталась годами. Не одно поколение жителей местечка и заводчан училось плавать в этом озере. И насколько я помню: никто не умер и не пострадал.
Рыба так и кишела под ногами. Вдалеке, в центре, носилась гусиная стая… Местные ребятишки не обращали никакого внимания на царственных гусей. Счастливчики в густых зарослях находили гусиные гнезда, наполненные крупными, остроносыми яйцами. А другие, завязав узлами рубашку с двух сторон, по пояс в воде, медленно переходили от берега к берегу. За несколько проходов - ведро рыбешек. На сковороду – достаточно!
Вспомнив об этом, я и Яша побежали на озеро. Не через улицу, чтобы нас заметили, а через дворы, которые тоже выходили на озеро. Про встречу с драчунами меньше всего думали.
Радостно представляли, как нам  мама приготовит сковородку рыбы. Половина буханки чёрного хлеба  ещё  осталось со вчерашнего дня. Лук зеленел в огороде.
- Какой будет ужин, -  уже облизывали губы.
Быстро пробежав дворы, перескочили маленький мостик через большой ручей и… лицом к лицу столкнулись с ватагой местечковых ребят. Синяки  на руках и ногах - следы постоянных уличных битв. Цыпки на ногах. Лица довольные, наглые!
- Ну что попались?
Нас двое. Их не меньше пяти-семи. Играют желваками, дерзко сплевывая в сторону. Бежать некуда. Сзади -  озеро. Впереди - мостик. К нему не прорвёшься…
- Пацан, сколько тебе лет? - обращается один из них к Яше.
- Ну, восемь…
- Стасику тоже восемь. Выходите один на один.
Меня оттесняют в сторону, не дают подойти. Стасика побаивались даже ребята постарше его. Драться он, видимо, научился раньше, чем начал ходить?  Это знали все, кроме нас. Стасик юлой крутится по кругу. Яша вначале не понимает, что будет самая настоящая уличная драка, только сжимает кулаки. И в это же время получает удар в зубы. Обычно после такого удара от Стасика убегают все с плачем, размазывая кровь. Яша только облизнул окровавленные губы, но с места не сошёл…
Стасик под громкие крики и поддержку друзей, отвернувшись на миг, улыбается им. И в этот же миг получает ответный удар.
… Я знал, что мой младший брат особо ни с кем не дрался, кроме… меня. Да и то, по-братски, без злости и жестокости. Но я знал, что он приехал не из Москвы, а из села Красавичи. Где любой сельский пацан закаляется очень рано. Даже раньше, чем эти местечковые михалинцы, выросшие под боком у города.
… Кулаки шли в ход с двух сторон. Легкая победа Стасику уже не доставалась. Да и о ней нельзя было уже говорить. Вот-вот и… гроза местечка могла быть повержена чужаком, этим отчаянным черноволосым пареньком из деревни.
- Всё, всё, ничья, ничья, - стали их разнимать…
Домой возвращались двумя группами. Мы - впереди. Они – немного сзади. А когда подошли к нашему дому, Стасик легонько обнял Яшу и спросил: «Можно , я к вам зайду завтра?»
…Более верного и надёжного друга у  моего  брата, чем Стасик, не было. Никогда. И везде! За Яшку- так  Стасик его называл, он  готов был пойти в огонь и в воду! В детстве и в юности они были неразлучными. Когда брат  приезжал домой на студенческие каникулы,   всегда бежал к Стасику. Последний раз он к нам пришёл с наколками на руках, с железными зубами во рту. С Яшей и  с нами был  откровенным.
- Только что освободился. За что посадили?  За драку. Я её сам не  начинал - спровоцировали. Видимо, кому-то  показался  слишком  независимым ? Налетели стаей, как дикие волки. Это была не честная драка, как с тобой. Один на один! Помнишь, Яшка?  И убили бы, если бы одного  не сделал инвалидом.
А по Михалину  неслось: "Тюремщик, тюремщик...". Бывшие  соседи Стасика  не давали  ему проходу.
- Пьет он, не работает, - жалуются они   участковому милиционеру.
- Яша, друг, - обнимает Стасик  брата  при встрече, - на работу нигде не берут, отказывают. Тюремщик я, тюремщик…
Под довольные возгласы долговязый участковый гонит Стасика по улице. Ломают руки мать и сестра,а  милиционер  Стасика бъёт  кулаками  в спину. Ногами - по ногам. Зачем он ему на участке? Зачем?  Спокойнее будет, если опять отправится в тюрьму.
…С того дня  над местечком Михалин долго стояло тёмное, тяжелое небо. А Стасик домой больше не вернулся… Но это будет через годы. Через несколько десятилетий.
А тогда… во время местечкового детства многие не понимали, что связывает Яшу – этого отличника из еврейской семьи и белоруса Стасика – грозу всей округи?  А им и не нужно было понимание всех. Их связал и подружил между собой тот  первый честный  боевой поединок.
Вы спросите  у меня , а что было потом? Многое было за 33 года жизни в местечке, где мы стали своими.
Вы хотите знать, когда мы   в Михалине  стали своими?
Хорошо я  вам отвечу:
-В тот же день- после  драки  на озере…
Прочел


Шляпочница…
Запах акации плывет над местечком.
Если точно, то не над всем местечком Михалин, а над его первыми домами. А, если еще точнее, то ароматный запах цветущей акации плывет из палисадника дома, который стоит вторым с правой стороны. Здесь живут Давид и Ира - наши родители.
В глубине сада гнездятся сливы, вишни, яблоки. А здесь, возле дороги, желтые гроздья акации свисают чуть ли не до самой земли. Посадил как-то кустики раньше Давид, надеясь, что они подрастут и будут защищать дом от придорожной пыли. И совсем не ожидал, что расцветет у калитки это необыкновенное желто-золотое созвездие.

- Биня, ты посмотри, какая красота, - наклоняется к акации женщина в белоснежной шляпке.
На фоне обычных домиков, магазина через дорогу, пыльной дороги, которая пересекает поселок, эта женщина смотрится, словно с другой планеты. Ну ладно, ярко накрашенные губы и глубокое декольте, так еще и шляпка. Ира, допустим, в своей жизни шляпку только в девичестве носила. Бывало, распустит черные косы до пояса. Все так и охают! Зачем ей постоянно шляпка?
А когда повзрослела, любила собирать свои волосы в корону. Давид смотрит, любуется. Словно иудейская принцесса перенесена волшебником из далекого Иерусалима в местечко!

А когда годики сложились в десятилетия, а пятеро деток стали смыслом ее жизни, уже не до красоты стало. Набросит платочек на голову - вот и все украшение. Да и защита от солнца и ветра.
А местные женщины из местечка, селянки из окрестных сел, разве они когда щеголяли в шляпках? Да они их только в магазине и видели. И то не все, и не такие.
…Надышавшись акацией и сорвав несколько цветочков, дама в шляпке плывет дальше.
- Ира, здравствуйте, здравствуйте, - кланяется Бени соседке, увидев ее в саду.
Видимо, хотел еще что-то добавить, но женщина в шляпке игриво тянет его за собой. Сразу было видно, что она не такая, как здешние женщины, закопченные солнцем и нелегким селянским трудом. Не сделав никаких выводов о данной особе, Ира продолжает работать дальше в саду - не до нее.

А женщина в шляпке уже подходит к первому дому. Властно держит Бени под руку и ведет его вперед.
- Идем, Бени, мы же в кино опоздаем, - торопит женщина своего спутника.
А он, столько лет живущий в местечке, - один из уважаемых здесь людей, не может пройти мимо своих соседей, не поздоровавшись.
Высокий, дородный с импозантной сединой, да, к тому же, на местном спиртзаводе не последний человек. К нему обращаются люди, он к ним обращается.
- Злата, - добрый вечер, - говорит он худенькой старушке, сидящей на скамейке.
Небольшого росточка, сгорбленная, она вдруг вскакивает, слегка опираясь на палочку.
- Бени, вы куда?
- В кино?
- С кем?
- Знакомьтесь, это моя жена, - говорит он.
Злата хочет что-то сказать, но застывает с открытым ртом, начинает часто моргать глазами.

Шляпка на не нашенской даме плавно покачивается на голове. А ее хозяйка, несмотря на ямки на дорожке, крапиву, которая вылезла на нее с двух сторон, горделиво идет по улице. Мимо домов. Впервые по нашей улице, а вернее, по местечку Михалин. В город. В кино.
- Ира, Ира, вы слышали, что Бени женился? Я узнала, что он привез шляпочницу из самого Баку, - приходит к нам через несколько дней с новостями Злата.
- Кто, кто? - не понял Давид.
- Да эта женщина, которую овдовевший Соломоныч привез себе в жены.
С легкой руки Златы мы все и стали называть нашу соседку Черниха-шляпочница.
Почему шляпочница? Думаю, уже понятно. А Чернихой потому, что фамилия Бени была Чернов.

И вы скажете, куда там горожанке, бакинке до жизни в местечке? Это же не город, где одел туфельки-ботики и по тротуарчику так-тик-так-тик. Здесь - его величество само местечко Михалин!
Спустишься вниз. А после сада - такая грязюка! Машины не проходят, рычат в колдобинах рвут моторы.
А темнота такая, что идти может только тот, кто ходит каждый день и знает, где суше, куда ногу можно поставить. Последний столбик с электрическим светом, как раз возле поворота, где раньше находилась старая милиция. Здесь же и заканчиваются деревянные дощечки тротуара.
- Там, где заканчивается асфальт, свет, начинается местечко Михалин, - шутим мы.
Хотя по существу оно начинается дальше, за ветеринарной лабораторией, за еще сносными дорогами и… мостиком. А после него уже точно –местечко!

Справа хозяйничает совхоз, слева - колхоз. И никому нет дела ни до дороги, ни до людей… Возможно, так было бы еще очень долго, но пришел в совхоз директором какой-то горячий человек. Нанял непривычных местным людям грузин. И… проложил асфальт до местечка и дальше через него в недалеко лежащие села. Но это будет еще через немало лет.
А тогда, когда появилась в наших краях Черниха-шляпочница, соседи только подсмеивались.
- Скоро укатит она в свой Баку, не выдержит здесь. Местечко не для слабых.
Но вот прошла непролазная осень, подморозило. И хоть ты яблочком катись по дороге. А еще выпал белый снежок - укатал ухабы и ямы.
Наша Черниха на голову - шляпку, уже другую, зимнюю и в кино. А пришла весна. Снова запах акации. Как будто сто лет здесь живет Черниха, со всеми перезнакомилась

Рядом - одни евреи. Слева возле нее мы и Злата с Янкелем, бывшим колхозным кузнецом, а справа - Сима с Зямой. Чуть выше - Малах с Любой.
Еврейское маленькое местечко.
Дальше - дом Школьниковых, Эли и Веры, Ханки и Никиты (две последние семьи смешанные). Но для евреев местечка они были своими. Даже Владимира Полякова, еврея по отцу, считали своим.
Но это было так… не особо важным. Все - и евреи, и белорусы месили грязь одинаково весной и осенью, страдали от темноты на дороге. И… принимали это как… обычное явление. С ним ведь жили годами, десятилетиями.
И если какое-то разнообразие внесла в жизнь поселка Черниха, это можно было только… приветствовать.
- А-а, - остановила она свою соседку, - ты что ходишь, как павлин? Молодая, фигурная, а платье висит, как на вешалке.
- Где же взять другое?
- А ты зайди ко мне вечерком, зайти Ганночка.
Зашла, еще раз зашла, а через недельку защеголяла в своем невиданном здесь ранее наряде. Так народ узнал, что Черниха не просто портниха, а модистка! И еще какая!
Услышала, что соседка выдает дочь. И она к ней. Что готовите, что будете подавать? Узнала меню, покачала пальчиком, мол, нет! Я составлю меню, будем вместе кашеварить.
Когда подали на стол, многие удивились! Была не только картошка всех видов и мясо жареное-пареное, но и… рыба гефилте фиш…
Наша соседка, конечно, особо не распространялась, что это самое настоящее еврейское блюдо. Сказала, что это рыба по-бакински. Но она оказалось такой вкуснятиной, что кое-кому ее не хватило.
И подвыпивший гость со всего размаху бросает блюдце с рыбой в сторону еще более выпившего, который стучит по столу и требует рыбу по-бакински. Конечно, вы догадались, что вся рыба влетела в лицо нашей шляпочнице, которая секундой раньше ринулась успокаивать пьяницу-буяна.

А на второй день, она должна же была рассказать нам про свою роль на свадьбе и про гефилте фиш... С синяками под двумя глазами медленно открывает нашу калитку.
- И смех, и грех, - всплескивает руками Ира.
- Зато вы всех приучили к еврейскому блюду. А знали бы они, что еврейское, было бы еще больше синяков, - смеется Давид.
Черниха не понимает. Почему смеются? Почему не сочувствуют, не помогают делать примочки?
- Я же для всех стараюсь?
- Да ведь никто специально не бросал в вас рыбу. Получилось так.
Первая модница местечка - Черниха, первый повар местечка - Черниха, - глаголет Давид.
- И первый сторож, - добавляет она зло. - Ваша детвора повадилась в наш сад. Белого налива захотели? Так я вас встречу злой собачкой, - грозит она, вдруг обидевшись ни за что.
Яша, сын Давида и Ирины, коренастый крепыш только сверкает глазами. Ой, как он не любит неправды! Лучше бы Черниха не упрекала без оснований.

Как только вечер, Яша к ограде ее сада. Одной стороной он выходит прямо в наш двор.
Поэтому прямо подойдет к ограде, что-то перебросит собаке, позовет ее к себе, погладит раз-другой по шерсти через отверстие в частоколе. Как только Яша к ограде, собака тут как тут, виляет хвостом. Прошла неделя, собака уже не преграда.
- Но как мгновенно перескочить через высокий забор и обратно, - думает Яша.
Замечает, что на стыке двух участков ограды частокол сверху обломался. Вот это место и заприметил. И в один из вечеров, как только луна спряталась за облака, Яша нырнул в сад соседки.

Собака только поскуливает от встречи. Осторожные шаги по траве. Дерево с белым наливом прямо в центре. Яша уже знает, как быстрее к нему пробраться. Пять минут не больше. И снова прыжок назад, во двор. Сам маленький, согнулся от ноши. Глаза улыбаются, сверкают…
Раскрывает рубашку и… из- под пазухи падают на пол яблоки белый налив.
- Чтобы не говорила, что это мы, чтобы не говорила, - вдруг застучал зубами от нервного напряжения.
А назавтра к нам пришла Черниха. На столе - яблоки белый налив, которые еще не успели убрать. А у нее в руках сумка с такими же яблоками.
А Яша только глазами сверкает…

Но Черниха не была бы Чернихой, если бы повела себя, как простая местечковая михалинка. Нет! Она все- таки была еще и коренная бакинка!
- Вчера снова оборвали яблоки в моем саду. На этот раз не вы. Я видела, кто это был.
-Давайте лучше пить чай с вареньем, - предлагает Ира.
Мы пьем чай с вишневым вареньем, едим груши, сливы и… яблоки белый налив.
- Попробуйте наши. Давида вчера угостили, - предлагает Ира.
- А вы мои, - протягивает ей Черниха.
- Чьи вкуснее? - спрашивает Давид
И уже не выдерживает, смеется так, как он может. Громко, раскатисто, весело. Смеется Ира. Смеется Яша. Хохочут малыши, не понимая от чего…
А Яша перестает лазить в соседский сад, тем более, что Черниха почти каждое утро угощает нас яблоками белый налив. Мы ее угощаем своими фруктами. А еще особым чаем, который отец заваривает то из сливовых листьев, то из вишневых, то из листьев акации.
Особенно Черниха любит чай, заваренный из листьев и цветов акации.

А я закрываю глаза и будто там…
Там…
В вишневом местечке Михалине!
Над ним плывет запах акации.
А возле желтых, золотистых цветов, свисающих до самой земли, плывет в шляпке незнакомка.
- Бени, идем быстрее, Бени, - торопит она его.
Когда это было?
Когда?
А может, вообще никогда и не было…

Звёзды над местечком
Наша местечковая ребятня, воспитанная улицей, была далекой от аристократических манер, не заботилась об этикете, норме поведения.
- Идка, плюнь на грудь! Без моря жить не могу, - подбегает к рыжеволосой девчушке, которая на месте не может стоять от своей энергии, Левка из соседнего дома.
Только что он выскочил из круга, носился по нему, пока мячом не выбили из него.
Что бы ответила воспитанная горожанка на такую просьбу? Обозвала бы дураком и ушла домой в смущении. А что делает Идка из местечка? Правильно! Она сделала то, что он просил… Плюнула ...Да так, что это еще надо уметь!
Хохочет Левка, вытирая грудь. Хохочет вся местечковая братия. Хотел бы обозвать ее, крикнуть в ответ что-то резкое, но где там.
Крутнулась раз-два по пыльной дороге и умчалась куда-то… А вечером заявилась, будто ничего и не было. Дома рядышком, через дорогу.
- А-а у вас гости, - видит незнакомого человека.
- Да проходи, Идка, проходи, - приглашает Малах.
Рыжая бестия, заскочив в дом, незаметно моргает, рожицы корчит Левке, мол, побежали на улицу, в городки некому играть. Дети убегают, а Малах смотрит - не насмотрится на своего брата.
…А гость постукивает костяшками пальцев по столу и молчит . Не знает, что сказать. Проводит взглядом по дому.
Простенькие занавески на окнах. Из мебели - стол, несколько табуреток, старенький шкаф, кровати да печка.
- Да-а, - говорит гость.
Хочет что-то добавить, но только сжимается внутри сердце. Знал, что брат живет нелегко, но, чтобы так…

Будто прочитав его мысли, Малах придвинулся к брату, который приехал издалека.
- Да, мы нормально живем. Без хлеба не сидим. Своя картошка вволю, молоко. Во дворе полно скотины. Я не последний человек в местечке! Заведующий фермой. А это и определенная власть, и положение. Дети растут, поднимаю их с женой .
Вышли на улицу.... В двух шагах, хоть глаза выколи, ничего не видно. Вдалеке светятся огни.
- Это моя ферма. На ней уже много лет, - говорит Малах, поправляя волосы.

Сам крепкий, твердо стоит на ногах, руки, как маленькие лопаточки. Возьмется - не отпустит. Всю жизнь в местечках. До войны - в еврейском местечке Милославичи, после войны в еврейском местечке Михалин.
Не считается ни со временем, ни со здоровьем. А что видел в жизни? Только работа, работа, работа. Правда, кто не встретит на улице, почтительно здоровается: "Лейбович, доброе утро ".И так целый день.
Начальство приедет к нему, что-то случается на ферме - все к нему.

Малах еще раз посмотрел на далекие огни фермы, одобрительно крякнул и проговорил "Пойдем к столу, там еще не допито ". Выпили, еще раз выпили, хорошо закусили. На столе все свое, крестьянское!
Зиновий понимал, что Малах доволен своей жизнью. Так здесь живут все. Даже еще намного хуже. Есть те, кто хлеб видит не каждый день. А у него возле дома нетронутые бурты картошки. Не то, что некоторые соседи, у которых уже нет ни бульбинки. Словом, крепкий хозяин.
В доме тихо стучат часы, да на улице слышится лай собак. В окно вливается свежий поток сельского чистого воздуха . Идиллия…
- Завтра я тебя познакомлю с нашими лесами. Грибы, ягоды, ты же любил их собирать в детстве? - спрашивает Малах, чувствуя, что брата что-то гложет.

Примеряет еще раз военный мундир, который он ему привез. Малах любит это обмундирование. Натянет на себя гимнастерку, брюки, поверх неширокий командирский ремень. Сразу видно, что не принеси - отнеси, а важный человек.
На столе лежат только бумажки от гостинцев - все расхватала детвора!
- А дальше что? - думает Зиновий.
По конфетке - шоколадке. Здравствуй и до свидания. Был дядька и уехал. Все… Нет, нужно что-то предложить! Жизнь Малаха изменить нельзя. А детей? Детей можно, особенно ребят. Сам шибко не грамотен. Но столько уже лет служит в армии старшиной. Нелегко, конечно! Но сытый, накрытый, и не в местечке.

… Утром племянники опять налетели на него. Загорелые, с облупленными носами, веснушки так и пляшут от радости на лицах. Хлопцы, видно, не маменькины сыночки. Жилистые, закаленные, своими босыми ногами измерили вокруг все местечковые стежки-дорожки.
Прижал к себе мальчуганов, хотя ни разу не видел, но в их глазах, во всем теле почувствовал, что-то-свое, родное, кровное. Такие же, как он и Малахс выразительными чертами лица, длиннорукие. Ходят вперевалку. Светловолосые, сразу и не скажешь, что еврейского рода-племени.
- А что если, а что если? - вдруг нашелся у него ответ на тот вопрос, мол, чем я могу им облегчить жизнь, как вырвать отсюда, из местечка?.
Это раньше, до войны и после нее, для евреев оно было, словно якорем в море бурлящей жизни. А теперь время пришло для больших городов. Еврейские местечки теперь уже для отживающих свою жизнь стариков. Да тех, кому трудно отсюда подняться.
- Вот что, мои гвардейцы, - потрепал вихрастый чуб старшего Жени.

- А что если пойти вам в военные училища? Да трудно, да очень трудно. Но вам-то после местечка? После такой закалки, будет намного легче, чем городским. Все на государственном обеспечении - кормежка, одежка.
Младший Лев жалостливо посмотрел на маму, шмыгнул носом…
- Ну, ну, еще генералом будешь! А почему и нет. Конечно, будешь! Только вначале школу закончи. И хорошо.
Лева подошел к маме, обнял. Есть еще меньше его сестра Аня, но он тоже ведь из младших. И вдруг из дома в военное училище. Люба неодобрительно посмотрела на гостя.
- Армия на всю жизнь. Ты это уже загнул!

А Малах, а Малах, принарядился в поношенное, но еще хорошее военное обмундирование, что ему привез брат. Прошелся по дому в добротных армейских сапогах. Топнул ногой раз, два. Поправил широкий ремень. Подморгнул, как заговорщик, брату: "А почему бы и не пойти в военное училище. Но после него – они должны быть только полковники-генералы. Не меньше»
Сыновья засмеялись, зашмыгали носами и, блестя голыми пятками, помчались на местечковую улицу.
- В колхозные амбары завезли свежее сено. Какие норы там можно сделать и прятаться друг от друга, - шушукаются по дороге.
А годы проходили за годами....

По дороге в школу Лев обязательно зайдет за своим одноклассником и другом детства Яковом. Он посильнее его в математике, физике, идет на медаль. Но Яша меньше всего думает про медаль.
- Левка, осталось 20 минут. Успеем, только бегом через колхозные сады.
Школьные сумки за плечи, ноги в руки – и понеслись….

Пройдут годы.
Станет Лев генералом, как и мечтал об этом его дядя. По приезде в Израиль скажет своему другу : "Если бы не твои пробежки, я не был бы готов к ежедневным кроссам в училище и его бы просто оставил…"
Яков, авиационный инженер по прежней специальности, только улыбнется.
… Но тогда, во время местечкового детства, братья Женя и Лева даже и не думали о военной карьере.
Первым уехал из дома старший сын. Малах подвез его на лошади к железнодорожному вокзалу . Над ним шатром зеленели деревья. Все было знакомым и родным. Сын решил стать заводским рабочим, пошел учиться в техническое училище.
Радовалась мама. Ой, как радовалась! Не будет постоянно в армии.

А через два года вдруг заявил: "Я решил пойти в военное училище." Лейтенантские звездочки горели на погонах старшего сына, когда младший Лев стал курсантом того же училища.
Женя - это же огонь! Рот все время нараспашку - или улыбается сам, или кого-то смешит.
А Лева, он же стеснительный, как девочка. Не скажет ничего лишнее, краснеет …Но упрямый, как бык! Если уже что решил, так намертво!
- Брат смог, и я смогу, - говорит себе.
- Все, хватит корпеть над учебниками. В соседнем клубе танцы, - тянут его друзья.
Не ходок он раньше был на танцульки, да и сейчас чувствует, что это не для него.

- Хочешь быть генеральшей, - толкает привлекательную девушку ее остроглазая подруга, - пригласи во-от того курсантика. Такой одинокий, грустный.
- Генералами становятся оторви – голова, - а не такие робкие.
А сама вдруг пошла и пригласила этого курсантика на… белый танец.
- Дура, я дура, - то ли в шутку, то ли всерьез, - напишет позже в письме ей подруга, - я же сама могла быть генеральшей.
Но это будет не через годы. Через десятилетия …А тогда старый Малах не спал ночами, все переживал.
- Женьке подвезло, в Минск попал.! Это же рядом. Столица, есть куда выйти.

Чего же Льва так далеко занесло? В Забайкалье после военного училища. Младший брат - лейтенант, старший – капитан.
Младший – старший лейтенант, старший брат - майор. Шутит старший "Служи, служи, салага ".А сам радуется, не сломался, все выше и выше поднимает планку.
…Гонит Малах коня на железнодорожную станцию, чтобы встретить Леву. В отпуск едет. Только на два дня.
- А с местечка куда? Опять назад?
- Отец, из местечка я еду в Москву. Поступил учиться в военную академию.

Малах так и сел, протер широкой ладонью слезы на морщинистом лице.
- В Москву, в Академию? Ты? - все не верит.
Хотел бы порадоваться радостью с матерью Льва - Любой, но ее уже нет. Вышел на улицу.
Вдали огоньки той же ферме. Ничего здесь не изменилось. Только асфальт проложили, а все остальное, как тогда. Будто погрозил пальцем в темноте "Ну, Зиновий, ну, Зиновий ! Это же ты, это же ты все наговорил."
А сын, сняв офицерский мундир, кажется таким же Левушкой, как и раньше. Только расширились плечи и стали жестче волосы. Но взгляд тот же, мягкий, сыновий.

…Над местечком зажигались звезды, когда Лев его покидал. Остановился, посмотрел на небо над его хатой. Мелкие яркие звездочки сияли, словно баловались.
А одна, в сторонке, большая будто следила за ними всеми.
- Словно, генерал какой-то, - улыбнулся сам себе.
И в эту минуту, именно в эту минуту, в местечке , возле родного дома, принял решение "Если все будет хорошо с учебой, продолжу ее в Академии Генерального штаба" Новое назначение, новое звание.
А Малах верит - не верит, получив почту. Перекладывает с места на место, смотрит близорукими глазами на фотографии. На одной в полковничьей папахе старший Женя, на второй - младший Лев.
- Ну и чертенок, догнал все-таки Женьку. Догнал. Два сына - два полковника.
Кто бы мог подумать? Кто бы мог подумать?..

А жизнь завертела, закрутила. Налетели новые ветры над страной. Все изменилось, открылись границы.
Приехал в Израиль Женя. В гости, или в разведку - не говорил …Как и раньше, вперевалочку зашел в наш дом.
- Уволился, сейчас занимаюсь своим бизнесом, - говорит он, а в глазах нет уже прежней задоринки.
Чувствую, что-то томит его. Уехал, попрощавшись с сестрами, с нами, с Израилем . Попрощался навечно, уйдя раньше времени из жизни…

А Лева, Лева все-таки закончил Академию Генерального штаба, стал генерал-майором. Занимал очень крупные командные должности. Выйдя в отставку, продолжает руководить громадным бизнесом на Украине.
- Я же не только генерал, - но еще и специалист в области связи. Вот мой опыт и пригодился, - сообщает нам.
Я слушаю его вместе со своим братом Яковом. Средиземноморский ветер втекает в окно, рядом звучит речь на иврите.
Лев, статный, с военной выправкой, благородной сединой, рассказывает и рассказывает про свой долгий путь.
А я будто вижу тот вечер, когда в дом Малаха приехал с вещевым мешком его брат, простой старшина. Напоминаю про это.
Лев не соглашается " Это был не простой старшина. а сам Бог, в образе отцовского брата."

В это можно верить, а можно и нет…
Но то, что звезды вначале зажглись над местечком, а потом на полковничьих и генеральских погонах - это уже точно!
Вы спросите, а где же та Идка, с которой и начался наш рассказ. Конечно же, в Израиле. Благородная бабушка .Этакая седая матрона.
Где же узнать в ней ту попрыгунью, с золотым отливом волос…










Чёрные косы…
Жила-была маленькая девочка в бабушкином доме.  В бабушкином  доме  она сделала первый шаг , в бабцшкином  доме она   сказала первое слово. Бабушка и внучка  были не просто близки- они были очень близки. И очень
похожи.У  бабушки   были   толстые , чёрные  косы  -  и уже с проседью, а у внучки –тоненькие, и    тоже чёрные. И  глаза  них были   чёрные , и брови чёрные . Даже свои волосы расчесывали одинаково, с пробором посредине.Первая внучка для бабушки Иры  была больше, чем внучка!  Наконец-то она дождалась её после пяти сыновей…
А вот стремлением быть во всем первой , маленькая девочка пошла в свою  маму. Первоклашки ещё складывали буквы в слоги, а она уже читала им букварь. Только своими  слабенькими пальчиками  не могла чистить картошку?
- Меня никто не возьмёт  замуж - расстраивалась малышка.
- Ещё как возьмут!   И чистить картошку  научишься!  Хотя   в Иерусалиме  будет  не только картошка,-   готовил внучку  в дорогу  дедушка Давид.
Когда это было? Очень давно! Задолго до того  дня, когда самолёт с  уже  повзрослевшей
девочкой  приземлится в аэропорту имени Бен-Гуриона.
- Улетаешь в Израиль?  Там всё будешь начинать сначала? А здесь  сдашь один  экзамен на «отлично», и  ты студентка любого престижного вуза!
Женя замялась, хотела возразить, мол, её ещё не везде  примут. Мол, сами  понимаете , и залилась румянцем…
- Если бы это было так, тебя  бы уже  срезали на золотой медали,  - обнимает    её лучшая подруга.
Что   могла сказать в ответ? Что  во сне уже видит Иерусалим! Что отец  привез самоучитель по  изучению иврита , и странные  буквы ей становятся   друзьями ?  Что уже  научилась читать  и мечтает только об одном – уехать. Уехать! Потому,  что  часто  чувствовала себя чужой. В классе, на улице- да и везде…
-Смотрите! Цыганка, цыганка, - вдруг обратили внимание  на черноволосую  малышку   в магазине.
-   Нет! Я  лявлейка, лявлейка , - запротестовала   в ответ  под смех покупателей, которые
поняли только, что она не цыганка…
- А почему нет лявлейских песен? – вскочив на сцену во  время концерта,девчушка  запела  одну из переведенных на идиш песен.
Дома у Жени  был свой мир - еврейские журналы и газеты, которые её дедушка постоянно получал, еврейские песни. А учительница географии, рассказывая про Египет, не забывала сказать, что  с  ним рядом  находится Израиль. И  направляла  свой  гневный взгляд в её сторону. Казалось  бы, были  друзья!  Но ,  когда обзывали, никто из них  не защищал. И  вся её внутренняя энергия сжималась в пружину.Только,  если обидчиков много, и они сильнее, что сделаешь? Поэтому ни за какие коврижки Женя уже  бы не осталась. Даже, если  бы её  лишили золотой медали…
… Таким же цветом  отливались  апельсиновые плантации возле   города  Реховот, где остановилась наша героиня  с семьей.Всё было ново  и непривычно. С чего начинать? С празднования дня рождения! Первый день в Израиле совпал с её семнадцатилетием! В этот день, обняв маму и бабушку  и  отрезав  свои длинные чёрные волосы , она словно рассталась со своей короткой юностью…
…Дальше только сама  всё решает    в своей жизни!  Через полгода после приезда в Израиль-   студентка  Иерусалимского университета!   Это было первое чудо, а второе-  через четыре года…
- Златкина! – прозвучала  её фамилия в огромном зале.  Только получила диплом, как снова  назвали    эту же фамилию: !  На этот раз  диплом получила Эльвира- двоюродная  сестра!
… Проходит четверть века, и  Бени- самый младший сын Жени,  рожденный уже  в Иерусалиме, приехал в Беларусь, чтобы увидеть дом детства своей мамы.
- Има, има, ани альяд байт шелах. Ани рое байт шелах. Дришат шалом ми местечко Михалин - мама, мама, я возле твоего дома. Возле твоего дома. Передаю тебе привет из местечка Михалин.
Помнит  ли оно маленькую девочку с тоненькими черными косичками?  Конечно, помнит!  Не понимаете, почему ? Тогда я скажу! Да потому, что только у неё одной в 70-ые годы здесь были тоненькие  чёрные косички. Только одна она жила–была у бабушки Иры. Почему одна?  Отвечу…
В Михалине  и в городе Климовичи раньше было много бабушек, дочерей  и внучек с чёрными косами. В  сорок первом году  чёрными косами они прикрывали свою наготу, когда их расстреливали возле ямы. Оставшиеся в живых,  молодые женщины вернулись в местечко, стали бабушками и нежили внучек, видя в них свою молодость. Но их осталось  мало, очень мало, по пальцам можно было пересчитать…
Пришло время   и бабушка с чёрными косами с проседью и внучка с чёрной, роскошной косой уехали в Израиль.  Они были первыми и последними еврейками, кто уезжал из  Михалина .Теперь
вы меня хорошо понимаете, почему не только в Михалине, но и во всей   округе  никого нет  с чёрными косами? Только одни светловолосые:  и старые, и совсем юные. Красивые, очень красивые…
А мне немного не по себе. Как будто здесь черноволосых  никогда и не было…




прочел

Циля
- Ци-и-л-я-я, - несется по маленькому городку, мама Тэма беспокоится за дочь.
Вернувшийся после войны с одной ногой, отец Гриша, опираясь на костыль, медленно идёт по дощатому тротуару. Хорошо знает, как только дочь услышит , как он идёт, сразу же отзовётся. Она, видимо, где-то рядом?
- Я здесь! - девочка появляется с другой стороны, бежит, подпрыгивая, по тротуару.
- Цы-цы, - показывают языки задиристые мальчонки.
- Почему они меня обзывают? - спрашивала у мамы.
- Моя девочка, - обняла её, - когда я была маленькой, еврейских детей называли еврейскими именами. Они были привычными на слуху. Вот и я тебя назвала Цилей. Это красивое имя, поверь мне, и никого не слушай.
- Хорошо не слушать, - думает про себя. - Изменить бы первую букву «ц» на «л»? Уснуть Цилей и проснуться Лилей, - мечтает девчонка, взрослея с каждым годом.
Жизнь в сонном городке однообразна: зимой морозы, весной - паводки, летом - короткие тёплые дни, осень - дожди. И так год за годом…
- Твое имя означает «пребывающая в тени Бога». Такая защита дана не каждой, - как-то встретил девушку набожный еврей с белой бородой. - Живи с этим именем! Придёт время - тебе будут еще другие завидовать!
Сейчас она об этом вспоминает с улыбкой. А рядом проходят бывшие Светланы, которые в Израиле стали называть себя Орит. Многие Ани стали… Ханами, Елизаветы - Леями, Марины - Малками, Алены - Иланами. Хотя в новой стране никто и не подтрунивает над их русскими именами, а тем более не обзывает.
А Циля - эта красивая еврейская женщина с мягкой загадочной улыбкой, осталась Цилей. Может, поэтому она так загадочно улыбается, что и сейчас вспомнила слова того набожного еврея?
Как будто все заранее знал? А может, и знал!
Не зря читал загадочные книги с пожелтевшими страницами. Только он один знал иврит в нашем маленьком городке на самом востоке Белоруссии.
Ханка
прочел
Ханка стоит на крыльце комбината бытового обслуживания. Громко сказано! Комбинат - для невзрачной двухэтажной постройки? А ежели учесть, что она находится в центре городской площади? Справа - церковь, слева столовая, а напротив маслозавод? После такого букета важных соседей, как бы вы изволили назвать место работы бытовиков? Но Ханке всё равно, что написано на вывеске, которая висит над крыльцом, где она стоит. Увидела меня, замахала рукой.
- В белом халате? Вы же всегда были в черном?
- Я теперь уже не уборщица. Парикмахерша! - многозначительно поднимает палец вверх, - поэтому в белом халате, - иди, иди, подталкивает меня своим теплым животом к креслу.
- И когда вас повысили?
- Сегодня!
- Значит, я у вас первый клиент? Уши не обрежете?
- А на ком я должна проходить стажировку? Только на своих, - крутит мою голову влево.
- Тётя Хана, а не кажется ли вам, что на нашу долю и так выпало немало испытаний?
- Клава! Ты посмотри на этого шлемазела (недотепу), - обращается к своей соседке, - выстояла на морозе полчаса, пока дождалась первого клиента, так он еще делает мне вырванные годы?
- Я –шлемазел?
Конечно! Если не помогаю Ханке. Сколько лет она ходила с веником, подсматривая, как работают её подружки, училась на чьих–то головах, и, когда ей привалил такой мазаль (счастье), я ему мешаю?
Молчу-молчу. Сижу, как на мине. Одним глазом только посмотрю, как она орудует ножницами и с ужасом закрываю.
- Кавалер! Настоящий кавалер! - подносит зеркало к моему лицу через полчаса, - и, как первому клиенту –бесплатная порция одеколона.
Без спроса обдаёт меня струей «Шипра» и говорит:
- В другой раз за одеколон заплатишь! У нас только воздух без денег.
Её товарки, выстроившись полукругом, смотрят на меня то ли с сожаленьем, то ли с удивлением? Я же радуюсь больше всех: и волос стало меньше на голове, и жив остался.
- Передай Давиду, что Ханка стала парикмахером. Пусть приходит, - мягким животом выпроваживает меня на улицу.
Назавтра наш Батя приходит домой каким-то неузнаваемым.
- Сынки, - подзывает моих четырех братьев, - нужно по очереди ходить к Ханке. Пусть практикуется на нас.
- Свою голову ты можешь даже оставить у неё, а детей не трожь, - мама тигрицей защищает нас.
…Прошёл месяц или больше, я совсем уже забыл, что Ханка перешла в более высокую лигу, опять захожу в парикмахерскую.
- Посиди, через пять минут я свободна, ми же свои люди? – подмигивает мне.
- В вашем кресле тоже кто-то из «своих»?
- А ты, как думаешь? Еврейская голова должна быть в надежных руках.
Весь салон не просто смеется, а падает от смеха:
- Ханка! Ты скоро оставишь нас без клиентов?
-О чем ви говорите? В городе еврейских голов - раз, два и обчёлся…
- Ну-у! Родственничек, сад-и-и-сь, пока я добрая, - это уже ко мне.
Смотрю, что уже уши не царапает ножницами, машинкой не вырывает волосы. Хорошо стрижет!
-Тётя Ханя, как вы так быстро научились? Кто вам помог? - спрашиваю у неё.
- Ви и помогли. Ми же свои люди…
Городок , как городок…

\ прочел

У нас, послевоенной детворы, вырастающих из своих штанов, всё было общим. И парк, и улицы, и лыжные гонки, и время, которое осталось в каких-то радужных воспоминания…

… В центре городской площади  всегда жила огромная лужа. За ней  стоял старый маслозавод. Из его трубы постоянно  валил дым - черный и густой.
- И чем ему наша церковь не нравится? - балагурил Федор - местная знаменитость.
Его рубашка расстегнута, несмотря на мороз. Глаза щурятся.
- Почему не нравится?
- Ты не видишь, как закоптились купола? Раньше они были золоченные, а теперь видишь, какие закопченные?
- Купола, как купола, - отвечаю ему.
-А-а, так ты же нехристь, в церковь не ходишь?
- Не хожу. В синагогу бы зашел, но её в городе нет…
- А ты в церковь ходишь? Тоже нет! Скоро будут праздники, вокруг неё будет патрулировать патруль. Всех комсомольцев и пионеров запишут, кто зайдет в святую обитель…
- И ты писака, будешь в патруле?
- Я не в патруле и писать об этом не буду.
Федор поманил меня пальцем, хитро прищурился:
- А ежели, крестить ребенка надо? То как?
- Не прикидывайся! Все крестят!
- И партийные!
- И партийные! Бабушки, дедушки обращаются к батюшке.

- Вчера крестили сына. Ивану,мужу своему приказала сидеть дома. Он партийный, следователь,- выдала нам свою  тайну  наша  редакционная машинистка Тоня.
-  И он сидел?
- Сидел!
- А ты?
- А я выпроводила бабушек в церковь с сыном, а сама иду за ними на расстоянии. Когда они зашли, я посмотрела по сторонам,  и быстренько  проскочила  в церковные ворота.
- Крестили?
- Крестили! - проговорила она, прикрыв рот рукой.
- Не сознательный ты элемент, Антонина! Коммунизм с тобой не построишь.
- Иди ты со своим коммунизмом знаешь куда? Я его с ранних лет забоялась?
- Почему?
- Думала, что придут и заберут для общего пользования моё единственное штапельное платье. В детстве, когда я спала, всегда прятала его под подушку.
- Ты перепутала светлое будущее с коллективизацией, когда действительно всё обобщали. Ещё работник редакции.
Тоня посмотрела по сторонам, сузила глаза и прошипела:
- А по мне всё, что начинается на «ко… хорошее говно…
После этих слов я так давно не смеялся!
- Яфим! И что ты здесь устроил представление? Пойдем лучше в ресторан обедать, - предлагает мой коллега Эдуард.
- Где продолжится другое представление?
-Не понимаю…
- Поймешь!
В здании рядом с вывеской «Столовая» вывешивают новую вывеску «Ресторан». Вывешивают всегда днём. Мужики поднимаются по лестнице и, кряхтя, прикрепляют белое полотнище.
- Ну как? - кричат сверху.
- Косо, косо, глаза протри, - командуют с земли.
Успе-ели!
- «Ресторан», - читаем, поднимаясь на старое крыльцо.
Официантки в тех же белых передниках, но в свежих чепчиках. Зато на столах - белые скатерти.
- А в меню?
- В меню тоже самое, -доверительно шепчет Рая, моя бывшая соседка по Михалину, - но цены ресторанные.
- Что за представление? Если ресторан, то и блюда должны быть ресторанные, это уже Эдуард устраивает представление, - возьмем и напишем, как вы народ дурите.
- Что писать? И так все знают? Будете заказывать гуляш или шницель? Больше у нас нет ничего? - новенькая официантка топчется с ноги на ногу.
- Скажи, это тоже подавали в столовой?
- Если знаете, зачем спрашиваете? - смотрит по сторонам.
Но в зале полно народу, белые скатерти, как магнит, притягивают людей. И рекламы никакой не нужно…
- Двойная жизнь? - смотрю на коллегу.
- Ты еще посмотри, что завтра будет?
- Что будет завтра, хорошо знаю: радоница (в этот день для поминовения усопших приходят на кладбище родные).
Простые люди на гробки идут без боязни, а вот начальнички разных уровней, да ещё партийные, не могут себе этого позволить.
- Ну и жисть: или кресло или радоница? Пойду - обязательно донесут в райком, - влиятельный руководитель разводит руками. - Пусть меня простят батьки, через неделю их навещу.
Думаю, что нас, евреев настолько мало в городе, что даже никто  не контролирует, кто и когда из нас идёт навестить своих ушедших. Улыбаюсь, хоть в чем-то есть привилегия…
По дороге навстречу идет Мойше, но по имени его  не зовут. Есть кличка: одноухий. Никто уже не знает, то ли он родился таким, то ли был несчастный случай? Под рукой - буханка хлеба. Пока все спали, ночь работал на хлебозаводе - заслуженно несёт пайку хлеба домой! А вот работники ликероводочного завода открыто не ходят по городу со своими бутылками. И так все знают, у кого самые лучшие машины и дома. Я же иду пешочком: на мою журналистскую зарплату в лучшем случае можно купить велосипед. Что и делаю: зато какая зарядка!
- Тпр! - останавливает упряжку лошадей Зелик Суперфин, - конюх завода металлических изделий, - О чём пишешь?
- О жизни.
- Не о том пишешь, - снисходительно смотрит на меня.
Я знаю, что во время войны он, председатель еврейского колхоза, посадил на повозки десяток еврейских семей и вывез их в тыл.
- Это же подвиг! - все время говорит мой отец Давид, - напиши об этом.
- Да никто и не напечатает.
- Для будущего пиши…
Еще один «наш человек» - Иосиф Маневич - местная знаменитость. Десятки лет руководит районной киносетью. К многочисленным грамотам у него добавилось партийное взыскание за… низкую заготовку веников для общественного скота.
- Поздравляю! Хватит тебе уже в передовиках ходить, - смеюсь я.
- А тебе хватит искать героев только на полях и фермах.
- Опять еврейская тема? Знаю, что мама Иосифа обвела полицейских и убежала из-под расстрела. Но кто и когда это опубликует?
За одного такого героя уже получил по голове.
- Тоже мне освободитель Берлина, пол-ков-ник! Только Миндлин его и брал?-кто-то орёт на меня  по телефону.
- Нет! Не только…
- Иваны полегли, а Абрамы ходят по земле…
Отвечаю, что полегло более шести миллионов таких Абрамов, но крик продолжается дальше.

… Все было - и хорошее, и плохое. Всё ушло, но городок – такой красивый и уютный сегодня остался. И люди в нём живут другие. И на фасаде местного музея помещена гранитная доска в честь художника Парижской школы с мировым именем Роберта Генина. Он жил в том же селе Красавичи, где я закончил три класса.
На стендах музея - макет танка легендарного полковника Вениамина Миндлина, который уехал в Москву из того же Михалина, из которого и я уехал в Израиль. А директор музея Дарья Эверс по всему миру ищет и находит новые экспонаты, документы, письма бывших жителей города, не обращая никакого внимания на национальность. Точно также, как и директор центральной библиотеки Татьяна Доменикан и её улыбчивые помощницы, организующие презентацию за презентацией моих новых книг.
Мне кажется, что евреев в моем бывшем маленьком городке стало больше…
Только они переместились в музеи, библиотеки, в историю города и… на кладбище. Правда, на улицах их почти нет.
А  на первый взгляд всё хорошо! Городок, как городок…



Тевье- молочник- и в Михалине Тевье – молочник…

1

Тевка Вайнерман – был  еврей,  как еврей:  с женой и   детьми. Строго соблюдал субботу ,любил читать. Не только еврейские талмуды, которые объясняли все мудрености  жизни,но и художественную литературу. Местечковцам  он  напоминал Тевье-молочника- героя известной повести Шолом-Алейхема, тем более, что и имя у него было такое же...
Однажды зачитавшись, не выполнил просьбу жены. За что  получил от неё словесную  трёпку.   Стала напротив его,  и подбоченясь доходчиво  объяснила  мужу   , кто он такой и откуда .
Слушал ей Тевье, слушал, да и  выдал словами  своего шолом- алейхомского тёзки:
-Баба-бабой и останется! Недаром Соломон мудрый говорил, что среди тысячи жен, он ни одной путной не нашел».
Его жена – красавица и умница, каких еще нужно было поискать – поиграла черными длинными косами, будто намереваясь что-то возразить, и пошла в дом. Но на пороге остановилась, и  улыбаясь сказала, как отрезала :
«Э-й-й, ежели ты думаешь, что как Тевье-молочник будешь меня  дурить всякими байками, то ошибаешься. Я тебе не Голда Шолом-Алейхомовская, я –Злата михалинская! А свои шутки-прибаутки оставь на таких же книжников, как ты  сам…».
Не знаю, слышал ли кто через плетень их разговор или сами они проговорились, только с того дня Тевье без приставки « молочник» уже  никто не называл. Вскоре он привык к новому имени, словно родился с ним. А что? Имя неплохое. Известное на весь мир. Даже в далекой Америке знают о Тевье-молочнике.
Какая разница, где кто живет? Тевье-молочник, он и в Михалине Тевье-молочник! Тем более, что к нашему Тевье вскоре пришла известность. Да такая, что Злата перестала смотреть на него с прищуром своих очаровательных глаз. Кто первый человек в местечке? Её муж! Кто первый председатель еврейского колхоза «Энергия»? Её муж!
Все михалинцы дружно  проголосовали за него. Бывшее имение помещика Шацкого передали под управление не кому-либо, а Тевье-молочника! Пятьдесят еврейских семей образовали артель, коммуну, или, как хотите- так её и называйте! Видите, как повезло нашему Тевье?! Даже больше, чем его тёзке из книги Шолам-Алейхема. В начале повезло… А потом? Ладно, лучше я вам расскажу,боль свою сдерживая…
Моя бабушка Сара  в те времена   была  на ферме дояркой вместе, Там же трудилась  и  Злата, жена  первого председателя колхоза. А мой дед Залман работал в полеводстве. Брат моего деда Айзик и его жена Белла, их взрослые дети тоже выходили на наряд. А мой отец Давид? До 17 лет  тоже со всеми был на колхозных работах.
В кузне заправлял Янкель Резников. Я застал его и, живя по соседству, часто разговаривал с ним.
– Вот там, через дорогу находилась  дворня. Недалеко от неё - кузница. Постоять день возле горна, дышащего пламенем, было , поверь мне нелегко.Но я стоял…
Я думаю, если бы Тевье-молочник, по фамилии Вайнерман, председатель еврейского колхоза проявил строптивость и неподчинение? И настоял, чтобы перед отправкой его  на фронт, эвакуировали всех жителей местечка?Возможно,  тогда моя бабушка Сара и её дети были бы живы? Возможно, что остались бы тогда в живых и другие михалинцы?
Хотя понимаю, что председателя колхоза сразу бы  расстреляли  за панику  по законам военного времени.Куда  смотрел великий Сталин? Обещал народу, что будем бить врага на его территории? А началась война – и не слышно, и не видно  было вождя в первые дни. Попрятались, а попросту сбежали и главные  руководили Белоруссии…
. Военные  командиры командиры забрив  мужское население Михалина, женщин, стариков и детей оставили врагу. Без защиты. Дальше  для них уже всё было предопределено. Судьбой?  Хотя, больше предательством властей!
Их неспособностью позаботиться о гражданском населении? Тем, кто ушёл на фронт, выпала лотерея. Везунчиков оказалось  мало, а если точнее- единицы…
Вспомним славных сыновей  Михалина, не вернувшихся  домой после войны.  Трое  сыновей
было у Исаака Лайванта, который построив за городком Климовичи первый дом, тем самым дал начало будущему местечку Михалин.
– Это было летом 1920 года -, сообщил мне американец Лазарь Лайвант, внук Исаака. В отличие
от  других не выживших  домов, судьба дома нашего дома  оказалась счастливой.  Он не  сгорел и не попал под бомбежку. Короче, повезло.
Повезло и старому Лайванту с женой:  они успели уехать, до конца войны были в тылу.   Но двоим
их сыновьям не повезло…
Не каждый военный становится майором в 24 года и  тем более – еврей. А вот Лазарь, их средний сын, стал! И какая же горькая судьба  его ждала?
– Мой дядя погиб за три месяца до окончания войны, – в том же письме мне сообщал
его американский племенник Лазарь,  названный в память о дяде.
…Через польский пограничный городок, где военным комендантом был майор Лазарь Лайвант, прорывались немцы и их пособники. Военный комендант не обязан был в конце войны идти в горящее пекло. Есть офицеры ниже рангом. Но Лазарь уже знал о массовом уничтожении евреев, догадывался, что произошло в  его родном  Михалине.
– Никто из фашистов не должен перейти границу и скрыться в Германии! Никто! – приказал он  своим подчиненным.
Немцы и полицейские с невиданной яростью осаждали пограничников. До спасения было  рукой подать!
Вот она -Германия! С лесной опушки, как на ладони, видны красные черепичные крыши. Нужно только остановить беспощадный огонь пограничников. Остановить нелегко! Это не просто бой! Это – последний бой! И это понимали две стороны…
Увидев, что часть диверсантов уходит к границе, майор Лайвант вызвал огонь на себя. Надеялся,  что его бойцы за это время успеют обойти врагов и перекрыть им дорогу.
Э-х, молодой майор, молодой майор, не зря  ты  пошёл напролом?  Границу никто не перешел!
Но в расположение воинской части его  принесли на плащ-палатке: всё тело героя  изрешетили автоматные очереди.
Младшего брата Лазаря, Бому, убили  ещё на год раньше.
Было у Исаака Лайванта и его жены трое сыновей: остался один. С двумя ранениями и тяжелой контузией,  домой  добрался  только самый старший Давид.  Он и получил  получил главную награду? Жизнь…
Огромные яблони, выросшие за прошедшие годы, окно, приглашали выйти в сад. Здесь было тихо и спокойно. Тяжкие годы войны ушли куда–то прочь. В родном доме, куда каждое утро приходили на наряд михалинцы, Давид набирался новых сил.
Его отец, Лазарь Лайвант, став председателем послевоенного колхоза, поднимал хозяйство вместе со всеми односельчанами. Колхоз возрождался, словно птица Феникс. Это было невероятно!
В Милославичах, Хатовиже, Родне, где до войны тоже были еврейские колхозы, ничего не восстанавливалось. Как и по всей Белоруссии. Трудно  было склеить то, что разбито…
А в Михалине собирались уцелевшие жители бывших местечек: создавался новый коллектив! Более десяти лет после войны еще работали на полях и лугах, справляясь со всеми работами в полеводстве и в животноводстве. В составе «Энергии» были уже не только евреи, но и белорусы. Жена еврея-офицера Исаака Злобинского, умершего от фронтовых ран, Зинаида стала дояркой. Как и Вера, жена бывшего жителя Милославичей Ильи Кугелева. Приходили на работу из соседних сёл и даже из города.
До средины пятидесятых годов колхоз в Михалине назывался «Энергия» Потом его соединили с соседними хозяйствами, переименовали в колхоз имени Карла Маркса. Старые михалинцы, видимо, стремились подчеркнуть, что сохраняют какое-то отношение к еврейству?  Сам вождь мирового пролетариата себя к евреям не причислял, да и работающих в объединенном колхозе евреев можно было пересчитать по пальцам. Рядом было множество «Путей Ленина», «имени Ленина» и так далее, но «имени Карла Маркса» – только один во всей области, а может, и в республике?
Михалинская детвора успевала везде: мы были первыми на закладке силоса, вместе со старшими перевозили сено к ферме, знали новые норы в складских помещениях, самые сладкие сорта яблок и груш в колхозном саду. Но постепенно оставалось всё меньше и меньше от прежнего михалинского еврейского колхоза…
– В 1955 году моего дедушку отправили на пенсию, через три года он умер, – пишет внук Исаака Лайванта Лазарь.
А что же случилось  с нашим Тевье-молочником, предвоенным председателем колхоза? Он попал под Сталинград – в самое пекло войны. Как здесь пригодилась его рачительность, селянская мудрость и заботливое еврейское сердце по отношению к бойцам! Настоящим отцом был для них старшина роты Вайнерман. Их берег, а себя – не смог. После одного из боев его не стало.
Погиб и младший брат Тевье – Цодик Вайнерман. На войне остался почти весь цвет еврейского мужского Михалина.
Только из одной семьи Давида Стукало четверо ушло на фронт: лейтенант Лазарь и старшина Яков домой не вернулись? Трое сыновей Исаака Кукуя – Биня, Борис, Лейба погибли на фронтах войны. Двоюродный брат моего отца, старший лейтенант Арон Златкин дополнил список погибших 13 членов нашей семьи…










Этка Натапова не любила вспоминать, как она, одна из немногих евреев города Климовичи, спаслась от неминуемой смерти. Скорее, не могла вспоминать. Но во сне она страшно кричала. И в этом крике было что-то дикое, нечеловеческое.
Немцы наступали стремительно, хотя большинство евреев успело бежать и оставить Климовичи. Но дед Моисей никуда не спешил.
– Немцы нас не тронут. Зачем бежать? На кого, скажите, я оставлю свой дом? И свою лошадь? – вслух недоумевал он.
Короче, никуда они не уехали.
Когда немцы вошли в город, сразу же взялись за евреев. Тем более, у них появилось немало приспешников и холуев из местных. Каждому еврею приказали нацепить желтые звезды. Стали гонять на тяжелые земляные работы. Запрещено было всё. Запахло смерть
–   Вам нужно бежать, а  мальчика я возьму к себе. У меня много детей –  он будет незаметным среди них. А вы с уходите из города, – предложила Этке  соседка Румянцева-  добрая, сердобольная  женщина.
Списки евреев были составлены уже заранее. За каждым следили полицаи – вчерашние, казалось бы, хорошие  приятели и друзья?
Однажды  Моисея и Этку, как обычно, куда–то отправили на работу. В  тот день началась акция по уничтожению евреев. В  дом Натаповых  ввалился полицейский. Пинками и ударами сапога он вышвырнул во двор жену Моисея, мать Этки. Увидев, что маленького внука в доме нет, зарычал, как собака.
– Жидовка, куда мальчишку спрятала? – заорал на всю улицу.
Хорошо зная, где искать, полицай отправился к их соседям- Румянцевым. Полицаи были даже  более коварными  и жестокими , чем немцы. Им нужно было вслужиться перед новой властью! Наставив ружьё на Румянцеву, полицейский кричал, чтобы она немедленно отдала жидёнка, иначе он перестреляет и её, и всех её детей прямо сейчас.
И в это время из тайника показалась черненькая головка испуганного мальчугана…
– Моисеевна, всех погнали на расстрел! И твоих вместе со всеми, – крикнула на бегу Этке вся растрепанная и перепуганная соседка.
Этка и Моисей помчались на окраину. Не думали ни об опасности, ни о себе: бежали со всех ног к месту расстрела. Но в последний момент что-то их остановило, и они заскочили в какой-то сарайчик.
Этка Натапова рванулась было к выходу, увидев издалека, как ведут к расстрельной яме её маленького сына и старую мать.
– Стой! Им уже ничем не поможешь. Живые должны дальше жить, – успел схватить дочь  отец.
Кошмар продолжался несколько часов: совсем рядом расстреливали родных и соседей. В то же время люди, с которыми они годами жили в одном городе и ходили по одним улицам, о чём-то разговаривали, обедали, мило улыбались… В Климовичах, в нескольких километрах от трагедии – как будто ничего не случилось! – продолжалась обычная будничная жизнь. Местные полицейские, поджидая очередную группу обречённых евреев, хохотали, глушили из горла самогонку, курили махорку.
Этка чуть не сошла с ума. Она до костей изгрызла свои руки.  Отец  крепко прижал её к себе, зажал рот и не давал вырваться. Ночью огородами они вернулись домой, чтобы собрать необходимые вещи и уйти. Но вдруг в окно увидели, как к дому приближаются немец и полицай. Обнаружив, что не расстреляли двух евреев, пошли их разыскивать. Этка услышала, как полицейский громко уверял немца, что беглецы спрятались в  доме. И перебежав в другую комнату, успела с отцом  выскочить в окно, выходящее в огород. К счастью, густая и высокая картофельная ботва была не скошена. Спрятались в ней, сидели неподвижно до темноты. Полицейский, стреляя очередями во все стороны, бегал вокруг дома, злился, кричал, угрожал, что если найдет, будет резать на куски … Что оставалось делать?
Надеяться на Бога и на судьбу.
В ночи они проползли на четвереньках через все картофельное поле. Когда-то Моисей сделал в ограде маленький лаз, который выводил на соседнюю улицу. Как сейчас пригодился этот лаз! Как помог!
Они уходили огородами, маленькими улочками, спешили до рассвета дойти до леса. В лесу долго блуждали, пока не вышли на партизан. Партизаны готовы были взять к себе Этку, а старик Моисей был уже в тягость. Они опять пошли. Лесом пошли дальше. Никаких подробностей своего лесного путешествия Этка никому не рассказывала. Известно, что с горем пополам, с огромным риском для жизни они как-то добралась до Узбекистана, где жили родственники.
Пишу об этом и не могу представить, как можно было уйти из Белоруссии, которая с первых дней войны была под немцами. Идти по территории, занятой врагом, без еды, воды, одежды? Видимо, судьба их вела, судьба выпала – остаться в живых.
… В Климовичи они вернулись в 1946 году. Чужие люди заняли их дом. И некоторое время они жили вместе. Потом уехали.
Этка снова вышла замуж. В 1947 году у нее родились близнецы: девочка и мальчик. Дети, жили, не вникая в семейную трагедию. Знали, что их мама Этка – одна из немногих – спаслась в день расстрела. Не понимаю, как наша мама все годы жила с такой острой болью, прятала ее внутри себя, как будто ничего и не было.
2



прочел

Солнце позолотило верхушки сада, утренние лучи пробежались по веткам, усыпанными крупными зелёными антоновками. Но нам не сюда! В лучшем случае сорвём  пару яблок с крайнего дерева. Во-первых, это сад не наш,а  колхозный, а во–вторых, не для этого мы сегодня  встали  вместе с ясной зарёй.


