Когда о перестройке не думал даже сам Михаил Сергеевич Горбачев , я приехал в один из райцентров , множество которых раскинулось в
в восточной Беларуси. Городок Кричев , как выгодная вдова! Всё рядом- и
кинотеатр, и памятник Ленину, и магазинчики, а ниже река Сож, которая обтекает его голубой дугой.
Вот и знакомый дом по улице Советская 21, крылечко. В пяти метрах- скамеечка.Сел на неё и слушаю.
- Борис ?- сколько ты можешь сидеть один?
-Почему один? Я с Клавой( так называли кошку, которая мурлыкала у него на коленях).
- Кроме кошки ты больше никого не можешь найти?
- Я нашёл, но ты не любишь сидеть на крылечке.
- Еще как люблю !- в проёме дверей появилась хозяйка дома.
На мгновение, в лучах вечернего солнца – с золотистой копной волос, она показалось Борису намного моложе .
- Люба , у кого ты перекрасилась? Разве ты не помнишь , что я парикмахер?
- Это солнце меня подмолодило , да и тебя , я вижу тоже.
Присела рядышком, на плечи набросила цветную шаль- подарок от бакинских родственников, прижалась плечиком к мужу.
- Ой вей! Ой вей! Жизнь наша, как это солнце , которое заходит за Сож. Только завтра оно вернётся полное сил , а наша по капельке уходит.
На минуты они увидели друг в друге двадцатилетних. Во-от в этом соседнем домике жили его отец Хацкель и мать Ципора. Она высокая , дебелая, шутя могла зажать под плечом своего маленького мужа.
- Как с ним ты родила таких богатырей?- всё ломали головы соседки, видя как ,пятерка белоголовых Шнейдерманов вместе с отцом гоняет коней по городу, занимаясь извозом Это сейчас машины грузовые, такси , а тогда
наготове стояли конные упряжки.
А после войны из пяти ушедших на фронт сыновей ,вернулось трое. Хацкель стал ещё меньше ростом, закаменело лицо. Оно оживало только, когда его навещали сыновья. Живущий через улицу , Хаим заходил на ощупь- потерял глаза на войне. Петя , приезжая из Минска, залетал стрелой , обнимал маму рукой , а отца –культей. Борис остался с руками и глазами, но без … бронхов. Задыхался каждую минуту. После войны , когда ещё был покрепче, поставил большой дом на перекрестке двух улиц. За ним посадил сад, а впереди- построил крылечко .Большое, с широкими скамейками, красивой крышей .
- Как вечер , так сообщает: « Люба, я иду на работу».
- Иди , уже , иди,- отмахивается от него ,- какая у тебя работа ? Мозоли натирать на заднице?
Затаил обиду , но ничего не сказал. Вскоре возвращается в дом из магазина напротив с увесистой сумкой , выжидающе смотрит на жену.
- Ну? Скажи ещё раз, что я натираю мозоли на заднице и ты горько пожалеешь.
- Один раз пожалела, когда за тебя замуж побежала.
- А кто был в нашем городе из женихов? Единицы пришли с фронта , да и те уехали. Еврейские мамы и их дочери с меня глаз не спускали. Кого я выбрал? Тебя! А сейчас вместо благодарности, упреки?
-Игнатьевна , моя бывшая соученица, я её еще за косы дёргал в шестом классе, в любви признавался, теперь директриса про-дук-то-во-го магазина!- говорит о ней многозначительно.
- Ой, держите меня,- смеётся Люба,- тоже мне любовничек- половничек!- Когда- то может, и был, как зеленый огурец, а теперь ты, Борис, как опавший желтый лист.
- Может, и как опавший жёлтый лист, но смеётся тот, кто смеётся последним! Смотри, что я принёс,- расхрабрился Борис , показывая в сумке гречку, сервелат, шпроты .Это же самый настоящий дефицит! Могу тебе его дать- могу не дать...
Я нацеливаюсь на рижские шпроты. Обычно их вижу только по по праздникам! Ой, какой добрый Борис! Сегодня он мне всё разрешает! Не зря командует парадом!
- И что у нас за праздник?
Так может спросить только Мотя! Он – местная знаменитость!
Журналист, заместитель редактора городской газеты, а по совместительству свояк Любы и Бориса.
На Моти белая шляпа, хороший костюм. Приличная одежда
подчеркивает его статус? Только для Бориса он не имеет никакого значения.
-- Праздник у тебя , когда передаёшь свои репортажи про демонстрации. Первая колонна идёт. За ней- вторая колонна. У-ра! Ура! А у меня раз в неделю скромный походок в маленький складчик.
Подшучивая друг над другом, они начинают расправляться с дефицитом.
- И как ты завтра будешь без него? Игнатьевна опять не даст,- ехидничает Мотя.
- А завтра выходит твоя газетка. Как прочтём про успехи мясокомбината, так неделю будем сытыми,- подтрунивает на правах хозяина Борис.
- Тише! Ещё кто с улицы услышит,-одергивает мужа Люба
Смеётся в усы младший зять Моше : «ЧК не спит- ЧК не дремлет…».
Все смеются, понимая, что ЧК в городке давно уже спит.
Наступает вечер. С низины, где змейкой вьется река Сож, плывет прохлада. Склонили свои шапки желтые подсолнухи. А в бывшем местечке на крылечке Борис и Люба, Мотя и Катя. Когда- то здесь жило несколько десятков
еврейских семей, а теперь по пальцам можно пересчитать . Но живут, как могут: вырастили детей, радуются внукам. Так бы жили и жили дальше, встречаясь на крылечках, подшучивая друг над другом, над жизнью.
Но всё завертелось, закружилось. Евреи стали собирать чемоданы. Сначала московские, ленинградские, потом- минчане, киевляне. За ними потянулись из райцентров – Бобруйск, Климовичи, Кричев, Мстиславль...
В Израиль Борис и Люба не хотели уезжать, но уехал Мотя с Катей , собрались дети, куда им деваться?
В первый же день приезда Борис пошёл изучать , где находится склад в продуктовом магазине.
- Вернулся очень быстро:
- Это же надо,- постоянно повторял он , - в магазине всё есть. Что хочешь, то бери . И не нужно никакая одноклассница Игнатьевна. Каким я был счастливым человеком: не знал, как мы живем?
…Через годы я приехал в Кричев.
На перекрестке двух центральных улиц как стоял , так и стоит
большой дом.
Уже без крылечка. Или оно не выдержало разлуки со своими прежними хозяевами, или они с ним?
Их уже нет на земле…
- Борис, Люба ,- зову я тихо .
Никого! Ни-ко-го!
Ни бывшего местечка, ни крылечка...