Мы быстры и наготове,
Мы остры.
В каждом жесте, в каждом взгляде,
в каждом слове. -
Две сестры.
(М. Цветаева)
Часть 1. Приёмная дочь.
Доктор говорил спокойно, слова были правильные и обнадёживающие, но невольно каждое из них беспощадно ударяло по самому потаённому и болезненному, и Маша не выдержала: расплакалась горько, безутешно. Слёзы - жгучие обильные, что давно загоняла вовнутрь, выплёскивали мучительный страх, беспомощность и невысказанную обиду.
Закрыла лицо руками, склонившись к коленям, и выплакивала тоску, порой судорожно вздыхая и вздрагивая, и только острые лопатки трепетали, как подбитые крылья, под тонкой тканью блузки.
- Доктор, - резко откинув волосы назад, подняла голову, - я не смогу родить. Я никогда не смогу родить ни второго, ни третьего… и я не знаю кто и от кого родил Варю – она у нас приёмная.
Сказала негромко, но ей показалось - гром ударил с небес, давно не произносила глубоко личное и сокрытое: «Приёмная дочь».
Врач печально покачал головой: «М...да … такие мысли у меня мелькали - уж слишком девочка на вас с мужем не похожа».
Они замолчали и каждый думал о своём.
Где есть семья без секретов и тайн, без горя и страданий? Вряд ли такую найдёшь … а растревожив, море покаянных да горючих слёз прольётся.
Очень ловко для своих преклонных лет худой и сутулый доктор поднялся из-за стола и сел рядом с Марией на диван, откинувшись на его мягкую спинку.
- Пока мы живы – можно всё исправить, и не только можно, а нужно, - заглянул ей в глаза, ободряюще улыбнулся, - взяли одного, возьмёте и второго. Вон – сколько их по детским домам мытарится. Я всё равно уверен, что для Вари просто необходимо иметь сестру или брата, и чем больше, тем лучше. Вы – сильная и умная, у вас, вроде бы, неплохой муж и, повторяю, Варя совсем не безнадёжна. Девочке несказанно повезло, что вы встретились на её пути. В детском доме такого ребёнка задавили бы, затравили и дети, и воспитатели и дорога ей была бы только во вспомогательную школу.
Маша вздрогнула, представив дочку вне семьи.
- Вот, вот, - доктор легонько погладил её по плечу, - какая разница, кто родил – она ваша и при правильной системе воспитания из Вареньки можно вырастить даже гения. Да-да, и Эйнштейн, и Моцарт, и Исаак Ньютон, Чарльз Дарвин и много других талантливых известных людей имели ярко выраженные черты данного отклонения.
Слова успокаивали и вселяли столь великую надежду, что Мария улыбнулась, но предложение усыновить ещё одного ребёнка всё равно казалось невыполнимым. «Ну да ладно, - подумала, - чему быть, того не миновать».
- А если ещё один окажется больным? Я ведь опять о нём ничего не буду знать: кто зачал, как носил, как родился.
- Ну, снаряд два раза в одну воронку не падает, - доктор улыбнулся, - обсудите с мужем, но для Вари братья и сёстры необходимы. Чем больше общения, тем легче ей будет устанавливать коммуникативные связи через имитацию поведения окружающих. Да и вам, поверьте, станет легче.
Маша встала, засобиралась домой. Прощаясь, доктор в очередной раз напомнил, что самым эффективным лечением данного психического отклонения является любовь и ласка, огромное терпение и железная выдержка.
* * *
Николай Фёдорович – заслуженный врач психиатр самозабвенно любил своё дело, отдавался ему настолько, что так и не успел создать семью. Встретил старость в полном одиночестве, и верной спутницей ему по жизни была работа. О нём Маша узнала из дневника своей мамы. Часто перечитывая, заучила почти наизусть, а когда пришло понимание, что Варя имеет явно психические отклонения, кинулась разыскивать маминого учителя и наставника.
«Надо же, - часто думала, - мама была психиатром и оставила мне в дневнике сведения о враче, который оказался для меня самым важным человеком и единственной моей надеждой».
О нём было написано много, казалось, что мать сознательно указывала путь дочке к спасению в будущем. И сколько же было утеряно других вещей, что трепетно пыталась сохранить, а уцелела только эта общая тетрадь. Чудеса и только! Обрадовалась, воспрянула.
Маша всегда умела получать радость и быть благодарной за то, что имеет и никогда не переживала, и не страдала о том, что ей не подвластно. А ещё главным для неё было действие: не стенать и плакать, а преодолевать, добиваться, искать и побеждать.