Росистая трава местами серебрится, мягко стелется под ногами. Наш путь дальше – за колхозные сады, а потом - за кусты: за первые, вторые, третьи. Здесь настоящее приволье!   И самое любимое место для михалинской детворы. Совершив набег в колхозный сад, именно здесь босоногие  смельчаки доставали из – за пазух яблоки,  груши и пока  не наполняли животы антоновками, репочками, домой не уходили…
Нередко падали  в траву, семечки и-  прорастали.  Пусть не все! Одно из тысячи!    Самое  жизнестойкое? Да! Природа не любит слабаков ни в чём. За садом- возле  дороги огромная развесистая груша. Старыми колючими ветками  она  хочет закрыться  от всего белого света? Только  с михалинскими  сорванцами  этот фокус не пройдёт!  Эти  колючки мы давно уже  обломали!  Как забраться на самый верх? Какие вопросы!  Нам известен каждый сучок, который не сломается  под ногами.  От одного- до второго, до третьего- и вот уже на самом верху! Любота! Весь Михалин, как на ладони. Пыльная улица  тянется от магазина, в центре конюшни, дворня, в стороне- спиртзавод!
Хрустим сочными грушами. Немного твёрдоватые, но ничего. Своими  зубами мы что хошь пепрегрызём. На соседнем дереве – ярко-красные яблоки. Не очень крупные, зато сладкие-и сочные! Но они не доживают до полной спелости. Местечковая ребятня, как саранча,  раньше времени набрасывается на эти  яблоки, оставляя только на верхах, куда не добраться, самые крупные и румяные!.
Но сегодня , как  я сказал,   не до яблок и груш! Батя с лопатой через плечо идёт впереди
Вчера он  нам рассказал, что приметил дикую  яблоньку .  Решили с  самого утра пойти за ней…
– Снова   собираешься  за отравой?-  посмотрела на отца  наша мама.
–  Раввин не зря говорит,  что у  женщины  длинные волосы, но ум короткий, – он   многозначительно поднял  вверх большой палец.
– Говоришь, ум короткий? А кто вчера  меня назвал скатертью самобранкой? – мама  не простила отцу обидных слов.  Кто сказал, что я как тот солдат, который  сварил кашу с топора?
– Ира! Ира! Ну , мало ли я что сказал? Я уже забыл..
И  уже к нам:
– Сынки, бегом на выход!
И вот мы идем, идем, идем…
– Главное, чтобы нас не опередили, – беспокоится отец.
– Все давно уже покупают саженцы. Может , и нам пора?-   не выдержал  брат Яша
– Пока не можем, сынок,- отец посмотрел на него,- сколько нас, на здоровье? Пять сыновей- гвардейцев, мама и я? Сад- огород нас только и держит!
- Прорвёмся, Батя! А дички-это самые лучшие деревья!- серъёзно отвечает  Яша.
-Да!  Все дички с характером! Если они  проросли в дерне от случайной семечки ,  не пропали засушливым летом и   холодной зимой, значит ,  им ничего не страшно, – объясняет  Батя.
Невзрачная дикая яблонька  одинокая  и   несчастная,  казалось, просила: «Заберите меня отсюда. Света белого не вижу. Соседние деревья   опутали  мои слабенькие корешки, все соки высосали , воздуха мало, расти некуда…».
Отец бережно  обнял её, как человека:
- Сейчас мы начнём тебя спасать, дорогуша. За  тобой специально пришли…
Дома нас уже ждали!
– Давайте  посадим яблоньку  напротив окна.   Как  только распахнём его –сразу яблоки  будут проситься  в руки, – предлагают младшие  Серёжа, Гриша ,  Лёня.
Мама согласна! Ей уже понравилось новое дерево?
- Мне её  стало жалко! – говорит она,- может, и нас  кто-то пожалеет?- говорит она.
Отец  улыбается загадочно: « Надейся и жди…».
-  Песня старая: начинай сначала!- отвечает ему.
Нам всё понятно: каждый вечер отец слушает « Голос Израиля»,готов уехать, хоть  сегодня.
Мама думает  о другом: ей бы детей сытно  покормить,  да с делами  по дому справиться…
Прошло  два года. Нашу дичку никак   не узнать. Ветви распустила, словно косы. Вот-вот заневестится, оденется в белый цвет.  Только  зачем ей  дикий белый цвет? Рядом с нами живёт настоящий  волшебник по имени  Никита!
. Он , видимо, родился с золотыми руками? В доме и во дворе у него  все отлажено.  А  сад, каких мало! На дорожках – пчелиные ульи. Настоящий хозяин! Другие мужики за выпивкой в магазин, а Никита в сад, к своим деревьям и  ульям.  Мы к нему: « Никита! Выручай»!
Не отказывает в помощи: приходит обрезает яблоню, делает на ней прищепку.
–Пройдёт время, и будет новое дерево с самыми вкусными яблоками, –улыбается нам.
Когда я был последний раз в Михалине,  сразу подошёл к яблоне, которую мы  принесли из кустов.  Обнял это уже громадное дерево, прижался к его широким листьям и мощным ветвям, а  оно склонилось и,  будто бы обняло меня…
Мы долго  были  вместе: я поседевший , и яблоня постаревшая. А на память я  взял с собой  вч Израиль несколько зелёных листочков. Странно, будто только вчера их сорвал с бывшей дички.  Не ломаются, будто склеенные? Только немного пожелтели…
Не зря отец говорил: « Дички- деревья с характером»…
Сегодня Михалин совсем другой, но пока там  стоят бывшие еврейские дома и  растут  дички в отцовском саду, мне ещё к  кому ехать…



 
- Можно! Конечно, можно,- и  Фира тепло  погладила   Кристина по голове,будто  своего сына.
 деревьев. Теперь каждый , зайдя сюда, может отдохнуть в его тени, покушать  яблоки, груши, сливы.
Я тоже зашёл после дальней дороги из Израиля. Мужчина-высокий,рыжебородый , по имени Кристин ,угостил меня чаем  и рассказал свою историю.
А я  её только  записал…



Рыжая кошечка
Нина была собой хороша: пухленькая, фигуристая. На лице улыбка, всегда с настроением. Другие бабы недовольны своими мужиками: один выпивает, второй на сторону посматривает, третий мало зарабатывает.
- Нинка, неужели у тебя все хорошо? Всем довольна? Ты, как белая ворона, среди нас? - ворчат на нее сослуживицы из техотдела.
- Довольна! Живу, обхожусь без докторов. Что нужно еще? - смеется в ответ.
Но вдруг опечалилась, пошла к главному:
- Мне нужен отпуск на недельку за свой счет. Домой надо, в Беларусь…
Вначале с Урала добиралась до Москвы, потом была пересадка на Минск, дальше на Могилев. И вот она - станция Климовичи. Не изменилась, даже посвежела, вся в цветах.
- Тетя Нина, - бросается к ней молодой мужчина.
- Петька? - не узнает в нем в пятилетнего карапуза, каким видела в последний раз.
- Крестная помирает, попросила тебя вызвать. Вот я и вызвал. Говорит, что должна тебе какую-то тайну рассказать.
- Крестная, крестная, - всю дорогу думала о ней Нина, - она же мне заменила маму, которая рано умерла. Помогала всем, чем могла с самого детства. Мачеха, которую привез отец, невзлюбила падчерицу.
А крестная, светлая душа, делилась с ней последним.
- Ты, моя красавица! - любовалась ею, когда девушка примеряла обновку.
И вот теперь все: последняя родная душа оставляет ее на земле. Замуж как-то не вышла: кто ее хотел, того она не хотела, а кто Нине приглянулся, перехватывали более практичные подруги.
Митрофановна - так звали крестную, была совсем плоха.
- Дачушка, моя! - стала вытирать старушечьи слезы, увидев Нину. - Будет грех, если уйду на тот свет и не поведаю тебе твою тайну.
- Какую тайну?
- Есть у тебя еще одна крестная…
Еще?
- Во всех одна, а у меня две?
- Может, и не две, а даже больше?
Митрофановна помолчала, пошамкала своими шершавыми губами
- Раньше я не хотела тебе об этом рассказывать. А теперь пришло время. Слушай.
… Дождь застал беременную женщину по дороге из села Канаховка в город Климовичи, что в Беларуси. Гром гремел на всю округу, молнии били одна за другой совсем рядом, а дождь хлестал, как из ведра.
Увидев крылечко, беременная женщина с трудом поднялась под его крышу. Хотела выждать и срочно спешить в родильное отделение. Местная фельдшерица ей сказала, что она на сносях, но куда-то уехала. Вот и пришлось Тамаре самой добираться в город. Успела пройти дорогу от Канаховки до Свиреля, а от Свиреля до Михалина. Говорили, что в нем живут евреи, но никого из них не знала. Когда приходилось проходить через Михалин, видела людей с черными волосами и странным произношением.
Боли внизу живота усиливались.
- Неужели роды? Как же это я?
Не сдержалась от крика - дикого, нечеловеческого. На крылечко выскочил седой Давид.
- Ой - вей! Роза, Роза, - здесь женщина, женщина, я не могу понять, что с ней?
- Что с ней? Быстро беги, ставь таз с водой на керогаз и поднимай всех евреев Михалина, - увидев Тамару, сразу все поняла Роза. И Давид побежал: стучал ногами в дверь, а потом дальше бежал.
- Ой, ой, ой…
- Что случилось? Пожар?
- Хуже! Женщина у меня рожает, помогите, - скороговоркой говорит Давид.
- Ты забыл, что твоей Розе уже 60 лет, - ничего не понимает Зяма, а сам торопит свою Симу.
Когда Давид обежал Михалин и вернулся домой, Тамару уже перенесли в дом и возле нее крутились женщины.
- Все отойдите! Все, - скомандовала Роза, - не мешайте.
Рожали всем Михалином: мужчины давали советы, женщины ойкали, вздыхали… В город в такой дождь не добраться, телефонов не было ни у кого: был только на проходной спиртзавода. Сбегали туда, но там он не работал.
- Любила кататься, люби и саночки возить, - шутит длинноносый Янкель.
На него зашикали женщины:
- Кататься! Вы, мужики, разве спрашиваете, любим мы кататься или нет? Только давай! Кыш отсюда, - рассвирепела полногрудая Злата.
… Дождь бил в окна, по крыше, роженица кричала, даже выла от боли, но родить никак не могла.
- Раввина, раввина надо, - поднял руки вверх Залман.
- Какого раввина? У нас же советская власть, синагоги закрыты, Зелик молится дома по священным книгам. Он у нас за раввина, - подал голос Малах.
- Какой Зелик? Он же в городе живет, как добраться до него за три километра из нашего Михалина?
- Молимся евреи! Молимся! Пусть Бог поможет роженице в эту ночь, ь- находит кто-то решение.
- Какой Бог? Она же не еврейка - гойка…
- Еврейка? Не еврейка? Какая сейчас разница? Сколько уже лет эта женщина ходит через наш Михалин. За эти годы еще какой еврейкой стала, - говорит мудрый Эли.
Роза, склонившись над обессилевшей Тамарой просит ее посильнее натужиться:
- Давай, милая, давай!
А евреи, повернувшись в сторону Иерусалима, начинают молиться, как их раньше учили в хедере. Непонятные для округи слова уносятся в грозовое небо, усеянное яркими молниями. Так яростно Михалин давно не молился. После войны здесь евреев осталось мало. А те, кто остались, забыли слова молитвы. А сейчас вспомнили! Все слова вспомнили. И раскачиваясь, нараспев просят Бога:
-Ба-рух Ата Адо- най, Ба- рух Ата Адо-най…
Просят и просят за крестьянку из соседнего белорусского села…
Ад-о-н-а-й-й-! - несутся гортанные голоса в небо.
- Люди! Люди! У нас родилась девочка! - выскакивает на крыльцо радостная Роза.
Гром мечет молнии, дождь тарабанит, а евреи, обняв друг друга за плечи, танцуют и поют: « Ве- ли-кий Бог Изра- илев, Ве- ли-кий Бог Изра-илев…».
- Мишигинерим (Сумасшедшие)! Вы так даже не радовались, когда родилась моя внучка? А сейчас устроили такой тарарам из–за какой-то гойки, - разводит руками, подошедший на шум Соломон.
- Михалинцы, посмотрите на него. Это же цудрейтер! Самый настоящий цудрейтер! (ненормальный)! Э-э, как родители ошиблись, назвав тебя Соломоном. Твое имя - шлимазел! (недотепа). Мы сегодня спасли две живые души. Пони-маешь? Разве души имеют национальность? - напала на несчастного демагога Ханка, гроза Михалина. А роженица только бессильно улыбалась и благодарила женщин, которые, завернув девочку в чистые простыни, положили рядом с ней.
- Этой девочкой была я? - наконец задала вопрос Нина.
- Да! Это была ты!
- Но почему мне об этом никто раньше не рассказывал?
- Мы не знали, как отнесутся в деревне к тому, что роды у белоруски принимали евреи. Боялись, что злые люди начнут тебя обзывать.
Митрофановна помедлила, втянула иссохшим ртом воздух и добавила:
- Что уже теперь говорить? Сходи лучше на еврейское кладбище. Все еврейки Михалина, похороненные там, можно сказать, твои крестные матери. Но Роза, которая принимала роды, сделала больше всех, чтобы спасти тебя и твою маму Тамару. Ее могила возле старого клена.
Утром следующего дня Нина была уже на еврейском кладбище.
Ходила от могилы к могиле. Находясь впервые здесь, вдруг почувствовала какую-то душевную связь с этим местом. Когда подошла к старому облупленному обелиску возле клена, защипало в глазах. С фотографии ей улыбалась красивая женщина.
- Так вот ты какая, Роза, моя еврейская крестная? - присела возле памятника.
Все вокруг заросло травой, кустарником. Собрала листья с постамента, убрала траву, вытерла памятник. В этот день в Канаховку Нина вернулась к вечеру. Митрофановна заметно обрадовалась, словно, сняла с себя тяжелый крест, когда узнала, что Нина нашла могилу Розы.
- Крестная, ты теперь поправишься. Я это точно знаю! - обняла ее за сухонькие плечи.
Митрофановна счастливо улыбалась, даже ноги опустила на пол, а потом добралась до двери, а от нее - на кухню. Это какая же гостья издалека приехала. Привечать надо ее по-людски!
Стала постепенно крутиться в доме, на огороде, а соседи только удивляются.
- Митрофановна, ты уже передумала помирать?
- Не время еще, - хитро улыбается старушка, - еврейский Бог мне помог.
Нина продлила свой отпуск. Нашла мастеровых людей, попросила их привести в порядок памятник на могиле еврейской крестной. Вокруг него положили плитки, поставили новую ограду. Впервые в жизни деньги ни на что не жалела, платила, сколько просили.
Вот и пришло время собираться в обратный путь. По дороге на вокзал завернула на кладбище. Из раскрытой калитки навстречу к ней бросилась рыженькая кошечка.
- Чудеса! - развел руками, живущий рядом Кузьма, - она тут совсем недавно появилась. В руки ни к кому не идет, а увидела тебя - словно всю жизнь знает!
В далекий Урал Нина приехала не одна: вместе с огненно-рыжей прелестницей.
- В нее точно перевоплотилась моя крестная Роза. На фотографии у нее такие же огненно-рыжие волосы, - не сомневается Нина.
Эдуард закончил свой рассказ, а в зале все еще долго сидели молча…




Залман- миллионщик
Ефим Златкин
Невероятная, но правдивая история времён войны...


Местечковые евреи  по-  отечески  любят наблюдать за подрастающей  детворой. Это я понял очень давно,  в пятидесятые годы прошлого века,  когда мы переехали из села  Красавичи  в  городок  Климовичи. В  селе я хорошо знал  , кто меня,  босоного мальца   в голодный  год угостит  зелёным    огурцом , кто- свежим яйцом, а чей дом лучше обойти за версту, где готовы   убить даже взглядом…
 А в городе я   не знал никого . Но почему-то некоторые  на меня  смотрели  так, будто знали давно ?Постепенно образовался  круг людей, которых начал понимать  даже  без слов: мимикой, взглядом, кивком. Что-то было похожее у них во всех? Вначале не мог определить? Потом понял: смешинки в глазах, хотя лица были очень  грустные. ..

 Один из них  ходил в военном  кителе  со следами   погон ,в  хромовых сапогах и  в офицерской фуражке. Ходил уверенно, прямо держал в голову, не отворачивал взгляд в сторону. Седой, как лунь, только усы топорщились в разные стороны, держался молодцевато.  Здороваясь с ним, я всегда спешил с фотоаппаратом в руке  и с  кучей блокнотов. Как-то  наши взгляды встретились ,  я на минутку задержался.  Залман- а так звали человека в военном, медленно покачал головой . Мол, куда же ты вечно бежишь? Жизнь не перегонишь?
-Батя,- спросил я вечером у отца,- кто такой  Залман?

- А- а, Залман? Ловкач на его месте  был бы подпольным миллионером ,   в другом стране Залман был бы сам легальным миллионером.
- А у нас?
-  А у  нас?  Является бедным евреем.
- Я бы так не сказал. Он ведёт себя достойно и  красиво.
- Достойно и красиво?  Только  донашивает военную одежду кого-то из своих родственников. Ты думаешь  под  восемьдесят лет легко летом  ходить в сапогах? Живёт на копеечную пенсию.
- Я думал, что это связано с его военным прошлым?
- Прошлое  у него о-го-го!  В начале войны вывез в тыл целую машину денег, золота.
У тебя голова забита поиском дутых героев производства, чтобы тиснуть о них  в газетке, а настоящих героев ты не видишь.

После такого отцовского  обвинения,  я пошёл  к Залману - он жил  от нас в десяти минутах.
 Увидев меня, он ничего не сказал, только положил на стол  несколько пожелтевших листков. В них   было написано, что  Залман  Генькин  в целости и сохранности   вывез  в тыл и  передал  российскому банку деньги ,  ценные бумаги ,  драгоценности   в сумме  на несколько миллионов  рублей.( Полную сумму я уже не помню- прошло много времени).
… В начале войны  старший кассир   Государственного отделения банка в городе  Климовичи Залман Генькин  получил важное задание: вывезти в тыл машину денег. И своих, и тех, что передали из банков  западных районов, надеясь , что на   востоке будет спокойно. Но сюда уже  двигались немцы.
Услышав поручение , побледнел:
- А кто вывезет мою семью?
-Ты и вывезешь !  Россия- рядом! Крутнешься за пару дней туда и назад. Ну кому я доверю столько миллионов? Ты же старший кассир! Сам понимаешь: стар-ший! Не поедешь-арестуют! Не довезёшь- посадят! И тебя, и меня. Так что, не подведи,-такой разговор состоялся тогда  в кабинете управляющего банком.
 - Загрузили мы целую машину и рванули через  российскую  границу. До неё было  рукой  подать!   Думали, обернёмся быстро? Ан нет! Немецкие парашютисты  нас обогнали! Подъезжаем  к одному городу, а  они уже спускаются  над ним. Мы  в лес, кругами, по просёлочным дорогам, без карты добрались до другого города-  а он под бомбежкой! Вот так и ехали, ехали ,  заправляясь , где могли,-  вспоминает Залман.
 А дальше  о чём и  вспоминать не хочется .  Рассказывает чётко , обрывисто:
-Заметил,   что водитель и охранник стараются в мою  сторону не смотреть, взглядами переговариваются. Понял: замышляют    , что-то со мной    недоброе. Скорей всего  убить, тело забросать в лесу ветками –и ходу на машине с деньгами?  Потом их поделить и скрыться! Россия- большая! Война всё спишет. Решил уехать ,
 когда они уснут. Так и сделал: ночью  забрался  в кабину ЗИЛа- и в путь!  Чтобы было наверняка,  уезжал подальше от войны и опасных напарников.  Доехал где-то до Самары, а там в прямиком  в местное управление милиции. Так мол и так,  вывез из оккупированной Беларуси  машину денег.
 Вначале  Залману  хотели  « сшить»   дело: будто он угнал её специально?  Повезло: следователем  оказался рубаха- парень: не побоялся никого из  сотрудников НКВД.
-Угнал машину  с деньгами в  Беларуси и прикатил на ней прямо   к нам? Да если бы
 он захотел её  угнать, закопал бы деньги где-то в лесу, а сам смылся,- заявил им.
Короче, отпустили, дали документы о приёме всей  суммы.
 А дальше , куда? Ведомо, куда: на фронт! Беларусь в огне, родной городок
 под немцами.
- А ведь вы  могли  куда-то скрыться с деньгами? Почему это не сделали?- спрашиваю у Залмана.
 Не услышал или сделал вид, что не услышал?
Повторил во второй раз?
- Я знал  твоего деда,  знаю твоего отца. Как ты такое мог подумать обо мне? Или просто берёшь на мушку. Не надо-  меня многие брали.
 Снял  военную  фуражку, вытер седую голову.
- Я должен был вернуться домой! А если бы взял  хоть  одну копейку, путь в местечко мне был бы закрыт. Думал, останется хоть кто-то живой?  Семья  ждала меня- так и не уехала. Всех положили в песочек: родителей, жену, сестер, маленьких детей.  Хорошо, хоть остался сын старший сын Исачок,  он не находился в городе.
-А что потом?
- Что потом? Пришёл  на работу ,  сдал о документ о доставке денежного груза в России, подготовил себе замену и ушёл на пенсию.
- И всё?
- А что ещё?
- Хоть бы какую –то медаль  за выполнение правительственного задания? Какой-то процент денег от миллионной суммы, что вы спасли?
-Медаль  мне заменит жену? Деньги мне вернут моих детей?
 Посмотрел в сторону, провёл рукой по глазам…
- Знаете , что вас зовут миллионщиком?
- Знаю! Смеюсь вместе с шутниками, когда мне  говорят.
- Скучно одному дома?
- А я не один. Посмотри,- показал взглядом на семейные  фотографии,  развешенные на стенке,- да и дела есть.
- Какие дела?
-  Постоянно хожу к своим. Они там, в братской могиле за городом ?Твои там тоже?
- Тоже…
 
-  Почему, когда мы ещё  не были знакомы,   вы смотрели   на меня будто знали?
- Конечно знал!  Я знаю каждого еврейского мальчика, каждую еврейскую девочку, которые  родились  после войны в нашем местечке . Смотрю  на тебя, смотрю на других  - и как –будто вижу  своих.
- Которые не родились?
- Да! Которые не родились…





Залман- «миллионщик»


Местечковые евреи  по-  отечески  любят наблюдать за подрастающей  детворой. Это я понял очень давно,  в пятидесятые годы прошлого века,  когда мы переехали из села  Красавичи  в  городок  Климовичи. В  селе я хорошо знал  , кто меня,  босоного мальца   в голодный  год угостит  зелёным    огурцом , кто- свежим яйцом, а чей дом лучше обойти за версту, где готовы   убить даже взглядом…
 А в городе я   не знал никого . Но почему-то некоторые  на меня  смотрели  так, будто знали давно ?Постепенно образовался  круг людей, которых начал понимать  даже  без слов: мимикой, взглядом, кивком. Что-то было похожее у них во всех? Вначале не мог определить? Потом понял: смешинки в глазах, хотя лица были очень  грустные. ..

 Один из них  ходил в военном  кителе  со следами   погон ,в  хромовых сапогах и  в офицерской фуражке. Ходил уверенно, прямо держал в голову, не отворачивал взгляд в сторону. Седой, как лунь, только усы топорщились в разные стороны, держался молодцевато.  Здороваясь с ним, я всегда спешил с фотоаппаратом в руке  и с  кучей блокнотов. Как-то  наши взгляды встретились ,  я на минутку задержался.  Залман- а так звали человека в военном, медленно покачал головой . Мол, куда же ты вечно бежишь? Жизнь не перегонишь?
-Батя,- спросил я вечером у отца,- кто такой  Залман?

- А- а, Залман? Ловкач на его месте  был бы подпольным миллионером ,   в другом стране Залман был бы сам легальным миллионером.
- А у нас?
-  А у  нас?  Является бедным евреем.
- Я бы так не сказал. Он ведёт себя достойно и  красиво.
- Достойно и красиво?  Только  донашивает военную одежду кого-то из своих родственников. Ты думаешь  под  восемьдесят лет легко летом  ходить в сапогах? Живёт на копеечную пенсию.
- Я думал, что это связано с его военным прошлым?
- Прошлое  у него о-го-го!  В начале войны вывез в тыл целую машину денег, золота.
У тебя голова забита поиском дутых героев производства, чтобы тиснуть о них  в газетке, а настоящих героев ты не видишь.

После такого отцовского  обвинения,  я пошёл  к Залману - он жил  от нас в десяти минутах.
 Увидев меня, он ничего не сказал, только положил на стол  несколько пожелтевших листков. В них   было написано, что  Залман  Генькин  в целости и сохранности   вывёз  в тыл и  передал  российскому банку деньги ,  ценные бумаги ,  драгоценности   в сумме  на несколько миллионов  рублей.( Полную сумму я уже не помню- прошло много времени).
… В начале войны  старший кассир   Государственного отделения банка в городе  Климовичи Залман Генькин  получил важное задание: вывезти в тыл машину денег. И своих, и тех, что передали из банков  западных районов Беларусии, надеясь , что на самом её востоке будет спокойно. Но сюда уже  двигались немцы.
Услышав поручение , побледнел:
- А кто вывезет мою семью?
-Ты и вывезешь !  Россия- рядом! Крутнёшься за пару дней туда и назад. Ну кому я доверю столько миллионов? Ты же старший кассир! Сам понимаешь: стар-ший! Не поедешь-арестуют! Не довезёшь- посадят! И тебя, и меня. Так что, не подведи,-такой разговор состоялся тогда  в кабинете управляющего банком.
 - Загрузили мы целую машину и рванули через  российскую  границу. До неё было  рукой  подать!   Думали, обернёмся быстро? Ан нет! Немецкие парашютисты  нас обогнали! Подъезжаем  к одному городу, а  они уже спускаются  над ним. Мы  в лес, кругами, по просёлочным дорогам, без карты добрались до другого города-  а он под бомбежкой! Вот так и ехали, ехали ,  заправляясь , где могли,-  вспоминает Залман.
 А дальше  о чём и  вспоминать не хочется .  Рассказывает чётко , обрывисто:
-Заметил,   что водитель и охранник стараются в мою  сторону не смотреть, взглядами переговариваются. Понял: замышляют    , что-то со мной    недоброе. Скорей всего  убить, тело забросать в лесу ветками –и ходу на машине с деньгами?  Потом их поделить и скрыться! Россия- большая! Война всё спишет. Решил уехать ,
 когда они уснут. Так и сделал: ночью  забрался  в кабину ЗИЛа- и в путь!  Чтобы было наверняка,  уезжал подальше от войны и опасных напарников.  Доехал где-то до Самары, а там в прямиком  в местное управление милиции. Так мол и так,  вывез из оккупированной Беларуси  машину денег.
 Вначале  Залману  хотели  « сшить»   дело: будто он угнал её специально?  Повезло: следователем  оказался рубаха- парень: не побоялся никого из  сотрудников НКВД.
-Угнал машину  с деньгами в  Беларуси и прикатил на ней прямо   к нам? Да если бы
 он захотел её  угнать, закопал бы деньги где-то в лесу, а сам смылся,- заявил им.
Короче, отпустили, дали документы о приёме всей  суммы.
 А дальше , куда? Ведомо, куда: на фронт! Беларусь в огне, родной городок
 под немцами.
- А ведь вы  могли  куда-то скрыться с деньгами? Почему это не сделали?- спрашиваю у Залмана.
 Не услышал или сделал вид, что не услышал?
Повторил во второй раз?
- Я знал  твоего деда,  знаю твоего отца. Как ты такое мог подумать обо мне? Или просто берёшь на мушку. Не надо-  меня многие брали.
 Снял  военную  фуражку, вытер седую голову.
- Я должен был вернуться домой! А если бы взял  хоть  одну копейку, путь в местечко мне был бы закрыт. Думал, останется хоть кто-то живой?  Семья  ждала меня- так и не уехала. Всех положили в песочек: родителей, жену, сестер, маленьких детей.  Хорошо, хоть остался сын старший сын Исачок,  он не находился в городе.
-А что потом?
- Что потом? Пришёл  на работу ,  сдал о документ о доставке денежного груза в России, подготовил себе замену и ушёл на пенсию.
- И всё?
- А что ещё?
- Хоть бы какую –то медаль  за выполнение правительственного задания? Какой-то процент денег от миллионной суммы, что вы спасли?
-Медаль  мне заменит жену? Деньги мне вернут моих детей?
 Посмотрел в сторону, провёл рукой по глазам…
- Знаете , что вас зовут миллионщиком?
- Знаю! Смеюсь вместе с шутниками, когда мне  говорят.
- Скучно одному дома?
- А я не один. Посмотри,- показал взглядом на семейные  фотографии,  развешенные на стенке,- да и дела есть.
- Какие дела?
-  Постоянно хожу к своим. Они там, в братской могиле за городом ?Твои там тоже?
- Тоже…
 
-  Почему, когда мы ещё  не были знакомы,   вы смотрели   на меня будто знали?
- Конечно знал!  Я знаю каждого еврейского мальчика, каждую еврейскую девочку, которые  родились  после войны в нашем местечке . Смотрю  на тебя, смотрю на других  - и как –будто вижу  своих. 
- Которые не родились?
- Да! Которые не родились…

Пять концлагерей Лазаря Трактинского
Ефим Златкин
  Война с криками" ура"чаще  всего была в кинофильмах, а в жизни совсем иной.
  Один из тех, который видел самую безжалостную и жестокую войну-Лазарь Трактинский! Он прошёл пять(!) концлагерей и выжил.
  Сегодня- в день Победы, я хочу о нём рассказать!

 Этот очерк я мог бы написать лет сорок тому назад, когда   с Лазарем жил   в одном городе Климовичи. Ходил с  ним по  одних  улицах , много раз  был   в мясном магазине, где он работал. Но не написал. Почему? Знал о нём очень мало:  Лазарь себя никогда  не афишировал.Он  не был  на парадах  фронтовиков, хотя уничтожил фрицев  побольше некоторых партизан.  А что прошёл- уму непостижимо?  Окружение, плен, первый концлагерь, второй, третий, четвёртый, пятый... Чаще всего многие не выживали в одном лагеря смерти ,  а Лазарь пережил пять и  убежал к югославским « братушкам», чтобы мстить карателям.
 Об  этом я узнал в канадской газете, где опубликовали очерк о  Лазаре Трактинском . В Канаде  он уже   говорил  о себе без боязни. Зато  молчал в  своём родном городе: понимал, что для него и всей семьи    так  будет  лучше. Советская  власть в каждом пленном  видела предателя Родины - себя же  ни в чём  не винила за  миллионы солдат и офицеров, попавших в лапы к врагу  по её вине.  А здесь такой «букет»!  Плен – и пять концлагерей. Вдобавок ко всему ещё еврей.
Короче ,так и не стал Лазарь Трактинский героем моего очерка.  Прости, Лазарь, что пишу о  тебе только сейчас! Но лучше позже, чем никогда. Вначале о том, что тебя бы  приятно  удивило!   Знаешь, в  Климовичах  даже через  тридцать лет , тебя не забыли! Нет,  улицу  в честь тебя,   узника пяти концлагерей , югославского партизана ,  здесь   не назвали.  Зато сами люди сделали больше: воздали тебе памятник народной памяти. Где? А ты , как думаешь? Правильно думаешь! Там , где ты  чаще всего встречался  с горожанами,  не делил их  на  элитных , крутых и бедных, простых.
  Без тебя  старое здание    совсем захирело , но его  по- прежнему называют "магазином Трактинского"! Не веришь? Я в этом сам убедился!
     Приехав в Климовичи, спросил  у  своего  приятеля, где мы можем встретиться?
 Услышал в ответ:
- Возле магазина Трактинского.
По дороге  к нему я  вспоминал  прежних чинуш, работавших во властных структурах- этих  местных царьков. Кто  сегодня   назовёт их  имена?  Еди-ни-цы! А магазин Трактинского     в городе знают  от мала – и до велика...
  Я всегда  удивлялся  походке Лазаря: он ходил,   не сгибая плечи ровно.   Не понимал: откуда  у него такая строевая  выправка?
Теперь понимаю:  рабочим магазина  Лазарь стал  под старость , а в юности  три года  учился  в   военном  училище,  командовал сапёрной ротой.  Кадровый офицер, старший лейтенант!
В семидесятых- восьмидесятых годах прошлого века , полки продуктовых магазинов были пустыми, а если  и   привозили что-то, разбирали мгновенно.Я помню взгляд Лазаря в то время.
 Из большой очереди  он « выхватывал» тех кому  вчера   не хватило супового набора ,  кусочка мяса  и попросил их  подождать,  или подойти на следующий день.
 « Подкармливал» слабых? Да! Сильные  пролезут    во все двери и  всегда что-то найдут! Такой вывод сделал ещё в концлагере .  От голода , побоев и  тяжёлой работы , терял последние силы его товарищ по сапёрной роте. Лазарь все глаза просмотрел, чтобы чем-то поддержать боевого друга. И вдруг по дороге  в барак  через лес   увидел  дохлую лису. Притащил в лагерь, спрятал. Но  более шустрые узники  её украли  и почти всю  съели  вместе с кожей и костями. Лазарь выпросил у них какие-то остатки для друга – и тем самым спас его. А в другой раз этот друг спас Лазаря:  Он  узнал, что один из заключенных заподозрил в Лазаре  еврея  и собирается выдать его  за миску похлёбки. Чтобы не брать на себя  грех, в тот вечер боевые друзья- Лазарь и Иван, перешли в соседний барак, откуда их  отправили  в другой концлагерь.
 Война за выживание была каждый день: с бешеными охранниками, с самими  заключёнными , готовыми  сожрать  один одного, как ту дохлую лису.
 Первый концлагерь для  Лазаря был под Минском под открытым небом.  Второй- в Восточной Пруссии, третий- в Дании, четвёртый – во Франции,  пятый – во  Югославии. И везде одно и тоже. Кормили впроголодь , на  « деликатес»- конские головы с червями и то не всегда,  а так репа и брюква. Били изощрённо: плётками  из бычьей кожи.   Удар, как арматурой. За что? Да за всё! Работы тяжёлые: ломать,таскать, бросать. На ногах деревянные колодки, руки , ноги исполосованы  плётками. От голода живот прилип к спине. Изношенную одежду не меняли:  снимали с умерших или с  полумёртвых. А  в воздухе всегда стоял ужасный запах горелого человеческого  мяса.
 Находясь  в ужасном  аду, Лазарь ни на минуту не забывал, что он еврей- просчитывал каждый шаг, каждое слово и действие, чтобы себя ничем не обнаружить  И когда  уже    примирился с мыслью, что никогда  не вернётся в  местечко Милославичи и никто из родных не узнает, где и как он погиб, сбежал. Всё произошло случайно..
-Хочешь в « братушкам»?-  спросил у него старший барака, чех по национальности.
 Хотел помочь этому доходяге, или уже  чувствовал окончание войны,  только сказал,  как сказал:
-Завтра утречком на реке Драва   будет паренёк с лодкой, он перевезёт тебя  на другой берег.
  К самому чёрту, дьяволу помчался бы  из лагеря :  никакой боязни не было.После работы остался в лесу, а  утром скользнул к реке.
« Братушки»- не советские чекисты: не рвали душу допросами,  да пытками. Проверили  в первом бою, а после него  поверили.  Сапёр- он и в югославских  горах сапёр.  Доверили Лазарю  группу молодых « братушек» и развернулись они  во всю прыть: взрывали вражеские мосты и укрепления, минировали лесные дороги,горные перевалы. Все знали, что он бывший советский офицер- об этом сразу  сказал .Ну  , а то, что еврей, скрывал. Разные люди были в отряде.  А вот комиссар отряда его « вычислил», когда к  Лазарю  в горячке после ранения « пришла» его мама. Обливаясь слезами , он ей рассказывал на идиш  обо всём , что пришлось пережить. Понимал, что это сон, что его могут услышать, да и мамы уже, нет, но никак не мог с ней  расстаться. Пришёл в себя, когда комиссар отряда   прикладывая  к его голове холодный компресс,  что-то тоже  сказал  ему  на идиш…
 После войны вернулся домой, проверяли долго. В  Сибирь не сослали, боевых наград не лишили.
-Хотя ты  и  геройски воевал , и себя ничем не запятнал, но живи тихо, не высовывайся! – посоветовали  по- хорошему.
- Ну, а жениться, хотя бы можно?
- Можно, плоди евреев!
 Родилась дочь, за ней-сын! Потом  пошли внуки.
 Они то и  уговорили его уехать в  Канаду.  Хотел- не хотел? Какая разница?  Уехал!   И все оставшиеся годы  прожил  там   прекрасно !  Не  понимая,  за что  в конце жизни ему  такая благодать?  Вот и всё, что я хотел о Лазаре рассказать
Хотя,    если бы я написал о нём лет сорок тому назад, возможно,  мой очерк был бы совсем другим?
 Только Лазарь дал слово молчать, а может,  и не мог говорить.
 Слишком  тяжёлой была бы его правда о войне...




 
 














Лазарь дал слово …молчать

 Этот очерк я мог бы написать лет сорок тому назад, когда   с Лазарем жил   в одном городе Климовичи. Ходил с  ним по  одних  улицах , много раз  был   в мясном магазине, где он работал. Но не написал. Почему? Знал о нём очень мало:  Лазарь себя никогда  не афишировал.Он  не был  на парадах  фронтовиков, хотя уничтожил фрицев  побольше некоторых партизан.  А что прошёл- уму непостижимо?  Окружение, плен, первый концлагерь, второй, третий, четвёртый, пятый... Чаще всего многие не выживали в одном лагеря смерти ,  а Лазарь пережил пять и  убежал к югославским « братушкам», чтобы мстить карателям.
 Об  этом я узнал в канадской газете, где опубликовали очерк о  Лазаре Трактинском . В Канаде  он уже   говорил  о себе безбоязно. Зато  молчал в  своём родном городе: понимал, что для него и всей семьи    так  будет  лучше. Советская  власть в каждом пленном  видела предателя Родины - себя ни в чём  не винила за тех же миллионы солдат и офицеров, попавших в лапы к врагу.  А здесь такой «букет»!  Плен – и пять концлагерей. Вдобавок ко всему ещё … еврей.
Короче так и не стал Лазарь Трактинский героем моего очерка.  Прости, Лазарь, что пишу о  тебе только сейчас! Но лучше позже, чем никогда. Вначале о том, что тебя приятно бы удивило!   Знаешь, в  Климовичах  даже через  тридцать лет , тебя не забыли! Нет,  улицу  в честь  узника пяти концлагерей , югославского партизана   Трактинского ,  здесь   не назвали.  Зато сами люди сделали больше: возздали тебе памятник народной памяти. Где? А ты , как думаешь? Правильно думаешь: там где ты  чаще всего встречался  с горожанами не делил их  на  элитных , крутых и бедных, простых.
  Без тебя  старое здание    совсем захирело , но его  по- прежнему называют магазином Трактинского! Не веришь? Я в этом сам убедился!
     Приехав в Климовичи, спросил  у  приятеля, где мы можем встретиться?
 Услышал в ответ:
- Возле магазина Трактинского.
По дороге  к нему я  вспоминал  прежних чинуш, работавших во властных структурах- этих  местных царьков. Кто  сегодня   назовёт их  имена?  Еди-ни-цы! А магазин Трактинского     в городе знают  от мала – и до велика... 
  Я всегда  удивлялся  походке Лазаря: он ходил,   не сгибая плечи ровно.   Не понимал: откуда  у него такая строевая  выправка?
Теперь понимаю:  рабочим магазина  Лазарь стал  под старость , а в юности  три года  учился  в   военном  училище,  командовал сапёрной ротой.  Кадровый офицер, старший лейтенант!
В семидесятых- восьмидесятых годах прошлого века , полки продуктовых магазинов были пустыми, а если  и   привозили что-то, разбирали мгновенно.Я помню взгляд Лазаря в то время. 
 Из большой очереди  он « выхватывал» тех кому  вчера   не хватило супового набора ,  кусочка мяса  и попросил их  подождать,  или подойти на следующий день.
 « Подкармливал» слабых? Да! Сильные  пролезут    во все двери и  всегда что-то найдут! Такой вывод сделал ещё в концлагере .  От голода , побоев и  тяжёлой работы , терял последние силы его товарищ по сапёрной роте. Лазарь все глаза просмотрел, чтобы чем-то поддержать боевого друга. И вдруг по дороге  в барак  через лес   увидел  дохлую лису. Притащил в лагерь, спрятал. Но  более шустрые узники  её украли  и почти всю  съели  вместе с кожей и костями Лазарь выпросил у них какие-то остатки для друга – и тем самым спас его. А в другой раз этот друг спас Лазаря:  Он  узнал, что один из заключенных заподозрил в Лазаре  еврея  и собирается выдать его  за миску похлёбки. Чтобы не брать на себя  грех, в тот вечер боевые друзья- Лазарь и Иван, перешли в соседний барак, откуда их  отправили  в другой концлагерь.
 Война за выживание была каждый день: с бешёными охранниками, с самими  заключёнными , готовыми  сожрать  один одного, как ту дохлую лису.
 Первый концлагерь для  Лазаря был под Минском под открытым небом.  Второй- в Восточной Пруссии, третий- в Дании, четвёртый – во Франции,  пятый – во  Югославии. И везде одно и тоже. Кормили впроголодь , на  « деликатес»- конские головы с червями и то не всегда,  а так репа и брюква. Били изощрённо: плётками  из бычьей кожи.   Удар, как арматурой. За что? Да за всё! Работы тяжёлые: ломать,таскать, бросать. На ногах деревянные колодки, руки , ноги исполосованы  плётками. От голода живот прилип к спине. Изношенную одежду не меняли:  снимали с умерших или полуумерших. А  в воздухе всегда стоял ужасный запах горелого человеческого  мяса.
 Находясь в этом аду, Лазарь ни на минуту не забывал, что он еврей- просчитывал каждый шаг, каждое слово и действие, чтобы себя ничем не обнаружить  И когда  уже    примирился с мыслью, что никогда  не вернётся в  местечко Милославичи и никто из родных не узнает, где и как он погиб, сбежал. Всё произошло случайно..
-Хочешь в « братушкам»?-  спросил у него старший барака, чех по национальности.
 Хотел помочь этому доходяге, или уже  чувствовал окончание войны,  только сказал,  как сказал:
-Завтра утречком на реке Драва   будет паренёк с лодкой, он перевезёт тебя  на другой берег.
  К самому чёрту, дьяволу помчался бы  из лагеря :  никакой боязни не было.После работы остался в лесу, а  утром скользнул к реке.
« Братушки»- не советские чекисты: не рвали душу допросами,  да пытками. Проверили  в первом бою, а после него  поверили.  Сапёр- он и в югославских  горах сапёр.  Доверили Лазарю  группу молодых « братушек» и развернулись они  во всю прыть: взрывали вражеские мосты и укрепления, минировали лесные дороги,горные перевалы. Все знали, что он бывший советский офицер- об этом сразу  сказал .Ну  , а то, что еврей, скрывал. Разные люди были в отряде.  А вот комиссар отряда его « вычислил», когда к  Лазарю  в горячке после ранения « пришла» его мама. Обливаясь слезами , он ей рассказывал на идиш  обо всём , что пришлось пережить. Понимал, что это сон, что его могут услышать, да и мамы уже, нет, но никак не мог с ней  расстаться. Пришёл в себя, когда комисар отряда   прикладывая  к его голове холодный компресс,  что-то тоже ему сказал  на идиш…
 После войны вернулся домой, проверяли долго. В  Сибирь не сослали, боевых наград не лишили.
-Хотя ты  и  геройски воевал , и себя ничем не запятнал, но живи тихо, не высовывайся! – посоветовали  по- хорошему.
- Ну, а жениться, хотя бы можно?
- Можно, плоди евреев!
 Родилась дочь, за ней-сын! Потом  пошли внуки.
 Они то и  уговорили его уехать в  Канаду.  Хотел- не хотел? Какая разница?  Уехал!   И все оставшиеся годы  прожил  там   прекрасно !  Не  понимая,  за что  в конце жизни ему  такая благодать?  Вот и всё, что я хотел о Лазаре рассказать
Хотя,    если бы я написал о нём лет сорок тому назад, возможно,  мой очерк был бы совсем другим?
 Только Лазарь дал слово молчать...




 
 


 
 




Зелик- Праведник!
 

Зелика Суперфина безошибочно  можно причислить к отряду Праведников, которые во время войны спасали евреев. Ну и что, если он сам еврей? Кстати, и среди нас, чего греха таить,не все были герои и ангелы.  Иначе бы не было   еврейской  полиции   в гетто ,иначе свои бы не   избивали  своих…
Но сегодня разговор о другом- о человеке, спасшем десятки евреев во время войны.
 



 По улицам нашего городка  грохочет   колёсами  конная упряжка. На видавшем виды сиденье, старый еврей. Он щурится от солнца, смотрит на людей через толстые стёкла очков.  Всем  улыбается  , а увидев детишек ,  останавливается:
-Э-э, ингеле! Садитесь, прокачу!
 Проводит  шершавой ладонью по моей голове:
- Как папа?
 -Скажи ему: « Привет от Зелика»!
- Он поймёт?
- Поймёт!  Наш еврей всё  понимает с одного слова!
- Батя, тебе привет от Зелика. Ты понял, что  он хотел сказать?
- Он передал отцу,  что  в его  доме снова открыли подпольную синагогу ,-догадывается    мама Ирина.
-Почему  она  подпольная?
- Потому что, мы,  евреи  есть  и,  как будто нас  нет,- говорит мой   отец  Давид и продолжает:
- Вот ты есть?
- Есть!
-Но тебя нет, как еврейского мальчика. Ты уже в пятом классе, но писать на идиш  не можешь. Не  разговариваешь  на нём .

- Очень  нужно!  Зато ,когда ты  разговариваешь и  все смотрят в твою сторону,  мне из-за тебя  стыдно.
  - Потому и   стыдно,  что ты есть,  и как- будто   тебя нет ?
- Я могу разговаривать и писать   на русском языке? Разве этого мало?
-Но тогда ты не поймёшь, что пишет твоя бабушка Соня.
-Мама прочтёт!
- Не забивай голову ребёнка,- тебе больше  заняться нечем?- мама прерывает наш спор.
Но слова  сказанные отцом, пробивают  маленькую  брешь в моём советском воспитании.

 Будто  падает  пелена с глаз , и  в  своём  городке,но   я обнаруживаю  ещё

 один городок?  В нём  все  ходят по тем же грязным улочкам, стоят в тех же длинных очередях, ездят в тех же переполненных автобусах.  В нём взрослые

взрослые  знают моего деда Залмана и  отца Давида. Встречаясь   друг с другом на вопрос: « Как дела»?,    в ответ  они разводят руки   в разные стороны ,  улыбаются   одними  губами. Или могут   сказать только   два слова: « Их вэйс» ( Я знаю).Но по  интонации    не   определить, что знает тот,  кто  говорит ?  Или  совсем ничего не ничего  , или знает, но договаривает. У меня словно открылись глаза: и я
увидел, что там, где живёт  один еврей,  по соседству с ним второй  , третий, четвёртый.  На второй улице- тоже самое, как и на третьей, четвёртой.

В городке отмечают еврейские  праздники, выпекают  мацу, поминают умерших, собирают деньги для бедных,  Милиция , конечно , кое-что знает, но зачем ей  поднимать шум?  Сидите , евреи, тихо!  Тогда будет всё  шито- крыто!  Но евреи  всё равно начеку: шабат проводят в одном молельном доме, потом  -во втором, в – третьем.  Молитвенники  уносят и  приносят с собой. Первое лицо в этом   городке –тот  Зелик, которого    уважительно  называют: ребе! И не столько за  Знание   Устной и Письменной Торы , сколько за доброе имя, мудрость, человеколюбие. А ещё больше за подвиг, совершённый им в сорок первом году.

 
…  Над местечком Милославичи опустилась тёплая июльская ночь. Не спалось. Зелик вышел на улицу, подошёл  к  жеребцу, дал ему  свежей травы, рядом поставил ведро воды, прислонился  к нему. Когда-то  маленький жеребёнок провалился в зимнюю прорубь реки Ипуть. И юноша  бросился в месиво  льда
 - к  нему на помощь! Это  было накануне новых выборов  председателя  еврейского колхоза .  Предложили несколько кандидатур: людей , умудрённых жизненных опытом, хороших хозяйственников . И  среди них – Зелика, совсем тогда ещё молодого. Рос на глазах:   из батрацкой  семьи!  И дед его , и отец работали на  местного помещика, а он ,как только подрос,  пошёл  в помещичью конюшню.   
- Председателю  нужно знать, когда сеять, когда убирать?  Мы не можем доверить  кконюху наш колхоз,- считали одни.
- А я говорю, что можем!  Что  не знает- узнает! Зелик не побоялся броситься в проруб , спасая  жеребёнка.  Не   побоится он  пойти и  за нас в огонь и воду, если придёт беда?- высказал своё мнение   Соломон, самый старый и уважемый  еврей местечка.
И оно было решающим!
Почему   Зелик вспомнил  об этом именно  сейчас? Да потому , что наступила  такая беда, о которой и подумать не могли? Над местечком стояла  тишина. Но  она  была  обманчивой. Это хорошо он  понимал .
- Преодолев  от Бреста 340 километра за три дня,   немцы уже ведут бои за  Минск. Примерно такое же расстояние   от Минска до Милославич :  370 километров!  Немцы  могут быть у нас за считанные дни,- размышляет Зелик.- Выезжаем утром!    И  так   уже  задержались на три недели.
  Но не  все  евреи  хотели уезжать .. Ой, как не хотели! Тем более, некоторые  были напичканы лживыми советскими сообщениями: « Не поддаваться панике. Врага остановим. Наша армия- всех сильней!». Да и кто хотел бросить свой дом, хозяйство? Только зажили после организации еврейского колхоза «  Ноер Лебен»!
- Немцы- развитая нация! В первую мировую войну они   не  убивали евреев. Пусть партийцы- активисты боятся,- мудрили  колхозники,- а что нам бояться?
 С ними  Зелик  говорил убедительно:
- Забыли свою историю? Те евреи, которые не вышли   из египетского плена - погибли! Те, кто    захотели  вернуться обратно из синайских песков , в тех же
 песках и остались . И только не видевшие рабства, пришли в Землю Обетованную!
 Но было бесполезно уговаривать: « отказники» не решались  подниматься с места с маленькими детьми, старыми родителями, бросать нажитое…
  И всё же  утром  17 июля в направлении Хотимска- городка  на границе    с Россией, из местечка Милославичи   выехало 20 конных упряжек- по две семьи на каждую.  Вещей- минимум, только  продукты на дорогу ,  да  побольше овса для коней.
 Не проехали и семь километров, как дорогу  перегородили бабы  и мужики с вилами:
- Жиды!  Если хотите , чтобы вас не побили, коней и всё, что везёте с собой, отдаёте нам!
 Но не тут то было: сидевшие на передних повозках,  направили охотничьи оружия  на погромщиков.  Кстати, многие из них были им хорошо знакомы. Ведь жили рядом! Закусив удила, был готов в помчаться в гущу  деревенских бандитов, громадный и страшный в гневе жеребец Орёл. Когда-то его спас юноша по имени Зелик, сегодня он хотел помочь ему…
После первой  стычки, дождливой ночи в лесу, двадцать семей  решили вернутся обратно. На все уговоры они отвечали отказом, да и некогда было с ними вести разговоры…
Никто не знал, что кого ждёт? Но  все, кто вернулись, об этом горько пожалели, когда куча местных полицаев под присмотром трёх немцев , повели их  на расстрел.
А двадцать семей добрались  до Тамбова: лошадей передали    Красной Армии , кое- как втиснулись в теплушки и старенький паровоз  натужно пыхтя , потянул вагоны за собой. Молодые мужчины сразу же пошли на фронт. Пожилые , женщины и подростки пошли на работу в колхоз. Жили и трудились  с одной целью: « Всё для фронта- всё для Победы»!
 И победили! И все из списка Зелика остались живы!
Всей командой вернулись домой. Только уже не в Милославичи, где не было ни одного еврея , а в посёлок  Михалин , город , куда приезжали « счастливчики»- выжившие после страшной войны.
 Председатель еврейского колхоза – настоящий Праведник! Он спас не только более сорока  евреев, которые поверили ему  и пошли за ним , но и сотни тех, кто родился потом. Моими соседями по Михалину были послевоенные Женя, Лёва,
Рая и Аня Ошеровы. Их отец Малах  с женой Любой и малышкой Евой , были как раз в команде Зелика.  Хохотушка  Аня Школьникова  родится, как и я- в сорок седьмом-   дочь  Фирочки  Резниковой. Она ,её младшая сестра Слава- будущая учительница моего брата вместе с родителями, тоже были в  команде  Зелика.
 Были и другие, о которых я просто не знаю. Зато знаю другое: такого, как Зелик не было в   михалинском колхозе « Энергия». Поэтому евреи  были представлены сами себе: кто смог- выехал, кто не смог- погиб, как моя бабушка и  мои  тёти и дяди. Не было такого, как  Зелик в   еврейских колхозах  в сёлах  Родня  и Карпачи.  В первом селе всех евреев побили, во втором- сожгли.   Не  было такого, как он  и  во многих местечках  и райцентрах Беларуси, в областных центрах. Поэтому  и наблюдалось  такое массовое уничтожение евреев. До  самой  горбачёвской перестройки и даже позже, трагедия народа  замалчивалась. А такие  Герои , как Зелик, себя не выпячивали. Жили тихо, незаметно,  не давали погаснуть  еврейскому огоньку после Катастрофы.


 По улицам нашего городка  грохочет   колёсами  конная упряжка. На видавшем виды сиденье, старый еврей. Он щурится от солнца, смотрит на людей через толстые стёкла очков.  Всем  улыбается  , а увидев детишек ,  останавливается:
-Э-э, ингеле! Садитесь, прокачу!
 Проводит  шершавой ладонью по моей голове:



Едем, улыбаемся, подмигиваем   друг другу.
- Как  подпольная синагога?- спрашиваю я, показывая, что могу держать секреты.
-Тпр-р-у-у,-от неожиданности Зелик останавливает коня,- тебе  ещё  рано задавать такие  вопросы.  Но ты приходи.
- Когда?
-Когда подрастёшь!
- Ребе Зелик! Я уже вырос!
-  Тогда напиши, чтобы люди знали  , как  мы друг друга  спасали

-Но как ты прочтёшь? Тебя давно уже нет? Ты умер?
 
- Э-э, киндере,  киндере. Прочтут другие...
-Знаю!  Твои праправнуки живут  в Израиле?

-И не только мои…











ВЕТКА СИРЕНИ

Малах подставил свежему ветру лицо.
- Неужели, неужели жизнь налаживается?
Война прошлась колесом по его судьбе. По его жизни. Все родственники  в Местечке Милославичи уничтожены.


  Но он уцелел.
Уцелела его жена Люба и сумела  сберечь дочь. Старшую Еву.
В  это местечко , где раньше жил,он не вернулся. Не мог жить возле еврейски могил…
 По- настоящему и могил не было. Вместо них горбатый ров, куда бросали детей живыми. На краю его расстреляли всё еврейское население Милославич. А Малах на одной из двадцати подвод  в « команде» председателя местного колхоза Зелика Суперфина успел доехать до спасительной железнодорожной станции. А в Милос лавичах, Родне, Михалине, Хатовиже- в самом  городе Климовичи, где остались не уехавшие евреи,  соседи совсем озверели. Одним было обещано домашнее имущество, вторым- освободившиеся хаты, вот и озлобились добровольцы. Скалят, жёлтые, прокуренные зубы. Словно волки, пиодгоняют жертв к яме…

 Короче, приехал в Михалин. Больше и было куда.. Как-никак, здесь что-то сохранилось от еврейского колхоза.  Да и ближе к городу,  заселяются тут евреи после войны.
 войны.А ему куда?  Только в местечко!
 Где зеленеют поля. Поля, по которым ходят стада.
 Это- его жизнь!
Поставил дом возле дороги. Напротив – дворни, куда приходят на наряд колхозники. И евреи, и беларусы. Он не приходит, сам дает наряд. Как-никак во главе местной
 фермы.Председатель колхоза так и сказал ему:
-Надеюсь, Малах, на тебя. Ты же еврейский довоенный  колхозник. Все знаешь, все можешь.! Да и мужиков других мнет. Одни бабы.

Домой Малах всегда возвращается вечером. Только успевает обнять малышку Евочку.  Девочка улыбается, а глаза, как у мамы такие же смеющиеся.
 А сегодня родилась вторая дочь. Поэтому так и волнуется. Не может надышаться свежим воздухом. Радость переполняет разум.
Понимает, что нужно сделать что-то особенное, чтобы запомнилось на годы. Но не будешь же стрелять в воздух, как в Грузии. Да и стрелять не из чего…
- А если я посажу дерево. Дерево в честь дочери! Пусть растёт вместе с ней. Но какое дерево? Оно должно быть особое. Такое, чтобы расцветало каждый год. Чтобы никто не прошел мимо, - разговаривает сам с собой.

Так возле пыльной дороги, около  обычного дома, в котором позже появилось ещё два брата и ещё одна самая младшая сестра, было посажено дерево.  Вернее, маленький кустик сирени, который  с каждым годом становился всё выше и выше. Появлялись новые отростки, ветки. И вот уже не кустик, а куст во всей своей красоте поднимается возле обыкновенного забора.
За ним двор с коридором.  А за домом картофельное поле. И все.
 Не было больше времени у Малаха сажать сад. А может, и не хотел. Всю землю пустил  под картошку. Она кормит и семью, и скотину.
А фрукты, яблоки? Баловство одно. Да и колхозные сады вокруг. Всё равно детишки там пропадают.
А сирень - это особый случай  честь дочери, чтобы росла такой же красивой, как эта сирень! Чтобы расцветала каждую весну – и всю жизнь, так как эта растение!

Вторая дочка на него похожа. Такая же круглолицая, хозяйственная. Да и сыновья Женя и Лева и  младшая дочка Анечка - "последыш", как говорят в народе, все словно на одно лицо.
Даже те, кто и не видел их раньше, сразу скажут, что это дети Малаха и Любы. Ходят по земле не маленькими шажками, а уверенно, как хозяева!
 Сразу видно, что из еврейского местечка!
- Евочка – совсем другое. Сама нежность. Будто не из нашенских краев, а из какой-то восточной страны. Мамины глаза, а характер - мой! - улыбается своим мыслям Малах.
Так и случилось.
Только подросла старшенькая, как упорхнула, словно птица улетела в дальние края. А  Рая? Вторая дочь осталась. Куда ей от Михалина? Куда ей от куста сирени?
Сядет на скамеечке возле неё и все свои девичьи секреты доверяет.
С кем еще поделиться? С мамой? Скажет, иди  лучше поработай по хозяйству. Корову нужно подоить, за другой живностью присмотреть.
 С отцом?
- Девка не дури, мала еще невеститься, - ещё прикрикнет на нее.
Вот поэтому обнимает куст сирени, спрячет свое лицо в её белых цветах. А сама, как цвет, ярко-красный! Расцвела вчерашняя девчушка из местечка. Налилась красотой. Высокая грудь, губы – полные, алые. Взгляд чарующий…

А дальше? Дальше закружилось, как в белом танце.
Пришла  Рая со своим суженым к кусту сирени. Словно хотела познакомить их. Оба молоды, красивы. Что скажешь?
Она необычная для еврейки. Светлое лицо, светлые волосы. Он – необычный для белруса. Чёрные волосы, чёрные брови.
А еще дальше? Всё, как у многих. По-разному… Не будем про это…

В последний раз Рая пришла к кусту сирени, чтобы проститься с ним навсегда. Повзрослела она, считай, полжизни прошло. Стала взрослой единственная дочь Светлана.

А куст сирени раскинулся. Стал деревом- большим и могучим.
Словно к отцу, которого уже нет, прижалась к нему. Гладит рукой, сдерживая слезы.
- Все! Все! Прощай, Михалин. Прощай, моя сирень…
В Израиле всё ушло куда-то далеко. И родной город Климовичи, и Михалин, и куст сирени. Здесь никто не спрашивал, кто и откуда. Для всех пенсионеров - путь один! Государственное пособие на жизнь и пособие на съёмную квартиру.
Не пошикуешь, но нормально проживешь…
 Одной, конечно, не просто. Особенно, когда уже немолода.
А муж?
 Муж остался, как и некоторые другие. Ко всему еврейскому он относился не очень мягко. Сам не знал почему. Будто кто–то его вынуждал всё время к протесту.

  Горячая ровь бурлила. Не понимал ни себя, ни родителей, ни жену. Пока не узнал. Не узнал от матери, что она …еврейка, горская.
И всё в городе сразу стало ненужным. Лишним. Даже чужим…
- Моя семья - жена, дочь, внук в Израиле. А я здесь? Один. Для чего? Для кого? - обхватив голову, сидел на скамейке
возле куста сирени.
 Пришёл сюда,   чтобы поговорить с ним, посоветоваться. Ветки сирени покачивались от ветра, словно соглашаясь с ходом его мыслей. Словно, видя его в первый раз таким. Другим. Новым. Своим.
…В аэропорту имени Бен-Гуриона шёл к выходу немолодой мужчина. Вместо огненных чёрных волос - седина. Вместо легкой юношеской походки, поступь человека, прожившего жизнь. А в руках, кроме маленького чемоданчика, ветка сирени…
… Прошло еще несколько лет. Я снова в Михалине. Куст сирени уже засох и его убрали. Возможно, высох по старости. А может, не выдержал разлуку. Не выдержал…
А Николай? Он каждое утро спешит на Средиземное море. Плавает, отдыхает и всё делится со мной своей жизнью. Что было раньше и сейчас? Кем был раньше и сейчас?
- Всё здесь моё. Моя семья. Моя страна. Мои праздники. Мой внук, который отслужил армию.  Он- настоящий израильтянин, еврей по всем статьям!  А я … такой, как все. Хотя… хотя к этому шёл долго. Почти всю жизнь.
А что у   Раи? У Раи  и сейчас на столе стоит засохший букетик сирени как память о Михалине.  Кто бы мог подумать что уехав оттуда, она будет жить невдалеке от  Иерусалима!
Эх-х, старый Малах, не зря ты тамк радовался рождению своей первой послевоенной дочери. Не зря!
 Все твои три дочери-  Ева со смеющимися глазами, круглолицая Рая и « последыш» Аня- все в Израиле!  А твои правправнучки и праправнуки в роще  возле Иерусалима  посадили несколько деревьев. Не поверишь, одно в честь тебя, бывшего еврейского колхозника…





прочел




 


Синагога  Бейт- Рахель в Тбилиси

Тогда я впервые приехал в  Грузию.
И    прежде всего меня поразили … многонациональные тбилисские дворики. В один вечер вынесла угощение для всех грузинка Тамара, к ней присоединились
.
 со своими  выпечками и  фруктами  еврейка Белла , армянка Карина.
Назавтра пригласила   всех  на  пиршество их русская соседка Валентина…
Как  мне найти в многомиллионном городе тот дворик по улице Батумская, где когда-то жила семья моего брата?- думал я  еще  в столичном аэропорту. 
Как мне найти  " русскую " синагогу", куда мы шли всем двориком на праздник Симхат- Тора?-  размышляя я, уже путешествуя по улицам города.
Вы знаете для чего?
 Я никак не могу  забыть тот фантастический танец  евреев с грузинами, армянами, русскими, хотя прошло  уже столько лет…
 Множество людей   тогда  радовалось празднику Торы  возле  синагоги Бейт-  Рахель, куда  также пришел  я вместе  с   жители дворика по улице Батумская.
Для меня это зрелище  было необычным!
 Нигде подобное не видел -    ни в тихом Минске, ни в контролируемой сотрудниками органов  Москве.
  Тбилиси, еще тогда , в советское время дышало внутренней свободой.
 И в будни, и в праздники!
Поэтому  евреи отмечали  праздник рождения Торы не  тайно , а  открыто,  выйдя на улицу . И  вместе с ними радовались другие.
 Находясь  в Тбилиси летом 2016 года, я снова  решил  зайти в эту синагогу. Но проплутав несколько часов тщетно, вынужден был смириться, что не могу ее найти.
 Зашел в один из двориков за открытой железной калиткой. Благо , под тенистыми деревьями  находилось какая-то закусочная.
 Грузинские шашлыки вместе с бокалом красного вина были необычайно вкусными.
 Ушла усталость, как будто долго и не бродил по городу.
 Вдруг мой взор упал на надпись на старом здании, которое стояло напротив:" Бейт- Рахель- дом Рахель".
 Эта и была та самая синагога, возле которой мы много лет тому назад кружили в танце и какую я… искал.
Не случись бы это со мной-  никогда бы никому не поверил!
- Ты захотэл  увидэть  синагогу? И увидэл! Сам Бог тэбя прывел сюда.-- многозначительно поднимает вверх палец  хозяин заведения.- И наливая вино  в мой  бокал, продолжает :"Я  хочу поднять  свой    тост за эту  синагогу, которая каждый день мне дает  новых  посетителей".
 Оказывается не только я , но  и другие хотят увидеть   в Тбилиси  " русскую" синагогу.
Возможно, в другой стране, кто-то бы тяготился соседством с ней .
 Но только не в Грузии!
 Вы знаете, когда она была построена?
На рубеже 19 и 20 веков, когда евреи из России открыли для себя Грузию.
Страну без антисемитизма!
Именно тогда многие из них  начали переезжать сюда из центра  Российской  империи. Сколько десятилетий   в " русской" синагоге  била ключом еврейская жизнь! Даже тогда, когда в других советских  столицах, синагоги были закрыты…
Сейчас,  конечно не те времена, но желающие, могут всегда к ней  прийти.
 А синагога грузинских евреев находится на одной из самых оживленных улиц города,  буквально в пяти минутах от синагоги Бейт- Рахель.
  Ее найти очень легко!


 
Когда поднимаешься от Метехского замка  к площади Свободы, на правой стороне  улицы Леселидзе стоит в несколько этажей красивое здание  с    еврейским  семисвечником - Менонорой возле входа. 
Это и есть Сефардская или Алалцихская синагога, которую построили в 1913 году.
 Прекрасное  архитектурное здание, красиво оформленное внутри, оно, конечно, не столь посещаемо, как раньше. Ведь многие уехали в Израиль…
 Но  грузинские  евреи  хорошо  знают:  в родном Тбилиси их  всегда ждет  родная  синагога!
 Есть еще в Тбилиси музей истории и этнографии грузинских евреев, один из немногих подобного рода в мире.
Вы слышали что-то подобное в этом роде еще где-то?
Я не слышал…
 Впервые этот музей открыли еще  в 1933 году.
 Благо , история грузинских евреев ведет отсчет с 586 года до нашей эры.
 Но если советская власть повсеместно крушила христианские храмы,     разве она  могла быть  бережлива к еврейским ценностям?
Хорошо , что еще нашлись смелые люди, которые   многое  сохранили в запасниках и архивах.
И только в  2014 году  в восстановленном здании бывшей синагоги  снова открыли  историко-этнографический музей.
Его назвали именем Давида Баазова-  одного из  зачинателей сионистского движения среди грузинских евреев.
 Здание большое :  светлый просторный зал,  на стендах      документы, экспонаты, рассказывающие о богатой истории общины.
 Вот такая  история грузинского еврейства, которая не… закончилась. Хотя большинство уехало, интерес к прежней жизни общины, не ослабевает. Гости из Израиля , из других стран навещают этот центр. В музее  множество редких материалов,  ценнейших экспонатов! Их отбирала по крупицам в запасниках других музеев доктор  искусствоведения, главный куратор музея Изобразительных искусств Лела Цицуашвили.

То , что десятилетиями не выставлялось, а  пылилось где-то в архивах после закрытия этнографического центра, с ее помощь обретало новую, вторую жизнь.
 Вместе с Лелой трудились по сбору документов, организации музея ее грузинские друзья- художники, реставраторы, историки…
И  вот сейчас, когда  я слушаю горячее, проникновенное выступление Лелы,   чувствую, что для нее каждый документ , каждая реликвия- не просто музейная редкость.
 А что-то больше…
  Понимаю, что так говорить  может только  такой человек, которому здесь все … близко!
.
Так  и… есть!
 Лела  Цицуашвили- не только грузинская еврейка, она еще  и  внучка бывшего директора  этнографического  музея...
Еврейская тема в Тбилиси нескончаема, как   нескончаема история и   связи  между двумя нашими  народами.
Казалось бы, про все уже рассказал, но иду по городу и вдруг замечаю  на одном   из домов надпись: "   Иерусалимская  улица".
-Пройди дальше,   выйдешь на Иерусалимскую площадь,  подсказывают  мне в газетном киоске.
В следующий свой приезд, я ее  обязательно  навещу.
 Интересно, почему эту площадь и улицу так назвали?
 А еще мне  хочется побродить по залам исторического музея грузинских евреев.
 У меня ведь  остались   невыясненные  вопросы.
Вы думаете  так быстро  можно узнать историю в   2600 лет?..


Фёдор, наш сосед ,когда напьется , всем предлагает остатки своей бутылки: « Пей, не жалей! По одном, одном- все помрем…».
 А ты, что скажешь?

Недоброе село Доброе
Тишина. Только скрипят от мороза деревья. Снежные шапки укрыли поля, дороги, дома. Только мельница, которая стоит на пригорке, выделяется на фоне спрятанного снегом села Доброе. Старый Гедалий, мельник, чуть свет он на ногах, поторапливает сыновей – старшего Давида, Аброма и Арона - своих помощников. Семья немалая – только у Давида пятеро детей, и всех кормит эта сельская мельница. Правда, женщины все сами делают по хозяйству. Соня – красавица, пышнотелая, светловолосая, несмотря на то, что бывшая горожанка, из соседнего Черикова. Увез ее в село Доброе Давид, и не уступит она в работе местным. Все может, во всем успевает. Если халу испечет – нет вкусней, если белье постирает – светятся белизной простыни и наволочки. Если на всю семью готовит, то пальчики оближешь – и хватит на всех своих и гостей. Если сядет за швейную машинку, то строчит и шьет, как заправская швея.
А если улыбнется своими лучистыми глазами, поведет плечами и, набросив шаль, выйдет на круг, то не было равных ей и среди евреек, и среди белорусок.
Вот какая была Соня - красавица, мама моей матери и моя бабушка.

