Шары

8 августа
Сегодня я опять видела Другую. Ее длинные руки так и мелькали за окном, а сама все что-то говорила. Губы у нее двигались не переставая, но я ничего не слышала. Через окно, конечно, ничего и не услышишь. Потом сразу всеми руками она начала давить на стекло. Мне стало страшно. Я нажала кнопку, и ставни захлопнулись. Между тем, я знаю, что ей не войти в, дом. Никому не войти.
Отец рассказывал, что раньше, давно-давно, стекла окон можно было разбить. Мне не верится. Но отец должен был знать. Он говорил, что нам еще очень повезло, что шары появились в наше время, потому что раньше все погибли бы. Дома были не такие, и не было прислуги. Никто не смог бы уберечься от шаров.
Отец сказал мне, что, когда я буду большой, мне надо будет вести записи. Он говорил: "Надо писать для будущего". Потому что когда-нибудь найден будет способ борьбы с шарами, и все станет опять, как раньше. Он говорил: "Надо, чтобы стало известно, что происходило в эпоху шаров. Поэтому ты должна писать, Моника, когда будешь большая, когда меня больше не будет". Отец не думал, конечно, что его не будет уже так скоро. А ведь стоило ему остаться дома... Ах, если бы он остался!..
Он говорил: когда я буду большой. Сегодня мне исполнилось шестнадцать лет. Думаю, что я уже большая, и поэтому сегодня утром я начала писать.
А отец писал много. Он написал всю историю шаров и, каким мир был до них. Я ничего этого не знаю; знаю только, что мне рассказал отец. Я родилась как раз после появления шаров.
По словам отца, вначале погибло огромное количество людей, много-много, прежде чем удалось понять, что бороться с шарами невозможно, что есть только один способ не умереть или не сделаться другим — это не выводить из дома.
Отец понял это сразу, и поэтому мы спаслись. Он говорил, что раньше не выходить из дома было бы невозможно, люди погибли бы от голода. Потому что тогда не было мяса и овощеблоков, не было и при-слуги, которая обо всем позаботится. Он рассказал» как в старые времена люди должны были все делать сами: и сажать в землю овощи и выращивать животных для мяса.
Это было непонятно, я не знала, что это такое — животные. Тогда отец объяснил, показал картинки в старых книгах. До чего все странно! Трудно поверить, что все это было на самом деле.
9 августа
Утром я сходила в библиотеку, чтобы посмотреть старые книги. Но теперь отца больше нет со мной, а без него мне многое непонятно. Например, у фигуры на одно! картинке нарисовано несколько извивающихся рук, точь-в-точь как у Другой, что подходила вчера к окну. Богиня Кали, подписано снизу. Выходит, что и в старые времена были Другие? Но отец говорил, что нет что это из-за шаров люди становятся Другими. Раньше их не было.
Я не могу видеть Других. Меня, как от холода, начинает бить дрожь, особенно если они, как вчерашняя Другая, подходят к окну. Вчерашняя приходит часто. Она как будто хочет мне сказать что-то, ее губы все время шевелятся.
Отец говорил: "Странно. Других, которые вовсе не опасны, мы боимся больше шаров. Это потому, наверное, что своим отталкивающим видом. Другие вызывают в нас протест, в то время как шарам присуще некое эстетическое совершенство". И верно, шары, пожалуй, можно назвать красивыми. Я часто смотрю, как они летают. Они нежно светятся» переливаясь красками, совеем как мыльные пузыри, которыми я забавлялась в детстве. Но они намного больше и твердые» настолько твердые, что их ничем невозможно разрушить.
Но они разбиваются о людей, а люди умирают.
Я это видела, один раз, когда еще был отец. Мужчина. Он бежал изо всех сил с широко раскрытым ртом. Должно быть, он кричал, но ничего не было слышно. А огромный шар летел за ним. Быстро-быстро. Он догнал его и раскололся прямо на голове. А мужчину накрыло противной радужной слизью.
Я принялась дико кричать; подбежал отец, прижал мое лицо к се-бе и сказал: "Маленькая моя, не смотри, не бойся". Он держал меня очень крепко, а когда отпустил, и я посмотрела, то за окном уже ничего не было: осталась только большая отливающая цветами радуги лужа.
Отец сказал: "Он умер, несчастный; мгновенно растворен; и это для него лучше, чем стать Другим". Конечно, отец всегда был прав, но иногда я спрашиваю себя, действительно ли лучше умереть, чем стать Другим, потому что мне вовсе не хотелось бы умереть.