Адрес доктора нашла быстро и решительно отправилась к нему домой. Дверь открыл высокий старик с пышной седой шевелюрой и умным взглядом выцветших серых глаз. Поразительно быстро он вспомнил свою студентку. И совсем не удивился, что случай свёл его с её дочкой – он много жил и много видел, и понимал, что любой шаг на нашем пути неслучаен и каждый оставляет след, связывающий прошлое с будущем. Знал, что завтра мы делаем сегодня и поэтому главным для нас является правильная и праведная жизнь здесь и сейчас, а все непредвиденные трагедии и катаклизмы – результат общечеловеческого беспредела и неподвластных природных явлений. А ещё профессор понимал, что есть в мире что-то независимое от нашей воли, простое да неоспоримое, как истина и непостижимое, как вечность.
Он распахнул шире дверь и, по-старомодному поклонившись, пригласил жестом руки Марию войти.
С волнением переступила она порог профессорской квартиры. Всё в ней показалось очень большим и высоким. Огромная библиотека, тяжёлые бархатные портьеры, массивный письменный стол со старинной лампой под зелёным абажуром. Глубокий, с высокой спинкой, кожаный диван. Под ногами мягкий ковер, на стенах картины, фотографии. Уютно, покойно!
Она возбуждённо, но очень последовательно и подробно рассказывала о странном – просто дикарском поведении дочки: о её непримиримости, эмоциональной тупости, отрешённости, безразличии, холодности и беспомощности. Делилась своими наблюдениями, выводами и с такой просьбой глядела в глаза психиатра, что он согласился помочь. Через неделю привела Вареньку … А потом ещё раз и ещё …
- Шизоидное расстройство детского возраста, так называемый «Синдром Аспергера», - вынес, спустя некоторое время, как приговор, свой диагноз врач, - но к вашей радости и счастью девочки заболевание протекает в относительно лёгкой форме.
Мария вздрогнула, как от удара и так сильно сжала кулачки, что ногти впились в ладони.
- Ну-ну, без паники, - видя сильный испуг, поспешил успокоить её доктор, - вообще-то неправильно считать данный синдром заболеванием. Просто Варя живёт в ином, своём мире, словно закрывшись в скорлупе, и на своей волне. Вызвано это некоторыми аномалиями в функционировании мозга и нервной системы – вам это надо принять, как и смириться с тем, что она - другая.
Каждый человек по-своему уникален и неповторим, и грань между здоровым и нездоровым очень тонкая. Это ещё не самое страшное, что могло бы быть, но вы всегда должны помнить, что Варе и ей подобным, требуется намного больше любви и заботы. Эти дети глубоко страдают от дефицита внимания, испытывают постоянную тревожность и страх.
Он объяснял, что только в силу своего психического развития, Варя не способна к сопереживанию, сочувствию и выражению эмоций. Девочке абсолютно не понятен язык тела, мимики, жестов; неподвластны будут юмор и ирония, никогда она не научится «читать между строк» ...
Он много рассказывал о сложном и ещё мало изученном расстройстве психики и трудно было принять, и смириться, что «социально неуклюжая» Варенька, как назвал её доктор, навсегда останется для всех окружающих странной, непонятной, эгоистичной. Такими их видят люди и не станешь же всем объяснять, что она – другая.
- Откуда это у неё? – спросила еле слышно, словно, на выдохе.
- Могли быть аномалии внутриутробного развития, вирусная инфекция матери во время беременности. Возможно, что имели место подобные отклонения по линии отца. Причин множество и наука ещё не дала полного и точного ответа на этот вопрос.
Бешено заколотилось сердце, не хватало воздуха и обида, даже злость на судьбу, что не смогла родить своего ребёнка, вмиг захлестнула, жаром запылало лицо. «Вот оно – усыновление, не известно кого, с какой наследственность, - мысли малодушные, недобрые молнией стрельнули в мозг и тут же стало стыдно, - прости меня, дочка… Всё для тебя сделаю, всё стерплю …»
И делала всё возможное. Изучение расстройств аутистического спектра в стране только зарождалось и блуждали пока впотьмах учёные, отталкиваясь от «материнской холодности» до биологического расстройства мозга и конкретных способов лечения не было.
Рядом с Николаем Фёдоровичем ей было надёжно и спокойно и, никогда не зная своего отца, представляла его именно таким: добрым, внимательным и очень умным.
Маша почти не помнила и свою мать. Воспитывалась в детском доме, и взрастила в себе мечты о большой дружной семье, а ещё она поставила перед собой цель стать врачом, как и её мама, что умерла от рака, когда девочке было шесть лет. Близкой родни не оказалось, а дальняя не нашлась, и росла девчушка в большой группе ничейных обездоленных детей, без любви и привязанностей.
Врачом она не стала, но с отличием закончила медицинское училище. Замуж вышла за фельдшера скорой помощи, но вот детей родить не смогла. Просмотрели в детском доме здоровье сироты. И разве можно найти слова, чтобы выразить безысходное женское горе, когда она слышит жестокое и роковое, противоестественное самой природе: «Бесплодие»! И есть ли что ещё больнее для неё?