 Одна из немногих фотографий бабушки Сони. На ней она вместе со мной и с моей двоюродной сестрой Светланой.
Я ее хорошо помню. По-русски говорила с мягким идишьским акцентом, а в глазах всегда были веселые чертики. Статная и красивая, она и в возрасте под 70 лет ловила восхищенные взгляды старых ловеласов. В ее маленькой комнате все сияло чистотой, а подушки были огромные, с белоснежными накрахмаленными наволочками.
- Софья Евсеевна, Софья Евсеевна, ваш внук какой-то взлохмаченный, – стучит хозяйка в комнату моей бабушки.
- Ну, что стряслось? – гладит она меня по голове.
Рука теплая, мягкая, родная. Глаза излучают любовь. И ничего, что я внук приезжий, из соседнего города, редко навещаю, раз-два в год, свою мстиславскую родню – все равно она меня любит не меньше, чем внуков местных, живущих рядом.
- Сегодня я первый день сел на велосипед, Сразу же поехал, решил промчать на высокой скорости по шоссе. Но под колесо бросился котенок. Вот я и свернул в сторону, – рассказываю ей причину своего падения.
- Я больше беспокоюсь, как вернуть велосипед, искореженный после падения, меньше всего волнуют ободранные локти и коленки.
- Давай-ка лучше обработаем твои раны, - говорит бабушка, смазывая их чем-то. И поверьте, от одного ее прикосновения боль прошла.
Бабушка Соня, бабушка Соня… Рано похоронила мужа, потеряла на фронте сына Хаима-Ефима. После войны, до 1966 года, только и жила на маленькую пенсию, которую получала за него.
Закрою глаза и вижу свою бабушку. Она не идет, а будто плывет по брусчатке древнего Мстиславля. Вижу, как уважительно с ней здороваются встречные. А бабушка только улыбается и мне, и им… Но это еще будет через многие десятилетия.
А в тот вечер молодая и красивая Соня, покормив семью и справившись по хозяйству, наконец-то прилегла. Рядом – пять черненьких головок. Не видя их, мать знает, кто как дышит, где спит. Абраша, Циля, Хаим, Малка, Рейзеле – все родные, все милые и все разные. А за окном крепчает мороз, воет ветер. Где-то рядом залаяла собака и тут же, жалобно взвизгнув, замолчала.
- Не случилось ли что? – присела на кровати Соня.
Рядом вскочил Давид, прислушался, и в эту же минуту постучали в дверь, потом – в окно, потом – опять в дверь.
- Давид, Соня, откройте, откройте! Отца убили! – вскочил запорошенный снегом, с окровавленным лицом, младший брат Арон.
Взрослые и дети с криком выбежали на улицу. Прямо через дорогу – дом деда и бабушки. Дом мельника был самым заметным в селе – большой, светлый, он, видимо, вызывал зависть у сельчан. Да и мало ли было недовольных в те тревожные двадцатые годы?
Для этого и не нужны были причины. Уже только одно, что ты еврей, нередко вызывало скрытое раздражение. Тяжело ли кого подговорить, особенно когда люди доведены до крайности. Старая власть сменилась новой, которая пришла в эту глухомань, но будто ее не было – поощряла разбой, разгром зажиточных хозяев, к которым как раз и относился мельник. Поэтому бандиты, которые орудовали здесь, чувствовали себя безнаказанными.
-Это была страшная ночь, - рассказывает и рассказывает моя мать, глаза широко раскрыты… Она будто переносится в заснеженное село, что на Могилевщине, в ту ужасную ночь.
Утопая по колено в сугробах, дети мигом перескочили дорогу. Дверь широко раскрыта, оконная рама выбита, на полу – осколки стекла, а прямо в центре – окровавленный дед.
В его дом вначале постучали ночью, резко, властно…
- Приехали молоть зерно, - грубо сказали за дверью. – Открывай мельницу!
Частенько приезжали к мельнику из соседних сел, и он никому не отказывал – в ночь-полночь вскакивал со своей лежанки, спешил на помощь к людям. Но на этот раз будто почувствовал неладное, задержался открывать задвижку. И в эту же минуту кто-то стал ломать дверь. Грохот ударов не прекращался. Старый Гедалий вместе с женой подтянул к дверям стол, маленький шкаф, чтобы как-то защитить дверь. Вдруг перед окнами мелькнула чья-то черная тень. Со звоном упала на пол выбитая оконная рама. Перескочив через оконный проем, в дом ворвался верзила в самодельном полушубке, и сразу же выстрелил в мельника. Его жена Хена за минуту до этого успела спрятаться. Младшего сына сильно ударили по голове, мертвым узлом привязали к стулу.
- Сидеть, не двигаться, иначе останешься здесь на всю жизнь! – приказали ему люди в масках.
Почувствовав, что бандиты ушли, бабушка с трудом развязала узлы на веревке, освободила сына, который позвал на помощь Давида и его семью.
За окном продолжал выть ветер, круша все на своем пути. Метель дико кружила и кружила, заметая дорогу, навевая сугробы за сугробами. Природа будто хотела задержать бандитов, наказать их за убийство.
- Не могу даже сейчас об этом вспоминать спокойно. Сколько прошло лет – вся жизнь. Но сейчас все вижу, будто наяву, – говорит мать.- Убийц, конечно, не нашли. Думаю, что их никто по-настоящему и не искал.
Сколько ей было тогда лет? Около десяти, а другим, младшим – еще поменьше. Получить такую психологическую травму в детстве, на всю жизнь… Увидеть убитого родного человека. Как с этим можно было жить дальше?
Но сколько еще психологических травм, сколько трудностей, сколько грусти ждали мою мать на ее пути!
На второй день вся семья покинула Доброе. Это село с таким необычным названием оказалось недобрым. Семья уехала в близлежащий город Мстиславль,

ГО ОЗЕРА

Широкая автострада уводит нас все дальше и дальше от Берлина в сторону Потсдама. Наш путь - на живописный остров Ванзее. Это такое же дачное место в Берлинском пригороде, как искусственный остров Серебряный Бор в Москве. И на этом все сходство заканчивается…
Ваннзее всегда был престижным местом для берлинцев. Замечательный пляж, шезлонги, солнце, прогулочные катера.
Высокие стройные деревья смотрят своими вершинами в небо. Кругом - райская красота, блаженство. Казалось бы, живи в этом раю, наслаждайся жизнью!
Но… все это омрачено здесь довольно неприглядным событием, которое вошло в историю, как «конференция в Ваннзее».
Гроссер- Ваннзее 54-56. Входим через железную калитку с охранником. За широким сквером в окружении вековых деревьев большая помпезная вилла, возведенная в начале 20-го века. Здесь во время нацизма был размещен засекреченный институт по изучению стран Восточной Европы. Когда Берлин стали активно бомбить, именно сюда переезжает штаб Главного управления имперской безопасности. Именно по коридорам этого особняка ходили в свое время Вальтенберг, Шелленберг, Мюллер…
Но тогда их время было уже сочтено.
А еще раньше, 20-го января 1942 года именно здесь руководитель РСХА Гейндрих собрал 15 высших нацистских чинов для обсуждения окончательной еврейской проблемы в Европе.
Замахнулись немало - на 11 миллионов человек. Вы только представьте себе… ОДИННАДЦАТЬ МИЛЛИОНОВ. За что ?
Евреи мешали, к сожалению, мешают многим и сегодня. Но тогда не было кому защитить несчастных жертв, и, как известно, ШЕСТЬ МИЛЛИОНОВ СГОРЕЛО В ОГНЕ…
Кому не давали жить моя бабушка и ее дети ? Кому не давали жить простые колхозники еврейского колхоза «Энергия», кому не давали жить простые евреи по всей Белоруссии? Но уже 6-го ноября 1941 года была расстреляна моя бабушка Сара, а вместе с ней более 20 Златкиных - почти все мои родственники со стороны отца… и все евреи города Климович и ряда ближайших городов.
В сентябре 1941 года началось уничтожение Минского гетто. К концу войны из 800.000 человек чудом спаслось только … 13.
В сентябре 1941 года начался массовый расстрел евреев в Бабьем Яру…
Задолго до конференции в Ваннзее уже полыхали костры. Убийцы безнаказанно уничтожали евреев. Никто не мог остановить убийство мирного населения и ничто. Видя это, руководители рейха замахнулись на весь еврейский народ…
Вот за этим широким столом сидели нацистские преступники. И, обсуждая свои будущие планы, потом прогуливались по этим лесным аллеям, любовались прекрасным видом на реку.
С немецкой педантичностью были составлены планы уничтожения евреев по всему миру. Были составлены списки по каждой стране. И мы знаем, что за дикими зверями так не охотились, как за еврейским стариком или ребенком… Скажете, что все известно, зачем возвращаться к этому?
В Германии, где родился фашизм и от которого сама страна также жестоко пострадала, многое делают для того, чтобы он никогда не повторился. Поэтому, как предостереждение о нем, и открывает двери своим посетителям Ваннзейская вилла. Но поднимают голову фашисты в других странах. В арабских странах мечтают о нашем уничтожении. Пепел 6.000.000 не должен остудить нашу память.
Так я думал, возвращась обратно в Берлин – город, который не только уничтожал, но и спасал евреев. Но об этом в следующем рассказе.
ЖЕЛТЫЕ ТАБЛИЧКИ ПАМЯТИ
Берлинские улицы многолюдны, везде бурлит жизнь. На минутку вдруг наш экскурсовод остановился. Нагнувшись, протер рукой желтую табличку.Через секунду- две на ней выступило имя и фамилия. А рядом были еще и еще желтые таблички с именами живших здесь до войны евреев. Берлинцы создали Необычный музей памяти.
Напротив всех домов, где жили евреи, пламенеют желтые таблички. Как когда-то шестиконечные звезды сверкали на одежде приговоренных , так теперь сверкают
желтые таблички памяти на тротуаре, на жилых домах.
Находясь в Берлине, я как будто был в двух временных измерениях. Восторгался германской столицей. Город стал краше .Современные постройки на месте нейтральной полосы между Восточной и Западной Германией просто изменили город. Необычной красоты и архитектурного полета взлетели новостройки в небо объединенного Берлина.
Но стоило мне на миг закрыть глаза и будто воочию видел марширующие колонны нацистов. Огненные костры, на которых сжигали книги Генриха Гейне и других немецких авторов, евреев по национальности. Именно здесь, на площади, что напротив Берлинского университета, был зажжен костер, пламя которого разлетелось по всему свету. Я сейчас стою на этом месте и будто чувствую пожар его пламени.
... Уходят к белым березкам рельсы… Даже не верится , что это красивейшее место стало страшным свидетелем. К этому железнодорожному полотну эсэсовцы подгоняли стариков, женщин, детей - всех евреев. С немецкой педантичностью было все учтено. И теперь на всем протяжении железнодорожного полотна - таблички, на которых указано количество отправленных на смерть в концентрационные лагеря и когда это было... Таких табличек здесь сотни и сотни.
Руководитель нашей группы, бывший старший офицер израильской армии, зажигает свечи в память о погибших, читает кадиш.
- Берлин не только убивал, он и спасал евреев,- говорит наш экскурсовод, - ни в одном городе не было столько праведников, как здесь.
Он знает , что говорит. Бабушка нашего гида была сожжена здесь в одном из лагерей, а он, родившись в Израиле, уехал в Берлин.
Время все изменило. Не изменило только память. Многие немцы скрывали евреев. Помогали им выжить. В то же время находились евреи, которые выслеживали своих собратьев.
Так одна берлинская еврейка не пропускала ни одной похоронной церемонии. Дело в том , что еврей , состоявший в браке с немкой или еврейка - с немцем, были защищены от отправки в концлагерь. Но как только немец или немка умирали, для несчастной жертвы никакой защиты не было.
Власти не всегда об этом могли узнать - война все же. И тут как тут доносчица- еврейка. Десятки людей она отправила на смерть. А сама? Осталась жива, дожила до глубокой старости.
Но ее дочь отреклась от нее, уехала в Израиль, стала медсестрой, помогала людям. Вот такие истории… Эта берлинская еврейка за счет других выторговала себе жизнь. Давайте будем помнить все - и о борцах–евреях, и о гнусных доносчиках…
Теперешний Берлин - новый Берлин. Здесь под защитой государства еврейские памятники, мемориальные комплексы. На юг от Бранденбургских ворот - мемориал жертвам Холокоста. Он напоминает о шести миллионах погибших евреев. В центре
Берлина - дом Еврейской общины, новая синагога, рядом с ней - еврейская гимназия. Здесь учатся еврейские и немецкие ребята. Открывает двери для посетителей еврейский музей 2000- летней истории еврейской культуры в Германии.
В мае 1945 года умирал старый фашистский Берлин. В мае 2010 года – через 65 лет после Великой Победы я увидел этот город мирным, свободным, радостным.
Наш самолет вскоре приземлился в аэропорту. Мы - в Израиле. Голубое небо, яркое солнце, зеленые пальмы. Где-то далеко остался Берлин с его серым небом. Там остались наши друзья.
 
Николай Чергинец: "Пришло время рассказать пронзительную правдуКультура


Родная земля вдохновляет на творчество
 Июль 18, 2019 zil
Председатель Могилевского отделения Союза писателей Беларуси Алесь Казека, открывая в МГУ им. А.А. Кулешова творческий вечер израильского прозаика, нашего земляка Ефима Златкина, представил его так: член Международной гильдии писателей и Союза писателей Израиля и Беларуси, автор трех книг, посвященных своей малой родине «От Михалина до Иерусалима», «Молитва о Михалине» и «Неизвестность по имени Жизнь».
Ефим Златкин, выступая перед участниками встречи, отметил, что литературное творчество во многом способствует дружбе между странами и народами.
— Поэтому, — подчеркнул он, — вслед за признанием моего творчества в Беларуси, принятием меня в члены Союза писателей этой страны, пришло и благодарственное письмо от руководства города Климовичи, откуда я уезжал в 1990 году. Тогда некоторые косо смотрели на меня, мол, отщепенец. А я — не отщепенец, я прищепенец…
Оказывается, и на расстоянии можно приносить пользу малой родине и любить её не меньше, чем коренные жители. Своими впечатлениями от прочтения его книги «Молитва о Михалине» поделились главный режиссер еврейского народного театра «Шалом» Мира Джалиашвили, и его одноклассник доктор физико-математических наук из Санкт-Петербурга Леонид Рыжиков, а также однокурсник Эдуард Вержбицкий и другие.
В конце встречи руководитель клуба «Радуга рукоделия» Людмила Трушкевич вручила Ефиму Златкину белорусский сувенир.
Наталья НОВИКОВА, руководитель ветеранского клуба «Журналист»
;
;
;
; ;




             


•


 

 В этих домах жили евреи в  Шанхайском гетто.

Навстречу   шли с чемоданами   туристы.   Возможно, среди
  них   были  и  наследники   выживших в Шанхайском гетто?
  -  К нам часто приезжают внуки , правнуки  спасённых,-    ,- вспоминаю рассказ старого  китайца.

-  Ни один  еврей не погиб  в Шанхайском гетто во время войны. Мы, китайцы , не сдали их  японцам,-рассказывает     сотрудник музея.


- И я бы тоже тогда остался живым?- спрашиваю у него .
- Тебе нужно было сюда еще  добраться,- но на минутку стань возле барельефа   и ты будешь словно одним из них,- услышал в ответ.
  Я так и сделал.


   В Китае спасали евреев,


   Шанхайское гетто в  Хункоу

 … Мы идем по маленькой улочке. Она настолько  узенькая , что две  едущие навстречу машины   , не смогут  на ней  вместе   разъехаться. Поэтому здесь  основной вид транспорта- это велосипеды, реже- мотороллеры.  Домики невысокие , а квартирки до того   крохотные , что   в них  нет даже места  для  сушки  белье. Поэтому хозяйки развешивают его прямо  на  тротуаре…

 Фото улицы
Совсем  рядом шумит многомиллионный  Шанхай,   небоскребы- великаны уходят  далеко в небо, разноцветная реклама просто сбивает с ног. Сумашедший ритм  города- много- миллионника. А в квартале Хонкоу остановилось время.
Возле одного из подьездов,  вижу на  скамеечке седого человека. Судя по тому, как он  осматривает  проходящих, чувствуется ,  что он здесь старожил. Наши взгляды встретились…
- Знаете ли вы , что  на вашей улице было еврейское гетто?- спрашиваю у него  с помощью переводчика.
- Знаю. Мои родители часто рассказывали , как они жили вместе с евреями  в гетто. Я родился уже после  войны, но хорошо помню семейные воспоминания.
В мае 1943 года всех евреев Шанхая переселили на нашу улицу. Вы видите, какая она сегодня  бедная и густонаселенная ?  Можете представить, какой она была тогда? 
- А  куда перевели местных жителей?
- Никуда. Все жили вместе.  На площади     менее трех квадратных километров  соседствовали 100  тысяч … китайцев и более 30 тысяч евреев.
- Улица была отделена от города?

- Нет,  дома не были обнесены ни стеной , ни  колючей проволокой. Куда было бежать евреям в Шанхае? Белого человека  японцы сразу бы вычислили в  многолюдье.
-Китайцев и евреев обьединила общая нелюбовь к поработителям?
Япония была союзницей Германии, напала на Маньчжурию, захватила Шанхай. Как  китайцы могли смириться с этим?
Евреи принесли в Китай западную культуры. Еще сегодня стоят массивные в стиле английских построек  целые кварталы  в Шанхае. Местные жители оценили вклад евреев в наш город. Кафе, кондитерские ,  банки, магазины – все это изменили Шанхай.   Они  начали к нам   приезжать в конце 19-го века, спасаясь от погромов в России, а еще раньше сюда приехали из восточных стран. Евреи- старожилы  и  помогали на первых порах , тем  кто вырвался из  довоенной Европы.
… Старый китаец говорил медленно, случайно встреченный мной парень из России и живущий здесь , переводил мне    , сказанное им , а я  не мог поверить ни в то, что вижу. Ни в то , что слышу.
 Господи! Как далеко Шанхай от бывшей   моей Беларуси , где создавали повсеместно гетто и , умерщвляли моих соплеменников , в том числе и моих родных.
 Как  далеко  Шанхай от многих   стран, которые  не только    сдали  своих  евреев, но и помогали  их уничтожать.
 А небольшой тогда захолустный Шанхай принял до войны  больше евреев, чем вместе взятые Австралия, Южная  Африка, Канада,  Новая Зеландия. Всех, кто успел добраться до его берегов , шанхайцы  принимали  даже без визы.
 Несколько раз японцы намеревались уничтожить здесь еврейское гетто , но всякий раз что- то мешало. Говорят какие-то  обстоятельства, а может здесь  наконец  проявилась   Божья воля , или Глас  Всевышнего?
 Видимо ,  он уже не мог  допустить того, чтобы хоть какая-то тень легла на китайцев, которые разделяли с несчастными и хлеб и крышу.
- В  нашей школьной программе есть специальная глава о  Холокосте , а  школьники согласно  учебному плану, обязаны посещать еврейский музей,- рассказывают нам его сотрудники.
  Я вижу ,как возле   экспозиций теснятся   старшекласники, туристы. Большинство  китайцы, изредка-   европейцы,
американцы, израильтяне, евреи из  ряда стран.
 Рядом – синагога Охель Мойше- просторное трехэтажной здание.
 Все, как и везде?
 Но с одной  стороны- здания огромная шестиконечная звезда, с другой- красное знамя Китая – и тоже со      звездами.  На втором и  третьем этаже – музейные залы, рассказывающие о  еврейских беженцев Шанхая,  их счастливом   спасении и совместной жизни с  китайцами в годы войны.    Во  дворике еврейского центра – памятник   убежавшему  от нацистов  в  1939 году  Якубу Розенфельду и, ставшему через  десять лет генералом, национальным Героем  Китая.  Врач по профессии ,он спас тысячи китайцев, подготовил целую плеяду специалистов и в неполных 50 лет умер  уже в Израиле.
… В последний   вечер в Шанхае я снова бродил по его освещенной набережной, любовался   плавающими по реке   

 кораблями, ярким светом улиц и проспектов , а потом взяв такси , попросил отвезти  меня на  самую маленькую, самую тесную улицу города. Вы, видимо , догадались , куда  я приехал и для чего? Да ,   я хотел  наедине  побыть  с улицей бывшего еврейского гетто, которая спасла тысячи евреев.
 В моем городе такой  спасительной улице не оказалось. И не только в моем городе. Поэтому 6.000.000 миллионов евреев уничтожены( говорят, что эти данные занижены в два раза)
 С небольших окошек струился свет. На минуты мне показалось , что ярче его нет в Шанхае…
 Через день я улетал в Израиль. Серебристая стрела скоростью 300 километров в час , привезла нас в  аэропорт. Навстречу нам катили чемоданы туристы Возможно, среди них был кто-то из наследников  выживших?..
 
дать стихотворение
  Через квартал    Хункоа    проходит такая    узенькая    улочка  , что  две встречные   машины    не  разъедутся.   Поэтому    по ней   катят   только     велосипеды,   реже-
 мотороллеры.   Домики  -    невысокие ,  квартирки -    крохотные ,без балконов:          белье  после сушки  развешивают  прямо   над тротуарами.   
  В  квартале  Хонкоу  остановилось время?  Стоит только перевести взгляд на уходящие рядом  небоскребы , в тени которых приютилась узенькая улочка.
Возле одного из подъездов   на скамеечке  сидит    седой человека. Судя  по всему,   он никуда не спешит.  С ним  можно   поговорить? Наши взгляды встретились…

- Знаете ли вы   , что  здесь  было еврейское гетто?- спрашиваю   у него  с помощью переводчика.
- Знаю. Мне  родители часто    рассказывали  об этом.   Я  родился    после  войны, но хорошо помню семейные воспоминания. В мае 1943 года всех евреев из  центра
  города   переселили на нашу улицу.  Она и   сегодня  бедная ,  густонаселенная? Можете представить, какой   была тогда?   
- А  куда  перевели местных жителей?
-  Никуда! Все жили вместе:  на  площади  менее трех квадратных километров    100  тысяч … китайцев и более 30 тысяч евреев.
- Район  был отделен от города?

- Нет.  Дома  не  были обнесены ни стеной , ни  колючей проволокой. Куда было бежать евреям в Шанхае? Белого человека   японцы сразу бы   вычислили и сразу бы уничтожили. 
-Китайцев и евреев объединила общая нелюбовь к поработителям?
- Япония была союзницей Германии, напала на Маньчжурию, захватила Шанхай .  Китайцы не та нация, которая   уступает врагу.
- Но евреи -пришлые   люди . Зачем  вам  из- за них   нужно  было лезть в петлю?
-Евреи принесли в Китай западную культуры.  Построили   целые кварталы   : они   и сегодня стоят в    Шанхае-такие массивные здания в стиле английских построек

 Кафе, кондитерские ,  банки, магазины, которые появились у нас  с прибытием евреев , изменили  нашу жизнь. Китайцы  оценили  вклад евреев  в город.  Поэтому не могли их предать.
- Когда  в Шанхае     появились  евреи ?
   Спасаясь от погромов в России,  они    начали    к нам    приезжать  в конце 19-го века. Из восточных стран  приехали     еще раньше.  Евреи- старожилы как раз и
   помогали   на первых порах тем,  кто вырвался  из довоенной  Европы .
… Старый китаец говорил медленно.   Случайно встреченный мной парень из России и живущий здесь , переводил мне , а я  не мог поверить ни в то, что вижу, ни в то ,   что слышу….
  Как далеко  Китай от  Беларуси  , где  в каждом городке жестоко умерщвляли евреев. От европейских  стран, кроме
Болгарии  , которые  не только    сдали  своих  евреев, но и помогали  их   уничтожать.  А небольшой захолустный   Шанхай принял больше евреев, чем вместе  взятые   
 взятые   Австралия, Южная   Африка, Канада,  Новая
  Зеландия .  Всех, кто успел добраться до его   берегов  , 
принимали  даже  без виз. Несколько раз японцы намеревались уничтожить   гетто   в  Шанхае , но всякий раз что- то мешало.
-Что?
Видимо , краю света,  наконец  проявилась  Божья воля? И 
   Господь  уже   не мог  допустить  , чтобы хоть какая-то тень легла на китайцев, которые разделяли с несчастными и хлеб и кров.
…Рядом  с кварталом  Хункоа -   многомиллионный  Шанхай.   Небоскребы, разноцветная реклама,    сумасшедший ритм    миллионного города.     На одной из центральных улиц-
 трёхэтажное   здание    с   шестиконечной   звездой и  красным   Знаменем…
В нём-  синагога, музей  Холокоста.   На стеллажах- документы,  рассказывающие  про спасение беженцев.
В   школьной   программе - глава про  Холокост,  а  школьники согласно  учебному плану, приезжают   в этот  музей.
 Я открывал  Шанхай   на каждом шагу, бродил  по его 
 
фантастической   набережной, любовался   плавающими по 
реке  кораблями, ярким светом улиц и проспектов.   Но  меня   больше тянуло  к себе  маленькая улочка в районе 
 Хункоа. С  небольших  окошек  здесь  струился  теплый свет.   
На минуту  мне  показалось , что ярче его нет во всем Шанхае…
 Через день я улетал в Израиль. Серебристая стрела скоростью 300  километров  в час , примчала в  аэропорт.





 

 В этих домах жили евреи в  Шанхайском гетто.

Навстречу   шли с чемоданами   туристы.   Возможно, среди
  них   были  и  наследники   выживших в Шанхайском гетто?
  -  К нам часто приезжают внуки , правнуки  спасённых,-    ,- вспоминаю рассказ старого  китайца.

-  Ни один  еврей не погиб  в Шанхайском гетто во время войны. Мы, китайцы , не сдали их  японцам,-рассказывает     сотрудник музея.


- И я бы тоже тогда остался живым?- спрашиваю у него .
- Тебе нужно было сюда еще  добраться,- но на минутку стань возле барельефа   и ты будешь словно одним из них,- услышал в ответ.
  Я так и сделал.


   В Китае спасали евреев,


   Шанхайское гетто в  Хункоу

 … Мы идем по маленькой улочке. Она настолько  узенькая , что две  едущие навстречу машины   , не смогут  на ней  вместе   разъехаться. Поэтому здесь  основной вид транспорта- это велосипеды, реже- мотороллеры.  Домики невысокие , а квартирки до того   крохотные , что   в них  нет даже места  для  сушки  белье. Поэтому хозяйки развешивают его прямо  на  тротуаре…

 Фото улицы
Совсем  рядом шумит многомиллионный  Шанхай,   небоскребы- великаны уходят  далеко в небо, разноцветная реклама просто сбивает с ног. Сумашедший ритм  города- много- миллионника. А в квартале Хонкоу остановилось время.
Возле одного из подьездов,  вижу на  скамеечке седого человека. Судя по тому, как он  осматривает  проходящих, чувствуется ,  что он здесь старожил. Наши взгляды встретились…
- Знаете ли вы , что  на вашей улице было еврейское гетто?- спрашиваю у него  с помощью переводчика.
- Знаю. Мои родители часто рассказывали , как они жили вместе с евреями  в гетто. Я родился уже после  войны, но хорошо помню семейные воспоминания.
В мае 1943 года всех евреев Шанхая переселили на нашу улицу. Вы видите, какая она сегодня  бедная и густонаселенная ?  Можете представить, какой она была тогда? 
- А  куда перевели местных жителей?
- Никуда. Все жили вместе.  На площади     менее трех квадратных километров  соседствовали 100  тысяч … китайцев и более 30 тысяч евреев.
- Улица была отделена от города?

- Нет,  дома не были обнесены ни стеной , ни  колючей проволокой. Куда было бежать евреям в Шанхае? Белого человека  японцы сразу бы вычислили в  многолюдье.
-Китайцев и евреев обьединила общая нелюбовь к поработителям?
Япония была союзницей Германии, напала на Маньчжурию, захватила Шанхай. Как  китайцы могли смириться с этим?




 дать стихотворение
  Через квартал    Хункоа    проходит такая    узенькая    улочка  , что  две встречные   машины    не  разъедутся.   Поэтому    по ней   катят   только     велосипеды,   реже-
 мотороллеры.   Домики  -    невысокие ,  квартирки -    крохотные ,без балконов:          белье  после сушки  развешивают  прямо   над тротуарами.   
  В  квартале  Хонкоу  остановилось время?  Стоит только перевести взгляд на уходящие рядом  небоскребы , в тени которых приютилась узенькая улочка.
Возле одного из подъездов   на скамеечке  сидит    седой человека. Судя  по всему,   он никуда не спешит.  С ним  можно   поговорить? Наши взгляды встретились…

- Знаете ли вы   , что  здесь  было еврейское гетто?- спрашиваю   у него  с помощью переводчика.
- Знаю. Мне  родители часто    рассказывали  об этом.   Я  родился    после  войны, но хорошо помню семейные воспоминания. В мае 1943 года всех евреев из  центра
  города   переселили на нашу улицу.  Она и   сегодня  бедная ,  густонаселенная? Можете представить, какой   была тогда?   
- А  куда  перевели местных жителей?
-  Никуда! Все жили вместе:  на  площади  менее трех квадратных километров    100  тысяч … китайцев и более 30 тысяч евреев.
- Район  был отделен от города?

- Нет.  Дома  не  были обнесены ни стеной , ни  колючей проволокой. Куда было бежать евреям в Шанхае? Белого человека   японцы сразу бы   вычислили и сразу бы уничтожили. 
-Китайцев и евреев объединила общая нелюбовь к поработителям?
- Япония была союзницей Германии, напала на Маньчжурию, захватила Шанхай .  Китайцы не та нация, которая   уступает врагу.
- Но евреи -пришлые   люди . Зачем  вам  из- за них   нужно  было лезть в петлю?
-Евреи принесли в Китай западную культуры.  Построили   целые кварталы   : они   и сегодня стоят в    Шанхае-такие массивные здания в стиле английских построек

 Кафе, кондитерские ,  банки, магазины, которые появились у нас  с прибытием евреев , изменили  нашу жизнь. Китайцы  оценили  вклад евреев  в город.  Поэтому не могли их предать.
- Когда  в Шанхае     появились  евреи ?
   Спасаясь от погромов в России,  они    начали    к нам    приезжать  в конце 19-го века. Из восточных стран  приехали     еще раньше.  Евреи- старожилы как раз и
   помогали   на первых порах тем,  кто вырвался  из довоенной  Европы .
… Старый китаец говорил медленно.   Случайно встреченный мной парень из России и живущий здесь , переводил мне , а я  не мог поверить ни в то, что вижу, ни в то ,   что слышу….
  Как далеко  Китай от  Беларуси  , где  в каждом городке жестоко умерщвляли евреев. От европейских  стран, кроме
Болгарии  , которые  не только    сдали  своих  евреев, но и помогали  их   уничтожать.  А небольшой захолустный   Шанхай принял больше евреев, чем вместе  взятые   
 взятые   Австралия, Южная   Африка, Канада,  Новая
  Зеландия .  Всех, кто успел добраться до его   берегов  , 
принимали  даже  без виз. Несколько раз японцы намеревались уничтожить   гетто   в  Шанхае , но всякий раз что- то мешало.
-Что?
Видимо , краю света,  наконец  проявилась  Божья воля? И 
   Господь  уже   не мог  допустить  , чтобы хоть какая-то тень легла на китайцев, которые разделяли с несчастными и хлеб и кров.
…Рядом  с кварталом  Хункоа -   многомиллионный  Шанхай.   Небоскребы, разноцветная реклама,    сумасшедший ритм    миллионного города.     На одной из центральных улиц-
 трёхэтажное   здание    с   шестиконечной   звездой и  красным   Знаменем…
В нём-  синагога, музей  Холокоста.   На стеллажах- документы,  рассказывающие  про спасение беженцев.
В   школьной   программе - глава про  Холокост,  а  школьники согласно  учебному плану, приезжают   в этот  музей.
 Я открывал  Шанхай   на каждом шагу, бродил  по его 
 
фантастической   набережной, любовался   плавающими по 
реке  кораблями, ярким светом улиц и проспектов.   Но  меня   больше тянуло  к себе  маленькая улочка в районе 
 Хункоа. С  небольших  окошек  здесь  струился  теплый свет.   
На минуту  мне  показалось , что ярче его нет во всем Шанхае…
 Через день я улетал в Израиль. Серебристая стрела скоростью 300  километров  в час , примчала в  аэропорт.





 

 В этих домах жили евреи в  Шанхайском гетто.

Навстречу   шли с чемоданами   туристы.   Возможно, среди
  них   были  и  наследники   выживших в Шанхайском гетто?
  -  К нам часто приезжают внуки , правнуки  спасённых,-    ,- вспоминаю рассказ старого  китайца.

-  Ни один  еврей не погиб  в Шанхайском гетто во время войны. Мы, китайцы , не сдали их  японцам,-рассказывает     сотрудник музея.


- И я бы тоже тогда остался живым?- спрашиваю у него .
- Тебе нужно было сюда еще  добраться,- но на минутку стань возле барельефа   и ты будешь словно одним из них,- услышал в ответ.
  Я так и сделал.

 
- Я скажу, что посиди со мной. 


 

   Шанхайское гетто в  Хункоу
 … Мы идем по маленькой улочке. Она до того тесная, что две машины идущие навстречу  , не смогут  на ней  вместе разъехаться. Поэтому здесь  основной вид транспорта- это велосипеды, реже- мотороллеры.  Домики на  улочке невысокие , а квартирки до того   крохотные , что   в них  нет даже места  ,  где высушивать белье. Поэтому хозяйки развешивают его прямо  на  улице…
 
Совсем  рядом шумит многомиллионный  Шанхай,   небоскребы- великаны уходят  далеко в небо, разноцветная реклама просто сбивает с ног. Сумашедший ритм  города- много- миллионника.
 А  в квартале  Хонкоу  остановилось время.
Возле одного из подьездов вижу на  скамеечке седого человека. Судя по тому, как осматривает  всех проходящих, чувствовуется ,  что он здесь старожил. Наши взгляды встретились…
- Знаете ли вы , что  на вашей улице было еврейское гетто?- спрашиваю я у него  с помощью переводчика.
- Знаю. Мои родители часто рассказывали , как они жили вместе с евреями  в гетто. Я родился уже после  войны, но хорошо помню семейные воспоминания.
- В мае 1943 года всех евреев Шанхая переселили на нашу улицу. Вы видите, какая она бедная , густонаселенная сегодня? Можете представить, какой она была тогда?  Именно сюда отправили  всех евреев с центральных улиц Шанхая.
- А  куда перевели местных жителей?
- Никуда. Все жили вместе.  На площади     менее трех квадратных километров  соседствовали 100  тысяч … китайцев и более 30 тысяч евреев.
- Улица была отделена от города?

- Нет,  дома не были обнесены ни стеной , ни  колючей проволокой. Куда было бежать евреям в Шанхае? Белого человека  японцы сразу бы вычислили в  многолюдье.
-Китайцев и евреев обьединила общая нелюбовь к поработителям?
- Япония была союзницей Германии, напала на Маньчжурию, захватила Шанхай. Как  китайцы могли смириться с этим?
Евреи принесли в Китай западную культуры. Еще сегодня стоят массивные в стиле английских построек  целые кварталы  в Шанхае. Местные жители оценили вклад евреев в наш город. Кафе, кондитерские ,  банки, магазины – все это изменили Шанхай.   Они  начали к нам   приезжать в конце 19-го века, спасаясь от погромов в России, а еще раньше сюда приехали из восточных стран. Евреи- старожилы  и  помогали на первых порах , тем  кто вырвался из  довоенной Европы.
… Старый китаец говорил медленно, случайно встреченный мной парень из России и живущий здесь , переводил мне    , сказанное им , а я  не мог поверить ни в то, что вижу. Ни в то , что слышу.
 Господи! Как далеко Шанхай от бывшей   моей Беларуси , где создавали повсеместно гетто и , умерщвляли моих соплеменников , в том числе и моих родных.
 Как  далеко  Шанхай от многих   стран, которые  не только    сдали  своих  евреев, но и помогали  их уничтожать.
 А небольшой тогда захолустный Шанхай принял до войны  больше евреев, чем вместе взятые Австралия, Южная  Африка, Канада,  Новая Зеландия. Всех, кто успел добраться до его берегов , шанхайцы  принимали  даже без визы.
 Несколько раз японцы намеревались уничтожить здесь еврейское гетто , но всякий раз что- то мешало. Говорят какие-то  обстоятельства, а может здесь  наконец  проявилась   Божья воля , или Глас  Всевышнего?
 Видимо ,  он уже не мог  допустить того, чтобы хоть какая-то тень легла на китайцев, которые разделяли с несчастными и хлеб и крышу.
- В  нашей школьной программе есть специальная глава о  Холокосте , а  школьники согласно  учебному плану, обязаны посещать еврейский музей,- рассказывают нам его сотрудники.
  Я вижу ,как возле   экспозиций теснятся   старшекласники, туристы. Большинство  китайцы, хотя  были также   европейцы,
, американцы, израильтяне, евреи из  ряда стран.
 Рядом – синагога Охель Мойше- просторное трехэтажной здание.
 Все, как и везде?
 Но с одной  стороны- здания огромная шестиконечная звезда, с другой- красное знамя Китая – и тоже со      звездами.  На втором и  третьем этаже – музейные залы, рассказывающие о  еврейских беженцев Шанхая,  их счастливом   спасении и совместной жизни с  китайцами в годы войны.    Во  дворике еврейского центра – памятник   убежавшему  от нацистов  в  1939 году  Якубу Розенфельду и, ставшему через  десять лет генералом, национальным Героем  Китая.  Врач по профессии ,он спас тысячи китайцев, подготовил целую плеяду специалистов и в неполных 50 лет умер  уже в Израиле.
… В последний   вечер в Шанхае я снова бродил по его освещенной набережной, любовался   плавающими по реке   

 Кораблями, ярким светом улиц и проспектов , а потом взяв такси , попросил отвезти  меня на  самую маленькую, самую тесную улицу города. Вы, видимо , догадались , куда  я приехал и для чего? Да ,   я хотел  наедине  побыть  с улицей бывшего еврейского гетто, которая спасла тысячи евреев.  В моем городе такой  спасительной улице не оказалось. И не только в моем городе. Поэтому 6.000.000 миллионов евреев уничтожено( говорят, что эти данные занижены в два раза)
 С небольших окошек струился свет. На минуты мне показалось , что ярче его нет в Шанхае…
 Через день я улетал в Израиль. Серебристая стрела скоростью 300 километров в час , привезла нас в  аэропорт. Навстречу нам катили чемоданы туристы с чисто еврейской внешностью.
 Возможно, среди них был кто-то из наследников  выживших?..

 





 




Вспоминаются события тридцатилетней давности.

Тогда я впервые приехал в  Грузию.
И    прежде всего меня поразили … многонациональные тбилисские дворики. В один вечер вынесла угощение для всех грузинка Тамара, к ней присоединились
.
 со своими  выпечками и  фруктами  еврейка Белла , армянка Карина.
Назавтра пригласила   всех  на  пиршество их русская соседка Валентина…
Как  мне найти в многомиллионном городе тот дворик по улице Батумская, где когда-то жила семья моего брата?- думал я  еще  в столичном аэропорту. 
Как мне найти  " русскую " синагогу", куда мы шли всем двориком на праздник Симхат- Тора?-  размышляя я, уже путешествуя по улицам города.
Вы знаете для чего?
 Я никак не могу  забыть тот фантастический танец  евреев с грузинами, армянами, русскими, хотя прошло  уже столько лет…
 Множество людей   тогда  радовалось празднику Торы  возле  синагоги Бейт-  Рахель, куда  также пришел  я вместе  с   жители дворика по улице Батумская.
Для меня это зрелище  было необычным!
 Нигде подобное не видел -    ни в тихом Минске, ни в контролируемой сотрудниками органов  Москве.
  Тбилиси, еще тогда , в советское время дышало внутренней свободой.
 И в будни, и в праздники!
Поэтому  евреи отмечали  праздник рождения Торы не  тайно , а  открыто,  выйдя на улицу . И  вместе с ними радовались другие.
 Находясь  в Тбилиси летом 2016 года, я снова  решил  зайти в эту синагогу. Но проплутав несколько часов тщетно, вынужден был смириться, что не могу ее найти.
 Зашел в один из двориков за открытой железной калиткой. Благо , под тенистыми деревьями  находилось какая-то закусочная.
 Грузинские шашлыки вместе с бокалом красного вина были необычайно вкусными.
 Ушла усталость, как будто долго и не бродил по городу.
 Вдруг мой взор упал на надпись на старом здании, которое стояло напротив:" Бейт- Рахель- дом Рахель".
 Эта и была та самая синагога, возле которой мы много лет тому назад кружили в танце и какую я… искал.
Не случись бы это со мной-  никогда бы никому не поверил!
- Ты захотэл  увидэть  синагогу? И увидэл! Сам Бог тэбя прывел сюда.-- многозначительно поднимает вверх палец  хозяин заведения.- И наливая вино  в мой  бокал, продолжает :"Я  хочу поднять  свой    тост за эту  синагогу, которая каждый день мне дает  новых  посетителей".
 Оказывается не только я , но  и другие хотят увидеть   в Тбилиси  " русскую" синагогу.
Возможно, в другой стране, кто-то бы тяготился соседством с ней .
 Но только не в Грузии!
 Вы знаете, когда она была построена?
На рубеже 19 и 20 веков, когда евреи из России открыли для себя Грузию.
Страну без антисемитизма!
Именно тогда многие из них  начали переезжать сюда из центра  Российской  империи. Сколько десятилетий   в " русской" синагоге  била ключом еврейская жизнь! Даже тогда, когда в других советских  столицах, синагоги были закрыты…
Сейчас,  конечно не те времена, но желающие, могут всегда к ней  прийти.
 А синагога грузинских евреев находится на одной из самых оживленных улиц города,  буквально в пяти минутах от синагоги Бейт- Рахель.
  Ее найти очень легко!







 


Когда поднимаешься от Метехского замка  к площади Свободы, на правой стороне  улицы Леселидзе стоит в несколько этажей красивое здание  с    еврейским  семисвечником - Менонорой возле входа. 
Это и есть Сефардская или Алалцихская синагога, которую построили в 1913 году.
 Прекрасное  архитектурное здание, красиво оформленное внутри, оно, конечно, не столь посещаемо, как раньше. Ведь многие уехали в Израиль…
 Но  грузинские  евреи  хорошо  знают:  в родном Тбилиси их  всегда ждет  родная  синагога!
 Есть еще в Тбилиси музей истории и этнографии грузинских евреев, один из немногих подобного рода в мире.
Вы слышали что-то подобное в этом роде еще где-то?
Я не слышал…
 Впервые этот музей открыли еще  в 1933 году.
 Благо , история грузинских евреев ведет отсчет с 586 года до нашей эры.
 Но если советская власть повсеместно крушила христианские храмы,     разве она  могла быть  бережлива к еврейским ценностям?
Хорошо , что еще нашлись смелые люди, которые   многое  сохранили в запасниках и архивах.
И только в  2014 году  в восстановленном здании бывшей синагоги  снова открыли  историко-этнографический музей.
Его назвали именем Давида Баазова-  одного из  зачинателей сионистского движения среди грузинских евреев.












 Здание большое :  светлый просторный зал,  на стендах      документы, экспонаты, рассказывающие о богатой истории общины.
 Вот такая  история грузинского еврейства, которая не… закончилась. Хотя большинство уехало, интерес к прежней жизни общины, не ослабевает. Гости из Израиля , из других стран навещают этот центр. В музее  множество редких материалов,  ценнейших экспонатов! Их отбирала по крупицам в запасниках других музеев доктор  искусствоведения, главный куратор музея Изобразительных искусств Лела Цицуашвили.

То , что десятилетиями не выставлялось, а  пылилось где-то в архивах после закрытия этнографического центра, с ее помощь обретало новую, вторую жизнь.
 Вместе с Лелой трудились по сбору документов, организации музея ее грузинские друзья- художники, реставраторы, историки…
И  вот сейчас, когда  я слушаю горячее, проникновенное выступление Лелы,   чувствую, что для нее каждый документ , каждая реликвия- не просто музейная редкость.
 А что-то больше…
  Понимаю, что так говорить  может только  такой человек, которому здесь все … близко!
.
Так  и… есть!
 Лела  Цицуашвили- не только грузинская еврейка, она еще  и  внучка бывшего директора  этнографического  музея...
Еврейская тема в Тбилиси нескончаема, как   нескончаема история и   связи  между двумя нашими  народами.
Казалось бы, про все уже рассказал, но иду по городу и вдруг замечаю  на одном   из домов надпись: "   Иерусалимская  улица".
-Пройди дальше,   выйдешь на Иерусалимскую площадь,  подсказывают  мне в газетном киоске.
В следующий свой приезд, я ее  обязательно  навещу.
 Интересно, почему эту площадь и улицу так назвали?
 А еще мне  хочется побродить по залам исторического музея грузинских евреев.
 У меня ведь  остались   невыясненные  вопросы.
Вы думаете  так быстро  можно узнать историю в   2600 лет?..


 
Фото из Батуми синагоги
фото
 
 
 
 
   Шанхайское гетто в  Хункоу

 … Мы идем по маленькой улочке. Она до того тесная, что две машины идущие навстречу  , не смогут  на ней  вместе разъехаться. Поэтому здесь  основной вид транспорта- это велосипеды, реже- мотороллеры.  Домики на  улочке невысокие , а квартирки до того   крохотные , что   в них  нет даже места  ,  где высушивать белье. Поэтому хозяйки развешивают его прямо  на  тротуаре…

 Фото улицы
Совсем  рядом шумит многомиллионный  Шанхай,   небоскребы- великаны уходят  далеко в небо, разноцветная реклама просто сбивает с ног. Сумашедший ритм  города- много- миллионника.
 А  в квартале  Хонкоу  остановилось время.
Возле одного из подьездов вижу на  скамеечке седого человека. Судя по тому, как осматривает  всех проходящих, чувствовуется ,  что он здесь старожил. Наши взгляды встретились…
- Знаете ли вы , что  на вашей улице было еврейское гетто?- спрашиваю я у него  с помощью переводчика.
- Знаю. Мои родители часто рассказывали , как они жили вместе с евреями  в гетто. Я родился уже после  войны, но хорошо помню семейные воспоминания.
- В мае 1943 года всех евреев Шанхая переселили на нашу улицу. Вы видите, какая она бедная , густонаселенная сегодня? Можете представить, какой она была тогда?  Именно сюда отправили  всех евреев с центральных улиц Шанхая.
- А  куда перевели местных жителей?
- Никуда. Все жили вместе.  На площади     менее трех квадратных километров  соседствовали 100  тысяч … китайцев и более 30 тысяч евреев.
- Улица была отделена от города?

- Нет,  дома не были обнесены ни стеной , ни  колючей проволокой. Куда было бежать евреям в Шанхае? Белого человека  японцы сразу бы вычислили в  многолюдье.
-Китайцев и евреев обьединила общая нелюбовь к поработителям?
- Япония была союзницей Германии, напала на Маньчжурию, захватила Шанхай. Как  китайцы могли смириться с этим?
Евреи принесли в Китай западную культуры. Еще сегодня стоят массивные в стиле английских построек  целые кварталы  в Шанхае. Местные жители оценили вклад евреев в наш город. Кафе, кондитерские ,  банки, магазины – все это изменили Шанхай.   Они  начали к нам   приезжать в конце 19-го века, спасаясь от погромов в России, а еще раньше сюда приехали из восточных стран. Евреи- старожилы  и  помогали на первых порах , тем  кто вырвался из  довоенной Европы.
… Старый китаец говорил медленно, случайно встреченный мной парень из России и живущий здесь , переводил мне    , сказанное им , а я  не мог поверить ни в то, что вижу. Ни в то , что слышу.
 Господи! Как далеко Шанхай от бывшей   моей Беларуси , где создавали повсеместно гетто и , умерщвляли моих соплеменников , в том числе и моих родных.
 Как  далеко  Шанхай от многих   стран, которые  не только    сдали  своих  евреев, но и помогали  их уничтожать.
 А небольшой тогда захолустный Шанхай принял до войны  больше евреев, чем вместе взятые Австралия, Южная  Африка, Канада,  Новая Зеландия. Всех, кто успел добраться до его берегов , шанхайцы  принимали  даже без визы.
 Несколько раз японцы намеревались уничтожить здесь еврейское гетто , но всякий раз что- то мешало. Говорят какие-то  обстоятельства, а может здесь  наконец  проявилась   Божья воля , или Глас  Всевышнего?
 Видимо ,  он уже не мог  допустить того, чтобы хоть какая-то тень легла на китайцев, которые разделяли с несчастными и хлеб и крышу.
- В  нашей школьной программе есть специальная глава о  Холокосте , а  школьники согласно  учебному плану, обязаны посещать еврейский музей,- рассказывают нам его сотрудники.
  Я вижу ,как возле   экспозиций теснятся   старшекласники, туристы. Большинство  китайцы, хотя  были также   европейцы,
, американцы, израильтяне, евреи из  ряда стран.
 Рядом – синагога Охель Мойше- просторное трехэтажной здание.
 Все, как и везде?
 Но с одной  стороны- здания огромная шестиконечная звезда, с другой- красное знамя Китая – и тоже со      звездами.  На втором и  третьем этаже – музейные залы, рассказывающие о  еврейских беженцев Шанхая,  их счастливом   спасении и совместной жизни с  китайцами в годы войны.    Во  дворике еврейского центра – памятник   убежавшему  от нацистов  в  1939 году  Якубу Розенфельду и, ставшему через  десять лет генералом, национальным Героем  Китая.  Врач по профессии ,он спас тысячи китайцев, подготовил целую плеяду специалистов и в неполных 50 лет умер  уже в Израиле.
… В последний   вечер в Шанхае я снова бродил по его освещенной набережной, любовался   плавающими по реке   

 Кораблями, ярким светом улиц и проспектов , а потом взяв такси , попросил отвезти  меня на  самую маленькую, самую тесную улицу города. Вы, видимо , догадались , куда  я приехал и для чего? Да ,   я хотел  наедине  побыть  с улицей бывшего еврейского гетто, которая спасла тысячи евреев.  В моем городе такой  спасительной улице не оказалось. И не только в моем городе. Поэтому 6.000.000 миллионов евреев уничтожено( говорят, что эти данные занижены в два раза)
 С небольших окошек струился свет. На минуты мне показалось , что ярче его нет в Шанхае…
 Через день я улетал в Израиль. Серебристая стрела скоростью 300 километров в час , привезла нас в  аэропорт. Навстречу нам катили чемоданы туристы с чисто еврейской внешностью.
 Возможно, среди них был кто-то из наследников  выживших?..

 
 

 
 
 
 
 

 
Кахоль вэ лаван в Маракеше

Чтобы  поговорить со Всевышним, мы приходим в Дом Бога. Но  вот  помещения израильских синагог окрашены   чаще всего в неопределенный цвет?






 

Мы ведь приходим сюда для души, приходим, чтобы поговорить со Всевышним…

Вы не задумывались, почему внутренние постройки и помещения израильских синагог окрашены  чаще всего в неопределенный цвет?
Я всегда думал, почему Дом, куда мы приходим к Богу какого-то нерадостного цвета? В  наш некоторые неказистые, синагоги.




 Но вот не ощущал я возвышенность души, заходя в наши некоторые неказистые, далеко не ухоженные синагоги.



А вот, с первой минуты, как только я вошел во дворик синагоги в городе Марракеш, я сразу же почувствовал какой-то радостный подъем.
Будто друга своего давнего встретил!
Будто солнце взошло после пасмурного дня!
Дворик, как дворик - типичный для многих небольших, старых синагог.
В углу - скамейка для посетителей, на стенах - документы, фотографии.
Высятся к солнцу деревья, которые источают изумительный аромат.
Но что самое главное, что? Вы помните эту песню? Я ее сразу же вспомнил…
Кахоль вэ лаван-Эйнцэваахер.
Кахоль вэ лаван-ани рак хозер.

Перевод примерно такой - голубой и белый - нет другого цвета.
Голубой и белый - я уже.. возвращаюсь.
Песня - про наш израильский флаг, про нашу страну, про нас с вами!
Мелодичная, задушевная песня.
Когда ее слышишь на Родине - в Израиле, не остаешься равнодушным, хочется подпевать.
А когда встречаешься с кахоль вэ лаван за тысячи километров от родного дома?
Столько чувств наплывают на тебя!

В одну минуту вспоминается Израиль от Эйлата до Хермона!
Вот что значит, когда не формально подойти к виду и убранству главного еврейского дома.
А он в Марракеше известен давно…

Эта песня, видимо, и надоумила местную еврейскую общину и их зарубежных друзей выкрасить в голубой и белый цвет синагогу, начиная с ее уютного дворика.
Кахоль вэ лаван - голубой и белый, эти два цвета доминируют в синагоге.
Керамика на улице - цвета кахоль вэ лаван.
Стены – цвета кахоль вэ лаван.

Будто с флагами Израиля я встретился за тысячи километров, сразу же повеяло чем-то своим даже в этом, далеком краю.
Израильтяне, пришедшие со мной, начинают молиться в марокканской синагоге, вдалеке от родных мест.
И, кажется нам, что мы никуда не улетали, что мы - дома!
*** Но стоило только выйти за ворота синагоги, которую охраняет уставший от жары полицейский, сразу же попадаем в шумный, звонкий район Эль Мелле.

Вы ничего не заметили?
Ничего?
А слово "Мелле"?
Только одной буквы не хватает к слову "мелах".
Мелах - это соль!
Евреи здесь жили веками, торговали солью.
Ушли евреи, покинули Марракеш.
Одни уехали в Израиль, другие - во Францию.
А их район остался, память о них осталась в названии квартала Эль Мелле.

- Заходи, заходи, - машет мне рукой один из торговцев.
Захожу, интересуюсь, есть ли у него черное мыло и перчатки к нему?
- Есть , есть, - говорит он мне, протягивая баночку, внутри которой темнеет что-то твердое.
Пилинг тела с Черным мылом – одно из самых старинных и традиционных уходов за кожей, который насчитывает несколько тысячелетий. Он позволяет глубоко очистить кожу, полностью удалить омертвевшие клетки.
Кроме того, это мыло глубоко питает и смягчает кожу.

Мой новый знакомый все это рассказывал мне не второпях. Вначале он сделал мне знак, чем–то напоминающий, как, мы, израильтяне делаем пальцами, мол, " рэга".
Через пару минут вышел ко мне со сверкающим чайником.
В Марокко ничего не делают "чик-чак", как у нас.
Как говорят, Восток - дело хитрое…
Тем более, не обсуждают стоя.
Могут расположить к себе гостей, умеют оказать уважение.
***Чай продавец наливает искусно, высоко подняв чайник, но ни капельки не разливается. Стаканчики - маленькие, типа нашей рюмки, но чай - обжигающий, приятный-настоящий марокканский чай.
За чаепитием я и не заметил, как мы оформили сделку.

-Вот бы в Израиле организовать такой прием, - думал я, когда затоварился по полной для себя и друзей.
Черное мыло ведь стоит копейки на наши деньги, но вещь просто нужная!
Увидев меня, зашли сюда мои приятели, которым я объяснил значение черного мыла.
- Давай, давай, - начал меня обнимать мой новый марокканский знакомый, - протягивая в подарок коробку черного мыла.
Вот так, не ожидая, я начал заниматься местным бизнесом.

- Израиль - ткнул меня продавец пальцем в живот, Марокко - этим же пальцем ткнул в свой.
И улыбаясь широко-широко, радостно сверкая глазами, протянул мне свою руку.
Рука была натруженная, твердая, но теплая и дружественная.
А я добавил: "Шалом".
- Шалом, шалом, - повторил продавец, - снова улыбаясь.
Так у меня завязалась дружба на рынке в Марракеше…

*** Когда я проходил рядом, мой новый друг показывал мне рукой, мол, заходи просто так на чай, или показывал рукой наверх, где находился его туалет.
С этим здесь проблема.
Приспичит в жаркий день-куда бежать?
Есть на рынке один общественный, но он далеко.
Про марокканский рынок можно многое говорить.
Там, где раньше были еврейские торговые ряды, сидят в своих лавчонках жители Марракеша. Сидят в еврейском квартале Эл Мелле и рады каждому покупателю.

Но вот к израильтянам, у них особое отношение. Может, вспомнили какие вековые узы связывают наши народы.
Поэтому я уже не удивлялся, когда и со мной, и с другими начинали разговаривать на иврите.
- Как они нас узнают? - недоумеваю я.
- Да у нас же на лицах написано, - смеется Раиса, моя коллега из нашей туристической группы.
Было много встреч.

Одна из них произошла в кооперативе, где производят аргановое масло.
Чудо масло для волос и кожи!
Берберские женщины, сидя на полу, как тысячи лет тому назад, очищают косточки с плодов аргоновых деревьев с помощью камней.
Для получения одного литра масла нужно не менее полтора дня тяжелейшей работы.
Зато сегодня это масло считается незаменимым при приготовлении многих блюд, в косметических целях. И сколько бы вы не заплатили за флакончик этого масла, за пределами Марокко оно стоит в десятки раз больше.
Когда мы возвращались по гористой дороге в город, кто-то из нас заметил, как скачут по деревьям… козы.
Это было немного… странно.

Объяснение было очень простое.
- Козы очень любят орешки аргановых деревьев. Эти орешки повышают потенцию, - объяснил нам гид.
Мы переглянулись, да повезло им жить здесь - никаких проблем с потенцией!
- Может,остановимся на пару часов, составим им компанию, - пошутил один из нас, показывая взглядов на бородатых козлов и молоденьких козочек, скачущих по аргановой долине.
Все засмеялись.

- Да у нас своих козлов и козочек хватает, - только прыть не та, - пошутила впереди сидящая туристка.
***… Каждое утро мы выезжали из Марракеша в горы, в бескрайние луга - на новые экскурсии.
И всегда и везде были желанные встречи.
Едешь, а на домах - развешаны яркие громадные ковры, вдоль дороги - выставки керамической посуды. И все так разноцветно, красиво!
Обилие улыбок, дружеские рукопожатия.

Много мест связано с еврейским прошлым - все сохраняется, охраняется и находится в приличном состоянии.
Вначале мать, а теперь дочь присматривает за одним из святых мест для евреев.
Здесь женщины и живут. Везде чисто, убрано. Все документы и фотографии выставлены для обозрения.
- Многое в Марокко для нас свято. Мы приезжаем сюда, как домой, - делится со мной мой знакомый, выходец из Марокко.
А вечером знакомит меня с одной еврейской парой, проживающей в Марракеше.

- Мы уже здесь несколько лет. Все знают, что мы евреи. Но нет никакой враждебности к нам, - говорят они.-
В стране много еврейских мест, которые требуют нашего внимания. Приезжают группы израильтян, им мы обеспечиваем здесь кошерное питание, - продолжает разговор Яков, прошедший службу в боевых частях израильской армии
- Возвращаются евреи в Марокко?
Я бы не сказал.
Нет активного возвращения.Пока единичные случае. В стране всего несколько тысяч евреев.
Но увеличивается количество экскурсионных групп, интерес к этой стране. И не только бывших марокканских евреев.
- Вот ты, видимо, из России, тебе было здесь интересно? — спрашивает у меня один из них.
- Я не из России - из Белоруссии, но сейчас, как и ты живу в Израиле, - отвечаю ему, но это не важно. Важно, что я очарован этой страной. Очарован Марокко!
***- Так напиши, расскажи об этом другим. Ты же не просто спрашиваешь, я это вижу, - смеется черными глазами Яков, обнимая лучистую Рахель.
Я напишу, Яков, обязательно напишу обо всем, - обещаю ему.

***… И наступила последняя ночь в Марракеше. Звездное небо искрится звездами.
Знакомые улочки еще раз и еще раз манят меня.
Я выхожу из гостиницы.
Мимо проносятся сотни машин, мотоциклов, шуршат по асфальту конные кареты, ослиные повозки.
Спешат люди.
Почти неделю я дышал с ними одним воздухом, жил одной жизнью
А завтра – Касабланка - сказочный город на берегу Атлантического океана.
Я уверен, что встреча с ним будет такой же радостной и незабываемой!
Только заранее скажу тебе, Касабланка…
Ты уже прости меня.
Прости…
Но город моей первой любви в Марокко, это - Марракеш.
Красный Марракеш!
Прекрасный Марракеш!

Я чувствовал, что будто отсюда родом, будто родился здесь….
Так мне было все знакомо!
А может аист, наследник бывших белорусских аистов, породнил меня с Марракешем.

*** Я долго вглядывался в небо.
Думал, вдруг сказочная белая птица взлетит над дорогой.
Взлетит и взмахнет мне прощальным крылом.
Но аист не появлялся.
Как в далеком моем детстве, он улетел навсегда, чтобы встретить меня здесь, в Марокко.
Но назад, в детство во второй раз он уже возвращаться не хотел…
А красный Марракеш оставался все дальше и дальше, пока полностью не исчез за белым горизонтом….
Впереди нас ожидал Белый город на берегу голубого океана.
Но про воспетую в песнях Касабланку в моем следующем очерке.
1 снимок. В синагоге Меракеш - цвета кахоль лаван.
2. снимок. Марокканские ковры ручной работы пользуются большим спросом у наших клиентов
3. снимок. Берберские женщины, сидя на полу, как тысячи лет тому назад, очищают косточки с плодов аргоновых деревьев с помощью камней.
... Наше туристическое агентство приглашает вас, наши друзья, принять участие в незабываемых экскурсиях по Марокко. На снимке Ефим Златкин прощается с представителем туристического агентства в городе Меракеш.




  Добавить япония: киото   песни на иврита
 
Код братства



-

 Утром голосисто закричали петухи,
 Дождь струями застучал по крышам.
 В Беларуси у меня легко пишутся стихи.
  Свое имя там  я увидел на афишах.

  Но я поэтом себя не считаю
 Меня  больше увлекает проза.
 Но , когда   возвращаюсь в юность летом?
Мне все можно?  Можно!

 С детства  мне там  знакомы все тропинки,
 На Могилевщине  я так любил запах сена,
 Только, только стали  бабушками Иринки и Маринки.
Да и я теперь уже совсем несмелый…
   



 

Вы скажете: « Тоже невидаль, русская баня»!
 Может , для  вас  ,живущих от Москвы до Бреста , она и невидаль, а вот для нас,  сегодняшних  израильтян,  русская баня – настоящее  наслаждение!
 Скептики , конечно  могут улыбнуться. Вам ли, печалиться?  Нам до одного моря  не  легко добраться, а у вас пять морей!
 Так то  оно так, только море хорошо, а баня- лучше!
 Приехал как-то я  в Беларусь   со своим внуком    Бени , а он уже коренной израильтянин .Решил  побаловать себя  банькой с  березовым веничком и, его  приобщить к ней.
Заходим в предбанник. Миша , мой старый детский друг, снимает  с себя всю одежду . Я тоже сбрасываю последнюю амуницию , а у моего внука  глаза  становятся, как шары.
-Мы будем  бли бгадим( без одежды?- мешая русские и ивритские слова,-  не понимает  он.
- Да! Без бгадим! Быстро раздевайся, пар  выходит!
- Какой пар? Откуда выходит?
 Израильский ребенок, знает ванную комнату,  бассейны , море, но баню, баню? – О  ней он никогда  и не слышал!
Залетаем вместе в парилку. Горячий  воздух охватывает нас.
- Бени быстро на полку,- командует Михаил, поднимая вверх  березовый веник.
 Я  успокаиваю мальчика: « Бени , это совсем не страшно».
- Больно?
- И не больно.
 В это время Михаил начинает слегка стегать моего мальчика по спине , ягодицам , по всему телу.
  Прошло пару минут.
- Ефим,  тагид ло,  зэ  маспик. ( Скажи ему, что хватит).
Всё -так всё! 
- Вау- вау,- то ли восторгается, то ли негодует  Бени на улице.
 А сейчас- в холодную бочку.
- Эйзе бочку?( какую бочку)
-Вот в  эту- железную! Давай!
Мой внук   опускается в неё-  и  в глазах такой же ужас, когда он   впервые зашёл в парилку.




 


Какие бывают евреи?
 
 Как и все: разные по цвету волос, росту, характеру, привычкам, увлечениям и так дальше и
 так дальше.  А в нашем местечке были ещё  безногие, безрукие, криворотые, одноглазые, горбатые, длинноносые. Им я вам скажу: жилось труднее вдвойне .



 

 

 
Судьба или рок?
- Папе привет передать?
- Папа всё знает.
- Чёрная сотня,- отец нервно ходит по дому. Старые половицы скрипят под ногами,-милиция запретили евреям собираться у Зелика. Мол,  иврит запрещён в стране. Все  же религиозные книги  написаны  на иврите !
-  Из –за чего сыр- бор? Запретили собираться  у Зелика, соберутся  на молитву  у другого еврея -





20 04
Тётя   Соня
 прочел
 После 1967  года, когда Израиль  в июньской войне победил  армии пяти арабских стран, национальная гордость у советских евреев проснулась  во второй раз. В первый раз- в 1945 году,
  когда всей страной разгромили фашизм! Со звёздами Героев Советского Союза, боевыми наградами,  в генеральских и адмиральских кителях, офицерских мундирах, с сержантскими нашивками , в гимнастёрках  рядовых, евреи  возвращались в города и в  местечки.
 Но гордость , как шагреневая шкура, потихоньку начала  сходить на нет по мере  увеличения обвинений в адрес  нашего народа, который   стали называть не иначе, как « Не помнящих  родства», « космополитами », « убийцами  в белых халатах»…
Люди, которые  на фронте смотрели смерти в глаза, теперь могли  получить её  из-за угла. За себя боялись меньше- больше за детей. А Соня и за себя не боялась!  Что может напугать? Смерть? Так она  каждый день  встречалась с ней  в вильнюсском гетто. Грубость ? Не раз видела её   
  в партизанском  отряде.  Это у мамы и папы  была домашней, а здесь, чтобы выжить, еврейская девочка стала, как  дикая лесная  кошка. Унижения и издевательства, пытки? Прошла через их в тюремной камере, куда посадили по ложному обвинению. Страх? После того, что пережила ,он у неё пропал. Без боязни указывала  во всех анкетах, что  есть   родственники за границей.  Кто?
  Отец! Но какой  для неё он иностранец?  Только   живут  в разных странах. Отец -  в Израиле после войны и фронта , а  Соня после гетто, партизан и тюрьмы- одна  на всем огромном
пространстве Советского  Союза.  Одна! Одна! Одна! И когда девушке  уже  хотелось выть
 от одиночества, её нашёл отец. Как это ему удалось , находясь так далеко, услышит от него самого  уже   в Израиле. Но это будет значительно позже, а пока он сообщил дочери название города и улицу, где больше она  не будет  одинока. Так судьба её привела в город Климовичи.
В этот   маленький городок с большой  базарной площадью,  старым продуктовым  магазином с деревянными  ступеньками.  В крохотных киосках и лавочках сидели милые седые  старушки ,  продавали  вкусное мороженое в съедобных « стаканчиках», удивительную газированную воду красного цвета и говорили на   идиш. Стоило Сони только назвать имя Фани и Наума, к кому она ехала,   как одна из этих старушек, так похожая на её бабушку, вышла  из-за прилавка, обняла.
- Фейгеле моя( птичка).Иди прямо вот по этой улице до конца. Потом повернёшь направо , второй домик с крылечком – домик Фани.
 Девушка очень устала за дорогу, но вначале  хотела узнать, какое отношение они имеют к её отцу? Он ничего не сообщил.
Наум-крепко сложенный, добродушный человек, взял  Сонины руки в свои:
- Твой папа и моя мама- муж и жена . Они  встретились в Израиле   и поженились. Попросили нас побеспокоиться о тебе.
- Какие похожие судьбы -, думала Соня,- война разлучила  меня и моего  папу, Наума и его маму, но соединила наших родителей, Наума и Фаню. У них растут двое детишек. Понятно, что, имея семью , об Израиле им  даже думать опасно.
 А Соня думала и ждала своего часа. После пятидневной войны у неё , как  у многих советских
появилось второе дыхание .Попросила отца выслать ей визу.


