Израильские зарисовки

Алина Иохвидова, Торонто


                Коль в груди у нас ещё трепещет
                Сердце при мысли о Родине своей,
                И у врат Востока блещет
                Взор, обращённый с надеждой к ней,
                Знай, жива, жива ещё надежда,
                Не погибла ты в сердце моём, —
                Жить свободным народом, как прежде,
                В той земле, что зовется Сион.

                Нафтали Герц Имбер, «А Тиква»
                («Надежда», гимн государства Израиль, перевод мой – А.И.)

     - Это Израиль, детка!
      (из блога)

- Мама, пообещай, что ты об этом не будешь писать рассказ.
- О чём это?
- О том, как вы с папой в квартире новые унитазы поставили, а старые выбросили.
- Клянусь!
(Из разговора с дочкой)


Дав такую торжественную клятву, я вынуждена её держать. А жаль – эта история тоже увлекательна и поучительна. Главное, я ни о чём таком и не собиралась писать, но, как только дала клятву, тут же мне невыносимо захотелось воплотить происшествие в рассказ. Однако ничего не поделаешь, приходится писать о другом. Хотя, все же порой и заносит на привычную тематику. Ибо из песни слова не выкинешь.
Но обратимся к нашей главной теме.
Столько уже всего написано об этом «великом переселении» одного народа. Конечно, того самого, маленького, но гордого. Который «вдарился бечь» из разваливающегося или уже развалившегося Союза Советских Социалистических Республик. Разумеется, в Израиль, поскольку особенного выбора не было.  Несмотря на очень схожую схему побега, у каждой семьи, у каждого человека этот исторический процесс протекал индивидуально, поэтому хочется вспомнить всё, что в ту пору происходило, пока это окончательно не стерлось из памяти.
Почти все имена собственные, кроме кличек животных, изменены.
 

Анахну по – мы уже здесь, или Welcome to Israel


92-й год, лето... Жара и духота Тель-Авива... Наш самолет прибыл в аэропорт им. Бен-Гуриона на рассвете, мы практически не спали всю ночь, так как вылет задерживался. В памяти остались какие-то тяжёлые картины: вот улетает средних лет женщина с парализованной матерью. Та лежит на раскладушке, не может руки поднять. Боже мой, куда они летят, на что надеются? Может быть, думают, что израильские врачи совершат чудо, и мать поднимется на ноги? Хотелось бы верить в такое, но как-то трудно... Да и сами-то мы, на что надеемся? Ведь получали уже много писем с не очень обнадеживающей информацией: работу найти трудно, особенно по специальности, квартиры дорогие (как раз в тот год репатриантов отпустили в «свободное плаванье», выдавая какие-то суммы на съём жилья у частных владельцев, и цены сразу же улетели в небесную высь).
 Но мы стараемся не думать о неприятном: «переживайте неприятности в порядке их поступления». В конце концов, мы сохранили российское гражданство и даже квартиру, вернее, ее остатки. Дипломы с нами, книги едут по морю, знания не куплены, здоровье еще пока есть – не пропадём. Да и не совсем на пустое место едем, там родня, знакомые и друзья... Как выяснилось очень скоро, последние соображения и надежды были весьма наивны... Но об этом не хочется вспоминать, вернее, как-нибудь в другой раз. Сейчас просто пытаюсь ухватить обрывки впечатлений, каких-то мимолетных встреч, образов. Почти все имена и фамилии изменены.


 Вот мы прошли таможенный и пограничный досмотр, вот перешагнули черту, отделяющую нас от того, что было родиной. Как это дико: было родиной! Нет, что бы ни случилось, она всегда таковой и останется. Хотя это понятие претерпело в нашем сознании очень большие изменения.


 В нашей группе репатриантов есть семья, на которую мы обратили внимание еще тогда, когда нас инструктировали в израильском консульстве. Их, как и нас, трое, только у нас дочка, а у них сын, примерно такого же возраста. Внимание привлекло то, что глава семьи все время спрашивал, как перевозить котёнка. Все интересовались, сколько багажа можно взять, сколько золота и денег, а он все о котёнке. Мы его хорошо понимали, хотя нашу Катю мы с собой взять не решились, отдали в «хорошие руки». Все равно, на сердце буквально скребли кошки: как она там, без нас. А вот эти везут котёнка... Жена худенькая, беленькая, большеглазая. Явно русская. Разговорилась с каким-то израильтянином, рассказывает, что немного выучила иврит. Что же выучила? «Ани роцЕ леэхоль» - «Я хочу есть». Израильтянин поправляет: «Не роцЕ, а роцА». Я уже знаю, что в иврите женский и мужской род различаются при спряжении глаголов в настоящем времени. Все не как у людей! Но эта женщина молодец! Зрит в корень! Господи, что же с нами будет?
В самолете стало немного веселей.  Приходилось слышать много жалоб на обслуживание в самолетах «Эль-Аль». Уж не знаю, то ли нам особенно повезло, то ли израильтяне старались выглядеть получше, но обслуживание было отличное, и кормили вкусно, а это, как известно, самое лучшее успокоительное средство во время перелёта. Развлекал нас также и вышеупомянутый котёнок. Его разрешили взять с собой в салон, а хозяева окрыли клеточку, чтобы он немного поразмялся. Котёнок не заставил себя просить и начал бегать и скакать по салону. С трудом удалось его отловить и водворить на место. Мы тогда еще не знали, что эта семья будет жить с нами по соседству, сын Саша будет некоторое время ходить в одну школу с нашей дочкой, а потом Татьяна заберет сына и уедет с ним обратно в Пензу, оставив мужа Валю мерзнуть зимой в нетопленой квартире в Тель-Авиве вместе с котёнком. А котёнку Фильке не суждена долгая жизнь: в ту же зиму он погибнет на улице, наверное, от хулиганов-мальчишек. Такая вот история.
Полёт длился всего часа три-четыре, вскоре стало светать, а к Тель-Авиву мы подлетели уже на рассвете. Вот оно, Средиземное море, красные крыши Южного Тель-Авива и Яффо! Ура, мы благополучно приземлились! Нам разрешают покинуть самолёт. Дочка дёргает меня за рукав: смотри, вон дядька запихивает в дорожную сумку самолетный плед. Так и есть, и нимало не смущается, что это видит бортпроводница. Н-да, этот, видимо, тоже не пропадёт. А, может, у него, «крыша поехала» от всего этого «балагана» (на иврите это слово означает примерно то же, что у нас «бардак» в переносном значении).


Итак, мы втроем на «земле предков» (моих, преимущественно), но эта земля пока что свелась для нас к залу ожидания для «олим ходашим», т.е. новых репатриантов. Нас, конечно, встречают не с оркестром, но для детей приготовлены подарки, всякие шоколадки и конфетки. Хочу взять пакетик для дочки, но вдруг сохнутовская дама делает отрицательный жест: вам не положено! Почему? Наверное, из-за того, что наша тринадцатилетняя дочь, довольно долговязая девица, выглядит старше своих лет. Хочу объяснить это даме, но тут уж дочка вцепилась мне в рукав и умоляет не спорить. Ну, ладно, не хочешь – не надо, обойдёмся и без конфет. Только спустя много лет она призналась, что ей было очень обидно. Напрасно я не настояла на своём, ведь такие детские обиды западают в душу надолго. Впрочем, это было только начало, подобных обид накопилось за те без малого три года, что прожили в Израиле, изрядно. И если мы, взрослые, ко многому относились спокойно, с пониманием (в самом деле, «автобус не резиновый», всем тяжело, почему нам должно быть легче), то ребёнку многое очень трудно было объяснить. Так она там и не прижилась. И даже сейчас, когда рассматриваю фотографии тех лет, вижу, что ни на одном из снимков она не улыбается. Как будто ей стянуло лицо какой-то маской. Другие дети быстро привыкли к новой жизни, залопотали на иврите, а она долго вообще молчала, почти не говорила. А в первый же день, когда, наконец, родственники привезли нас в свою квартиру, она разрыдалась и произнесла, чуть не впервые после долгого молчания, слова, от которых мне стало совсем нехорошо: «Куда ты нас завезла?»


Но вернёмся в зал, где мы сидим в ожидании оформления необходимых документов. Чтобы не терять время зря, идём в туалет и с удовольствием обнаруживаем, что там очень чисто и есть теплая вода, салфетки и прочие удобства. Можно спокойно умыться и почистить зубы. Когда возвращаемся, видим, что для прибывших готовы вкусные бутерброды с разными овощными салатиками и пастами. Брать можно без ограничений, и всё время приносят свежие. Как выяснилось, это было очень даже кстати – просидеть в зале пришлось полдня. Мы пытались дозвониться до родственников, которые должны были нас встретить, но телефон не отвечал. Оказывается, они нас тоже ждали с самого утра в зале ожидания для встречающих и не знали, что с нами. Мобильников тогда ещё не водилось, только через год я впервые увидела это чудо.


Сидели мы, сидели, и вдруг по радио объявили, что все мужчины приглашаются на собеседование, которое должно происходить в помещении за ширмой. Странно! О чем могут «собеседовать» непременно с мужчинами? Мелькнула мысль, которая сперва показалась дикой, но потом все же вырисовалась более четко: уж не будут ли всех представителей сильного пола уговаривать пройти церемонию обрезания? Да ещё, возможно, прямо в аэропорту, за этой вот ширмочкой, раз уж представился такой удобный случай. Это настолько меня развеселило, что я поделилась моей гипотезой с дочкой. Она была настроена не столь юмористически, посмотрела на меня испуганно -  неужели это правда? Нет, она не согласна, чтобы нашего папку «обижали». Я поспешила её успокоить, что это шутка, однако, время шло, а папы нашего что-то не было видно. Шутить уже не хотелось, а вдруг его и впрямь как-то там «обижают». Я тогда еще плохо себе представляла, что для того, чтобы удостоиться подобной чести, «гою» нужно приложить немалые усилия, пройти всяческие испытания и обучение.


Впрочем, забегая вперёд, скажу, что в каком-то смысле процедуре обрезания мужа подвергли. Вот как это получилось. Фамилия у Вали польская, доставшаяся от далеких предков, — Воевудский. На родине ее если искажали, то, чаще всего употребляя русифицированный вариант Воеводский. А вот в Израиле сразу же начались проблемы посерьёзней. В ивритской транскрипции она стала визуально восприниматься, как частокол из четырёх палочек с одним апострофом посередине (вав-вав-йуд-вав-вав-далет). Далее следовало написание суффикса «ски», что уже было проще. Но понять, как читать начало фамилии, было в самом деле трудно, даже порой невозможно. Однако никакого другого написания для нас не припасли, да поначалу мы и не осознавали всех этих неудобств. А когда осознали, то уже получили канадские визы, так что особенно горевать по этому поводу не пришлось. Но вот мужа направили на какие-то трёхдневные курсы для программистов, по окончании которых ему выдали диплом. Разумеется, он был написан на иврите. С чтением у нас всегда была «напряжёнка», поэтому Валя не стал даже присматриваться, что там написано. Дал мне, чтобы я присоединила его к остальным бумажкам. Но мне вдруг захотелось поупражняться в чтении, и я постаралась прочитать текст сертификата. И вдруг заметила, что фамилия-то мужа написана не полностью! Две первые буквы попросту выкинули, решив, вероятно, что они приписаны по ошибке. В результате получилась вполне еврейская фамилия Юдский. Таким образом, его «обрезали», и он теперь может честно говорить, что еврей.
Но вернёмся в аэропорт. Наконец, муж появился из-за ширмы, вполне здоровый и невредимый, а на мои расспросы о цели «собеседования» отвечал как-то невнятно и с загадочной улыбкой. Так я ничего и не поняла в тот день, загадка разрешилась лишь спустя несколько недель, но не хочу говорить, как именно, так как с него взяли устное обещание о неразглашении. Скажу лишь, что так и не уразумела, почему для этого приглашались только мужчины — ведь прекрасная половина вполне могла бы выполнять подобные задания тоже, если бы совесть позволила. И речь шла не о сексуальных услугах.


Время, однако, бежит, уже скоро полдень, а о нас вроде как забыли. Не вызывают, и всё тут. Съедено уже немало бутербродов, хочется спать, но в такой обстановке заснуть трудно. Наконец, доходит очередь и до нас, наши документы – «теудат-оле» (удостоверение новых репатриантов) и внутренние паспорта («теудот-зеут») готовы. На них красуются наши рожи, похожие на физиономии беглых каторжников. «Если ваше отражение в зеркале стало похоже на фотографию в вашем паспорте, значит, вам пора идти в отпуск». Правда, похоже, что отпуск нам уже предоставлен, и не очень понятно, когда мы от этого приятного отдыха сможем избавиться. Но эти мысли нужно гнать решительно прочь. А пока что – ап! И у нас в руках пачка денег, да еще и чек на довольно большую сумму. Конечно, мы понятия не имеем, насколько велика или, наоборот, мала эта сумма при нынешнем уровне цен. Но все равно, приятно. А то ведь мы с собой с трудом привезли двести пятьдесят долларов, больше на тот момент не разрешалось. О том, с какими трудностями удалось выцарапать даже эти гроши, расскажу, опять-таки, в другой раз. А то, как нам передали другую, более крупную сумму, через арабов из сектора Газы – это уже почти детективная история, и если бы службы «ШАБАКа» узнали о подобных демаршах новоприбывших, нам бы пришлось с ними разбираться долго и без всякого удовольствия. Впрочем, ничего противозаконного мы не совершали, деньги эти были нам вручены за нашу же квартиру, просто по существовавшему на тот момент положению об отъезжающих за границу на ПМЖ нам нельзя было вывозить из России больше мизерной квоты в 100 долларов на взрослого и 50 долларов на ребенка. Не прошло и месяца, как эти квоты возросли в десятки раз. И, как знать, может быть, в банках к тому моменту уже появились и реальные доллары, обеспечивающие эти новые квоты? Но это мы уже вряд ли когда-нибудь узнаем. И вот, в такой аховой ситуации нас выручили арабские студенты, учившиеся в городе В. Один из них взял наши деньги, а также некоторую мзду за их переправку, и сообщил своим родичам из Газы, чтобы они нам такую же сумму передали лично, когда будем в Израиле. Представьте себе, что они так и сделали, правда, для этого нам пришлось поехать в другой город (не Газу), где работал этот родственник. Солнце в тот день палило неимоверно, воду, взятую с собой, мы всю выпили, и мне вдруг стало, как сейчас говорят, реально плохо. В этот момент к водонапорной башне при въезде в городок подкатил микроавтобус, из которого вывалили арабские рабочие из Газы, имеющие пропуск на работу. Увидев, что женщине плохо, один из них тут же отдал мне свою воду. Прямо сцена, как в «Земле людей» Антуана де Сент-Экзюпери! И в самом деле, я не забуду этой воды, такое не забывается....


А пока мы всё ещё в аэропорту и никак не кончим с оформлением бумаг. Наконец, все формальности позади. Мы можем выйти из здания аэропорта, получить багаж. Поскольку мы оказались едва ли не последними, прошедшими процедуру натурализации в то утро, багаж нам привезли сразу же. От одной из сумок, которую крепко приложили к асфальту грузчики, потянуло нежным запахом спирта. Ну, конечно же, «кокнули» бутылку водки, которую мы везли родственникам в подарок! Они нас так и попросили: привезите, мол, водки, кусок хорошего копченого сала, буханку черного хлеба и толстый гранёный стакан. Вот это ностальгия так ностальгия! Впрочем, с салом и хлебом номер не прошел, так как продукты везти с собой запретили. Поиски стакана в магазинах тоже ни к чему не привели. А вот бутылку водки, бутылку коньяка и конфеты мы с собой захватили. И вот их разбили прямо у нас на глазах! (Как потом выяснилось, коньяк все же уцелел, а вот конфеты в коробке ухитрились разбиться тоже, и при этом ликер из них вытек; разбили также и красивый кувшин из чешского стекла, который я специально не положила в контейнер, а привезла с собой. Однако, «плач о багаже» достоин отдельной главы).
И вот, наконец-то, мы на свободе! Выходим из помещения с кондиционером на волю и чувствуем себя так, будто попали в печь, где пекут хлеб. Во всяком случае, дыхание перехватывает. Мы ведь прилетели 1-го июля, в самую жару.
Родственники только недавно приобрели в кредит новенькую «Даяцу», с гордостью нам её показывают. В самом деле, красивая машина, благородного вишневого цвета. Но, главное, раз есть деньги на покупку такой красавицы, значит, дела у двоюродной сестры и её мужа не так плохи. Мы тогда ещё не знали, что такое покупки в кредит, да ещё под такие проценты, какие тогда брали в израильских банках. Впрочем, узнать пришлось, и довольно быстро. И в полной мере понять смысл русского выражения «попасть в кабалу» (кабала – долговая расписка на иврите). Пока же мы простодушно хлопаем ушами, слушая рассказы родичей о местных делах и нравах.