Сколько великих сил надо приложить, трезвого рассудка, смирения, чтобы не озлобиться и не сломаться, а подняться и жить дальше. В первое время замкнулась, затаилась в своей горе-беде и, словно зверь, что зализывает раны в одиночестве, переживала молча, без лишних слов, стенаний и эмоций, жестокий удар судьбы. Анатолий, хоть и любил жену, хрупкую и анемичную внешне, но сильную и стойкую внутренне, не выражал особой жалости и сочувствия, избегая болезненной темы, и давал Маше возможность и время самостоятельно осмыслить, принять и смириться. Ему казалось, что лишние сантименты только усугубят страдания любимой, да и не нашёл он нужных слов. А зря …
Но, претерпев, Мария справилась и научилась опять радоваться жизни, а через три года удочерили они брошенную новорожденную малышку. Назвали Варварой. По мнению врачей, девочка была физически здоровенькой, правда какой-то нескладной и некрасивой, но с лица хорошенькой и летали новоиспечённые родители от счастья и не сразу поняли причину столь невыносимо трудной доли обретённого материнства. Варя с первых дней показала себя своевольной, своенравной, капризной и плаксивой. Раздражалась от всякого внимания к себе и от невнимания тоже; странным казался страх - до истеричных припадков - любых прикосновений; полное непризнание чужих и пугал заторможенный взгляд девочки – уставится в одну точку и смотрит … смотрит, слегка раскачиваясь.
Говорить начала вовремя, но громкий голос был блёклый, лишённый интонаций, и улыбка на милом детском личике появлялась крайне редко.
Года через два догадались, что у Вари явное психическое отклонение, но какое? Поди разберись в бесконечных лабиринтах человеческой психики медицинской сестре. Официально обращаться к врачам не стали – испугались, что поставят девочку на учёт и лишат нормальной жизни. Долгое время пытались постигнуть науку сами, но ещё больше запутывались и только год назад показали дочку Николаю Фёдоровичу.
Варе к этому времени уже исполнилось четыре года. Девочка и физически и умственно развивалась хорошо, но абсолютно не умела взаимодействовать с окружающими, была слишком замкнута и в свой внутренний мир никого не пускала. Любое общение для неё было непосильно трудным и мучительно было молодым родителям понимать и принимать столь необычного ребёнка: без чувств и эмоций.
* * *
Мария возвращалась домой пешком. Она – детдомовская, а значит сильная, выносливая и не имеет права «накручивать сопли на кулак», как учил сирот сторож детского дома. Дети любили старика, с протезом вместо ноги, что потерял на войне, и жил в своей тесной сторожке у центральных ворот. Чуть ли не каждый день забегала к нему малышня послушать истории о войне. И все рассказы его были о героях – смелых и отважных. Они совершали подвиги, преодолевали невозможное и обязательно оставались живыми, но … калеками. «Они не привыкли жаловаться и некогда им было думать о себе, - заканчивал он историю, доставая папиросу, - и вам – сиротам – тоже жалиться некому, а потому не стоит накручивать сопли на кулак … Подтёрлись и домой, а то мне из-за вас - пострелят, опять достанется». И протягивал каждому по карамельке.
Вспомнив доброго сторожа, Маша улыбнулась – слишком теплы и приятны были воспоминания о нём, и тут же укорила себя за слёзы у доктора.
Зажмурившись, подставила лицо под ласку нежного солнца, вздохнула полной грудью сладкий густой насыщенный апрельский воздух, и жизнь уже не казалась безнадёжной.
Весна радовалась капелью, щебетаньем и суетой птиц, и ярким солнечным светом. Устало опустилась на скамейку в парке. Залитые солнцем проталины слегка зазеленели, раскрытые почки вербы, словно серые пушистые птенчики дружными рядами весело сидели на ветках. Ещё раздетая и разутая весна уже пьянила и волновала, пробуждая к жизни и любви, весь живой мир. Внезапно зажмурилась, ослеплённая солнечным зайчиком, а открыв глаза, увидела на скамейке напротив мальчугана лет семи с маленьким зеркальцем в руках. Озорник, активно размахивая ногами в резиновых сапожках, рассмеялся, втянув голову в плечи и одарил Марию широкой беззубой улыбкой, но тут же получил от мамы, что рядом качала малыша в коляске, лёгкий беззлобный подзатыльник. «Никогда моя Варя так не улыбнётся и даже страшно представить её ударить, - подумала, но вмиг себя одёрнула, - не завидуй – в нашей семье по-другому, но мы тоже имеем счастье радоваться жизни и весне».
Поднялась и стремительно направилась домой, решив пока не говорить мужу о втором ребёнке. Впереди два выходных, и они будут отдыхать, гулять и пускать солнечные зайчики.
Продолжение: http://www.proza.ru/2020/03/28/1279
27.03.2020