…Начальник местного управления  КГБ подошёл к шкафчику, открыл дверцу, нажал на кнопку. Полка с томами Владимира Ленина скользнула в сторонку и открылся коньячный бар. Николай Николаевич не любил выпивать в одиночку, но теперь он хотел расслабиться, подумать, как поступить?
- Полковник! У меня на столе вызов Сони Кониковой для поездки  Израиля. Можем его уничтожить, как и не было?  Возможно,  у тебя будет  иное решение? Ждём до утра,- в Минске положили телефонную трубку.
 Решение пришло после третьей рюмки. Понятно, что никаких секретов простая еврейка  не имеет. Значит, никакой опасности от неё государству  нет? Но после её  возвращения  мы подготовим
  статью  конкретного человека, который побывал в Израиле, всё  увидел своими глазами и  вернулся обратно.   А всё, что видел- будет очень плохо! Люди будут злыми ! Кровопийцами,  захватчиками ,оккупантами.  Напишем так, чтобы все  представили  Израиль настоящим адом! Но если она   захочет там  остаться,  наши агенты организуют  несчастный случай. С какой стороны
  ни крути, но никакого  проигрыша не будет,- хищно улыбаясь, полковник уже видел себя в столичном кабинете после удачно проведённой пропагандистской  операции.
 А Соня ни о чём   не догадываясь,  не понимала, почему ей  без промедления  дали разрешение на гостевую поездку в Израиль? В солнечной стране время летело быстрой  птицей. Как она
  мечтала  остаться здесь!  Жить на берегу тёплого моря и больше  не возвращаться в снега и  холода.  Но на эту  тему даже не заводила разговоров,  понимая, что тогда  в Советском Союзе не поздоровится Науму и его семье.  Да  и для мамы Наума- жены её отца , она станет первым врагом. Уезжала со слезами на глазах, но с надеждой вернуться вновь – и навсегда!
   Снова  серые домики, узенькая улица и  тусклая лампочка в комнатке. Соне казалось, что это сон? Вот сейчас она  откроет окошко и комната наполнится морским воздухом? Ворвётся звук прибоя.
Открывала форточку -и валил  снег, дух холодный ветер. А на дворе стояли семидесятые годы….
Казалось бы, торжествуй Советская власть! С шиком отметили 50-летие Октябрьской революции, в стране тишина, никаких протестов, но елозят генералы: обижены на Израиль из-за поражения арабов в шестидневной войне. С новыми оборотами начинается антисионистская компания. Из Москвы  « ценные» указания отправляют в союзные республики, из республик – в области.
 На местах- всё  на учёте, под контролем! Снова хищно улыбается Николай Николаевич, вызывая к себе сотрудников рангом пониже:
 - Выходим на вторую стадию операции под названием « тётя Соня», - он знал, что евреи любят анекдоты про неё,-  так мы расскажем новый анекдот…
  В Климовичи выехали двое-известный журналист областной газеты и сотрудник комитета государственной безопасности. Чтобы  познакомится с Соней Кониковой, войти к ней  в доверие и выведав  критическую  информацию о стране, подготовить к публикации негативную статью.
 Соня рассказывала им о том, что  в Израиле нет  молочных  рек  и  кисельных  берегов, но и не хаяла.
- Страна очень маленькая, меньше нашей Могилёвской области, всё время в состоянии войны. Да   и   немного я  видела за короткое время.
-  Но это же страна- агрессор?- ехидно спросил  высокий мужчина в чёрном плаще.
-Я не видела агрессии со стороны людей.  Видела с синими вытатуированными  номерами на руках после  концлагерей.
- Там эксплуатируют, есть  частная собственность?- не унимался её собеседник.
- Мой отец- частник. У него маленький магазин. На ногах с семи утра до семи вечера. Работает один, сам себя эксплуатирует,- улыбнулась  Соня.
 Только сейчас  заметила про себя,  что стала больше улыбаться.
-А что вам больше всего не понравилось?
- Соня понимала, что от неё ждут какой-то критики. Что сказать?
- Полы плиточные, летом жарко.
- Вот- вот,- обрадовались гости.
-Евреи самые разные- и белые, и чёрные.
- Хорошо! Значит, белые эксплуатируют чёрных? Как в Америке?
- В Америке я не была, но в Израиле и белый может работать на белого, и чёрный на чёрного.
-Что-то не получается у нас  расовая дискриминация,- поёжился мужчина в  плаще.
 А журналист уже закрывал свой блокнот:
- Спасибо! Достаточно!
- Важно не о чём говорили- важен сам факт встречи! А как писать, мне уже сказали
  заранее. Даже дали выписки  из израильской прессы. Там такой балаган! Критикуют,
 невзирая на лица: и членов правительства, и самого премьер- министра, не то, что мы?
 А у нас без разрешения можно  только  колхозного бригадира,- сравнивал  журналист по дороге в  Могилев  , и тут же себя одёрнул: « Не поддавайся сионистской пропаганде»!
…Как сейчас, я  вижу  областную газету  со  статьёй « Почему я не уеду в Израиль?» с подписью Сони  Кониковой , жительницы города Климовичи.
 Статья , конечно имела резонанс! В большинстве своём люди тогда  верили газетам, телевидению. Одни  язвительно  улыбались, другие- торжествовали? Многие   евреи были в смятении: неужели  Израиль- такая  жестокая страна?
-  Провокация , ни слова правды! –высказал своё  мнение  мой отец  Давид.
В отличии от других, он постоянно слушал передачи  « Коль  Исраэль»-  Голос Израиля и знал всё об стране- и хорошее, и плохое.
Мне, работавшему в климовичской  районной газете, было понятно:   автор этой  статьи – профессиональный журналист!  У Сони даже  нет  такого красивого   литературного языка! Как это делается, я  хорошо знал : сам  написал десятки статей за хозяйственников, руководителей, советских работников
 Климовичские евреи шептались: Вы читали статью нашей Сони? Все газеты перепечатывают!
-Я не читал, но знаю, что там написано: « Хуже  Израиля нет страны  в мире. Оккупанты, агрессоры, сионисты.
-И вы  этому верите ?
-  Я не верю, что Соня могла  так обгадить страну, где живёт её отец, но там тоже не рай.
-Шлёмке, а  кто говорит, что там рай?  Но туда мы  не поедем- это факт!
  И всё-таки Соня в эпоху всевластной диктатуры показала свой характер!  В этом  самый главный цимус?  Что она сделала ? Не захотела быть маленькой букашкой: взяла и укатила в свой  Израиль!
  Вы хотите у меня спросить,  когда это было? Таки я вам отвечу: в скором  времени,
 после  той « позорной» статьи, которую она не писала…
- Наделала такой тарарам – и теперь уже там?-  смеялись   в Климовичах.
- Нашу  Соню на мякине не проведёшь!  Она  видела такие   огни, воды и медные трубы,что  о-го- го!- одобрительно говорили о ней  в городе.
До Бреста  Соню провожал Наум. За годы, прожитые рядом, он  стал для неё ,  как брат, а его жена, как сестра.   Их  дети, как родные. Других  из родных у Сони не было ни кого. Муж? Так с ним было больше проблем, уезжала без него. К отцу. Он всегда ждал свою  дочь!
В Бресте при переходе на поезд , идущий в Варшаву, Соня и Наум увидели много людей с сумками, баулами. Они даже не знали, что столько много  людей уезжают в Израиль через польскую границу, а потом летят самолётом из Варшавы до Тель- Авива.  Мы впятером-мои родители, моя жена , дочь и я первыми уезжали из города Климовичи. Было это в 1990 году. Через год улетел Яков Козлов с женой Фаиной и  двумя  дочерьми. Потом другие, третьи, четвёртые- и так почти все евреи  нашего города.
Вы не  догадываетесь, кто нас радостно встречал в Израиле? Таки я скажу:  тётя Соня…
-  И вот что она нам сказала : «Возможно,    я  бы  приехала в Израиль  в  девяностые годы  вместе вами! Возможно, я бы никогда не уехала, но  я должна была  мерзкую власть « щёлкнуть» по носу. И я хорошо  щёлкнула!
- Да-а, тётя Соня, вы , оказывается такая ещё штучка…





   Не местечковый







…



Встреча в облаках


Над землей рассыпало свои лучи солнце, синева средиземноморского неба сливалась где-то с морем за горизонтом, создавая фантастическое зрелище. Наш самолет, взлетая всё выше и выше, взял курс на Минск. Снова я возвращаюсь на свою бывшую Родину.
Ностальгией по березкам не страдаю. Таких же белоствольных красавиц встречал в европейских лесах. Мировые столицы с их музеями, достопримечательностями, богатой историей, по-прежнему меня привлекают. Но посетив их, почувствовал потребность прикоснуться к тем местам, где родился и служил, работал и жил… Вот таким местом для меня является Беларусь!
В радостном предчувствии предстоящих встреч,  всматриваюсь в окно самолёта. Пушисто-белые облака напоминают сказочные дворцы! Между ними, то опускаясь ниже, то поднимаясь выше,  летит наш самолет.
Во время предыдущей поездки посетил редакци газет, факультет журналистики Белруского университета, где учился, встретил немало интересных людей…
- Что же будет сейчас? - думаю я в ожидании новых встреч.

Не подозревая, что самая памятная и захватывающая встреча произойдет именно сейчас, когда наш самолет проходит через  облака. Милая пара пенсионеров – по соседству со мной. По тому, как женщина тепло смотрит на мужа, а он помогает ей лучше сесть, как  разговаривают меэжу собой , видно, что эта любящая пара! Но одно дело, когда супругам по 20-30 лет. Это объяснимо: молодость! Но когда за плечами по 80 лет? И десятки лет совместной супружеской жизни? Сохранить такой юношеский пыл и такую привязанность - это невиданная редкость!
- Осторожно, Леня. Я помогу тебе, - наклонившись к мужу, - женщина стала снимать с него пиджак.
- Раненая рука, - словно оправдываясь, сообщает мой сосед.
- Где? - вырывается у меня, ибо по возрасту и по своему внешнему виду он не напоминает ветерана войны, каких уже осталось немного.
- На войне, - коротко сообщает мне Леонид, так он назвал себя.

Через несколько минут нас уже сближало многое. Леонид, как и я, родом из Беларусии, коренной минчанин, а этот город - любовь всей моей юношеской жизни. А сейчас мы оба - израильтяне.
Из прежней жизни и сегодняшней протянулась к нам та невидимая нить, которая сделала наше общение интересным.
-Сейчас я работаю над материалом о легендарном полковнике Вениамине Миндлине. Пять раз его представляли к званию Героя Советского Союза, и ни разу он его не получил, - рассказываю  своим новым знакомым, - это редкий случай!
Выслушав, Леонид улыбнулся:
- Я тоже в каком-то роде… «редкий случай»… Самый молодой обладатель двух орденов Славы в бывшем Советском Союзе. Получил их в 15 лет. На третий орден просто не хватило времени - война закончилась…»

Я не поверил! Ордена Славы солдатской доблести – это же высшая награда! И чтобы их получил ребенок, да еще еврейский? Нет, что-то не сходится? Или наш самолет летит в обратном направлении, или все это сон, фантастика?
Я встречался со многими фронтовиками. Даже день на войне - это подвиг! Но это были мужики! Или уже взрослые ребята. Но чтобы ребенок прошел с ними через пекло войны и выжил? И еще так отличился? Самолет продолжал пересекать расстояние, а мы будто передвинули время назад.

Толпы беженцев заполнили  дороги, ведущие на восток. Кто не успел до 24 июня вырваться из сжимающего огненного кольца, в нём уже и остался. Еще через четыре дня немецкие танки проехали по площадям и улицам беларуской столицы, а советских военнопленных прогнали по них колоннами. Всё было, как в мираже. На видных местах запестрели неграмотные объявления, но их смысл сводился к следующему: «Всем евреям пройти регистрацию. Кто не придет - расстрел!»
Откуда –то вылезли со своих щелей незаметные раньше серые людишки с юркими глазками. Наперегонки с такими же подонками нелюди побежали показывать немцам квартиры, в которых живут евреи. И вот уже они выселены или зверски убиты, а их квартиры заняты теми же юркими людишками. Быстро раскручивается колесо жестокости: всех евреев обязывают в пятидневный срок переселиться в гетто.

Колючей проволокой обнесено еврейское кладбище, район Немиги, улицы Зелёная, Сухая, Юбилейная, Коллекторная и другие. По всему периметру стоят вышки, с двух сторон - ворота. На охране - рьяные полицейские из местных.
Наступление немцев было таким стремительным, что линии обороны Красной Армии разваливались, как карточные домики. И тысячи, вернее, десятки тысяч беларуских евреев оказались в капкане. В августе сорок первого года в гетто уже насчитывалось более 80 тысяч минских евреев.

Приезжая в Минск, я не один раз приходил в район бывшего гетто. И хотя сегодня здесь уже многое изменилось, мне всегда становилось жутко. Ведь именно эти улочки – свидетельницы мерзких преступлений одних и мужества других. Всё еще было впереди: но первыми дикий погром устроили полицейские, убивая всех на своем пути, насилуя молодых женщин и девушек.
Но гетто не было безропотной массой: оно стало бороться с первых дней.

Сентябрь 1941 года. Руководители подпольных групп гетто объединяются в одну организацию. Установили связь с городским подпольем. Его руководитель - секретарь одного из городских райкомов партии еврей Исай Казинец (в мае 1942 года он и другие участники городского подполья были казнены).

Растет количество подпольных групп. Даже осенью 1943 года, когда гетто существовало  уже последние дни, они еще боролись. Здесь не было вооруженного восстания, как в Варшаве, но в подполье входило несколько сот человек. Живя в атмосфере постоянных погромов, смертей, разбоев, здесь выпускают листовки, передают партизанам оружие, теплые вещи, медикаменты. Но важнейшая задача: спасение людей! Тайными тропами выводят группу за группой в лес… Проводники - дети в возрасте от 10 до 13 лет. И каждый день рискуют своими жизнями…

Где эти маленькие еврейские герои? В основном все канули в неизвестность. Но один сидит сейчас рядом со мной. Понимаю неповторимость этого момента: от напряжения у меня даже пересохло в горле.
Леонид Окунь вспоминая прошлое, даже притомился.
-Лёня, хватит, остановись. Тебе нелегко! – Батья, так зовут жену Леонида, трогает его за  рубашку.
-Мне всю жизнь нелегко. Но расскажу немного, а во время будущей встречи в Израиле продолжу. Возможно, земляк-журналист и в моей жизни увидит» редкий случай.

Сразу скажу, что наша встреча так и не состоялась, о чем я сейчас сожалею, да и корю себя, что не сфотографировал Леонида вместе с женой в самолете. Но мне хотелось до конца полета, как можно больше воспоминаний услышать от Леонида Окуня. Поэтому не терял время даже для фотосъемки.
С июля 1941 года началось уничтожение евреев. Убили 1100 человек. В день 7-го ноября 1941 года произошел первый массовый погром. Расстреляно 12.000 человек. Второй масштабный погром - 20 ноября этого же года. Третий - 2 марта сорок второго года.
В конце июля - еще одно побоище, последнее в конце 1943 года. После чего ворота открыли… Повесили плакат: «Юденфрай» - территория без евреев…

Общеизвестные факты, которые сегодня представлены в интернетовских данных. Но одно дело прочесть о них, другое - услышать от очевидца тех трагических событий…
-Люди каждый день прощались друг с другом, не знали доживут ли до утра. Жизнь еврея в гетто была дешевле капли воды и кусочка черствого сухаря, - продолжает Леонид.

Не могу себе представить, как жили и выживали люди в гетто? Понимаю, что были подвалы и всяческие места, где узники прятались. Но сколько просидишь без воды и куска хлеба? Вижу ужасные картинки. Одна за другой.
… Проволока. Колючая проволока. Обдирая руки и голову проскальзывает под нее мальчишка. В любую минуту может прогреметь выстрел. Мальчишка, а это Леонид, спешит, пока темно, пробраться в жилой район, найти покупателей на сапоги, чтобы выручить за них какие-то продукты. И вот он уже со счастливой улыбкой проскальзывает обратно. Доволен: теперь мама из муки спечет хлеб. Но когда дед открывает наволочку с мукой, лица родных становятся белее содержимого в этой наволочке. Вместо муки в ней оказалась побелка. Все плакали, рыдали. Слушая его
я думаю : «Это какими же подонками нужно было быть, чтобы так поступить!»
- Подонки были. Поэтому многие еще думали убегать или оставаться. В гетто постоянные расстрелы, акции, но ведь всех же сразу не убивали. Одних убивают, вторые живут… А что ждало за стенами гетто? За поимку еврея обещали корову или пуд муки. И некоторые из местных выдавали евреев…

В большинстве партизанских отрядов встречали не дружелюбно. Некоторые из них были просто бандитскими формированиями. Да и было спущено свыше, что все евреи - немецкие шпионы. Когда был создан еврейский партизанский отряд Семена Зорина, в котором я воевал, отряд польских евреев Бельского, а некоторые партизанские командиры начали принимать евреев и защищать их, стало несколько легче. Но до этого нужно было еще дожить…
Следующая картинка…
В гетто рано старели и рано взрослели. Леониду не было двенадцати лет, когда он попал за колючую проволоку. Ребяческие игры в прятки закончились, начались игры в прятки… со смертью. Один раз - прятались от нее во время погромов в старых подвалах, во второй раз - на кладбище, в третий раз - в помойных ямах… Наготове всегда были новые «схроны». После каждой акции территория гетто сужалась, будто шагреневая кожа.

… Обнаружив новый «лаз» в проволочном ограждении, Леонид ночью выходит из гетто. В условленном месте его ждет женщина, которая за обещанную ей награду должна отвести мальчика к партизанам. Не отвела - бросила одного в лесу на съедение волкам или замерзать… На счастье, его обнаружили сами партизаны. Но в отряде не оставили: отправили обратно в гетто… партизанским связным. Быстро изучил дорожки, несколько раз уже вывел в лес маленькие группы, одиночек… А на этот раз задержался, чтобы незаметно подойти к виселице. На ней покачивались тела всех восьми членов его семьи...
Когда стало известно, что Леня ушел в отряд, всех родных повесили для устрашения других…
- Я лично вывел в отряд более 50 человек, но были и другие связные. Мы друг друга не знали. Каждый шел по своей цепочке.
Партизанская жизнь была непростая, мы были в окружении не только немецких гарнизонов, но и своих недоброжелательных «коллег». Предупреждая соседние партизанские отряды о начале блокады, предстоящих карательных операциях, центр почему-то нас «забывал» известить, оставлял наедине с врагом. Примеров очень много, время не хватит рассказывать…

Очередная картинка…
Показывая советским десантникам дорогу в соседний партизанский отряд, Леонид упрашивает их взять его с собой за линию фронта. Скоро доказал, что ориентируется на месте лучше бывалых воинов, стреляет так, что можно поучиться… Зачислили в разведчики.
Первый орден Славы Третьей степени получил за взятие «языка», орден Второй степени - за мужество в бою при атаке на немецкую высоту.
- Малец, в госпитале не залеживайся. Может, успеешь получить орден Славы первой степени, - шутили выздоравливающие в его палате. Но после тяжелого ранения врачи не спешили выписывать юного воина. Не успел, но не сожалел: остался в живых. Эта была главная награда!

В разрушенный Минск было тяжело возвращаться. Из семьи - никого… С чего начинать? Решил со школы, за плечами всего пять классов. Потом плавал юнгой. Никто даже не знал о его участии в войне. Открылись старые раны - списали на берег…
Закончив московский институт, долгие годы был главным энергетиком завода, позже работал в театре.
- Свои награды не выпячивал. Зачем? Честные люди меня и так знали. Во время войны находились те, кто содействовал побегам из гетто, помогал нашему партизанскому отряду. Но сколько людей было с черной душой?

А после войны? Постоянные намеки на «ташкентский фронт». Мол, евреи отсиживались в тылу. Один из военкомов меня даже обвинял в том, что у меня не мои награды… Такие вот военкомы не принимали евреев в отряды, подставляли нас под пули.
Все было за мою жизнь, и все… ушло. Осталась жена, - тепло посмотрел на нее, - сын Анатолий, его семья. И тот остаток жизни, который нам дарует Всевышний. Вот поэтому мы, пока можем, навещаем наш любимый Минск.
- А не больно его посещать?
- Еще как! Так больно, что сердце зашкаливает. Иду по бывшим улицам гетто и вижу все с самого начала… Иду по другим улицам и - вижу нашу молодость, вспоминаю встречи с Батьей. Приходим с ней на наши любимые места. И ходим, как десятки лет назад по аллеям парка. Даже целую возле той скамьи, где всегда ее ждал…

Прихожу в театр, где работал, встречаюсь со старыми друзьями. Нет ничего дороже встреч с юностью. Они нам продлевают жизнь. Да, Батья? - влюбленно смотрит на жену. Она только прильнула к нему своей головой.
…Наш самолет уже выруливает на стоянку минского аэропорта. При расставании на белорусской земле мы обнимаемся, договариваемся обязательно встретиться в Израиле. Обменялись телефонами, по возвращении домой я несколько раз звонил, разговаривал с Батьей, Леонидом, записывал все новые и новые подробности. Но всегда почему-то, всегда срывалась наша встреча. Так и не встретились… А сейчас… поздно: Леонид Исаакович умер в 2015 году.
Узнав об этом, долго я не мог привыкнуть к тому, что его нет… В моих глазах он остался красивым, вальяжным мужчиной, с детской непосредственностью в глазах. Несмотря на свой возраст и пережитое, продолжал оставаться ребенком из гетто, который живо реагирует на все

- Может, и в моей жизни увидите «редкий случай?» - словно вижу его интригующую улыбку. А Батья только покачивает головой: «Мол, какой ты у меня…».
…Я приезжаю в Минск. Ноги идут сами в сторону Юбилейной площади, в самый центр бывшего еврейского гетто. Именно здесь повесили родных Леонида Окуня, именно здесь происходили все зверства. Чем ближе подхожу, тем более тяжелыми становятся ноги. На них, словно стальные ботинки…

Вот и здание бывшего юденрата (еврейского совета). Все, идти дальше просто… не могу. Опускаюсь на скамейку, становится тяжело дышать, не хватает воздуха. Мимо меня проносится стайка белоголовых ребятишек. Улыбнулись и… убежали дальше…. А я увидел тени. Много теней. Черных теней. Изможденные, иссохшие - старые и молодые, совсем еще дети, они медленно, с опаской передвигались по площади. Тысячами они шли рядом. Не замечая меня, обволакивая легким ветерком. Я не слышал топота многих ног - слышал только тихое шуршание. Открыл глаза: на землю падали желтые листья, которые шуршали под ногами веселой детворы.

В минском гетто было уничтожено не менее 150 000 евреев. После освобождения Минска в районе кладбища обнаружили 13 изможденных евреев. Последних свидетелей минского гетто - одного из самых крупных в Европе…
 














прочел
Евреи выбрасывают фортели

 
.

Ноябрь, 1990 года. Шереметьево

Вот здесь, именно здесь, я  сейчас  хорошенько   выпью?
- Не догадываетесь за что?
- За то, что стал  выездным! Раньше « по пятой графе» меня даже в Польшу не  выпускали.

А вот моя жена Аня – человек  серьёзный и  наотрез отказывается:
- Ещё чего? Всю жизнь мечтала об этом!
- А я мечтал! Улетаем! Улетаем! Улетаем!
- Ты лучше  деньги  проверь ,  -напоминает она  мне,-  у тебя -  весь   наш « золотой» запас!
В моём внутреннем  кармане-   450 долларов. Это всё, что мы вывозим с собой из страны -по имени СССР?

-Жена! Дай мне платочек!
- Зачем?
- Хочу слёзы вытереть.
- Какие слёзы?
-Ты думаешь, 450 долларов – это деньги? Это же слёзы. Слёзы со смехом!
Прожили в стране по сорок лет? Работали, платили налоги и  уезжаем
голыми и нищими?
- Радуйся, что таким уезжаешь!  А в Израиле  тебя  ждут молочные реки и кисейные берега?
- В Израиле меня  ждут мои  братья- евреи!
-Что же, скоро посмотрим , какие твои  братья?..

• … Страна, я прилетел!   Давай знакомиться? Все, чем занимался, теперь забыть: университет, редакцию,
коллег,  друзей, детство,  юность и молодые годы- всё это  послать к черту? Выбросить, как ненужный хлам?
Страна молчит, зато  Эли, старший по уборке в громадном торговом центре меня  напутствует :
- У тебя три дня   нисайона( испытательного  срока).   Мы  его не оплачиваем . На работу добираешься  самостоятельно.
-На чём?
- Купи верблюд. Могу продать !Будешь на нём дорогой   отдыхать!
-- Нет, уж лучше велосипед: мне  хоть  не нужно  будет его  кормить.
-  Я тебя  тоже не буду кормить!
-  А я и не  надеялся! Ты мне лучше  скажи, зачем мне  твой нисайон?  Чтобы убирать грязные  столы , натирать до блеска поручни, стеклянные двери? Но ты только постой возле меня пять
минут. Всего пять минут! Такого  метеора , как я, ты  ещё  никогда    не  видел! Сейчас увидишь!  Смотри! Смотри!  Ты  куда бежишь? Тогда послушай:
-Мало того, что намерен   недоплачивать  мне  за каждый час, так ещё не хочешь  заплатить  за первые  три  дня работы?  Это же  двадцать четыре часа! Это почти 150 шекелей?  Ты куда убежал? Куда? Э-э, остановись брат- еврей! Слушай: это про тебя:
Громко декламирую в зале торгового центра-   каньона города Нес- Циона:
« Здесь еврей и ты, и я-
Мы единая семья:
От шабата до шабата,
Брат наёбывает брата…».
Мой наниматель остановился, кто-то ему  переводит губермановский куплет.
Эли  громко смеётся ? Он ещё смеется? С кого? Со строк уважаемого  мной « русского» поэта? Или с  меня? Или со  всех,  но  не с себя?
Эли повторяет: « Ах  аха».  (Брат брата). Вот что тебе понравилось? Хорошо!  Мы это пе-ре-жи-вём!
На   следующий день Эли   стал  называть меня  не по имени, а  «ах аха».
Очень смешно? Тогда скажу, как тебя буду называть? : « Ганав», « ганав»!( Вор).
Эли сузил глаза до   щёлочек и  указал  мне  пальцем на дверь:
-Лех!  Хабайта! (Иди домой)!
Очень  смешно! Своего первого работодателя я  вывел из себя через три дня?
Неужели для  этого приехал в Израиль- в страну евреев?
- Э-э !Ты  раньше   не жил с евреями. Знай, мы-  народ  не простой! -  вспоминаю слова  дяди  Исаака из квартиры напротив,- когда собираемся  вместе, и когда  нас много, такие выбрасываем  фортели, что мама родная, не горюй!
Ой, какую   правду- матку сообщил мне  дядя Исаак, а я и не знал?  Думал: все  евреи  братья?  Братья, вы где?
Разноцветные  лица: белые, желтые, черные?
Разноязычные?  И вы все мои братья? В шортах и в
лаптях, как древние римляне? В чёрных халатах  и  папахах?  С завитыми косичками, укутанные   в цветные  накидки с  ног до головы? Громко разговаривающие коренастые парни, отодвигающие
всех в сторону. Такие же бесцеремонные  , как  их  женщины?  Понятно, кто  чувствуют себя здесь хозяевами положения?  Марокканские евреи!
-А вы , луноликие, откуда? Понятно, что не с Луны?
- Из Индии?  Как все  похожи на  Раджа Капура?  Неужели, он тоже из наших?
- Нет!
Может, он знал, да забыл?
А я вот  не знал, что у меня есть братья с чёрным цветом лица? Хотя мой отец Давид дальше Беларуси нигде и не был? А –а, говорят, что это ещё задолго до него постарался иудейский царь Соломон? Говорят , что он был очень му-удрым? Конечно, мудрым? Так запрятал своих детей, что через тысячи лет их находят. Видимо, не хотел платить алименты? Но как бы там не было, от родства  с « эфиопами» мне отказываться совсем не резон.
- Шалом, аба( отец),- говорят они, заходя один за другим в моё страховое агентство по страхованию машин.
- Шалом, бен!- обнимаю каждого из них,  радуясь новым  клиентам…

- Дайте   им тройную скидку, они назовут вас   ( мелехом ) – царём ,- смеются Лада и Наташа, мои сотрудницы.
Вау!  Это Вах-танг Кика- бидзе?  Он тоже  еврей?  Рядом прошедший  человек, так  похож на него! Спешу подойти, взять у него  автограф на память! Но опередив меня,  к нему навстречу бегут три толстяка с усами и  в больших фуражках  Как они могут так быстро бежать?
- Ираклий, гамарджоба, генацвале!   Как мы  рады тебя  видеть,-   хватают  его   в объятия.
Обознался? Он так  похож на известного артиста?
А я  уже представил, что  укатим  с Вахтангом в горы. Он ведь любит  горы? Какой грузин не любит горы?  А какой грузин не любит вкусного вина? Будет вино! Ещё какое! Не хуже грузинского! Наше, израильское! А потом наш Вахтанг станет на вершину горы и  как запоёт:
- Мои  евреи, живите вечно,
Пусть мир и праздник
К вам в дом придут.
Пускай не  гаснет
Ваш семисвечник
А гитэн ёнттэф олвэр
Алэ зайгэ зунд

Но только не придирайтесь, не придирайтесь   к моим словам. Ошибся, конечно ошибся, назвав  Вахтанга « нашим»? Но он же сказал: « мои евреи»? Он даже идиш знает лучше некоторых из нас?  Зачем спорить? Не будем!  Вахтанг и ваш , и наш! Он- всенародный! Он- всеобщая любовь!  Вы с этим согласны, братья- грузины?
Откуда вы ребята? В тюбетейках и в халатах?
- Мы из  Ташкента  ,  Бухары. Купили мясо, на шашлыки всеми  семьями  спешим…
- А вы , деловые люди, куда бежите? Тоже на шашлык?
-   Какой    шашлык- машлык?  Мы из Душанбе! У нас самое  лучшее  блюдо: плов!  Казан для
для него   с нами в  самолете  летел. Веришь?
- Верю!
-Говорили  :  везите    в Израиль дорогую мебель. И , где была бы сейчас та   мебель- шмебель? На мусорке? А казан со мной, как брат родной! Заходи, ко мне, заходи! О-о! Какой будет плов- пальчики оближешь! Но с тебя брат- бульбаш, драники!  Не забудешь?
Ах- вы, батюшки мои!  Я  никогда  раньше не  видел  столько евреев! Русских видел, белорусов- видел, грузин- видел. Кого только не видел,  а вот  евреев  в таком количестве-  и из самых разных стран-  не видел…
Яркое солнце слепит   глаза, под мохнатыми пальмами  никакой  тени . Жара, жара и ещё раз жара! Машины на дорогах, люди- на тротуарах  и на  переходах. А реклама? Везде! Везде! Везде! Что на ней написано? Кому нужно мое почти двадцатилетнее обучение в школе, училище и в университете, если даже букву не могу прочесть, не то, что слово? Слепому хоть палочка путь подскажет, глухому наушники помогут? А мне кто? Кто? Кто?
-Хуже турецкого края,- разводит руками  встречная   женщина.- Ни слова не понимают на русском языке?
- Конечно! К нашему приезду они должны были ещё  выучить русский язык?
--Как же нам быть , безъязыким?
- Дамочка! Не торопите события, лучше скажите, какой язык будет вторым в Израиле через 30 лет?
-Английский!
А я вам скажу, что  иврит!
- С какой стати?
- Потому,  что  первым языком будет   русский!!! Нас будет  столько    в стране, что даже  местные  начнут его учить!
Мы  обнимаемся и так   покатываемся со смеху, что даже садимся на корточки .
Старожилы- израильтяне показывают на нас  пальцами:
- Русим мишугаим! Русим мишугаим( русские сумасшедшие)...

Март 2021 года. Ашдод. Израиль

-А-а! Арон, Шалом!- встречаю своего старого знакомого.
Лицо- чёрное, зубы- былые и с акцентом … русский язык:
- Эфим Как дэла?-
Семья его из Эфиопии, сам он родился  в Израиле  в  1990 году- в том году,  когда я сюда  прилетел.
- Хорошо говоришь по русски?
- Мала- мала говору, мой брат…
- А что ты ещё знаешь?
- Первый апрэль мнэ   нэ вэрь…
 Смеётся: верю я тебе , Арон! Верю!

   А вот себе не  верю, что в Израиле  уже 30 лет!
 Вокруг меня одни  братья- евреи!  Ну не одни, так большинство! Даже ,  если и не евреи, так что? Да, ничего! Тоже мои  братья! И в армии служат, и детей растят, и дома строят.
Говорил мне раньше дядя Исаак:
  -Ты не жил раньше с евреями! Знай, мы – народ не простой! Когда собираемся  вместе, и нас много, такие выбрасываем  фортели, что мама родная, не горюй!
 Не спорю я, дядя Исаак, не спорю!  О-о ! какие  фортели  выбрасывают  евреи ? Какие   фортели?..





 












« Женился на своей ученице, как…  Шолом- Алейхем…»

Мало уже сейчас кто помнит, какими были Климовичи в тридцатые годы  прошлого века
-Вы не знаете?  Так  я вам скажу! Он был  маленькой Одессой! Не верите? А каким  он мог быть, если треть населения городка состояли евреи? Как они жили?
 праздников осенних до весенних, от  весенних- до осенних! А между ними- брит- мила ,  бат- мицва ,  бар- мицва для   одних, свадебные торжества  для других .   Ритм своей жизни евреи не
нарушали:  в синагогах молились, Тору- изучали…
 -  В пятидесятые годы  из признаков еврейской жизни остались только резник курей и 
точильщик  ножей.  Вскоре  и их деятельность запретили,- вспоминает  Иосиф Лейтус, сегодняшний житель израильской Беер- Шевы.
- Тогда  откуда у тебя  такая информация о еврейской жизни  в бывшем местечке?
- Отец родился в семье раввина, часто  рассказывал нам, своим детям,   о еврейских  традициях.


Хотя  нас больше интересовало , как он женился на своей ученице, которая стала нашей мамой

 


- И как он  женился?
-О-о! Это отдельная история. В твоей прежней книге я обещал , что расскажу  об этом. Пришло время?
- Пришло, Иоселе! Пришло!
... Худющий  после городский харчей,   приехал первый директор недавно открытой еврейской школы , в далёкий от центра городок.  Молодой, но самоуверенный! Понимал: дети должны знать свой язык и историю своего народа! Но чтобы самому  это  знать , закончил педагогический   еврейский  техникум. Во время учебы встречался с писателями, пишущими на идиш,  студенческая жизнь  била ключом. И вот  после большого города, светлых улиц, шумных вечеров- окунулся в жизнь  тихого  , провинциального городка.   Где  еврейские семьи- не просто большие-  очень большие!  Есть    способные  дети!  Как  открыть  и   взрастить их талант?  У директора   планов было громадьё, как писал тогда Владимир Маяковский!
С  фанерным чемоданчиком шёл  он по улочкам города, интересуясь, кто сдаст  постояльцу комнатку?
Любая  еврейская мама и  бабушка взяли  бы  этого квартиранта,тем более,   у которых   девочки засиделись  без  женихов?  Но не обратили внимание на молодого человека с фанерным чемоданчиком: мало ли кто ходит по  улицам?  Зато он сам обратил внимание    на   ухоженный домик с садом и  приоткрыл узорчатую  калитку. Этот был случай или судьба? Конечно, судьба! Была  бы она другой  - у   Израиля  Лейтуса    всё было бы  по- другому...
В домике с узорчатой  калиткой  его встретила бабушка по имени  Соня-  добрая и заботливая:
-  Что стоишь?  Заходи!   Я думаю,  мы с  с тобой одной крови?
Увидев, что приезжий  простудился в дороге, начала его лечить , да откармливать.   По  городу
побежала  новость:   У Сони Чертковой – новый квартирант!   Заохали  еврейские мамы и
бабушки: нельзя его  упускать !   Успокаивало только одно:  Сонина внучка,    Хася  совсем  молоденькая, даже школьница. Куда ей до местных  красавиц, которые уже  расцвели,   как майские цветы? Пока эта девочка повзрослеет , у них есть шанс?
Вышла бабушка   на улицу , а    возле её дома прогуливается соседская Ханэле- студентка
столичного иститута.  Сверкнула    белоснежной улыбкой:
-  Бабушка Соня , здравствуйте!  Я приехала  на каникулы,    услышала,что у вас живёт директор школы? Все говорят, что он молодой и не женатый?
- Поэтому  ты  караулишь  меня возле дома?- засмеялась   Соня,- девонька , дай ему отдышаться,  сил после  города набраться ? Он сам выберет себе ухажёрку.
- Хохочет Ханеле:
- Думаете у меня в Минске   нет  кавалеров?   Пруд пруди! Только все они из местечек , ходят  в
протёртых штанах,  даже на мороженое скупятся. Мне бы  столичного  парня  , или уже  такого состоявшегося  , как ваш  квартирант?
- Я уже  стара  и    тебе не конкурентка, а  внучка  моя ещё мала: так что не упускай свой шанс.
Имели  виды на  молодого директора и другие охотницы,  но  Израиль отмахивается от всех  предложений  познакомиться с ними.  Ему  бы получше работу  в школе организовать!
Время  проходило день за днём .  Маленький городок принял нового жителя и он его принял! Жизнь вошла   в  своё  русло: после  работы юноша   спешит в столетний парк. Высокие деревья смотрят верхушками в окна школы, приглашая  на прогулку.
Над Климовичами и  его удивительным парком плыл тополиный пух. Старые клены задумчиво смотрели на молодежь. Когда-то здесь прохаживались гимназистки, барышни, вся местная элита. Пришла революция, смела сословия, объявила о равных правах для всех народов. Поднялась городская беднота, а хорошая её половина - еврейская молодежь. Одни давно уже уехали в столицы. Другие подрастают и тоже готовят чемоданы в дорогу, мечтая остаться в больших
 городах. Но чтобы вернуться обратно в небольшой районный центр , даже директором
школы- мало желающих!  Минск    больше привлекает молодых: это не  далёкая провинция!
Израиль Лейтус думал по другому :кто –то должен учить детей  грамоте? Поэтому сам  напросился  в этот ставший   милым его  сердцу городок!  Еврейская детвора во все века бубнила молитвы,
училась в хедерах (религиозные начальные школы). Но изучение общеобразовательных предметов в еврейской школе, а после неё поступление на равных правах вместе с другими - это же новость из новостей!
- Молодой человек! Ужин для вас я уже приготовила, - бабушка Соня не скрывает радости за своего важного квартиранта.
Высокий, курчавый с широкими бровями, он посмотрел на неё:
-Немного  попозже,  хорошо?
- Не ждёт ли он  кого?—начала догадываться бабушка  Соня,- неужели её тихоню?
Раньше забегала к ней часто :  обнимет, поцелует,  а в последнее время всё  к постояльцу: мол , это и это  непонятно, можно ли  объяснить, рассказать?
-Коль  у меня он квартирует,  почему бы ему  не помочь моей  внучке?  Она  закончит школу и  уедет!  Как  та же  Ханеле в  Минск, поступит в институт,- закрыв глаза, бабушка  Соня представляет, как её Хася - такая модная и городская вернётся  в Климовичи.
А она всем соседкам расскажет , что Хасенька  будущий  врач, учитель, или  бухгалтер?
Пусть завидуют,  пусть,- какая она у меня умница!
- Бабушка, бабушка,- внучка обняла  её  своими теплыми руками  ,- о чём ты  задумалась?
Глаза  сверкают!  Губы , словно две вишенки. Спрашивает  у Сони, а глазками всё стреляет в сторону  квартиранта?
- Всё?  Пропала девка! Как я не заметила? Думала , что маленькая?  С  бантиками- косичками? А она  в шестнадцать лет  из девчонки- школьницы вмиг  превратилась в девушку, достойную мужской любви и ухаживания?  Зато я  теперь не   одна,- радостно хлопочет бабушка, усаживая за стол Израиля и Хасю.
Израиль  на правах человека живущего в этом доме, ухаживает за ней, а девушка за ним- на правах хозяйки. Смеются , толкаются , как дети.
-  В школе он  директор, а здесь  , как мальчишка!  Разница между ними- десять лет!  Но  мужчина всегда должен быть старше, - рассуждает про себя  бабушка .
На столе- чай со свежим  клубничным вареньем:  сама его варила и берегла для важных гостей.
Кто важнее и дороже для неё ,  чем Хасенька , а  теперь и Израиль?  Никто! А им было всё
равно, что  подумают  о них люди?  Поженились: первого сына Хася  родила в     17 лет,
Спасла себя и его , успев сесть   в товарняк летом сорок первого года.  Директор  еврейской школы, учителя ,  ученики- старшеклассники- все  ушли на фронт.
После войны Израиль вернулся инвалидом-  ему  ещё повезло: многие  вобще не вернулись.  Кто погиб,
кто умер  в гетто, школа тоже умерла. Еврейская школа. Тогда Израиль  Лейтус   на её базе открыл вечернюю школу- для тех,  кто не  учился  во время войны, кто уже вышел со  школьного возроста.  Стал её  директором!    Растил  своих сыновей, жил мечтами о будущем! Так проходила жизнь...



Я  частенько  бывал в  небольшом домике Лейтусов –  сплошь заставленном книгами. В те семидесятые годы,  Хася  учила меня письменному  ивриту ,  а Израиль  читал мне  на память отрывки  из книг  Шолом- Алейхема.
- У вас к нему особая любовь?
- Да! Но  у нас  ещё была  похожая любовь: только у него к  своей ученице Голде, а у меня  - к моей
ученице Хасе. Голда  Шолом- Алейхему родила шестерых, а мне жена- троих! Зато каких! Все сыновья!
- Хасенька, милая, давай пить чай. У нас гости,- приглашает к столу.
Господи!  Какие это были вечера!

Приезжал из Минска белорусский еврейский писатель Григорий Релес- старый однокурсник   Израиля Лейтуса. Он читал свои стихи, которые мог доверить только друзьям! Приходил Мендель  Казачков, знаток идиша, удивительно исполнял канторские песни. Учитель,  литератор Михаил    Синяков читал свои очерки, опубликованные в местных газетах .  Мой отец Давид- постоянный читатель еврейской газеты « Биробиджан Штерн» и журнала « Советише Геймланд», рассказывал, что пишут в этих изданиях. изданиях. Самый младший по возрасту , я  купался в теплоте отношений собравшихся , в  их  идишском
общении.  Переходили плавно на русский – и снова разговор о литературе, еврейской литератуте, которая  тогда  уже не существовала  в Советском Союзе...

За окном была совсем другая жизнь: лозунги, пятилетки за пятилетками, демонстрации,  красные
знамёна. А в маленьком домике мы  не таясь  говорили про Израиль, мечтали о нём
- Ребята! Только  будьте осторожными ,-  предупреждал Григорий Релес.
Он знал о чём говорил!
Единственый из еврейских белорусских писателей   избежал сталинских чисток  в тридцатые годы,  и в начале пятидесятых .
-   Гриша, Как  тебе  это удалось?
- Полностью ушел в подполье- писалтолько в стол, работал учителем.
- И впервые через двадцать пять лет  приехал к старым друзьям?
-Впервые!
В  семидесятые годы прошлого года  власть,  разбалованная некоторой  брежневской вольностью,   смотрела сквозь пальцы на некоторые шалости. Хотя , если бы кто-то оформил наши вечера , как « сборище сионистов», могли бы каждому и  « сшить» дело?   К счастью до этого не дошло.
Хозяйка дома не унималась ,угощала и угощала нас, а   Израиль всё время  ей   ласково говорил:
- Хасенька! Хасенька! Посиди, милая  с нами! Посиди!- и смотрел на неё, как в первыйраз.
- Хаимка, придёт время, напиши   о наших вечерах ,- как-то сказал мне.
- И о том,  как директор школы полюбил свою ученицу?
Засмеялся
И об этом тоже

Пришло время я написал...








-

Гило

Дом на столбах


Фото
Хеврон, в котором более 200 000  арабов и одна тысяча  евреев - город кровавых конфликтов и острых противоречий. На всем протяжении истории, хотя она знала  и  мирныепериоды. ВХевроне, какнигде сохраниласьидилия прошедших столетий: те же холмы, дорожные спуски, поля, виноградники.  А вот и


дорога, уложенная большими булыжниками. Ей  более-  4500 лет! Вероятно, она помнит  истоптанные сандалии Аврама, пришедшего сюда купить землю для похорон любимой Сары. На этом месте великий царь и градостроитель возвёл пещеру- Махпел    , она стала местом погребения наших Праотцов     и Праматерей .
 Возле дороги, уложенной большими булыжниками,были обнаружены  древние столбы от бывшего еврейского дома.  Завидную мудрость   проявили израильские строители: чтобы  сохранить их и остатки прежнего строения, всё оставили в первоначальном видеа насваях поставилиновый домОн  напоминает старый . Сюда переселись евреи, которые долгое время ютились рядом в дырявых караванах.Говорят, что среди них есть потомки тех, кто здесь жил раньше. Я этому верю!
 В Хевроне  удивляет многое:  Пещера Праотцов , древняя миква, крепостные стены,  оливковые рощи – и самое главное - жестоковыйные евреи, которые сюда  вернулись через тысячи лет! И хотя их мало- всего 1000 человек на 200.000 арабов, мифически вместе с ними присутствуют миллионы живущих за всё время на  хевронской земле.
 Возвращаясь из Хеврона,  мы встретили свадебную машину. Молодые направлялисьза благословлениемв ПещеруПраотцов...\



Праотцов...
 
 Несмотря на то, что в Хевроне на тысячу евреев более 200.000 арабов, здесь сохранилась идилия прошлых столетий .   Те же холмы , крутые спуски, поля, виноградники. Кажется, вот-вот по этой дороге сюда придёт Авраам- праотец еврейского народа. А вот и дорога: ей более 4500 лет! Вероятно, о

Прочел  ?


 
Кузнец, Жёлтые листья, медленно падают…
 
Из  Климовичского гетто!



 Жёлтые листья медленно падают на  бетонную плиту, под которой спят    Герои еврейского сопротивления  города Климовичи: кузнец  Мордхе, печник  Хазанов, аптекарь Данович,
  братья Давид и Айзик Слуцкеры, Янкив Кренгауз,  Черниловский, Веля Копылов, Исаак Зак, Карасик…
 Известно немногое, остальное  можно только  домыслить, или представить…
Перед войной  городок  Климовичи   напоминал еврейское местечко: из 9 551  проживающих  здесь жителей, евреев  было 1.693 человека.  В это количество входила  и семья моего отца Давида- его мама, отец, две сестры, брат, а также несколько десятков родных. 
 Евреи жили бедно: одна  была  радость – дети! Марципаны  в глаза не видели:  росли на картошке и огурцах.
 10 августа  1941 года в город вошли немцы. И сразу же нелюдь  вылезла из  своих щелей. Допускаю   некоторыми   недовольство советской властью. Человеколюбием она не отличалась с самого начала, жестоко давила  народ.  Но при чем здесь кузнец, печник, аптекарь? Да и другая еврейская беднота, которая перебивалась с хлеба на  воду?
 Братья  Осмоловские первыми в Климовичах нацепили на себя полицейские  повязки.
 Кем они были до этого? Пьянчужками , которые клянчили на выпивку  у  тех же евреев. А теперь, чувствуя власть над ними, решили погреть руки.
Как и  некий Щербаков.
История не сохранила его имени, только фамилию. Поэтому, как  не назовём- « нелюдь»,  «нечеловек», « негодность», « подонок», «гадёныш»,   « преступник»,  « убийца», «предатель»- ошибки не будет.
…  Неприметный мужичок с  бесцветным лицом мял в  руках картуз.  Оденет его на голову, снимет, вытрет пот со лба. Снова помнёт , снова оденет на голову.  И ноги не стоят на месте:  сделает несколько шагов вперёд, потом опять вернётся на прежнее место.
 -Мил человек!  Здоров ли ты?  Отчего  такое волнение?- заметив мужичка, подошёл к нему Зяма, поигрывая  в руках уздечкой. Раньше всех он поднимается в колхозе, чтобы  накормить и  напоить коней. Вскоре придут михалинцы, разберут его  питомцев. Одни на них будут пахать, другие  развозить корма, третьи- доставлять   лесоматериалы  для строительства фермы. На удивление  многим, местные евреи, никогда ранее  не сеявшие и не жавшие, организовав в Михалине колхоз  « Энергия», сделали его лучшим в  округе.
Но на  первом  заседании правления решили:  в колхоз не евреев не брать. Чтобы потом не говорили, что это русские и белорусы его подняли, а евреи, как не могли ничего не делать, так и не могут.
- Околел  я от холода, изголодался ,-поднял глаза мужичок,-  С работой везде отказывают.
-Вокруг  нас   белорусские  хозяйства,  в городе всякие артели, а  тебе любы евреи?- шутит  Зяма. 
 
 Мужичок продолжает:
- Всех уже обошёл: никому не нужен. Вот я и подумал, если свои не берут, пойду  к евреям?
Если  вы  не возьмете- хоть в петлю. Замолви за
меня  словечко. Я хороший плотник. Скажи своим, из кожи вылезу, так буду стараться. 
Зяма с высоты   своего почти двухметрового роста посмотрел  на тщедушного человечка.
-Даже не знаю. В наш  колхоз  даже не всех  евреев принимают : только по поручительству. До сегодняшнего дня  нет ни   одного белоруса.   
 Мнения членов правления разделились. Одни были против:
- Наш колхоз еврейский!  Мы же, как одна семья! Вместе на поле, в синагоге. Придёт один чужак, потом второй, третий. И всё?
-- Где наше еврейское милосердие? Мы должны пойти навстречу этому бедолаге,- возражали  другие.
 Решили его взять на испытательный срок, тем более, что он  по плотницкой части- не будет  ни пахать, ни сеять.
 Как уж, пролез Щербаков  в колхоз. Улыбался,
заискивал перед всеми , старался   войти в доверие каждому.  Даже начал употреблять  в  разговоре слова  на идиш. Чуть ли не своим стал
  в каждом доме, а когда пришли фашисты, побежал к ним на службу. Назначили старостой:лучше  Щербакова никто не знал климовичских евреев.
 - Гут! Гут!- дружески похлопывали  его по  плечу   каратели,- старайся – получишь самый  лучший  дом!
 Вчерашний услужливый подхалим стал хозяином  положения, приказал  евреям
пометить их  жилище и одежду  жёлтыми звездами.
  Братья Осмоловские, как  ошпаренные бегали по городу, развешивая листовки с указанием  немецкой  комендатуры:
« Кто переступит границу города- расстрел», « кто   без надобности  выходит из домов- расстрел»,  « провинится один- расстрел для  всей семьи».
- Рады стараться,-  угодливо сообщали  старосте его холуи.
- Немцы любят порядок,- поучал их городской голова, а  рейху нужно золото.   Нам  поручили  отобрать   у жидов   все их  ценности и драгоценности. Поработаем хорошо-  нас наградят.
- Сорке,давай  золото?- Щербаков  пинком  ноги открывает дверь  дома  своей соседки.
 Полицейские, как злые  псы , налетают на людей .
-  У  меня же не ювелирная лавка,- пробовал отшутиться  сапожник  Моисей,- старые подмётки есть, дратва есть, семеро детей на полатях есть,- а золота нет.
-Считай одного  уже нет,- Щербаков опускает приклад на голову худенького  подростка, который тоже  хотел что объяснить.
- Какое у нас  золото? Один  цорес (  горе),- плачут местечковцы.
 Кто не успел снять какое-то колечко,  его срывают     вместе с поломанным пальцем.
Заметив у кого-либо  золотую коронку, выбивают всю челюсть.  С кровью, с  остальными зубами, добавляют  к общей добыче.
Евреи  отдавали всё, что отложили  на чёрный день. В маленьком городке не было богачей: кто мог заработать какие –то деньги уехали в большие города. Осталась одна мелкота. Какое золото , например ,  могла сдать   моя бабушка Сара?  Она работала дояркой на ферме, мой дед Залман  был рядовым  колхозником в  пригородном  хозяйстве. Остальные мои родственники тоже добывали хлеб руками.   Одни были сапожниками, другие- портными, третьи- мелкими продавцами. Какие копейки зарабатывали- отправляли  детям,  которые уехали  учиться  в  Могилёв, Минск, Ленинград, Москву.
 Видя , что ничего не получается, Щербаков  погнал  впереди себя кузнеца Мордхе, печника Хазанова, аптекаря Дановича, председателя юденрата Юдина…
 Подгоняемые криком, ударами, лаем овчарок, они плелись от дома к дому.  Но успели  передать   всем евреям городка:
- Прячьте всё , что есть ! В землю закапывайте, но не отдавайте врагу.
  Полицейские были в ярости.
- Гер комендант! Жиды не выполняют приказ, очень мало собрано золота. Нажмём ещё на  Родина и его команду?
- Родина и всю его команду  расстрелять! Пусть другие боятся! – распорядился комендант.
 Щербаков рад стараться!
 На виду всего города погнали к месту казни  десять самых уважаемых евреев- верхушку общины.
- Немцы порядок знают, шутить с жидами- комиссарами не  будут!- бахвалится  Щербаков.
И кто  теперь   может   возглавить сопротивление в городке? Никто! Бежать? Куда?    За полведра зерна  некоторые  местные жители ловили беглецов. Поэтому многие вообще не думали о побеге из гетто, зная, что и у них самих мало шансов ,  да и родных подставляют под расстрел.
- Муня мог убежать! Он  был таким смелым парнем, прорвался бы через все преграды,- с  сожалением говорил про своего младшего брата , мой отец Давид.
А может,  он знал, что тогда расстреляют всю семью?  Поэтому  до последнего момента всё надеялся на чудо!
 Чуда не произошло…
  Фашисты   любили  устраивать всяческие представления. Чем ещё повеселить себя в глуши?
- Устроим им  праздник     шестого ноября 1941 года: проведём акцию по уничтожению евреев    ,- решает  герр комендант.
 Включили на всю громкость военные марши, прислали  конвоиров  , усилили полицейскую команду  и начали выгонять евреев из домов . В тот день расстреляли более  800 детей,женщин, стариков.
« Праздник» продолжался и на второй день.
 Когда в магазин привезли  одежду , снятую с убитых евреев, свидетели  утверждают, что местные жители   « душились в четыре очереди». И ещё  бранили  евреев за то, что  одежды всем не хватило…
   
 Представляете ,  какая эта была публика?  А какие она   дала   зловещие  ростки ? Прошло немало   лет после  войны , но  я    чувствовал неприязнь  по отношению к себе.
 По пренебрежительным  взглядам, обидным кличкам. Запомнился один случай.  В 1957  году     мы переехали из села Красавичи, где мама работала учительницей , в     город Климовичи.
Когда закончился первый день занятий  в новой
 школе, несколько  парней  из моего класса, набросились на меня с кулаками.   Как потом узнал, все  они жили в районе  еврейского кладбища.
 Ненависть к мёртвым евреем перешла к первому  еврею, появившемуся в четвёртом классе  первой белорусской школы города  ?
 Маленькие зверёныши были достойными наследниками тех, кто пинками гнали евреев  к месту расстрела. А если не гнали, то злорадствовали, грабили еврейские дома, « душились  в четыре очереди…».
 В моё время в  городе было пруд пруди  людей с фамилиями» Осмоловский», « Щербаков». Кто они-однофамильцы или какие-то родственники негодяев, принимавших участие в  издевательствах над евреями? Этот вопрос  себе  задаю только сейчас.
 В своей прежней жизни я встречал много беларусов   с чистой душой, которые относились ко мне, как родные. Научился различать , кто свой,  а кто чужой?  У одних были колючие взгляды, у других- бегающие глазки. Одни были грубы в общении, другие сразу же признавались в любви к евреям. А позже становилось известно, что или они сами, или их семьи запятнаны в службе с немцами.
 … В  пятидесятые- шестидесятые  годы  мы ютились   в старом дедовом доме. И только , когда он к счастью сгорел, за полученную страховку и  взятую ссуду , построили   небольшой домик. Мой отец искалеченными на фронте руками , переплетал папки, чтобы как-то заработать на жизнь.
 А вокруг    ходили слухи о тайном богатстве евреев.   
- О чём ты говоришь?- переубеждал я  давнего знакомого, который получив повышение,   переехал в областной центр.
-Ты лучше скажи, где твой батька прячет золото?- сверлил он  меня глазами .
- У моей  мамы нет даже обыкновенного  золотого колечка,  а у  отца две  руки в осколках. Ему бы на хлеб заработать!-  убеждал я  бывшего
  коллегу.
  Убеждал  напрасно! Он  не верил! Не верил – и всё. Точь в точь, как та полицейская рать, которая шныряла по еврейским домам в сорок первом в поисках золота. Я считал своего собеседника другом, не одну стопку  водки выпил вместе с ним. 
  А произошло точно , как пел  Владимир   Высоцкий: «… И не друг, и не враг, а так..»

  Когда я приезжаю из Израиля в  город  Климовичи и  хожу по улицам городка ,
 всегда   чувствую запах  крови.  Возле братских могил, возле бывших  еврейских домиков. И даже возле здания моей бывшей редакции, которое во время войны отвели  под тюрьму.  В камеры бросили оставшихся в живых   евреев- плотников, слесарей, кузнецов. Жизнь им сохранили на время. Но без детей и  внуков , эта жизнь  им  была не нужна.   Как они  , находясь под стражей смогли связаться с партизанами, никому не известно? Общаясь с немцами, полицейскими, евреи- мастера выведывали у них  секреты  и передавали в отряд. Помогали   в чём могли. Новичку   в  полиции  по фамилии Мешковский    стало   обидно, что  ему не досталось   еврейское имущество . В полицию пришёл позже других.
- Я что лысый? - негодовал дома.  Всё уже раздали до меня. Жиды расстреляны.
- Да не все! Ты же говорил, что есть ещё в тюрьме. Присмотри за ними, может и тебе  повезёт?- подсказывает жена.
 Мешковский , спрятавшись за деревьями парка, стал следить,  кто заходит и выходит из помещения. Один из незнакомцев вызвал у его подозрение: одет как –то не по  погоде?
 Побежал к немцам: оказалось, что это был связной партизанского отряда « За Родину», который базировался  на территории района.
- Свой выдал своего?- не верили заключенные евреи.
 -Да  какой он свой ?Шкура!
  - Мы раскрыли шайку московских агентов,   жидокомиссаров »,- трезвонили немцы  по всему городу, а  Мешковский выставлялся спасителем Отечества, героем!
 Хотя  настоящими Героями были 12  евреев- мастеров и связной  партизанского отряда. Их всех  расстреляли в силикатном  карьере .
… Ветер разносит  пожелтевшие  листья. Они кружатся над  моим бывшим  городом,  над старым парком, над  еврейским кладбищем.
 А  мне кажется, что с неба спускаются жёлтые шестиконечные звезды…
 
 



 
.



 

 

 




  Прочёл






 

 
 
.









прочел

«...Малая горсточка счастья»

О чем говорят, когда приходит старость?
О том, что было? Да! О том, что было…
О том , что будет? Да! И о том, что будет…
Зина и Морис  не говорили  о том, что было. Зачем? Где это « было», они знают: оно исчезло без запаха и следа.
А про то , что будет, их   сосед  Федя ,говорит прямо по житейски: «По одном, одном- все умрём…».
Слушая его , шестидесятилетняя еврейка Зина   думает   о том, что будет с  домом, где  она провела молодые годы, родила и вырастила дочерей , дождалась внуков?
- Морис, сядь, поговорим,- приглашает  к разговору  мужа .
О чём он уже знает: всё о том же...
- Я не Бог? Он  решит  без нас,  кого призвать первым?
-Если тебя, я  докукую свой век одна  и дом перейдёт нашим  детям? Пусть они им   пользуются, как хотят:   сами живут,  или  продают,  или квартирантам  сдают?Ты с этим согласен?
- Согласен! А   если первой...ты  уйдёшь?
-  Тогда в наш дом ты Зойку  приведёшь!  И он не достанется  детям!Ты же не можешь ни  приготовить , ни постирать – сам как без рук.    Она и  станет хозяйкой нашего  дома?  Такого большого светлого дома!    Он выходит на две главные улицы! Аптека – напротив!  Рядом - продовольственный магазин. Везде асфальт, тротуар, водоколонка. За домом-  парк!
-  Ты хочешь мне продать мой дом?
--Конечно же ,нет!
Тогда зачем  набиваешь цену?
- Мо-рис, Мо-рис. И  такой дом ты    оставлять своей Зойке  Клавке?
-Почему моей?
-  А кто хвастался, что  у неё  вкусные  драники и картофельная бабка?
- Хвастался! Но Сима  вкуснее готовит   гефилте – фиш: пальчики  оближешь!
- Про Симу  лучше не говори! Мало того, что она   отбила у меня  Аркадия- такого кучерявого и высокого,так теперь  ещё  хочешь её в дом привести?г
- О-о, когда это было? Аркадия давно уже нет. Сима одна. Мы седые, как лунь,   а ты   опять за своё? То про  Зою, то про Симу?
- Хорошо тебе говорить, а моё сердце за дом болит…
-  Знаешь что? Пусть все идет, как идет.
- Бог рассудит?
-  Рассудит.
И  Бог рассудил!
Вдруг, что-то сдвинулось в еврейских головах  и  все стали собирать чемоданы.  Тронулись, что ли?
-Только и слышно : « В  Израиль! В  Израиль»! Когда говорили о нём в маленьких городках?
Да никогда в жизни! А что скажешь?  Евреи- народ осторожный! Будешь хвалить еврейское
государство- могут  посадить   за сионисткую пропаганду! Начнёшь критиковать,  сами евреи не поверят: поймут, что засланный казачок. Нет уж!  Жил Израиль сам по себе, пусть бы и дальше без нас жил. И мы
бы жили, как жили.  А теперь, что будет, что будет?-   спрашивает Зина у  Мориса.
Морис  доволен :  теперь  она  не будет  его допекать своими вопросами .
Перед отъездом в  Тель- Авив с семьёй ,   заскочила  старшая дочь .    Младшая  туда  тоже  лыжи навострила.
- Дети, а  как быть с домом ? – Зина  поочерёдно посмотрела  дочерей ,потом перевела  взгляд на мужа.
- Дом  не  достанется  ни Клавке , ни Симе,- смеется младшая дочь  Лара,  - продадим -и все!
У Мориса словно гора сошла с плеч,  но ему жалко с ним расставаться! Ещё полгода тому назад об этом не было и речи! И вдруг: едем!  Выходит на крыльцо, возвращается в корридор, заходит в зал. В окна стучатся   ветви яблонь , груш, слив.
- Прощай,  мой дом! - говорит  Морис ,- помнишь, как я привёл сюда Зиночку- такую пухленькую и красивую?
Помнишь, как первой родилась кудряшка Ася, потом рыженькая Лара, потом внук,внучка
Никто не видел, как он  долго  обнимал резное крылечко,потом гладил оконные  рамы, входные   двери. Была бы его воля, швырнул  бы деньги  за дом обратно  и доживал в нём  свой век .
-  Молодым что? Прыг- скок! Прыг- скок! Всё,  что нажил – теперь  в сторону? Всё, что построил-за бесценок?  Их только помани пальцем    – они   бегом! Мол, в Израиле прямо   в аэропорту дают деньги на жизнь  , квартиры,  покупку электротоваров.  Может, и дают сразу , но не может быть, чтобы позже  не забрали обратно? Обязательно заберут: даже  во  много раз больше!  Евреи- везде евреи! Взять моего соседа Рувена. Одолжил как-то у него 100 рублей.
- Отдашь , когда сможешь,- сказал тогда.
Принёс долг через три месяца.
- С тебя ещё три рубля, за проценты,-  из лисы  Рувен    превратился в волка.
- Мы  так  не  договаривались?-пробовал возразить.
А сосед  и слушать не хочет: поднял « домашнюю  артиллерию»- жену, дочерей.
Встретили  на улице, бросились  с криками: « Когда долг отдашь, мошенник»?
Отдал, чтобы не позориться.
Если  в Израиле  такие евреи, как Рувен,  лучше  по соседству жить  с этим поганцем ,   он хоть русский язык знает. А там будешь, как немой,- рассуждает про себя Морис.
- Мор-и-ис,- сядь, поговорим,-  снова подает голос  Зина.
- О чем?
-Какой же ты цудрейтер!( ненормальный)!
- Что  будем делать   с нашими   деньгами?
- Переведём  в доллары и заберём с собой!
- С собой разрешают  только по 150 долларов на человека.
- Говорят,   что как-то  можно их перевести в Израиль?
- А если попадём на такого же  пройдоху, как Рувен?..
Морис подошёл к столу, на котором лежал большой пакет: у него   никогда не было таких денег!
Зарплата всегда  была  небольшая: 70- 80 рублей. Половина в начале   месяца, половина- в средине. А тут   какие деньжищи! Это же пять легковых машин, десятки велосипедов! Десятки лет мечтал о нём  но так и не  купил. Бывало подойдет к нему, погладит по свежей краске, покрутит руль, проведёт ладонью по седлу,
вздохнёт и  пойдёт своей дорогой. А  сколько лет  думал поменять мебель?  Давно скривился   кухонный сервант, смотрят наружу пружины в старом диване, но   так и не решился.  Всё время экономил, считал
каждую копейку, а когда впервые  появились  большие  деньги- не знает, как с ними быть?
- Ах-х,- махнул рукой Морис,  - сидел бы себе Горбачёв в Ставрополье, и   мы бы как жили- так  жили. Так нет!  Вытащили его  в Москву,затеял  он перестройку, дал свободу. Вот и побежал  народ.
- Что ты  бормочешь под нос?  не выдержала Зина.
- Да вот говорю: сидел бы себе Горбачёв в Ставрополье- было бы всем спокойнее..
- А ты бы вывешивал   в праздники красное знамя на крылечко, бежал на демонстрации, горбел за копейки в парикмахерской . Хорошо, что хоть я, как учительница, зарабатывала больше! Поэтому смогли новый дом построить!
- А  что я мог делать? -не выдержал Морис,-  воровать?  На меня и так  косо смотрели, пока вспомнив молодость в разведроте , не перебросил через  плечо  наглеца -  Фомича, который всё шамкал: « Жиды!За сколько  страну  продали?»
Когда он  очухался и посмотрел на меня   с опаской, я приказал ему не  появляться  до тех  пор, пока не принесёт мне  адрес банка,  в котором я  могу получить  деньги  за продажу страны.
- Вначале   разберись со своими кровными деньгами, которые выручили за дом. Тоже мне воин,- качает головой Зина , а в глазах – волнение?
- О чем забота? Положим деньги  на книжку. Не успеем   получить -  дадим доверенность   моей младшей  сестре  . Она уезжает не сейчас,  как мы, а где-то через год. Тогда и привезёт , или как-то перешлёт?
Так  и  решили! А вскоре грянула денежная реформа.  Да такая, что  двадцать тысяч рублей Мориса и Зины превратились в
копейки .
- Жулики! Додумались  денежную реформу назвать  девальвацией! Сказали бы прямо: « легализация» афёры в  масштабах страны,- громко возмущался  Морис.
Во- первых, потому, что  не мог    смириться с  потерей денег ,   а во-вторых, что  находясь    в Израиле,  уже никого не боялся.
И  Зина разошлась не на шутку:
- Сколько  партийных взносов я выплатила за сорок  лет? А профсоюзных? - дурили нас, дурили и выперли голозадыми.  А-а, давай забудем!
Забыли, а через пару лет пришло письмо из Бруклина, где осела младшая сестра Мориса.
- Приезжайте к нам ! Когда ещё сможем свидеться?  Потрепал наше    здоровье  СССР, Америка выжимает  последние соки ,-  писала  в своём письме  Морису.
А ему как раз стукнуло семьдесят лет!  Почему бы не увидеть свет! Он и Зина  всю жизнь работали: ничего  не видели! Появилась  такая возможность:  полёт через океан, личное знакомство с самой Америкой! Это тебе не две угловые улицы, на которых стоит   их  дом  в райцентре!
-  За ваши деньги,  оставшиеся   после реформы ,  я  купила  два   билета в две стороны.Больше
ничего нет, - такими   словами   встретила  их   Рахелька, сестра Мориса.
- Думаешь ,  мы  за ними приехали? Не ты,   а Союз могучий и нерушимый,  нас  класически надул.
…На следующий день Рахелька  повела гостей  на   Брайтон- Бич.
- Вылетели в Америку-  приземлились  в  в Одессе ,-  заметил  Морис, увидев магазины, рестораны,
кафешки с  вывесками  на русском языке.
- Здесь  даже   не нужен английский?  - удивилась Сима, бывшая преподавательница английского.
- Да! Поэтому одни  не  зная его, застревают   здесь надолго , а то и навсегда,- другие,   подучив язык, переезжают в другие города.   Америка разная, как и люди,-продолжает дальше Рахелька.
Вверху по железнорожной ветке  с шумом   проносятся электрички. Вокруг слышится  разноязычная речь. На дощатой набережной, омываемой ветрами   Атлантического океана ,много прогуливающих. Люди постарше разговаривают на русском языке , вставляют  слова на идиш.
- Брайтон- сердце еврейской эмиграции!   В то же время здесь   всё, как  было у нас  раньше,  там,-  рассказывает Морису    Соломон, бывший  смоленский  еврей.
Он сидит  на скамеечке напротив бескрайнего океана и на скрипке  играет  грустные  песни. В коробочке желтеют  медяки.
- Что ты всё пилишь про « Русское поле»?   Ты уже не в России?
Вот  тебе десять долларов: сыграй  что- нибудь  для души,- обнял  Морис Соломона.
- А разве эта  песня  не для души?
Морис  посмотрел в выцветшие глаза старого еврея:
- Вспомни , что пела твоя мама...
И вот  зазвучала мелодия песни. Вначале едва слышно ,потом всё сильнее и сильнее .
Кто шёл- остановился.  Кто  сидел- поднялся. Кто был далеко –подошёл  поближе. Люди, которые раньше     пели чужие песни,  стали   подпевать:
-  Мы вечно в погоне за раем,
Мы вечно за счастьем в пути,
Но часто мы счастье теряем,
А после не можем найти.
- Мейн тохтер! (Моя сестра)  ,- обнял сестру Морис,-  как я рад тебя видеть!
-Уже не жалеешь свой дом? И   пропавшие  за него  деньги?
- О  чём ты говоришь? Я увидел  Америку!   Я мог об  этом мечтать  в своём задрипаном городке?  Моя   сестра - американка!
- А ты- израильтянин! Это ещё почище меня,   эмигрантки.
Песня « А бисселе мазел»,  как  подстреленная птица,  летела над вечным эмигрантским районом. Скрипка
плакала, рыдала  и  страдала:
…-Но всё, что прошу я у неба-
Вместится даже в горсти:
Мне бы малую горсточку счастия,
Горсточку, чтоб было легче нести…».
Только  Морис и Зина уже не грустили .Именно в Америке  они  поняли,  что у них и есть та « малая
горсточка  счастья»:  тёплая, солнечная страна на берегу моря, живущие рядом дети и внуки. Ради    этой « горсточки» им даже не жаль дом, который  остался  в прошлой жизни...
прочел


прочел

На крылечке в местечке
 
 
 
 
 







Не знаю, как у вас ,а  нас -  в восточной Беларуси евреи любили  пристраивать  к своим домам крылечки.  Извините ,но мы такой народ, что  живём на опережение событий! Иначе давно бы уже нас  не было  .