 Мы едем по широкому хайвею, ведущему из аэропорта в Тель-Авив. По сторонам дороги растут пальмы (настоящие, не в кадках каких-нибудь), на них уже гроздьями висят финики. Буйно растут олеандры, и тоже «настоящие», фикусы ростом с хорошие дубы... Удивительно! Говорю себе, что, как бы там ни сложилось дальше, можно считать, что мы совершили бесплатную экскурсию в экзотическую страну. Не понравится – вернемся домой. Эта мысль меня поддерживала в первые недели жизни в Израиле. Пока я однажды не высказала её мужу. К тому времени вполне обрисовалась обстановка и наметились неутешительные перспективы дальнейшего выживания. Но он сразу же отмёл даже такое предположение. «Возвращаться, с позором? Ни за что на свете!» Он был прав, и надо было терпеть и надеяться на свою счастливую звезду. Верней, на нашу общую.


А звезды над Тель-Авивом светят большие. Но не такие яркие, как в пустыне Негев. Таких сияющих созвездий мне видеть не доводилось. Наверное, это оттого, что мы почти в тропиках, и ночи в Израиле очень тёмные, как и в городе Сочи.

    Надо мною в темно-синем небе
    Крупные скопленья ярких звезд.
    Вот передо мной пустыня Негев –
    Душ умерших призрачный погост.

    Никуда отсюда не поеду,
    Оттого, что горек белый свет,
    Оттого, что русскому поэту
    На земных путях приюта нет.

    Юрий Иофе, Димона

(Пишу по памяти, так как единственная тоненькая книжечка стихов этого замечательного русского поэта, заброшенного судьбой в нашу Димону, попалась мне однажды в торонтской библиотеке, а потом я уже не смогла найти этих стихов нигде, в том числе и на интернете).


А вот днём и вечером я чувствую, что чего-то в этом небе не хватает. Ну, не мух, конечно... Хотя я не помню, чтоб мухи нас особенно донимали. И это странно, потому что улицы, особенно здесь, в Яффо, чистотой не отличаются. Правда, вскоре выяснилось, что сейчас идет забастовка уборщиков мусора (они любят бастовать в самую жару), так что обычно все же бывает почище. Так чего же, собственно? Ах, да, конечно, в небе пусто, не слышно писка ласточек, не стригут они воздух над крышами домов, над минаретами и церквами Яффо. Всё понятно, их просто сейчас здесь и нет, они в России, на (в) Украине – то есть, дома. А вот у нас теперь своего дома нет, и когда он еще будет? Ладно, не стоит разводить нюни, нужно как-то привыкать к новой обстановке.
Все последующие дни не очень отчётливо сохранились в памяти, осталось какое-то мелькание кадров, иногда очень четких, а иногда размытых. Походы по многочисленным офисам и министерствам, постановка на какие-то учёты, открытие счета в банке, обучение пользованию банкоматами (каспоматами на иврите), подтверждение дипломов и так далее, до бесконечности.
 По вечерам мы гуляем по набережным, родственники нас повели также в Старый город, где высится древняя крепость (там Наполеон пожимал руки чумным солдатам). Там очень красиво и живописно, полно лавочек с украшениями из драгоценных и поделочных камней. Вообще, ювелирные лавки здесь на каждом шагу, такого количества украшений я никогда не видела. Но... видит око, да зуб неймёт. Да и не до украшений сейчас нам, не до жиру.


Первые шаги по Святой Земле

Один из первых шагов в Израиле – приступить к изучению иврита. Конечно, здесь многие говорят по-английски, и наших знаний на первых порах хватает для адекватного общения. Но так долго не протянешь, иврит выучить придётся, к тому же, это интересно, ведь совсем новый строй языка.
Нас, взрослых, записали в один ульпан (языковые курсы), а дочку в другой, летний ульпан для детей. У детей, кстати, есть еще и занятия по математике, английскому и по ТАНАХу (т.е. Торе). Это хорошо, не слишком отстанет от других сверстников. Этот ульпан находится в центре Тель-Авива, далеко от нашего дома. Дочку пришлось туда возить на автобусе с пересадками (там нет системы единой платы за проезд с пересадкой, за каждый автобус нужно платить отдельно), потом она начала ездить сама, а я стала забирать её по возвращении с конечной остановки первого автобуса. А уж дальше мы по жаре топали пешком по набережным. Чтобы как-то скрасить этот тяжкий маршрут, мы шли прямо к морю и сидели на камнях минут двадцать-тридцать. Там можно было хоть глоток свежего воздуха перехватить. А потом опять марш-бросок по жаре вдоль проспекта (сдерот) Иерушалаим.

    Мчат машины, громыхая,
    По сдерот Иерушалаим.
    Хоть на Иерусалим сдерот,
    Да, видно, к храму не ведет.

Мне этот путь казался дорогой в ад. Я не могла привыкнуть к этому грохоту, вою сирен то полицейских машин, то амбулансов (недалеко от нас находился госпиталь). А ночью часто начинала заливаться на разные голоса сигнализация в многочисленных лавочках старого города. То ухала, то кукарекала, то кричала, как кикимора. Наверное, мне это казалось так с непривычки, но нервы это звуковое оформление расшатало изрядно. Ко всему прочему, прямо через дом от нас находилась мечеть, и оттуда каждый час раздавался вопль муэдзина: «Алла – у-акбар!» Впрочем, к этому мы быстро привыкли, и потом, в Димоне, мне этого крика даже не хватало.
 

В первый же день, когда дочка одна отправилась в ульпан, где-то далеко раздался страшный взрыв. У меня все оборвалось: все, ребенок пропал!  Но сестра сразу же меня успокоила: грохнуло со стороны моря, на Западе, а Ната поехала в центр города. В самом деле, мощный взрыв произошел в районе Герцлии, у моря, но это было не делом рук террористов, а аварией на одном из производств. Я тогда не слишком хорошо соображала, где что находится, да и потом изрядно плутала по городу, тупо ориентируясь на местности.


Однажды, возвращаясь на свой сдерот от набережных, мы перешли дорогу не в том месте, где нужно, и внезапно оказались в настоящем средневековом городе! Переход был очень неожиданным, я даже не поняла, как это все получилось. Как в сказках «Тысячи и одной ночи», вокруг были узкие улочки и переулки, со всех сторон какие-то лавки, где чем только не торговали: и коврами, и медной посудой, и драгоценностями, и разными монетами, продававшимися на вес, а порой каким-то старьем и тряпьем. Дочка испугалась, что мы не найдем дороги домой, да и мне было не по себе, хотя и интересно. Чтобы её успокоить, я купила ей мороженое, и это помогло. В конце концов, нам удалось как-то «вырулить» на наш проспект, проходивший параллельно знаменитому «Блошиному рынку», на иврите «Шук а пишпишим». Потом мы частенько туда заглядывали, и даже купили там много чего (там продавалась и новая мебель, стоившая дешевле, чем в других магазинах, и мы этим воспользовались).


Занятия ивритом у Наты продвигались не блестяще. Когда я приехала за ней в первый день, то заглянула в класс, где занятия ещё не кончились. Смотрю, сидит моя девочка, плотно сжав рот в ниточку, а учительница что-то им толкует и после каждой фразы обращается к ней, с нотками раздражения в голосе: «Ната, мевина?» (Ната, ты понимаешь?) Дочка молчит, как партизан на допросе. Мы забеспокоились. Как же она будет в школу ходить, если ничего не понимает и говорить не хочет? К счастью, их училка всё же сделала доброе дело: обратилась за помощью к другой, русскоговорящей учительнице, и та за один час всё объяснила Нате, чего та не могла понять. И не понадобилось для этого устраивать целое представление, как требовалось по методу, исключающему опору на родной язык. Например, учительница («мора») для чего-то хватала одной рукой стул, поднимала его за ножку и переворачивала, приговаривая при этом «Ор – хошех» («свет- тьма»). Дочка дома изображала мору, вертела стул и повторяла это загадочное «ор-хошех»; получалось уморительно. Это живо напоминало знаменитую фразу из «Ревизора»: «Александр Македонский, конечно, герой, но зачем же стулья ломать?»
Кстати, неприязнь к «училке» дала и положительные результаты: дочка стала её пародировать дома, при этом проговаривая тексты на иврите. Так она лучше усваивала новый материал.


Начали и мы ходить в свой ульпан «Дгания» («Фиалка», названный так в честь первого киббуца в Палестине), находившийся рядом с нашим домом. Нам повезло с учительницей, маленькой, симпатичной и очень энергичной йеменкой Лорой. Поначалу мы взялись за дело с энтузиазмом. Но этому мешали некоторые домашние обстоятельства, а также страшная жара и духота. Конечно, никакого кондиционера ни в ульпане, ни, тем более, дома и в помине не было. Вообще, установить кондиционер в старом доме очень непросто, а в съёмной квартире обычно хозяева не разрешают это делать.


Однажды Лора что-то экспрессивно нам объясняла, но я почувствовала какую-то ужасную слабость, близкую к обмороку. Вдруг Лора посмотрела на меня, на других — и бросилась вон их класса. Через пять минут она вернулась с большим вентилятором на высокой подставке. В классе был уже один вентилятор, но он дул в основном на Лору, а до нас не доставал. Со вторым вентилятором стало полегче, в мозгах прояснилось, и занятия продолжились.


Никогда бы не подумала, что буду так страдать от жары; вроде бы, закалка одесская имелась. Но Тель-Авив это вам не Одесса. В этом пришлось быстро убедиться. Хотя по части старых домов, построенных ещё при турецком султане, а то, может, еще и при Соломоне (шучу), Яффо мог бы дать Одессе фору. Но при этом не было и следа той европейской красоты и стиля, что в Одессе. Серые коробки домов, часто настоящие трущобы. В первой нашей съёмной квартире газ привозили в баллонах, которые стояли снаружи, прикованные цепями. Я такого никогда не видывала, разве что на одесских дачах. Немного облегчало положение то, что в Израиле плиты имеют двойное питание: духовка работает на электричестве. Это довольно удобно, так как в случае отсутствия газа можно приготовить что-то и в духовке. А газ может кончиться внезапно, особенно зимой. В старых домах нет центрального отопления, приходится изворачиваться самим, чтобы не замёрзнуть. У нас были всякие обогреватели, с очень низким КПД. Хозяйка квартиры оставила нам газовый обогреватель, который мы как-то включили, не выдержав промозглой температуры. Квартира быстро прогрелась, мы блаженствовали. На ночь всё же агрегат пришлось выключить из соображений не только экономии, но и безопасности. А наутро выяснилось, что не только квартира полностью вымерзла, но и газа не осталось даже на то, чтобы согреть чай. Пришлось срочно бежать в специальную контору, покупать баллоны. Их, правда, часто просто продают на улице, но сколько же мороки! Кстати, когда мы уехали из «второй столицы» в захолустную Димону, там нас немедленно подключили к центральному газоснабжению, так что баллоны забылись, как дурной сон.


Вообще, когда я вспоминаю квартиры в Тель-Авиве, не только нашу, но и всех знакомых, я прихожу в ужас. Как можно жить в таких условиях? Может быть, сейчас многие из друзей переехали в более новые и благоустроенные дома, купили себе квартиры, но тогда где только они ни ютились! О ценах на жилье я уже говорила. Думаю, что немало было среди нас тех, кто оплакивал свои оставленные в Союзе квартиры. Пусть даже и хрущёвки, но свои, и вполне пригодные для жилья. А у кого были квартиры в новых домах, как наша, тем было вдвойне обидно. Что и говорить, никогда не поверю, что человек может себя чувствовать полноправным гражданином, пока у него нет своего жилья. Снимать квартиру в частном секторе не только дорого, но и унизительно. Наша хозяйка была человеком неплохим, она даже старалась помогать новоприезжим, но все равно, жить в этих условиях было очень и очень неприятно. Каждый месяц Долорес приходила с инспекцией. Уж не знаю, что мы могли испортить в её доме, мебель там была самая древняя, холодильник допотопный.  Особого описания достоин был туалет: там не было сливного бачка – то есть, абсолютно! В стене был вентиль, когда его откручивали, из трубы не спеша лилась вода. Эффективность такого устройства была близка к нулю. Нетрудно представить, чего мы только ни придумывали для решения самых насущных проблем. Прошу заметить, что пишу только о сливном бачке в Израиле, а не об унитазах в Канаде.


Один наш знакомый, сокурсник ещё моих родителей, очень пожилой человек, просто не вынес того, что пришлось ему с женой срочно выезжать из квартиры – так решил хозяин. А у старика не выдержало сердце, так что он переехал не в другую квартиру, а прямо на кладбище. Боюсь, что он стал далеко не единственной подобной жертвой идей сионизма. Одна одесситка из нашего ульпана приехала со своими старыми родителями в Тель-Авив, училась, старалась устроиться на работу, убирала целый год квартиры, а к весне, похоронив отца, они с матерью решили вернуться в Одессу (где у неё теперь не было ни работы, ни квартиры). Я не хочу делать однозначных выводов, может быть, она такая уродилась неудачница, ничего в жизни не смогла нигде добиться. Всё может быть... Но таких, как она, были тысячи и тысячи. Людей, выбитых из колеи, не умеющих приживаться на новом месте. Они верили, что обрели новую родину, по крайней мере, им об этом много говорили. А остались у разбитого корыта. Не хочется повторять истории о профессорах, метущих улицы, но ведь это правда. И о пенсионерах, которые вынуждены были подкармливаться из мусорных баков около овощных лавок, - плата за квартиры съедала все пособия. Неужели это было так необходимо, неужели это принесло много счастья «коренным» жителям страны? Что-то не верится в это. Хотя очень многие смогли неплохо нажиться за счет новоприбывших.


Наступила осень, и в первые же дни сентября стало легче дышать. И в квартире уже не было такой жары. Мы ведь ещё не знали, что самым страшным испытанием будет холод в доме зимой.


Мы стали уже лучше ориентироваться в городе, изучили разные маршруты, ходили всюду либо пешком, либо ездили на велосипедах. В автобус садились только в самых крайних случаях. Положительным во всем этом было то, что мы за пару месяцев похудели килограммов на 15 каждый. Только дочка, как была худющей, так и осталась. Старались её подкармливать, особенно фруктами. Каждый день покупали ей мороженое, оно в Израиле очень вкусное. Сами откусывали один кусочек тоже (наши «комиссионные»). Еще в Яффо был кондитерский магазин, хозяин которого продавал вкуснейший шоколад в виде букв и «тоффифи», молочную помадку с шоколадом и орешками. Одна коробочка стоила полтора шекеля, т.е. пятьдесят центов! В Канаде такие коробочки продают втрое дороже. Это было для нас просто спасением: дочка сметала такую коробочку в один присест. Так что она все же не голодала.


Почему-то ей не нравилось делать уроки за столом, хотя таковых у нас имелось целых три: в гостиной журнальный длинный стол, в столовой, отделённой от «салона» раздвижной стеклянной дверью, большой дубовый обеденный и самый наш дорогой «подарок от Сохнута» - маленький, на тонких ножках, с дыркой, прожженной в пластиковом покрытии. Небольшое пояснение. По правилам для репатриантов, которые обычно мебели с собой не везли, на каждую семью полагались кровати на каждого человека, стулья в таком же количестве и один стол. Всё это должно было быть новым и выдаваться на складах. Ко времени нашего приезда практически вся новая мебель уже была распродана «налево», я только у одних знакомых видела пресловутые «сохнутовские кровати», хотя объявления типа «Продаётся сохнутовская кровать» в русских газетах встречать приходилось. Так что со складов выдавалась (а то и продавалась) мебель, которую старожилы выбрасывали на свалку. Поскольку им было не жалко, то они отдавали такую мебель на склады или же её подбирали и складировали специальные службы — точно не знаю. Вид у неё был убогий, матрацы обычно ободранные, стулья колченогие, а нам вот попался такой прожженный стол. В Канаде, например, можно подобрать на улице б/у мебель в гораздо более приличном состоянии. Однако нелюбовь израильских старожилов к приезжим доходила порой до такой степени, что они специально отпиливали ножки у старых стульев, чтобы «не достались врагу» — мы сами это видели! Справедливости ради, скажу, что было много и добрых людей, отдававших вполне еще приличные вещи приезжим, и даже подкармливавших их на первых порах. Нам и такие попадались. Но все же встреча с таким открытым недоброжелательством и откровенным воровством была достаточно болезненной.


