Детка часть 1 - рассказ бабуси

Тамара Петровна Москалёва
 (рассказ бабуси)

 - Ну, чего ж тебе рассказать-то?.. Вроде, всё уж посказывала... - Бабуся положила вязанье на колени. Задумалась - морщинки заструились по доброму лицу. Поскребла спицей в голове. - Рази что - это...
 Сколь время уж прошло, по сих пор помню. - Вздохнула:
 - Ну, слушай:
 * * *
 В подвальну комнату нашего дома сразу после войны вселились муж с женой. Он - военный немалых лет. Осанистый такой, степенный. Она - тростинка, как щас вижу: белолица дамочка, лет на двадцать моложе.
 
 Одевались они шика-арно. Польта, костюмы дорогие носили. А сколь пла-атьев у неё было... о-ой... не меряно! туфлей-лодочек модельных, танкеток всяких! Кажный день - всё новое. И что интересно: бывало, пройдут - так и потянет от них сладким ароматом... м-м-м... так и нюхал бы цельный день! Смеюсь, конечно! Ну, однем словом, пара славная была. Друг без друга - никуды-ы... не-ет, везде вместе, такие дружные. Ворковали, как два голубочка - он её: "Дунечка", "детка", она его - "папка", иногда "Егор Семёнович".
 С людями обходительные были оба, вежливые, ничё не скажешь.
 
 Служил Егор Семёныч какем-то военным чином. Дунечка книжки раздавала в нашей библиотеке. Жили тихо, культурно. Дома патефоном пластинки играли. Бывало, выйду на улицу, а у их из окон Русланова заливается! И так они ей ладно подпевают... о-ой... Стою под окнами да так сама и затяну... да... А то музыку слушают - не моего понятья.
 
 Летом всё больше они любили гулять на берегу. Наш дом стоял у Мияса*. Бывало, выйдешь на берег-от - благода-ать! Речка чи-истая, не то, что нынче, искры по воде так и бегут. Веришь, видно было как рыбёшка играт-плещется. Кругом трава шелкови-иста... Народ семьями приходил. Вот и Дусянка с мужем облюбовали укромно местечко на полянке, там в свободные дни и отдыхали с утра до ночи.
 В выходной, бывалочи, бегу я ни свет, ни заря от речки с бельём полосканным, а они мне навстречу - на свой лужок - "Доброе утречко, Лидия Александровна!" Прям, любо-дорого было глядеть на обоих!
 
 С соседями больно не зналися, только "здрасьте-до свиданья". А вот ко мне Дуся забегала редкий раз, когда мужик на работе чё-нибудь задерживался.
 
 Про себя она сказывала, что жила в приюте. После, будто, работала в больнице де-то и на фельшера маленько училась. Недоучкой на фронт ушла. С Егор-то Семёнычем там и познакомилась. Он - командир, она - санитарка. Вытащила, будто, его, раненного в голову, на себе. Спасла. Ну и, как водится - влюбилась, молоденька же. Таких исторьев тада полно-о было! Отправили его сюды вот - в наш госпиталь. И она следом приехала. А там вскорости и войне конец настал. Да...
 
 Соседских баб, колоченных-то мужьями своими, тех ши-ибко завидки брали. К примеру, Машка-Блевотина - та всё веньгала, дескать, повезло же девке с мужиком - такой обходительный, красивый...
 - Как ты её назвала? - не поняла Надежда, - "блевотина"?.. Фу-у...
 - Блевотина и есь! - торопко ответила бабуся. - После скажу - почему ей тако имя дала. - А взрослую внучку осадила как маленькую: - Ты, еслиф хошь дальше слушать - слушай, а нет - тада и не проси сказать чего... - Она, в сердцах поплевала на узловатую нитку, ссучила её, ловко поддёрнула - клубок весёлым котёнком проскакал под кровать.
 - Ладно... больше не буду. - пообещала Надя. - Давай, рассказывай!
 