Так вот , когда Михаил   Сергеевич Горбачёв ещё не начинал  управлять громадной страной, я приехал в Кричев, что на Могилёвщине.
- Городок, как городок?
- Не скажите!
-Как  вдова на выданье?
--  Ещё лучше!
И  какое у неё « приданое»?
- В самом центре-  кинотеатр,    школа, магазинчики, парк,  памятник Ленину, а внизу  – река Сож, которая огибает город дугой.
Вот и знакомый дом по улице Советская,21, крылечко. В пяти метрах- скамечка.  Присел на неё и слушаю.
- Борис ? Сколько  ты можешь сидеть  один?
-Почему один? Я с Клавой( так звали  кошку, которая мурлыкала у него на коленях)
-  Кроме кошки  ты больше никого не можешь найти?
- Я нашёл, но ты не любишь сидеть на крылечке.
- Ещё как   люблю! - в проёме дверей появилась хозяйка дома.
На мгновение, в   лучах вечернего солнца-  с золотистой копной волос, она показалась  Борису намного моложе.
- Люба, у кого ты перекрасилась? Разве не помнишь, что я парикмахер?
- Это меня солнце  подмолодило , да и тебя, я вижу , тоже.
Присела рядышком, на плечи набросила цветную шаль- подарок от бакинских родственников, прижалась плечиком к мужу.

- Ой вей! Ой вей! Наша  жизнь, как это  солнце, которое
заходит за реку. Только  завтра   оно вернётся полное сила наши силы по капельке уходят.

На минуту они увидели друг в друге двадцатилетних. Вот в этом соседнем домике жили родители Бориса- отец Хацкель и мама   Ципора. Она высокая и дебелая ,  шутя,   могла зажать под мышкой  своего маленького  мужа.
- Как ты с ним  родила таких   богатырей?-  всё ломали головы соседки, видя как ,пятёрка белоголовых Шнейдерманов вместе с отцом гоняет коней по городу, занимаясь извозом    Это сейчас  машины грузовые, такси , а тогда   наготове стояли конные упряжки.
А после войны из пяти ушедших на фронт сыновей вернулось трое.Двое из Шнейдерманов были офицерами , комиссарами- первыми поднимались в атаку.

Попав в окружение,  а потом и в плен  , форму они  не сняли.   Сашу и    расстреливали с двойной ненавистью: как комиссаров и евреев...
Узнав об этом, Хацкель  стал еще ниже  ростом , у него  окаменело  лицо.   И оживало оно  только, когда его навещали  сыновья. Живущий через улицу  Хаим заходил на ощупь- потерял глаза  на войне. Петя , приезжая из Минска,  залетал стрелой, обнимая мамой рукой , а отца-  культей. Борис  остался с руками и глазами, но без … бронхов. Задыхался каждую минуту. После войны , когда ещё  был покрепче, поставил дом на пересечении  двух улиц. За – ним посадил  сад, а впереди- построил  крылечко. Большое, с широкими скамейками, красивой крышей.   крышей .
-  Как вечер , так сообщает: « Люба, я иду на работу…».
- Иди, уже иди-, отмахивается от него,- какая у тебя работа? Мозоли натирать на заднице?
Затаил обиду,  но ничего не сказал.  Вскоре  возвращается в дом из магазина напротив. В руках  увесистая сумка,  выжидающе смотрит  на жену.
-  Ну? Скажи ещё раз, что я натираю мозоли, и ты горько пожалеешь?

- Один раз пожалела, когда за тебя замуж побежала.
- А кто был в нашем городе из женихов?  Единицы пришли из фронта , да и те уехали.   Еврейские  мамы и их  дочери с меня  глаз не спускали. Кого я выбрал? Тебя!  А сейчас вместо благорадности- упрёки.

Игнатьевна , моя бывшая соученица,    я  её ещё за  косы дёргал в шестом классе, в любви признавался. А теперь -она  директриса про-дук-то-во-го магазина! Меня не забыла ,- многозначительно   говорит    Борис. - Боренька,- говорит,- если ,  что надо, иди прямиком в наш склад,- затаривайся по полной. Хочешь гречку, хочешь- сервелат!   Старая любовь- не ржавеет!
-



-Любовничек-  половничек! Ой , держите меня,- смеется  Люба ,-  был зелёным  огурцом , а теперь опавший желтый лист.
- Может, и  не  зелёный  огурец, но смотри, что принёс,- расхрабрился Борис ,  показывая в сумке гречку, сервелат, шпроты, заморскую ветчину. В наше время – это же самый настоящий  дефицит!
- А кто был в нашем городе из женихов?  Единицы пришли с  фронта , да и те уехали.   Еврейские   мамы   и их дочери с меня  глаз  не спускали. Я выбрал тебя !   Ты хоть   посмотри, что я принес в сумке. Де-фи-цит!
- Игнатьевна , моя бывшая соученица, за  косы ее дергал в шестом классе, в любви признавался. Теперь она большой человек! Заведующая продуктовым магазином.
Борис    приглашает   всех к столу. Я   нацеливаюсь на рижские шпроты.  Хозяин дома ,   как всегда  говорит:»
Аня очень любит шпроты»
Аня- его дочь . Я же сбоку припеку: зашел пару раз к ним в гости.
Что же , шпроты подождут.  Что будет дальше?

 
А дальше в   дом  под белой шляпой заплывает сам … Мотя! Он- местная знаменитость, заместитель редактора городской газеты.  На нём прилисный костюм

хороший  костюм, нарядные туфли.
- Что за праздник у вас сегодня,- острит он.

.
-- Праздник у тебя , когда  ты передаёшь свои репортажи  про демонстрации.  Первая колонна ид—ё- -ёт.  За ней- вторая колонна. У-р-а! Ур-а! А  у меня  раз  в месяц  скромный походик в  маленький


-Да-а, лучше   маленький магазин ,чем большая демонстрация,- смеется Мотя.
Смеются, шутят друг над другом, особенно над походами Бориса  в склад.
-  Ты знаешь , ка- кие   большие люди приходят к Игнатьевне,- поднимает он вверх


складик.Подшучивая друг над другом,  они начинают  расправляться   с  дефицитом.
- И как ты завтра будешь  без него?  Игнатьевна  опять не даст,- ехидничает Мотя.
-  А завтра  выходит    твоя газетка. Как прочтём  про  успехи  мясокомбината, так неделю будем сытыми,-    подтрунивает  на правах хозяина  Борис.
- Тише!  Ещё кто  с улицы услышит,-одёргивает мужа  Люба.
Смеется в усы младший зять Моше : «КГБ не спит- КГБ  не дремлет…».
Все смеются, понимая, что КГБ   в городке  давно уже спит.

В  маленьком   городке     наступил  вечер.  С  низины , где  змейкой вьется Сож,   плывет  прохлада.     В огородах   склонили свои   шляпки  желтые подсолнухи,  а на крылечке –Борис   и Люба , Мотя и Катя.


Когда-то здесь жило много евреев, а теперь по пальцам можно пересчитать . Но живут, как могут:  вырастили детей, радуются внукам. Так бы жили и жили дальше,  встречаясь на крылечках   Подшучивая друг над другом, над жизнью.
Но всё завертелось,  закружилось.  Перестройка! Евреи  стали  собирать чемоданы. Сначала московские, ленинградские, потом- минчане, киевляне. За ними потянулись из райцентров .
В Израиль Борис  и Люба  не хотели уезжать, но уехал Мотя с Катей , собрались дети, куда им деваться?
В первый же день приезда
Борис   пошёл изучать , где находится склад в продуктовом магазине.
Вернулся очень быстро.
- Это же надо,- повторял он , -  в магазине всё есть. Что хочешь, то   и бери . И не нужно никакая одноклассница Игнатьевна.  Каким  раньше я был раньше  человеком? А сейчас кто?
…Через годы я приехал в Кричев.
На перекрестке двух  центральных  улиц  как стоял ,  так и  стоит  большой дом. Уже без крылечка.
Всё понятно: евреи  здесь  больше не живут...
















Арон  любил летать. Ночью. Во сне.  Он быстро забирался  в кабину самолёта, садился  в кресло, брал в руки штурвал и стремительно взмывал в облака. Всё выше и выше: внизу простирались леса, поля, реки, а он всё летел и летел, ожидая,когда же на  горизонте появится море? И как только вдали начинала синеть его кромка, он   просыпался. Так  было  каждую ночь! Арон так хотел долететь до самого моря! Так хотел  не просыпаться до самого утро! Ночью он парил в облаках, а главное  мог делать своими руками всё, что хотел. Он любил свои руки- сильные, загорелые, мускулистые! Любил во сне: ибо, когда просыпался, вместо их видел  только  красные  обрубки…
Поэтому не хотел просыпаться:лежал , повернувшись лицом к белой стене. Отказывался от еды: иногда правда, нянечка уговаривала Арона что-то покушать с ложечки , или хотя бы попить воды.
- Ты же молодой! Нужно за держаться,- уговаривал его врач, Марк Моисеевич.
Тогда Арон выставлял вперёд свое  культи и спрашивал «Чем держаться»?
Утром ждал средину дня, днём – вечер, а вечером- ночь Но больше всего  ночь , как избавление от физических и душевых мук. Ночью, во сне опять летал. Опять быстро забирался в кабину самолёта, опять брал в руки штурвал и… взлетал в облака!
Всё выше и выше: внизу простирались леса, поля, реки, а он всё летел и летел, ожидая,когда же на  горизонте будет  море. Знал, что вот- вот появится его синяя кромка и он проснётся.  Но не хотел просыпаться и всё сильнее сжимал штурвал своими загорелыми  красивыми руками.
- Мой  мальчик,- вдруг услышал голос- такой знакомый и такой далёкий,- ничего не спрашивай, только слушай. Помнишь, ты со своими родителями жил в Минске, а я с бабушкой  в местечке.   Вы  уехали в эвакуацию, а мы не успели…
После войны вы вернулись домой и всё было бы  хорошо, если бы ты со своими младшими  братьями-Абрашей и Хаимкой  не  пошёл  в лес за грибами? Ты увидел  полянку, сплошь усыпанную красными головками  подосиновиков. Но не заметил  рядом с ними  поросшую мхом,  немецкую гранату. Наклонившись  к грибам, ты её увидел, замахал братьям руками, чтобы они не приближались, а они  подумав, что их зовешь к себе, побежали  ещё быстрее. Чтобы их спасти, ты решил взять гранату  и отбросить её подальше, но она взовалась в твоих руках? Ты видел только это – и больше ничего?
Но это я , находясь возле тебя , в последний момент перехватил старую гранату, чтобы отбросить её подальше. Но , видимо,у меня не хватило сил и у меня не получился сильный бросок. Я спас тебя, но вот руки твои не сберёг.
Самолёт не летел: повис над морем, Арон любовался его красотой из иллюминатора ,и  слушал  рассказ человека, которого он видел давно- давно.
- Мальчик мой? Ты вспомнил меня? Я твой дедушка  Моисей. Когда ты приезжал в местечко, мы с тобой на озере ловили рыбу. А больше всего ты любил яблоки- ты приходил  ко мне в колхозный сад, и  я давал тебе самые крупные и зелёные антоновки. Ты не забыл про это?
- Арон помнил, только не понимал , как дедушка может с ним говорить, если  его давно уже нет. После войны он с мамой приезжал вмаленький городок. На самой его окраине был большой холм, поросший травой.
- Здесь твой дедушка  Нахум и бабушка Хана,- говорила Арону мама.
Арон понимал, что  всё, что  с ним  сейчас происходит – это только сон  , но он не  хотел просыпаться и слушал дальше:
- Мой мальчик- дорогой и любимый! Ты видел, какой большой  холм за городом? Ты знаешь,  сколько молодых   ребят сбросили сюда с ногами и руками. Некоторые были ещё живы, но не смогли вылезть наружу .  Как бы они хотели жить    на земле, а не быть засыпанными ей! Даже без рук! Даже без ног, но жить! У тебя нет рук? Но есть ноги, глаза, сердце! . Ты счастливый человек! Оно у тебя бъётся! Почему же ты хочешь быть  таким насчастным?
-Что я могу делать без рук? Что,- беззвучно кричал  Арон.
- Всё!  Всё! Считай, что руки   у тебя есть! Считай , что ты такой , как все!   Ты такой , как все! Как  все! Сегодня утром ты встанешь ,  пойдёшь в столовую.  И сам без никакой помощи будешь завтракать?
- Как я смогу  есть без рук?
- Но у тебя есть локти! Разве это мало!
Арон проснулся  со словами на устах: локти,
локти…
- Есть локти, есть локти…


 






 
-
 





 


 Сапоги деда Игната
прочел

  Из 250  евреев убежавших из красного замка в живых осталось меньше сорока.
 В их числе- Циля  Закхайм…


 Циля зарылась в  стожок сена, закрыв уши руками. Везде- то тут, то там    гремели выстрелы, слышались
 злобные крики, плач. Только что она была  в настоящем  аду. Он там ,за пряслом   и остался.  С её подругами -  одноклассницами  Софой, Златой, Симой .  Договорившись быть вместе, они  выскакивали одна за одной   из подвала, куда загнали евреев фашисты.  В темноте потерялись-  и тогда  передумав, Циля  побежала не в сторону леса, а посёлка. Бежала не понимая куда:   главное подальше от  красного замка. Когда уже выдыхалась, увидела низкую изгородь, быстро перескочила  через неё, забежала  в хозяйственный двор и зарылась в стожок сена .
 
 
Уснула под утро, когда   ушла тревожная ночь.  Проснулась  от лая  лохматой  собачонки.  Она то  подскакивала  ближе, то убегала дальше, поднимая трубочкой   хвост. Забеспокоившись, что её   
услышат  хозяева дома и придут , выползла  из убежища. Только сейчас  заметила кровь на руке,
, вспомнила, как раздвигала   колючую проволоку возле гетто. Пересохло во рту -  облизала сухие губы. И только  собравшись  незаметно проскользнуть из чужого двора, услышала:

- Дачушка, не палохайся( дочка, не бойся)!
 Циля оторопела. В прошлой жизни её только  так  называли отец Зелик и мама Дора, а в этой- « грязная жидовка», « юде».
 И вдруг  снова: « дачушка» ?

   Сзади неё   стоял мужчина в фуфайке, резиновых сапогах и протягивал … кружку воды.
 Пила ,   выбивая дробь зубами о её краешек,  исподлобья  посматривала  на мужчину.  А он отошёл
на несколько метров и усевшись на бревно , вынул из кармана мешочек с  махоркой. Потом достал  кусочек бумаги,  разгладил ,  высыпал на неё махорку, скрутил в трубочку, послюнив и поднёс спичку. Всё это время Циля готова была  бежать каждую минуту. Но её  что-то останавливало : во первых,  она не знала, куда бежать? А  во- вторых,  не чувствовала от хозяина дома никакой враждебности. Собачка
подбежала к Циле, стала крутиться возле её ног, ластиться.
-Игнат я.   Да  ты не палохайся, дачушка!  Бачыш, хлев. Бегом туда!( Не бойся, дочка! Видишь сарай…). Когда зашли в подсобное помещение, закрыл плотно дверь, показывая рукой, мол, иди дальше.
 
 В конце  сарая  стояла лестница. Быстро взобравшись   по ней     на чердак, заваленный большими бочками, позвал рукой девушку.
-  Вижу, что ты еврейка? Бежала из гетто?
 Циля кивнула головой.
- Все мы люди! Будешь пока здесь.
Девушка подняла глаза ,  в её  взгляде был немой вопрос: « Сообщит  или не сообщит немцам  »?
 Будто прочитав его, Игнат протянул девушке свою ладонь . Она была шершавая, тёплая, как у её  отца Зелика.
   И   тут  не выдержав , она  припала к ней   лицом, вздрагивая от слёз  всем телом.

 Игнат погладил девушку по голове:
 
 -Кали пачуеш галасы чужых, схавайся у  бочцы и сядзи циха.  Софья ,мая жонка прынясе  табе паесци, а ты адпачывай. Униз сама не спускайся.

(Если услышишь   голоса чужих, спрячься в    бочке и сиди тихо.   Софья , моя жена принесёт тебе еду, а ты отдыхай.  Вниз сама не спускайся).
 
… Прошла неделя. Вечером  Игнат   в какой уже раз  поднялся на чердак, тепло посмотрел на девушку, которая стала благодарить его за хлеб- соль  и приют.
- _ У хлеве много места и бульба вырасла.  Не у гэтым справа. Шукаюць цябе. Хтосьци паведамиу у камендатуры, што  на нашай  вулицы  ёсць беглыя яурэи. Карацей, сёння уначы  мы адправим цябе у лес.
( В сарае много места и картошка выросла. Не в этом дело. Ищут тебя. Кто-то сообщил в комендатуру, что на нашей улице есть  убежавшие евреи)
- В лес?
-У  лес? Ёсць там атрад братоу Бельских, у им адны   твае, яурэи,- говорил девушке Игнат,
объясняя  ей, как можно их    найти.

- А гэта табе на дарогу, каб не галадала,  Сафия  падрыхтавала , - и добавил,- а ад мяне  цёплыя боты. Сам  пашыу для цябе, как не  мёрзла
(А это тебе на дорогу, чтобы не голодала ,  Софья подготовила и добавил,-  а от меня тёплые сапожки, чтобы не замерзала).
  Циля    пробиралась через лесные заросли, вслушиваясь в каждый шорох.   Знала, что в бесшумных сапожках деда Игната и с картофельными пирожками  Софи, она обязательно дойдёт!
Дошла!  И стала   ещё одной бесстрашной партизанкой еврейского отряда,  а  государство Израиль через много лет  Игнату и Софии Ермолович  присвоил высокое  Звание-  « Праведники Мира»-
 - единственным из посёлка Мир!
 



Цыганский барон по имени Арон


 
Сима , как только пришла в барак, сразу  же рухнула  на мокрой соломы. День был тяжёлый :  с утра  погнали  перетаскивать    какие-то  камни  у дороги . Лил холодный дождь,    резкий ветер   обхватывал  всё  тело, пронизывал насквозь. Непослушными   пальцами поправляя платок, уловила на себе взгляд полицая Васьки – рыжего.  Вспомнила… 
В их городке, где каждый третий еврей, сколько  было   смешного и грустного? Одни мудрецы, вторые -хитрецы, а больше   всего -  фантазёров!
-Шолом- Алейхем ведь  тоже  ничего  не выдумывал: писал ,что  видел. Начну  и я писать о том,   что вижу,- думала  тогда про себя.- Только как изобразить своих
 героев,  чтобы было всё, как в жизни?  У кого спросить? У отца? Он ночами работает на хлебозаводе. Всегда усталый. Как приходит, отсыпается после смены. Мама – машинистка в горсовете. Привыкла на работе изображать из себя начальство- такая же и дома. Вот бы с  Васькой поговорить?   Он  рассказывает о том,  как они дома встречали Пасху,  красили яйца, ходили на могилки. А мне это совсем не интересно!   Назову - ка  я свой  первый рассказ: « Васька- рыжий».
 Он  первым провожал меня после школы. Домой сразу не пошли, посидели в парке. Я хотела рассказать ему о своих планах,  а он  полез  целоваться?
- У вас это так сразу  принято?-  отшила его.
- У кого это у вас?- отодвинулся Васька.
- Да у вас, у русских, беларусов.
- А у евреев как?- съехидничал он.
Только , когда мама  разрешит,- ответила ему и съездила по его  рыжей голове школьной сумкой.
  Обиделся,  больше  не подходил. Зря! А я   так хотела  поболтать с Васькой, рассказать  ему о  планах. Но  он куда  -то  исчез?  Ходили слухи, что связался с плохой компанией. И вот теперь встреча  через  10 лет?  Васька точно  узнал 
 меня.  Теперь  отомстит  за то, что отшила.  Расстреляет и  моего сына уничтожит.  Всех уничтожит  ,-  с дрожью рассуждала  про себя, продолжая работать возле дороги.

-Ну,  и где твой защитник? Тю-тю, как и вся Красная Армия?-  неожиданно   подошёл к ней Васька,- а я вот здесь! Могу казнить, Хочешь- помилую? Я  всё
могу ,- он пялился  на Симу, словно раздевал  своим взглядом. Мысленно  мял  её   пышные груди, зубами рвал розовые соски,  и наконец , сливался с давно желанным телом.
- В другое время я бы плюнула в твою ненавистную рожу, вырвала бы клок рыжих волос с твоей   скачущей по лице бородавке, а сейчас должна  сделать вид, что очень рада тебе. Даже , что  давно  хочу быть с тобой,- мгновенно приняла решение Сима.
-Отойдём в кустики . Что тебе терять?  Всё равно завтра   зароют!- продолжал дальше.
Сима  насильно  улыбнулась, игриво повела плечом:
- Возле дороги,  под дождём? Давай-ка  лучше вечером?. Ты  ведь давно хотел попробовать меня, еврейку?
- А ты не такая,как  наши бабы?
- Может, и не такая?
Сима, поправляя  кофточку,  немного её  приоткрыла , и Васька   успел увидеть овал её молочных грудей.
В эту минуту он  легко  ударил её  прикладом по плечу, увидев, что  за ними  наблюдает  начальник местной полиции.
Удар был не сильный,но  Сима  от неожиданности   упала ,  больно ударилась о землю.
 А Васька   оскалился:
- Вечером приду! Жди, жидовочка!
….Последний раз  виделась с Васькой перед самой войной. После школы уехала учиться на учительницу в Минск, там  вышла замуж за лётчика. В начале июня  приехала вместе с ним в родной городок. Вечером под ручку с мужем вышла в
столетний  парк.
 Подруги   заохали: 
- Какой у  тебя,  Сима   молодой и  красивый муж !
 А он и действительно выглядел залихватским!  Командирские шпалы на
петлицах, боевой  орден   на гимнастёрке.
 Тогда  с  Васькой  и встретилась.
-Давно не виделись?-   процедил он сквозь зубы.
- Познакомьтесь,- попробовала снять напряжение Сима,-  это  Василий. Мой одноклассник, а это Наум- мой муж..
Рука у Наума   оказалась  сильная,  а сам он был   крепким  ! Это Васька сразу
определил.
Одному мне против его  не выстоять.  Соберу  несколько ребят и проучу     этого  жида- задаваку  -   он сразу же  воспылал    ненавистью к Науму .
Но не успел собрать команду таких же отбросов, как сам,  накануне войны Наум получил  предписание срочно вернуться в полк.
-  И кто мог подумать, что судьба меня снова столкнёт с этим чудовищем?-  рас суждала сейчас Сима.
Весь день  держала в  себе ненависть к рыжему Ваське , этой проклятой  жизни, к эзаплёванному грязному бараку, а  к вечеру не  выдержала и   разрыдалась.
-Господи!    И зачем ты родил меня еврейкой? За- чем? В чём я провинилась  перед тобой? В чём? – хотела кричать  да так, чтобы   её услышал муж ,   прилетел на  своём самолёте и  разбомбил к чёртовой матери этот барак.
Пусть даже с ней! Пусть даже со всеми евреями, но чтобы  были уничтожена и вся эта полицейская мразь, которая так издевается  над  ними.
- Ребе! Ребе! -  окликнула   седого    раввина,- хватить бубнить под нос. Скажи лучше скажи, что нам  делать ?
- Молись! Бог   услышит – поможет…
- Сколько было погромов? Скажи сколько? И твой Бог никогда не помогал евреям. Никогда!
-  Он  что не слышит и не видит?
- Значит,   ему так  угодно,- старый ребе вновь уткнулся  в молитвенник
-  Сестра! Дай- ка  я тебе  погадаю. Может, уйдёт твоя печаль? – возле  Симы  присела цыганка.
 
Из –под цветастой шали она    вынула вынула колоду карт, разложила их  на соломе. Пробежала по ним пальцами, потом взглядом.  Нахмурила   брови,    сжала виски, будто стараясь увидеть что-то незримое?  И вдруг   улыбнулась, да так радостно, словно   рассмотрела   что-то   невидимое  через годы?
- Ты думаешь только о том, как спасти своего маленького сына. Ты прячешь его в соломе, чтобы его мало кто видел. Карты говорят, что ты готова на всё, но не доверяйся служивому человеку, которому хочешь открыться сегодня. Он враг   и не готов тебе помогать- только близости с тобой хочет.
-- Люба   обняла  цыганку с разноцветными  бусами,-вначале я  хотела убежать    с ребёнком  с помощью полицая. С  ним я  росла в одном  дворе  ,  думала, что в нём осталось что-то человеческое. Ты права:  Васька  мне не поможет!
- Милая! Он опаснее фашиста- потому , что читает твои мысли.  Но я же цыганка : что нибудь  вместе придумаем…
…Люба, а так цыганку звали,  раньше с евреями  близко  не общалась. Они   городские , она -из табора.  Правда, когда с криками: « Цыганка, воровка»,  за ней   мчалась детвора и она наугад     заскочила в один    дом , оказавшийся еврейским,   её на улицу не выставили.
- Бедная какая ,- хозяйка горестно    посмотрела на неё ,- проходи, чай на столе.
Так впервые  Люба познакомилась  с евреями .  Они тогда  переодели её  в  сухое платье, накормили, отогрели.
- А в таборе старые цыганки пугают   вами детей. Говорят, если они не будут спать, придут жиды и заберут их  с собой.
- А у нас говорят, что все цыгане воры. Но это же не так?
- Не так, но    если, что-то плохо  лежит,  это просто знак цыгану, - улыбнулась  Люба.
Посмеялись  в тот вечер …
Потом захаживала несколько раз к своим знакомым, но когда  табор   переехал,   потеряла с ними связь. Война застала цыган на востоке Беларуси.  Когда Люба
вышла в город  ,  её затолкали  в колонну евреев. Так она оказалась в этом бараке.

…   Сима решительно подошла к  двери. Постучала, улыбнулась.
- А-а, это ты? -   Васька  , хохотнул ,  показал жёлтые зубы:
 -Сегодня никто не хотел быть часовым, все готовятся  к завтрашней экзекуции  евреев, а он  напросился. Обещала  ведь жидовочка  ночь горячую. Думает, что
помогу  сбежать?  Кукиш тебе , а не побег! Вместе со всеми и зарою в песочке. Думать нужно было раньше, когда девкой была. Да ладно!  С   бабой  согреюсь,-разговаривал  сам с собой.
- Горячий ты мой,- Сима одарила взглядом Ваську,- в   бараке по ошибке знаходится  цыганка. Отпусти её  !   Никто      не  узнает , она даже нигде  не  записана.
- А чего это ты за неё просишь?  недоверчиво посмотрел на женщину полицейский.
- Увидела у неё золотые браслеты .  Подумала, жалко будет, если  тебе они  не  достанутся.  А ты  может, и меня за них выпустишь?- подошла к нему поближе.- Ты же всё можешь?
Рыжий Васька, которого  никто и за человека никогда не считал, почувствовал  себя   не  пустышкой,   кем был на самом деле, а вершителем судеб.
-    А что?  Нечего здесь делать цыганке! Пусть убирается в свой табор. Только  бегом! А потом на твоих полушариях покатаюсь,- снова хохотнул, обнажая жёлтые зубы.
Люба сидя спиной, свёрток с ребенком ужо  привязала  к  своему телу, поверх одела  юбку, потом вторую и набросив на себя большую шаль, пулей  проскользнула в дверь…
- Ну и юбок у тебя  , сатана ,- подтолкнул   её   на выход Васька.
 Уходя с ним, Сима бросила     взгляд на солому:  свёртка с ребенком там уже не было …

А утром над городком взметнулось пламя. Под обгоревшими  обломками сарайчика    обнаружили  мужчину с проломленной головой  и женщину, которую возле  порога настигла пуля…
Немцы и полицейские мстили жестоко: устроили  настоящий погром. Молодых женщин и девушек раздевали и насиловали прямо на глазах,  детей живыми сбрасывали в яму, стариков кололи штыками.
 А табора  за городком, как и не было. Кони мчались по дороге, только искры вылетали из-под копыт. В кибитке барона на руках его дочери- цыгански с
разноцветными бусами, посапывал во сне мальчонка.
… И не было бы  продолжения этой истории,  если   бы   моими соседями ,   по самолёту не оказалось  двое молодых людей.
- Давно  живёте  в Израиле ? - спросил  у меня юноша – точь в точь Яшка- цыган из знаменитого кинофильма « Юные мстители».
Давно, уже тридцать лет!
- Когда вы уехали, я только  родился. -Арон,- представился он, протягивая мне руку.
- Но разве Арон – это   цыганское имя?- удивился  я.
-  Меня  так назвали в честь дедушки. Ребенком  его вынесли из гетто.   Об  этом   ему рассказала его мама Люба, он- моему отцу, а отец- мне.
- А вы всем?
-Что скрывать?   Да и не положено по статусу! Я -  цыганский барон! Прадедушка был первым  бароном ! Дедушку   по наследству  удостоили  его  титула. За ним- моего отца, потом меня.
-  Прадедушка барон-это понятно! Но дедушка? Как еврей стал бароном цыганского табора?
- Он вырос в таборе! Значит, самый настоящий цыган!
- И что барон по имени Арон искал в Израиле?
 
-  За невестой ездил!
-. Цыганок, что ли мало?   Или взыграла еврейская кровь?
- Я  была на концерте цыганских артистов, они меня  покорили.   Самому красивому из них     вручила букет цветов,- включилась  в разговор его спутница.
Как полагаю, им оказался Арон?
- Конечно, Арон!
- Мы начали   встречаться   перед самым    отъездом   Симы в Израиль,- продолжил  он дальше .
- Это просто  мистика,- снова  заговорили  девушка. Меня назвали в честь моей  прабабушки, которая не выжила в гетто.
-- А  родную   маму  моего дедушки тоже  звали  Симой,- это уже продолжает  Арон,-  я понял, что это судьба  и полетел за невестой в Израиль.
- А может, цыганка Люба   нагадала, когда  раскладывала свои карты в гетто?
- Конечно, нагадала! Цыгане любят карты,- улыбнулась Сима, еврейка из Иерусалима.




Прочел
  У него не были ни отца, ни братьев, ни сестёр,  только  мама. Никто не знал ни имя его, ни фамилии ,  как будто и не  было. Была только уличная кличка: Кристин- по имени матери Кристины.  Поселилась  она на  краю бывшего местечка. Евреев в
войну  побили, остались  их дома- полуразрушенные, наполовину сгоревшие. Вот в
 одном    из таких домов и стала жить  пришлая.  Когда это было? Аккурат после освобождения Беларуси-  летом сорок четвёртого года.
Хатка была   хоть старая и  скособоченная,   с дырявой  соломенной  крышей , но не под открытым небом.
 -Безмужняя, с ребёночком на руках, с узелочком  на плечах  , где ещё найдёт лучший   угол?  Да, видать нигде! Иначе не тронулась бы  в дорогу,- судачат  о ней  бабы,- да и дитя  у неё непохожее на наших. Малец- то узколицый, рыжий, глаза- бесцветные, волосы- белёсые.  Чистая немчура.
Не слышала эти разговора Кристина , а если бы услышала, удивилась    людской проницательности.
Летом   сорок второго  года  в их село вошла немецкая  пехотная часть: то ли   она  двигалась  на передовую, то ли   направлялась на отдых после боёв? Только какая разница?  Мужики до баб охочие и до передовой , и после. На свою беду, а может, и не на беду,  в то утро пошла Кристина  за водой…
    Худая, как жердь,   она  была уверена , что ей   опасаться некого . Молодые на  фронте , в селе  старики ,да примаки, которые  и так   на  птичьих правах. А тут заявились немцы-  крепкие, здоровые! Один под один,  о таких говорят: « кровь с молоком»!
 -Какие они  разбойники? Никого  в селе ещё   не убили и  не ограбили.  Чистые ангелы по сравнению  с чекистами  из НКВД, которые налетали на людей ,  как коршуны на наседок    в поисках  «врагов  народа»,- думая так,  Кристина  по дорожке шла и   два ведра на коромысле несла. А навстречу- настоящий красавец:  высокий, стройный, узколицый! Улыбка- ослепительная! Зубы-  фарфоровые! И…  протягивает ей  плитку шоколада:
- Битте, мэдхен!( Пожалуйста, девушка).
  Кристина    оторопела:  никто и никогда   не называл её  так красиво: « мэд-хен»! Не понимая значение  этого слова, она уловила его красоту, изысканность!    Совсем не так, как    о ней в деревне говорят : « замарашка»,  « плоскодонка», « кривоножка…».
И вдруг: « Мэд-хен»!
Девушка  невольно выпрямила плечи - стала стройнее , выше. Под старым платьицем вырисовались , как   твёрдые дикие груши ,  две груди с кулачок.
Немец протянул ей  руку  и… она пошла за ним. Сама! Без никакого насилия- легко и свободно.  С мужчиной ,  рассмотревшим   в ней женщину, а не двадцатилетнего заморыша в изношенном ситцевом платьице , какой  она была для всех.
А может , и не увидел, а  физически изголодавшись по бабе и увидев что-то несуразное , но   в женском облике ,  вспомнил  свою прежнюю галантность  по отношению к  немкам, автоматически проявил её в глухой белорусской деревне. А может, был хорошим психологом , понимая, что даже  дурнушка станет краше , если проявить к ней мужское внимание?
- Женщина сама разденется ,  если на лице  будет улыбка , а в кармане  шоколада плитка,- считал обер- лейтенант Иоганн.
  Но его   метод  срабатывал  не со всеми! Поначалу  смирные  белорусские красавицы, которых он выбирал,   превращались позже   в разъярённых тигриц.  Его  подчиненные над ним посмеивались, а он, берлинский гуляка,   всё же не хотел быть  насильником , как бывшие баварские  мясники  , или кёльнские  забулдыги.
-  В принципе  в каждой женщине-  одно и тоже! Какая мне  разница: красавица она  или дурнушка,- думал  Иоганн ,- и  насвистывая  весёлый  мотивчик,  шёл   в то утро по селу. А навстречу ему -Кристина .
  Вёдра раскачиваются на коромысле, вода   переливается через край. Длинные волосы чёрными змейками бегают по груди: сверху вниз, сверху вниз…  Что-то волшебное, фантастическое было  в  облике этой лесной девы?   Сама  того  не зная, она    влекла   к себе  пехотного обер- лейтенанта,   как никакая другая женщина раньше. И  он  шагнул к ней с улыбкой  навстречу.

…На следующий день немецкая пехотная часть покинула село: она направилась то ли на  боевые  позиции, то ли в тыл.  Да какая разница? Кристине  было всё равно . Волновало другое:  а если  её   видели  с немцем? Что будет  ,  если об этом  узнают   родители?
- Отец точно убьёт , а мать навсегда проклянет,- рассуждала сама с собой.
Но  не представляла, что  после одного раза может   забеременеть ?
Живя в далёком  селе, была до того  непросвещённая в женских делах , что  не обратила   внимание на усиливающие  приступы тошноты.  Думала, что виной всему недоваренные грибы, или  недожаренная рыба, какую словили в местной речушке?
 Но бабушка  Акулина   пристально посмотрев на внучку, подозвала её к себе. Убедившись, что никого с домашних нет рядом, спросила:
- Девка! От кого ты понесла?
- Как понесла?
- Цяжарная  ты( Беременная ты)?
 Подломились колени, в виски  ударила кровь:
- Господи! Что же  будет, когда узнают дома? - глазами полными отчаяния,  посмотрела на бабку Акулину.
-  Матрона усим  бабам дапамагае- дапаможа и табе.  Дицё патрэбна вытравиць( Матрёна всем женщинам помогает. Поможет и тебе. Ребенка нужно вытравить).
 Кристина  засобиралась к ней, но ноги не шли. Знала, что то одна, то вторая молодица после похода к Матрёне чахла , потом ходила,  как жёлтая  тень   и вскоре умирала.  Кристина  была до того молодой, что мысль о смерти ей  была страшнее самой смерти.
 Так прошла неделя, вторая.  Бабка ничего не говорила, только искоса посматривала  на неё, другие домашние пока не догадывались.
 А Кристина  разговаривала сама с собой.
- Быть с немцем –это позор? Позор!  Но я разве первая?  Нет, не первая! А что не кричала, не царапалась- так могла  от испуга получить обморок ? Могла!  Чего раньше не сообщила дома? Так было стыдно!  Вытравлю дитя – и никто  не узнает.  Война закончится , вернутся мужики. Ну и что? Они на меня шибко и  раньше не смотрели. За войну, как наши  пискли выросли? Вот взять соседскую Степаниду?
    В сорок первом  году ещё носом шмыгала, а сейчас какая красавица-   грудь  в кофте     не  помещается! Конечно, выберут её , да и других таких же  крутобедрых   скороспелок , а  не  меня.   А если я никому не  нужна, буду  одна?
 И всё чаще стала думать о том, что нужно оставить будущего ребёнка, а там  , что будет-  то будет…
Чтобы дома не докучали   вопросами , перешла жить в старую хату. В семье   все от  Кристины    отвернулись . Только бабка Акулина не упрекала внучку. Мол, что есть- то есть ! Вместе с Матрёной приняла у неё роды.
  А  в сорок четвёртом  поселилась на краю бывшего местечка.  Когда   соседки увидели , что задымила труба   над соломенной крышей , навестили  Кристину.   Одна  принесла спички , вторая соль, третья- картошки , четвёртая  - молока.

- Бедовая она какая-то?  Даже улыбаться разучилась,-выдала  Верка- баба  разумная и авторитетная.
-Не  от добра она к нам переселилась, зачем её клевать, одинокую, несчастную ?- добавила Катька- девка молодая и  озорная.
- А  малец- то у неё  рыжий, глаза- бесцветные, волосы- белёсые.  Чистая немчура,--определила  самая глазастая.
- Чужая жизнь- потёмки.  А кто без  греха?- рассуждали   между собой  бабы.
 Утречком следующего дня Кристина   направилась в  контору колхоза.  Раньше он был чисто еврейский, славился надоями, урожаями . После войны  остался только прежний председатель Иссак Лайвант,  да несколько бывших евреев – колхозников. Одни  без семей, другие- с  культями   вместо рук, с костылями вместо ног.
-Я хоть куда? В полеводство, на ферму. Ребёнка   надо кормить,-  скороговоркой проговорила Кристина.
- Надо,  надо,-согласился  Лазарь ,- думая о том, что до войны даже не каждого еврея принимали  на работу, а теперь рады любому  человеку  с руками и ногами.
 Так Кристина стала жить и работать  в бывшем местечке. Считала большой  удачей, что переехала из далёкого села.  До города- три километра. Мука и  хлеб- рядом, не то, что раньше.   Есть работа на ферме, а самое главное, что её  никто  не упрекнёт , что нажила дитя с немцем.
Правда, как-то услышала от одной хохотушки  ехидные смешки в свой адрес :
- Ребёнок  , видать от фрица?  Нос- конопатый, лица  от   веснушек не видно. Наших  мужиков  в том  селе тогда  не было,   а вот  немцы проходили…
-- А это тебе, чтобы не забыла,- Кристина  ткнула ей кулак под нос.
И другим показала, что может постоять за себя. Время было трудное: выживали, как могли. Зашёл как-то мужичок, попросил напиться. В выцветшей гимнастёрке,  костыль под мышкой.
Выпил кружку, вторую , потом попросил молоток: поправил дверь, чтобы не скрипела.
-Я останусь?
- Останься!
Остался. Когда напивался, всё время шёл в атаку и  кричал : « Бей фашистских гадов!  Стёпка, заходи! Роман, бросай гранату».
 Навоевавшись  и придя в себя , с трудом карабкался на Кристину : мешала раненая нога.  Рвал её  груди , ёрзал  по  телу ,  делал больно. В те  минуты она вспоминала галантного обер-лейтенанта. С ним всё было – по другому…
-Ах, ты , немецкая подстилка,- шипел   бывший капитан,- зная, что ребёнка она родила в войну. А утром просил прощение. Мол, выпил, был не в себе, больше никогда так не будет.
-    Господи! И с примаком плохо , и без его тяжко .  То пару буханок  хлеба принесёт, то по хозяйству поможет, а так всё одна  и  одна. Какая от  мальца подмога?-  не знала , что делать  Кристина.
 Всё решилось само. Закончилась  холодная зима и примак  исчез  вместе со снегом. Как корова языком слизала,  тогда Кристина впервые за много лет  захохотала….

   У мальчика   не было  ни отца, ни братьев, ни сестёр, только  мама.  И никто  не знал ни имя его ,  ни фамилии -  как будто их и  не  было. Была только уличная кличка: Кристин- по имени матери Кристины.
 Улица жила лаптой, футболом, рекой, а чем жил он , никто не знал. Ни в какие  игры его не принимали,  даже разговаривать с  ним считали западло. Почему? Никто не знал, но  так было негласно принято. Кем? Тоже неизвестно? Кристин,  как будто был, и как будто его не было.
 Но первого сентября –долговязый, с торбочкой через плечо он  вышагивал в  школу. В первый класс – и в прошлом году,  и в позапрошлом , и в нынешнем. В штанишках, из которых уже вырос, в сто раз перестиранной рубашечке – и босиком.
 На линейке становился позади всех, босые ноги он мог спрятать, а  как  спрятать голову, которая возвышалась над  всей малышнёй?  Детвора  хихикала, учителя делали вид, что ничего не видят.Когда  начинались первые холода и осенние дожди, Кристин надевал галоши на босые ноги. Когда наступали морозы и валил снег , сидел  на печке до ранней  весны.
 Рядом жил   сапожник  Шлёма. Домик  у него был маленький ,  меньше,  чем  коридор   в соседних домах,  подслеповатые  окна.  Иногда евреи  собирали  и передавали ему   какие-то деньги, но это было редко:  сами жили бедно.  Для беларусов и русских , он был  был изгоем.  Когда   ему приносили старую обувь на починку,   его лицо сияло от радости, а жена Фира не знала , куда посадить пришедшего.
 Всё богатство, которые было у Шлёмы- его  хромовые сапоги. Офицерский китель износился, а сапоги были, как новые. Последний раз одевал  их в День Победы, когда  был здоров , работал.   А потом  открылись старые фронтовые раны.  Уволили ,  дали маленькую пенсию и он  оказался    никому не нужным. Детей и жену  расстреляли  со всеми евреями . Хорошо, что встретил,  а потом сошёлся с Фирой- она ютилась на съёмной  квартирке. Купили малюсенький  домик, но был ещё огородик  и  какой-то дворик.  Это совсем  не то, что комнатка у чужих.  Когда стала  гноиться одна нога, потом вторая ,  спрятал в сундучок    свои хромовые сапоги.  И не вспомнил бы о них, если бы  к ним   не зашла Кристина, их соседка. Позади   женщины  босыми ногами топтался   её сын.  В его глазах Шлёма  увидел  что-то похожее, что   всегда  было   в глазах жены, когда местная ребятня забрасывала  их дом камнями. Видел  страх, беззащитность, безысходность? Чтобы покуражиться над инвалидом войны ,  подонки хулиганили безнаказанно.
 
 Шлёма  знал   не только  поименно этих  « камнеметателей»  , но и то, что сына Кристины    среди них  никогда не было.
- Почему бы  и  ему не бросать камни  в наше  окно?  Даже для того,  чтобы  подружиться с  местной шпаной?   Или   выместить  на  нас  злобу за жизнь трудную  свою?  Но он не делает   это  в отличие от тех, у кого и отцы есть , и дома не развалюхи,  и хлеб на столе, и босиком не ходят?- мудрёно вот так философствуя  , Шлёма   подошёл к  сундучку и вынул из него  офицерские хромовые сапоги.
Улыбнувшись, позвал  мальчика:
-Садись! Будем снимать  с твоих ног  мерку !
 Кристина ничего не понимала, застыла с открытым ртом, а Кристин, радостно улыбаясь,  шаловливо водил  свои  ноги  в цыпках,  из стороны в сторону.
… Первого сентября  он пришёл в школу в новых хромовых  сапогах. Таких ни у кого не было.   Потом  их снял и  чтобы сберечь ,   всю осень носил  ботинки ,  которые тоже  ему перешил  Шлёма.
Немудрено, что они подружились: у сапожника не было детей, а у Кристина – отца.
 - Кто он и где?- эти вопросы маме  задавал не однажды , а она всегда уходила от его вопросов в сторону.  Когда ему было пятнадцать лет ,  Кристина умерла. После похорон  нашёл в её столике письмо к нему, в котором  было написано всё…
 В один вечер  потерять маму и узнать всю правду об отце- это   было бы невероятно тяжело и больно  для взрослого человека, а тем более для пятнадцатилетнего подростка.
 - Мама говорила совсем другое: что отец  погиб в партизанах ?  Она врала?- спрашивал у себя,- не могла сказать правду?
Мальчик был ошарашен, подавлен. Он - сын немца? Фашиста? Вот почему  непохож  на других и никто не хотел с ним играть?  Ходил по маленькой комнатке, скрипели старые половицы, ветер стучал в окна  и Кристин  вдруг понял:  раньше у него была мама,  и даже погибший  отец.  А сейчас он один?  Да, отца  никогда не  было рядом, но он  был в его  душе. Кристин  разговаривал с ним, советовался, плакался, когда было особенно тяжело?  А теперь даже этого  не будет?  Никого не будет? Даже нет кому излить навалившееся   горе? Болела душа, появилась какая-то внутренняя пустота. Казалось, что вместе с мамой  он потерял и себя? Зная правду, он не знал, как быть прежним? Это его пугало. Взяв мамино письмо, пошёл к соседям.  Совсем забыв о  том , что они евреи ? Совсем не думая о том, что теперь  для них он будет сыном  немца, а не  соседским мальчиком?  Что может  именно его отец  расстреливал  семью Шлёмы и других евреев?  Об этом Кристин совсем не думал, а дал ему мамино письмо и спрятал рыдающее от безысходности  лицо   в старом  платье Фиры…

-- Ну и что? Ну и что? Ты то здесь при чем?- садись, помянем  твою маму,-хромая,  Шлёма  подошёл к мальчику и  обнял его.
На столе уже стояли  три рюмочки , картошка, огурцы.
…Тесно прижавшись, сидели рядышком  два еврея и сын немца.  Может , они и  были чужаками  за стенами  этого маленького домика, только здесь они этого   не чувствовали.
Никто не  знал, что  с ним и будет завтра? Но  сегодня  вместе им было легче и спокойнее. В железной печурке ,наконец разгорелись сырые  дрова. Они забавно потрескивали, искры  дрожали , перекатывались. Огоньки приобретали  фантастические  фигуры,  исчезали .
И всё вздыхал старый еврей: « Не жизнь у нас, а   ой -вэй, ой- вэй, ой- вэй…


Двойня с еврейскими именами
 

 


- Простите нас,простите,-красивые молодые немки  не стеснялись  слёз в  ашдодском клубе « Дюна».  Но больше  им было неудобно своих    дедов- прадедов,  их бывшее эсэсовское  прошлое.
   Выступая перед израильтянами в небольшом зале, они словно каялись перед  всем еврейским народом.  Казалось бы, какое отношение к совершённым преступлением  имеют   внучки- правнучки?Они  даже не из первого или второго послевоенного поколения- из третьего!
Чужие грехи  не дают жить?  Или испугались, что проклятие  убиённых падёт  на них до седьмого колена?
Не понимаю, зачем было приезжать в чужую страну и вымаливать прощение? Или появилось желание поговорить с теми, кто вопреки всему всё же родились  после Холокоста, устроенного вашим Фатерландом?  Вот такие вопросы я хотел задать кому-то из приехавших.
 Одна из них- Эльза, высокая, светловолоасая девушка из Берлина. Раньше бы о ней сказали: « Истинная арийка».  Что, же поговорим с истинной арийкой, правнучкой карателя?  А я внук- расстрелянной  в гетто женщины по имени Сара. Но слёзы покаяния, которые я увидел на твоём лице, Эльза  уничтожили между мной и тобой холодную стену, проложили  между нами мостик. Пойдём, Эльза по этому мостику навстречу друг к другу? Пойдем?
  Кто я такой? Родился через два года после войны- ровесник твоих бабушек и дедушек. Бабушка со стороны  отца расстрелена  в гетто, дедушка со стороны матери умер на мельнице: сутками молол зерно для солдат. Отец под Москвой  был  тяжело ранен в первый раз, потом во  второй,третий. Но остался жив! Видимо, кто-то из его семьи должен быть продолжателем рода: остальные погибли.
 А как жила ты? В окружении бабушек  и дедушек с двух сторон, в тёплом немецком доме? Находясь уже в другом времени? Расскажи, Эльза! Расскажи!
- Мои родители для меня редко находили время: были вечно занятыми. Дедушки и бабушки, как это принято  в Германии,часто путешествовали по миру. Поэтому много времени я проводила у прадедушки Ганса и бабушки Виктории. У них были милые ангельские лица, излучающие любовь и доброту.  Ганс со своей благородной сединой мне напоминал доброго сказочного Волшебника! Он всегда  шутил , смеялся!
Передавал мне  свою энергию, от которой хотелось танцевать , петь, веселиться! Бабушка Виктория была похожа на сказочную фею: она порхала по  большому дому,успевая всё сделать  для меня . И вдруг всё рухнуло.
 - Что  произошло?
- Как-то прогуливаясь с ней по улице, мы увидели старую женщину с выколотым  номером  на руке.Подойдя поближе, она впилась глазами в  испуганное бабушкино лицо и сказала : « А-а, Марта, надзирательница из пятого блока.Думала, спрячешься и тебя не  найдут ?   А я нашла и скоро все   узнают, кем ты  была на самом деле
Я пробовала защитить свою бабушку:
- Она не Марта, а Виктория! Вы ошиблись!
- У Марты  на правом локте должно быть   большое родимое пятно красного цвета. Ты его никогда не видела?
Видела, много раз видела! Бабушка говорила, что Господь отметил её таким знаком, чтобы я её узнала даже тогда, когда она состарится. В тот день  мы быстро ушли домой.  Я не поняла , о чём разговаривали после нашей прогулки  Ганс и Виктория, но  их голоса  слышала долго. А через пару дней  в телевизионной программе  увидела фотографию женщины с номерам на руке, которую кто-то убил?
- Бабушка, помнишь? Мы её видели на улице. Нужно сообщить об этом в полицию,-сказала ей.
- Ты ошиблась,это не она. И никуда не звони,- услышала в ответ.
 Тогда я поняла, что в этом доме есть какая-то тайна, которую скрывают от меня. И когда Ганс и Виктория ушли к друзьям на день рождения, я забралась в их комнату, нашла старый фотоальбом, который они всегда  прятали. В нём я увидела фотографию Виктории в чёрном костюме со свастикой на рукаве перед строем заключённых.
- Дедушка ничего не знал? Не знал,- успокаивала я себя.
 Но на следующей фотографии я увидела Ганса  в эсэсовской форме. Он стрелял
 из пистолета в маленькую  девчонку с длинными чёрными косами ,  а мне показалось, что стреляет  у… меня! Теперь я поняла , что Ганс и Виктория  не милые ангелы, а жестокие люди. И неспроста  на следующий день погибла женщина с синим номером на руке. Я была уверена , что к этому приложил руки  злой Дьвол , так вместо имени стала  называть  Ганса. Пошла  в полицию и рассказала обо всём.
- И вам, ребенку поверили?
- Мне было уже семнадцать лет- я  не была ребёнком. Ганса и Викторию арестовали. Родные во всём обвинили меня и я уехала в другой город.
- В семье разве ничего не знали о  преступлениях Ганса и Виктории?
- Знали, но от меня скрывали. Думали, с годами всё забудется.  Говорили, что Ганс был на войне простым интендантом, Мол,  тогда все воевали против коммунизма, а бабушку отправили в  концлагере  за помошь в укрывательстве евреев.  Хотя  на самом деле она там работала. У меня внутри что- то сломалось
, я перестала верить людям, ушла у себя. Поверьте , очень трудно быть правнучкой эсэсовца и надзирательницы  концлагеря.   Я содрогалась от ужаса,вспоминая, как Ганс обнимал меня теми же руками, которыми стрелял в людей, а бабушка своими руками мне готовила яичницу.
- Забудь – и всё пройдёт,- говорила сама себе.
 Но ничего  не уходило. Поделилась с одной подругой, второй, третьей. Оказывается, у некоторых из них  были тоже похожие ситуации.  И они их тоже выбили из жизни.
-Говорят, что родителей, бабушек  и дедушек не выбирают?
-Не выбирают!  Но  мне оставили  два пути – или быть  с ними по прежнему,  или разорвать все отношения?  Я выбрала второй вариант!  Вначале  была одна. Потом   моей семьёй стали новые подруги, мы начали встречаться, создали свою
  группу в социальных сетях. Я была в шоке: таких, как я – тысячи! Мы
организовали марши  мира  по всёй стране  , стали  выступать против  антисемитизма в Германии. Позже кто-то предложил организовать поездку в Израиль.Деньги на билеты  зарабатывал каждый, где мог. Я, например, давала  частные уроки. В поездке мы лучше узнали друг друга- и нам стало легче.
- И как вас встретил в Израиль?
- Встретил теплом: и людской и погодной. Нам было очень  важно вам признаться , что мы  правнучки  карателей.   Да! Карателей! И из-за- этого сами страдаем! Но мы – обычные люди и хотим дальше жизнь без тяжкого груза на спине?
 
В зале ашдодского клуб « Дюна»- девушки из немецкой делегации. Даже у них на глазах застыл  ужас от выступлений  своих подруг.

- Вы хотели  сказать:  «судите, нас евреи. А там  , как будет, так будет...»?
-Вам было всё равно, какова будет реакция выживших?
 Заслужили- казните! Простили- помилуйте?- так , видимо думали  перед поездкой в Израиль?
-  Именно так! Если бы в нас стали  бросали камни, было бы легче.  Но  в зале  сидели молча, как каменные . И  только , когда не выдержав напряжения, заплакала во время выступления  наша первая девчонка, а за ней вторая, третья,  зал  ожил… 
- Стали  вас обвинять ? Кричать , зачем вы сыплете  соль  на раны?
  Нет!  Мы увидели, что вместе с нами  заплакали и …  евреи. Вы Великая  Нация, коль можете прощать! Ведь каждый, кто был на этой встрече, мог бы
предъявить  нам счёт.За убитых, сожжёных, уничтоженных. Вот у вас есть счёт?
 -Есть! Только  в моей семье со стороны отца погибло тринадцать человек- это моя бабушка ,   мои дяди, тёти , близкие родственники , а в общей сложности несколько десятков.
  - Так скажите мне , всем нам , что мы  эсэсовское  отродье и мы все  будем   гореть в аду.
- Я не скажу  так, Эльза! Ты нормальная девчонка. Нет! Ты – необыкновенная девчонка и все твоим подруги тоже  необыкновенные! Вы- классные!   Замечательные! Настоящие героини!
  Я подарил Эльзе и всей группе свою книгу « Молитва о Михалине», в которой рассказывалось о расстреле евреев в моём бывшем местечке, мы сделали наше совместно фото. До отъезда группы оставалось ещё несколько часов. И тогда я предложил Эльзе встретиться с  Давидом , который чудом  уцелел в  в минском гетто.
 По дороге девушка купила красивый букет  цветов и склонив  голову,  вошла с небольшую комнатку на первом этаже. На столе стоял чай, печенье , а рядом - альбом  со старыми фотографиями. На одной  из них  мы увидели    девчонку с длинными чёрными косами.
- Кто она ?- не поднимая глаза, тихо спросила гостя, узнав в ней девочку, в которую стрелял Ганс.
- Моя младшая сестра Ривка. Её убили в минском гетто...
-Я знаю, кто её убил!   Знаю.Мой прадедушка Ганс. Господи!   Сколько ты ещё  можешь меня  казнить?   В чём я виновата? В чём?- рыдала немка.
 Старый еврей успокаивал  необычную гостью , говорил ей  что-то на идиш. Эльза понимала почти всё, а на прощанье ему  сказала, если у неё родится дочь, она  назовёт её  Ривкой, если сын- Давид.
 Через два года у белокурой немки  родилась двойня. Как и обещала, она назвали  их еврейскими именами…
 










 Босяки


 






-
-


Какие бывают евреи?
 
 Как и все: разные по цвету волос, росту, характеру, привычкам, увлечениям и так дальше и
 так дальше.  А в нашем местечке были ещё  безногие, безрукие, криворотые, одноглазые, горбатые, длинноносые. Им я вам скажу: жилось труднее вдвойне .



 

 

 
Судьба или рок?

 





… Подрастал, напичканный  фальшивыми лозунгами. Школа , газеты, радио влияли больше, чем семья.  Армия? Обязательно! Но есть  близорукость? Называю буквы наугад, авось пройдёт! Проходит!  Отец – фронтовик, а я буду в мирное время прятаться? Работа? Только в редакции! Вокруг столько прекрасного! Пишу, восторгаюсь хорошими изменениями: штатный сотрудник городской газеты.
 А Зелик всё ездит   на той

… Подрастал, напичканный  фальшивыми лозунгами. Школа , газеты, радио влияли

 



-






« Я, как и Шолом- Алейхем, женился на своей ученице...»

-  Жизнь в местечке  шла по кругу: от праздников осенних до весенних, от  весенних- до осенних! А между ними- брит- мила ,  бат- мицва ,  бар- мицва для   одних, свадебные торжества  для других . Все ритуалы – священны!  Молитвы,посещение синагоги ,  изучение Торы – для каждого закон! Правда , в годы моего детства никаких признаков еврейской жизни уже не было:  в городе Климовичи только   ходили и
 предлагали услуги  резник курей курей и точильщик  ножей.  Вскоре  и их деятельность запретили,- рассказывает Иосиф Лейтус, сегодняшний житель израильской Беер- Шевы.
- Тогда  откуда у тебя  такая информация о еврейской жизни?
- Отец родился в семье раввина,  жил в местечке.  Он рассказывал нам, своим детям,   о еврейских  традициях. О  том,  о чём   другие уже молчали...
- Глаза ваши  блестели от интереса?
 -Отец был умным человеком: не выпячивал  еврейство, но им и не стыдился .  Понимал, что нам придётся жить в стране  государственного   антисемитизма, но   не уходил от неудобных вопросов .
Хотя  больше всего нас интрересовало , как он женился на своей ученице, которая стала нашей мамой?
- И как он  женился?
-О-о! Это отдельная история. В твоей прежней книге я обещал , что расскажу  об этом. Пришло время?
- Пришло, Иоселе! Пришло!
-Какой дословно тогда состоялся разговор, сегодня уже никто не скажет, но факт фактом: директор школы женился на своей ученице- моей будущей маме,- улыбается Иосиф.
 Почему не улыбаться? Не женился бы- и  не было бы Иосифа и его трёх дочерей, его  израильских внуков?
... Худющий  после городский харчей,   приехал первый директор недавно открытой еврейской школы , в далёкий от центра городок.  Молодой, но самоуверенный! Понимал: дети должны знать свой язык и историю своего народа! Но чтобы самому  это  знать , закончил педагогический   еврейский  техникум. Во время учебы встречался с писателями, пишущими на идиш,  студенческая жизнь  била ключом. И вот  после большого города, светлых улиц, шумных вечеров- окунулся в жизнь  тихого  , провинциального городка.   Где  еврейские семьи- не просто большие-  очень большие!  Есть    способные  дети!  Как  открыть  и   взрастить их талант?  У директора   планов было громадьё, как писал тогда Владимир Маяковский!

 С  фанерным чемоданчиком шёл  он по улочкам города, интересуясь, кто сдаст  постояльцу комнатку?
Любая  еврейская мама и  бабушка взяли  бы  этого квартиранта,тем более,   у которых   девочки засиделись  без  женихов?  Но не обратили внимание на молодого человека с фанерным чемоданчиком: мало ли кто ходит по  улицам?  Зато он сам обратил внимание    на   ухоженный домик с садом и  приоткрыл узорчатую  калитку. Этот был случай или судьба? Конечно, судьба! Была  бы она другой  - у   Израиля  Лейтуса    всё было бы  по- другому...
В домике с узорчатой  калиткой  его встретила бабушка по имени  Соня-  добрая и заботливая: 
-  Что стоишь?  Заходи!   Я думаю,  мы с  с тобой одной крови?
 Увидев, что приезжий  простудился в дороге, начала его лечить , да откармливать.   По  городу
 побежала  новость:   У Сони Чертковой – новый квартирант!  Занервничали еврейские мамы и
бабушки: нельзя его  упускать !   Успокаивало только одно:  Сонина внучка,    Хася  совсем  молоденькая, даже школьница. Куда ей до местных  красавиц, которые уже  расцвели  как майские цветы? Пока эта девочка повзрослеет , у них есть шанс?
Вышла бабушка   на улицу , а    возле её дома прогуливается соседская Ханэле- студентка
 
столичного иститута.  Сверкнула    белоснежной улыбкой:
-  Бабушка Соня , здравствуйте!  Я приехала  на каникулы,    услышала,что у вас живёт директор школы? Все говорят, что он молодой и не женатый?
- Поэтому  ты  караулишь  меня возле дома?- засмеялась   Соня,- девонька , дай ему отдышаться,  сил после  города набраться ? Он сам выберет себе ухажёрку.
- Хохочет Ханеле:
- Думаете у меня в Минске   нет  кавалеров?   Пруд пруди! Только все они из местечек , ходят  в   
протёртых штанах,  даже на мороженое скупятся. Мне бы  столичного  парня  , или уже  такого состоявшегося  , как ваш  квартирант?
- Я уже  стара  и    тебе не конкурентка, внучка  моя ещё мала: так что не упускай свой шанс.
 Имели  виды на  молодого директора и другие охотницы,  но  Израиль отмахивается от всех  предложений  познакомиться с ними.  Ему  бы получше работу  в школе организовать ! Найти учителей- предметников! Школа  ведь не обычная-  еврейская! Её выпускники будут  конкуировать  с выпускниками русских и белорусских школ -  должны  показывать   высокие проходные баллы при поступлении в институты, техникумы. Иначе никто не захочет учиться в национальной школе- это хорошо понимает молодой директор!
  Время  проходило день за днём .  Маленький городок принял нового жителя и он его принял! Жизнь вошла   в  своё  русло: после  работы юноша   спешит в столетний парк. Его высокие деревья смотрят верхушками в окна школы, приглашая  его на прогулку.
   Когда - то  здесь по  аллеях   прохаживались    гимназистки, барышни в широкополых шляпах. Пришла
революция и смела все сословия!  За  новой жизнью в большие города ринулась  местечковая
беднота, а хорошая её половина- еврейская.  Одни давно уехали, другие подрастают и  тоже  готовят
  чемоданы в дорогу. Но чтобы вернуться обратно в небольшой районный центр , даже директором
школы- мало желающих!  Минск    больше привлекает молодых: это не  далёкая провинция!
 Израиль Лейтус думал по другому :кто –то должен учить детей  грамоте? Поэтому сам  напросился  в этот ставший   милым его  сердцу городок!
-   Израиль,   я для вас  приготовила    ужин.Давайте    к столу,-  говорит хозяйка ,  отрывая  своего постояльца от книг.
 Высокий, курчавый с широкими бровями, он посмотрел на неё:
-Немного  попозже,  хорошо?
- Не ждёт ли он  кого?—начала догадываться бабушка  Соня.
 Неужели её тихоню, девчонку- ученицу?
Раньше часто забегала к ней:  обнимет, поцелует,  а в последнее время всё   обращается  к постояльцу: мол , это и это  непонятно, можно ли  объяснить, рассказать?
-Коль  у меня он   квартирует,  почему бы ему  не помочь моей  внучке?  Она  закончит школу, уедет!  Как  та же  Ханеле в  Минск, поступит в институт,- закрыв глаза, бабушка  Соня представляет, как её Хася вся- такая модная и городская вернётся  в Климовичи.
А она всем соседкам расскажет , что Хасенька  будущий  врач, учитель, или  бухгалтер?
Пусть завидуют,  пусть,- какая она у меня умница!
- Бабушка, бабушка,- внучка обняла  её  своими теплыми руками  ,- о чём ты  задумалась?
Глаза  сверкают!  Губы , словно две вишенки. Спрашивает  у Сони, а глазками всё стреляет в сторону  квартиранта?
- Всё?  Пропала девка! Как я не заметила? Думала , что маленькая?  С  бантиками- косичками? А она  в шестнадцать лет  из девчонки- школьницы вмиг  превратилась в девушку, достойную мужской любви и ухаживания?  Зато я  теперь не   одна,- радостно хлопочет бабушка, усаживая за стол Израиля и Хасю.
  Израиль  на правах человека живущего в этом доме, ухаживает за ней, а девушка за ним- на правах хозяйки. Смеются , толкаются , как дети.
-  В школе он  директор, а здесь  , как мальчишка!  Разница между ними- десять лет!  Но  мужчина всегда должен быть старше, - рассуждает про себя  бабушка .
На столе- чай со свежим  клубничным вареньем.  Она  сама его варила и берегла для важных гостей.
  Кто важнее и дороже для неё ,  чем Хасенька , а  теперь и Израиль?  Никто!
 Девушка, отпив пару глотков,  садится поближе  к парню со своей тетрадкой.  Спрашивает  что-то про идишскую грамматику, а позже заводит  разговор о еврейских писателях.
-  Прочитала в газете, что поэт  Изи Харик- враг народа!  Не верю этому,- говорит запальчиво.
Юноша   рывком поднимается с места, задергивает до конца занавеску и  громко говорит:
- Враг он,  и есть  враг! И посадили правильно.
Возле окна проскользнула тёмная   тень...
- Я заметил, что кто-то  стоит возле нашего окна. Изи Харик, конечно не враг, он выступал перед нами в  еврейском техникума.  Знают об этом чекисты,  может, поэтому и нас подслушивают, чтобы  придумать  какую-то  разветвлённую сеть?  Только  мы будем жить и себя беречь,- юноша  впервые обнял  девушку.