Да, так вот, Ната не любила сидеть за столом, а почему-то повадилась ставить настольную лампу (бесплатную, сохнутовскую и новую) на стул и готовить уроки, стоя перед ним на коленях. Актёр Валя Зеленков, тот самый наш попутчик по перелету в Израиль, который вез жену, сына и котёнка Фильку, как-то, придя вечером в гости, посмотрел на неё, подумал и изрек: «Ванька Жуков!» В самом деле, композиция весьма напоминала известную иллюстрацию к чеховскому рассказу. Мы немедленно сочинили текст письма, которое должно было, по идее, адресоваться дедушке Наточки по отцовской линии: «Милый дедушка, Пётр Дмитриевич! Забери меня, Бога ради, из этой поганой страны, из проклятого города Тель-Авива! Обижают меня здесь нехристи, заставляют учить свой язык диавольский...» Ну, и так далее, в том же духе.



Его Величество Компьютер


Но время летело, мы жили в стране уже третий месяц, скоро должна была кончиться «корзина», т.е. пособие для «олим ходашим», а работы всё ещё не было. Можно было бы, как многие, найти какую-то подработку в магазине или убирать квартиры и офисы («никайон»). Но получилось так, что нам передали остатки денег за квартиру, и на них было решено купить компьютер. Вале удалось привезти с собой некоторый «софт», загрузив который, он надеялся выучить новый язык программирования. За это время он успел составить резюме и разослать его в несколько фирм. В целом, это тоже было похоже на письма «на деревню дедушке», но никаких других перспектив у нас к тому моменту не было.


Покупка компьютера на последние наши деньги была большим риском, но он себя оправдал. Первоначально мы надеялись, что сможем заключить контракт с какой-то зарубежной фирмой на выполнение переводов научной и технической литературы. Эту идею нам подсказал профессор Тель-Авивского университета И. Ц. Гохберг, хорошо знавший моего отца. Он же готов был нам дать рекомендацию для этого издательства. К счастью, у нас было необходимое обеспечение для набора не только текста, но и формул. Для начала я перевела на английский одну математическую статью мужа. Он ее набрал на компьютере (я тогда еще не очень хорошо это умела), и мы отправили один экземпляр в издательство, а другой в математический журнал в Амстердам. Скажу сразу, что статью опубликовали, а вот работы в издательстве мы так и не дождались. Впрочем, через полтора года мы получили заказ на перевод одной монографии на английский, выполнили эту работу и «оправдали», таким образом, покупку компьютера. Надо сказать, он нам все время служил верой и правдой. Самым же главным было то, что с его помощью Валя смог выучить новый тогда язык «Си» и мог теперь на интервью честно говорить, что он его знает. Хотя в момент рассылки резюме понятия о нём не имел.


Не забыть, как в первую же ночь после покупки компьютера, после всех этих страхов и колебаний: тратить последние деньги или поберечь «на черный день», — после того, что убедились в том, что он работает, вдруг в мирно спящем доме раздался страшный грохот, звон разбитого стекла, а затем вопли на улице. Первая мысль, пришедшая мне в голову спросонок: разбился или взорвался наш компьютер! Я взвыла, как сотня сирен, окончательно напугав проснувшихся домашних. Как выяснилось, на улице столкнулись в лоб две машины. Причем, непонятно, как им это удалось в такую глухую пору на совершенно пустой улице. Вроде бы, обошлось без особых жертв, но шуму наделали они немало.


В первый год нашего проживания вообще было достаточно спокойно в отношении террористов. Конечно, это по израильским меркам. Ну, воткнул араб из Газы нож в спину своему работодателю в Тель-Авиве. Ну, бегал как-то по улицам Южного Тель-Авива какой-то «герой», размахивал ножом и поранил человек десять — делов-то! Или вот еще какой-то бандит ворвался в школу и зарезал двух детишек – не помогли ни колючая проволока, ни охрана... Что поделаешь, «так мы здесь живем», как говорят местные жители. Настоящие «веселые дела» со взрывами автобусов, с шахидами и прочими изобретениями творческой мысли палестинцев начались поздней, когда мы уже собрались уезжать. Кстати, тогда же мне в голову пришла простая и, как тогда показалось, забавная мысль: а зачем пускать в израильские города арабов с «территорий»? Почему бы не отгородиться от них как-нибудь понадёжней, например, стеной? Ведь не такая большая это страна, поменьше Китая, чтобы нельзя было как-то оградить себя от нежелательных гостей. И вот теперь, спустя столько лет, стена и впрямь построена, несмотря на вой протестов со стороны «несчастных палестинцев», и, представьте себе, «это работает»! Нужно было, наверное, озвучить свою шальную мысль где-нибудь в прямом эфире русской радиостанции РЭКА. А вдруг это ускорило бы процесс? Я, конечно, шучу. Никто бы всерьёз к этому предложению тогда не отнесся, а меня бы, в лучшем случае, высмеяли...


Ах, радиостанция РЭКА! (расшифровывалась эта аббревиатура как Рэшет клитат-алия, т.е. что-то вроде первые шаги по абсорбции новых репатриантов). Почти с самого начала нашей жизни в Израиле мы стали её слушать. Верней, это началось тогда, когда прибыл морем наш багаж, а в нём был случайно не украденный радиоцентр «Шарп». О том, что его хотели украсть, ибо мы по глупости не взяли его с собой, мы могли судить по тому, что один контейнер был взломан и частично разворован. Но украдены были «мелочи» типа миксера, маленького пылесоса, некоторые просто дорогие нам вещи, подарки друзей. Мы даже поначалу не могли понять, что именно украдено. А вот приёмник был на месте, до него не добрались. И за него нам немедленно пришлось заплатить пошлину в 300 шекелей (около 100 долларов США на тот момент), что, конечно, было больше цены самого приёмника. На наши недоуменные вопросы, как это пошлина может быть больше цены вещи, служащая складов в Црифине сказала только: “Such are the rules. Welcome to Israel!”  Мы приняли к сведению это «приветствие», как и многое другое на «новой родине». И выводы сделали для себя соответствующие: была без радости любовь, разлука будет без печали! И нам ведь еще дико повезло, что мы не привезли с собой ни машины, ни какой-либо другой дорогой техники. Мы видели буквально свалки из ржавеющих машин, мотоциклов, даже яхт, привезённых нашими соотечественниками. Многие из них, видимо, решили таким образом реализовать свои многолетние накопления. Но в это время неожиданно Израиль наложил огромные пошлины на ввоз всякой техники, и это оказалось не по карману приезжим. Опять же, никто, никогда и ничем не сможет мне доказать, что эта непомерная и неприличная жадность местных властей кому-то из коренных жителей принесла счастье. Грабили тех, кто и так потерял почти всё (мы были в числе первых приезжих, кто смог приватизировать и продать свои квартиры, а до этого их ведь просто отбирали). Грабили тех, кого лицемерно называли «братьями и сестрами», звали и даже требовали их возвращения на «родину предков». Пароход вам всем в рот, подавитесь всем, что награбили!
Ко всему прочему, Вале пришлось ещё ходить в какую-то контору и ставить в связи со всеми этими делами какие-то печати в наши «теуды». Он решил для этого обновить купленный по случаю велосипед. Оставил его ненадолго на улице, закрепив замком. Когда вернулся, велосипед был на месте, но без маленького багажника с инструментами под седлом. Спёрли! Не будь болван, не гляди на ероплан. Так мы обучались в израильских «университетах».


К сказанному добавлю, что за разворованный багаж мне удалось получить компенсацию в размере 500 шекелей, что было не так уж и плохо. Ведь если бы его не украли, нам бы «накрутили» пошлину пострашней того!


Но вот наш «бриллиантовый» приёмник заработал. Как-то сразу мы вышли на станцию РЭКА, прослушали интересную литературную передачу о Марине Цветаевой и с тех пор слушали эту станцию регулярно. Скажу, что я, если что и узнала о многих еврейских поэтах и писателях России и Израиля, о культуре этой страны, то во многом благодаря именно этим передачам и урокам иврита Цили Клепфиш. В ульпане об этом и речи не было! Так что очень благодарна и редакции этой радиостанции, и ведущим: без них было бы намного тяжелей. Кроме того, станция работала часто в прямом эфире, можно было туда позвонить (хоть было и трудно к ним пробиться) и задать вопросы. Очень оперативно она выполняла роль информационного агентства, помогала в розыске людей и во многом другом. Были хорошие музыкальные передачи, викторины. Под конец нашего пребывания состоялась радиовикторина «Что? Где? Когда?» Она имела ряд особенностей, так как играли не команды, а отдельные слушатели. Посему вопросы публиковались в газете за день до викторины, а потом нужно было дозвониться до редакции и отвечать в открытом эфире. Дозвониться было как раз трудней всего. Но один раз мне это удалось, и я получила второй приз! Это был как раз радиоцентр с магнитофоном! Видимо, это была компенсация свыше за те убытки, которые нанесли нам таможенники Израиля. Самым сложным делом было получить в редакции газеты этот радиоцентр: секретарь редакции проявляла чудеса изворотливости, отказываясь выдать мне выигрыш. Но тут появился один из редакторов, как раз наш знакомый. Я бросилась к нему: «Макс, мне не хотят дать выигрыш, а мы через неделю уезжаем в Канаду!» На него этот аргумент почему-то произвел впечатление, и выигрыш был мне вручен. К сожалению, пришлось его продать в связи с отъездом, но все равно, было приятно.


 Не берусь состязаться в остроумии с Диной Рубиной, превосходно высмеявшей «ляпы» и штампы радиожурналистов. Нередко и нам доводилось слышать всякое, когда ведущие нажимали не на те кнопки и в эфире раздавалось развязное «Музычку, музычку, поживей давайте!» или же зловещим шепотом: «А мы потих-о-о-о-нечку!»
Мне посчастливилось своими ушами слышать ту знаменитую передачу, когда какой-то пожилой еврей умолял подсказать ему, где в Израиле можно «купить кошерного сала!» У ведущей и гостьи передачи, диетолога, началась истерика. И долго еще все цитировали это «кошерное сало». Возможно, это стало своего рода визитной карточкой «русских» евреев, как и знаменитый «кофе с лимоном». К слову сказать, с этим недоумением по поводу кофе с лимоном мы столкнулись ещё в ульпане. Нам было предложено задание: сказать, с чем каждый любит пить чай или кофе. Валя сказал, что он любит кофе с лимоном. Лора была поражена. Как это – с лимоном? Разве можно пить кофе с лимоном? Так мы впервые столкнулись с этими различиями во вкусах, которые потом легли в основу израильского фильма «Кофе с лимоном», где как раз и говорится о некоем фатальном расхождении в восприятии жизни «олим ми Русия» с коренными израильтянами.


Как-то раз был открытый микрофон, где задавались вопросы о культуре. Один еврей, тоже пожилой, буквально плакал: «Почему мы с эфиопами принадлежим к одной нации? Представители разных рас не могут принадлежать к одной нации!»
Ответом ему было суровое: «Да Вы расист!» Вот и всё объяснение. Хотя всё это, в самом деле, выглядит достаточно странно. И речь идёт не о том, хорошо это или плохо, а насколько это правомерно. Впрочем, это дело тонкое, как и весь Восток.
А то вдруг в открытый эфир прорвался какой-то господин и, лязгая челюстями, с ржавым акцентом стал вещать: «Почему в нашу страну впускают русских? Нам не нужно гоев!» Ведущая сперва пыталась его урезонить, но он её не слушал и нёс свой злобный лай в эфир. Наконец, она не выдержала и просто отключила микрофон.  Впрочем, этого «патриота» никто расистом не назвал. Всё же я была рада, что услышала это выступление, отражавшее, наверное, настроения многих местных жителей. Спасибо за информацию, учтём и это! Когда жители и власти государства озабочены больше всего не его благоустройством и трудоустройством и процветанием граждан, а чистотой крови населения( или чистотой его религии), известно, что получается в итоге.


Бухарские евреи


Не уверена, что до Израиля мне приходилось общаться с этим коленом нашего народа. Во всяком случае, никто специально не оговаривал, что, вот, мол, это — еврей не какой-нибудь, а именно бухарский. В Израиле о них услышали довольно быстро и в достаточно пренебрежительном контексте: ну, что вы хотите, там же бухарцы живут – что уж хорошего. Но в ульпане сразу же познакомились с несколькими семьями из Ташкента, которые как раз этими бухарцами и являлись. Очень приятные люди, вежливые, вовсе не крикливые. Конечно, для нас они были экзотикой, так как сильно отличались и внешностью, и традициями, и языком. Внешность у них была чисто восточная, традиции многие сохранили старые, соблюдали кашрут и шаббат, ходили в синагогу и всё такое прочее. Родным языком для них был «парси», т.е. персидский или фарси. Как потом выяснилось, они были выходцами из Персии, о чем сохранились легенды. У меня создалось впечатление, что это были настоящие персы, принявшие некогда иудаизм и соблюдавшие его очень прилежно. Не буду, впрочем, ничего утверждать, не будучи специалистом в данном вопросе.


Вскоре после нашего приезда и устройства в своей съёмной «дире» (квартире) мы познакомились с ними поближе. Сперва к нам в дверь позвонили и предложили круглый чёрный ржаной хлеб. Не могу описать, как мы на него набросились! Парень, принесший его, предложил снабжать нас чёрным хлебом каждый день. Конечно, мы согласились, но поинтересовались, «откуда дровишки». Выяснилось, что они потихоньку приворовывают хлеб в хлебопекарне, где его выпекают в небольших количествах, специально для «олим ми Русия». Привычка выносить продукцию с места производства была, по-видимому, неистребима у этой этнической группы. Впрочем, мы недолго поощряли «несунов», через пару дней они исчезли. То ли их выгнали с работы, то ли это стало не очень для них выгодно, - не знаем.


Но по-настоящему нам пришлось пообщаться с бухарскими евреями попозже. Мы околачивались в каком-то очередном учреждении, может быть, даже в российском консульстве и о чем-то друг с другом переговаривались. Вдруг в наш разговор включился какой-то довольно молодой мужчина, стоявший в очереди за нами. Слово за слово, разговорились. Он назвался Морисом, объяснил, что хочет оформить российское гражданство для семьи (они уехали раньше нас, когда гражданства попросту лишали). Впрочем, его семья, жена и трое детей, собирались не в Россию, а в Канаду. Жена была русская, ей в Израиле очень не нравилось, вот она и решила попытать счастья за морями-океанами. Услышав, что мы только недавно приехали, работы всё ещё не имеем, что муж мой программист, Морис тут же сказал, что он где-то читал, что в каком-то учреждении срочно нужны программисты. Но он не помнил, где это, и сразу пригласил нас к себе домой. Жили они недалеко от нас, так что мы тут же к ним прибежали. Они нам дали нужный адрес и много о чём рассказали.


Я вообще удивлялась, как вот так они сразу позвали к себе в дом совершенно незнакомых людей. Надо сказать, что многие наши родственники, знакомые, коллеги наши и наших родителей, по приезде устроили нам такой «холодный душ», что у нас надолго отпала всякая охота общаться с «нашим кругом». Не хочу вдаваться в подробности, но у большинства старожилов, уехавших в Израиль ещё в 70-х годах, отношение к новой волне алии можно было сформулировать фразой «Ходите чаще мимо, без вас веселей», или же, как говорят в Одессе, «А почему вы не хотите с нами обедать?» При всём том, что эти люди в большинстве своем были очень хорошо устроены и могли нам оказать реальную поддержку (конечно же, речь шла не о деньгах, а о помощи в трудоустройстве или хотя бы в совете на эту тему).
Разумеется, так поступили не все, нашлись и друзья, готовые поддержать нас на первых порах. Мы им всю жизнь будем за это благодарны. Но общий шок от «закаливающей водной процедуры» был велик. Тем более мы ценили участие людей незнакомых.


 Конечно, мы пошли по этому адресу и вернулись несолоно хлебавши. Наверное, над нами там долго смеялись: ну и тупые же эти олимы, пришли прямо с улицы наниматься на работу!
Но с Морисом пришлось ещё общаться не раз. Встретили его на улице, и он нам рассказал, что жена с детьми вылетели в Канаду как беженцы, подали соответствующие заявления и будут ждать решения вопроса. И он засобирался (он боялся сразу бросить работу и лететь с ними, а теперь решился). Предупредили они его, чтобы он ни в какие посреднические агентства не обращался, они только собирают деньги, он вполне может обойтись без них.
Он скучал без семьи, и мы его пригласили к себе в гости.