Но какие страшные эти Другие!
15 августа
Все утро около меня крутилась кормилица, без конца спрашивала, не нужно ли мне чего. Она мне надоедает, иногда я ее просто терпеть не могу. Сначала я ее послала в овощеблок за яблоками, а потом и вовсе выпроводила из комнаты.
Ах, если бы отец был еще здесь! Вот уже три года, как я совершенно одна. Я это знаю, потому что регулярно отмечаю дни, как это делал отец. Иногда он говорил, что он и сам не очень хорошо понимает, почему он продолжает это делать. Может быть, потому только, что страшно оборвать связь с прошлым, думал он. А я не знаю прошлого. Я отмечаю дни потому, что отец так делал, и еще потому, что тогда он как бы не совсем ушел.
Я всегда знала мир таким, с шарами, и улицами, по которым ни-кто не ходит, кроме Других.
Отец столько всего рассказывал мне про старое время, что мне хотелось бы, чтобы оно вернулось. Иметь возможность выйти и видеть людей, а не Других. Отец говорил, что кроме города есть сельская местность, где все зелено, много травы, цветов, а также животных, в заповедниках.
Я видела картинки в старых книгах и на экране, но отец говорил, что это совсем не то. Он рассказывал, как это замечательно — чувствовать кожей солнце или дождь. Я часто вижу дождевые ручейки на окон-ном стекле; как это, интересно, воспринималось бы кожей? Кажется, есть еще море — большие пространства воды, причем, соленой. И люди плавают в нем, как я в бассейне в подземных этажах. Думаю, мне понравилось бы плавать в море.
Отец надеялся, что я еще увижу прежний мир, он, возможно, нет, но я – увижу. Похоже, что многие пытаются изобрести способ уничтожения шаров. Отец верил, что рано или поздно это удастся. Но вот уж давно, как я жду, а все остается по-прежнему: снаружи – шары и Другие, и я – внутри.
Мне невыносимо тоскливо без отца. Безумно хочется, чтобы он был со мной, как раньше. Есть слуги и кормилица, но порой они действуют мне на нервы. Они ведь не люди. Отец часто называл их странным именем – машины. Он рассказывал, что когда-то не было слуг. Слугами тогда называли обычных людей, которые работали за других.
Это может показаться невероятным, но отец всегда все знал. Он прочитал все старые книги, про прежнюю жизнь мог рассказывать часами, Теперь я стараюсь читать эти книги, но очень многое не понимаю. Что означает, например, "быть влюбленным" или "сесть на метро"? Как не хватает отца! Он бы все объяснил.
23 августа
Ходила в комнату матери. Открыла шкафы – повеяло духами. Сначала я не смела ни к чему прикоснуться. Мне казалось, что мать сто-ит за спиной и смотрит своим отсутствующим взглядом. Было страшно. Потом я осмелела и взяла одно из материных платьев. Под пальцами возникло ощущение тепла, а на цвет оно было темно-зеленым» как крупные камни в ее шкатулке с драгоценностями.
Я его надела. Должно быть, я сильно выросла, поскольку оно мне оказалось в самый раз. Посмотрела в зеркало. Красиво. На зеленом фоне мои глаза блестели, точь-в-точь как камни матери.
Наверное, я должна быть красивой, потому что очень похожа на мать, а отец считал ее очень красивой. Еще он говорил, что, у нас обеих, волосы – как пшеничное поле в солнечный летний день» Я не видывала пшеничного поля в солнечный летний день, но, когда он говорил, у него был мечтательный вид; поэтому я думаю, что это красиво.
У меня очень длинные волосы. Если их распустить, то получится настоящее манто. В старое время женщины, вроде бы, обрезали волосы очень коротко, как отец, под самые уши. Смешно хотеть быть похожей на отца. Ведь мать была, все-таки, намного красивее. Но я любила больше отца. О! его-то я любила...
Матери я немного боялась. У нее был особенный, обращенный внутрь, взгляд, так что, когда она смотрела на кого-нибудь, она его не видела. Она никогда не занималась мной, даже не говорила со мной. Иногда она начинала плакать и плакала часами, потом бросалась к двери и колотила по ней кулаками, крича: "Я хочу выйти, я хочу выйти, дайте мне выйти!" Тогда отец прижимал ее к себе и ласково говорил: "Ну, успокойся, дорогая, потерпи немного, моя сладкая". Отец любил ее очень сильно; и это из-за нее он вышел. Знаю, я не должна так говорить, отцу это не понравилось бы. Но он не должен был выходить! Не должен был!