 - Ага... Ну дак вот, значит...- бабуся сурово посмотрела на внучку из-под очков, продолжила неспешный рассказ:
 - А в комнатушке наверху жила забулдыжна пара-два сапога.
 Он - беркулёзник, нервнай такой с рыбьими глазами. Волосёшки белёсы в разны стороны топоршатся, бородёнка жи-иденька трясётся вся. Мужичошка худущи-ий... ой... в чём тока душа дёржится. Страшно-ой, веришь, краше в гроб кладут, ей богу! А пьяница бы-ыл... несусветнай, не гляди, что на ладан дышал. Жена его - хохлушка Машка, - неизъежжена бабёнка, телом была гладкая да белая. Ну, чисто, свинушка-шанюшка! Против Лёньки-то она выглядывала куды луче! - Чёрны волосы вдоль носу на пробор присобраны да всё колечками. А вокруг головы - косы венцом уложены. Да... обличьем была краси-ива, язви её! Тока мозги набекрень. А уж занозиста-а...
 
 Лёнька шибко ревновал - ак и было за что. Но вот сама ты посуди: кажный божий день у их - гулянка! Кажный день у их друзья-товарищи новыя. Напьются до зелёной сопли и как жеребцы давай Маньку шшупать в колидоре-то. Лёнька, бывало, поймат её за косы, намотат косы-те на кулак и ну охаживать, как сидорову козу! "Убью, ядрёна мать!"- орёт. О-ой... Откудаф тока силы брал? А Маньке - всё трын-трава! Веришь?
 
 Говаривала я с ей по-соседски не раз-не два. Не-е... куды там - в одно ухо влетат - в другое вылетат. Наступат вечер - у их опять веселье: дым коромыслом! Пьют-пьют, бывало, Манька вылезет в колидор, обрыгаться вся... тут же и свалится. Тьфу, страмота! - бабуся от души сплюнула. - Ну, ладно бы мужик, а то баба. За это и прозвала её Блевотиной. А ты говоришь... - старушка прервала рассказ. Поддевая петли, быстро зашептала: "...пять... девять... шешнадцать", - подтянула нитку, заговорила вновь:
 
 - Ну дак вот... отвезли как-то Лёньку в больницу. Всё энто время, ты не поверишь, така тишина-аа стояла-а!.. Проходит сколь-то дней, смотрю, бежит Машка ко мне. Села вот эдак, как ты сичас, и давай душу открывать:  "Знаю, тёть Лида, не любишь ты меня..."  - "Чай, не гривен, - баю, - чтобы тя любить. А уж, коли, завела разговор, так мои слова такие: вот гляжу я на тебя - прибранная ты - красивая. Ну до чего безалаберна-ая... Смотри - Дуня с мужем, а? Как меж собой хорошо ладят! Неуж и тебе неохота жить по-человечьи? А то пьёте - всё никак не напьётеся. Друзей себе таких же шалапутных завели. И где вы их тока находите? Уж истинно: "рыбак рыбака видит издалека". - "Это всё Лёнька... с дружками своими. Ругается, если не привечаю".
 
 И давай Маруська мне балаболить всё про себя.
 Узнала я, что сынок у неё есь - с матерью Машкиной де-то на Украине живёт. Любит-де, она его шибко. Растосковалась - слёзы градом покатились.
 Ээ... Да бог с ей, с Машкой!
 
 Тут, слышь, стали замечать за Егор Семёнычем неладное. Бывало, выйдет на крыльцо да всё курит на крыльце-то... ку-урит... до-олго так. Потом выйдет за вороты, там постоит, а потом, глядишь, и - нет его! Проходит с полчаса, Дусянка следом на крылечко встанет, шалёнкой плечи укутат (а на улице-то - теплым-тепло) и всё осматриватся. Тоже за ограду выйдет... на завалинку присядет - оттэля озиратся...
 
 Как-то бегу я с почты, смотрю - она. Спрашиваю:
 "Ты чего, Дуня, ненастная такая?.. Не Егора ли Семёныча высматривашь?"
 "Да..." - молвит.
 "Ак я его на главпочте тока что видала..."
 Она удивлятся, шаль на плечи натягиват:
 "Ужин стынет..."
 Сколь раз так-то вот одинокой сосёнкой стояла.
 