Так он стал к нам заходить. Причем сразу же взялся варить плов и делал это очень даже здорово. Я до сих пор варю плов по этому рецепту с использованием тех специй, что рекомендовал Морис.
Вместе с ним стал иногда приходить его приятель, не помню уже его имени, назову его Мишей. Опять они варили плов, учили, что нельзя горячий плов запивать холодными напитками, только горячим чаем, а не то будет заворот кишок.
А Миша рассказывал нам байки о том, как он в Ташкенте работал снабженцем.
- Понимаешь, мы, бухарцы, не можем не воровать. Никто нас в этом деле не может превзойти. Однажды я, понимаешь, был в Грузии, так ОНИ меня хотели перехитрить и украсть больше. Нет, это меня! Бухарца! Ну, я им показал, кто тут главный!
Дальше шел рассказ о том, как он учил вежливому обхождению с бухарцами уже израильтян.
- Иду на шук-а-Кармель (Кармиельский рынок), хочу купить виноград. Даю им деньги, они мне вешают три кило, а потом этот жирный бурдюк говорит, что я еще не заплатил ему. Ну, как такую обиду стерпеть? Я походил по шуку, успокоился немного. А потом через час подхожу к этому же балабайту (хозяину) и прошу свешать мне пару кило винограду, но не того, что на прилавке, а вот тот на дальней полке. Вынул бумажку в 50 шекелей, помахал у него перед носом, чтобы он хорошо ее запомнил. Потом, пока он приносил виноград с той полки, я эту бумажку сунул в карман. Он вешает виноград, дает его мне и ждёт, пока я стану расплачиваться. И я жду. Смотрим друг на друга. Наконец, он мне говорит: «Давай деньги!» А я ему: «Давай сдачу! Ты что, не помнишь, что я тебе 50 шекелей дал? Вот видишь кошелек, он пустой!» Балабайт задумался: он ведь запомнил, что я ему в самом деле деньги как-то показывал. В ящике у него были купюры по 50 шекелей, но все их пересчитывать он не стал. И дал мне сдачу с 50 шекелей! Мне не деньги эти нужны были, а я его хотел проучить, чтобы он не крал у покупателей. И помнил, что перехитрить бухарца они никогда не смогут.


Наверное, не все согласятся с этой моралью, но мы посмеялись от души. В самом деле, продавцы на шуке порой вели себя очень нагло. Однажды мы хотели купить кочан капусты. К этому же балабайту подошла с другой стороны блондинка, явно русская. Мы хотели уже купить, что выбрали, она ждала своей очереди, как вдруг балабайт буквально запел текст по-русски, совершенно неожиданно для нас троих. Глядя на блондинку, он вывел такой речитатив: «Я хочу твоя п…да!».
У нас троих отвалились челюсти. Мы остолбенели на мгновение. А потом бросились врассыпную, в разные стороны. И долго еще не могли прийти в себя. О капусте мы совсем забыли.


Я приношу глубочайшие извинения, если оскорбила чью-то скромность, но этот случай был довольно характерен. Конечно, не всегда в такой явной форме, но подобные предложения получала не одна женщина «ми Русия», независимо от цвета волос, даже порой возраста и гражданского состояния. И так бывало отнюдь не только на шуке, а и в гораздо более приличных заведениях и учреждениях. Конечно, хамство большими порциями мы видывали и до приезда на «новую родину», но именно там подобное воспринималось с особой обидой. Разумеется, говорю только о своем отношении, может быть, как мы часто слышали от тех же олимов, «они ничего плохого не имели в виду, это такая шутка». Было ясно, что отношение к юмору у нас и аборигенов расходится кардинально, а это немаловажно.


Бухарцы тоже не готовы были воспринимать подобные шутки. И они склонны были всегда давать сдачи, разными способами.
После отъезда Мориса в его квартире поселился какой-то его дальний родственник, молодой человек, приехавший в страну с сильно беременной женой. Им необходимо было подзаработать денег сразу же, так как они буквально бежали из родных мест, где шли страшные погромы. А жена, конечно же, не могла в таком положении работать. Парень был крепкий, выносливый, спортсмен – чемпион не то страны, не то республики по кик-боксингу. Он пошел на базар и нанялся к какому-то хозяину грузчиком. Работал целый день, перетаскал уйму груза, старался изо всех сил.  В конце дня балабайт расплатился с грузчиками, всем дал приличную сумму, до ста шекелей, а этому парню всего 20 шекелей. Тот ахнул и спросил: «Лама?» (Почему?) На подобный вопрос практически любой израильтянин ответит: «Каха!» (Потому!). И это тоже такая шутка. Услышав эту шутку, парень сам проникся шутливым настроением. В пять минут он разметал в этой лавке все, что так старательно туда перетаскал и расставил по полкам. Тут уж хозяин завопил «Лама?» Нетрудно догадаться, что он услышал в ответ от работника «ми-Русия».  После чего бухарец повернулся и пошел домой, оставив балабайта в позе соляного столпа.


Один из моих учеников тоже оказался бухарцем. Мальчишке было лет пятнадцать, он учился в какой-то школе, где выпускники получали военную специальность и младшее офицерское звание. Знание английского у него было весьма близко к нулю, и с такими низкими баллами он эту школу не смог бы одолеть. Стали мы заниматься. Он приносил мне учебники, мы штудировали грамматические конструкции. Как раз в тот момент они проходили сослагательное наклонение, тему довольно трудную. Игаль довольно быстро усваивал общую схему конструкции и по «трафарету» мог выполнять упражнения достаточно сносно. Однако учить новые слова не желал упорно, несмотря на мои призывы. Поначалу дела у него пошли лучше, но вскоре он написал контрольную на откровенную двойку. Стали разбираться, в чём дело. Оказалось, именно в том, что он абсолютно не знал лексики. То есть, когда упражнения состояли в подстановке готовых слов в грамматические конструкции, то он с этим справлялся. Но если требовалось что-то перевести или пересказать самостоятельно, это было ему не по силам. Он, впрочем, купил себе электронный словарь, надеясь, что это решит все его проблемы. Но тут выяснилось, что из всех значений слова, предлагаемых словарем, он склонен выбирать именно первое. При этом его абсолютно не волновало, что порой получается полная чушь. Пришлось ему читать лекцию о многозначности слова и обучать правильному выбору значения для данного контекста. Обычно в такой ситуации любого человека выручает так называемое языковое чутье. А оно, как талант или деньги, либо есть, либо его нет. У Игаля, к сожалению, был как раз второй случай. При этом я видела, что он хорошо говорит на иврите, сносно на русском, владеет родным фарси и близким к нему таджикским.
- А знаешь, почему ты так хорошо владеешь этими языками? – спросила я.
- Почему?
- Да потому, что ты их слышишь и говоришь на них все время. А английский ты «учишь» два часа в школе и два часа у меня. Мы вместе готовим домашние задания, за них ты получаешь неплохие оценки. Так эти оценки ставят не тебе, а мне. При этом самостоятельно работать не хочешь, слова и выражения не учишь. И ты думаешь, что так усвоишь незнакомый язык? Или ты полагаешь, что знания переходят в твою голову посредством денег, которые ты платишь? Вот так просто: выложил десять шекелей (3 американских доллара и 30 центов!) – на столько же прибавилось знаний? Нет, дорогой мой, если ты не будешь сам прилагать умственных усилий, считай, что ты выбрасываешь деньги зря.
Это рассуждение его, кажется, удивило.  Похоже, что он последовал моему совету, потому что в конце года оценки его даже за самостоятельные работы в классе улучшились существенно.


Игаль подрабатывал в какой-то лавке, чтобы оплачивать, в частности, и уроки английского. Во всяком случае, как-то он не принес денег, пояснив, что «балабайт не заплатил». На следующий раз повторилось то же самое. Однако мне было не до благотворительной деятельности, и я предупредила, что это в последний раз. На следующий раз он расплатился со мной полностью, но при этом рассказал, что пришлось «балабайта побить». Я слегка опешила. Решив, что ослышалась, переспросила. Но он подтвердил, что я все поняла правильно.
- Как же так? – поразилась я.
- А он меньше меня ростом, - спокойно объяснил Игаль.
- Да, но ты не боишься попасть в полицию?
- Нет, я его побил, когда свидетелей не было, - успокоил меня мой ученик.
Ну и нравы! Уж не намекал ли он на то, что может побить кого угодно? К моему счастью, нам не пришлось над этими предположениями ломать голову. Завершался учебный год, да при этом мы уже начали готовиться к переезду в Димону. Мы распрощались с Игалем навсегда. Надеюсь, он благополучно прошел службу в армии и приобрел хорошую специальность.


С другом Мориса мы как-то столкнулись на Кармиельском базаре. Он очень обрадовался, обнял Валю и, прослезившись, назвал его Сашенькой. Ну, что ж, Сашенька так Сашенька, тоже красиво.
А с Морисом и всем его семейством нам пришлось много общаться, но уже в Канаде. Они нас там встретили и приютили на первое время, дай им всем Бог здоровья и благополучия. Их «сага» очень длинная и заслуживает отдельного рассказа.


Котята с улицы Лизюкова


Как известно из ставшего знаменитым мультфильма, в городе Воронеже есть улица Лизюкова, а на этой улице жил-был котенок по имени Василий. И вот захотелось ему повидать белый свет, побывать в экзотических странах. И котенку удалось сделать былью эту мечту, отправиться в Африку, несмотря на разумные предостережения. Чем это все для него обернулось, думаю, помнят те, кто смотрел мультфильм. Умудренный опытом Василий вернулся в Воронеж и был там воплощен в бронзе. Памятник котенку был установлен на пересечении улиц Лизюкова и Хользунова (остроумные воронежцы быстро переименовали эти улицы в Склизюкова и Скользунова, для чего были серьезные основания).   Когда-то и мы жили на улице Лизюкова и часто ходили в кино в кинотеатр «Мир», перед которым и установили этот замечательный памятник.
Когда мы прибыли в Израиль, то одним из первых официальных визитов был поход в Центр абсорбции, созданный специально для новых репатриантов-олим, в основном, из стран бывшего СССР. Центр находился на улице Короля Георга, которую все в городе называли просто Кинг Джордж. В этом центре мы тоже оформляли какие-то документы, получали тоже какие-то пособия или справки, по которым можно было где-то что-то получить. Кажется, там нам выдали направления для занятий в ульпанах, какую-то информацию - всего не упомнить. Но для нас приятной неожиданностью оказалась встреча с земляками-воронежцами. Одна бывшая сокурсница мужа устроилась в этом центре на работу, что было не так уж и плохо для начала, если учесть наплыв приезжих, вызвавший большое напряжение с рабочими местами, особенно для квалифицированных работников. От нее мы узнали, кто еще из земляков живет сейчас в Тель-Авиве. Она дала нам несколько телефонов (там в то время мы друг другу все доверяли), и потом мы с ними связались и с некоторыми встречались впоследствии. Особой помощи от них ждать не приходилось, т.к. сами они еще не устроились как следует, но все-таки даже в этой ситуации кое-кто нам помог. В том состоянии растерянности и некоторого отупения от свалившихся проблем, в каком мы находились, это было очень большой поддержкой.
У нашей знакомой была сослуживица, тоже из Воронежа, очень хрупкая и миниатюрная женщина. Она была в этой новой стране совсем одна, жила в каком-то не самом благополучном районе и чувствовала себя не очень уютно. Когда мы знакомились, она назвала свое имя, сказала, где живет. А я почему-то, в свою очередь, представилась ей так: «А мы котята с улицы Лизюкова!». И она расплакалась. Оказывается, она тоже жила на той же улице и, наверное, тоже чувствовала себя таким же одиноким котенком в чужой стране.


 Ура! Работа по специальности!


У олимов, давно не видевших друг друга и встретившихся в Израиле, стали вроде то ли позывных, то ли пароля и отзыва, фразы типа: «Ты устроился на работу?» - «Да!», «По специальности?» - «Да!». И обычная реакция: «Ух ты, здорово. А я...»  - далее следовала либо печальная повесть о хождениях по работодателям или о подработке на строительстве или еще где-нибудь, либо столь же радостный обмен своим удачным опытом трудоустройства. От некоторых знакомых мы получили полезные советы о составлении резюме («корот-хаИм» на иврите, который в моей интерпретации зазвучал как «укорот-хаим»; «хаим» значит «жизнь»).
Один раз на дверях учительской ульпана появилось объявление о том, что некая фирма «Баран» набирает программистов. Несмотря на название, муж решил попытать счастья и тут. На интервью с ним почти не стали разговаривать, так как выяснилось, что у него была слишком высокая (имелось в виду, наверное, для барана) квалификация. Как было объяснить, что мы согласны на что угодно, лишь бы работать «поближе» к своей специальности. Однако все к лучшему в этом лучшем из миров. Если бы его взяли в «Баран», то он бы не приобрел тех полезных знаний и навыков, которые очень пригодились уже здесь, в Канаде.


Через четыре месяца муж неожиданно получил работу, причем в фирме, о которой мог только мечтать – «Диджиталь» или, как его называли в Израиле, «ДЕК Исраэль». Это была одна из крупнейших в то время американских компьютерных фирм. Интервью проходило на английском языке, поскольку Валя тогда еще слабо говорил на иврите, только некоторые самые общие фразы. Догадываюсь, что интервьюировавший его польский еврей Шломо неплохо знал и русский, ибо пожил в детстве в Сибири вместе с депортированной семьей. При этом он с явной симпатией отнесся к русскому человеку и решил дать ему шанс. Скажу, что в целом нам несколько раз просто очень повезло, нас судьба свела с хорошими людьми, которых и в Израиле не меньше, чем в любой другой стране. Муж был просто счастлив, он готов был работать и днём, и ночью. Последнее сбылось буквально: фирма дала ему модем, через который он мог общаться с головной фирмой в Америке. Тогда модем был отдельной приставкой размером с небольшой телевизор, так его все и воспринимали. А я не могла поверить, что есть такое чудо – «емель», без которого ныне не представляю себе жизни, как и многие другие пользователи. Валя же иногда дежурил ночью у модема, ну чисто Ильич у прямого провода!


Что касается меня, то у меня появился первый ученик, а вскоре по рекомендации его родителей ещё двое. Преподавала я английский, причем впервые в жизни. Трудно описать, как боялась! Но отступать было некуда, я разыскала мамины книги и пособия, вспомнила, как она преподавала своим ученикам – и вперёд!  Меня поддерживала мысль, что, начав обучать других, я сама вспомню язык и подучу его как следует. Заодно припрягла к занятиям и Нату, так как стало ясно, что английский в Израиле преподают на хорошем уровне, а её отличные отметки в России здесь мало чего стоят. Я её об этом предупредила, но она не верила, пока за первую же контрольную не получила 40 баллов! Правда, дело было ещё и в том, что она просто не поняла задания и не прочитала второй половины текста, но всё же это на нее произвело отрезвляющее впечатление. Дальше занятия пошли легче, тем более что дети соревновались в разных речевых играх, которые я им предлагала. К январю у меня уже было четверо учеников, приходивших по два, а то и по три раза в неделю. При этом я ещё продолжала ходить в ульпан, хотя Валя его бросил за два месяца до окончания. Была попытка перейти в вечернюю группу, но его не взяли. Правда, диплом об окончании всё же выдали. Видимо, решили, что раз он сумел найти хорошую работу, то это ему и есть самая высокая оценка. Вообще, к нему относились с большой симпатией, хотя и понимали, что он не еврей.


Димона, родная Димона!
(начало «Гимна Димоны» русскоязычных олимов)


Первые полгода Валя работал по контракту, так что мы опасались, что на этом все и кончится. Хотя, конечно, сам факт работы в этой фирме был отличной рекомендацией. Но, к нашему счастью, как раз весной было решено открыть в Негеве филиал «ДЕКа». Мужу предложили работать там постоянно, а также дали квартиру от «Амидара». Объясню, что «Амидар» был корпорацией, предоставляющей людям дешёвое жилье. Жить в такой квартире можно было хоть всю жизнь, нельзя лишь было ее продавать (правда, наши ушлые олимы быстро стали устраивать комбинации с обменом такого жилья; израильтяне, видимо, не привыкли к такой постановке вопроса, формального запрета на такие игры, вероятно, не было, так что это дело процветало). Обычно такие квартиры предоставляли остро нуждающимся многодетным семьям или пенсионерам, причем в «городах развития» вроде этой самой Димоны (в переводе на русский это значит «Мечта»). Все знали, что жить в таких городках тяжело, так как расположены они либо в пустыне, либо близко к границе с Газой или с Ливаном. Это гарантия обстрелов и терактов.  Ко всему, там обычно нет работы, особенно высококвалифицированной. Так что ездить на работу придется, скорей всего, в тот же Тель-Авив или Хайфу, а это и трудно, и опасно. Но наш вариант был намного лучше, так как фирма-филиал открывалась именно в окрестностях Димоны, в семи километрах, там, где виднелись корпуса ядерного реактора.