Один раз я поступила нехорошо. Отец пытался ее утешить» а я сказала: "Оставь ее! Видишь, она ничего не понимает". Отец посмотрел на меня печально, а потом, через некоторое время, долго говорил со мной. "Не надо ненавидеть мать, доченька она не виновата» что она такая... Да, я знаю, она не занимается тобой, она никем не интересуется» Но раньше до шаров, она не была такой. Ее голова не выдержала того, что с нами произошло. Она живет в воображаемом мире и отказывается видеть действительность. Но тут от нее ничего не зависит, и ты не должна ее ненавидеть, Моника, надо ее жалеть. Если со мной что-нибудь случится, тебе нужно будет о ней заботиться, как если бы не ты, а она была маленькой девочкой. Ты знаешь, что иногда она хочет выйти, надо помешать этому! она не знает, что делает... Обещай мне быть доброй с матерью, заботиться о ней, если меня не будет. Обещай, Моника». У него был такой печальный и такой несчастный вид. Но мне не потребовалось выполнять свое обещание.
Она умерла, когда он вышел.
26 августа
Сегодня идет дождь.
Утром я подошла к окну, мириады капель разбивались о мостовую. Какой эффект это произведет на кожу, спросила я себя, и мне захотелось открыть окно. Но так просто его не открыть. Отец объяснил мне, что он заблокировал все входы и выходы. Чтобы разблокировать, надо спуститься до самых нижних подвалов, ниже мясо– и овощеблоков, и опустить разъединитель.
Он показал мне, как это делается, на случай, сказал он, если придет освобождение, а его не будет со мной. Он все заблокировал, чтобы предупредить случайную попытку открыть, как это произошло со мной утром, и из-за матери, которой все время хотелось выйти. Уходя, он оставил рычаг в открытом положении, но через несколько дней я спустилась и закрыла его.
Потому что мне казалось, что он все правильно говорил; и лучше, если бы в тот раз он совсем сломался, этот разъединитель; тогда отец не вышел бы. С тех пор я никогда больше не отключала блокировку. И так оно гораздо лучше, потому что, если, как этим утром, мне за-хочется открыть окно, я не смогу, а пока спускаюсь, чтобы опустить разъединитель, я могу вспомнить, что, открыв, я рискую умереть или сделаться Другой, но и того и другого я ужасно боюсь.
Мне наскучило стоять у окна, и я спустилась в подвалы, чтобы поплавать в бассейне. Это напомнило мне, как отец говорил» что если бы шары появились раньше, то не стало бы больше ни воды, ни света, потому что в то время не было слуг, чтобы следить за всем. Этими делами приходилось заниматься людям. Шары убили бы этих людей, и все перестало бы функционировать. Слугам же шары, разумеется, ничего не могут сделать, а сконструированы они в расчете на очень большое вре-мя. Отец говорил, что, если бы даже род человеческий полностью исчез, слуги продолжали бы обеспечивать работу всех установок в течение веков и веков.
Он объяснил, что, если бы, например, я постарела и умерла, кормилица осталась бы здесь и стала ждать. Ждать почти вечность. Потому что кормилица настроена на меня. Она постоянно охраняет меня и делает все, о чем бы я ее ни попросила. Она должна оберегать меня от любых неприятностей. Если бы, скажем, шары проникли в дом, она постаралась бы выгнать их и спасти меня. Однако, не долго ей это удавалось бы, бедняжке, потому что шаров так много, и они всегда достигают цели, а цель эта – убить нас.
1 сентября
Странно, никто не знает, откуда берутся шары, ни почему часть людей умирает, а некоторые не умирают, а становятся Другими. Один раз по телевизору я увидела старика. Это было уже через значительное время после того, как отец вышел.
Время от времени отец включал телевизор, но экран все время оставался темным. Он мне советовал продолжать изредка включать телевизор и в случае, если его не будет больше со мной. Он был уверен, что есть уцелевшие и что делаются попытки найти способ уничтожать шары. Он говорил, что если освобождение будет близко, то это объявят по телевидению. Отец объяснял, что до сих пор не найдено ничего, что могло бы разрушать шары. Даже огнемет их не берет, а ведь это очень и очень мощное оружие. Похоже, что вначале испробовали все средства» но шарам все было нипочем. И только о людей они разбивались, а люди умирали. А если не умирали, так это было еще хуже – люди делались Другими.