  ... В маленьком городке скоро привыкли, что  директор школы и его  ученица не таясь , взявшись за руки,  вечером гуляют   по парку. Утром,  как всегда, идут  в школу: Хася садится за парту, а Израиль заходит  в свой кабинет.


Им было всё равно, что  подумают  о них люди?  Поженились: первого сына Хася  родила в     17 лет,
Спасла себя и его , успев сесть   в товарняк летом сорок первого года.  Директор  еврейской школы, учителя ,  ученики- старшеклассники- все  ушли на фронт.
 После войны Израиль вернулся инвалидом-  ему  ещё повезло: многие  вобще не вернулись.  Кто погиб,
   кто умер  в гетто, школа тоже умерла. Еврейская школа. Тогда Израиль  на её базе открыл вечернюю школу- для тех,  кто не  учился  во время войны, кто уже вышел со  школьного возроста.  Стал её  директором!    Растил  своих сыновей, жил мечтами о будущем! Так проходила жизнь...
 


 Я  частенько  бывал в  небольшом домике Лейтусов –  сплошь заставленном книгами. В те семидесятые годы,  Хася  учила меня письменному  ивриту ,  а Израиль  читал мне  на память отрывки  из книг  Шолом- Алейхема.
- У вас к нему особая любовь?
- Да! Но  у нас  ещё была  похожая любовь: только у него к  своей ученице Голде, а у меня  - к моей
  ученице Хасе. Голда  Шолом- Алейхему родила шестерых, а мне жена- троих! Зато каких! Все сыновья!
- Хасенька, милая, давай пить чай. У нас гости,- приглашает к столу.
 Господи!  Какие это были вечера!

Приезжал из Минска белорусский еврейский писатель Григорий Релес- старый однокурсник   Израиля Лейтуса. Он читал свои стихи, которые мог доверить только друзьям! Приходил Мендель  Казачков, знаток идиша, удивительно исполнял канторские песни. Учитель,  литератор Михаил    Синяков читал свои очерки, опубликованные в местных газетах .  Мой отец Давид- постоянный читатель еврейской газеты « Биробиджан Штерн» и журнала « Советише Геймланд», рассказывал, что пишут в этих изданиях. изданиях. Самый младший по возрасту , я  купался в теплоте отношений собравшихся , в  их  идишском
 общении.  Переходили плавно на русский – и снова разговор о литературе, еврейской литератуте, которая  тогда  уже не существовала  в Советском Союзе...

 За окном была совсем другая жизнь: лозунги, пятилетки за пятилетками, демонстрации,  красные
знамёна. А в маленьком домике мы  не таясь  говорили про Израиль, мечтали о нём
- Ребята! Только  будьте осторожными ,-  предупреждал Григорий Релес.
 Он знал о чём говорил!
 Единственый из еврейских белорусских писателей   избежал сталинских чисток  в тридцатые годы,  и в начале пятидесятых .
-   Гриша, Как  тебе  это удалось?
- Полностью ушел в подполье- писалтолько в стол, работал учителем.
- И впервые через двадцать пять лет  приехал к старым друзьям?
-Впервые!
В  семидесятые годы прошлого года  власть,  разбалованная некоторой  брежневской вольностью,   смотрела сквозь пальцы на некоторые шалости. Хотя , если бы кто-то оформил наши вечера , как « сборище сионистов», могли бы каждому и  « сшить» дело?   К счастью до этого не дошло.
 Хозяйка дома не унималась ,угощала и угощала нас, а   Израиль всё время  ей   ласково говорил: 
- Хасенька! Хасенька! Посиди, милая  с нами! Посиди!- и смотрел на неё, как в первый раз.
  - Хаимка, придёт время, напиши   о наших вечерах ,- как-то сказал мне.
- И о том,  как директор школы полюбил свою ученицу?
Засмеялся:
- И об этом тоже.

 Пришло время- я написал...
   

-
-


 



   Журналистские  конкурсы,  газетная текучка занимала много времени, но когда узнал, что в Москве живёт миха

Знаю

 

- Папе привет передать?
- Папа всё знает.
- Чёрная сотня,- отец нервно ходит по дому. Старые половицы скрипят под ногами,-милиция запретили евреям собираться у Зелика. Мол,  иврит запрещён в стране. Все  же религиозные книги  написаны  на иврите !
-  Из –за чего сыр- бор? Запретили собираться  у Зелика, соберутся  на молитву  у другого еврея - рассуждает мама.
 И пошла  с властью  игра: закрывают молитвенный  дом у  одного, переносят за ночь книги к следующему: От










 Однажды напали на след: забрали молитвенники. Но у евреев осталась самая главная книга- Тора! Ищут её милиционеры, подключились из управления КГБ, а Тора , как в воду канула? А она , миленькая спокойненько хранилась в валенке на печке. В валенке её и переносили от одного к второму…




   

 










 


      
 
-
 
 

 









прочел

 Николай Иванович Чергинец: «  Я жил возле  колючей проволоки  гетто …».
     У  Николая Ивановича Чергинца  открытое лицо, тёплый взгляд.   
- Из Израиля? О чем   пишете?
 - О чем еврей   может писать?  О евреях.
- Я тоже написал  книгу о евреях. Хотите прочесть?   
  -Такую   книгу   я прочёл  впервые.  Она меня   потрясла!  Как   смогли  так написать? - звоню ему на следующее утро.   
-  До войны     с нами по соседству  жили   еврейские семьи.  Наш   маленький
дворик называли двором дружбы!  С приходом немцев  всё изменилось. 
 Соседей отправили в гетто, а нас   вышвырнули на улицу. Жить было   негде, есть нечего.
Я   искал  траву с зелеными пупырышками. Она быстро переваривалась в желудке, как-то утоляла голод.
Было голодно и холодно, но   мы не  были смертниками ,  как  евреи. Моя старшая сестра Женя ничего не боялась!    Вдвоём мы  пробирались  под  колючей     проволокой  к  нашим  друзья в гетто, помогали им ,   чем могли.     Видели,  как убивали, насиловали, издевались над евреями. Люди умирали с голоду, за кусочек хлеба отдавали самые последние вещи.  Особенно лютовали литовские полицейские.
…Когда над Минском опустился мягкий августовский вечер, мы   встретились снова.
В глазах Николая Ивановича   я заметил  скрытую   боль?
- У кого я   её  видел   раньше ?
Вспомнил: у своего   отца Давида?    Осенью сорок первого года  расстреляли его  маму, сестёр, брата.  Пройдя  войну, он в  двадцать с небольшим лет  осиротел .


 

Положив руки перед собой, Николай Иванович  спрашивает:
— Какого  цвета кровь?
— Красная.
— Как-то  к нам   зашёл  немецкий офицер, ему  донесли, что нас  навещают   партизаны. Закричал, требуя их выдать. Испугавшись, заплакала маленькая сестра. Чтобы её успокоить  , моя мама  стала кормить грудью  дочь. В ту же минуту на  её головку обрушился  пистолет  немца . Я услышал глухой удар ,  увидел, как  стекает тоненькая струйка крови. Она была    чёрная- чёрная…  Моей старшей сестре Зине
 каратели    отбили    внутренности  , выкрутили суставы, она осталась калекой. Из двадцати девяти
   моих родных, четырнадцать не дожили до конца войны: нацисты их казнили за связь с партизанами.

 
…За окном шумят белорусские деревья  — свидетели тех страшных событий. Они о многом могли бы рассказать, но безмолвствуют. Поэтому рассказывает Николай Иванович . Слово за словом, будто высекает
из   камня.  Издав  более   сорока(!) романов, детективных повестей ,   Николай Иванович Чергинец  написал   книгу, к которой шёл  всю жизнь!
 Обозреватели  тогда   отмечали , что  роман "Операция "Кровь"-  новое явление  в литературе , похож на книги  Василя Быкова, у которого на первом плане был человек и  его душевное состояние.
- Чтобы правдиво   воссоздать   картину  тех   лет , я обратился к  еврейской теме, ибо евреи составляли треть Минска. В  городе была улица с названием  « Еврейская», работал еврейский педагогический
  техникум. Даже   на  гербе БССР была надпись на идиш!    Во время войны у нас расстреляли почти
миллион евреев- вот откуда погибший   каждый третий житель республики?
 Немцы планировали оставить для тяжёлых физических работ   25 процентов белорусов  , остальных  намеревались уничтожить , а  евреи   были все обречены . Расстрелом 2238 евреев   встретили в  Минске гауляйтера  Вильгельма Кубе. Это было в сентябре  1941года. К тому времени в гетто  уже загнали около
100.000 человек. Всю территорию обнесли колючей проволокой в два ряда: за выход или вход через неё расстреливали. Уничтожали, сжигали в печах крематория в Тростинце  не только белорусских евреев.
Вы были на улице Сухой?  Видели памятники немецким  евреям? В минских концлагерях их уничтожали    десятками    тысяч!  Несмотря на то, что с убийцами они разговаривали   на одном языке.


 






-  Евреи в какой   уже раз  стали « козлом отпущения». Прикрываясь  старыми  антисемитскими  лозунгами, Гитлер  переделывал мир. В  гетто в основном были женщины, дети и старики. Кто   они были жертвы или  герои ?
- Естественно, жертвы. Что могли сделать голыми руками?  Но они были и герои!
-В книге пишите, что   Абрам Рабинович, которому помогли бежать ,  вернулся обратно и  хотел  взорвать   коменданта гетто. А когда привели заложников,  вышел на площадь, чтобы их спасти. Этот факт имел место?
- Известно очень много фактов  , как  евреи спасали друг друга и особенно детей. Работая  в милиции, я имел доступ к архивным данным.  Невероятно, но евреи  были связаны с партизанами, передавали им лекарства, выводили свои группы в лес, создавали подпольные группы!   Отдавая дань погибшим белорусским евреям, я создал обобщённый   образ Абрама — одного из главных героев своей книги.
- Среди евреев были… предатели? Полицейские?   Это не авторская фантазия?
— Поверьте, что нет. Некоторые  ваши единоверцы надеясь на то, что немцы сохранят им  жизнь, выслуживались перед ними. Они  избивали таких же евреев. Измывались ,  выдавали немцам места, где они   прятались. О зверствах еврейских  полицейских   рассказывали  даже  выжившие .  Был такой случай:  прошла облава, одних расстреляли, других сожгли в крематории ,  а помощники  из числа евреев, согнали   людей на площадь, заставляют их петь и  плясать. На сцене поют,  в толпе рыдают, а немцы хохочут. Подонки?  Помогая врагу, белорусы получали дом, корову, продвижение по службе, а евреям даровали жизнь на время.
"Этот живодер-полицай по фамилии Липкович и наш пройдоха Войтович вчера без разрешения захватили двух жидовок и насиловали их до смерти. Мне не жаль этих щенят, но надо было сначала взять у них кровь. Не знаю, зачем нужен кому-то наверху жид Липкович?" – эти слова произносит один из персонажей вашей книги. Липкович еврей, а   Войтович  белорус?   Разные по национальности, они  одинаковые своей мерзостью и продажностью. Их отрицательные образы у вас получились прекрасно!
Книга  охватывает минское гетто, партизанские отряды, концлагеря, детские центры…
 Ощущение, что она  вобрала в себя то время — неспокойное и тревожное. Но вам, довоенному ребенку, что особенно запомнилось?
— После войны ребятишки играли… в войну. Обычно делились на два лагеря: на наших русских и не наших немцев. Я в войну не играл.
— Почему?
— Потому, что "наши" русские, а это и некоторые белорусы, и евреи, и литовцы, и латыши, были не нашими… В то же время "не наши" немцы оказывались нашими.
 Помню, нагрянули к нам с обыском немцы, почему-то искали девушек? Мои сестры спрятались за шкаф. Солдат, увидев их, сказал офицеру, что никого нет… Мы раскрыли рты от удивления.  А вот ещё
случай. В 1942 году немцы разрешили посещать Западную Белоруссию, где жили люди богаче. Потянулись минские женщины со своими узлами в Барановичи, Столин, Городею, а это от 80 до 150 километров, чтобы обменять  какие-то вещи на продукты. Собралась и моя мама в дорогу, взяла меня с собой. Тянемся по пыли, я позади всех. Худой, как щепка. Вижу, женщины окружили мою маму: « Петровна,  ты не дойдёшь.
Больная совсем. Оставайся, может, кто-то поможет…".
Остались  одни. Сидим в пыли, внезапно появляется немец в каске. Он  подтащил маму к дереву, дал  мне
 кусок хлеба с тушёнкой, стал останавливать машины, идущие в Минск. Посадил на одну из них, где были полицейские. Не доезжая до города, свои белорусы  сбросили нас на обочину. Сижу, плачу, мама без сознания, рядом клунки. Показались крестьянские подводы, бегу к ним, прошу подвезти в Минск.
 "Давай мальца возьмем!", — говорит сидящая в телеге женщина.
 "Вот еще? Каждого жидёнка буду брать с собой", — слышу, как сейчас.
— Он не видел, что это белорусский мальчик?
— Конечно, видел! Сказал, чтобы отказать. Если бы такой человек увидел еврея, обязательно  сдал  бы в полицию.  Вот вам свои, и чужие. Люди тогда очень боялись. Однажды мои сёстры зашли к дальним
 родственникам.  Вместо того, чтобы накормить с дороги, их выставили на улицу. Мол, немцы или полицейские  увидят посторонних  в доме  , заберут в комендатуру, где не  разбираются… 
— Если так поступали со своими, белорусами, то каково было евреям?
— Не многие стремились  им помочь. Поэтому и Праведников Мира в Беларуси — один -два и обчелся... Хотя без помощи местного населения не выжил бы ни один еврей.  Но такой жестокости, как в Прибалтике   не было. Когда вышла  книга "Операция "Кровь",  ко мне приезжали из Литвы. Мол,  нехорошо показываешь литовцев, а  мы готовы у себя  распространять твою книгу.
-В первой части книги вы  рассказываете  о минском гетто, во второй — о Семковом Городке, где  брали кровь у детей для немцев. Ужас на ужасе?
 В небольшой   Беларуси создали   14 (! )детских  центров крови.  И в каждом подвешивали детей , выкачивали  у них до последней  капли .  Потом кровь  доставляли в немецкие госпитали, позже   туда  привозили   детей,  брали   у них  кровь на месте .Сотни детей в качестве доноров отправили  даже в Германию.
—  Легче было бы    написать еще один милицейский детектив, военный роман или  автобиографическую повесть?   Ваши давние  читатели  встретили бы   на «  ура»  любую из них ! А вы тормошите память, пишете о страданиях узников гетто, несчастных детях? Для чего?
- Пришло  время   рассказать…
- Рассказать пронзительную правду?
Да!  Понадобились  десятилетия, чтобы раскопать   существование детских концлагерей и  профилакториев
для немцев.  Мало кто знал,  что  у еврейских   и  белорусских детей  выкачивали  кровь?
"…  Детей привозят живыми, а увозят в крематорий или зарывают в землю. У детей отбирают всю кровь и убивают, убивают, убивают!!! Полицаям даже могилки лень рыть. Присыпают чуть- чуть тельца детишек смесью земли и снега, и все…"»,- читаю в вашей книге.
Жутко, страшно!  Как узнав об этом вы  жили?  Писали?  Как свои  эмоции смогли  пропустить через себя и не лишиться разума?
-  Видимо , у меня  крепкая нервная система, да и полученная закалка во время войны. Напротив   нашего дома стояли виселицы. Мужчин, женщин и даже детей     вешали   при малейшем подозрении , вешали   для устрашения других. Живя рядом с колючей проволокой , я видел, как убивали людей .  Видел, как гетто
сравняли с землёй. Как гонялись за каждым евреем. И всё равно за всеми не уследили. В замурованном  склепе на кладбище  тринадцать евреев дожили до освобождения  Минска! 
 Детская память  очень впечатлительна, многое запомнил  и вспомнил. Мои впечатления легли в основу содержания книги. Десятки лет проработал в милиции, дослужился до генерала, был в Афганистане. 
Было столько пережито и увидено, что начал писать. Говорят, получилось.     Наконец  решился на свою главную книгу…
…Смотрю на  Николая   Ивановича и  хочу понять , почему он мне  стал  близок?   
  Может потому, что его   мама Елена ниточкой делила кусочек хлеба на семь человек, как и моя мама Ира. И тоже на семь человек.
Его отец Иван, потеряв ногу на  войне и отмачивая окровавленную культю  в тазе с  марганцовкой стонал от боли, как и мой отец Давид, когда его руки и ноги распухали от осколков.
 В детстве , чтобы   утолить голод ,    Николай  искал     раннюю траву , а я  срывал зелёные яблоки и груши в окрестных садах.
 А сейчас нас  объединил   общий код памяти!  И   он  оказался   сильнее, чем разные национальности и  разные страны проживания?    Безусловно!
… Серебристый лайнер взлетев над Минском ,  взял направление  в сторону  Тель- Авив.   Облака слились с самолетом, как сливаются людские   судьбы . В Израиле меня ждала работа над новыми книгами, а я уже
  мечтал о том времени,  когда   снова вернусь в Беларусь!









Судьба еврейского солдата с русским именем Федор…



прочёл


Рита Суперфин, высокая, рыжеволосая, более похожая на коренную израильтянку, чем на репатриантку из Беларуси, уверенно ведет свою машину по дороге, которая, поднимаясь все выше и выше, уходит на север.
На одном из перекрестков она разветвляется на два рукава. Один направляется в сторону столицы Израиля - Иерусалим, второй - негласной столицы Самарии - в город Ариэль. Сюда в 1978 году пришли первые сорок семей, решившие построить его на одном из больших холмов. Вокруг были горы, пустое пространство, редкие деревья и голая земля. Не было ни тени, чтобы укрыться от солнца, ни водных источников. Поставили полукругом палатки, установили дизель - генератор, чтобы обеспечить себя электричеством, в цистернах стали подвозить воду…

Так начинал свою жизнь новый израильский город, у которого сегодня крупная промышленная база, большой университетский корпус, студенческий городок и более 18 тысяч жителей. Имя ему - Ариэль! Рита Суперфин вместе с мужем Ефимом, сыном Нитаем и отцом по имени Федор - как раз входят в их количество…
- Посмотрите, какая красота! - говорит Рита, - вокруг холмы, зелень, а дышится как!!!
-Даже кондиционер в машине не нужен, - соглашаюсь я, - за окном такой чистый воздух и прохладнее, чем на всей территории Израиля.
- Сюда мы переехали из Нетании, чтобы построить свой дом на земле, -продолжает Рита Суперфин.
- Почему?
-Папа много рассказывал о том, как они, начиная жизнь на новом месте, построили дом в еврейском местечке Михалин.
- А вы решили его построить в Ариэле?
- Почему бы нет? Это наша древняя земля. Евреи возродили её, а мы вернулись и никуда отсюда не уйдем. Вы знаете, что говорит мой отец: «Это мой второй Михалин! И мы не должны повторить судьбу первого, где потеряли все".
Я любовался самарийской красотой, размышляя о перипетиях жизни.
Это же надо, чтобы через десятилетия из далекого Михалина невидимая ниточка протянулась в израильский город Ариэль!
Здесь и живет Федор, или как его нарекли родители - Хоня Суперфин.

«В 1936году семья моего отца переехала из Хотимска в Михалин. Жили в центре местечка, рядом с домом Стукало. С их сыном Евгением мой отец очень подружился, вместе они работали в колхозе «Энергия», - с такого письма началось наше знакомство с Ритой Суперфин.
Кто такой Евгений, я хорошо знал. Без преувеличения — это легенда Михалина! Ушел на фронт вместе с четырьмя братьями, двое погибли. Вернулся после войны в Михалин, стал первым бригадиром еврейского послевоенного колхоза….
-Но Федор Суперфин? Мне не известен. Малоизвестен и другим? Ему сейчас не менее 95лет, высчитываю его возраст.
- Когда у меня будет еще такой шанс встретиться с последним из могикан довоенного Михалина? - так думая про себя, я не откладывал с ним встречу на потом.
… Несмотря на позднее время, Федор Суперфин ждал нас.
- Папочка, - принимай гостя, - целуя его, громко сообщила Рита, как только мы переступили порог их дома.
… И начался вечер воспоминаний и рассказов.


Это удивительная судьба еврейского юноши, оказавшегося с первых дней войны на фронте, потом - на оккупированной территории, потом - среди немцев в Германии, вместе с отправленными сюда на работу украинцами.
Это везение и божественный случай, что за все годы войны не узнали в нем еврея в то время, как за каждым евреем охотились по всей Европе…

Я понимал, что передо мной - сама Эпоха и сама История прошедшего века в образе Федора.
Он говорил, а я его не перебивал, понимая, что все сказанное им - важно и неповторимо, особенно, если связано с довоенным Михалином…
…- О-о, там такой богатый колхоз! В нем работают только одни евреи - ни одного беларуса или русского. Всех даже не принимают, - такую первую новость услышали мы о нём от людей.
- Но вас приняли?
- Приняли потому, что мы евреи и фамилия Суперфин, как у многих колхозников. И два папиных брата там уже работали. Вначале в колхоз записали моего отца, потом меня. Днём работал в полеводстве, после работы учился в вечерней школе, которая была открыта на местном спиртзаводе. Это было незабываемое время! Все молодые, быстрые, никакая работа нипочем. Видимо, мало уже кто остался …
- Что запомнилось особенно?
- Как в 1937 году построили свой небольшой домик, как дружно зажили в нем, как в 1940 меня вместе с другими михалинцами провожали в армию. Проводы организовали в клубе. Электрического света не было, так провели его от спиртзавода. И до утра всё местечко было на наших проводах.
- Люди веселились?
- Как такого веселья не было, все понимали, что мы накануне чего-то страшного, неопределенного. Со мной вместе уходили Мулик Забранский и Хоча Черной. Одних забирали раньше, других - позже.
… Слушаю Федора и, представляю, как с крайней михалинской хаты спешили на проводы 14-летняя Злата, младшая сестра моего отца, прихорашиваясь возле зеркала. Как со своими друзьями-подростками, стоял возле призывников, ловя их каждое слово, мой 16-летний отец Давид и вся его семья - отец Залман, мать Сара, брат Муня, сестра Хана.

Хочу их увидеть через пласт времени, почувствовать их мысли, настроение.
Федор Суперфин, последний, который видел моих родных живыми, сейчас вспоминает только в общих чертах. Сколько лет прошло?
Он уже рассказывает о военной службе, а я прошу его ещё раз вернуться в Михалин.
Федор, смотрит на меня и говорит: «Ты, что не понимаешь? Дальше началось такое, что волосы встают дыбом …»
- Так что началось?
-Ты можешь представить себе, какая была наша хваленая «непобедимая» армия? Артиллерийские орудия на деревянных колесах ещё с царских времен. В воздухе висело: вот — вот война, а на политзанятиях о ней никаких разговоров. Говорят, что там враги, здесь враги, везде враги, обо всех можно так говорить, а о немцах нельзя. И вдруг, ночью 22 июня, как полетели бомбы на лес, где мы стояли. Вот только наши сослуживцы были живые, а уже убитые, мертвые… Команда: «На орудия!»
А орудия на деревянных колесах, подходят только для конной тяги, со скоростью не более 8 километров в час. Мы их подцепили к тракторным тягачам, а это уже скорость более 40 километров и никакой амортизации. Чтобы сохранить пушки, уменьшаем скорость тягачей, так перегреваются их двигатели.
Приказ: держать фронт! Держим, а фланги уже прорваны, немцы обошли…
Следующий приказ: прорываться! С одного кольца окружения выходим, попадаем во второе, со второго - в третье… Везде немцы.
- Как же воевали?
- Так кому было воевать? Солдаты довоенного призыва пачками погибали, ещё больше попадали в плен. Из каждых ста воинов моего возраста в живых осталось…только трое. Это данные статистики. Перед самой войной пришло пополнение. Как только нас стали бомбить, они бросили позиции и ушли домой. Вот так и воевали.
- То есть эта была не героическая война с патриотами в каждом окопе?
- Была и героическая и патриоты были. Только их ряды редели очень быстро. Вот ты, скажем, великий патриот, но что можешь сделать, когда над тобой уже полетели самолеты в сторону Москвы, немцы за Доном, а ты в… окружении? И ни туда, и ни сюда. Каждый спасается, как может. В последнем бою меня ранило, не так, чтобы сильно, но кровь не останавливалась. Солдатики подтащили к сельской больничке и побежали дальше спасаться...
- В последнее время в России стал модный лозунг: «Если надо, повторим еще раз…». В этом и угроза другим странам, и бравада. Может, эти «смельчаки» ничего не слышали о такой войне, о которой вы рассказываете?
- А кто им рассказывал? Только видят победные марши, да слышат бряцание оружием. А война - это когда в июльскую сорокаградусную жару я под деревом истекал кровью. Когда два доктора на сотни раненых бегали от раненого к раненому: «Этот подождет, этот вот — вот отойдет, этого можно взять…».
Да и врачей не хватало. Санитарки, девочки десятиклассницы, только что вставшие со школьной скамьи, успокаивают солдат, дают им воду, перевязывают и стреляют глазками. Молодость, кровь бурлит. У меня в-о-т такая была чуприна, молодой…
- Солдатик, оставайся, пережди войну в станице, - поглаживает меня по руке молодая казачка.
- Девонька, мы моя! Знала бы ты, кто я? Придут немцы - меня вздернут и тебя не пощадят, - думаю про себя…
- А другие оставались?
- Оставались! Ведь была такая неразбериха. А сколько было недовольных советской властью? Как специально, чтобы озлобить население, сотни тысяч людей посадили, расстреляли, отправили в лагеря. Каким, к примеру, врагом народа был мой отец? Но сколько было аргументов, чтобы его арестовать? Еврей - уже враждебный элемент. Это первый аргумент! Имеет свой магазинчик, значит, частник. Это уже второй аргумент! Но разве быть евреем — это вина? Вина, что отец моего отца и дед деда были мясниками, и мой отец унаследовал их лавку и профессию?
Я родом из местечка Хотимска, что на самом востоке Беларуси. В конце 19-го века в нём жило более 3700 евреев, это около 70 процентов всего населения. В двадцатые годы после революции, их количество уже уменьшилось, но евреи были еще в большинстве. Жили, как раньше: торговали, занимались ремеслом. У отца был небольшой мясной магазин. Когда началась волна арестов, ночью пришли из НКВД и забрали отца. Еще подвезло, что в самом начале репрессий: поэтому ему дали пять лет, а не «десятку», как давали позже.
Через два дня после ареста отца   вновь к нам вновь приехали . Я как самый младший выскользнул из дома, выпустил из сарая корову, лошадь. Не было живности - забрали корыта, тёрки, медную посуду, клевер, заготовленный на зиму для домашней скотины. Бандиты, разбойники, оставили семью без кормильца, дом разорили. Я думаю: всё это делалось для того, чтобы внести разлад в нашу жизнь. Враги были не внизу, а вверху, прятались под красивыми лозунгами.
Но вернемся к военным событиям. Из окружения мы выходили боем, и я как наводчик должен был нагибаться у орудия. Это меня спасло от смерти. Пуля вошла в спину напротив сердца, но прошла наискосок и вышла навылет у левого плеча. Если бы стоял во весь рост - убили бы сразу и, может, не пришлось бы потом столько мучиться. Было бы лучше - легкая смерть. Где-то шли бои, танковые сражения, а у меня была война… за жизнь.
- Когда вы впервые поняли, что можно уцелеть?
- А я и не думал, что можно уцелеть. Думал, как бы дойти незаметно до конца села, а от него до копны сена, чтобы укрыться. Как бы дотянуть до вечера, где бы воды попить, хоть что-то поесть. Украинские селянки делились последним. Как-то одна из них посоветовала: «В нашем селе комендант дает всем солдатам, которые идут домой аусвайсы. Попробуйте, может, получится».
-Не побоялись идти прямо в капкан?

- Побоялся, но я был с двумя украинцами. Один из них зашёл, выходит с немецким документом, второй тоже получил. Пришла моя очередь. Куда деваться. Возле крыльца – украинцы, рядом с ними - часовые. Думаю: «Если разоблачат, уцеплюсь немцу за горло, разорву. Сразу и пристрелят. И все будет окончено…». Захожу смело.
- Имя?
-Федор (так уже было записано в медицинской справке, которую дали в больничке).
- Фамилия?
- Суперфин.
- Француз, англичанин?
-Беларус.
-Всё было , как во сне.  Дают мне аусвайс. И такая эйфория, такой   всплеск радости, что выйдя на улицу, я не выдержал, обнял своих друзей-  украинцев:  « И мне тоже дали аусвайс , а я еврей»?-Молчи, тише,- замахали рукой мои  хлопцы- украинцы с которыми я выходил из окружения.
  Наутро Федор Суперфин   исчез в туманной мгле, не надеясь на своих сослуживцев. Мало ли что,  вдруг при случае , не удержатся, выдадут немцам?

…На Ариэль тихо опускается ночь. Федор – Хоня - все вспоминает и вспоминает: говорит, потом умолкает, потом опять говорит…
Сколько еще пришлось пережить и через какие испытания пройти. Хватило бы на несколько жизней!
Это и работа "под немцами" в совхозе, когда в любое мгновенье могли расстрелять, как еврея. А когда угоняли “на работы” в Германию, был несколько дней без еды, гнали босиком по замерзшей земле.
В Германии попал в трудовой лагерь для военнопленных. И там каждый день могли расстрелять, как еврея. А тут еще тиф. Бросили в сарай выживать почти без лекарств и еды. Мутная баланда один раз в день едой не считается. Только оказалось, что и тиф помог выжить. В одну из ночей, когда болел, американцы разбомбили жилые бараки с военнопленными. Многие из товарищей по несчастью погибли.
В американской зоне, куда попал после плена, еды и одежды стало вдоволь. Даже в Америку предлагали перебраться. Но "не хлебом единым жив человек". Тянуло домой, хотелось узнать, что стало с семьей? Умом понимал, что вряд ли кто-то уцелел? Но сердце подсказывало, что у сестры Гали, жены военного летчика, был шанс на спасение, так как семьи военных эвакуировали в первую очередь…
Насупила пауза. Глаза Федора – Хони - наполнились слезами. Родные погибли все: были расстреляны фашистами 6 ноября 1941 года. В тот далекий день в 1940 году в военкомате и на вокзале он их видел в последний раз...
Слушая его, я вспоминаю, что семью моего отца Давида расстреляли тоже в тот день. Все евреи Михалина лежат в общей братской могиле. Вечная им память.

И опять продолжился  рассказ о том, как Федор встретился с сестрой Галей, которая уцелела! Только до встречи с ней много было еще новых испытаний, но уже в родной стране? Но об этом может быть в другой раз? Трудно вместить в один рассказ историю, которой хватило бы на несколько жизней, даже если эта жизнь прожита одним человеком!..
Заслушавшись, я подумал, сколько же раз судьба и казнила его и миловала да так, что, опуская в самый ад, все-таки давала шанс на спасение?

Федор-Хоня охватывает голову руками: «Сказали бы мне сейчас: «Станешь опять молодым и здоровым, но все повторится, и ты снова пройдешь через все испытания! И опять придется каждую секунду помнить, что еврей. Что обречен на смерть среди своих.
 Нет! Никогда не соглашусь! Лучше буду больным и старым».
... С самарийских гор потянуло прохладой.
- Как в Михалине, - задумчиво говорит Федор, а на большом экране телевизора уже идет кинофильм о Михалине, который я привез для него.

Где-то  на холмах застыли в темноте арабские села, а в Ариеле- этом молодом израильском городе, жизнь идёт своим  чередом. На неё старый солдат смотрит  с оптимизмом: знает, что хуже не будет.   Если  выдюжил  на Украине в годы оккупации под немцами ,  а потом и в самой Германии, куда его угнали вместе с украинскими  парубками,   где дожил  до Победы,  ничто его уже не   напугает. Я слушал рассказ Федора- Хоню  и, все время меня не оставляло чувство восхищения. Как ему ,еврею удалось выжить в Германии?
-- -Я и сам не знаю,- разводит  руками Хоня,- может, еврейский Бог помогал, а может,  мои родители перед расстрелом  крепко помолились за меня, но  я  пережив войну   видел  , как  немцы развешивали белые простыни на крышах и  кричали: « Гитлет, капут»!
Оказался в рабочем лагере в  американской зоне. К нам зачастили советские агитаторы. Стали уговаривать , что нас  ждут на Родине, колхозы распустили, землю раздают бесплатно. Надо ехать домой.  Подумал я подумал и решился: надеялся , что хоть сестра Галя останется живой( так оно и оказалась.)
- Куда ты едешь? - останавливали меня прозорливые люди,- всех загонят в Сибирь , как изменников Родины, дадут по 10 лет.
Какой я изменник,- думал про себя,- воевал , был ранен, войска  ушли  , остался под немцами, выживал как мог. Короче, согласился ехать домой.  В американской зоне нам дали  чемоданы , продукты, одежду.  Но,  как только  переехали в  советскую зону, всех выгрузили под откос с матами и  переметами  всё отобрали.
- -Сукины дети, мы вас в порошок  сотрём,- орали во все горло озверевшие охранники, подталкивая штыками в товарные вагоны с колючей проволокой.
 Все сразу   поняли , куда приехали  и,  что  всем обещаниям- грош цена. Погрузили, как скот  и , эшелоны потащились на восток.
 И снова судьба была благосклонна к Федору : он попал не в Сибирь , а    в один  из  лагерей , что находился на Украине. Тоже под колючей проволок, жестокой охраной, но это всё же не Сибирь с морозами  и не урановые рудники.
 Потом каким-то чудом ему удалось  добраться до  Минска , где  жили родные. Вначале  жил нелегально, но  со временем с него сняли все обвинения, признали  инвалидом и участником войны.  Женился , родил дочь и в конце жизни приехал в Израиль.
 Вот такая  судьба еврейского солдата.   В семье дочери живет уже несколько лет. Рита ,  на рассвете уезжает  на работу ,  остается с зятем Ефимом- человеком интересным  и увлекательным. Ученый, страстный,  кинофотолюбитель.
 Внук Итай , студент Ариельского университета,  как только минутка времени, в комнату деда.  Им есть о чём поговорить. Второй внук – в Германии.
 Живет и работает в том же городе ,  в котором находился Федор во время войны.
- Сказали бы раньше,  никогда бы не поверил, что мой старший внук будет жить в  Германии и работать
 том заводе, на котором я работал во время войны, а я буду жить среди арабов. Какая  непредсказуемая наша судьба?
Утром я уезжал из Ариеля, думая по дороге, что только
такие  закаленные  люди, как Хоня  и его родные  могут жить   за « зеленой чертой», где ослепительно чистое небо и горный воздух.
Рита всё также бесстрашно гнала машину по обратной трассе в Реховот, где работает в солидной фирме. Она бывшая минчанка, как и её муж, а их сын - сабра, израильтянин первого поколения.
Значит, новая история начинается сначала! На обратном пути мы говорили мало, больше говорили наши глаза…








 
 

 
-

 

-





а

а

Хана жила очень мало…

 Я вам расскажу о девочке Хане-
 Младшей сестре моего отца.
 В три года она всё понимала,
 Даже то, что её убьют пулей из свинца.

 Она плакала, смотрела на маму.
 Искала защиты у брата, у сестры.
Но они ее только обнимали.
 И говорили: « Ты только в ров не смотри».

  Но Хана всё… понимала,
Повернула головку, направо, налево,
Остановилась, поползла, встала, присела,
 И как- будто куда-то   улетела?..


- Где Хана,- волнуется мама.
 Хотя знает: не будет хуже,
Может, дочь спасут добрые люди?
 Но… соседи подонки ринулись за ребенком вдогонку.

 Тянут по земле маленькую  Хану.
К ней рвутся сестры, рвётся мама!
Рвёт глотку хромоногий Павел:
« Жи-д-д-ы-ы! Зачем Христа распяли?
 
 Зеваки пятятся, отходят задом.
Полицай Кузьма бьёт  Сару прикладом.
 Уже забыл, как она угощала его вареньем с чаем?
 Опустили  ветви яблони и сливы.
Стоят в сторонке соседи  Степан и Василий…
 
- Нет Бога на свете! Нет!- рыдает Сара.
  Её толкают всё ближе  к яме.
 Золотоволосая Злата бросает последний взгляд на брата.
 А Муня уже протягивает руки из страшной ямы.
 Никто ему не поможет! Даже мама!

 А  девочка  Хана всё понимает,
Даже во рву она всех обнимает.
 Полицай Шурка в  нее  всю обойму выпускает .
   - Она  ещё   живая? Её пули не задели-
Стреляй!  Евреи хорошие мишени…

  Я никогда не видел ни Сару, ни  Муню, ни Хану, ни Златы
Их убили и зарыли в котловане возле старой хаты.
 А хату от злости сожгли- на её месте выросла крапива.
 Туда  тропинка привела  раненого на войне Давида.

 На месте сгоревшей хаты он построил дом
 И мы там жили, где бегали Муня , Злата, Хана,
А по ночам я слышал отцовский стон,
 И как во сне  он кричал: « Мама! Ма-ма! , Ма-ма!»


   Я бы    побольше рассказал о девочке по имени Хана,
 Как  улыбалась, никому не мешала,  как птичка щебетала.
 Я бы рассказал , где теперь  живёт,   кем   стала?
 Да вот беда:  она  никуда не убежала …
 
 
   А её со всем местечком –  в яму!
 Зарыли  всех  хромоногий Павел и Кузьма плюгавый.
 Вот и весь разговор про девочку Хану-
 Мою тётю, которая жила так мало…

  Меня не было на свете в том году…

   Меня не было в том году,
 Когда пылью от сапог покрылись яблони в саду,
Когда моя бабушка на краю рва заламывала руки,
Не зная, что когда-то родятся её внуки….

 Меня не было в том году,
 Когда мой отец- самый маленьким стоял в строю,
 А потом полз по полю  в окровавленной  шинели,
 Среди курсантов, завеянных белой метелью.

 Меня не было в том году,
 Когда мою  маму  остановили на разобранном мосту.
 Местечко дымилось, горело позади,
  А  лохматые!  мужики  кричали:
-За дорогу плати! За дорогу плати!
Иначе не пройти! Иначе не пройти!
  Меня не было в том году?
Когда всё вокруг было, как  в аду?
 Да! Меня не было на свете в том году,
 Но почему ночами я спать не могу?...

 Я там? В том несчастном году?
 Как же , оставив всех, оттуда уйду?
 Может, бабушку я от расстрела спасу?
Или маме через разрушенный  мост перейти помогу?
 Или  раненого  отца в медсанбат на себе  притащу?
Да, мало  ли что я смогу?
 Но я ещё не родился в том году.
 Поэтому я  туда
 всё иду, иду, и иду…
 

 Родные, красивые лица!
 Вы пришли из туманной дали?
 Не знали, что с вами придётся проститься
 В той стране, куда мы вместе  улетали?
 И вот снова вернулись ко мне?
 Из зелёного белорусского лета?
Неужели на этот раз не во сне?
 Как часто бывает на рассвете7

 Ничего не волнует, не тревожит?
 За плечами у вас пять сыновей!
 А вот моё сердце застучало до дрожи
Когда услышал: « Сынок! Как же ты постарел?..»
 В прошедшее время не летают самолеты.
 Там остался отцовский дом!
Зато с нами осталось это старое- старое фото!
 Значит! Снова мы все вместе живём!

   На крылечке мама сына провожала.
Закрылась калитка- по жизни дальше побежали
  Звали дальние дороги! А какие были планы!
 А на крылечке дома всё стояла мама.

 Думалось: вся жизнь впереди!
 И самое главное- тоже!
 Неужели , теперь уже всё позади?
 Не заметил, что самое главное прожил?





.












 







 На конкурс: «Восток  - дело тонкое»

 Восток – дело тонкое, тем более Ближний!
 Здесь не  белеют снега и не видели лыжи.
Зато  ближе   всех к Богу-
 И  разноцветье народов!

Библейская   история, Храмы.
 Раввины,    муллы, попы , в гостях_  Далай-  ламы.
Трёх религий напевы-
Дом Господа Бога- справа-
Стена Плача -слева.
Старый город- четыре квартала!
 Я приехал к тебе из далёкого края!

 Под жарким солнцем, как на сковородке,
Вывески на крючковатом языке.
Людей вокруг, как сельдей в бочке!
 Важно шефствует женщина в парике.

 Рядом с ней…


 


 
 








  Было или не было? Было!


 Снежинки, грампластинки, перинки, блондинки?

На конкурс

Было иль не было? Было!
Долгие разговоры- короткие сборы!
  Рюмки -  стаканы ? Сумки- чемоданы.
 
 Отцовский домик.  Дымок  над   крышей.
  Мама  в Израиль пишет ,  сыну Грише :
 - Жизнь  прошедшую куда?   
 Бросать жалко-  взять нельзя .

1

Было иль не было? Память навеяла:
-Долгие разговоры- короткие сборы!
    Сумки- чемоданы-  дорогу ожидали.
 Рюмки налили- соседей пригласили.

 Выпили- закусили. Посидели- поговорили!
- Вот те раз! А как мы будем без вас?
Жили  годами: ни разу   не   обзывали  жидами…
 А сейчас просто   к слову. Степа, мир твоему дому…

2
 

 Отцовский домик.  Дымок   над  крышей.
 Холодный ноябрь,   письмо  мама пишет.
   В далёкий Израиль, сыну Грише:
-  Дом  продали-  баулы собрали .  А что у вас слышно?
 
- Жизнь  прошедшую куда?   
 Бросить жалко-  взять нельзя.
 Встала страна  на дыбы:
 В народе-  волнение:
 - Опять виноваты жиды?
 Зачем  делали  революцию с Лениным?


3
  Империя – в клочья! Жизнь- в балагане!
 Уезжают греки, евреи, немцы,   армяне .
 Прощайте, братцы- славяне!
 Теперь без нас живите    -  сами!

 Зима – пурга!
 Москва- бела!
По   стакану   и до дна!
Э-х-х!  Была- не была-
 Жизнь одна!
4
   Разлетаемся   в разные стороны,
 От мыслей распухли    головы?
 - На кудыкино поле? За тридевять земель?
- Второй   еще  свитер одень!

- Где Макар телят не пас, к чёрту на рога?
Едем  нищими:   страна  здорово  обобрала.
  Держим  хвост трубой!  Попрощаемся с Москвой!

Таможенник строгий- не говорит ни слова.
 Только  кивком   головы : проходи!
 Если можешь, прости!
 И ты! И ты! И ты…
5
 Слепим   жизнь сломанную?
- Поместимся   впятером в двухкомнатной?
 За окном 30 градусов-   записывайте новые адресы! 
  Двадцать Златкиных в Израиле-  прежнюю жизнь уже   оставили.
 Прошло тридцать лет- выросли новые поколения.
 Мой внук родился в один день с Лениным.
6


Для меня  Ильич  был икона_-  для внука вне закона.
Зато   он всём    дока!  Я прожил годы  -  не знаю столько!
  Молодых – время! Мы - деды? Для 21 –го  века 
   бремя?
 
 Прилетели- приехали. На финише? - Доехали…
 Были молоды- горячи- Прошла жизнь:   вот так  старче…


   Баллада о дяде Саше

  Матроска, ленточка в зубах от бескозырки,
 Ударом сбивает мичмана с ног  матрос Саша Синичкин.
 Деспотом тот был, особенно издевался над молодыми
 Увидев новичка, он удивился:  «  Еще не всех жидов перебили»?  Не знал мичман , что мой дядя сын местечкового кузнеца



 
 
 



- Куда мы   приехали?  Здесь  даже нет…  трамваев?
 
 








 
***   ***   ***
 Есть друзья, а есть жлобы,
 Первых  люблю ,    вторых  презираю.
 И в этом   нет моей вины,
 Что только друзей    я уважаю!

 Они на мир   смотрят   почти , как я,
 Как они,я люблю     белорусскую  природу.
Друзья мне  открывают     свои сердца
 Хотя я не из   другого   народа.

 С  ними я  охотно сажусь  за стол.
 Мои глаза к ним светятся любовью.
 Мне нет разницы -это   Зяма или Федор?
 Мы - соединены  одной братской кровью!
***   ***   ***
Власть  разделила  людей давно.
 У неё развиты   волчьи  инстинкты ,
Дала  клички:   « Кацап»,» чурка», « жидовьё».
 И больше всех кричит: « Фашисты»

 « Враги народа»,  « пятая колона»:
   -  Кто  против   нашего  мира?
 Захлебываются    желчью уроды,
 А всех подряд косит   пандемия…




 

 



 Дождь струями застучал по крышам
 стихи.В Беларуси у меня легко  пишутся
 Своё имя я там увидел на афишах.

   Я не считаю себя поэтом.
 Меня больше у3влекает проза
 Но когда я возвращаюсь в юность летом
 Мне всё можно? Можно! Можно!
 С детства мне там знакомы все тропинки
Там я так любил запах сена
 НО давно стали бабушками Иринки и Маринки
 Да и я  теперь не так






Нет! Оставь, как всё было!
  Хотя прошлое, как тяжёлый чемодан,
 Ничего, ничего не забыл я?
 

 
 
 
Лениным.
  Чернобыль, голодные очереди, гражданская война,
  Евреи,  греки, немцы пакуют чемоданы.
 Прошлая жизнь? Ты уже не нужна?
 Прощайте, братцы- славяне.
 Разлетелись в разные стороны,







 
 

 

 



 
  Многое   повидали ,
 Ещё больше пережили,
 Уезжали в Израиль?
 Когда это было?

 Страна встала на дыбы:
 В народе волнение:
 Опять виноваты жиды:
-Зачем делали революцию с Лениным.
  Чернобыль, голодные очереди, гражданская война,
  Евреи,  греки, немцы пакуют чемоданы.
 Прошлая жизнь? Ты уже не нужна?



 Нет! Оставь, как всё было!
  Хотя прошлое, как тяжёлый чемодан,
 Ничего, ничего не забыл я?
 

 


.




Сюжеты этих рассказов мне подариди встречи  с людьми. Ни один их них не выдуман…








 

 
Судьба или рок?
- Папе привет передать?
- Папа всё знает.
- Чёрная сотня,- отец нервно ходит по дому. Старые половицы скрипят под ногами,-милиция запретили евреям собираться у Зелика. Мол,  иврит запрещён в стране. Все  же религиозные книги  написаны  на иврите !
-  Из –за чего сыр- бор? Запретили собираться  у Зелика, соберутся  на молитву  у другого еврея -








  Яков  Розенфельд






Под жарким солнцем, как на сковородке,
Вывески на крючковатом языке.
Людей вокруг, как сельдей в бочке!
 Важно шефствует женщина в парике.

 Рядом с ней…


 


 
 








  Было или не было? Было!


 Снежинки, грампластинки, перинки, блондинки?

На конкурс

Было иль не было? Было!
Долгие разговоры- короткие сборы!
  Рюмки -  стаканы ? Сумки- чемоданы.
 
 Отцовский домик.  Дымок  над   крышей.
  Мама  в Израиль пишет ,  сыну Грише :
 - Жизнь  прошедшую куда?   
 Бросать жалко-  взять нельзя .

1

Было иль не было? Память навеяла:
-Долгие разговоры- короткие сборы!
    Сумки- чемоданы-  дорогу ожидали.
 Рюмки налили- соседей пригласили.

 Выпили- закусили. Посидели- поговорили!
- Вот те раз! А как мы будем без вас?
Жили  годами: ни разу   не   обзывали  жидами…
 А сейчас просто   к слову. Степа, мир твоему дому…

2
 

 Отцовский домик.  Дымок   над  крышей.
 Холодный ноябрь,   письмо  мама пишет.
   В далёкий Израиль, сыну Грише:
-  Дом  продали-  баулы собрали .  А что у вас слышно?
 
- Жизнь  прошедшую куда?   
 Бросить жалко-  взять нельзя.
 Встала страна  на дыбы:
 В народе-  волнение:
 - Опять виноваты жиды?
 Зачем  делали  революцию с Лениным?


3
  Империя – в клочья! Жизнь- в балагане!
 Уезжают греки, евреи, немцы,   армяне .
 Прощайте, братцы- славяне!
 Теперь без нас живите    -  сами!

 Зима – пурга!
 Москва- бела!
По   стакану   и до дна!
Э-х-х!  Была- не была-
 Жизнь одна!
4
   Разлетаемся   в разные стороны,
 От мыслей распухли    головы?
 - На кудыкино поле? За тридевять земель?
- Второй   еще  свитер одень!

- Где Макар телят не пас, к чёрту на рога?
Едем  нищими:   страна  здорово  обобрала.
  Держим  хвост трубой!  Попрощаемся с Москвой!

Таможенник строгий- не говорит ни слова.
 Только  кивком   головы : проходи!
 Если можешь, прости!
 И ты! И ты! И ты…
5
 Слепим   жизнь сломанную?
- Поместимся   впятером в двухкомнатной?
 За окном 30 градусов-   записывайте новые адресы! 
  Двадцать Златкиных в Израиле-  прежнюю жизнь уже   оставили.
 Прошло тридцать лет- выросли новые поколения.
 Мой внук родился в один день с Лениным.
6


Для меня  Ильич  был икона_-  для внука вне закона.
Зато   он всём    дока!  Я прожил годы  -  не знаю столько!
  Молодых – время! Мы - деды? Для 21 –го  века 
   бремя?
 
 Прилетели- приехали. На финише? - Доехали…
 Были молоды- горячи- Прошла жизнь:   вот так  старче…


   Баллада о дяде Саше

  Матроска, ленточка в зубах от бескозырки,
 Ударом сбивает мичмана с ног  матрос Саша Синичкин.
 Деспотом тот был, особенно издевался над молодыми
 Увидев новичка, он удивился:  «  Еще не всех жидов перебили»?  Не знал мичман , что мой дядя сын местечкового кузнеца



 
 
 Но был сапожник  Моше в местечке Прянички- на границе Беларуси и России, где шелковистые луга,берёзовые рощи , серебристая река и необычно голосистые соловьи!
 Вот почему  я всё время возвращаюсь туда- на окраину села...



На окраине села – седые  камни- валуны

На окраине села – седые  камни- валуны





Была война и, расцвела любовь\ъ
Была война и, расцвела любовь,
 Санитарки - славянки и офицера- еврея
Все повторилось, как встарь  , но  внов
Во все века и время…

Воевали два товарища,
 Вернее , два влюбленных голубя.
  Шли вместе через пожарища,
 И … огненную воду.
 Горячи, молоды, красивы.
 Берег их  Бог или Любовь?
 Везение! До Победы дожили!
 А потом уже не…  встретились вновь.
  Время развело дороги, судьбы изменило.
   Растёт  ядом    дочь Таня , где-то  Антонина.
 Так  бы и жизнь прошла,
Но  вмешался случай,
 Девушка в кабинет вошла:
- Папа! Ты меня… послушай

 Ятвоя дочьТаня, Антонинамоя мама
Хотела увидеть. Вот…  разыскала.
   Гремел гром, дождь Москву поливал,
 Счастливый отец впервые  дочь обнимал.

 А по  московским улицам ходит младшая  Таня,
 Как  ей объяснить?  Она ничего не знает

 Прошли не годы-  жизнь отстучала.
 Зимы за веснами, осени за летом.
 Две сестры родными, близкими стали,
Рассказать об этом, мало быть поэтом.

  Вот так живут две сестры,
Между собой отца не делят,
 Кому – нибудь об этом- расскажи,
Никто никогда не поверит.


В Москве  снова  идет дождь, гремит гроза,
 Как в тот первый вечер встречи,
 Когда отец впервые сказал: «Таня, это твоя сестра»,
 Обнимая   двух дочерей     за плечи…».


 




Родные, красивые лица!
 Вы пришли из туманной дали?
 Не знали, что с вами придётся проститься
 В той стране, куда мы вместе  улетали?
 И вот снова вернулись ко мне?
 Из зелёного белорусского лета?
Неужели на этот раз не во сне?
 Как часто бывает на рассвете7

 Ничего не волнует, не тревожит?
 За плечами у вас пять сыновей!
 А вот моё сердце застучало до дрожи
Когда услышал: « Сынок! Как же ты постарел?..»
 В прошедшее время не летают самолеты.
 Там остался отцовский дом!
Зато с нами осталось это старое- старое фото!
 Значит! Снова мы все вместе живём!

   На крылечке мама сына провожала.
Закрылась калитка- по жизни дальше побежали
  Звали дальние дороги! А какие были планы!
 А на крылечке дома всё стояла мама.

 Думалось: вся жизнь впереди!
 И самое главное- тоже!
 Неужели , теперь уже всё позади?
 Не заметил, что самое главное прожил?

.
Они в Пряничках вместо памятника стояли,
Здесь когда-то жили мои деды?
В сорок первом году  их в  овраге  расстреляли.

Как  будто  здесь и  не жил  сапожник Моисей?
И никогда не было сестрёнок   Златы  и Ципи?
- Их не вернёшь! Жалей- не жалей!
Пойдём –ка лучше  за них выпьем!

Говорит  мне  Федот, он  живёт на окраине села,
В его  руках бутылка красного  вина!

- Помянем?- Посмотрел на меня пытливо,
На место  расстрела  мы принесли  валуны.
Даже не помню когда? Давно это было?-
Да ты погоди!  Посиди со мной, посиди!

А мне вдруг стало тесно в хате,
Будто  меня камни  придавили,
Я словно увидел, как детей рубят лопатами,
А взрослых- прокалывают вилами…





- Куда мы   приехали?  Здесь  даже нет…  трамваев?
 
 








 
***   ***   ***
 Есть друзья, а есть жлобы,
 Первых  люблю ,    вторых  презираю.
 И в этом   нет моей вины,
 Что только друзей    я уважаю!

 Они на мир   смотрят   почти , как я,
 Как они,я люблю     белорусскую  природу.
Друзья мне  открывают     свои сердца
 Хотя я не из   другого   народа.

 С  ними я  охотно сажусь  за стол.
 Мои глаза к ним светятся любовью.
 Мне нет разницы -это   Зяма или Федор?
 Мы - соединены  одной братской кровью!
***   ***   ***
Власть  разделила  людей давно.
 У неё развиты   волчьи  инстинкты ,
Дала  клички:   « Кацап»,» чурка», « жидовьё».
 И больше всех кричит: « Фашисты»

 « Враги народа»,  « пятая колона»:
   -  Кто  против   нашего  мира?
 Захлебываются    желчью уроды,
 А всех подряд косит   пандемия…








Нет! Оставь, как всё было!
  Хотя прошлое, как тяжёлый чемодан,
 Ничего, ничего не забыл я?
 

 
 
 
Лениным.
  Чернобыль, голодные очереди, гражданская война,
  Евреи,  греки, немцы пакуют чемоданы.
 Прошлая жизнь? Ты уже не нужна?
 Прощайте, братцы- славяне.
 Разлетелись в разные стороны,







 
 

 

 



 
  Многое   повидали ,
 Ещё больше пережили,
 Уезжали в Израиль?
 Когда это было?

 Страна встала на дыбы:
 В народе волнение:
 Опять виноваты жиды:
-Зачем делали революцию с Лениным.
  Чернобыль, голодные очереди, гражданская война,
  Евреи,  греки, немцы пакуют чемоданы.
 Прошлая жизнь? Ты уже не нужна?



 Нет! Оставь, как всё было!
  Хотя прошлое, как тяжёлый чемодан,
 Ничего, ничего не забыл я?
 

 















 




















 

 






222
А коли так, нечего свою голову засорять разными бреднями. Лучше – ка я  побегу  играть с ребятами в лапту. Все было бы хорошо, если бы Васька – местный заводила и драчун, выбил бы меня из круга, как и раньше.  Но на этот раз  решив отомстить за все мои обиды, я влепил ему мяч   между лопаток.
Ты чего, ты чего? - не ожидая удара, рассвирепел он, и брызжа  слюной завопил на всю мощь:
- Езжай в свой  Из-р-а-а-и-ль! Ез-ж-а-а-й!
- Вась-ка! Ты чего? Разве  не видишь, что я такой же, как ты!  И цыпки на моих ногах, как у тебя. И  ободранные локти до крови, как у тебя. И нос такой же облупленный от загара, как у тебя. Я - свой! Такой, как ты, Васька!  Такой, как вы все! Что вы ребята? Обиделись на меня, что я  на этот раз Ваську  выбил из круга?  А когда он  десятки раз   выбивал меня, вы только подхикивали?
Ребятня  молчит. Молчит  моя ребятня. Никто  не говорит: «Да,  что ты, Васька? Мы же с  Аликом (так звали меня в детстве)  ходим вместе    в ягоды  и грибы,  ловим рыбу,  жуем зеленые дички. Да  и  вообще,  какое отношение имеет к Израилю?  Алик наш! Не в Израиле  он  родился, а  у нас! В Белоруссии.
Но моя ребятня  молча  ковыряет  свои цыпки на ногах и болячки на коленках.
-Для  вас я  чужой? Чу ж-о-й?  По-че-му? – меня душат  рыдания, которые я не могу остановить…
Дома в зеркале начинаю себя  рассматривать:
- Да! Я не такой, как соседские хлопцы.  У них светлые волосы,
голубые глаза.  А у меня черные глаза, черные брови и еще ежиком  стоят  черные волосы.
- Почему  такой? - спрашиваю у отца.
- Какой такой? Черноволосый? Посмотри на меня,  на маму, на своих младших  братьев-  мы все такие.
- Кто это  мы?
-Евреи…
-И у нас нет своей…страны?
- Есть  страна !  И  мы   еще  в ней  будем   жить, если на небе есть
Бог,- отец  обнимает  меня своей рукой, изуродованной  шрамами на
войне.Эти   шрамы  я   раньше боялся, они мне  казались  какими-то драконами   постоянно , поселившимися  на отцовской руке.  А тогда  прижавшись  к ней      вдруг   увидел     во сне ,  как отцовская рука  становится  самолетом и,  мы летим на нем  в нашу страну,  имя которой я даже не знаю.
И  , когда через десятилетия самолет взлетел над Москвой, я ущипнул  себя   несколько раз  ,чтобы убедиться, что это … не сон.
- Здравствуй , Израиль! -  мы к тебе приехали навсегда!- Батя  поднимает вверх руку, когда мы вышли из аэропорта.
Все  вместе   останавливаемся, обнимаемся. Хорошо понимаем,
, что это исторический момент!  Что в новой стране  нам   суждено
состариться и умереть, но вначале дождаться внуков и правнуков.
- Женя, Женя,- кричу я. – С  днем  рождения, тебя , моя дорогая  доченька! В  дороге    даже забыл , что    тебе   сегодня исполнилось   ровно  17 лет!
-Где  мой подарок? - шутит   Женя.
На помощь , как всегда  приходит  наш   Батя.
- Вот тебе подарок!- -Он   обводит вокруг  рукой  ,- ты получила  свою страну! С самого детства я тебе говорил, что ты будешь жить в Израиле!   Учиться в Иерусалиме, выходить замуж в Иерусалиме , и рожать детей тоже  в Иерусалиме!
- Да ладно уже вам, замуж,-   моя жена Аня  притягивает к себе  дочь,- она  у нас еще маленькая.
Мы  приехали  в неизвестность, имя которой Жизнь!
А я во все глаза смотрю на проходящих  рядом людей.
Неужели все эти Исааки, Шлемы, Рувены, Сары-  маленькие, совсем не великаны по внешности ,  такие непобедимые воины?
    -  Когда разрывают  горло, силы удесятеряются,-  говорил  мне отец.

Эти  встречающиеся на улицах прохожие   разбивали врагов во всех войнах, потому, что  им  разрывали   горло?
Даже  вот  этой  старенькой  женщине, которая  медленно идет по улице? Она тоже воин? У нее  на  руке    выжженный номер узницы концлагеря?  Вдруг  перед ней на колени с букетом в руках опускается Батя.
Женщина вначале ничего не понимает,  но  он что-то горячо  говорит ей на идиш.  Показывает свою руку, изувеченную на войне  , дотрагивается до ее руки с номером. Они смеются, обнимают друг друга и долго стоят рядом.
- Ее зовут Злата, как и мою расстрелянную сестру. Прошла Освенцим! Ты посмотри, какие люди вокруг? Кремни!  Спеши все это осознать,
записать, переговорить с теми, кто  выжил ! Ты же – журналист!-  с восторгом говорит   мне.
Входим  в жизнь страны, восторгаемся  пальмами, цветами, теплой зимой, морем. Расцвет нынешней весны совпал  с   Днем
Независимости Израиля. Улицы разукрасились в бело-
голубые флаги, разноцветные шары. Страна в зелени деревьев ,  ярких  цветах. И в одном радостном порыве!
- Сынок ,ты родился  почти  одновременно с Израилем. Возможно, когда-  либо    будешь  праздновать  свой  день    рождения  и страны,- е в далекой Белоруссии ,-  говорил мне  Батя .
Тогда этим словам  я не придавал никакого значения: Для меня  Израиль находился  дальше Луны, все годы он жил своей жизнью,
А я - своей.   И , вдруг  день и год  моего 44- летия,  совпал с   его  43- ней годовщиной ?
- Спасибо,тебе   Васька, да и всем спасибо, кто меня не однажды  отправлял в   Израиль,-  благодарю я их мысленно.
.
.
- Ам исраэль хай! Ам исраэль  хай!- (  народ Израиля жив!) ,- поют   молодые репатрианты по дороге в Иерусалим. И  я  еду вместе с ними.Полходим  к  Стене Плача! Прислоняю к  ней свою ладонь и,
 чувствую ,  будто прикоснулся  к  отцовскому   дому. Белая   стена- маленький остаток   Великого еврейского Храма. Под палящим
солнцем    ты    стоишь тысячелетиями ? Из  твоих расщелин наружу
 пробиваются  зеленые деревца ?  Дорогие  посланцы древности, вы     хотите  нам сказать, что Стена Плача жива и сегодня?   Древняя, как
 сама история  еврейского народа и    юная, как молодая поросль зеленых ветвей, она продолжает жить!
Мои руки сливаются  со Стеной Плача, сердце  чувствует вековую  боль народа, а  губы шепчут вдруг  набежавшие строки:
- Мой Израиль!  Ты  сохранился через века.
Ты не растерял  свою гордость и силу,
Мой Израиль!  У меня  с тобой  одна  судьба!
Мы с тобой живы! Живы! Живы!
Эти  встречающиеся на улицах прохожие   разбивали врагов во всех войнах, потому, что  им  разрывали   горло?
 
!




По дороге домой  десятилетний мальчик обращается к отцу:
- - Мне сегодня дедушка обещал купить велосипед. А я об этом попросил в   записке. Ее  Бог уже прочитал?
-Бог, может и не прочитал, а вот  твой дедушка точно подсмотрел  эту записку ,- улыбается отец.
- А я думаю , попадет ли мое  письмо  к Богу, которую положил  в  Стену Плача?  Писал,  чтобы сын, не задерживался в Белоруссии, а приезжал  в Израиль быстрее.
 Через месяц   сообщает, что  передумал.
 Совпадение?! Но как объяснить, что у моей родственницы, у которой не было детей, после поездки в Иерусалим родились две  славные дочушки?
- Положила записку в Стену Плача?
- А ты откуда знаешь?
-  Убедился на  собственном опыте.
 Прошло двадцать лет.  В Иерусалиме  я   увидел  одну из    близняшек. В полицейской форме, с автоматом на груди , она охраняла территорию Стены Плача…












 
   








 



















 
 




- Асенька- так всё время он   ласково обращался к ней Марк.
 Как в первый раз? На первом уроке в седьмом классе?
 Чего только не видело бывшее  еврейское местечко? Правда , сейчас уже мало что и помнит?
 Помнит только мы. И то немного. Поэтому и спешим записать , оставить для вас кусочки жизни прошлого...

 Гило

Дом на столбах


 Фото
 Хеврон, в котором более 200 000  арабов и одна тысяча  евреев - город кровавых конфликтов и острых противоречий. На всем протяжении истории, хотя она знала  и  мирные периоды. В Хевроне, как нигде сохранилась идилия прошедших столетий: те же холмы, дорожные спуски, поля, виноградники.  А вот и


дорога, уложенная большими булыжниками. Ей  более-  4500 лет! Вероятно, она помнит  истоптанные сандалии Аврама, пришедшего сюда купить землю для похорон любимой Сары. На этом месте великий царь и градостроитель возвёл пещеру- Махпел    , она стала местом погребения наших Праотцов     и Праматерей .
 Возле дороги, уложенной большими булыжниками,были обнаружены  древние столбы от бывшего еврейского дома.  Завидную мудрость   проявили израильские строители: чтобы  сохранить их и остатки прежнего строения, всё оставили в первоначальном виде , а на сваях поставили новый дом. Он  напоминает старый . Сюда переселись евреи, которые долгое время ютились рядом в дырявых караванах.Говорят, что среди них есть потомки тех, кто здесь жил раньше. Я этому верю!
 В Хевроне  удивляет многое:  Пещера Праотцов , древняя миква, крепостные стены,  оливковые рощи – и самое главное - жестоковыйные евреи, которые сюда  вернулись через тысячи лет! И хотя их мало- всего 1000 человек на 200.000 арабов, мифически вместе с ними присутствуют миллионы живущих за всё время на  хевронской земле.
 Возвращаясь из Хеврона,  мы встретили свадебную машину. Молодые направлялись  за благословлением в Пещеру Праотцов...\



  Праотцов...
 