Вообще, вид этого «парка высоких технологий «ТЕМЕД»» не внушал ни восторга, ни оптимизма и напоминал марсианский пейзаж. На мечту все это мало походило. Но сам городок был не так уж и плох, а квартира, хоть и маленькая, но все же своя. У нас там были две спальни и «салон» с обеденным уголком. Правда, вскоре после въезда обнаружилось, что с крыши украден солнечный бойлер от нашей квартиры, «дуд-шемеш», без которого в израильской квартире наступают уже настоящие «сумерки богов», ибо горячей воды без бойлера нет, ее можно только греть в ведре на газовой горелке. Мы были в отчаянье! Жаловались дирекции фирмы, они звонили в управление «Амидара», просили помочь. Там отвечали в чисто советском стиле: да-да, сделаем через пару дней (рак од кама йомим). И всё. Глухо, как в танке. Наконец, секретарше фирмы всё это надоело, она перестала звонить, а мы все мылись из ведра или иногда ходили с этой целью к соседям. Одна знакомая подбивала меня совершить ритуальное омовение – микву, — а заодно и помыться. В целом, это бы не такой и плохой вариант, но в нём был ряд неудобств. Вообще-то, летом можно было после мытья из ведра, ополоснуться под прохладным душем. Но в целом, учитывая климат, жизнь без горячего душа была безрадостна. Пришлось бы нам самим раскошеливаться за этот дорогой агрегат, как вдруг случилось чудо... Приближались выборы в мэрию. Наш дорогой мэр Дани Ленуш творил чудеса, чтобы только повергнуть своего соперника. Однажды он устроил встречу с «русскими» репатриантами, чтобы выслушать их жалобы и нужды. На встречу пошла я, так как первый месяц на новом месте у меня почти не было работы и посему свободного времени достаточно. Итак, я отправилась в соседний дом, с огорчением сознавая, как слаб мой иврит. Всё же я могла бы сформулировать свою просьбу, но тут в голове мелькнула мысль, что Дани, будучи марокканцем, может говорить и по-французски. Решила рискнуть, и попала в точку. Он расцвел, заулыбался, внимательно все выслушал и велел секретарю записать мою жалобу в книжечку. На том всё и кончилось, а я об этом даже и забыла. И вдруг... Нет, меня поймёт только тот, кто знает, каково жить в этих условиях без бойлера и каково вести переговоры с чиновниками в Израиле! Как-то перед обедом раздается стук в дверь, на пороге стоят незнакомые люди и просят меня поставить свою подпись под какой-то квитанцией (тоже «кабала»). Я очень опасалась подобных просьб: что там написано, неизвестно, может, счет на астрономическую сумму. Пытаюсь выяснить, а мне показывают на машину за окном, на которой гордо высится бочка – в самом деле, очень похожая на солнечный бойлер. Не веря собственным глазам, все же рискнула расписаться в квитанции. Тут же бочку затащили на крышу, да там и установили. Так мы превратились в полноценных граждан, пользующихся одним из чудес света – солнечным бойлером, в минуты нагревавшим воду чуть не до кипения. Только зимой нужно было немного добавлять электроэнергии, чтобы вода была потеплей. Но это было намного дешевле, нежели полный нагрев электричеством. Может быть, это и хвастовство, но я очень горжусь тем, что мне удалось таким вот образом «разрулить» этот неразрешимый вопрос.


Квартира № 13, или  Только в Израиле


Наша квартира в Димоне находилась на третьем с половиной этаже (именно так!) в относительно новом доме. Нужно пояснить кое-что. Эти дома были построены в 60-е годы, когда предполагалось, что новая атомная станция привлечет много рабочих рук. Поначалу так и случилось, но потом наступил экономический спад, и люди начали покидать городок. Некоторые даже поджигали свои квартиры на прощанье, от отчаяния. Так и стояло это жилье в запустенье, но при вселении новых жильцов их квартиры ремонтировались. Наша тоже была отремонтирована, а часть квартир пустовала. Номер нашей квартиры был 13. Хотелось верить, что это на счастье, так в Израиле считают.


Однажды муж пригласил своего сослуживца к нам в гости. Тот обещал прийти, но в тот вечер мы его так и не дождались. На следующий день муж спрашивает, почему, мол, не пришел? А тот ему говорит обиженно: «А вы что же, в гости приглашаете, а двери не открываете?» Как, что, почему? А в какую квартиру ты стучал? В 13-ю? А на каком этаже? - Да на третьем. И тут муж вспомнил, что на третьем этаже есть пустующая квартира под таким же номером. Как это получилось, нам никогда не понять. Но мы забыли об этом предупредить гостя. Конечно, увидев на третьем этаже квартиру с нужным номером, он дальше искать не стал, а постучался именно туда. Разумеется, ответить ему могли бы только лешие и домовые, которые там могли временно поселиться.
Через несколько месяцев туда вселилась пара пенсионеров, Маня и Саня, а номер на дверях поменяли. Так что у нас появилась монополия на 13-й номер.


Примечание. Когда я упоминала о леших и домовых, это было не совсем в шутку. Дело в том, что за стеной нашей квартиры, в соседнем подъезде, жили какие-то, если не лешие, то «мертвые души». У нас создалось впечатление, что дирекция «Амидара» подселяла в пустующие квартиры какие-то семьи, не беремся судить, по какому принципу, можем только догадываться. Оттуда месяцами никто не выходил, никаких признаков жизни не наблюдалось, но порой все же раздавались голоса, «домовые» даже как-то мыли полы, создавая опасность для проходивших вблизи дома.  А потом опять тишина... Прямо настоящие привидения. Однако следы жизнедеятельности они оставляли порой вполне реальные. Например, нам, уже когда мы прибыли в Канаду, знакомый переслал огромный счет за телефонные разговоры, которые происходили уже после нашего отъезда (на это четко указывала дата). Видимо, кого-то вселили в нашу квартиру «по блату», и они болтали по нашему номеру телефона, который не отключили. Мы, разумеется, этот счет проигнорировали, и нас больше не беспокоили по этому поводу. Нам даже вернули наш залог в 1000 шекелей, который брали со всех, кто вселялся в квартиры «Амидара». Это было приятной неожиданностью.


 За железной дверью («Пладелет»)


В новой квартире, несмотря на её скромные габариты, были кое-какие элементы, присущие уже новым нормативам жилья, принятым в Израиле. Для тех, кто там не жил, следует пояснить, что самой большой докукой в этой стране является жара, а не холод. Поэтому дома стараются так ориентировать, чтобы солнце не било прямо в глаза, окна заглубляют в стены, и на каждом окне обязательно есть жалюзи («трисы»). И чаще всего в комнатах каменные полы! Да, летом они дают больше прохлады. К тому же, дерево для паркета в Израиле уж больно дорого. Правда, в некоторых новых домах делали синтетические ковровые покрытия, но люди их не любили из-за статического электричества и трудностей с уборкой. На каменные полы стелились ковры, если они имелись. А вот на стены никто ковров не вешал. Мы все же один из ковров прибили к стене, так как это немного помогало от холода. Каменные полы легко мыть, там даже в иных домах были специальные трубы, через которые вода выливалась на улицу. Вроде бы, это было удобно для жильцов, но горе тем, кто оказывался на улице под окнами или балконами во время мытья полов! На него вполне могли обрушить пару ведер грязной воды. Чего-то в этом вопросе градостроители не учли, на мой взгляд.


Возвращаясь к новым тенденциям в планировке квартир, скажу, что у нас была также «еврокухня», т.е. она не была практически никак отделена ни от салона, ни от обеденного уголка, между ней и последним был только «бар». Вначале меня это очень огорчало, но потом я привыкла, хоть до сих пор не люблю такой планировки.
Вообще же, это был как бы дарёный конь, которому в зубы не полагается заглядывать. Ну, где еще можно было бы платить за квартиру от шестнадцати до тридцати двух шекелей в месяц, т.е. от примерно семи с половиной до четырнадцати канадских долларов! Конечно, плата за электричество, телефон, газ, воду, а в последние полгода и земельный налог были отдельно, но это все равно было невероятно дешево. Добавлю, что в Израиле жильцы сами должны приобрести холодильник и газовую плиту, их в домах заранее не устанавливают, тем более, нет там ни стиральных, ни сушильных, ни посудомоечных машин. Может быть, в новых домах уже другие нормативы, но в наших порядок был именно таков.


Однако была специальная ниша для стиральной машины, причем рассчитанная с точностью до сантиметра. Будь наша машинка хоть чуть побольше, мы не смогли бы ее туда впихнуть. Но главное удобство заключалось в железной двери, особенной, пуленепробиваемой, с очень мощным и хитрым замком. Это было, конечно, очень кстати, учитывая состояние постоянной вялотекущей агрессии, переходившее порой в прямые военные действия. Хотя в наш уголок террористы не заглядывали, да и сейчас там относительно тихо. Из арабов там больше всего бедуинов, которые, как известно, своих палестинских сородичей очень крепко недолюбливают (бедуины служат в израильской армии и выполняют там очень важную функцию разведчиков и следопытов).
Но всё равно, железная дверь — это было очень неплохо. Хотя бы как защита от простых воров. Несколько слов о последних.

Когда уезжали в числе первых репатриантов наши знакомые, одна из них с пафосом сказала, что в Израиле не берут взяток! Мы позволили себе слегка улыбнуться в связи с этим. Но мы не предполагали, что там так много разного рода воров и воришек, в том числе и квартирных. Справедливости ради нужно признать, что они пользовались тем, что приезжие часто были настоящими лохами, и просто очень уж велико было искушение этим воспользоваться. Так, например, у одной семьи украли музыкальный центр, причём они сами же дали вору ключ от квартиры! Кража приемников и магнитофонов из автомобилей стала поистине народным промыслом.


  А вот к нам в квартиру №13 пожаловала целая делегация: наши новые соседи Маня и Саня, полковник в отставке, а с ними какой-то молодой человек. Они сообщили, что он проводил инспекцию на крыше и обнаружил, что наш солнечный бойлер течет! И это спустя пару недель после установки! Я, например, никаких неполадок в квартире не заметила, на улице, как будто, тоже не видно было потопа, но кто его знает, что там было на самом деле... Выяснилось, что молодой человек хорошо говорит по-английски. Он мне объяснил, что для ликвидации поломки ему необходимо получить от меня чек шекелей на 500. Ничего себе! Но вдруг там и впрямь поломка? Вот ведь и соседи это подтверждают. Я решилась выписать чек, но только с «кроссом». Не все вне Израиля знают, что это такое. Это две параллельных перечеркнутых линии вверху чека, часто с надписью «бильвад», т.е. «исключительно». А делается это для того, чтобы чек не стал средством расчетов с третьими лицами до того, как будет оказана услуга, оплаченная этим чеком. Это очень не понравилось молодому человеку. Такой чек он брать не захотел, с тем и ушел. Видимо, у меня был ангел-хранитель, так как на другой день ко мне прибежали те же Маня-Саня, в полном ужасе. Оказывается, этот молодой человек был обычным квартирным вором, обокравшим уже кого-то из жильцов другого подъезда. Тот, собственно, его и опознал. Больше воришка у нас не показывался, пошел в те районы, где его не так хорошо знали.
Но, как вы заметили, эти воры пользовались преимущественно лопуховатостью хозяев, но не были ни взломщиками, ни громилами.


И вдруг... Однажды, глухой ночью, в железную дверь раздался страшный грохот. Мы вскочили, как ошпаренные, хоть в квартире стоял бодрый зимний холод. Валька бросился к двери, а Ната завопила: «Папа, бери топор!» Вот такие радикальные взгляды выработались у нее за это время.
Все же муж решил провести переговоры из-за двери. Весь разговор шел на иврите.
-Ты кто такой? – сурово вопросил Валя
- Моя жена должна сегодня родить, - отвечал, всё так же из-за двери, пьяный голос. По произношению сразу же стало ясно, что это наш соотечественник. Однако мой муж еще, видимо, не вполне проснулся, и отвечал ему очень грозно, но все так же на иврите:
- Ата роца миштара? (Хочешь в полицию?)
Тут запищала дочка:
- Папа, не роцА, а роцЕ! Чего ты ждешь, бери топор!
(Меня поразило, что она, будучи в страшной панике, следит за грамматикой иврита).
Но мне это все уже надоело, и я говорю Вале:
- Долго ты будешь валять дурака? Говори по-русски, ведь это русский, разве не слышишь?
Наконец, мой супруг окончательно проснулся, перестал выкрикивать фразы на жутком иврите и вдруг очень спокойно спросил:
- Ты чего, мужик, бушуешь? В чем дело?
Тот очень обрадовался и начал объяснять заплетающимся языком, что его жинка должна была, по идее, сегодня родить, вот он и пришел справиться о здоровье матери и ребенка.
Здрасьте вам! В нашей Димоне было несколько поликлиник, но госпиталя и не предполагалось. Ближайший госпиталь с родильным отделением находился в 40 км от Димоны, в Беер-Шеве! Вон куда занесло нашего земляка!
Пытались ему это втолковать, но без успеха. Он только понял, что попал не в тот госпиталь и нехотя ушел. Но до автобусной остановки, как мы ему советовали, не дошел, а ввалился в соседний подъезд. И долго мы еще слышали, как он гремел кулаком в железные двери наших соседей и оглашал Димону воплями о том, что его жена нынче непременно должна родить. К утру его, скорей всего, удалось выпроводить из нашего гостеприимного города в Беер-Шеву.


Шоша


Если я горюю о чем-то или о ком-то, оставленном в Израиле, то это о нашей прекрасной белой пушистой кошке Шоше. Как до этого горевала о полосатой Кате.
Но о Кате я хоть знала, в какие руки она попала, как живет. А о Шоше узнать не удалось, хоть я и писала ветеринару, который нашёл для неё нового хозяина. Но письмо вернулось, так как адресат выбыл, а из других знакомых никто ничего не узнал. Я все же надеюсь, что Шоша и её маленькая дочка Кити нашли себе хороший дом и добрых людей. Они обе были такими красавицами! Дочка врача заверила меня перед отъездом, что все у них будет хорошо. Два других котенка, Кларисса и Фанфан, были отданы уже постоянным хозяевам. Правда, новый «папа» Фанфана сказал, что ему не очень нравится его имя. А мы его так назвали в честь настоящего папы, необыкновенного норвежского лесного кота Нафани. В общем, было предложено дать ему имя Стефан. Выяснилось, что в таком случае он будет Стефан Цвейг, ибо такова была фамилия хозяина. На том и порешили.
Но сперва о том, как попала к нам Шоша.


Как я уже упоминала, первые месяцы мы жили в Яффо, южном предместье Тель-Авива (если говорить точно, то это Тель-Авив возник, как развитие древнего города Яффо, или Яффы – в русской традиции). На нашем Иерусалимском проспекте была уйма всяких лавок и магазинов, довольно живописных. Был там и зоомагазин. Там продавали не только рыбок, кошек и собак, но и экзотических животных, например, шиншилл, очень милых маленьких зверьков, похожих на кроликов. Как известно, у них прекрасный мех, но я надеюсь, что их продавали не с этой целью, а просто для детей, за мирный нрав и приятный вид. Одно время там сидела в клетке небольшая обезьянка. Несмотря на малый рост, сил у нее было много. Она так трясла ненавистную клетку, что страшно было смотреть. Но, видимо, на свободу владелец магазина её отпускать не решался. Наконец, кто-то купил дорогого зверька.


А вот нашу Шошу что-то долго никто не покупал, хотя я такой красавицы раньше и не видывала. Она сидела в большой клетке прямо в витрине, вместе с котятами, которых родила уже в магазине. Котята росли неплохо, резвились и скакали, их потихоньку и раскупили. А кошка всё сидела в этой постылой клетке на виду у всех. Ей это было, видно, в тягость. Даже шерсть у нее стала как-то очень уж сильно линять и сваливаться. Однажды наша соседка по площадке Анна Львовна пришла домой в слезах. Она не могла выдержать печального, человеческого взгляда кошки в витрине. Заплакала и моя Ната и стала просить, чтобы я эту кошку купила. Хорошо сказать, купила! Если бы уже была у нас работа! Мои уроки давали некоторый «приварок» к пособию, но мы жили на строжайшем бюджете. Валя прошёл интервью на «Диджиталь» (израильтяне говорят Дигиталь), и его уже обещали взять на работу. Но следовало дождаться хоть первой зарплаты. Так я дочке и сказала: если папа выйдет на работу, то с его первой получки мы сможем тебе купить либо новые джинсы, либо кошку. Это была некая хитрость с моей стороны, просто интересно было, что она выберет. И она выбрала кошку!


После этого я пошла к хозяину магазина и спросила, сколько стоит кошка. Сперва он хотел 200 шекелей, но потом уступил за 150. Видно, очень уж она там засиделась, он сам понимал, что это плохо и для него, и для неё. И вот мы отправились в магазин, хозяин вытащил кошку из клетки, посадил её в коробку с дырочками, откуда раздались отчаянное мяуканье и вой. Я велела Нате побыстрей нести её домой и там отпустить на волю, - кошки безумно боятся замкнутых помещений. Сама же купила для неё консервы и сухой корм, получила наставления, как с ней обходиться, и тоже побежала домой. К моменту моего прихода наша гостья уже успела обежать все помещения и балкон, вспрыгнуть даже на напольные весы (дочка сказала, что её вес порядка 5 кг – крупная киска) и немного успокоиться. Когда же я её накормила, она совсем повеселела.