С Другими происходят метаморфозы. Слизь из разбившихся ша-ров не растворяет их; напротив, через некоторое время они подымаются на ноги, и, с виду, им ничего не сделалось. Но через несколько дней на них начинает расти бог знает, что: несколько рук, как у женщины, что похожа на богиню из старой книги, или куча ног, или две головы, а то, да и появятся глаза по всему телу или прорежется целая серия ртов на шее и на груди. Жуть!
Старик, которого я слушала по телевизору, говорил, как раз о шарах и Других. В течение многих дней экран телевизора оставался темным, а тут вдруг засветился. В большом абсолютно белом зале сидел за столом этот старик. Вид у него был очень усталый. В зале находилось много контролеров, но значительно более сложных, чем домашние, с множеством кнопок и огоньков в верхней части.
Мне приятно было его слушать. Голос его как-то согревал, напоминая отца, и я чувствовала себя менее одинокой.
Он говорил о борьбе, о надежде и терпении. Не надо отчаиваться. Придет день, когда шары будут побеждены. Я не понимала всего, что он объяснял, встречались очень трудные слова, но я прослушала его до конца. Он был приятный на вид, этот старикан, но такой уставший. И тем не менее, когда он говорил о мужестве, голос его теплел и становился молодым.
Он объяснял, что потребуется немало времени, потому что никто не знал, ни откуда берутся шары, не из чего они сделаны. Непонятен был и механизм, по которому люди превращались в Других или погибали. Все испробовали против шаров, все доселе известное, но безрезультатно. Многие отдали свои жизни в этой борьбе, и многие еще сделают это. Даже некоторые Другие предлагали свою помощь, потому что такими, какими они стали, они сами себя не могли переносить. Они мо-гут без всякой опаски ходить по улицам, что во многих случаях делает их незаменимыми. Надо быть признательными им за готовность бороться вместе с нами.
Старик говорил еще, что некоторые полагали, что шары образо-вались уже очень давно, возможно, века тому назад, а появились только в наше время. Что, возможно, мы платим за грехи наших предков, которые производили, когда надо и не надо, бесчисленные ядерные эксперименты, занимаясь опасной игрой с явлениями, столь мало изученными. Что мы являемся, может быть, жертвами их глупости, потому что они хотели использовать исключительно в целях разрушения то, что в будущем позволило сделать жизнь более приятной. Они заразили мир радиоактивностью, и некоторые полагали, что в конце концов она и при-вела к зарождению шаров. Он, похоже, придерживался того же мнения.
Но борьба продолжалась; и, поскольку все современные знания не дали результата, появилась идея обратиться к старой науке, чтобы с ее помощью попытаться найти решение.
Затем он сказал, что организация телепередачи требует много сил и средств, которые целесообразнее использовать для борьбы с шарами, потому, по-видимому, он будет разговаривать с нами очень редко, и только чтобы информировать о продвижении к цели. И еще раз он по-просил нас быть мужественными и не отчаиваться. И экран погас.
Я очень часто вспоминаю этого старика. Больше я его не слыша-ла, и никого другого. Экран с тех пор ни разу не загорался. Прав ли был старик? Вернется ли прежняя жизнь? Очень хотелось бы.
5 сентября
Другая снова подходила к окну. Любопытно, что со временем она мне кажется менее отталкивающей. Впрочем, она не так уж безобразна, несмотря на свою многорукость. Никакого сравнения с теми, у кого несколько глаз, или куча ртов, или носы повсюду. Сегодня мне было скорее жалко ее; по всему было видно, что ей хочется что-то сказать мне. Одной из рук она придерживала маленького ребенка, и все время показывала мне его. Она была сильно возбуждена, порывисто двигалась; длинные черные волосы разлетались во все стороны.
Наконец она протянула младенца ко мне, как если бы хотела, чтобы я его взяла. Странно, но он ничуть не казался мне уродливым. Наоборот он был очень славный, точь-в-точь как мои куклы. Вдруг она его раздела и снова показала мне. Было хорошо видно, что никаких уродств у ребенка нет. Он был совершенно нормальный. Упитанный, с перетяжками на теле, он сучил ножками. Рот был открыт, а личико – все сморщенное. Должно быть, он надрывался от крика. Малышу, конечно, не нравилось такое бесцеремонное раздевание.
