До болезни Николай никогда не отдыхал по путёвкам. В той своей прошлой жизни, не известной Алине, он предпочитал ездить на машине в Крым, разбивать палатку на берегу Чёрного моря и дышать круглые сутки свежим морским воздухом, днём жарясь на солнце, а ночью любуясь звёздным небом. Тогда он и подозревать не мог, что на закате своей жизни не сможет выезжать никуда дальше Карельского перешейка.
Одна из первых его поездок в пределах области - отдых в кардиологическом санатории, расположенном в живописном месте, на побережье Финского залива. Хотя на сердце он и не жаловался, но надо было где-то отдыхать. Выбор был не велик, и Николай согласился.
Алина могла быть спокойна: Николай был под присмотром. И она отправилась в Сибирь, навестить мать. Там, в далёком Зауралье, иногда, особенно по вечерам, какая-то необъяснимая тревога закрадывалась ей в душу. Она думала, как он там. У матери телефона не было, и она попросила свою подругу заказать переговоры с Николаем, что та и сделала, не учитывая разницу во времени - два часа.
Николаю принесли телеграмму под утро. Он посмотрел на часы. Можно было ещё успеть на переговорный пункт, расположенный в пяти километрах от санатория. Сначала он шёл быстрым шагам, не обращая никакого внимания ни на вековые лапистые сосны, растущие вдоль извилистого берега залива, ни на утреннюю зарю. Время поджимало. Дорога в этот ранний утренний час была совсем пустой. Пришлось бежать. Порой казалось, что сердце выскочит из груди. Когда он, больной, запыхавшийся прибежал на переговорный пункт, то на двери увидел объявление. Оказывается, по воскресеньям пункт не работал. В другое место Николай уже не успевал.
***
В санатории он познакомился с одним интеллигентного вида мужчиной, которого звали Митрофаныч, работал он в каком-то НИИ, жена у него умерла, сын жил отдельно. Митрофаныч в пору знакомства с Николаем было под шестьдесят. Это был ещё бодрый мужчина, несмотря на то, что детство его прошло в блокаду. Можно было бы сказать - мужчина, как мужчина, только одна деталь бросалась в глаза. Ходил он как-то странно, размахивая своими длинными руками, как бы загребая ими воду. Как это ни удивительно, курортное знакомство продолжилось почти до смерти Николая. Всюду Митрофаныч следовал за Николаем, приезжал к нему даже в другие дома отдыха, чтобы провести вместе денёк, другой. Николай часто приглашал его к себе. Алина готовила пельмени. Накрывала стол белоснежной скатертью, быстро покрывавшейся жирными пятнами. Затем Алина, чертыхаясь, старалась их вывести, да так и не смогла до тех пор, пока её не научили прачки на пароходе заливать горячей водой и добавлять отбеливатель. Алина диву давалась. Как это аристократ, таковым он себя считал, а есть нормально не умеет. Вот Николай ест, любо-дорого поглядеть. Сидит всегда прямо. Подносит ложку ко рту, не уронив ни одной капельки. Вот, что значит крестьянская закваска. Обеденный стол, что божий престол. А, может быть, и не только крестьянская, а еще и дворянская. О том, что он был потомком поэта Некрасова речь не заходила. Сама она всегда, как ни старалась, оставляла пятна на скатерти, правда. Небольшие.
Когда Митрофаныч бывал у них дома, всегда старался, что-нибудь забыть, чтобы иметь предлог вернуться. Николай же ни разу у него не был. Правда, один раз у Митрофаныча было поползновение пригласить Николая к себе на юбилей, но это приглашение так и повисло в воздухе. Вдруг ни с того, ни с того, он исчез, причём навсегда.
В том же кардиологическом санатории Николая стала преследовать одна незнакомка, его ровесница. Надо сказать, что Николай никак не воспринимая своих ровесниц, говорил:
-Это мужик не может предположить, что спутницей жизни может быть молодая женщина.
И он был прав. В то время мужчины выбирали в жёны своих ровесниц и лишь только на стыке столетий, времени, до которого он не дожил, можно было встретить пары с большой разницей в возрасте. В этом, пожалуй, Россия переплюнула запад. Один знакомый Алины, француз, как-то признался ей, что ему не совсем удобно во Франции появляться в обществе с очень молоденькой девушкой, а здесь, в России, он чувствует себя вполне комфортно.
Так вот, возвращаясь к новой знакомой Николая, нужно сказать, что она в него вцепилась мёртвой хваткой. Когда он уезжал из санатория, поехала с ним. На вопрос:
-Вы куда?
Ответила:
-Вас провожать.
Он позволил ей доехать с ним до станции. Но как только она занесла было ногу в вагон электрички, остановил:
-Всё, голубушка, дальше я сам.
И потом она не унималась. Писала на каждый Новый год поздравительные открытки, невзирая на смену адреса проживания Николая. Посылала своих подруг. Открытки Николай выбрасывал. Подругам высказывал своё недоумение. Односторонняя переписка прекратилась лишь после смерти Николая. Как узнала незнакомка о том, что Николая больше нет, остаётся только гадать. И кто она такая была, тоже загадка.
Однажды, еще в самом начале знакомства, он привез Алину на берег Финского. Совсем немного они прошли от шоссе. И вот он, залив, с его песчаным пляжем. Недолго думая, Николай снял пиджак, расстелил его на песке. Недолго думая, она уютно расположилась на его шикарной одежде, немного устав от дороги. Вдоль побережья слонялись отдыхающие. В нескольких метрах, стоя спиной к ним, какой-то мужчина читал газету. На горизонте можно было разглядеть здание из стекла и бетона. Через несколько десятилетий она совершенно случайно оказалось в этом месте. Увидев здание гостиницы, обомлела от неожиданности, погрузившись в воспоминания.
Коля не любил Ленинград, он ему казался чужим, и он чувствовал он себя по словам его матери, ярославской крестьянки, деревенским скворцом. Потому и тянуло его на природу. Особенно нравилась Луга, где природа девственнее и пышнее, чем на Карельском перешейке. Но получалось так, что приходилось ограничиваться Карельским перешейком, где он и познакомился с японской актрисой. Как ее занесло на Карельский в еще до перестроечное время? Один бог ведает. Как оказалось, эта актриса была подругой актрисы, снявшейся у Курасавы в фильме “Дерсу Узала”. А переводчиком этого знаменитого кинорежиссера был Колин друг, Левка, на могилу которого время от времени приезжают японцы и кладут цветы.
Она же при посещении кладбища ставит букет роз на могилу мужа. Еще раз снова и снова перечитывая короткую строку на памятнике, выведенную позолоченными буквами «Ученый и романтик».