 Несмотря на то, что в Хевроне на тысячу евреев более 200.000 арабов, здесь сохранилась идилия прошлых столетий .   Те же холмы , крутые спуски, поля, виноградники. Кажется, вот-вот по этой дороге сюда придёт Авраам- праотец еврейского народа. А вот и дорога: ей более 4500 лет! Вероятно, она помнит  истоптанные сандалии Аврама, пришедшего в Хеврон купить землю для похорон своей любимой Сары. На этом месте великий царь и градостроитель возвёл пещеру- Махпел    , она стала местом погнребения наших Праотцов     и Праматерей .
 А возле дороги, уложенной






/




 









































 Авантюра  Розенфельда Якуба
 Спасла жизнь не только ему, но и тысячам китайцам..

Во  дворике еврейского центра – памятник   убежавшему  от нацистов  в  1939 году  Якубу Розенфельду и, ставшему через  десять лет генералом, национальным Героем  Китая.  Врач по профессии ,он спас тысячи китайцев, подготовил целую плеяду специалистов и в неполных 50 лет умер  уже Израиле




 


 






 

-









-

























 
 




 

 

 
 















/












 

 








 
 


















 






 












-
/







,





 







/

 Возвращаясь из Японии, я подумал: «Хорошо бы  посетить  соседний  Китай, до которого отсюда  рукой подать.  У этих двух стран   такие разные судьбы и,  одинаково  ошеломляющие результаты».
 Через год    в составе  группы туристических агентов компании  « Офир турс»,я   опять  поднялся на борт « Боинга…».
 Снова  быстрый   полет до Стамбула, пересадка , а потом  ночь полета над Индийским океаном.Уже второй раз она проходит   на редкость легко и, быстро.
 В Шанхайском  аэропорту нас встретила  миловидная  китаянка ,  с европейским  Рита.
 И все… завертелось, закружилось до  той поры, пока через неделю  скоростная  стрела  не  примчала  нас  в Шанхайский аэропорт.  Опять ночь полета, пересадка в Турции и, посадка  в  Израиле. Теперь   я уже дома и могу
 спокойно  рассказать обо всем, поделиться  своими впечатлениями.
-Почему  в последнее время так  сильно возрос интерес к Азии  и , конкректно к Китаю? - спрашиваю у Игоря  Шварца , гида компании « Офир турс».
/
 

 




-  Это же понятно! Китай- громадина!  Миллиардник! Сегодня- он один из главных игроков на мировой сцене.  А
 в  прошлом человечество обязано Китаю    открытию пороха, бумаги, плуга,  шелка ,-  на лице Игоря  появляется улыбка.
 Точь в точь , как на лице   женщины, фотографию которой  я вижу в историческом музее.
 И не только улыбка , но и  разрез глаз, форма лица , его цвет.
- Похож?- спросил тогда   Игорь ,обьясняя  , что эта крестьянка  с той же местности , откуда и его…  бабушка- китаянка. А дедушка из другого района Китая. До войны они перебрались в Советский Союз, жили в Казахстане.
… А дальше началась  история , которой могли бы позавидовать  Ромео и Джульетта . В Алма- Ату приезжает военный переводчик , будущий отец
 Игоря. Ленинградец, интеллигентный еврейский юноша . Случайная встреча с  девушкой  мусульманкой – китаянкой  изменило  всю его жизнь.
-Белый , да еще еврей?- встали на дыбы родители девушки,- нет! Нет! И нет!
 - Нет?- тогда  и меня в вашем доме не будет,- топнула она  ногой .
Любовь оказалась сильнее вековых  устоев. И никто её  не мог разрушить!
-Мои будущие родители уехали в тогдашний Ленинград , а я родился через десять лет. Только тогда мои китайские бабушка и дедушка  смирились,  скрепя сердцем. Приняли меня , как своего внука, но с одним условием , что я буду носить китайскую фамилию.
… Как зачарованные мы слушаем  рассказ     Игоря Шварца- руководителя нашей туристической группы.   А кораблик  плывёт  по сверкающей огнями реке реке,  на  набережной    разноцветным  ожерельем сверкает шанхайский Матхэтен.  Своей  современностью он  даже  превзошел своего американского собрата, став городом будущего.
 Всё , как  в феерическом сне: и  корабль красный,и  набережная- прекрасная и , наш гид Игорь , который вдруг стал наполовину… китайцем?
- А что было дальше? 
- У китайской  бабушки и дедушки я  только гостил, но растили  меня  родители отца.  Вы же знаете , что   поздний и единственый внук для еврейской бабушки и   еврейского дедушки- это букет счастья!   В их доме , я словно купался в масле, 
 полюбил гефилте – фиш ,  чимес, винегрет под шубой. А   еврейские анекдоты,  тонкий юмор, необычно теплую семейную атмосферу- все это я получал на бабушкиной кухоньке.
 Наши глаза   лучились то ли от ярких береговых огней, то ли от этого необычного рассказа?
 А что было дальше,  дальше?  - торопятся узнать нетерпеливые.
/

Белые волны  все также  убегали  за кормой,  вокруг была царство необыкновенной  красоты ,а мы  слушали удивительную  историю.
- Куда  может пойти еврейский ребенок, отец которого , закончил институт иностранных языков? Туда  же!  Языкознание- это же наука! Увлекся языкознанием ,    защитил  кандидатскую диссертацию. Паралельно, как языковед, работал  гидом с иностранными группами. Начинал  в  девятнадцать лет!  Тогда  и  не думал, что моё второе увлечение
 станет основной профессией в Израиле.
Вокруг нас на палубе сновали  китайские туристы, с недоумением посматривая  на  непривычную группу. Ну , не каждый день сюда приезжают белые , во главе которых их собрат?  Игорь, во многом похож на них , если  внимательно  к нему  присмотреться. Только глаза- черные, глубокие, еврейские глаза.
 Заканчивался первый вечер в Шанхае:  в туристическом автобусе мы проехали  по его центральным  улицам.  А  потом  решили  пройти пешком  до отеля, в котором остановились
 С золотым куполом , он чем-то мне напомнил  Иерусалим!   В тот вечер  24- миллионный Шанхай стал больше еще на двадцать израильских туристов!  Мы шли вдоль сверкающей  набережной, мимо  небоскребов- великанов с красными знаменами. Восхищало все!

/


- Когда я  приехал сюда впервые, ничего этого не было ,- говорит Игорь.
- А что было?
- Полчище крыс! Меньше чем за двадцать лет всё изменилось под шанхайским небом.
 В этих словах я почувствовал гордость  за Шанхай и Китай в целом , частичкой которой чувствует себя и Игорь Шварц.
Но своим родным домом он считает только Израиль. И об этом  говорит прямо!
В этом доме его ждёт еврейская  жена,  - Иначе и не могло быть! 
Музыкант по профессии , она  гармонично подходит к нему -  ученому- филологу  в прежней жизни, путешественнику-  в нынешней!
  … Я хотел о многом  поговорить с Игорем, но  Шанхай уже накрыла зимняя  ночь, а завтра нас ожидал подьем в шесть утра.
 Что еще не спросил ? О семье!
- Моя дочь очень похожа на свою бабушку- китаянку, но  мягким сердцем больше на еврейскую бабушку. Сын- копия мамы. Обычные израильские дети: шумные, интресующиеся всем.
- И китайским языком?
 - И китайским языком…
 Вот такая правдивая история, больше  похожая на сказку…


 


























 




   Тереза  направила на него свои  глаза, медленно их сужая.  От   них повеяло таким холодом, что Степан мгновенн6о выскочил на улицу



Хозяином походил по хате, выискивая, что можно унести с собой.
Но все уже унесли:




 



 

Резиновые сапожки
Дом Янкеля-  на самом въезде в местечко.  Дом  большой.  В первой части- прихожая, кухня. Во второй половине-зал,   спальни. Все сделано добротно, по- хозяйски.
Янкель- человек с руками, кузнец еврейского колхоза. Он самый незаменимый в местечке: знает себе цену.
Утром, как разгорячит горн, так до самого вечера пылает в нем пламя.
То бороны подправить, то плуги  нужно подправить  , то коней подковать.
- Стучит себе молотом по   наковальне да   напевает:
- И пашут евреи ,  и сеют,

-




 Вот так постепенно образовался круг людей, которых я начал понимать без слов: мимикой, взглядом, кивком. Выделив их со всех остальных, при встречах я  здоровался с ним первым.  Что-то было похожее у них во всех?   Вначале не мог определить? Позже  понял:  смешинки в глазах. Один из них ходил в военном  кителе, на котором были видны  следы от погон, хромовых сапогах и  в офицерской фуражке. В этом снаряжении, он был , как в футляре от окружающей жизни. Ходил уверенно, прямо держал в голову, не отворачивал взгляд в сторону. Седой,



 - Ира, как ты догадалась?- смеётся Батя.
- Все евреи  давно уже знают, что вы собираетесь в доме у Зелика. Организовали  у него  подпольную синагогу. Посадят ещё всех, тогда узнаете.
- А что мы делаем запрещённое ?  Кидуш в шабат(освящение субботы),  кадиш (поминальную молитву  о умерших) . Хотя, если кто-то захочет звёздочку покрупнее, обязательно посадят,- соглашается Ба
 Но  в эту  пятницу он   всё равно  уходит  встречать шабат (субботу).
 Снова грохочет колёсами конная упряжка.
--Э-э, ингеле!- узнаёт меня Зелик,-садись, довезу до школы.
- Папе привет передать?
- Папа всё знает.
- Чёрная сотня,- отец нервно ходит по дому. Старые половицы скрипят под ногами,-милиция запретили евреям собираться у Зелика. Мол,  иврит запрещён в стране. Все  же религиозные книги  написаны  на иврите !
-  Из –за чего сыр- бор? Запретили собираться  у Зелика, соберутся  на молитву  у другого еврея - рассуждает мама.
 И пошла  с властью  игра: закрывают молитвенный  дом у  одного, переносят за ночь книги к следующему: От




 Однажды напали на след: забрали молитвенники. Но у евреев осталась самая главная книга- Тора! Ищут её милиционеры, подключились из управления КГБ, а Тора , как в воду канула? А она , миленькая спокойненько хранилась в валенке на печке. В валенке её и переносили от одного к второму…




я,-
- Не понимаю?
- Вот ты есть?
- Есть!
- Есть русский мальчик , который говорит  и пишет  -по русски. Есть грузин, который изучает свой язык!

- Очень мне нужен твой  непонятный язык, на котором ты   разговариваешь при всех с Зеликом,   Ханкой, Зямой. Люди оборачиваются , а мне из- за  стыдно из- за тебя.
  - Вот потому тебе и   стыдно,  что ты есть,  и как- будто тебя нет ?
- Я могу разговаривать и писать только  на русском языке.
-Но тогда ты не поймёшь, что пишет твоя бабушка Соня маме.
- Ты никогда не прочтёшь газету «
-  Так будет всегда?
- Может, нет, может, да?
_ А когда будет « может, нет»?
-Когда будешь жить в  Израиле.
Вот  такие разговоры мы вели с отцом, когда у него находилось время на мои вопросы.
 А я продолжал ходить в школу, встречать Зелика с его упряжкой. Работая конюхом на заводе металлоизделий, он ездил по городу туда- сюда.

Проходили годы: закончена школа, армия, университет, а Зэлик продолжает  ездить по городку на своей упряжке.
- Вот тебе ещё тема,- подсказывает отец,- напиши про Зелика.
- Что можно написать про конюха?

- Это сейчас он конюх,  а до войны Зэлик Суперфин был председателем еврейского колхоза в Милославичах.
-   Как я знаю,  еврейские колхозы тоже были в Михалине, Родне, Хатовиже…
- Но  десятки человек   вывез в тыл только  председатель одного  еврейского колхоза   и тем самым спас их
 -Это был Зэлик?
- Да! Это был Зэлик  Суперфин. Когда ты уже напишешь о нём?..
 
 
Зелик, продолжая работать конюхом на заводе металлоизделий , днём  грохотал колёсами конной упряжки по городу: туда- сюда. Вечером он надевал кипу, брал в руки молитвенник и вокруг него собирались евреи.
- Ребе Зелик,- почтительно обращались они к нему.
 И было за что…


 
 


одними  губами…
 Вот так постепенно образовался круг людей, которых я начал понимать без слов: мимикой, взглядом, кивком. Выделив их со всех остальных, при встречах я  здоровался с ним первым.  Что-то было похожее у них во всех?   Вначале не мог определить? Позже  понял:  смешинки в глазах. Один из них ходил в военном  кителе, на котором были видны  следы от погон, хромовых сапогах и  в офицерской фуражке. В этом снаряжении, он был , как в футляре от окружающей жизни. Ходил уверенно, прямо держал в голову, не отворачивал взгляд в сторону. Седой, как лунь, только усы топорщились в разные стороны, держался молодцевато.  Всегда здороваясь с ним, я всегда спешил с фотоаппаратом в руках, кучей блокнотов. Наши взгляды встретились ,  я на минутку задержался, Залман- а так звали человека в военном, медленно покачал головой . Мол, куда же ты вечно бежишь? Жизнь не перегонишь?
-Батя,- спросил я вечером у отца,- кто такой  Залман?
- А- а, Залман? Ловкач на его месте  был бы подпольным миллионером ,   в другом стране Залман был бы сам легальным миллионером.
- А у нас?
-  А у  нас?  Является бедным евреем..
- Я бы так не сказал. Он ведёт себя достойно, красиво.
- Достойно и красиво?  Только  донашивает военную одежду кого-то из своих родственников. Ты думаешь в под восемьдесят лет летом легко ходить в сапогах? Живёт на копеечную пенсию.
- Я думал, что это связано с его военным прошлым?
- Прошлое  у него о-го-го! Вывез в тыл целую машину денег, золота.  У тебя голова забита поиском дутых героев производства, чтобы тиснуть о них  в газетке, а настоящих героев ты не видишь.
 После такого обвинения,  я пришёл к Залману  Генькину_- он жил от меня в десяти минутах.
 Увидев меня, ничего не сказал, только положил на стол  пожелтевший лист. В нём  было написано, что  в целости и сохранности он передал  российскому банку( дальше указывается какому и какое количество денег, ценных бумаг и драгоценностей. Прошло много времени и я уже точно не помню сколько именно,  но как сейчас вижу  несколько страниц с указанием всего  на огромную сумму).
- Вы так быстро нашли этот документ? Вы знали, что я приду?
-Знал!
… Когда началась война, старший кассир   Государственного отделения банка в городе  Климовичи Залман Генькин  получил важное задание: вывезти в тыл огромную сумму денег. И своих, и тех, что передали из банков  западных районов Белоруссии, надеясь , что на её самом востоке будет спокойно. Но и сюда уже  двигались немцы. Услышав поручение , он побледнел:
- А кто вывезет мою семью?
-   Ты и вывезешь !  Россия- рядом! Крутнёшься за пару дней туда и назад, Давай! Давай, дорогой! Ну кому я ещё доверю столько миллионов? Ты же старший кассир! Сам понимаешь: стар-ший!- управляющий банком  по дружески обнял Залмана.
 - Вот такой  у нас состоялся тогда  разговор. Загрузили мы целую машину ценным грузом и рванули через  российскую  границу. До неё рукой  подать!   Думали, обернёмся быстро? Ан нет! Немецкие парашютисты  нас обогнали! Подъезжаем  к одному городу, видим, как они спускаются над ним. Мы  в лес, кругами, по просёлочным дорогам, без карты добрались до другого города- он под бомбежкой! Вот так до центра России и доехали, заправляясь , где могли,-  вспоминает Залман.
 А дальше, о чём о вспоминать не хочется: рассказал  он мне в двух словах.
Заметил  что водитель и охранник стараются в его  сторону не смотреть, взглядами переговариваются. Понял: замышляют    с ним  сделать что-то с   недоброе. Скорей всего убить, тело забросать в лесу ветками – да ходу на машине. Россия- большая! Война идёт- всё спишет. Поэтому, когда водитель и охранник уснули ночью- в кабину ЗИЛа- и в путь. Они даже не догадывались, что Залман может водить машину, а он никогда не бахвалился этим. Короче, чтобы было наверняка уезжал подальше от войны, опасных напарников подальше в тыл. Доехал где-то до Самары, а там в прямо в местное управление милиции. Так мол и так: вывез из оккупированной Беларуси  машину денег. Хотели  « сшить» сшить ему дело: будто он угнал её. Повезло: следователь оказался рубаха- парень: никого не побоялся.
- Угнал  из Беларуси и приехал на машине прямо  к милиции? Да если бы хотел угнать, закопал бы деньги где-то в лесу, а сам смылся. Короче, отпустили, дали документы о приёме всей суммы чин чином.
 А теперь куда? Ведомо куда, на фронт! Беларусь в огне, родной городок под немцами.
- А ведь могли  в самом деле куда-то скрыться с деньгами? Почему это не сделали?- спрашиваю у Залмана. Не услышал или сделал вид, что не услышал. Повторил во второй раз?
- Я знаю твоего деда, твоего отца. Как ты такое мог подумать? Или просто берёшь на мушку. Не надо- многие брали.
 Снял  военную  фуражку, вытер седую голову.
- Я же должен был вернуться домой! А если бы взял копейку, путь в местечко мне был бы закрыт. Думал, останется хоть кто-то живой?  Всё ждали меня- так и не уехали. Всех положили в песочек: родителей, жену, сестер, маленьких детей.  Хорошо, хоть остался сын Исачок, что был на фронте .
-А что потом?
- Что потом? Пришёл  на работу ,  сдал о документ о доставке ценного денежного груза в России, подготовил себе замену и ушёл на пенсию.
- Скучно одному дома?
- А я не один. Посмотри,- показал взглядом на фотографии,  развешенные на стенке,- да и дела есть.
- Какие дела?
-Пока есть силы, хожу к своим. Твое там тоже лежат, в братской могиле за городом?
- Лежат?
- Я помню , как вы на меня смотрели, будто мы были  знакомы? Вы меня знали?
- Конечно, знал! Я знаю  каждого еврейского мальчика, каждую еврейскую девочку, родившихся  после войны. Смотрю  на тебя, на других  - и как –будто смотрю  на своих,  которые не родились …
-
 

недоброе? Убьют, забросают в лесу ветками , а сами ходу с миллионами.


 




 Живя   в своём городке, входящий в общий город, мало соприкасались  с ним. Как таковой зримой границы не было, но была условная. У меня словно открылись глаза: и я вдруг  увидел, что там, где стоит дом одного еврея, по соседству или рядышком , будет обязательно  дом  твторого, третьего, четвёртого, а потом  дома беларусов. На второй улице- тоже самое, как и на третьей, четвёртой?
 второго, третьего, четвёртого…






 Я/ жертва Холокоста,
давно прошедшей войны.
 Всё забыть, жить дальше? Но это не просто,
Поэтому я живу с чувством вины.

 За то, что ношу имя убитого молодого дяди.
  За то, что моя фамилия, как у моей малолетней тёти.
 Стреляли, убивали евреева, гады
 Думали, весь народ, убьте?







 


      
 
-
 
 

 






Мальчик с котомкой

 









 Сапоги деда Игната


 Как осталась в живых Циля  Закхайм  в числе  сорока евреев  из 250  убежавших из красного замка…


 Циля зарылась в  стожок сена, закрыв уши руками. Везде- то тут, то там    гремели выстрелы, слышались
 злобные крики, плач. Только что она была  в аду. Он там ,за пряслом   и остался.  С её подругами -  одноклассницами  Софой, Златой, Симой .  Договорившись быть вместе, они  одна за одной выскакивали  из подвала, куда немцы загнали евреев  из гетто.  В темноте потерялись и тогда Циля передумав, побежала не в сторону леса, а посёлка. Бежала не понимая куда:   главное подальше. Когда уже выдыхалась, увидела низкую изгородь, быстро перелезла через неё, заскочила в хозяйственный двор и зарылась в стожок сена .
 
 
Уснула под утро, когда   ушла тревожная ночь.  Проснулась  от лая  лохматой  собачонки.  Она подскакивала то ближе, то убегала дальше, поднимая трубочкой   хвост.   
Забеспокоившись, что  сейчас придут хозяева дома и её  обнаружат, выползла  из убежища.
 Только сейчас заметила   кровь на руке, вспомнила, как раздвигала   колючую проволоку возле гетто. Пересохло во рту -  облизала сухие губы. И только  собравшись 
 незаметно проскользнуть из чужого двора, как услышала:

- Дачушка, не палохайся( дочка, не бойся)!
 Циля оторопела. В прошлой жизни её только  так  называли отец Зелик и мама Дора, а в этой- « грязная жидовка», « юде».
 И вдруг  снова: « дачушка» ?

   Сзади неё   стоял мужчина в фуфайке, резиновых сапогах и протягивал … кружку воды.
 Пила и  выбивая дробь зубами о ее краешек,  исподлобья  смотрела на мужчину. 
 А он отошёл на несколько метров и усевшись на бревно , вынул из кармана мешочек с  махоркой. Потом достал  кусочек бумаги,  разгладил ,  высыпал на неё махорку, скрутил в трубочку, послюнив и поднёс спичку. Всё это время Циля смотрела на него и была готова бежать каждую минуту. Но что-то её останавливало : во первых она не знала, куда бежать, а во- вторых не чувствовала от хозяина дома никакой враждебности.
 Собачка вдруг  подбежала к Циле, стала крутиться возле её ног, ластится.
-Игнат я.   Да  ты не палохайся, дачушка!  Бачыш, хлев ( видишь, сарай). Бегом туда!
 Закрыл  плотно дверь, показал рукой, мол , иди дальше.
 В конце  сарая  стояла лестница. Быстро взобравшись   по ней     на чердак, заваленный большими бочками, позвал рукой девушку.
-  Вижу, что ты еврейка? Бежала из гетто?
 Цыля кивнула головой.
- Все мы люди! Будешь пока здесь.
Девушка подняла глаза ,  в её  взгляде был немой вопрос: « Сообщит  или не сообщит немцам  »?
 Будто прочитав его, Игнат протянул девушке свою ладонь . Она была шершавая, тёплая, как у её  отца Зелика.
   И   тут  не выдержав , она  припала к ней   лицом, вздрагивая от слёз  всем телом.

 Игнат молча погладил девушку по голове:
- Буде, буде . Трымайся(  держись).
  Когда уходил, сказал девушке:
-Вниз не спускайся. Если услышишь   голоса чужих, спрячься в большой   бочке и сиди тихо.   Софья , моя жена принесёт тебе еду, а ты отдыхай.

 
… Прошла неделя. Под вечер Игнат   поднялся на чердак, тепло посмотрел на девушку, которая   с благодарностью   улыбнулась ему.
 - Полицаи рыщут по домам, кто-то донёс, что в посёлке скрываются евреи. Сегодня ночью ты уходишь.
- В лес?
- В лес!   Есть там   отряд братьев Бельских , в нём  одни твои, евреи,- говорил   девушке Игнат, рассказывая ей, как можно их   быстрее найти.
- Возьми на дорогу,  София  приготовила,- он  протянул ей  домотканую сумку с крестьянскими продуктами,- а это от меня, сапожки на холода ,  сам сшил.
 … Циля    пробиралась через лесные заросли, вслушиваясь в каждый шорох.   Знала, что в бесшумных сапожках деда Игната и с картофельными пирожками  Софии
, она обязательно дойдёт!
Дошла и стала  бесстрашной партизанкой, а  государство Израиль  присвоил Игнату и Софии Ермолович  Звание  « Праведники Мира»- единственным из посёлка Мир!
 



Месть волчицы

 Сложив ладошки рупором, девчонка кричит:
- Алё-н-к-а!
  Эхо улетает далеко  :  « Н-а-а»!
 Снова ладошки к губам: « Алё-н-к-а,   коро-ле-в-а-а».
 Теперь эхо возвращаясь, повторяется дважды: « Н-а-а, н-а-а».
 Девчонка смеётся, машет кому-то в сторону: « Хватит  называть меня  стрекозой, мотыльком.
- Я –лесная   ко-ро-ле- ва» !
Протягивает руки вперёд : « Доброе утро, полянка черничная ! Ягодки земляничные»!
Узнаёте меня?
 Алёнка- семилетняя    дочь лесника Ивана, живёт с родителями в небольшом домике , на окраине леса. Рядом- ни души!   До ближайшего   села Доброе-    больше трёх  километрах. Ездила туда с отцом  несколько раз: мололи зерно на местной   мельнице,  да покупали  обновки: износилась за лето.  В селе не понравилось: мужики на подводах крикливые,  тянут матерей за юбки дети сопливые . Дороги с ямами-ухаб за ухабами…
- Во-о-н, видишь,- отец  показал рукой  на красную крышу –там  школа! Сюда будешь приходить учиться!
 - Впереди целое лето!  Чего зазря сейчас говорить ?
 А вот на мельнице ей понравилось! Раньше не знала : как  на столе  появляется хлеб да булки? Есть и есть!
 Мама, улыбаясь, вынимает из печи румяные  булочки , покрытые розовой  корочкой .
- Не трогай,-   останавливает Алёнку  , они  ещё горячие, дай им  немного остыть .
 Все её прежние   познания: булки из печи, мука – из мешка.
 -А-а, оказывается, мука не из мешка? Мука из зерна, которое привезли на мельницу? Каждую весну отец выводит коня, пашет ,  а  мама разбрасывает  из лукошка  семена. И я   в поле, и младшая сестра Агафья, и самый маленький  брат Костик . Вскоре появляются зелёные всходы. Потом  они поднимаются в рост,   желтеют   ,  наливаются   колосья  . Вот тогда моя  мама берёт в руки серп. Раньше  мне  не разрешала. Говорила, что я  маленькая,   серпом могу порезаться. Но  теперь с мамой  срезаю колосья, а отец их молотит на гумне,- рассказывает Алёнка новому знакомому- сыну мельника Арону. Ему, как и ей всего семь лет и тоже начинает учёбу в школе.
- Как ты интересно рассказываешь! Я не знал, откуда  берётся зерно. Знал только , что из его мелется мука.  А потом её высыпают в мешки и люди забирают домой. Знаю, какая есть мука: пшеничная, ржаная,- говорит он,  поглаживая пальцами чёрные сросшиеся брови.
- Это потому что  высевается пшеница , рожь.
 Встряхнув   светлой чёлкой, Алёнка  говорит:
 
- Я никогошеньки в вашем  селе не знаю.  Только тебя. Давай подружимся?
- Давай!
 И  взявшись за руки,  они   побежали.   Арон  хочет  показать  Алёнке  водяную  мельницу, которую его отец Давид арендует :
- Смотри !  Внизу плотина,   вот здесь  она перегораживает реку. Вода льётся на мельницу и…
- Что и?
- Из зерна мелется мука!
- Теперь я знаю. Знаю всё про хлеб и булки ,- захлопала в ладошки Алёнка.
- Стрекоза , ты где?- услышала требовательный голос отца.
Подбежала- такая сияющая, не выпуская из  ладошки  руку мальчика.
-  Я не стрекоза. Я  теперь  королева,  а  это Арон! Мы будем дружить!
- Ну и ну,-  хотел пошутить Иван- лесник, но
только хмыкнул в  пшеничные  усы.

А сегодня   последний день лета . Вот и прибежала Алёнка в лес, чтобы перед школой   попрощаться со   своими  друзьями - полянками, деревьями , грибами да ягодами.

Как егоза- стрекоза, прыг да скок, прыг да скок! Вдруг услышала жалобное повизгивание.
- Волчонок?
Обошла дерево, отодвинула толстые  ветви, осторожно достала бурый живой комочек.
-Ну ничего, ничего,- мы тебя подлечим и опять принесём обратно.
 Заметила, что  у  волчонка сломана правая передняя ножка, сильно повреждён живот- из него постоянно сочится кровь. Переживая  за  найдёныша, не разбирая дороги, помчалась   домой, к отцу.
Он у Алёнки  мало того , что лесник, так ещё и лесной  лекарь! Научился кое-чему за двадцать лет, многое делает сам, а  когда  сомневается , обращается к знакомому  ветеринару Лейбе.  Он живёт в селе,  родной брат  мельника Давида.
 - Садись,- командует Алёнке.
 С  волчонком быстренько взобралась на коня. Иван пулей взлетел  на него, пришпорил  босыми пятками  и только их видели.
Иван коня гнал  не зря: Хорошо знал, что  в   пятницу  до захода солнца  евреи  встретив  шабат, прекращают все работы.
 - А сегодня пятница,  ох-х , не повезёт,- беспокоился  он, бросая взгляд на заходящее  солнце.
 На взмыленном коне  залетел  во двор Лейбы. Детвора в нарядных  рубашечках , с какими- то шапочками  на головах .   Женщины   накрывают  столы  белыми  скатертями , ставят на него подсвечники, пышные булки,  бокалы, вино.
-Что  такое, Иван?- Через пять минут  у нас наступает шабат?
-- Дяденька, дяденька!  Он умирает, спаси!- бросилась к нему Алёнка.
- Кто умирает?
-Мой волчонок!
- Волчонок? Для спасения живой души можно нарушить шабат?- войдя в азарт, спросил  ветеринар.
- Можно! Можно!- первым подбежал к нему паренёк со сросшимися  бровями.
Его лицо показалось  Алёнке  знакомым: Да это же Арон , сын мельника!
Лейба облачился в тёмный халат ,  взял стонущего   волчонка и   ушёл в какое-то помещение. Вернулся через час, неся забинтованный  комочек   в руках.
- Ещё немножко и не выжил бы. Потерял много крови.
- Спасибо тебе, Лейба! Сколько я тебе должен? -стал благодарить Иван.
- А ты забыл, как  в  святой  для тебя день- в воскресенье ,  вытащил меня  из браконьерского капкана? Что тогда сказал: за спасение живой души грех расплачиваться деньгами.
- Да! Так и сказал!
 - Я тоже так считаю ,- и обратившись к жене и дочери сказал:
- Малка, Рейзеле! У нас  сегодня  дорогие  гости,-  поставьте для них    субботние  приборы.
 Арон, как старый знакомый взял Алёнку  за руку  и  повёл к столу, по дороге рассказывая:
 - Прошлый шабат мы отмечали   в нашем доме , а теперь у дяди Лейбы.    Садись! Здесь вся наша мишпаха»( семья)
 Для Алёнки, выросшей в крестьянском доме, здесь всё   было в диковинку. Булки называют по другому- халами. Они даже вкуснее, чем те, которые  выпекает мама. Вначале Лейба прочёл молитву на непонятном ей  языке, потом  стал раздавать  по кусочку халы с солью. После этого   налил  вино в красивый бокал  , каждый делал из него  только глоток и передавал другому. И только  после этого началась субботняя трапеза.
 А волчонок тихо сопел на руках   у  Алёнки.
- Можно я буду приходить к вам его смотреть?-  спросил Арон, поглаживая малыша.
 
 





 … Волчонок  поправился .    Ласковый  ко всем, но  особенно к  Алёнке  и Арону ,   он обнимал  их    лапами,  лизал языком, словно хотел отблагодарить. Между ними   установилась какая-то незримая связь.
 -Хан, - так назвала Алёнка волка,  понимал   их  по  взглядам , жестам, словам, а они постепенно  узнавали его  повадки.
 Хан быстро подрастал и всё чаще убегал в лес, не возвращаясь вначале по несколько дней , потом недель,  а позже и месяцев.
 Прошло два   года, как ушёл  Хан.  Начало осени.  Холодно.  Одевшись  потеплее,  Алёнка вышла на улицу. Увидев волчьи следы на земле , громко воскликнула: « Хан! Хан! Это ты? Ты?
 Из-за угла показалась голова огромного волка. По тому, как он   поднял уши и завилял хвостом, Алёна узнала  в нём своего  Хана. Бросились друг к другу :  он снова  обнял Алёнку передними  лапами, лизнул языком по щеке,  а она уткнувшись в шерсть, гладила и гладила его.
Девочка и волк  снова были вместе -и снова понимали друг друга?
 Вдруг Хан отскочил в сторону и куда-то помчался. Алёнка  по его движению поняла, что скоро  вернётся. Когда был совсем маленьким, то убегая , всегда оглядывался, этим самым показывая, что  не надолго. Вот и сейчас  повторяет  тот же самый поворот головы.
- Хан! Хан! Я тебя жду,- закричала ему вслед.
Заскочив в дом,   радостно всем рассказала про Хана.
- Я тоже пойду его встречать,- воскликнул Арон.
 
Хан бежал быстро,  прыжками.  А за ним катились какие-то серые шарики.
-Что это? Не понимаю,- вытянув руки в сторону Хана, удивилась Алёнка.
-Наш Хан оказывается не Хан?
- А кто?
- Ханеле! Мы думали, что это волк, а оказалась волчица. Значит, не Хан, а Ханеле! Идёт?
- Идёт!
 Волчица тем временем подбежала ,снова  стала ластится к детям: то к одному, то ко второму.
 Возвращалась к  волчатам ,которые заняв круговую оборону не подходили ближе, чем на сто метров,  а потом   снова подбегала к Алёнке и Арону.
-  Я понял, что Ханеле пришла  не случайно.  Она хотела показать нам своих детей,- проговорил Арон,- волчица понимает всё, как человек. Жалко, если уйдёт навсегда,- проговорил Арон.
-  Не волнуйся! Я её всегда найду.
… Прошёл ещё год, а может и больше.
Вся семья выскочила на громкий стук в дверь: заскочил Арон, испуганный, грязный ,  в крови .
 В семье  Ивана уже знали, что евреев села поместили в гетто, окружили его колючей проволокой. Несколько раз Алёнка с отцом и мамой подходили к ограде, но полицаи на них  кричали, немцы наставляли автоматы. Однажды Алёнка даже  перелезла через проволоку, нашла  Арона, передала пару картофелин и сказала:
- Убегай! Мы тебя спрячем.
-И вот теперь он прибежал! Молодец! Но почему так напуган и взволнован?
- Сегодня всех расстреляли – и маму, и папу, и дядю Дейбу- всех,всех! И меня. Я вылез из ямы. Мне нет к кому идти.
- Здесь он  будет , жидёнок , здесь!  Больше ему негде прятаться,-услышали голос старосты Никанора, который жил по соседству   с мельником и часто видел  Алёнку и Арона вместе.
 В дом ворвались полицейские, и  ударом  прикладов  выбросили  мальчика во двор.
Ивана , его жену  Ганну    и троих детей тоже вытолкнули на улицу.
- Вас, жидовских пособников  при всех  казним, другим будет наука,- хохотали полицейские , радуясь удаче.
 Под дулами ружей бросили на подводу, связали  руки узлами.
- Не крути   руки ,  гад!-  прохрипел  Иван и сразу же получив удар по голове.
 Дети заплакали и в ту же минуты Алёнка соскочив  с саней ,  бросилась в снежную пургу.
Полицейские даже не успели поднять оружие, как она замела её след…
 Алёнка бежала и кричала: « Хан»! Хан!
В минуту волнения она называла волчицу её  первоначальным именем. Несколько раз встречалась с ней возле упавшего дерева, где подобрала.
 Вот и сейчас падая в сугробы , она туда бежала и кричала: « Хан» ! « Хан»!
 Её душераздирающий крик разносился по лесу, возвращаясь: « Ан- а-н-н…».
 Сколько бежала, сколько кричала не помнит?  Только очнулась от того, что-то горячее  и большое наклонилось над ней.
Алёнка обнимала волчицу, гладила её по   морде,  плакала , что-то шептала . Они давно научились понимать друг друга.   А на горке за ними наблюдала  волчья  стая- дети и внуки Ханэле. По какому –то невидимому её сигналу,  они скатившись   вниз  и  все вместе рванули в буран.
 Покрасневшие глаза  хищников сверкали горячими  огоньками, скрипели зубы, волчья стая вышла на охоту.
 
 …А Никанор спал и видел себя хозяином  большой хаты , где раньше   жила семья Давида, видел  себя в его
халате, видел, что сидит за его   столом.
- Немцы  пообещали  за поимку евреев награду. Попрошу себе дом мельника. Кто словил жидёнка? Я , Кто догадался быстрее всех , где он? Я ,-разговаривал сам с собой во сне. 
 Проснулся, подошёл к чулану, повертел в руках  тяжёлый амбарный замок. Открыл дверь.
-Дяденька Никанор, отпустите.  Я  вам  ничего  плохого не сделал. Мне холодно, всё болит,- начал проситься  мальчик.
- Не сделал?  Суки,  а  кто Иисуса распял?  Кто  Россию продал? Молчи гадёныш.
- - Какого  Иисуса? Я его ни разу не видел!

-Скоро  увидишь. Я тебе организую встречу с ним,- как змея,  прошипел  Никанор.
Заперев   беглого на дополнительный замок,   он    остался собой  доволен.
- Утречком самолично сдам жидёнка  коменданту ,-  рассуждал  про себя    немецкий староста ,-   и дом мельника   будет точно моим!
  Засыпая ,  за хотел снова себя увидеть  в большом доме –
место этого вдруг увидел над собой волчью морду и оскаленные зубы.
Ханеле впервые вонзила их в горло человека.
 а стая  ворвалась в  полицейский участок…




   Погоняя лошадь  ,   Иван  увозил на санях  в лес семью и  избитого Арона.
 
    Алёнка укрывала его овчинной шубой,  волчица бежала впереди, волчья стая  летела за ними  сзади.
 
…  С этой историей со мной поделился  в Израиле мой старый   знакомый  по имени Иван.
-   Невероятно!  Кто тебе её  рассказал  , или сам выдумал?
- Дедушка Арон и бабушка Алёна. Да вот и они, на фотографии.
 Смотри!
 Светловолосая девчушка и паренёк со сросшимися   бровями стояли по обе стороны большого волка. А на обратной стороне фотоснимка было написано: «Мы и Хан»…


Аленушка
- дюймовочка



 По мотивам  автобиографичного романа   
известного белорусского писателя Николая Чергинца  « Операция « Кровь»


Трёхлетняя  девочка открыла глаза: темно. Хотела  разогнуть  и выпрямить ножки:  они уперлись в твёрдую  стенку.  Попыталась  повернуться на правый  бок : не смогла - очень  узко.   Хотела сказать, что душно и хочет  водички -  вспомнила: ей сказали лежать тихо.
 Много раз говорили, просили.  И она запомнила  :   Была послушной девочкой! В своей двухлетней жизни

   сначала  ползала, потом  мама  папа  водили её за ручку. Только пошла   сама    и научилась  бегать по дому, как пришли злые дяди и выгнали  всех  из дома. Перегнали в холодный барак,  вокруг его  повесили колючую проволоку. Дети плакали-  их   куда-то отвезли. После этого рыдали взрослые тёти, мамы и бабушки маленьких детей.
 А девочку не увезли: мама успела  поднять половицу, положить её вниз, закрыть половицу  и  поставить наверх старый стол . После того , как  спрятала в первый раз, делала так всегда , когда   выгоняли  на работу  вместе с другими женщинами из гетто.
  Девочка, завёрнутая в старую тряпицу ,   долго   лежала на земляном полу, пока мама не возвращалась в барак.  Тогда она   быстренько её  вытаскивала , согревала своим телом, давала  сухарик с водичкой и крепко обняв , укладывала  с собой до утра.   А утром вновь  поднимала половицу и укладывала  на твёрдую и холодную землю в ту же тряпицу.
 А в один из дней завернула девочку в какой-то сверток  и  приложила палец к губам, мол , молчи.
Девочка   понимала не всё, но этот знак поняла хорошо: нельзя открывать ротик!  Она его закрыла и дышала
  через носик, а   мама вместе с ней стала в рабочую колонну.  До этого всю ночь плакала, целовала    девочку и  тихо   говорила  Фане- своей двоюродной сестре:
-  На   железнодорожном мосту  меня будет ждать бывшая соседка. Там  очень   узко, колонна всегда идёт   медленно. Самое удобное  место   передать ей ребёнка. Господи! Как я   хочу  это сделать , чтобы моя доченька  не погибла в гетто! 

      Девочка закрыла глаза и молчала, как всегда, только беззвучно открывала ротик. Ей не хватало воздуха. Но привыкла терпеть- другой жизни не знала. Мама  погладив её по личику, словно прощаясь навсегда и  сделала быстрое  движение рукой.  В тот миг девочка   почувствовала, что летит…
 Она  не знала, что мама подойдя к краю колонны, бросила свёрточек  в руки своей бывшей соседке.   Кто- то словил его на лету ,  прижал    к себе и  расталкивая  толпу ,   побежал.  Всё быстрее и быстрее, а сзади кричали и   стреляли…

Девочка  это  помнит потому, что действительно помнит  или  потому , что  ей об этом   много раз рассказывали?    А может ,  и не рассказывали: лежит  сама себе в темноте и  будто всё  видит  наяву?   За два года прожила целых двадцать лет?
 Просунула пальчики   через тряпьё: это так  зовёт чужую тётю. У неё тёплые руки и морщинки на лице.  Когда  девочку  принесли  с улицы, она  посмотрела на неё, сказала : «  Как  похожа на свою маму Соню Рабинович »!
 Она не  знала , что эта тётя раньше жила по соседству с её мамой, папой и всей их  семьёй.  Когда пришли немцы,  всех евреев отправили в гетто , а  тётю с детьми    выбросили  на улицу: идите,  куда хотите. Узнав , что  в гетто в первую очередь убивают маленьких детей, предложила своим : « Давайте спасём Эллочку Рабинович».
Бесстрашная Женя- старшая дочь   - взяла на себя  первый   этап  её спасения.
 И вот худенькая, как пёрышка, совсем невесомая, освобождённая из свёртка, девочка  жадно глотает воду. Вода разливается по лицу, течёт  на подбородочек,  на узенькую, как у маленькой птички шейку, на тоненькие ручки. Она  пьёт, а большие чёрные глазки   настороженно смотрят на незнакомых ей людей, по сторонам. Она не может понять , почему нет мамы, тёти Фани!
- Пей, моя  рыбка ! Пей ,-  обнимает её чужая  тётя и говорит : « Закройте дверь в доме  ещё на один засов».
 Девочка  долго не может  уснуть без мамы.
 Тогда к себе  её берёт  тётя с морщинками на лице и убаюкивает  девочку:
- Спи ,  Эллочка! Спи!

- Кстати,- обращается к своим,- давайте  её   будем называть по другому:   Я – Алена, она -  « Аленушка»,  как будто говорим про меня ? Имя « Эллочка» вызывает подозрение.
 - Мама,- а если кто зайдёт,- куда мы  её спрячем? - спрашивает  дочь.
-   В  печке   я убрала  духовку. Теперь там есть место для тайника,.
- И  наша  девочка-  Дюймовочка  туда быстро заползёт?
- Утром начнём тренироваться.

 Рядом с печкой Алена поставила кастрюли, грязные чугуны, чтобы они отвлекали внимание.
Взяла девочку,   поднесла  её к печи и   сказала: « Аленушка, быстро ползи, подбери под себя  ножки ,   сиди  и молчи».
 Девочка понимала , если её спрятали, она должна сидеть тихо и молчать. К этому  уже раньше  привыкла.
  … Проходили дни,  недели.   Аленушка- Дюймовочка, как звали её в семье,  быстро сообразила, что как только услышит стук в дверь , нужно бежать и прятаться.
  А в то утро  Алена Петровна завозилась по хозяйству и не  сразу услышала, как кто-то  без шума  пытается открыть  входную  дверь.   Когда увидела испуганные глаза  ребёнка и,  как она сама пытается спрятаться в тайнике, быстро ей помогла. Закрыла печь на заслонку, заставила её двумя чугунами и вышла в коридор.

Вошёл сосед: поселился недавно в  бывшем  добротном еврейском доме. Алёна понимала, что немцы такие дома зря не дают.
 А он , как гончий пёс,  стал ко всему присматриваться .  Немцы искали девочку, которую вынесли из гетто: увидев, что грубые обыски не помогают, решили разослать  своих соглядатаев по городу. Может, они  быстрее  вынюхают? 
 Аленушка  слышала   громкий стук  сапог, голос незнакомого дяди, который всё ходил и ходил. Она закрыла ротик, ручками обхватила ушки и лежала, затаив дыхание.
  Чужой дядя сел на стул и зло посмотрел : « Ну? Сами скажете или я вам всё скажу»?
 Такой  у него   был метод:   посеять страх у людей, мол , я уже всё знаю сам…
 - Коля,- вынеси на улицу ведро,- попросила мама шестилетнего сына, - боясь,   что он вдруг сболтнёт  что- то лишнее.
    Следом   за ним выпорхнул на улицу сосед:  его лицо подобрело, хитрые глазёнки прищурились:
-  Возьми конфетку,- даёт  её малышу, глаза которого от невиданного богатства жадно заблестели.
- А ещё хочешь?
-Да!

-  Скажи, а  мама хорошо спрятала девочку? Её найдут?
- Нет, не найдут.
 От радости   нелюдь дал мальчику конфету, потом вторую, третью…
- А где, где она?
 Николай был хоть мал, да удал!  Хорошо  понимал:    о девочке никому ни слова! Иначе всем – расстрел! В войну дети рано стали  взрослыми. Чувствуя ,  что за конфеты  слишком заигрался,  показал  на пробегающую недалеко  соседскую девочку:  « Да вот она, побежала…».


Алёнушка – Дюймовочка   открыла  глаза: темно. Хотела   разогнуть  и выпрямить ножки: они  уперлись в твёрдую  стенку.  Попыталась   повернуться на правый    бок : очень  узко.    Хотела сказать, что душно и  хочет  водички -   вспомнила:  ей сказали лежать тихо.
 Много раз ей об этом    говорили. И она запомнила!
 В свои неполные три года  многое понимала, прожила будто тридцать лет?
  Только не  понимала ,почему   так холодно? Откуда этот незнакомый шум? И она будто не в  тайнике в печке, где хоть душно, но тепло.

Аленочка- Дюймовочка  не знала ,  что её ,  спрятанную в соломе  перевозят в лес.  Тётя Алена попросила об этом связного партизанского отряда,  почувствовав , что дальше держать в доме еврейского ребенка опасно для

   всех.   Возница торопит   уставшего коня.  Снег засыпает   дорогу , Аленушка совсем замерзла, иней покрыл её бровки, щечки.
 И  видит сон, что она у мамы на руках и мама  ее целует, разогревает своим телом, как в гетто…



Хана жила очень мало…

 Я вам расскажу о девочке Хане-
 Младшей сестре моего отца.
 В три года она всё понимала,
 Даже то, что её убьют пулей из свинца.

 Она плакала, смотрела на маму.
 Искала защиты у брата, у сестры.
Но они ее только обнимали.
 И говорили: « Ты только в ров не смотри».

  Но Хана всё… понимала,
Повернула головку, направо, налево,
Остановилась, поползла, встала, присела,
 И как- будто куда-то   улетела?..


- Где Хана,- волнуется мама.
 Хотя знает: не будет хуже,
Может, дочь спасут добрые люди?
 Но… соседи подонки ринулись за ребенком вдогонку.

 Тянут по земле маленькую  Хану.
К ней рвутся сестры, рвётся мама!
Рвёт глотку хромоногий Павел:
« Жи-д-д-ы-ы! Зачем Христа распяли?
 
 Зеваки пятятся, отходят задом.
Полицай Кузьма бьёт  Сару прикладом.
 Уже забыл, как она угощала его вареньем с чаем?
 Опустили  ветви яблони и сливы.
Стоят в сторонке соседи  Степан и Василий…
 
- Нет Бога на свете! Нет!- рыдает Сара.
  Её толкают всё ближе  к яме.
 Золотоволосая Злата бросает последний взгляд на брата.
 А Муня уже протягивает руки из страшной ямы.
 Никто ему не поможет! Даже мама!

 А  девочка  Хана всё понимает,
Даже во рву она всех обнимает.
 Полицай Шурка в  нее  всю обойму выпускает .
   - Она  ещё   живая? Её пули не задели-
Стреляй!  Евреи хорошие мишени…

  Я никогда не видел ни Сару, ни  Муню, ни Хану, ни Златы
Их убили и зарыли в котловане возле старой хаты.
 А хату от злости сожгли- на её месте выросла крапива.
 Туда  тропинка привела  раненого на войне Давида.

 На месте сгоревшей хаты он построил дом
 И мы там жили, где бегали Муня , Злата, Хана,
А по ночам я слышал отцовский стон,
 И как во сне  он кричал: « Мама! Ма-ма! , Ма-ма!»


   Я бы    побольше рассказал о девочке по имени Хана,
 Как  улыбалась, никому не мешала,  как птичка щебетала.
 Я бы рассказал , где теперь  живёт,   кем   стала?
 Да вот беда:  она  никуда не убежала …
 
 
   А её со всем местечком –  в яму!
 Зарыли  всех  хромоногий Павел и Кузьма плюгавый.
 Вот и весь разговор про девочку Хану-
 Мою тётю, которая жила так мало…

  Меня не было на свете в том году…

   Меня не было в том году,
 Когда пылью от сапог покрылись яблони в саду,
Когда моя бабушка на краю рва заламывала руки,
Не зная, что когда-то родятся её внуки….

 Меня не было в том году,
 Когда мой отец- самый маленьким стоял в строю,
 А потом полз по полю  в окровавленной  шинели,
 Среди курсантов, завеянных белой метелью.

 Меня не было в том году,
 Когда мою  маму  остановили на разобранном мосту.
 Местечко дымилось, горело позади,
  А  лохматые!  мужики  кричали:
-За дорогу плати! За дорогу плати!
Иначе не пройти! Иначе не пройти!
  Меня не было в том году?
Когда всё вокруг было, как  в аду?
 Да! Меня не было на свете в том году,
 Но почему ночами я спать не могу?...

 Я там? В том несчастном году?
 Как же , оставив всех, оттуда уйду?
 Может, бабушку я от расстрела спасу?
Или маме через разрушенный  мост перейти помогу?
 Или  раненого  отца в медсанбат на себе  притащу?
Да, мало  ли что я смогу?
 Но я ещё не родился в том году.
 Поэтому я  туда
 всё иду, иду, и иду…
 









 




















 
-


-

_
-

 


 

 



 






Показывайте! Показывайте! Какими  героями были бы вы, попав в снега и морозы?
  Продолжаете смеяться?
Мне тоже смешно! Смеюсь уже 30 лет, начиная  с московского аэропорта и до сегодняшнего дня!
  Говорят, что евреи смеются, даже , когда нужно  плакать?
Правильно говорят!  На себе испытал!
 Сколько раз  у меня  стоял  горький ком в горле? Да разве у меня одного?
А-а , не буду про это!  Слезами отца, маму ,  младшего брата, ушедших в мир иной,
не верну.
 И обратно  я не вернусь
Бабушка, Ита, ты слышишь меня? Повторить бы всё сначала, было бы смешно или нет?
Да! Было бы: сквозь слёзы…







 Ещё какие мишугаим! Вы бы приехали в наши снега и морозы, посмотрели, какими вы были  мишугаимами?


По дороге обратно, я услышал, как  десятилетний  мальчик  говорил отцу:
-  В  записке к Богу я попросил себе новый компьютер.  Как ты  думаешь, он её уже  прочёл?
- Может,  не прочёл , но твой   дедушка её  точно подсмотрел  и  даже мне о ней  рассказал.
 А я   думаю , сработает   ли моя  записка,  которую   положил  в  Стену Плача?   Написал,  чтобы  мой сын  не задерживался в Белоруссии, а приезжал  в Израиль быстрее. Верьте - не верьте, но  через месяц он прилетел…
  Совпадение? Тогда , как объяснить, тот факт,  что у моей

родственницы, у которой долго  не было детей ,  после поездки в Иерусалим родились две  славные дочушки?
- Положила записку в Стену Плача? -   спросил я, поздравляя её.
- А ты откуда  узнал?...
-  Убедился на  собственном  опыте.
Через  двадцать лет   одну из    близняшек я узнал  в Иерусалиме . В  военной  форме, с автоматом на груди, она охраняла вход к Стене Плача. И вы знаете  что, больше я не смотрю на жизнь  через призму юмора? Зачем? Нам и так чудеса помогают!




 А я во все глаза смотрю на них?
Неужели вот  эти Исааки, Шлемы, Рувены, Сары- совсем    маленькие, никакие  не великаны по внешности , такие  непобедимые воины?
    -  Когда разрывают  горло, силы удесятеряются,-  вспоминаю слова отца.
Вот эти идущие сейчас навстречу мне  люди   разбивали врагов во всех войнах, потому, что  им  разрывали   горло?
  Даже  вот   этой  старенькой  женщине, которая  медленно передвигается по тротуару ? Она тоже воин? У неё  на  руке    выжженный номер узницы концлагеря?   Вдруг  перед ней, как по волшебству  опускается на коленях    с букетом  цветов  мой Батя?
Женщина ничего не понимает,  но  он что-то горячо  говорит ей на идиш,   показывает свою руку, изувеченную на войне  , дотрагивается до её руки с номером.
  И они  уже  смеются?  Обнимают   друг друга ?
- Её зовут Злата, как и мою расстрелянную сестру.   Выжила в  Освенциме! Ты посмотри, какие люди вокруг? Кремни!  Настоящие герои!
 Спеши поговорить с теми, кто  выжил ! Ты же –  еврейский журналист! Помнишь,  как я тебе говорил об этом ,-  с задором  меня опять убеждает отец.
 Хотя зачем меня убеждать? Разве я не вижу, что здесь  евреи  не забитые жизнью, какими    были раньше, а совсем другие!
Входим   в жизнь страны, восторгаемся  пальмами, цветами, теплой зимой, морем. Расцвет нынешней весны   совпал  с   Днем 
  Независимости Израиля. Улицы разукрасились в бело- 
голубые флаги, разноцветные шары. Страна в зелени деревьев ,  ярких  цветах.  И в   одном радостном порыве!
- Сынок ! Ты родился  почти  в один день  с днём создания  Государства Израиль! Я так  хочу,  чтобы ты   одновременно    отмечал два этих праздника,- говорил мне  Батя ещё в семидесятые годы.
 И где? В далёкой в Белоруссии.  Тогда этим словам я    не придавал никакого значения. Для меня  Израиль находился  дальше Луны, все годы он жил своей жизнью, а я своей!
  И , вдруг  день и год моего 44-летия  совпадает  с 43- летней годовщиной моей страны! Как мне его  отметить- необычно и  памятно?  Поездкой в Иерусалим? Да! Это очень хорошая идея! В автобусе полно людей.
 Ам  Исраэль хай! Ам исраэль  хай!- (  сноска- народ Израиля жив!) ,- поют по дороге новые репатрианты.   И  я   тоже  пою  вместе с ними.
Подхожу к Стене Плача – это всё, что осталось от   Великого еврейского Храма. Тысячелетия она стоит  под палящим солнцем. Древняя- древняя?  И юная- юная? Из расщелин Стены  пробиваются наружу  зелёные  молодые деревца?
Мои руки сливаются  со Стеной Плача, сердцем   чувствую вековую  боль народа, а  губы шепчут вдруг  набежавшие строки:
- Мой Израиль!  Ты  сохранился через века.
Ты не растерял  свою гордость и силу,
Мой Израиль!  У меня  с тобой  одна  судьба!
Мы с тобой живы! Живы! Живы

По дороге обратно, я услышал, как  десятилетний  мальчик  говорил отцу:
-  В  записке к Богу я попросил себе новый компьютер.  Как ты  думаешь, он её уже  прочёл?
- Может,  не прочёл , но твой   дедушка её  точно подсмотрел  и  даже мне о ней  рассказал.
 А я   думаю , сработает   ли моя  записка,  которую   положил  в  Стену Плача?   Написал,  чтобы  мой сын  не задерживался в Белоруссии, а приезжал  в Израиль быстрее. Верьте - не верьте, но  через месяц он прилетел…
  Совпадение? Тогда , как объяснить, тот факт,  что у моей

родственницы, у которой долго  не было детей ,  после поездки в Иерусалим родились две  славные дочушки?
- Положила записку в Стену Плача? -   спросил я, поздравляя её.
- А ты откуда  узнал?...
-  Убедился на  собственном  опыте.
Через  двадцать лет   одну из    близняшек я узнал  в Иерусалиме . В  военной  форме, с автоматом на груди, она охраняла вход к Стене Плача. И вы знаете  что, больше я не смотрю на жизнь  через призму юмора? Зачем? Нам и так чудеса помогают!


Тётя Соня
 Громадный  Советский Союз  всей мощью своего пропагандистского аппарата  обрушился на  малюсенький Израиль, который  в пятидневной войне 1967 года победил арабские страны. В Кремле не хотели примириться с их  поражением , ибо не только стояли за ними  , но и
 науськивали на еврейское государство. Главные печатные  рупоры страны- газеты   « Правда», « Труд», Известия» ,« Комсомольская правда», центральные печатные органы пятнадцати союзных  республик, многочисленные  областные и краевые издания потоки словесной лжи  выливали  на « сионистское государство» .Вдруг откуда-то взявшиеся «специалисты» по Израилю: клеймили  « агрессора» в телевизионных  программах , зарабатывая на этом баснословные  гонорары.
- А мы чем хуже?- видимо , так   подумали  ранее никому не известные горе- писаки?
И за  счёт государственных издательств,   многотысячными    тиражами стали  издавать злобные    книжонки- пасквили. Как  собачонки из подворотни , лаяли  из каждой строчки на Израиль, где никогда не были.
Простой народ , привыкший верить  всему тому, что пишут в газетах и  говорят по телевидению ,  соглашался с тем,  что Израиль-это  самое большое зло в мире. Я хорошо помню начало семидесятых  годов двадцатого века,  когда нарастал  поток клеветы , когда печатные органы соревновались друг с другом в публикации обличительных материалов.  Именно  тогда в газете  « Могилевская правда» опубликовали материал  на целую  полосу  с названием: « Почему я не уезду в Израиль?» с подписью  жительницы города Климовичи Сони  Кониковой.
 В пику многим центральным газетам ,которые печатали всякие бредни,  в областной газете опубликовали статью  конкретного человека, который побывал в Израиле, всё  увидел своими глазами и  вернулся обратно. 
А всё, что видел- было очень плохо: люди- злые, наживаются один на одном, скупые. Настоящий ад! Как сейчас я вижу эту статью.
- Ни слова правды! -сказал мой отец  Давид- постоянный слушатель радиопередач « Коль  Исраэль»-  Голос Израиля.
Мне, уже несколько лет работавшему в районной газете города Климовичи, было  понятно , что Соня эту статью  не писала . По стилю, манере изложения, языку, было видно, что она не  её автор. И даже не    рядовой журналист, а кто-то из писателей?  Судить его не вправе!  Даже сейчас, через тридцать лет, не каждый в Беларуси пойдёт на обострение с властью. Тем более, не за себя!
  А в эпоху всевластной партийной  диктатуры, когда многие ощущали себя  маленькими  беззащитными  букашками, Соня Коникова  вдруг показала характер: взяла и уехала в Израиль!



-Возможно,    я  бы уехала в  девяностые годы вместе со всеми евреями городка ? Возможно, никогда бы не уехала, но после такой « позорной» статьи, я должна была « щёлкнуть» власть по носу. И я это сделала!- говорила нам тётя Соня уже в Израиле.
- О-о ! Соня! Она ещё та штучка,-

Вот в
этом самый главный цимус!  Вы  хотите  спросить  у меня,  когда это было? Таки  вам я отвечу: в  скором времени после « позорной» статьи, которую она не писала, но так называла…

Морис и Зина


  Вы спросите у меня, когда это было? Где-то в 1975 году- через пару лет после своей гостевой поездки к отцу в Иерусалим.
Кто же такая тётя Соня, как её называли в нашем городке?  И почему она уехала



- Соня понимала, что от неё ждут какой-то критики. Что сказать?

Святой Лазарь?

 Босяки
 
- От чего зависит настроение человека?- сам у себя спрашивал Моше,-и сам себе отвечал,- от погоды, улыбки  жёнышки , давали ли спать ночью босяки и бросил тёплый взгляд  на ещё  спящих сыновей, и, конечно ,от соседей? Зашёл вчера Иване, принёс подшить валенки себе  и всей семье – настроение тут же поднялось!
 Взял нитку потолще, иголку,  подошву из дермантина – и кипит работа: Иголка бежит туда- сюда, сюда- туда. Разгораются дрова:! Правда , Розочка ворчит:озочка  у добрых хозяев – дрова березовые, а у нас – одна осина.
- Терпи, Розочка, терпи! Вот заработаю побольше денег, тогда и на берёзовый возок хватит?
- И когда это будет?
- К весне!  Растают снега-  побежит вода.  Без резиновых  сапог как?  Да никак! Всё местечко побежит к Моше? Нет, не всё!  Ещё из сёл побегут. Что будет делать, Розочка? Только денежки считать? Что будет делать Моше? Только песни напевать,- разговаривает Моше сам с собой.
- А вот моя мама говорит, что сапожник Моше самое лучшее, что может делать- это детей клепать,-Роза  пригнулась возле грубки, положив  в неё ещё охапку дров.
А Моше продолжает: « Скажи, а что ещё делать? Дни у нас короткие, ночи холодные, но такие длинные?
 Он сегодня в ударе: соседи обещали ещё работу подкинуть.  К Розе привык: если она не


 


-Возможно,    я  бы уехала в  девяностые годы вместе со всеми евреями городка ? Возможно, никогда бы не уехала, но после такой « позорной» статьи, я должна была « щёлкнуть» власть по носу. И я это сделала!- говорила нам тётя Соня уже в Израиле.
- О-о ! Соня! Она ещё та штучка,-

Вот в
этом самый главный цимус!  Вы  хотите  спросить  у меня,  когда это было? Таки  вам я отвечу: в  скором времени после « позорной» статьи, которую она не писала, но так называла…

Морис и Зина



Соня! Та ещё штучка,- вначале написала статью, что никогда не уедет в Израиль, а через  пару лет уехала ? - шептались евреи .
- Весь цимус в том, что она ничего не писала?



-
-










-
- О-о ! Соня! Та ещё штучка,- вначале написала статью, что никогда не уедет в Израиль, а через  пару лет уехала ? - шептались евреи .
- Весь цимус в том, что она ничего не писала?
-Но в газете стоит её подпись?
-Шлемазль! Так сразу  взяли и напечатали?  Ты напиши. Да ещё подпишись : « Соломон Франкинзон»! Даже не ответят .




 
 





-
- О-о ! Соня! Та ещё штучка,- вначале написала статью, что никогда не уедет в Израиль, а через  пару лет уехала ? - шептались евреи .
- Весь цимус в том, что она ничего не писала?
-Но в газете стоит её подпись?
-Шлемазль! Так сразу  взяли и напечатали?  Ты напиши. Да ещё подпишись : « Соломон Франкинзон»! Даже не ответят .