Мне не хотелось хлопать ставнями; знаками я показала ей, чтобы она ушла. Но она не уходила. Она плакала: были видны слезы на ее лице; и все время она протягивала мне малыша. Похоже, она, на самом деле, надеялась, что я его возьму. Сумасшедшая! Не хватало еще открыть окно! Шарам только этого и нужно! Хотя… в этот момент на улице во-все не было шаров» Я ей сделала знак удалиться и, так как она не двига-лась, отошла от окна.
С тех пор я не перестаю об этом думать. Эта Другая вела себя» как безумная. Мне из-за нее стало как-то тяжело. Не могла же я, в самом деле, взять этого ребенка и воспитывать маленького Другого. Да я и не могла бы вырастить ребенка. Я имела дело лишь с куклами, а отец говорил, что маленькие дети и едят не то, что мы. Может быть, кормилица?.. Но я совсем сошла с ума. Отец ужасно рассердился бы, если бы знал. Открыть?! Другой?! Да еще, чтобы взять маленького Другого?! Я больше не должна и думать об этом.
Все же удивительно, что у малыша не было физических отклонений. Может быть, он был еще слишком маленький? Но обычно у тех, кто на улице и не умер, изменения происходят довольно быстро, буквально за несколько дней. Возможно, ему и было всего несколько дней? Но он так похож на моих кукол, а отец говорил, что они были, как двухлетние дети. Почему все-таки эта Другая хотела мне его отдать? Может» ей удалось уберечь его от шаров, и она хотела мне его отдать прежде, чем он станет Другим? Но невозможно уберечься от шаров. Это не удается никому.
7 сентября
Я испугалась, очень сильно испугалась. У меня заболел живот, и я подумала, что умру, как моя мать. Я закричала что есть мочи, сразу прибежала кормилица.
Она пощупала мне живот, потом поворчала и сказала, что ничего у меня нет и что я ем слишком много яблок. Это правда, но я очень люблю яблоки. Она дала мне таблетку, и боль сразу прошла. Кормилица может меня вылечить почти от всего.
Отец тоже всегда знал, что мне надо принять, если я чувствовала себя нехорошо. Совсем другое дело с матерью. Ни он, ни кормилица ничего не могли поделать с ее болезнью.
Поэтому он и вышел. Он вышел за врачом. Он говорил, что звонить бесполезно, потому что никто не согласится выйти. Но он взял огнемет и сказал, что приведет врача, чего бы ему это ни стоило.
Это было безумие, так как он все знал о шарах и все-таки вышел. Он не мог больше слышать, как кричала мать, держась за живот. Наверное, он от этого сошел с ума, потому что знал, что выходить бессмысленно.
Он сделал укол матери, а также и мне, чтобы я спала, и ушел, Я понимаю, что я не должна бы так делать, но лучше бы он тогда дал ей умереть, потому что он больше уже не вернулся, а она все равно умерла, Это мне сказала кормилица, когда я проснулась. Слуги уже убрали тело, а отца больше не было.
От горя я так плакала, что не могла остановиться. Кормилице с трудом удалось заставить меня есть. Да, он должен был дать ей умереть, должен был! В самом деле, где бы он нашел врача? А даже если бы и нашел? Я уверена» что врач предпочел бы быть сожженным, нежели встретиться с шарами.
Иногда я спрашиваю себя, растворен отец или… Может быть, он на улице, многорукий или многоногий, или облысел, и на черепе появилось много глаз, или... Но я не хочу об этом думать, не хочу! Я буду лучше считать», что отец умер»
А если… Если вдруг он подойдет к окну, как богиня Кали? Что я тогда сделаю? О, отец! Как же я тогда поступлю?
10 сентября
Весь день звонил телефон. Но я не ответила.
Когда отец был еще здесь, он всегда отвечал, а иногда и сам звонил. Он говорил, что нехорошо жить без человеческого общения; по-этому он искал уцелевших. Только, в начале эпохи шаров погибло столько людей, что практически он никого не мог найти. Другие заселили многие дома; кроме того, целые семьи становились Другими. Поэтому на экране телефона всегда появлялись Другие. А они были гадкие и злые; отец вынужден был прерывать разговор.
Старик на телевидении, помню, сказал, что некоторые Другие помогали нам против шаров. Это меня сильно удивляет, так как отец говорил, что Другие ненавидят людей. Он считал, что Другие настолько отличаются от нас, что ненавидят нас лишь за то, что мы нормальные.