 Однажды вечерком выхожу в ограду, смотрю, её дверь приоткрыта чё-то, но, вроде, нет никого... А на улице-то уж тёмно. Я - к двери, вдруг ушли, забыли закрыть... Ворья кругом да шарамыжников всяких полно болтатся, ограбят ещё чего доброго. Думаю, закрыть бы надо. Подхожу, слышу: всхлипыват кто-то. Забеспокоилась я ишо пуще. Дверь потянула, через порог зову тихонько:
"Ду-уся... ты до-ома?.."
"Я... здесь... - откликатся еле слышно. - Заходите..."
"Ты одна, что ли?.. - шепчу. - А чего сумерничашь-то?.."
 Зашла я, свет включила. Она сидит на койке с подушкой мокрой в обнимку, красным носом шмыгат.
"Эээ... да ты никак ревёшь?.. - подсела к ней. - Обидел кто, ли чё ли?.."
"Обидел... - скулит. - Папка... бросил... В Москву уехал..."
"Как в Москву?! - ахнула я. - Нич-чё не понимаю..."
"Что уж понимать, - горюнится девка, - у него... семья там..."
"Эва!.. Как оно крутнулось-то..." - удивилась я. А Дуня мямлит, слова со слюнями глотат:
"Насовсем уехал..." - она так ревмя и заревела. Веришь, как дитё малое.
 
 И уж так мне её жалко стало - сама с ней чуть, было, не заголосила, ей-богу!
 Кой-как успокоилась бабёнка и рассказала, что Егор Семёныч, на фронт уходя, оставил жену с тремя ребятёшками. С войны-де, им весточки слал, пока с Дунечкой не познакомился. Потом - госпиталь, да вот - жизь совместная.
 Сразу-де, хорошо было. А после Егор Семёныч ночами перестал спать. Взялся письма семье писать. На главпочте получал ответы. Дуня находила кой-каке конвертики да потихоньку почитывала. Из писем узнала, что жена, вроде как, заболела. То ли врёт, дескать, то ли правду говорит. Но... правда-неправда, а уехал мужик. Да...
 
 Сунулась девка носом мне в грудь и давай слезами-соплями обливать.
"А ты раньше-то знала, что он семейный?" - спрашиваю, сама ей волосы прибираю-приглаживаю.
"Знала... - говорит. - Да не то обидно, что уехал... Обидно, что молчком вещи свои взял, не попрощался даже, - серчает Дуня. - Лидия Александровна, Вы подумайте, ведь всю войну вместе... Вместе от смерти... - она не договорила, платочек шёлковый закусила, головой замотала. - Папка берёг меня от всех напастей... Думала накрепко связаны... И вот... пожалуйста... - она промокнула глаза, нос. - Не знаю, как теперь жить буду... без него... Не смогу, ведь..."
 
 Но вот проревелася всласть, замолчала и... вдруг её, ровно, кто в бок двинул! - Обхватила меня руками крепко, затормошила, глаза сделались сумашедшия! Веришь-нет, я, ажно, испугалась.
"Тётя Лида, подсобите! - зеват, - воротите его! Вы можете... я знаю..." - Слышь, на ворожбу мою намекат. - "Э-э-э, дева... не пойдёт така канитель...", - думаю. Отсторонила её от себя.
"Нет, - отвечаю, - не могу! - А сама вижу, чем дольше бабу жалеть, тем хужее для неё. - Ничё ты, Дуся, не знашь, - говорю, - потому, как разуменьем мы разошлися. Ты жизь видишь так, я - по-другому. Послушай меня, деушка, и погоди сопли мотать.- То не горе, что тебе трудно. Горе детям без отца скитаться. Ведь, ежлиф раздуматься, а ну как в самом деле мужик-от к больной жене и детишкам поехал? А-а... то-то и оно... А про ворожбу тебе одно скажу: притянешь Егор Семёныча силком да потом не углядишь, как оно повернёт-то после... Опасное это занятье. Ушёл - назад уж не зови - обратного хода нету, запомни, Дуня. Господь посылат человеку всячески испытанья. Вот и тебе, видать, пришла пора"
"Сколько же можно испытывать-то, - орёт, - а война - не испытанье?.."
"Война, - баю, - она всем испытанье. А тут - другое, тебя одной касатся"
 
 Ой-ё-ёченьки... Ну чё сказать? - Горе съедало девку прям на глазах. За одну ночь осунулась, постарела... Глаза нехорошо засмотрели. Успокаивала её как умела. Ак и чем тут поможешь окромя слов-то? Приворотами я не занимаюсь, а и занималась бы - никогда не пошла бы на тако дело... не-ет... - бабуся на минуту задумалась...
 
 Окончание: http://www.proza.ru/2007/03/05-353
---------------
Иллюстрация - интернет