-




-Возможно,    я  бы уехала в  девяностые годы вместе со всеми евреями городка ? Возможно, никогда бы не уехала, но после такой « позорной» статьи, я должна была « щёлкнуть» власть по носу. И я это сделала!- говорила нам тётя Соня уже в Израиле.
- О-о ! Соня! Она ещё та штучка,-

Вот в
этом самый главный цимус!  Вы  хотите  спросить  у меня,  когда это было? Таки  вам я отвечу: в  скором времени после « позорной» статьи, которую она не писала, но так называла…

Морис и Зина


-
Настоящий автор статьи « Почему я не уеду в Израиль?». Не вправе  его судить: не каждый мог пойти на обострение с властью. Тем более, что этого человека давно уже нет в живых.  Да и многие  евреи не были поклонниками  Израиля. С  пеной у рта, называя себя патриотами  Советского Союза, обвиняли Израиль  во всех грехах.. Но не Соня, которая  со слезами на глазах говорила  в Климовичах, что она рассказывала совсем не то, что было опубликовано под её именем.
…

 Но самый цимус в том, что

Но сегодня не об этом речь, а о том, кто тётя Соня всё таки уехала в Израиль! Вот в этот самый главный цимус!  Вы  хотите  спросить  у меня,  когда это было? Таки  вам я отвечу: в  скором времени после « позорной» статьи, которую она не писала, но так называла…

Морис и Зина

-- Мо-о-р-и-и-с, сядь здесь,- подает голос   его жена Зина.
- Соскучилась?
- Надо поговорить?
- О том, что будет?
- Ты же знаешь.
-Знаю. Старая песня: что  будет,  когда  ты первая умрешь?
- Правильно!
- Ну и что ты опять   скажешь?
- Скажу, что   моя  голова  уже раскалывается от твоих вопросов  и я  ничего не соображаю.
-Тяжёлая задача?
- Совсем не тяжёлая, если ты первый умрешь.
-  И тогда?
- Тогда,  я как- нибудь     доживу   век одна   ,  а потом   дом  перейдёт  дочерям. Пусть они   пользуются им, как хотят: живут в нём или продают, или квартирантов пускают. Как ты думаешь, это хорошая затея?
- Но для этого ты должна меня пережить?
- Да. Морис, да!
- А если  я  пока  не     думаю о смерти  ни раньше , ни позже?
- Ах  ты , старый интриган!  Хочешь после моей смерти привести Клавку. Не   понимаешь, что после  твоей смерти  она  станет  хозяйкой дома  ? И он не достанется нашим девочкам?  Такой хороший, угловой, выходит на две улицы. А какое расположение!    Напротив  аптека,  рядом - продовольственный магазин. Везде асфальт, тротуар, водоколонка.  Рядом парк.
- Я знаю, что дом хороший. Ты мне его продаешь? Нет? Тогда почему набиваешь цену?   Я его строил.     Забыла , что    в нём  давно  живу!
- Мо-рис, Мо-рис. И  такой   дом ты хочешь отдать своей Клавке?
-Почему моей?
-  Ты же сам хвастался, какими   вкусными драниками она тебя угощала.
- Нет, я лучше отдам дом Симе. Она так готовит гефилте  фиш, что пальчики оближешь.
- Нет уж! Мало того, что она увела у меня красавца Аркадия, так и тебя  теперь хочет увести.
- О-о, когда это было? Аркадия давно уже нет. Сима одна. Мы седые, как лунь,  а ты   опять за свое.
- Мо-р-и-с,- не помирай раньше меня.
- Ты  боишься ,  если я останусь вдовцом, приведу какую-то женщину?
- Боюсь.
- Так, что нам делать?
- Пусть всё идет, как идет.
- Бог рассудит?
-  Рассудит.
И  Бог рассудил.
- Вдруг, что-то сдвинулось в еврейских головах, все стали собирать чемоданы.  Тронулись, что ли?
- Только и слышишь: « Израиль, Израиль». Когда говорили о нём ?  Да никогда в жизни! А что скажешь? Начнешь хвалить- сионистом назовут. Будешь критиковать, сразу поймут, что засланный казачок. Нет уж. Жил он сам по себе, пусть бы и жил дальше. И мы бы жили, как жили.  А теперь, что будет, что будет?-  держится за голову  Зина.
А Морис доволен: ему  теперь не    нужно   умирать раньше  жены.
Перед отъездом в  Тель- Авив  заскочила старшая дочь с семьей.   Младшая  тоже туда   лыжи навострила.
- Дети, а дом?- вставила слово Сима в перерыве между обсуждениями   вопросов, связанных с выездом.
- Что дом? С ним нет никаких проблем. Не достанется ни Клавке , ни Симе,- смеется младшая дочь  Лара, - продадим и всё!
Как гора с плеч!  Морис даже помолодел, ходит, шутит. Правда, жалко оставлять родное гнездо.
- Настоящий маленький дворец:  крылечко, коридор,  большой зал. В саду - плодовые деревья, огород. Земной  рай создал вместе со  своей женой. Но не возьмешь же его с собой.
В последний  вечер  прощался   с ним, как с самым верным другом .
- Ты помнишь, как я привел сюда Зиночку  - такую пухленькую, смеющуюся? Помнишь, как стало тебе   веселей от детского смеха?  Первой родилась кудряшка  Ася, вторая- рыженькая Лара. Потом внуки. А теперь что? Да, ни-че-го.
… Никто не видел, как Морис обнимал свое резное крылечко, как гладил оконные рамы,   двери. Была бы его воля, швырнул бы он   назад  кучу денег, который новый хозяин  отдал  ему за дом  и доживал в нём  свои годы.
- Что прикажете?  Рушить всё, что создавал годами?  Молодым  покажи  палец и они  уже  побегут! Мол, прямо   в аэропорту дают деньги на жизнь  , на съём квартиры,  на   покупку электротоваров.  Хорошенькие   очень!  Если там  евреи  все  такие, как   Рувен, что живёт по соседству, то как им можно верить?
Одолжил как-то ему Рувен десять рублей.
- Отдашь , когда сможешь, не спеши,-  сказал тогда .
Принёс долг через три месяца.
- С тебя ещё три рубля, за проценты,-  из  лисы  сразу   превратился в волка Рувен.
- Мы  так  не     договаривались?-возразил  ему Морис.
А сосед  и слушать не хочет: поднял домашнюю  артиллерию- жену, дочерей.
Встретят на улице, бросаются с криками: « Когда долг отдашь, мошенник»?
Отдал, чтобы не позориться.
Нет! Если там все такие евреи, уж лучше по соседству жить  с этим поганцем Рувеном,  он хоть говорит  на русском  языке.
- Мор-и-ис,- сядь, поговорим,- подает голос   Зинаю
- О чем? Кто раньше умрет?
-Какой же ты цудрейтер( сноска)
Мы должны  решить , что будем делать с нашими деньгами? Сумма- немаленькая- 20.000 рублей  получили за продажу дома!
- Переведём в доллары и заберём с собой.
- С собой можно только по 150 долларов на человека.
- Говорят,   что можно как-то перевести в Израиль?
- А если там  окажется  такой же пройдоха, как Рувен?
Морис с опаской посмотрел  на громадные стопки денег: дома оставлять   опасно : многие знают , что продал дом!
У Мориса    таких денег не было никогда! Зарплата- 70- 80 рублей :    половина в средине  месяца, половина в его конце. А тут   какие деньжищи! Это же пять легковых машин, десятки велосипедов можно купить? Сколько мечтал о нём, но так и не  купил. Бывало подойдет к нему, погладит по свежей краске, покрутит руль, проведёт ладонью по седлу, вздохнёт и идёт своей дорогой.
А можно было  привезти   новую мебель? Только сейчас заметил, как скособочился   кухонный сервант. Или купить новый диван ?  В  старом  уже  все пружины     вышли наружу.
- А-а ,- махнул рукой Морис,  - сидел бы себе Горбачёв в Ставрополье, а  мы бы жили- как жили. Так вытащили его  в Москву,затеял перестройку, дал свободу. Вот и побежал  народ.
- Ты что бормочешь под нос,- не выдержала  Зина.
- Да вот говорю: «Сидел бы себе Горбачёв в Ставрополье- было бы всем спокойней».
- А ты бы вывешивал  в праздники красное знамя на крылечко, бежал на демонстрации, горбел   за копейки в парикмахерской. Хорошо, что хоть я, как учительница, зарабатывала больше, поэтому и дом смогли поставить.
- А  что я мог делать? Воровать? И так косо смотрели, пока вспомнив молодость в разведроте , я  не перебросил через себя Фомича, который всё шамкал: « Жиды страну  продали».
Когда Фомич очухался и посмотрел на меня   с опаской, я приказал ему не появляться , пока не принесёт адрес банка, где могу получить  деньги  за продажу страны.
- Вначале   разберись со своими кровными деньгами, которые нам дали за дом. Тоже мне воин,- качает головой Сима, а в глазах - волнение.
- О чем забота? Положим на книжку. Не успеем   получить -  дадим доверенность   моей младшей  сестре  .  Она пока не уезжает. Что-нибудь потом придумаем  не спеша.
Так  и сделали.   А вскоре грянула денежная реформа. И
двадцать тысяч Мориса  и  Зины  превратились в копейки .
- Жулики!  Додумались назвать денежную реформу   девальвацией .   Сказали бы  прямо,  что это  легализация  афёры в
масштабах страны, -   громко возмущается   Морис.
Во- первых, потому, что не смог    смириться с  потерей денег за свой дом,  а во-вторых,  что находясь    в Израиле, уже никого не боялся
- А сколько  партийных взносов я  выплатила   за сорок  лет? А профсоюзных?  - разошлась Сима,- дурили нас, дурили и выперли  голозадыми.   Давай забудем!
Забыли, а через пару лет в Реховот пришло письмо из Бруклина, где осела младшая сестра Мориса.
- Приезжай! Когда ещё сможем свидеться?  СССР потрепал   здоровье , а Америка выжимает последние соки ,-   написала  она ,-  высылая брату   его же  деньги на  полёт.
А ему как раз стукнуло семьдесят!  Почему бы не увидеть свет!
-   Больше с  твоих  денег  Морис,    ничего не осталось. Ничего,- такими   словами   его встретила   Рахелька.
- Ты думаешь , я за ними приехал? Не ты,  а Союз могучий и нерушимый меня надул.
На   улице старый  еврей играл грустные песни, в  его коробочке желтело несколько медяков.
-  Что ты всё  пилишь про « Русское поле», Славянку»? Мы же не в России. Вот  тебе 50 долларов: сыграй  что- нибудь  для души.
- Что? Я  знаю только русские песни и марши.
Морис подошёл к музыканту, посмотрел в его выцветшие глаза. Понимая, что   он сидит  на этом пятачке не от хорошей жизни.
_- Вспомни , что пела тебе твоя мама. Вспомни, попросил его.
Вначале тихо ,потом всё сильнее зазвучала на бруклинской улице мелодия песни « А биселе мазл»( сноска перевода).
Скрипка пела, смеялась и плакала. Кто шёл остановился, кто сидел- поднялся и подошёл ближе.
 Люди, которые  десятилетиями  пели  гимны, маршировали под них на улицах, вдруг вспомнили песню еврейского местечка:
«  Мы всё равно смеёмся и плачем,
Как только приходим на свет,
Ой,где  взять бы немножечко,
Хоть бы немножечко счастья? А  оно   пропало и нет…
- Мейн тохтер! (Моя сестра)  ,- обнял сестру Морис,-  знаешь,  какой я  сегодня   счастливый?
-Уже не жалеешь свой дом? Пропавшие за него  деньги?
- О  чём ты говоришь? Я увидел  Америку! Об этом даже  мечтать  даже не мог в своём захудалом   городке? Моя  сестра - американка!
- А ты- израильтянин! Это ещё почище меня,  эмигрантки.
- А  мы уже собирались с женой  помирать, только не знали, кто  будет  первым? Поэтому спорили,   кому потом достанется дом?
- А дом взяли – и продали,- разводит руками Рахелька.
А денежки за него   положили в банк, где   их
красиво спёрли ,-  продолжает  Морис.
- Но осталось что-то на билет в   Америку,-смеётся Рахелька.
А песня « А биселе мазл» летит  над бруклинскими улицами:
-Но всё, что прошу я у неба-
Вместится даже в горсти:
Мне бы малую горсточку счастья,
Горсточку, чтоб было легче нести…».
  Вот и вся история! Вы спросите, где она была  и была  ли   на самом деле?  Или я  всё выдумал? Конечно , была!  Могу даже сообщить адрес, где она начиналась: Беларусь, Кричев, улица Советская , 21 .
.
  На крылечке -в местечке
  Когда   о перестройке  не думал даже  сам Михаил   Сергеевич  Горбачев ,  я  приехал   в  один  из  райцентров , множество  которых   раскинулось в
  в восточной Беларуси. Городок , как выгодная вдова: всё рядом- и
 кинотеатр ,и памятник Ленину, и   магазинчики,   а  ниже река Сож, которая огибает  его голубой лентой. 
  Вот и знакомый дом по улице Советская 21, крылечко. В пяти метрах- скамеечка. Сел на неё и слушаю.
-  Борис ?- сколько ты можешь  сидеть  один?
-Почему один?  Я с Клавой( так называли  кошку, которая мурлыкала у него на коленях)
- Кроме кошки ты  больше никого  не можешь найти?
- Я нашёл, но ты не любишь сидеть  на крылечке.
- Еще  как  люблю !- в проёме дверей  появилась   хозяйка дома.
 На мгновение, в лучах вечернего солнца – с золотистой копной  волос, она  показалось Борису  намного моложе .
- Люба  ,  у кого ты  перекрасилась? Разве ты не помнишь , что я парикмахер?
-  Это  солнце меня подмолодило , да и тебя , я вижу  тоже.
Присела рядышком, на плечи набросила цветную шаль- подарок от бакинских родственников, прижалась плечиком к мужу.
-  Ой вей!  Ой вей! Жизнь наша, как это солнце , которое заходит за реку  Сож. Только завтра оно  вернётся полное сил ,  а наши силы по капельке уходят.
 На минуты они увидели друг в друге двадцатилетних.   Во-от в этом соседнем  домике жили его отец   Хацкель  и  мать  Ципора. Она высокая , дебелая,   шутя  могла зажать под мышкой  своего маленького  мужа.
- Как с ним ты  родила таких   богатырей?- всё ломали головы соседки, видя как ,пятерка белоголовых Шнейдерманов  вместе с отцом гоняет коней по городу, занимаясь извозом    Это сейчас  машины грузовые, такси , а тогда   наготове стояли конные упряжки.
 А после войны из пяти ушедших на фронт  сыновей ,вернулось трое.   Хацкель стал ещё меньше ростом,     закаменело  лицо.   Оно оживало только, когда его навещали  сыновья.    Живущий через улицу  Хаим  заходил на ощупь- потерял  глаза  на войне. Петя  , приезжая из  Минска, залетал  стрелой , обнимал маму  рукой , а отца –культей.  Борис   остался с руками и глазами, но без … бронхов. Задыхался каждую минуту. После войны , когда ещё был покрепче, поставил    дом на пересечении  двух улиц. За ним  посадил сад, а впереди-  построил крылечко .Большое, с широкими  скамейками, красивой  крышей .
-  Как вечер , так сообщает: « Люба, я иду на работу».
- Иди , уже , иди,- отмахивается от него ,- какая у тебя работа ?  Мозоли   натирать на заднице?
Затаил  обиду , но ничего не сказал. Вскоре   возвращается в дом из магазина  напротив с  увесистой сумкой ,  выжидающе смотрит  на жену.
- Ну? Скажи ещё раз, что я натираю мозоли и ты горько пожалеешь.
- Один раз пожалела, когда за тебя замуж побежала.
- А кто был в нашем городе из женихов?  Единицы пришли с  фронта , да и те уехали.   Еврейские  мамы   и их  дочери  с меня  глаз не спускали. Кого я  выбрал?  Тебя!  А сейчас вместо благодарности, упреки?
Игнатьевна , моя бывшая соученица,    я  её еще за  косы дёргал в шестом классе, в любви признавался. А теперь она  директриса про-дук-то-во-го магазина! Меня не забыла ,- многозначительно   говорит    Борис.
 -Любовничек-  половничек! Ой , держите меня,- смеется  Люба ,-  был зеленый огурец, а теперь опавший желтый лист.
- Может, и не огурец, но старая любовь не ржавеет,- смотри, что я принёс,- расхрабрился Борис ,  показывая в сумке гречку, сервелат, шпроты . В наше время – это же самый настоящий  дефицит!
 Я нацеливаюсь на рижские шпроты. Обычно их вижу только по праздникам! Ой, какой  добрый  Борис!  Всё разрешает!  Сегодня он командует парадом!
 - И что у нас  за праздник?
Так  может спросить    только Мотя! Он – местная знаменитость!
 Журналист, заместитель редактора городской   газеты, а по совместительству  свояк Любы и  Бориса.
 На Моти   белая шляпа, хороший  костюм. Приличная
  одежда подчеркивает его статус?  Только  для Бориса  это   не имеет никакого значения.
-- Праздник у тебя , когда  ты передаёшь свои репортажи  про демонстрации.  Первая колонна идёт.  За ней- вторая колонна. У-ра! Ура! А  у меня  раз  в месяц  скромный походик в  маленький складик.
 Подшучивая друг над другом,  они начинают  расправляться   с  дефицитом.
- И как ты завтра будешь  без него?  Игнатьевна  опять не даст,- ехидничает Мотя.
-  А завтра  выходит  твоя газетка. Как прочтём про    успехи мясокомбината, так неделю будем сытыми,- подтрунивает на правах хозяина    Борис.
- Тише!  Ещё кто с улицы услышит,-одергивает мужа  Люба.
 Смеется в усы младший зять Моше : «ЧК не спит- ЧК не дремлет…».
 Все смеются, понимая, что ЧК    в городке  давно уже спит.
     Наступает    вечер. С  низины, где  змейкой вьется река ,   плывет  прохлада.     Склонили свои   шапки желтые подсолнухи.  А на крылечке- в бывшем местечке Борис и Люба, Мотя и Катя.
 Когда-то здесь жило много евреев, а теперь по пальцам можно пересчитать . Но живут, как могут:  вырастили детей, радуются внукам. Так бы жили и жили дальше,  встречаясь на крылечке,  подшучивая друг над другом.
Но всё завертелось,  закружилось.  Перестройка! Евреи  стали  собирать чемоданы. Сначала московские, ленинградские, потом- минчане, киевляне. За ними потянулись из райцентров .
 В Израиль Борис  и Люба  не хотели уезжать, но уехал Мотя с Катей , собрались дети, куда им деваться?
 В первый же день приезда  Борис   пошёл изучать , где находится склад в продуктовом магазине.
- Вернулся очень быстро:
  - Это же надо,- повторял он , -  в магазине всё есть. Что хочешь, то бери . И не нужно никакая одноклассница Игнатьевна.  Каким я был раньше  нужным  человеком? А сейчас кто?...
…Через годы я приехал в Кричев.
  На перекрестке двух  центральных  улиц  как стоял ,  так и    стоит 
 большой дом.
Уже без  крылечка. Или оно не выдержало разлуки со своими   прежними   хозяевами, или они с ним?
Давно их  уже нет на земле…
- Борис, Люба ,-  зову я тихо .
В ответ- тишина. 
И  эхо, только  эхо…



Никита и Хана
Леонид, сын Ханы  и Никиты - высокий, с седой библейской бородой, напоминающим своим обликом  древнего иудея,  рассказывает  мне о своих родителях.
…Ой, Михалин! Мое  местечко  Михалин, пришло  тебе время открыть  еще одну  тайну. 
Сколько времени ты еще будешь  скрывать историю любви белорусского паренька и еврейской девушки?
 Конечно, это не история Ромео и Джульетты, но для послевоенных  лет и того времени,  и их история была что-то с чем-то…
    Итак, помнишь, Михалин, как возвращались к тебе   твои  местечковцы? С фронта - солдаты, из тыла – женщины, дети. А дальше, что? Жизнь строить?  Только  с кем? Даже те немногие, кто вернулись, увидев, что ни кола, ни двора,  уехали в Москву, Ленинград, Минск.
А Хане , куда изволите ехать? Родители, маленькая дочь - все на ней. Посмотрит на себя в зеркало: чёрная  коса до пояса. Лицо - оливковое, брови- вразлёт, губы- полные.
Только красота эта какая-то  не местная? Откуда она?
- Откуда?  От далеких   наших иерусалимских предков,- обнимает её мама,- не всем  она так передаётся, а к тебе перешла.  Ты из-за этого не наводи на себя печаль.
И правда, посмотрит на подруг:  у них волосы светлые, как березы белые, глаза голубые, словно  васильки полевые. Соберутся вечером возле старой хаты девочки, выросшие за войну, сидят на бревнах, семечками  щелкают,  только ослепительные  зубы в темноте сверкают…
Гармонист крутнет чубом, да как ударит по клавишам. И… плывут, плывут лебедушки по кругу в выглаженных ситцевых платьицах. А потом каблучками стареньких туфелек, каблучками.  В такт музыке…
Гармонист еще шире растягивает меха и… льется:
«Ой, сад, виноград,
Зеленая роща, не зять виноват,
Виновата теща…».
И круг за кругом.
Круг за кругом!
 А потом  новая  песня: «Страдание»
«Все бы ты, гармошка, пела, переборами звеня,
А кому,  какое дело, что на сердце у меня»?
Михалин спит, а молодёжь   до петухов  не расходятся!   Девчата одна за другой выходят на круг. Гармонист  режет аккорд за аккордом! Закончив мелодию, опускает гармошку на колени своей поклонницы. Перекур!
Хана посидит, посидит со всеми на бревнышке и домой. Куда уж ей невеститься, ведь не зеленая девчонка?
Одно счастье - работа. В местечке она видный человек – бухгалтер. Работящая,   старательная - нет времени на разговоры. Сколько разных документов нужно проверить, занести в сводки. Люди работают на полях еврейского колхоза, а она - в бухгалтерии. Ошибешься в чем-то, подведешь колхозников.
Но нет да нет, бросит взгляд в окно. Раньше золотым отливом светились клёны, а теперь они украсились снежными гирляндами.
- Ханочка, ты, видимо, ждешь принца на белом коне? Всё в окно заглядываешь? - спрашивает её смешливая подруга, покрутив короной льняных волос.
- Принц? Да еще на белом коне? У нас в Михалине? Летом местечковые ребята гарцуют на конях. Только они  для вас, молодых, а мой принц - вспомнив об отце дочери Тамары, который остался на войне, да и другие там же, махнула с досады рукой.
На крыльце конторы послышались шаги, и в комнату, завеянный снегом, вошел колхозный зоотехник Никита. Подруга хотела что-то сказать смешливое, но, увидев непроницаемое лицо гостя, удержалась. А Никита, оставляя позади себя мокрый снег от галош, направился к Хане.
- Тебе чего, Никита, отчетность принес? Ты же передавал её раньше?
- Шел мимо. Зашёл погреться.
- Погреться, так погреться, - отвечает Хана и снова за работу.
А Никита, как полдень, так в контору. Садится напротив Ханы и… молчит. Он часто молчит. Не разговорчивый, такой! И повелось, как обеденное время: Никита тут, как тут! Хоть часы сверяй по нему!
- Хана, не к тебе ли он приходит? - вдруг поинтересовалась та же, смешливая.
- Ко мне? Да зачем я ему? Найдет себе белоруску, хоть тебя, например. Красавица, без ребенка, как я. Видимо, ему просто хочется отдохнуть. Возле меня стоит мягкий стул, а у вас - твердые табуретки.
Прошла зима, весна засветила в окна, выткала зеленые ковры на траве, украсила ими деревья.
А Никита? Что Никита? Как  ходил, так ходит.
 А сегодня заявился, сел напротив Ханы, глаза в упор и спрашивает при всех:" Ты, ить пойдешь за мяне?"
- Что?
- Ты, ить пойдешь за мяне?
Только теперь Хана  догадалась, почему он зачастил в контору. Впервые посмотрела на него по-другому. Фронтовик. Мужик! А что невысок, так не зря же говорят: мал золотник, да дорог!
Вышли на улицу, Михалин встречал вечер, а хозяйки своих коров - после пастбища. Хлопали калитки, ворота.
- Хату купим, корову, Хозяйством обзаведёмся, - помедлил немного, - пчёлами. А твою дочь я приму, как моя будет.
- Никита, Никита, - Хана хотела сказать о многом. Что они совсем–совсем разные. Да и как примут её его родители? О своих,   она и подумать боялась: знала, что будут против Никиты-белоруса. Но в эту минуту поняла состояние его души, увидела красоту сердца.
- Он же не гулёна какой. Слово скажет, как топором вырубит!
- Нет у меня гор золотых, чтобы тебе обещать. Вот мои руки, вот моё сердце. Решай! А всё остальное – устроится, - говорил   Никита,   немного волнуясь.
Хана от неожиданности не знала, что ответить. Как сразу сказать: « да» ?
Человека же полюбить нужно! Для этого нужно время. Сказать: «нет»?
 Зная Никиту, она могла только представить, какую душевную травму  ему нанесёт. Он же не такой, как все! Другие выпьют, шумят, а он молчком, тишком делает свои дела. И не видно, и   не слышно его в местечке. А вот видишь, какие слова нашёл? Это он с виду он такой хмурый, а внутри - тонкий, ранимый.
Хана посмотрела вдаль, словно желая увидеть свое будущее с парнем. Солнце зашло за Михалин, вечерняя прохлада опустилась на плечи. То ли от волнения, то ли от холода, только она съежилась, зябко повела плечами. И тут же почувствовала на них пиджак Никиты.
Это мгновение решило всё: она поняла, что этот молчун ей нужен больше всех, что только он и сделает её счастливой.
- Хорошо, Ни-ки-та, - тщательно выговаривая слова, раздумывая, что сказать?
Все было где-то далеко: и война, и маленькая дочь Тома, и родители , и всё-  всё. Хана поняла, если ничего не изменить, это  всё останется, как есть. Как есть, она знает. Как будет – Бог, покажет!
- Давай только не  будем спешить,-  повернула к нему свое лицо.- Пусть вначале твоя семья примет меня, а тебе  нужно встретиться  с моими родными. Ты же понимаешь, я не только с ребенком, но и других кровей.
- Жену выбирают   по сердцу  , а не по национальности...
Никита  обычно  поздно  возвращался  домой после работы.  Но на  этот раз пришел пораньше,  чтобы сообщить о своем решении семье.
В сенях встретил Ганночку- она    выбежала ему   навстречу.
Девушку- соседку  он  и раньше  примечал дома ,  но не придавал этому никакого значения. Может, его сестру навещала:  они ведь  ровесницы?
Словно , вдруг  поскользнувшись,  Ганночка , прижалась  к Никите. Ее  большая  белая грудь    смотрела на него призывно  из полуоткрытой кофточки. Губы что-то шептали…
- Что с тобой ?  Может, воды?- ничего  сразу не понял парень.
- Какой воды? Ты что не видишь, что я страдаю по тебе.
Отстранив от себя девушку, Никита  вошёл в дом.
-Ну что? Заарканила тебя Ганночка?  Всё высматривала  в  окошке. Увидев, что появился, выскочила навстречу. Ты у нас первый жених  на деревне,- улыбается в прокуренные усы дед Кузьма.
В выгоревшей солдатской гимнастерке, Никита подошел к лавке, зачерпнул из ведра кружку холодной воды.
Выпив её, многозначительно посмотрел на деда, давая понять, что разговор о девушке  закончился.
Но он  ещё больше разошёлся:
- Конечно, первый! Не выпиваешь-  раз! Не куришь-  два! Не материшься - три! Золотые руки- четыре! Умелый пчеловод- пять! И самое главное: солдат, войну прошедший. Думаешь, только Ганночка на тебя  глаз положила?  Все  девки деревни  словно взбесились .Только и спрашивают  у меня,   когда Никита будет засылать сватов к кому –то  из них ? А ты все в молчанку играешь?
- Ну и дела! Я даже не догадывался, какие  здесь  баталии происходят. Как раз собирался  вам рассказать о своих новостях. Я –женюсь!
И кого ты выбрал? Что-то мы не замечали, чтобы ты женихался с кем-то из   наших, деревенских? - радостно обняла его мать.
- Мою избранницу зовут Хана, она еврейка, у неё растет маленькая дочь Тамара.
- Ну и учудил! А чем тебе была плоха , например наша Ганночка?- стукнул о пол палкой дед Кузьма.
Отец только пожал плечами, а мать, вытирая слезы,  поспешила на кухню…
Много было всяких разговоров   в семье   Никиты   и в семье  Ханы.
- Слишком  они разные,-высказал общую точку одной стороны дед
Кузьма.
- Что я скажу  родным, знакомым? Белорусский зять в еврейской семье?- разводила руками мать Ханы.
А молодые решили  по-своему…
В один из дней, перебросив толстую черную косу через плечо,
Хана переступила порог небольшой  сельской хаты.
Вошла с красивой улыбкой, не присела, как гостья на кушетке, а сразу спросила, что помочь, увидев, что накрывают стол.
- Что?- опешила мама Никиты,-вот драники не  успела приготовить.
- Так это я  мигом!
Белорусы не часто  роднились с евреями, поэтому  в семье Никиты даже не представляли, что они живут такой же жизнью,  а на столах  у них - такая же еда.
Вот  на   деле и  увидели, что Хана   не чужая-своя!  Улыбчивая, всё может!   А   красавица такая, что в округе краше - нет! Да ещё самый настоящий бухгалтер , конторский работник! Это совсем  не то,  что на ферме коровам  хвосты крутить.
Коль её выбрал  Никита , значит она для него лучше всех! Что же теперь идти супротив?
Напрасно Хана опасалась, как примут его  в её семье?  Никита, как только  переступил , заметил, что входная дверь  скрипит.
Поздоровавшись, сразу же принялся за неё. Бросил взглядом на окна, увидев , что они рассохлись.
Хана засмеялась:
- Ещё не начал жить, а уже  хозяйничаешь?
-У меня  двое детей: дочь и сын . Ты  будешь третьим,- тепло обняла его мама Ханы,  пережившая войну, и потерявшая на ней своих родных.
…Давно это было.  Ой,  как давно!
… Над  пшеничным полем  танцуют кузнечики. В распахнутые окна плывет запах скошенного сена , аромат  михалинских  садов.
Леонид, сын Ханки  и Никиты - высокий, с седой библейской бородой, напоминающим своим обликом  древнего иудея, случайно оказавшегося в этих краях, рассказывает  мне о своих родителях.
А я смотрю на него и думаю: материнская порода оказалась сильнее?
А ему не до моих раздумий: в руках молоток, пила. Все может!
Руки золотые, как у отца. Дом, который приобрел в бывшем местечке  Михалине,  чтобы приезжать сюда ежегодно летом из Санкт-Петербурга, требует заботы.
Это  там,  в  "северной столице" России,  он  видный человек, учёныйа здесь – свой!
Подъезжаем кеврейскому кладбищу. УЛеонида в руках -  рабочие инструменты. Качает головой: мол, нужно подправить ворота! Местных евреев - раз, два и обчелся. Да, они  видимо, и не замечают, что ворота скрипят, вот-вот развалятся.
Направляемся вглубь кладбища. Туда, где в зелени стоят две оградки с памятниками-  его бабушки и дедушки по материнской линии. Приводит их в порядок, с любовью, душой, все делает красиво, как может только он, сын мастерового Никиты!
А я   иду дальше. Знаю ,  что   ищу!   На еврейском кладбище  рядом с памятником Ханы… памятник  Никиты?
На одной  фотографии-  красивая женщина  с нездешним оливковым лицом, на второй  - светловолосый  мужчина смягкойулыбкойОни вместекак   ив жизни…










Слёзы покаяния


/




/
руслана

На окраине села – седые  камни- валуны



.
Они в Пряничках вместо памятника стояли,
Здесь когда-то жили мои деды?
В сорок первом году в  Пряничках их расстреляли.

Как  будто  здесь не жил  сапожник Моисей?
И никогда не было подружек  Златы  и Ципи?
- Их не вернёшь! Жалей- не жалей!
Пойдём –ка лучше  за них выпьем!

Говорит  мне  Федот, он  живёт на краю села,
Камни- валуны- вот они – я вижу их  из окна.
- Да ты не балуй!  Пей до дна!
- В руках Федота- бутылка израильского вина!

- Помянем?- Посмотрел на меня пытливо,-
Это мы  положили на месте расстрела валуны.
Даже не помню когда? Давно это было?-
Да ты не уходи, немного посиди…

А мне вдруг стало тесно в хате,
Будто  меня камни  придавили,
Я словно увидел, как детей разрубают лопатами,
А взрослых- прокалывают вилами…

И зачем я приехал в эту даль?
Где от евреев остались камни и могилы,
Чтобы написать новый  роман?
Никому он не нужен! Даже в Тель-  Авиве…

В  жизни  сейчас  столько беды.
Вот коронавирус налетел бандитом.
- Я к вам больше ни приеду, камни – валуны.
А Федот торопит:» Вино, вино налито…

Вот и всё? Может, сменить тему?
Писать о том,   как живём в эпоху короны?
Подождите, вначале маску одену
А потом   осторожно   выйду из дома.
В новую реальность окунулся мир.
Вы простите  нас,  Залманы, Давиды и Сары
Никому не известно, куда мы летим.
Вас растреляли:? А  что будет с нами?..



Была война и, расцвела любовь\ъ
Была война и, расцвела любовь,
 Санитарки - славянки и офицера- еврея,
 Все повторилось, как встарь  , но  внов
Во все века и время…

Воевали два товарища,
 Вернее , два влюбленных голубя.
  Шли вместе через пожарища,
 И … огненную воду.
 Горячи, молодыкрасивы
БерегихБогили Любовь?
 Везение! До Победы дожили!
 А потом уже не…  встретились вновь.
  Время развело дороги, судьбы изменило.
   Растёт  ядом    дочь Таня , где-то  Антонина.
 Так  бы и жизнь прошла,
Но  вмешался случай,
 Девушка в кабинет вошла:
- Папа! Ты меня… послушай

 Я твоя дочь Таня, Антонина, моя мама.
  Хотела увидеть. Вот…  разыскала.
   Гремел гром, дождь Москву поливал,
 Счастливый отец впервые  дочь обнимал.

 А по  московским улицам ходит младшаяТаня,
 Какейобъяснить?Онаничегоне знает

 Прошли негоды-  жизнь отстучала.
 Зимы за веснами, осени за летом.
 Две сестры родными, близкими стали,
Рассказать об этом, мало быть поэтом

Вот так живут две сестры,
Между собой отца не делят,
 Кому – нибудь об этом- расскажи,
Никто никогда не поверит.


В Москве  снова  идет дождь, гремит гроза,
 Как в тот первый вечер встречи,
 Когда отец впервые  сказал: « Таня, это твоя сестра»,
 Обнимая   двух дочерей     за плечи…».























Цыганский барон по имени Арон


 
Сима , как только пришла в барак, сразу  же рухнула  на мокрой соломы. День был тяжёлый :  с утра  погнали  перетаскивать    какие-то  камни  у дороги . Лил холодный дождь,    резкий ветер   обхватывал  всё  тело, пронизывал насквозь. Непослушными   пальцами поправляя платок, уловила на себе взгляд полицая Васьки – рыжего.  Вспомнила… 
В их городке, где каждый третий еврей, сколько  было   смешного и грустного? Одни мудрецы, вторые -хитрецы, а больше   всего -  фантазёров!
-Шолом- Алейхем ведь  тоже  ничего  не выдумывал: писал ,что  видел. Начну  и я писать о том,   что вижу,- думала  тогда про себя.- Только как изобразить своих
 героев,  чтобы было всё, как в жизни?  У кого спросить? У отца? Он ночами работает на хлебозаводе. Всегда усталый. Как приходит, отсыпается после смены. Мама – машинистка в горсовете. Привыкла на работе изображать из себя начальство- такая же и дома. Вот бы с  Васькой поговорить?   Он  рассказывает о том,  как они дома встречали Пасху,  красили яйца, ходили на могилки. А мне это совсем не интересно!   Назову - ка  я свой  первый рассказ: « Васька- рыжий».
 Он  первым провожал меня после школы. Домой сразу не пошли, посидели в парке. Я хотела рассказать ему о своих планах,  а он  полез  целоваться?
- У вас это так сразу  принято?-  отшила его.
- У кого это у вас?- отодвинулся Васька.
- Да у вас, у русских, беларусов.
- А у евреев как?- съехидничал он.
Только , когда мама  разрешит,- ответила ему и съездила по его  рыжей голове школьной сумкой.
  Обиделся,  больше  не подходил. Зря! А я   так хотела  поболтать с Васькой, рассказать  ему о  планах. Но  он куда  -то  исчез?  Ходили слухи, что связался с плохой компанией. И вот теперь встреча  через  10 лет?  Васька точно  узнал 
 меня.  Теперь  отомстит  за то, что отшила.  Расстреляет и  моего сына уничтожит.  Всех уничтожит  ,-  с дрожью рассуждала  про себя, продолжая работать возле дороги.

-Ну,  и где твой защитник? Тю-тю, как и вся Красная Армия?-  неожиданно   подошёл к ней Васька,- а я вот здесь! Могу казнить, Хочешь- помилую? Я  всё
могу ,- он пялился  на Симу, словно раздевал  своим взглядом. Мысленно  мял  её   пышные груди, зубами рвал розовые соски,  и наконец , сливался с давно желанным телом.
- В другое время я бы плюнула в твою ненавистную рожу, вырвала бы клок рыжих волос с твоей   скачущей по лице бородавке, а сейчас должна  сделать вид, что очень рада тебе. Даже , что  давно  хочу быть с тобой,- мгновенно приняла решение Сима.
-Отойдём в кустики . Что тебе терять?  Всё равно завтра   зароют!- продолжал дальше.
Сима  насильно  улыбнулась, игриво повела плечом:
- Возле дороги,  под дождём? Давай-ка  лучше вечером?. Ты  ведь давно хотел попробовать меня, еврейку?
- А ты не такая,как  наши бабы?
- Может, и не такая?
Сима, поправляя  кофточку,  немного её  приоткрыла , и Васька   успел увидеть овал её молочных грудей.
В эту минуту он  легко  ударил её  прикладом по плечу, увидев, что  за ними  наблюдает  начальник местной полиции.
Удар был не сильный,но  Сима  от неожиданности   упала ,  больно ударилась о землю.
 А Васька   оскалился:
- Вечером приду! Жди, жидовочка!
….Последний раз  виделась с Васькой перед самой войной. После школы уехала учиться на учительницу в Минск, там  вышла замуж за лётчика. В начале июня  приехала вместе с ним в родной городок. Вечером под ручку с мужем вышла в
столетний  парк.
 Подруги   заохали: 
- Какой у  тебя,  Сима   молодой и  красивый муж !
 А он и действительно выглядел залихватским!  Командирские шпалы на
петлицах, боевой  орден   на гимнастёрке.
 Тогда  с  Васькой  и встретилась.
-Давно не виделись?-   процедил он сквозь зубы.
- Познакомьтесь,- попробовала снять напряжение Сима,-  это  Василий. Мой одноклассник, а это Наум- мой муж..
Рука у Наума   оказалась  сильная,  а сам он был   крепким  ! Это Васька сразу
определил.
Одному мне против его  не выстоять.  Соберу  несколько ребят и проучу     этого  жида- задаваку  -   он сразу же  воспылал    ненавистью к Науму .
Но не успел собрать команду таких же отбросов, как сам,  накануне войны Наум получил  предписание срочно вернуться в полк.
-  И кто мог подумать, что судьба меня снова столкнёт с этим чудовищем?-  рас суждала сейчас Сима.
Весь день  держала в  себе ненависть к рыжему Ваське , этой проклятой  жизни, к эзаплёванному грязному бараку, а  к вечеру не  выдержала и   разрыдалась.
-Господи!    И зачем ты родил меня еврейкой? За- чем? В чём я провинилась  перед тобой? В чём? – хотела кричать  да так, чтобы   её услышал муж ,   прилетел на  своём самолёте и  разбомбил к чёртовой матери этот барак.
Пусть даже с ней! Пусть даже со всеми евреями, но чтобы  были уничтожена и вся эта полицейская мразь, которая так издевается  над  ними.
- Ребе! Ребе! -  окликнула   седого    раввина,- хватить бубнить под нос. Скажи лучше скажи, что нам  делать ?
- Молись! Бог   услышит – поможет…
- Сколько было погромов? Скажи сколько? И твой Бог никогда не помогал евреям. Никогда!
-  Он  что не слышит и не видит?
- Значит,   ему так  угодно,- старый ребе вновь уткнулся  в молитвенник
-  Сестра! Дай- ка  я тебе  погадаю. Может, уйдёт твоя печаль? – возле  Симы  присела цыганка.
 
Из –под цветастой шали она    вынула вынула колоду карт, разложила их  на соломе. Пробежала по ним пальцами, потом взглядом.  Нахмурила   брови,    сжала виски, будто стараясь увидеть что-то незримое?  И вдруг   улыбнулась, да так радостно, словно   рассмотрела   что-то   невидимое  через годы?
- Ты думаешь только о том, как спасти своего маленького сына. Ты прячешь его в соломе, чтобы его мало кто видел. Карты говорят, что ты готова на всё, но не доверяйся служивому человеку, которому хочешь открыться сегодня. Он враг   и не готов тебе помогать- только близости с тобой хочет.
-- Люба   обняла  цыганку с разноцветными  бусами,-вначале я  хотела убежать    с ребёнком  с помощью полицая. С  ним я  росла в одном  дворе  ,  думала, что в нём осталось что-то человеческое. Ты права:  Васька  мне не поможет!
- Милая! Он опаснее фашиста- потому , что читает твои мысли.  Но я же цыганка : что нибудь  вместе придумаем…
…Люба, а так цыганку звали,  раньше с евреями  близко  не общалась. Они   городские , она -из табора.  Правда, когда с криками: « Цыганка, воровка»,  за ней   мчалась детвора и она наугад     заскочила в один    дом , оказавшийся еврейским,   её на улицу не выставили.
- Бедная какая ,- хозяйка горестно    посмотрела на неё ,- проходи, чай на столе.
Так впервые  Люба познакомилась  с евреями .  Они тогда  переодели её  в  сухое платье, накормили, отогрели.
- А в таборе старые цыганки пугают   вами детей. Говорят, если они не будут спать, придут жиды и заберут их  с собой.
- А у нас говорят, что все цыгане воры. Но это же не так?
- Не так, но    если, что-то плохо  лежит,  это просто знак цыгану, - улыбнулась  Люба.
Посмеялись  в тот вечер …
Потом захаживала несколько раз к своим знакомым, но когда  табор   переехал,   потеряла с ними связь. Война застала цыган на востоке Беларуси.  Когда Люба
вышла в город  ,  её затолкали  в колонну евреев. Так она оказалась в этом бараке.

…   Сима решительно подошла к  двери. Постучала, улыбнулась.
- А-а, это ты? -   Васька  , хохотнул ,  показал жёлтые зубы:
 -Сегодня никто не хотел быть часовым, все готовятся  к завтрашней экзекуции  евреев, а он  напросился. Обещала  ведь жидовочка  ночь горячую. Думает, что
помогу  сбежать?  Кукиш тебе , а не побег! Вместе со всеми и зарою в песочке. Думать нужно было раньше, когда девкой была. Да ладно!  С   бабой  согреюсь,-разговаривал  сам с собой.
- Горячий ты мой,- Сима одарила взглядом Ваську,- в   бараке по ошибке знаходится  цыганка. Отпусти её  !   Никто      не  узнает , она даже нигде  не  записана.
- А чего это ты за неё просишь?  недоверчиво посмотрел на женщину полицейский.
- Увидела у неё золотые браслеты .  Подумала, жалко будет, если  тебе они  не  достанутся.  А ты  может, и меня за них выпустишь?- подошла к нему поближе.- Ты же всё можешь?
Рыжий Васька, которого  никто и за человека никогда не считал, почувствовал  себя   не  пустышкой,   кем был на самом деле, а вершителем судеб.
-    А что?  Нечего здесь делать цыганке! Пусть убирается в свой табор. Только  бегом! А потом на твоих полушариях покатаюсь,- снова хохотнул, обнажая жёлтые зубы.
Люба сидя спиной, свёрток с ребенком ужо  привязала  к  своему телу, поверх одела  юбку, потом вторую и набросив на себя большую шаль, пулей  проскользнула в дверь…
- Ну и юбок у тебя  , сатана ,- подтолкнул   её   на выход Васька.
 Уходя с ним, Сима бросила     взгляд на солому:  свёртка с ребенком там уже не было …

А утром над городком взметнулось пламя. Под обгоревшими  обломками сарайчика    обнаружили  мужчину с проломленной головой  и женщину, которую возле  порога настигла пуля…
Немцы и полицейские мстили жестоко: устроили  настоящий погром. Молодых женщин и девушек раздевали и насиловали прямо на глазах,  детей живыми сбрасывали в яму, стариков кололи штыками.
 А табора  за городком, как и не было. Кони мчались по дороге, только искры вылетали из-под копыт. В кибитке барона на руках его дочери- цыгански с
разноцветными бусами, посапывал во сне мальчонка.
… И не было бы  продолжения этой истории,  если   бы   моими соседями ,   по самолёту не оказалось  двое молодых людей.
- Давно  живёте  в Израиле ? - спросил  у меня юноша – точь в точь Яшка- цыган из знаменитого кинофильма « Юные мстители».
Давно, уже тридцать лет!
- Когда вы уехали, я только  родился. -Арон,- представился он, протягивая мне руку.
- Но разве Арон – это   цыганское имя?- удивился  я.
-  Меня  так назвали в честь дедушки. Ребенком  его вынесли из гетто.   Об  этом   ему рассказала его мама Люба, он- моему отцу, а отец- мне.
- А вы всем?
-Что скрывать?   Да и не положено по статусу! Я -  цыганский барон! Прадедушка был первым  бароном ! Дедушку   по наследству  удостоили  его  титула. За ним- моего отца, потом меня.
-  Прадедушка барон-это понятно! Но дедушка? Как еврей стал бароном цыганского табора?
- Он вырос в таборе! Значит, самый настоящий цыган!
- И что барон по имени Арон искал в Израиле?
 
-  За невестой ездил!
-. Цыганок, что ли мало?   Или взыграла еврейская кровь?
- Я  была на концерте цыганских артистов, они меня  покорили.   Самому красивому из них     вручила букет цветов,- включилась  в разговор его спутница.
Как полагаю, им оказался Арон?
- Конечно, Арон!
- Мы начали   встречаться   перед самым    отъездом   Симы в Израиль,- продолжил  он дальше .
- Это просто  мистика,- снова  заговорили  девушка. Меня назвали в честь моей  прабабушки, которая не выжила в гетто.
-- А  родную   маму  моего дедушки тоже  звали  Симой,- это уже продолжает  Арон,-  я понял, что это судьба  и полетел за невестой в Израиль.
- А может, цыганка Люба   нагадала, когда  раскладывала свои карты в гетто?
- Конечно, нагадала! Цыгане любят карты,- улыбнулась Сима, еврейка из Иерусалима.












-

























 
 




 

 

 
 


Архив!





/
// прочел
Тётя Соня


 После 1967  года, когда Израиль  в июньской войне победил  армии пяти арабских стран, национальная гордость у советских евреев проснулась  во второй раз. В первый раз- в 1945 году,
  когда всей страной разгромили фашизм! Со звёздами Героев Советского Союза, боевыми наградами,  в генеральских и адмиральских кителях, офицерских мундирах, с сержантскими нашивками , в гимнастёрках  рядовых, евреи  возвращались в города и в  местечки.
 Но гордость , как шагреневая шкура, потихоньку начала  сходить на нет по мере  увеличения обвинений в адрес  нашего народа, который   стали называть не иначе, как « Не помнящих  родства», « космополитами », « убийцами  в белых халатах»…
Люди, которые  на фронте смотрели смерти в глаза, теперь могли  получить её  из-за угла. За себя боялись меньше- больше за детей. А Соня и за себя не боялась!  Что может напугать? Смерть? Так она  каждый день  встречалась с ней  в вильнюсском гетто. Грубость ? Не раз видела её   
  в партизанском  отряде.  Это у мамы и папы  была домашней, а здесь, чтобы выжить, еврейская девочка стала, как  дикая лесная  кошка. Унижения и издевательства, пытки? Прошла через их в тюремной камере, куда посадили по ложному обвинению. Страх? После того, что пережила ,он у неё пропал. Без боязни указывала  во всех анкетах, что  есть   родственники за границей.  Кто?
  Отец! Но какой  для неё он иностранец?  Только   живут  в разных странах. Отец -  в Израиле после войны и фронта , а  Соня после гетто, партизан и тюрьмы- одна  на всем огромном
пространстве Советского  Союза.  Одна! Одна! Одна! И когда девушке  уже  хотелось выть
 от одиночества, её нашёл отец. Как это ему удалось , находясь так далеко, услышит от него самого  уже   в Израиле. Но это будет значительно позже, а пока он сообщил дочери название города и улицу, где больше она  не будет  одинока. Так судьба её привела в город Климовичи.
В этот   маленький городок с большой  базарной площадью,  старым продуктовым  магазином с деревянными  ступеньками.  В крохотных киосках и лавочках сидели милые седые  старушки ,  продавали  вкусное мороженое в съедобных « стаканчиках», удивительную газированную воду красного цвета и говорили на   идиш. Стоило Сони только назвать имя Фани и Наума, к кому она ехала,   как одна из этих старушек, так похожая на её бабушку, вышла  из-за прилавка, обняла.
- Фейгеле моя( птичка).Иди прямо вот по этой улице до конца. Потом повернёшь направо , второй домик с крылечком – домик Фани.
 Девушка очень устала за дорогу, но вначале  хотела узнать, какое отношение они имеют к её отцу? Он ничего не сообщил.
Наум-крепко сложенный, добродушный человек, взял  Сонины руки в свои:
- Твой папа и моя мама- муж и жена . Они  встретились в Израиле   и поженились. Попросили нас побеспокоиться о тебе.
- Какие похожие судьбы -, думала Соня,- война разлучила  меня и моего  папу, Наума и его маму, но соединила наших родителей, Наума и Фаню. У них растут двое детишек. Понятно, что, имея семью , об Израиле им  даже думать опасно.
 А Соня думала и ждала своего часа. После пятидневной войны у неё , как  у многих советских
появилось второе дыхание .Попросила отца выслать ей визу.


…Начальник местного управления  КГБ подошёл к шкафчику, открыл дверцу, нажал на кнопку. Полка с томами Владимира Ленина скользнула в сторонку и открылся коньячный бар. Николай Николаевич не любил выпивать в одиночку, но теперь он хотел расслабиться, подумать, как поступить?
- Полковник! У меня на столе вызов Сони Кониковой для поездки  Израиля. Можем его уничтожить, как и не было?  Возможно,  у тебя будет  иное решение? Ждём до утра,- в Минске положили телефонную трубку.
 Решение пришло после третьей рюмки. Понятно, что никаких секретов простая еврейка  не имеет. Значит, никакой опасности от неё государству  нет? Но после её  возвращения  мы подготовим
  статью  конкретного человека, который побывал в Израиле, всё  увидел своими глазами и  вернулся обратно.   А всё, что видел- будет очень плохо! Люди будут злыми ! Кровопийцами,  захватчиками ,оккупантами.  Напишем так, чтобы все  представили  Израиль настоящим адом! Но если она   захочет там  остаться,  наши агенты организуют  несчастный случай. С какой стороны
  ни крути, но никакого  проигрыша не будет,- хищно улыбаясь, полковник уже видел себя в столичном кабинете после удачно проведённой пропагандистской  операции.
 А Соня ни о чём   не догадываясь,  не понимала, почему ей  без промедления  дали разрешение на гостевую поездку в Израиль? В солнечной стране время летело быстрой  птицей. Как она
  мечтала  остаться здесь!  Жить на берегу тёплого моря и больше  не возвращаться в снега и  холода.  Но на эту  тему даже не заводила разговоров,  понимая, что тогда  в Советском Союзе не поздоровится Науму и его семье.  Да  и для мамы Наума- жены её отца , она станет первым врагом. Уезжала со слезами на глазах, но с надеждой вернуться вновь – и навсегда!
   Снова  серые домики, узенькая улица и  тусклая лампочка в комнатке. Соне казалось, что это сон? Вот сейчас она  откроет окошко и комната наполнится морским воздухом? Ворвётся звук прибоя.
Открывала форточку -и валил  снег, дух холодный ветер. А на дворе стояли семидесятые годы….
Казалось бы, торжествуй Советская власть! С шиком отметили 50-летие Октябрьской революции, в стране тишина, никаких протестов, но елозят генералы: обижены на Израиль из-за поражения арабов в шестидневной войне. С новыми оборотами начинается антисионистская компания. Из Москвы  « ценные» указания отправляют в союзные республики, из республик – в области.
 На местах- всё  на учёте, под контролем! Снова хищно улыбается Николай Николаевич, вызывая к себе сотрудников рангом пониже:
 - Выходим на вторую стадию операции под названием « тётя Соня», - он знал, что евреи любят анекдоты про неё,-  так мы расскажем новый анекдот…
  В Климовичи выехали двое-известный журналист областной газеты и сотрудник комитета государственной безопасности. Чтобы  познакомится с Соней Кониковой, войти к ней  в доверие и выведав  критическую  информацию о стране, подготовить к публикации негативную статью.
 Соня рассказывала им о том, что  в Израиле нет  молочных  рек  и  кисельных  берегов, но и не хаяла.
- Страна очень маленькая, меньше нашей Могилёвской области, всё время в состоянии войны. Да   и   немного я  видела за короткое время.
-  Но это же страна- агрессор?- ехидно спросил  высокий мужчина в чёрном плаще.
-Я не видела агрессии со стороны людей.  Видела с синими вытатуированными  номерами на руках после  концлагерей.
- Там эксплуатируют, есть  частная собственность?- не унимался её собеседник.
- Мой отец- частник. У него маленький магазин. На ногах с семи утра до семи вечера. Работает один, сам себя эксплуатирует,- улыбнулась  Соня.
 Только сейчас  заметила про себя,  что стала больше улыбаться.
-А что вам больше всего не понравилось?
- Соня понимала, что от неё ждут какой-то критики. Что сказать?
- Полы плиточные, летом жарко.
- Вот- вот,- обрадовались гости.
-Евреи самые разные- и белые, и чёрные.
- Хорошо! Значит, белые эксплуатируют чёрных? Как в Америке?
- В Америке я не была, но в Израиле и белый может работать на белого, и чёрный на чёрного.
-Что-то не получается у нас  расовая дискриминация,- поёжился мужчина в  плаще.
 А журналист уже закрывал свой блокнот:
- Спасибо! Достаточно!
- Важно не о чём говорили- важен сам факт встречи! А как писать, мне уже сказали
  заранее. Даже дали выписки  из израильской прессы. Там такой балаган! Критикуют,
 невзирая на лица: и членов правительства, и самого премьер- министра, не то, что мы?
 А у нас без разрешения можно  только  колхозного бригадира,- сравнивал  журналист по дороге в  Могилев  , и тут же себя одёрнул: « Не поддавайся сионисткой пропаганде»!
…Как сейчас, я  вижу  областную газету  со  статьёй « Почему я не уеду в Израиль?» с подписью Сони  Кониковой , жительницы города Климовичи.
 Статья , конечно имела резонанс! В большинстве своём люди тогда  верили газетам, телевидению. Одни  язвительно  улыбались, другие- торжествовали? Многие   евреи были в смятении: неужели  Израиль- такая  жестокая страна?
-  Провокация , ни слова правды! –высказал своё  мнение  мой отец  Давид.
В отличии от других, он постоянно слушал передачи  « Коль  Исраэль»-  Голос Израиля и знал всё об стране- и хорошее, и плохое.
Мне, работавшему в климовичской  районной газете, было понятно:   автор этой  статьи – профессиональный журналист!  У Сони даже  нет  такого красивого   литературного языка! Как это делается, я  хорошо знал : сам  написал десятки статей за хозяйственников, руководителей, советских работников
 Климовичские евреи шептались: Вы читали статью нашей Сони? Все газеты перепечатывают!
-Я не читал, но знаю, что там написано: « Хуже  Израиля нет страны  в мире. Оккупанты, агрессоры, сионисты.
-И вы  этому верите ?
-  Я не верю, что Соня могла  так обгадить страну, где живёт её отец, но там тоже не рай.
-Шлёмке, а  кто говорит, что там рай?  Но туда мы  не поедем- это факт!
  А  Соня  в  эпоху всевластной  диктатуры, когда многие люди    были, как  маленькие ,    беззащитные  букашки, показала свой  характер! Вот в этом  самый главный цимус:   укатила в  Израиль! Вы хотите у меня спросить,  когда это было? Таки я вам отвечу: в скором  времени,
 после  той « позорной» статьи, которую она не писала.

- Наделала такой тарарам – и теперь уже там?-  смеялись   в Климовичах.
- Нашу  Соню на мякине не проведёшь!  Она  видела такие   огни, воды и медные трубы,что  о-го- го!- одобрительно говорили о ней  в городе.
До Бреста  Соню провожал Наум. За годы, прожитые рядом, он  стал для неё ,  как брат, а его жена, как сестра.   Их  дети, как родные. Других  из родных у Сони не было ни кого. Муж? Так с ним было больше проблем, уезжала без него. К отцу. Он всегда ждал свою  дочь!
 В Бресте при переходе на поезд , идущий в Варшаву, Соня увидела много людей с сумками, баулами. Она даже не знала, что столько много  людей уезжают в Израиль через польскую границу, а потом летят самолётом из  польской столицы  до Тель- Авива.
Климовичи. Через год улетел Яков Козлов с женой Фаиной и  двумя  дочерями. Потом другие, третьи, четвёртые- и так почти все…
 Вы не  догадываетесь, кто нас радостно встречал в Израиле? Таки я скажу:  тётя Соня…
Но сегодня не об этом речь, а о том, кто тётя Соня всё таки уехала в Израиль! Вот в этот самый главный цимус!  Вы  хотите  спросить  у меня,  когда это было? Таки  вам я отвечу: в  скором времени после « позорной» статьи, которую она не писала…
-  И вот что она нам сказала : «Возможно,    я  бы  приехала в Израиль  в  девяностые годы- вместе вами! Возможно, я бы никогда не уехала, но после такой « позорной» статьи, я должна была « щёлкнуть» власть по носу. И я это сделала!
- Да-а, тётя Соня, вы такая ещё  штучка…








/



Синагога  Бейт- Рахель в Тбилиси

Тогда я впервые приехал в  Грузию.
И    прежде всего меня поразили … многонациональные тбилисские дворики. В один вечер вынесла угощение для всех грузинка Тамара, к ней присоединились
.
 сосвоими  выпечкамии  фруктамиеврейка Белла , армянка Карина.
Назавтрапригласила   всех  на  пиршество их русская соседка Валентина…
Как  мне найти в многомиллионном городе тот дворик по улице Батумская, где когда-тожила семья моего брата?думал я  еще  в столичном аэропорту. 
Как мне найти  " русскую " синагогу", куда мы шли всем двориком на праздник Симхат- Тора?-  размышляя я, уже путешествуя по улицам города.
Вы знаете для чего?
 Я никак не могу  забыть тот фантастический танец  евреев с грузинами, армянами, русскими, хотя прошло  уже столько лет…
 Множество людей   тогда  радовалось празднику Торы  возле  синагоги Бейт-  Рахель, куда  также пришел  я вместе  с   жители дворика по улице Батумская.
Для меня это зрелище  было необычным!
 Нигде подобное не видел -    ни в тихом Минске, ни в контролируемой сотрудниками органов  Москве.
  Тбилиси, ещетогда , всоветское времядышало внутреннейсвободой
Ив будни, ив праздники!
Поэтому  евреи отмечали  праздник рождения Торы не  тайно , а  открыто,  выйдя на улицу . И  вместе с ними радовались другие.
 Находясь  в Тбилиси летом 2016 года, я снова  решил  зайти в эту синагогу. Но проплутав несколько часов тщетно, вынужден был смириться, что не могу ее найти.
 Зашел в один из двориков за открытой железной калиткой. Благо , под тенистыми деревьями  находилось какая-то закусочная.
 Грузинские шашлыки вместе с бокалом красного вина были необычайно вкусными.
 Ушла усталость, как будто долгоинебродилпогороду
Вдругмойвзор упал на надпись на старом здании, которое стоялонапротив Бейт- Рахель- дом Рахель".
 Эта и была та самая синагога, возле которой мы много лет тому назад кружили в танце и какую я… искал.
Не случись бы это со мной-  никогда бы никому не поверил!
- Ты захотэл  увидэть  синагогу? И увидэл! Сам Бог тэбя прывел сюда.-- многозначительно поднимает вверх палец  хозяин заведения.- И наливая вино  в мой  бокал, продолжает :"Я  хочу поднять  свой    тост за эту  синагогу, которая каждый день мнедает  новыхпосетителей
Оказываетсяне толькоя , но  и другие хотят увидеть   в Тбилиси  " русскую" синагогу.
Возможно, в другой стране, кто-то бы тяготился соседством с ней .
 Но только не в Грузии!
 Вы знаете, когда она была построена?
На рубеже 19 и 20 веков, когда евреи из России открыли для себя Грузию.
Страну без антисемитизма!
Именно тогда многие из них  начали переезжать сюда из центра  Российской  империи. Сколько десятилетий   в " русской" синагоге  била ключом еврейская жизнь! Даже тогда, когда в других советских  столицах, синагоги были закрыты…
Сейчас,  конечно не тевремена, ножелающие, могутвсегда кнейприйти
А синагога грузинскихевреев находится на одной из самых оживленных улиц города,  буквально в пяти минутах от синагоги Бейт- Рахель.
  Ее найти очень легко!


/
Когда поднимаешься от Метехского замка  к площади Свободы, на правой стороне  улицы Леселидзе стоит в несколько этажей красивое здание  с    еврейским  семисвечником - Менонорой возле входа. 
Это и есть Сефардская или Алалцихская синагога, которую построили в 1913 году.
 Прекрасное  архитектурное здание, красиво оформленное внутри, оно, конечно, не столь посещаемо, как раньше. Ведь многие уехали в Израиль…
 Но  грузинские  евреи  хорошо  знают:  в родном Тбилиси их  всегда ждет  родная  синагога!
 Есть еще в Тбилиси музей истории и этнографии грузинских евреев, один из немногих подобного рода в мире.
Вы слышали что-то подобное в этом роде еще где-то?
Я не слышал…
 Впервые этот музей открыли еще  в 1933 году.
 Благо , история грузинских евреев ведет отсчет с 586 года до нашей эры.
 Но если советская власть повсеместно крушила христианские храмы,     разве она  могла быть  бережлива к еврейским ценностям?
Хорошо , что еще нашлись смелые люди, которые   многое  сохранили в запасниках и архивах.
И только в  2014 году  в восстановленном здании бывшей синагоги  снова открыли  историко-этнографический музей.
Его назвали именем Давида Баазова-  одного из  зачинателей сионистского движения среди грузинских евреев.
 Здание большое :  светлый просторный зал,  на стендах      документы, экспонаты, рассказывающие о богатой истории общины.
 Вот такая  история грузинского еврейства, которая не… закончилась. Хотя большинство уехало, интерес к прежней жизни общины, не ослабевает. Гости из Израиля , из других стран навещают этот центр. В музее  множество редких материалов,  ценнейших экспонатов! Их отбирала по крупицам в запасниках других музеев доктор  искусствоведения, главный куратор музея Изобразительных искусств Лела Цицуашвили.

То , что десятилетиями не выставлялось, а  пылилось где-то в архивах после закрытия этнографического центра, с ее помощь обретало новую, вторую жизнь.
 Вместе с Лелой трудились по сбору документов, организации музея ее грузинские друзья- художники, реставраторы, историки…
И  вот сейчас, когда  я слушаю горячее, проникновенное выступление Лелы,   чувствую, что для нее каждый документ , каждая реликвия- не просто музейная редкость.
 А что-то больше…
  Понимаю, что так говорить  может только  такой человек, которому здесь все … близко!
.
Так  и… есть!
 Лела  Цицуашвили- не только грузинская еврейка, она еще  и  внучка бывшего директора  этнографического  музея...
Еврейская тема в Тбилиси нескончаема, как   нескончаема история и   связи  между двумя нашими  народами.
Казалось бы, про все уже рассказал, но иду по городу и вдруг замечаю  на одном   из домов надпись: "   Иерусалимская  улица".
-Пройди дальше,   выйдешь на Иерусалимскую площадь,  подсказывают  мне в газетном киоске.
В следующий свой приезд, я ее  обязательно  навещу.
 Интересно, почему эту площадь и улицу так назвали?
 А еще мне  хочется побродить по залам исторического музея грузинских евреев.
 У меня ведь  остались   невыясненные  вопросы.
Вы думаете  так быстро  можно узнать историю в   2600 лет?..


Фёдор, наш сосед ,когда напьется , всем предлагает остатки своейбутылки: «Пейнежалей! По одном, одном- все помрем…».
 А ты, что скажешь?
- Я скажу, что посиди со мной.


 





   Шанхайское гетто в  Хункоу
 … Мы идем по маленькой улочке. Она до того тесная, что две машины идущие навстречу  , не смогут  на ней  вместеразъехатьсяПоэтомуздесь  основной вид транспорта- это велосипеды, реже- мотороллеры.  Домики на  улочке невысокие , а квартирки до того   крохотные , что   в них  нет даже места  ,  где высушивать белье. Поэтому хозяйки развешивают его прямо  на  улице…
/
Совсем  рядом шумит многомиллионный  Шанхай,   небоскребы- великаны уходят  далеко в небо, разноцветная реклама просто сбивает с ног. Сумашедший ритм  города- много- миллионника.
 А  в квартале  Хонкоу  остановилось время.
Возле одного из подьездов вижу на  скамеечке седого человека. Судя по тому, как осматривает  всех проходящих, чувствовуется ,  что он здесь старожил. Наши взгляды встретились…
- Знаете ли вы , что  на вашей улице было еврейское гетто?- спрашиваю я у него  с помощью переводчика.
- Знаю. Мои родители часто рассказывали , как они жили вместе с евреями  в гетто. Я родился уже после  войны, но хорошо помню семейные воспоминания.
- В мае 1943 года всех евреев Шанхая переселили на нашу улицу. Вы видите, какая она бедная , густонаселенная сегодня? Можете представить, какой она была тогда?  Именно сюда отправили  всех евреев с центральных улиц Шанхая.
- А  куда перевели местных жителей?
- Никуда. Все жили вместе.  На площади     менее трех квадратных километров  соседствовали 100  тысяч … китайцев и более 30 тысяч евреев.
- Улица была отделена от города?

- Нет,  дома не были обнесены ни стеной , ни  колючей проволокой. Куда было бежать евреям в Шанхае? Белого человека  японцы сразу бы вычислили в  многолюдье.
-Китайцев и евреев обьединила общая нелюбовь к поработителям?
- Япония была союзницей Германии, напала на Маньчжурию, захватила Шанхай. Как  китайцы могли смириться с этим?
Евреи принесли в Китай западную культуры. Еще сегодня стоят массивные в стиле английских построек  целые кварталы  в Шанхае. Местные жители оценили вклад евреев в наш город. Кафе, кондитерские ,  банки, магазины – все это изменили Шанхай.   Они  начали к нам   приезжать в конце 19-го века, спасаясь от погромов в России, а еще раньше сюда приехали из восточных стран. Евреи- старожилы  и  помогали на первых порах , тем  кто вырвался из  довоенной Европы.
… Старый китаец говорил медленно, случайно встреченный мной парень из России и живущий здесь , переводил мне    , сказанное им , а я  не мог поверить ни в то, что вижу. Ни в то , что слышу.
 Господи! Как далеко Шанхай от бывшей   моей Беларуси , где создавали повсеместно гетто и , умерщвляли моих соплеменников , в том числе и моих родных.
 Как  далеко  Шанхай от многих   стран, которые  не только    сдали  своих  евреев, но и помогали  их уничтожать.
 А небольшой тогда захолустный Шанхай принял до войны  больше евреев, чем вместе взятые Австралия, Южная  Африка, Канада,  Новая Зеландия. Всех, кто успел добраться до его берегов , шанхайцы  принимали  даже без визы.
 Несколько раз японцы намеревались уничтожить здесь еврейское гетто , но всякий раз что- то мешало. Говорят какие-то  обстоятельства, а может здесь  наконец  проявилась   Божья воля , или Глас  Всевышнего?
 Видимо ,  он уже не мог  допустить того, чтобы хоть какая-то тень легла на китайцев, которые разделяли с несчастными и хлеб и крышу.
- В  нашей школьной программе есть специальная глава о  Холокосте , а  школьники согласно  учебному плану, обязаны посещать еврейский музей,- рассказывают нам его сотрудники.
  Я вижу ,как возле   экспозиций теснятся   старшекласники, туристы. Большинство  китайцы, хотя  были также   европейцы,
, американцы, израильтяне, евреи из  ряда стран.
 Рядом – синагога Охель Мойше- просторное трехэтажной здание.
 Все, как и везде?
 Но с одной  стороны- здания огромная шестиконечная звезда, с другой- красное знамя Китая – и тоже со      звездами.  На втором и  третьем этаже – музейные залы, рассказывающие о  еврейских беженцев Шанхая,  их счастливом   спасении и совместной жизни с  китайцами в годы войны.    Во  дворике еврейского центра – памятник   убежавшему  от нацистов  в  1939 году  Якубу Розенфельду и, ставшему через  десять лет генералом, национальным Героем  Китая.  Врач по профессии ,он спас тысячи китайцев, подготовил целую плеяду специалистов и в неполных 50 лет умер  уже в Израиле.
… В последний   вечер в Шанхае я снова бродил по его освещенной набережной, любовался   плавающими по реке   

 Кораблями, ярким светом улиц и проспектов , а потом взяв такси , попросил отвезти  меня на  самую маленькую, самую тесную улицу города. Вы, видимо , догадались , куда  я приехал и для чего? Да ,   я хотел  наедине  побыть  с улицей бывшего еврейского гетто, которая спасла тысячи евреев.  В моем городе такой  спасительной улице не оказалось. И не только в моем городе. Поэтому 6.000.000 миллионов евреев уничтожено( говорят, что эти данные занижены в два раза)
 С небольших окошек струился свет. На минуты мне показалось , что ярче его нет в Шанхае…
 Через день я улетал в Израиль. Серебристая стрела скоростью 300 километров в час , привезла нас в  аэропорт. Навстречу нам катили чемоданы туристы с чисто еврейской внешностью.
 Возможно, среди них был кто-то из наследников  выживших?..

/
/



/
/







Зина.










 

 
















/
 -

 


 

 
 













/
 Новелла « Как директор школы женился на своей ученице»- у Шолом
-