Первое время после ухода отца я еще отвечала на звонки, но на экране неизменно появлялись многочисленные руки или глаза. И потом, они оскорбляли меня или же приглашали к себе. Мне от этого становилось страшно.
И вдруг однажды на экране — человек. Женщина.
К этому времени я уже почти никогда не отвечала на звонки, но на этот раз они были такими продолжительными, такими настойчивыми, что я не выдержала.
Женщина на экране была старая; глаза — совершенно безумные; грязно-серого цвета волосы закрывали лицо руки, не переставая, конвульсивно двигались.
Как только она меня увидела, она начала торопливо говорить: "Миленькая, пожалуйста, вы не знаете, где найти врача? Умоляю, мне совершенно необходимо найти врача, Я, звоню повсюду без отдыха. Помогите мне, хорошая моя; надо, чтобы кто-нибудь помог. Мой муж очень болен. Он умрет, умрет; и я останусь одна. Пожалуйста, помогите мне".
Она плакала. Потом она отодвинулась, и в глубине комнаты, на диване, я увидела старого мужчину. У него было опухшее воспаленное лицо, отрывистое, надсадное дыхание с трудом вырывалось из его груди.
Женщина снова появилась на экране: "Вы видели? Он умрет, умрет, умрет!"
Голос ее переходил на крик. Я не могла больше его переносить и прервала связь.
А потом я стала плакать. Я не могла помочь ей, я ничего не могла сделать. Все время вспоминался отец, которому тоже позарез оказался нужен врач.
Больше я никогда не отвечала на телефонные звонки.
18 сентября
Случилось! Случилось!
Я так возбуждена, что без конца бегаю от телевизора к окну и от окна к телевизору. Не могу сидеть на месте.
Кормилица ворчит, говорит, что мне следовало бы уняться, что нехорошо так волноваться; но я думаю, что она ворчит лишь для фор-мы. Мне кажется, что она довольна. Может, даже, она понимает.
В последние дни шаров на улице стало намного меньше, а Дру-гих почти не видно. Богиня Кали е ребенком тоже не появлялась.
Но этого я и вообразить не могла.
Скоро старое время вернется! Прежний мир возвратится!
Отец был прав! Старик был прав! Мы победим!
Я включила телевизор; и вот экран, вместо того чтобы, как обыч-но„ оставаться темным, вдруг засветился. Я узнала большой зал, в ко-тором раньше я видела старика, но в этот раз на его месте был молодой. Вид у него был вовсе не усталый» Он говорил быстро, громко и ясно; глаза у него блестели.
Вначале я, признаться» не понимала, что он говорил. Это было слишком невероятно. Я слышала отдельные слова, и впечатление было такое, что я никак не могу собрать их вместе. Потом я заметила, что плачу. Выходит, что когда сердце буквально готово разорваться от радости, то слезы сами текут? Без сомнения, потому что все лицо у меня было залито слезами.
О отец! Почему тебя не было со мной, чтобы услышать все это? Вы выиграли битву! Шары побеждены!
А молодой все говорил своим сильным и ясным голосом. Об оружии, которое уничтожает шары, а также о защитной одежде, позволяющей находиться с наружи, и, что в настоящий момент команды добровольцев очищают город.
В рекомендациях он был очень категоричен. Главное — пока ни-кто не должен выходить. Слишком рано. В городе осталось еще довольно много шаров. Еще немного терпения. Прождав так долго, было бы более чем неразумно попасть в беду из-за излишней поспешности. Разве не так? За нами придут специальные команды, и принесут нам защитную одежду. А пока надо оставаться в домах и ждать. Уже недолго.
Затем он показал команду в работе. По улице, как наша, шло с десяток человек. На каждом было надето что-то вроде черного жесткого мешка с прозрачной пластинкой на уровне глаз. На руках — большие плотные рукавицы того же черного цвета; и каждый нес цилиндр, похожий на отцовский огнемет, но толще и длиннее.
В этот момент показались три или четыре шара и стали очень быстро приближаться к ним» Они направили на шары свои цилиндры: из них вылетело что-то голубое, очень яркое, от чего стало больно глазам; и шары раскололись — о землю, не о людей.
Как радостно было видеть конец этих ужасных шаров. Свое восхищение я стала выражать громкими криками.