Стали думать, как её назвать. Я предложила Урсула – белая медведица. Поначалу так и звали. Но я чувствовала, что у нее должно быть другое имя. И внезапно поняла: Шошана – белая лилия! А уменьшительное Шоша. Так и решили.
Ещё я тревожилась, что кошка-то не русская, мне почему-то так казалось. На каком же с ней говорить языке, на иврите, что ли? Что ж, это было бы полезно для практики, но как-то не очень естественно. И вот однажды я ей говорю на чистом русском: «Шоша, кушать!» Как она прыгнет  — и прямо на кухню! Всё встало на свои места. Больше я с ней на иврите не разговаривала.
Много было у нас с ней беспокойств и хлопот, особенно в брачный период. Она голосила так, что даже соседка пожаловалась на это. Причём получалось что-то вроде вопля «Валяа-аа!» Мой муж и его тезки, заходившие к нам в гости, не знали, что и подумать. Приходилось искать ей женихов. Но зато котята были такие очаровательные, на них чуть не в очередь записывались.


Ещё очень она не любила оставаться одна. Мы не так уж много путешествовали, уезжали максимум на три дня. Но для неё, видимо, это были тяжёлые времена. Приходила сотрудница мужа и наша соседка по дому, кормила её и утешала, как могла. Но все эти хлопоты полностью оправдывались самим фактом присутствия в доме нашего пушистого «домовёнка». С ней к нам вернулось ощущение стабильности и уюта, без чего в первое время наша жизнь была очень тяжелой.
А потом... потом мы должны были решить, брать её с собой в Канаду или оставить. Известно, что для животных перелет порой бывает слишком тяжелым испытанием, ведь их перевозят в багажном отделении, в ужасных условиях. Не все и выживают после такого кошмара. А у нашей Шоши к тому времени были еще маленькие котята, так что нельзя было ей сделать всех нужных прививок. Что делать? И мы решили лучше подыскать ей новый дом и добрых людей. Но так вышло, что наши знакомые все отказались от неё – у кого собака, кто вообще кошек не любит, одна бабуля хотела её взять, так вдруг у неё ремонт начался. Много было из-за всего этого пролито слёз, как вдруг оказалось, что ветеринарный врач давно уже ей подыскал хозяев. Правда, они жили в другом городе, и мы уже не успели посмотреть, как она устроилась. Но расставаться с ней и с Кити было очень тяжко. Я и сейчас плачу, когда об этом вспоминаю. Чувство вины не отпускает. Ведь не только её первые хозяева её предали и продали в магазин, но и мы, хоть и не продавали, но оставили. Я знаю, что кошки не так сильно привязываются к хозяевам, как собаки, но все же и они хорошо понимают, когда их покидают.
Небольшим утешением служит мысль, что всё же два с половиной года она жила с нами, и мы её очень любили.


И немного о флоре


Говоря о фауне Израиля, нельзя не упомянуть хотя бы вскользь о растительном мире этого края. Я, разумеется, не ботаник и не зоолог, могу рассказать только о некоторых особенностях, которые изумляли меня все то время, что мы жили в этих краях. Я уже писала о больших стаях птиц, которых не так-то часто и увидишь в других местах. Их больше всего можно было видеть осенью и весной, на пролете из Египта в северные края, ту же Россию, и обратно, на зимовку. Целые стаи маленьких изящных белых цапель появлялись у моря в эту пору. Иногда они собирались прямо на море в большие «острова» и ночевали прямо на волнах. А в пустыню весной прилетали целые тучи журавлей. Едешь, бывало, по пустынному шоссе в Негеве, а над автобусом пролетает такая огромная стая этих удивительных птиц! Но быстро кончается весна в этой стране, наступает жара, улетают птицы, отцветают в пустыне ярко-красные тюльпаны и маки, лиловые крокусы, пробивающиеся из-под камней уже в январе, какие-то еще желтые, белые цветы бушуют и кипят, как пена. А потом опять все выгорает, жухнет и кажется бурым и бесцветным. Но когда гуляешь по пустыне, а мы довольно часто туда отправлялись на прогулки, то уже замечаешь и маленькие колючие растения с цветочками, и ящериц среди камней, и хамелеонов, очень занятных животных.
И еще одно удивляло – как быстро многие растения приживаются на этой красно-бурой, казалось бы, безжизненной почве! Недаром же в Израиле коренных жителей прозвали «цабра» (в нашей традиции «сабра»), что означает «кактус». Потому что они такие же цепкие и колючие, живучие в этом жестком окружении, где далеко не всё выживает.


 Около нашего дома в Димоне поначалу была какая-то пустынная площадка, в центре которой красовались контейнеры для мусора. Даже асфальта у многих домов не было! Хотя около других домов уже успели посадить диковинные бочкообразные деревья и поливали их. Но вдруг у нас посреди этой пустоши вырос росток акации. Видимо, ветер занес семечко, и оно проросло. Потом вдруг откуда-то появился росток пальмы. Мы еще в Яффо успели проделать «опыт»: съели финики, а косточки закопали в кадку с красноземом, стоявшую на балконе. Полили пару раз и вдруг – чудо! Из земли проклюнулись ростки финика-«тамар». Целых одиннадцать штук. Правда, наша Шоша запрыгнула в кадку и обгрызла эти ростки. Видимо, ей необходима была зелень, и побеги давали ей нужную подкормку. Но они не погибли, а продолжали расти. И в Димоне эта невесть откуда взявшаяся косточка тоже быстро стала расти без всякого полива, распустила веером листья и радовала нас. Но тут начались работы по благоустройству нашего квартала, и бедную акацию для начала просто выкорчевали рабочие. Очень ее было жалко! Пальму, правда, рабочие пожалели, оставили. Они выложили всю площадку перед нашими домами плиткой, что, конечно, нас обрадовало. Но деревьев тогда так и не посадили, кроме вот этой залетной-перелетной пальмы. Могли бы и акацию оставить, не так много их было в Израиле.


Рак иврит (только на иврите)


Это одно из первых заклинаний, которые приходится усвоить каждому вновь прибывшему. Дескать, здесь вам не тут, начинайте-ка быстренько «абсорбироваться» в нашу жизнь, и первым делом учите язык.
Ну, я-то хотела быть «отличницей» и стала учить его еще в Воронеже. С этой целью приобрела самоучитель Шошаны Блюм и энергично взялась за дело. Прошла первые уроки, вроде бы, что-то усвоила. Только с графикой у меня как было неважно, так и осталось. Очень многие закорючки похожи одна на другую, и я до сих пор их путаю. К тому же, в иврите та особенность, что пишутся только согласные, а какую огласовку, т.е. гласные между ними вставлять, нужно догадываться. А чтобы догадываться, нужно уже неплохо знать язык. Получается замкнутый круг. Еще большей неприятностью является то, что в словарях слова даны не по алфавиту, а по корням слов. Надо знать, какой у слова корень, а как его узнать, если ничего еще не разбираешь в языке! Представляете, если бы мы на русском искали, скажем, слово «поход» не на букву «п», а на букву «х», так как корень «-ход-», и об этом надо догадаться. Поэтому и словарь на первых порах очень плохая опора.


Следующей неприятностью самостоятельного изучения оказался очень странный момент. После очередного урока я вдруг увидела, что в домашнем задании есть упражнения, которых я никак не могу выполнить, поскольку абсолютно не понимаю, что это все значит! Долго билась и ничего не поняла. Не знаю я этого материала, да и все тут! Неужели я такая тупая, что не могу даже таких простых вещей понять? Это было очень обидно. Так бы я и осталась при очень низком мнении о своих способностях к восточным языкам, если бы вдруг не догадалась посмотреть на номер урока и на номера страниц. Оказалось, что из этого учебника уже вырвали (или сами отвалились) страниц десять или больше. Вот в чём и была причина нестыковки! Разумеется, продали мне этот учебник как новый. Ну, что ж, это было тоже как бы подготовкой к боевым израильским будням. Welcome to Israel! Моих знаний к моменту отъезда хватило как раз на то, чтобы прочитать на красной купюре с изображением Голды Меир надпись «асара шкалим» - десять шекелей. Теперь таких купюр – «голд» (видимо, по ассоциации «голд» - «золотой») больше нет, их заменили на металлическую монету без всяких Голд. Но тогда я очень ликовала, что сумела разобрать все эти закорючки.


Но все оказалось сложней. Занятия в такой жаре шли довольно туго, хотя какие-то знания накапливались. В магазинах и на рынке (шуке) мы уже могли попросить нужный товар в нужном количестве и понять, сколько он стоит.
«Кама зэ але?» -  «Сколько это стоит?» — одна из первых фраз, усвоенных в Израиле.
Самой распространенной ценой на овощи и зелень была «шекель-вахеци», шекель с половиной. Такая кличка и была у этих торговцев. Но недавно пришлось увидеть фотографию обычного израильского прилавка с овощами, где красовались цены типа семи – девяти шекелей за кабачки или сладкий перец (за килограмм). А тогда можно было купить порой и за пятьдесят агорот, т.е. за полшекеля! Вот это «прогресс»! Впрочем, у нас цены тоже кусаются, что уж и говорить.
 

У дочери закончились занятия в летнем ульпане, в зимний можно было идти только через месяц. Куда ей деваться, пока мы на занятиях? Мы попросили Лору, чтобы она разрешила ей хотя бы просто молча сидеть в нашей группе и хоть что-то записывать. Та охотно согласилась, хотя это было против правил. Но в Израиле, как и в России, законы очень суровы, но, слава Богу, не обязательны к исполнению.
Натке в нашей группе понравилось, особенно сама Лора. Та, в самом деле, вела занятия очень живо, старалась придумывать ситуативные игры для объяснения той или иной конструкции, в общем, работала грамотно и творчески. Ната сидела обычно тихо, но записи вела. Однажды Лора объясняла нам значение выражения «бэ хиздамнут» - «по случаю, с оказией». Ната все записывала. Когда я глянула в ее тетрадку, то увидела... приношу искренние извинения, но из песни слова не выкинешь. Она записала (в русской транскрипции) то, что услышала: «пи…данутый». Вообще, чем дальше мы углублялись в древний язык, тем больше в нем встречалось сочетаний звуков, напоминавших наш родной российский мат. Бывало, скажет наша мора что-то типа «отсроченный чек», а мы все валимся под лавку со смеху. А она тут же заводит речь о пресловутых олимовских льготах. В единственном числе это слово звучит как «схут», а во множественном получается уже «схуйот». Ну, понятное дело, опять веселое оживление в зале. И много чего еще в том же духе. К тому же, в современный иврит вместе с первыми переселенцами из России пришел и самый настоящий русский мат. Он, конечно, со временем изменился, потерял непристойный оттенок, но эмоциональная компонента осталась. Наша мора Мили, почему-то присланная к нам вместо Лоры, стала учить нас, что лучшим средством высказать свое недовольство кем-то, например, ребенком, будет послать его «К’бэнэмат»! Именно так, и никому не удалось переубедить ее, что женщине не к лицу так говорить, тем более, с ребёнком.


Всё же мне хотелось заговорить на иврите свободно, но мешало еще и отсутствие практики. В Израиль понаехало столько наших земляков, что можно было говорить «рак русит». Однажды мне нужно было пойти в центр Тель-Авива, и я, как всегда, плохо ориентируясь на местности, решила спрашивать дорогу только на иврите. Спросила пятерых и слышала в ответ только одно: «Говорите по-русски». Я сдалась. Конечно, бывало, что спросишь настоящего израильтянина, а он, критически осмотрев тебя, скажет «Идем со мной», да и доведёт тебя до места. Видимо, вид мой не внушал им уверенности в моих умственных способностях. Понимать же я могла уже очень многое. В принципе, можно было так и крутиться: слушать, что тебе говорят, понимающе кивать и вставлять непременные словечки типа «Бесэдер - Порядок!», «Тов – Хорошо», «Мэцуян – Отлично», «Ани мевина. – Я понимаю» и так далее. В ответ можно было получить целую лекцию и постараться понять и запомнить новые слова и выражения.


 У Вали на фирме, особенно в Димоне, сложилась такая ситуация, что и ему иврит был не особенно нужен: большинство набранных сотрудников были такими же «олим ми Русия», как и мы. Это было вызвано не особенной любовью хозяев фирмы к «русским», а теми льготами, которые получала фирма за репатриантов, а также за то, что обосновалась в «городе развития». В принципе, в этом ничего плохого не было, и многим людям эта фирма дала путевку в жизнь. Очень многие сотрудники впоследствии переехали в Канаду или в США, где и работают очень успешно. Кстати, фирма поначалу пригласила за свой счет учителя для занятий английским языком с репатриантами. Первоначально хотели предложить такую работу даже и мне, но я испугалась. Я ведь специализировалась по французскому языку. Английским с детьми по школьной программе, несмотря на сложность последней, я вполне могла заниматься и помогать им, но тут нужен был другой уровень. 


Как знать, может быть, я и справилась бы. Ведь я до этого уже успела выполнить для этой фирмы большой перевод с английского на французский (кстати, для Канады), но выяснилось, что это была бы для меня не основная работа. Основной же работой должно было стать программирование. Конечно, от меня не требовалось написание программ, но пришлось бы выполнять сложные вспомогательные функции, о которых я понятия не имела. Короче, стало ясно, что такого напряжения мне не выдержать. Я, впрочем, не отказалась, но высказала свои опасения. Я тогда ещё не привыкла, что на интервью нужно всегда бодро заявлять, что справишься с любой задачей лучше всех. Во всяком случае, в твоих ответах не должно быть и тени колебаний. Наглость не всегда помогает, но нерешительность губит неизменно. Мне не отказали, но отложили решение этой проблемы еще «на несколько дней, кама йомим». Эти несколько дней растянулись на два года, вплоть до того дня, когда Валя подошел к своему начальнику и попросил аудиенции.


«Да, да, я помню о твоей жене, од кама йомим, и мы решим вопрос с ней», — заверил его начальник. «Нет, я пришел, чтобы подать заявление об увольнении, как полагается, за две недели», — ответствовал муж. У начальника отвалилась челюсть. «А куда же ты переходишь?» (израильтяне обращаются друг к другу только на «ты»). «Мы уезжаем на Север», — ответил Валя. О! «Перебраться на Север», т.е. в район Хайфы или Крайот, был мечтой чуть ли не всех жителей Юга Израиля. Ну, конечно, Иерусалим или Тель-Авив были в особой чести, а также новые города, выросшие в Центре, но Север был еще лучше. Мой муж не солгал: мы собирались в края, лежавшие намного северней Израиля. Но об этом до поры до времени нужно было помалкивать.

Работа в «Мофет» и не только
В первое время после переезда в Димону мне было не до работы. Надо было наводить порядок после переезда, бегать по разным конторам и управлениям, подключая квартиру к газу, телефону, электричеству, воде... По совету Лины, соседки и сослуживицы мужа, я прежде всего подключила газ. Таким образом, я могла уже, набрав воду даже на улице из общего крана внизу, вскипятить ее для умывания, а также сварить еду. Электричество тоже подключили быстро, с телефоном также не возникло проблем. Плати деньги — и полный порядок, бесэдэр! Мы были счастливы: на родине, в России, мы так и не дождались такой роскоши, как телефон. Всё никак очередь не доходила! Нам, правда, прозрачно намекали, что нужно дать взятку, «кому полагается», и всё установят. Но мы все надеялись, что честно достоимся в очереди, с тем и уехали.


 Конечно, за все эти подключения пришлось всюду платить большие деньги: где семьсот, где шестьсот шекелей. Кажется, за электричество не нужно было платить абонентскую плату, только за потребление. А вот с водой несколько дней были сложности. Я бегала в мэрию (ирию), а там мне объясняли, что в нашей квартире нет водяного счетчика («шаон маим»). Так что же нам делать? На этот мой отчаянный вопрос служащая («пкида») как-то очень выразительно на меня смотрела, а потом даже и подмигнула. Что сей сон означает, я не очень поняла, но успела заметить, что в трубе от водопровода, ведущей к нашей квартире, есть вентиль, который вполне можно открутить. Короче, я решилась не ждать милостей от ирии, и открутила этот вентиль. И вода пошла! Через месяц мы получили счет за воду, шекелей десять. Это были сущие пустяки, мы стали платить, и все это время платежки были приблизительно на такую же сумму.


