Солнце позолотило верхушки сада, утренние лучи пробежались по веткам, усыпанными крупными зелеными антоновками. Но нам не сюда. В лучшем случае мы сможем сорвать пару яблок с крайнего дерева. Во-первых, это сад не наш, колхозный, а во–вторых, не для этого мы встали вместе с ясной зарей.
Росистая трава местами серебрится, мягко стелется под ноги. Наш путь дальше – за колхозные сады, за куртины кустов – за первые, вторые, третьи. Здесь всегда любила играть детвора, хрустя яблоками и грушами.
Семечки, падая в траву, прорастают. Одно – из тысячи, из тысячи – одно. Сад же рядом, рукой подать! В-о-н, возле дороги огромная развесистая груша. Старыми колючими ветками закрылась от всего белого света. Только что нам эти колючки? Давно они уже обломаны, и хорошо известны все сучки, по которым легко взбираться на самый верх и похрустеть там сочными грушами. Напротив, на соседнем дереве – ярко-красные яблоки. Не очень крупные, зато сладкие-сладкие. Но они не доживают до полной спелости. Раньше времени местечковая ребятня, как саранча, набрасывается на яблоки, оставляя только на верхах, куда не добраться, самые сочные и красивые.
Но сегодня меньше всего любуемся дарами природы. Наш отец с лопатой через плечо идет впереди. А я трусцой бегу за ним. Вчера Батя рассказал, что приметил в кустах пару диких яблонек. Теперь мои младшие братья ждут нас дома, выбирая в саду место для посадки.
– И эту отраву ты хочешь посадить в саду? – на минуту оторвалась от своих дел мама.
– Не зря говорят, женщина имеет длинные волосы, но ум короткий, – многозначительно поднял большой палец отец.
Насчет ума отец, конечно, перебрал. Наша мама в житейских делах всегда была впереди отца. Она была, как тот солдат, что варил кашу из топора. Из минимума имеющихся запасов, используя сад, огород и все наше небогатое хозяйство, она так вкусно и много готовила, что хватало накормить всех.
– Говоришь, ум короткий? А кто вчера сказал, что я словно скатерть-самобранка? – не простила она отцу обидного выпада.
– Ира, Ира, мало ли я что сказал?
И к нам:
– Сынки, бегом на выход!
И вот мы идем, идем, идем. Прошли первые кусты, вторые, подходим к третьим.
– Главное, чтобы нас не опередили, – беспокоился вдруг отец.
– Все давно уже покупают саженцы. Только мы лазаем по кустам, – успокаивает отца брат.
– А мы не можем купить, сам знаешь. Да и дикие деревья я люблю больше. Они более жизнестойкие. Если от брошенной случайно семечки проросли в дерне, не пропали засушливым летом да холодной зимой, теперь им ничего не страшно, – объяснил Батя.
В густых зарослях травы, возле ветвистой вербы росла невзрачная дикая яблонька. Какая-то одинокая на фоне неброской белорусской природы. Казалось, она просила: «Заберите меня отсюда. Света белого здесь не вижу. Верба полностью опутали мои слабенькие корешки, все соки из меня высосала, воздуха мало, расти некуда.»
Отец бережно выкопал деревце, не доверяя никому. Домой возвращались радостные.
– Давайте посадим яблоньку напротив окна, как только распахнем его – яблоки сразу нам в руки, – предлагают младшие Гриша с Леней.
Мама только кивнула в знак согласия, улыбнувшись своей такой милой улыбкой.
Прошел год-два. Нашу дичку не узнать. Ветви распустила, словно косы. Вот-вот заневестится, оденется в белый цвет. В дикий белый цвет. Сегодня утром наш отец направился к соседу Никите. Небольшого роста, молчаливый, он жил в центре Михалина. Он – мастер. Видимо, родился с золотыми руками. В доме и во дворе у них все отлажено. Сад, каких мало у кого. На дорожках – пчелиные ульи. Хозяин. Настоящий хозяин! Другие мужики за выпивкой в магазин, а Никита в сад, к своим деревьям да ульям. И это после основной работы.
Весь мир его был здесь. Да и не пристало ему, Никите, другим быть. Жена Хана – дородная, со следами былой красоты. По ней многие в местечке сохли. Но Никита был красивее всех сердцем… всех! Хана почувствовала это сердце даже через панцирь его молчаливости. И порядочнее семьи, чем еврейка Хана и белорус Никита, я не видел в местечке Михалин. Нередко бывал в их доме, где жил мой одноклассник Леня. Для меня он был больше, чем одноклассник. Думаю, как и я для него…
Отец, радостно улыбаясь, пришел в наш сад вместе с Никитой. Без слов Никита обрезал нашу дичку-красавицу, прищепив на стволе ветку от своей яблони белый налив.
– Вот и все. Пройдет время, и у вас будет новое дерево с самыми вкусными яблоками, – улыбнулся сосед.
Да, Никита был кудесник! Настоящий местечковый Мичурин. Позже приходил к нам и во второй раз, и в третий. Мы постоянно сажали дички, а он без устали превращал их в культурные деревья. Многие жители Михалина обращались к нему. И он не отказывал. Никогда. Никому.
Прошли годы, десятилетия. Сын Леня давно живет в российской северной столице, достигнув немалого в жизни. В юности – золотая медаль, в армии – сержант-десантник, в работе – ученый! Но каждое лето приезжает в местечко на встречу со своим детством, с юностью, с родными. Самая близкая – сестра Светлана. А сколько знакомых! Они мне, как родные!
Много еще растет и плодоносит яблонь, груш и слив, которые – сколько десятков лет! – словно продолжают жизнь Ленькиного отца, нашего соседа отца Никиты.
Когда я был последний раз в Михалине, сразу же направился к той самой яблоне, которую более тридцати лет назад принесли мы вместе с Батей. Обнял это громадное дерево, прижался к его широким листьям и мощным ветвям, и оно склонилось и будто бы обняло меня.
Так мы и стояли вместе. Долго-долго.
Я, поседевший, и яблоня, постаревшая.
Я беру в руки привезенные из Белоруссии сухие яблоневые листья,. Странно, будто только вчера сорвал с дерева. Немного пожелтели, но не ломаются, словно склеенные.
Как там, в местечке? Хочу представить его себе.
Кто там остался?
Бывшие еврейские дома да еще дички в отцовском саду.
Дички, дички, вы помните меня?