Пришла кормилица позвать меня к обеду. Я ее прогнала. Неужели можно хотеть есть, когда являешься участником таких эпохальных событий, накануне встречи с прежним миром?
21 сентября
Ну, наконец-то! Я видела людей и разговаривала с ними.
Я уже теряла терпение. Весь день торчала у окна, но на улице — все без изменений. Разве что шары почти пропали, а Других и вовсе нет.
Несколько раз слушала по телевизору того молодого мужчину, но он все время повторял одно и то же: "Терпение, к вам придут". В конце концов он начал меня раздражать. Я ждала более чем достаточно. В этот день я совсем загоняла кормилицу. Та недовольно ворчала.
Но именно она меня позвала. В это время я опять смотрела теле-визор. "Иди-ка, Моника, глянь". Я подбежала к окну. На улице были люди в этих противных черных мешках.
Я принялась кричать, забыла, что они не могут меня услышать. Но я так жестикулировала перед окном, что в конце концов они меня заметили и подошли к дому, делая мне знаки.
Вот уже три дня, как я опустила разъединитель — так я ждала этого момента. Я бросилась к двери, настежь открыла ее; и — они во-шли!
Быстро закрыв дверь за собой, они сняли черные мешки.
Их было двое. Большой и маленький. У большого волосы черные, и искрящиеся веселые карие глаза. При улыбке лицо его внезапно озарялось внутренним светом. А маленький — весь такой кругленький, со светлыми очень вьющимися волосами и миниатюрными глубоко запрятанными голубыми глазками.
Большой сказал:
"Ты посмотри! Лорелея, волосы до пояса. Зеленоглазая ундина под золотистым покрывалом".
А маленький:
"Помолчал бы! Со своими дурацкими шуточками, которых никто не понимает, ты напугаешь эту малышку".
И правда, я не понимала, но мне ничуть не было страшно.
Они назвали себя. Большой: Франк, маленький: Эрик. Я сказала: Моника. Затем мы поздоровались за руку, и им захотелось, чтобы я их поцеловала. Большой сказал:
"Как никак, день сегодня все-таки исключительный".
Я поцеловала их, чувствуя себя несколько странно, потому что до сих пор я никого, кроме отца, не целовала.
Франк спросил:
"Где ваши родители, Моника? Или вы совсем одна?"
Я сразу же ответила:
"Мать умерла, а отец...вышел".
Он печально посмотрел на меня и положил руку мне на плечо,
— Давно ли, Моника?
— Три года.
Он вздохнул, потом сказал:
— Больше об этом не надо думать, теперь вы будете счастливой. Сколько вам лет?
— Шестнадцать.
Последовало молчание. Они посмотрели друг на друга. Франк сказал:
"Только шестнадцать?.. Можно было это предположить: по виду вам больше не дашь..." А Эрик тотчас спросил:
— Когда исполнилось шестнадцать?
— В том месяце.
Они оба замолчали. Стали переглядываться. Вид у них был странный, смущенный. Я не совсем понимала почему. Потому что мне было только шестнадцать лет? Потому что они считали меня слишком юной? Маленькой девочкой? Так или иначе, впечатление было такое, что они об этом сожалеют, даже очень сожалеют.
Франк ласково потрепал меня по щеке, а Эрик отвел глаза.
Не знаю толком почему, но мне вдруг тоже стало как-то не по се-бе: неловко и грустно. Хотела спросить, что с ними такое, но не реши-лась.
27 сентября
Жду Франка. Он должен прийти за мной.
Я придвинула маленький столик к самому окну, чтобы писать и наблюдать за улицей одновременно. Теперь, конечно, отпадает нужда вести этот дневник» поскольку эпоха шаров кончилась. Так что я пишу, наверное, в последний раз.
Подумать только! Я выйду на улицу! Не могу поверить. Я спро-сила Франка:
"И вы мне покажете прежний мир?"
На лице у него появилось выражение озадаченности. Потом:
"Разумеется, малышка, разумеется; я тебе покажу прежний мир».
Но вид у него был вовсе не веселый. Почему? Неужели прежний мир не так прекрасен, как я думала? Или, может быть, полностью он ни-когда не вернется?
Все это неважно. Так или иначе, я выйду из дома, и в любом слу-чае это будет чудесно.