Однажды мы были в гостях у наших родичей в Кармиеле (как раз на этом самом благодатном Севере, где, в самом деле, очень неплохая природа и более мягкий климат).  Родичи жили в четырехкомнатной квартире, выкупленной у того же «Амидара». Я почему-то спросила, сколько они платят за воду, и ответ меня озадачил: пару сотен шекелей в месяц. Даже с учётом того, что там народу было вдвое больше, чем в нашей семье, это было несопоставимо с нашими счетами.
Время шло, мы получили визы в Канаду, нам оставалось жить в Димоне лишь пару месяцев. Вдруг пришел счёт за воду побольше того, что обычно. Я решила пойти разбираться с этим вопросом. Посмотрев на мои квитанции, пкида-служащая из ирии воскликнула: «Так ведь у вас нет водяного счетчика!» Это было чистой правдой, но я думала, что так и полагается. Короче, на другой же день прислали рабочего, который установил нам такой счетчик. После чего, несмотря на наши усилия экономно расходовать воду, мы стали платить примерно раза в четыре больше. Жадность фраера сгубила, что и говорить!


При всей мизерности квартплаты и прочих расходов на жильё, сразу после переезда в Димону, когда «пыль улеглась», мы подсчитали во сколько этот переезд нам обошелся – и прослезились. Кстати, фирма оплатила перевозку, но мы купили мебель, холодильник, заплатили абонентскую плату за все подключения  — и вынуждены были «уйти в минус». Так называют в Израиле разрешенный овердрафт, т.е. отрицательный баланс в банковском счете. Он обычно равен, по максимуму, размеру доходов одной семьи в месяц. Прошло довольно много времени, прежде чем этот баланс пришел в норму. Впрочем, израильтяне очень любят этот «минус», больше половины населения так живёт и не тужит. И не все этот «минус» доводят до «плюса». Но у нас, совков, была иная ментальность. Этот минус меня первое время просто вгонял в депрессию. Нужно было срочно искать работу и мне, а ничего в этом глухом углу не было. Впрочем, очень многие жители, в основном, женщины и преимущественно «русские» (и без кавычек тоже) работали на заводах. Один из них, «Дель», особенно был популярен. Работали на отслужившем американском оборудовании, работа была очень утомительная и вредная, в три смены. Я уже собиралась туда наняться, но меня пугала работа в ночную смену. Не знаю, смогла бы я там продержаться или нет, возможно, и смогла бы. Может быть, знание языков помогло бы найти там работу более высокой квалификации. Но здоровье я там угробила бы, это уж точно. Работников этого производства отказывались страховать даже агенты, которые бегают за клиентами и чуть не насильно их страхуют. Но здесь риск был так велик, что они «делевцев» не трогали. Впрочем, вышло так, что я нашла работу помимо «Деля».
Сначала появились уроки, чему способствовало знакомство с семейством Абрамовичей (напоминаю, что имена изменены). Нам о них говорили одни знакомые из Тель-Авива, дали нам их телефон. Мы и позвонили, а они тут же нас к себе пригласили в гости. Оказалось, что у них трое детей, мальчик Дан на пару лет старше Наты, средняя дочь Инна на пару лет помоложе и совсем маленькая Леночка. Мы обрадовались, что у дочери появятся друзья, а то в школе ей нужно было опять привыкать к новым сверстникам и учителям, а для неё тогда это было большой проблемой. Вообще, нам очень понравились глава семейства Исай и его жена Вера. Вера была голубоглазой блондинкой, русской. Впрочем, девичья ее фамилия была Жидовцева, и она со смехом рассказывала, что всю жизнь до замужества к ней приставали с расспросами о её национальности. Поэтому она без особых сожалений поменяла эту фамилию на Абрамович, т.е. шило на свайку. Однако ее национальность стала источником неприятностей уже в Израиле. Впрочем, на эту тему изведены уже тонны бумаги, масса времени и нервов, но и сейчас этот больной вопрос еще полностью не решен. «Закон о возвращении», вроде бы, один из самых гуманных и демократичных из существующих в мире, тем не менее, в подробностях не оговаривает права приезжих смешанных семей и особенно их детей. По Галахе, средневековому закону еврейских общин, национальность ребенка определяется по материнской линии. В результате, например, моя дочь считается еврейкой, а вот дети моего брата уже русские. И, при всем том, что формально это никак не ущемляет таких «полтинников» в правах, отметка о национальности, все тот же «пятый пункт», во внутренних паспортах имеется (кажется, эту одиозную графу недавно отменили). У «плохих» же «половинок» запись гласила «ло рашум», т.е. «национальность не определена». Как вы догадываетесь, такое клеймо может порой сильно влиять на отношение к таким гражданам. Если учесть, что в Израиле до сих пор не удосужились ввести такой институт, как гражданский брак и прочие акты гражданского состояния, то не нужно большого воображения, чтобы понять, какие выгоды извлекает и какой произвол может чинить раввинат при регистрации таковых. Даже «полноценным» евреям из России приходится доказывать свое еврейство для заключения, например, брака. Историй об этом тьма-тьмущая на интернете и в печати, не буду их повторять. Вернусь к семье Жидовцевых-Абрамовичей.


Оба они были врачами, но никак не могли сдать в Израиле квалификационные экзамены. Они считали, что попали в черные списки, так как участвовали в акциях протеста врачей из СССР, которые проходили в первые годы Большой Алии у здания Кнессета. Не могу судить, я не специалист, но мне показалось, что они оба обладали хорошим профессиональным опытом, а к моменту нашего знакомства уже и необходимым знанием языка, особенно Исай, и могли бы быть хорошими врачами. Однако Исай работал тоже на каком-то очень вредном производстве, а Вера получила в ирии место «социальной работницы» и работала с приезжими из России и стран СНГ. У них были большие связи в городке, а Исай, кроме всего, получил лицензию гомеопата и уже имел клиентуру среди местных жителей. Впоследствии они открыли свою частную клинику. Вообще, инициативы у них было — хоть отбавляй. Вот они-то и помогли мне поначалу получить первую ученицу. Опять же, требовался английский. При этом платили мне вообще гроши, но мама хотела, чтобы её дочка занималась каждый день по часу! И я согласилась, хоть это было ужасно. За месяц я заработала аж 100 шекелей! Но потом они порекомендовали меня какому-то родственнику, и я стала заниматься с его сыном. На этот раз и оплата, и количество часов в неделю были уже ближе к норме. Потом появилась какая-то работница «Деля». Она была опытным инженером, хорошо знала иврит, но ей мешало незнание английского. Она надеялась, выучив этот язык в объёме, позволяющем читать всякие инструкции по специальности, получить работу намного лучше. Взялась она за дело очень активно, и мне нравилось заниматься с ней, так как нет ничего лучше, чем мотивированный ученик. Но... Однажды мы с ней разбирали какой-то текст, вроде бы, всё шло нормально, но в какой-то момент я увидела, что она попросту спит. Заснула, как вырубилась. Видимо, работала в ночную или вечернюю смену. У меня сжалось сердце. Бедная женщина, мать-одиночка, вынужденная гробить себя на непосильной работе ради маленькой дочки! Сколько их было, таких одиноких женщин! Им досталась такая тяжкая доля, что нет такого еврейского Некрасова, чтобы её воспеть! Они столько вытерпели, а израильские газеты захлебывались материалами о «русских проститутках» — такое отношение к приезжим женщинам всячески лелеялось местными СМИ с попустительства властей. Как будто на Святой Земле было мало своих собственных представительниц древнейшей профессии! Может быть, они убоялись конкуренции? Вполне возможно, ибо израильтянам очень нравились блондинки.


Но я опять отклонилась от «путей праведных» к разговору на больную тему.
 В общем, уроки наших проблем не могли решить, хотя жизнь в Димоне была намного дешевле, чем в Тель-Авиве. Хотя бы потому, что не нужно было ездить в автобусах, весь город можно было обойти кругом за час. Мужа и его сослуживцев утром отвозил на работу специальный автобус, а потом многие приобрели свои машины, и его почти всегда подвозили коллеги. На многих израильских фирмах служащим дают в пользование автомобиль фирмы, это порой бывает оговорено в контракте. Были такие машины и на новой фирме. Но давали их далеко не всем. Муж только один раз сподобился такой чести. А вот приезжий американский парень, имевший только среднее образование, сразу же получил, в придачу к высокой зарплате, еще и автомобиль. При этом парень ни лысого беса не смыслил в программировании, иврит и не собирался учить, целыми часами сидел, задрав ноги на стол и тупо глядя в потолок, а через полгода, разочаровавшись в идеях сионизма, отчалил обратно в Штаты. Но всем, задававшим «наивные» вопросы о несоответствии зарплаты и бонусов этого неплохого парня его реальной квалификации, отвечали примерно так: он ведь американец, он не может жить без машины, ну, и зарплата тоже должна соответствовать американским стандартам, а то ведь он и обидеться может! И вообще, ВЫ НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЕТЕ!


Вот эта формула, которой давался ответ сразу на все вопросы, умиляла больше всего. Напрашивался вывод, что если тут все в самом деле настолько сложно, что никакой здравый смысл и правовые нормы не могут развязать эти гордиевы узлы, то, пожалуй, лучше всего и нам поискать на земном шаре такое место, где все же можно хоть что-то понять.


Это один только небольшой пример того, как расстилались перед американцами израильские работодатели. Какая-то знакомая пыталась нам обосновать такое раболепное отношение к американцам со стороны израильтян, но нам её доводы отнюдь не показались убедительными. Во всяком случае, мы сделали для себя такой вывод: раз здесь так любят и уважают североамериканцев, то поедем-ка мы лучше в Северную Америку! Сказано – сделано!


Наступила осень, начались занятия в школе. И тут мне позвонила Вера Абрамович и сказала, что скоро откроется в городке филиал русской школы «Мофет» («Чудо»), созданной до этого в Тель-Авиве неким математиком Мазгановым (или Мозгановым, точно не знаю, так как в иврите слово «мазган» означает «кондиционер воздуха»). Школа эта задумывалась как аналог российских математических спецшкол, и эту идею не без труда, но удалось «пробить» в правительстве. Школа планировалась как частная, не требовала никаких особенных «вливаний» от правительства, посему на эту инициативу посмотрели снисходительно. Чем бы дитя ни тешилось! Меньше будет проблем с трудоустройством этих докучных олим, у которых каждый второй либо врач, либо кандидат наук, либо профессор, либо музыкант! Ну и пусть себе обучают своих дорогих детей, все равно многого не добьются. Лишь спустя некоторое время израильтяне поняли, что в этой школе и в самом деле хорошо поставлено обучение и стали приводить туда своих детей. Школа приобрела лицензию на полную аттестацию выпускников, обучать стали на иврите, а русский остался лишь в качестве одной из дисциплин. Осенью 2017 года стало известно, что школа на грани исчезновения, несмотря на все ее заслуги – прекрасные знания выпускников, победы на международных олимпиадах и тому подобное. Слишком долго было бы рассказывать, каким испытаниям подверглись организаторы школы, учителя и ученики (кстати, среди них было уже немало детей коренных израильтян- сабра). Не знаю, как обстоят дела сейчас, сохранилась ли эта школа или хотя бы название ее.


У нас же, в Димоне, решили открыть филиал такой школы. Преподавателей по разным дисциплинам, не имеющих работы, было в городке навалом. Дело в том, что проникнуть в систему народного образования в Израиле было не так-то просто. Для школьных учителей требовалась сдача экзаменов, затем переподготовка, опять со сдачей экзаменов по ивриту и знанию Торы (Библии), а затем прохождение педпрактики в школах. Для многих из тех, кто доходил до этого этапа, это было самым страшным, что случалось в их жизни. Надо понимать, как происходит обучение в обычной израильской школе, чтобы представить себе, что выпадало на долю таких «практикантов» (зачастую уже седовласых, привыкших работать в советских вузах). Как рассказывала одна учительница английского, во время пробного урока она не могла слышать собственного голоса, еле-еле дотянула до звонка и «тихо уползла». Больше она не пыталась проникнуть в эту волшебную страну детства. Впрочем, уже в 93-м году, если не ошибаюсь, Минобразования Израиля ввел возрастные ограничения на приезжих. Тем, кому исполнилось уже сорок лет, не могли даже и поступить на курсы переподготовки. А вот для такой частной школы, каковой была «Мофет», таких ограничений и переобучения не требовалось, по крайней мере, для начала. Достаточно было иметь документы (подтвержденные в Иерусалиме и переведенные на иврит) о соответствующем образовании и о научных степенях, если таковые имелись. Последнее давало надбавку к оплате.


Вот в такую школу меня приглашала Вера. Я пошла на собрание учителей, не очень надеясь на успех. Там меня представили директору будущей школы Роберту Б. Оказалось, что он математик, кандидат наук, окончил МГУ, да притом
 и бывший одессит, помнивший еще моего покойного отца. У него как раз закончился срок работы в так называемых «теплицах». Что это были за теплицы и какие фрукты там выращивались, нужно пояснить. Когда в начале девяностых годов прошлого века в Израиль хлынул поток ученых высокого класса, стало ясно, что страна просто захлебнётся в нем. В университетах явно мест не хватало, о школах я уже писала. Что делать? Вот и решено было создать специальные «питомники» для ученых, где они смогли бы проработать года два, показать, на что способны, выучить язык, а уж потом либо продолжать работать над своей темой дальше, либо устраиваться в университет или на фирму. Задумано было неплохо, но... «гладко писано в бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить».
В итоге, после двух лет относительно спокойной жизни, «тепличники» оказались в скверной ситуации: темы им не утверждали, контракты большинству не продлевали, язык они усваивали слабо, так как вращались преимущественно среди «своих». Приходилось срочно что-то искать, но это было порой очень сложно. Роберт как раз оказался в таком переплете. В средней школе он работать не смог, его там быстро «затюкали», так что для него в тот момент школа «Мофет» была спасательным кругом.


Узнав, кто я по специальности, он предложил мне вести два часа в неделю предмет «История искусств», а также часы по английскому. Нечего делать, я согласилась, тем более, что «История искусств» показалась мне темой благодарной. У меня сразу же возникли разные идеи, как это курс разработать, тем более, что организаторы никакого представления об этом не имели. Конечно, я решила, что вопрос поставлен слишком узко, нужно детей познакомить с развитием человеческой цивилизации вообще, а уж искусство будет как часть этой цивилизации. Никто против этого не возражал, и я взялась за дело.
Кроме того, узнав, что мой муж не только математик, но и программист, Роберт предложил часы и ему. Мы это дома обсудили, и, поскольку занятия шли вечером два раза в неделю, Валя согласился. Этому способствовало и то, что он, будучи еще доцентом Воронежского университета, стал деканом по работе со школьниками и проводил занятия с детьми. У него были нужные материалы для обучения и хоть какой-то опыт. Забегая вперед, скажу, что он в этой школе проработал почти до самого отъезда, а также приобрёл и частные уроки. Всё это было очень кстати, так как эмиграция в Канаду потребовала очень больших для нас по тем временам расходов.


 Мы также записали в школу нашу Нату, решив, что ей очень даже не вредно будет получать дополнительные знания по математике, физике, английскому и русскому, а также по программированию. В самом деле, занятия по физике и русскому пошли ей впрок, а вот остальные предметы хромали. Учитель по математике не имел никакого опыта преподавания детям, и это очень вредило. Наши архаровцы тут же почуяли слабину, стали плохо себя вести и даже сбегать с уроков. Пытались мы как-то наказать нашу девицу, но потом пришлось ее забрать из школы и заниматься с ней самим (что я и сейчас считаю одним из лучших вариантов).
И все же, поначалу мы все работали с огромной отдачей. Сколько на это ушло сил, не могу описать. Ведь это так трудно — держать внимание довольно большой детской аудитории, при том, что у педагога в подобной частной школе нет практически никаких рычагов управления детьми. Увы, родители в таких школах говорят в присутствии детей, что они «нанимают» учителей, платя им деньги из своего кармана. Нет ни экзаменов, ни переводных баллов, ничего из того, что есть в самой плохой школе. Это порождает в детях и в их родителях достаточно хамское отношение. Сравните: ни один родитель не станет указывать учителям и администрации обычной государственной школы, как и по какой программе следует учить детей, какие нормы поведения принимать. А если и найдется такой «активист», то его быстро поставят на место. А в частной школе родители негласно шантажируют учителей и дирекцию: если нашему отпрыску не понравится у вас, мы его заберем, и вы потеряете деньги.
Но все это было бы еще терпимо, поскольку дети, если чувствуют, что учитель что-то хорошо знает, да еще и умеет это хорошо преподать, то проникаются к этому интересом. С ними можно работать.