Надо сказать, что я была бы совершенно счастлива, если бы не одно обстоятельство... Я поняла теперь, почему Другая так хотела от-дать мне ребенка. Надо, ох надо было взять его! Потому что я слышала, о чем говорили вчера между собой Франк и Эрик, а сегодня утром я это видела по телевизору.
Мне хотелось выглядеть красивой. Поэтому я оставила их на минутку, чтобы надеть одно из материных платьев. Они устроились в библиотеке, и кормилица подала им напиток, который всегда готовила отцу и нико-гда не хотела сделать для меня.
Желая произвести эффект, я возвращалась на цыпочках, и тут я услышала.
Франк говорил:
"Нам не следовало бы делать этого. Это бесчеловечно! В конце концов, они имеют такое же право на жизнь, как и мы; это не их вина. Мне кажется, можно было бы поступить иначе; ну, я не знаю — например, поселить их в резервациях".
А Эрик ответил:
"Нельзя "поступить иначе", ты это очень хорошо знаешь. Нет ни-какой возможности вылечить их, а они» может быть, заразные. Нет другого решения. Это — жестокая необходимость".
Франк сердито сказал:
"Тебе, возможно, нравится, а я не могу стрелять в них! Просто-напросто не могу! Это чудовищно! Мне стыдно".
Тогда Эрик принялся торопливо говорить визгливым голосом. Любопытно, что он как бы оправдывался. Точь-в-точь, как я, когда кормилица меня отчитывает, и я знаю, что она права, но не хочу в этом, признаться.
Он сказал:
"Это закон. Не остается ничего иного. Нельзя допустить возмож-ности заражения..."
Франк оборвал его:
— Не известно даже, действительно ли они опасны! А дети! Все эти дети!
— Нельзя рисковать... Дети у Других выглядят обычными. По-пробуй узнай, которые нормальные? Отсюда единый подход.
— Но, может быть, у них выработался иммунитет! Об этом не удосужились даже подумать. Во всяком случае, сейчас, как ты видишь, вопрос не ставится.
— Совет принял решение, черт возьми! С появления шаров про-шло шестнадцать лет и два месяца. А факты — упрямая вещь.
В доме что-то скрипнуло, и оба вздрогнули,
" Тихо! -сказал Франк. — Вдруг она возвращается..."
В этот момент я вошла. Видно было, что я им очень понравилась; но мне от этого было не настолько приятно, как могло бы быть, потому что, мне казалось, я начала понимать. А сегодня утром я в этом окончательно уверилась,
Я смотрела телевизор. Опять показывали одну из команд по очистке города. Только на этот раз сцена была иная.
Бежал Другой. У него было несколько ног и бежать быстро никак не получалось. Но видно было, какие отчаянные усилия делал он, чтобы убежать. Один из команды направил на него огнемет, и Другой, скорчившись, припал к земле и остался лежать в виде маленькой черной массы. Эта сцена, очевидно, попала в кадр по ошибке. Ее сразу убрали и заговорили о другом. Но мне все стало понятно, особенно с учетом разговора Франка с Эрикам.
Они убивают всех Других. Вот и все.
Ну, конечно, Франк прав! Мне кажется, это нехорошо. Другие меня пугают, но все-таки...
Вот почему богиня так хотела, чтобы я взяла ее ребенка. Она, ра-зумеется, знала, что ее ожидает. Неужели они ее тоже сожгли? Я ни за что не смогла бы убить Кали. А ее малыш? Он выглядел таким нормальным!
Мне кажется, они не хорошо поступают. Отец этого не одобрил бы.
Но не надо больше об этом думать. Я не должна быть грустной. Сегодня — замечательный день. Жду Франка, с ним я выйду. Через окно наблюдаю за улицей, и...
Вот он. Идет... Нет, это Эрик. Вероятно, Франк не смог и попросил Эрика заменить его. Немного досадно. Эрик приятный, но лучше бы пришел Франк.
До чего же он медленно идет. И голову опустил. Странно, он меня видел через окно, но не ответил на мои знаки приветствия. Почему?
В руках у него огнемет. Зачем? Ну почему он еле ползет?
Подходит. Иду открывать ему дверь.
Наконец я увижу прежний мир...

Перевод рассказа Bulles французской писательницы Julie Verlanger сделан ученым-математиком Николаем ТИХОНОВЫМ. Рассказ опубликован в совместном сборнике Н.Тихонова и Г.Остяковой. На Радио России был поставлен спектакль.
 Говорят, что фантасты предвидят будущее. Все описанное очень похоже на современную пандемию.