Но у нас вышла еще одна неурядица. Прошел месяц с начала занятий, другой, третий... Родители платили за обучение, хотя наш директор в этом вопросе допустил крупную ошибку: многим родителям, желавшим внести плату, он говорил, что это «не срочно», что можно и потом... Опыт показывает, что такое отношение может подорвать любое начинание. Раз не срочно, значит, может быть, и вообще не нужно... Да и вообще, может быть, в этой школе собрались такие дураки, что и не стоит туда водить ребенка? Вон ведь в других частных школах берут большие деньги за обучение, да еще и вперед надо платить. Значит, там дело поставлено серьезно, а здесь что-то сомнительно... Короче говоря, вскоре часть учеников разбежалась, а к началу следующего учебного года там набрали меньше половины прежнего «поголовья», в основном, в младшие классы.
Однако все-таки школа могла продержаться, так как с самого начала в нее записали практически всех русскоговорящих детей Димоны. Интеллигентные родители уже заметили, что, пока они гробят свое здоровье, зарабатывая семье на хлеб, а деткам на модные джинсы, последние отменно разболтались и одичали. Это произошло как-то очень быстро, оглянуться не успели. Родители забили тревогу: дети не читают книг, плохо успевают в школе, собираются табунами «на круге», около автобусной станции, где часто происходят потасовки между юным населением Димоны и нашими киндерами. С некоторой гордостью отмечалось, что «наши» не дают местным тарзанам спуску, однако, мы же не для этого приехали в эту страну! В общем, в новой школе виделся способ и улучшить образование детей, и оторвать их от улицы. К сожалению, для некоторых ребят было уже поздно. Гулянки на улице и в компаниях были для них намного привлекательней сидения за учебниками и в вечерних классах. А иных родители уже на следующий год отдали в интернат («пнимию»), где с ними уже не слишком церемонились, был довольно жесткий режим, без добрых мамочек и еврейских бабушек.


Однажды на уроке я упомянула имя Альберта Эйнштейна. Занятия шли с учениками седьмых-восьмых классов, так что, по идее, это имя должно было им о чем-то говорить. На всякий случай я все-таки решила уточнить, знают ли они, кто это такой. И – здрасьте вам, - оказалось, что никто не знает! Впрочем, один мальчик вдруг как-то оживился, поднял руку, чтобы ответить. Я обрадовалась и вызвала его отвечать.
- Я знаю, знаю! – радостно выпалил он. – Эйнштейн был… еврей!
Такого ответа я, честно скажу, даже не ожидала. Вот тебе раз! Это был ответ в стиле Цили Сталиной из романа В. Войновича «Чонкин». Та тоже все время перебирала в уме имена «великих евреев»: Исаак Ньютон, Иммануил Кант и т.д. Конечно, Альберт Эйнштейн и впрямь был евреем, но это всё, что знали о нем, да и то не все, эти почти взрослые ребята!


При всем том, поначалу все же многие родители добросовестно вносили плату, деньги собирались, а вот зарплату учителям еще не платили ни разу. Роберт Б. и его жена, работавшая завучем (она не вела никаких занятий) объясняли это тем, что никак не могут открыть лицевой счет на школу в банке, затем возникли какие-то проблемы с головной школой «Мофет» в Тель-Авиве... Никакого отношения к нашим занятиям эта школа не имела, мы лишь пользовались ее именем (что тоже немало), но почему-то деньги мы не могли получать без санкций ее бухгалтерии. Шел уже январь, а денег нам еще не платили ни агоры. Однажды я днем сидела дома за какой-то работой. Шла передача по РЭКА, как раз о школе «Мофет». В передаче участвовал, как по заказу, бухгалтер этой школы. Говорилось немало теплых слов о важности создания такой школы, упоминались и ее филиалы в Негеве (т.е. в Димоне) и на Севере... Все это звучало, как трели соловья. А я думала о том, что они, вероятно, не платят учителям ни в Центре, ни на Севере... Или им все же платят? Рука моя сама потянулась к телефону, набрала номер радиостанции. Трубку сняли сразу. Я представилась, сказала, где работаю и задала один только вопрос: почему учителям «Мофета» в Димоне не платят за их работу на протяжении уже четырех месяцев? Дежурная спросила, не хочу ли я повторить свой вопрос в прямом эфире. Я ответила, что покамест не хочу, но, если это безобразие будет продолжаться, задам этот вопрос всюду, где будет необходимо. Она усмехнулась и обещала передать мой вопрос и мое сообщение гостю их передачи. Вскоре я убедилась, что обещание она сдержала.


Произошло это вот как. В школе как раз была перемена, дети бегали по коридорам, я тоже вышла из класса. В этот самый момент на меня налетел, как коршун, наш директор. Он буквально орал на меня: как я посмела говорить на радиостанции такие вещи! Впрочем, прибавил он, моей «клевете» никто не поверил, меня даже не допустили до открытого эфира!
Чем больше он бесился, тем почему-то спокойней я себя чувствовала. Иногда со мной такое бывало и раньше в минуту большой опасности: приходило какое-то особое успокоение и даже любопытство, вроде «а что дальше будет?» Это порой помогало мне не впадать в панику, а принимать правильные решения. Тихо и вежливо я ему ответила, что мне, как раз, предлагали высказаться в открытом эфире, но я на первый раз отказалась. Надо же дать возможность людям, даже недобросовестным, исправить свои поступки. Потом Роберт еще пытался после занятий кричать на мужа («Вы хотите опорочить честного человека!»), но тот еще более спокойно ответил, что человек, может быть, и честный, но поступки его весьма похожи на криминал, так что нам придется призвать на помощь третьих лиц, чтобы они разобрались, кто прав, а кто виноват. Прошло совсем немного времени, и Роберт позвонил всем, сообщив, что «пришли» деньги и нужно оформлять ведомость. Это было довольно тягомотным делом, потребовались какие-то дополнительные бумаги и разрешения. Но, в конце концов, деньги нам были выплачены за все прошлые месяцы, и до конца года платили исправно.
Тем не менее, у меня из-за этой истории начались приступы страха перед этой школой и ее руководством. Я не смогла в тот момент выйти из этого состояния, видимо, мои нервные ресурсы были исчерпаны. К этому добавилось еще несколько эпизодов, которые меня, как говорится, доконали.


 В один из вечеров в мой класс ворвались незнакомые пацаны разного возраста, по виду шпана, и стали что-то выкрикивать и даже швырять стулья, у которых были острые металлические ножки. А у меня в классе сидят дети, которым всего лет по одиннадцати! Я должна что-то делать, но что? Ведь это могли быть и террористы. Я набросилась на первого же из хулиганов и схватила его за шиворот. Этого оказалось достаточно, чтобы остальные трусы разбежались. Этот парень вырвался, при этом выломав мне палец, но тут было не до переживаний. Мои ученики бросились мне на помощь, и нам удалось загнать этого дурака в пустой класс. Окончательно помог мне наказать обидчика мой муж, выскочивший на наши крики. Он поймал хулигана, и тот мгновенно выдал ему имена своих сообщников.
Его мы решили отпустить, но вскоре выяснилось, что это хулиганство не было случайным. Дело в том, что мы занимались в помещении дневной школы, которое нам предоставили перед выборами местные власти. Как только выборы прошли, мы им стали не интересны, и они начали нас выкуривать из помещения. К нам все время предъявляли разные претензии, и, в конце концов, те же самые хулиганы, что ворвались в класс, попросту что-то испортили в туалете, устроили потоп, что было, конечно же, поставлено в вину нашей школе. Вообще, я никогда не думала, что увижу в Израиле примеры столь примитивного и подлого поведения, как у жителей Димоны по отношению к новым репатриантам. И это при том, что с нашим приездом город стал переживать период подъема и даже расцвета, от чего, в первую очередь, выиграли именно старожилы. Но самые низкие чувства зависти и злобы застилали глаза этим аборигенам.


Итак, нас выгнали из старого помещения посреди учебного года, пришлось договариваться с другой школой. Здесь, кстати, Роберт проявил расторопность, и помещение мы получили. Потом школа еще много раз меняла место, ища приют из милости то там, то сям. Но я уже не смогла туда вернуться. Однажды на улице ко мне подошла девочка из младших классов и спросила: «А почему Вы к нам не вернулись? Мы Вас ждали». Я чуть не заплакала. Как было объяснить ребенку, от чего порой зависит, будет ли работать тот учитель, кого хотят дети, или нет?  Валя же доработал почти до самого отъезда и даже «стряс» деньги за все месяцы работы, хотя другие учителя нам жаловались, что до сих пор не получили от директора ни полушки.


Замечу в заключение, что Роберт нам порой звонил в Канаду из Беер-Шевы, где он жил и работал в колледже, разговаривал, как ни в чем не бывало. А я никак не могу взять в толк, как он мог так делать, после всего, что было? Неужели ему не стыдно? Видимо, нет. Или он не считает себя ни в чем виноватым. Ну, не платил учителям в срок – подумаешь! Если учесть, что темпы инфляции в то время в Израиле составляли порядка 15%, то нетрудно подсчитать, что платил он людям совершенно обесцененными деньгами, что является прямым воровством. Не буду выдумывать, куда он и его друг-бухгалтер «пристраивали» деньги на это время, но полагаю, что если бы им это не приносило выгоды, то они бы этого не делали. Если я не права, пусть меня поправят.


Вопросы воспитания подрастающего поколения
(«Пора уже вам забывать свой русский язык!»)


Не скрою, что эти вопросы нас начали беспокоить с первых же дней. Многие знакомые, побывавшие в Израиле на экскурсиях, просто захлебывались от восторга, говоря о тамошней молодежи: спокойные, уверенные в себе, без комплексов... Ради одного этого стоит увезти детей в эту страну! Да, конечно, всеобщая воинская повинность, девочки тоже служат, но ведь это в ТАКОЙ армии! Там совсем не такие порядки, как в нашей. И так далее.
 Скажу сразу, что об армии мы так ничего и не узнали на собственном опыте, так как уехали в тот год, как дочке исполнилось 16 лет. Уже в Торонто мы обнаружили, что ее заграничный паспорт с канадской визой действителен всего на один год, в связи с той же службой в армии. Мы на это впопыхах не обратили внимания. Но в израильском консульстве ей этот паспорт без проблем продлили на несколько лет, до окончания обучения.
А вот проблемы адаптации возникли сразу же. Болезненная реакция на новую обстановку была связана с тем, что дочка почему-то решила, что мы едем в большой современный город Тель-Авив, а мы оказались в каком-то занюханном углу с какими-то странными и порой очень мрачными домами, без привычных удобств. Ее не радовали ни красочные магазины с яркими товарами (она быстро сообразила, что покупать мы ничего не будем – не на что), ни нарядные набережные (опять же, гостиницы, конечно, красивые, но нам приходилось возвращаться в свое очень скромное жилье). Утешали только море и солнце. Мы стали ходить на пляж, тем более весь прошлый год все работали и отпуск заслужили. Ходили до самого октября, хотя израильтяне давно перестали купаться — по их меркам, стояли уже холода, вода в море была не выше 22 – 23 градусов Цельсия. Потом море начало штормить, и порой на берег выносило что-то страшное. Однажды чуть не на нас выбросило большой дубовый письменный стол! Все же в то лето мы накупались так, что хватило надолго. Нам очень понравилось, что на израильских пляжах есть не только пресные души, но и краны для омовения ног от песка у выхода. Мы к таким тонкостям у себя не привыкли.


В первом же ульпане, как я уже говорила, у Наты возникли затруднения с ивритом. Впрочем, читать она научилась потом вполне бегло, понимала тоже все без труда, с грамматикой тоже не было проблем, а вот говорить не любила. Но я все-таки надеюсь, что она сможет вспомнить этот язык, если понадобится.
Все же я почувствовала угрозу с другой стороны. Ну, положим, иврит она освоит, я в этом не сомневалась. Но уже в первый день в ульпане один из русскоговорящих учителей заявил: «Пора уже вам забывать этот русский!» Не могу передать, как это на меня подействовало! Вот оно что, побыстрей забыть родной язык! А ведь это значит, что мы, родители, очень быстро потеряем контакт со своим ребенком. Ведь нам придется либо переходить и дома на иврит (что, на самом деле, не так уж и хорошо, поскольку мы все говорим неправильно и просто множим ошибки), либо постепенно наше общение с дочкой перейдет на примитивный бытовой уровень, как это и случается в большинстве подобных ситуаций. И дело не в иврите, английском или ином языке, а дело в соотношении родного и иностранного языков. Если не следить за собой, то речь даже взрослых «замусоривается» так называемыми вкраплениями, варваризмами и кальками с иностранного языка, это естественный процесс. Еще быстрей такой процесс идет у детей. Ведь они все новые знания о мире получают в школе на новом языке, так что ни специальных терминов и оборотов научной речи, ни разнообразной художественной речи они теперь на родном языке не воспринимают. Кто же может им при этом помочь? Прежде всего, сами родители. Если они пропустят все эти перемены, те станут необратимыми. Конечно, очень хорошо, когда есть школы, где можно брать русский хотя бы как один из предметов. В этом смысле в те годы в Израиле был сделан такой шаг помощи русскоговорящим детям -  в старших классах в школе были уроки русской литературы, дети изучали Пушкина и Лермонтова, Толстого и Достоевского.


Но эта программа началась лишь через год, да и то в очень «урезанном» виде.
Все же спасение пришло в виде нашего багажа, прибывшего в Израиль. Ни одной книги у нас не украли ни в СНГ, ни в Израиле! Прибыли наши любимые классики, приехали и английские, и французские авторы. Это было настоящим счастьем!
И я стала читать Нате вслух. Прочитали Тургенева, Гончарова. Ей понравилось. Еще с детства она иногда сопротивлялась такому чтению, но я не отставала, и она втянулась. Когда же ей постепенно становилось интересно, она сама выхватывала книжку и заявляла: «Я сама!» И, в самом деле, читала запоем сама. Такие моменты, к моей радости, наступали все чаще. «Война и мир» вскоре тоже была выхвачена у меня с тем же «Я сама!» Трудней шло дело с поэзией, но тут я применила один способ, может быть, и не вполне рекомендованный, но действенный. Но о нем я расскажу в другой раз.


Убедившись, что русский она не забудет, я стала читать вслух английских авторов. Прочитали «Овод» Войнич, потом еще что-то, а потом взялись за «Сагу о Форсайтах». К тому моменту я могла читать уже без перевода, она понимала почти все. Даже и сама стала почитывать. Тут в школе стали на уроках литературы проходить французских классиков. Нужно было читать «Абба Горио» («Отец Горио») и «Г’верет Бовари» («Мадам Бовари»). Ну уж, такого я допустить не могла! Конечно, Ната взяла в библиотеке эти книги на иврите, ведь в школе нужно было знать ивритский текст. Но мы с ней читали все на французском, а я переводила прямо с листа. Я каюсь, делала это не только для дочери, но для себя самой, эту привычку мне привила еще моя мама, и для меня самым лучшим успокоительным средством всегда было чтение вслух какого-нибудь интересного произведения.


Те, кто жалуется, что дети не любят читать книги, обращаюсь к вам! Полюбите чтение сами, без этого ничего не получится у ваших детей! А потом не пожалейте времени, не говорите, что устали, и не спешите к телевизору, а почитайте ребенку вслух. Не понравится одно, подберите другое! Спросите, почему не нравится, что конкретно не нравится. Не принимайте ответы типа «Скучно». Скучно только скучному человеку. А вот пусть докажет вам, с книгой в руках, почему ему не нравится либо герой, либо фабула, либо стиль. Это будет очень полезная работа, и ваш ребенок прочитает эту книгу внимательно, научится формулировать свои мысли и управлять своими эмоциями. И очень может статься, что после такого обсуждения «скучная» вещь вдруг покажется очень даже интересной.

 К слову сказать, телевизор может сослужить в этом деле хорошую службу. Ведь есть немало прекрасных экранизаций классиков, вот пусть дети их и посмотрят! Но обязательно при этом прочитают само произведение, лучше до просмотра, но можно и после. Ната, например, накинулась на романы Джейн Остин, уже в Канаде и на английском, посмотрев «Гордость и предрассудки» по роману знаменитой писательницы.


Я приношу извинения за такое пространное отступление, не сочтите, что я морализирую. Меня искренне огорчает то, как уходят буквально в песок знания и прекрасные традиции, которые существовали в России на протяжении веков. Многие разводят руками, мол, такова се ля ви, здесь все другое, что мы можем... Это все неправда, здесь тоже есть богатые культурные традиции: вспомните фильм, в котором семья норвежских эмигрантов в Америке с трудом выкраивает гроши на самое необходимое, но находит все же средства, чтобы приглашать соседа читать им книги вслух по вечерам! Значит, это для них необходимость, для простых домохозяйки и рабочего! Почему же не для нас, таких образованных и
интеллигентных?


Еще об особенностях ивритского алфавита и необычности планировки в израильских квартирах

И все же трудностей в воспитании хватало, причем каждый раз появлялись новые проблемы. Конечно, после начала занятий в настоящей школе возникли претензии к одежде. Что-то из привезенного гардероба оказалось не принятым, не модным у израильских школьников. Конечно, мы постарались ей купить к началу занятий израильские джинсы, кое-какие местного производства футболки, кое-что нам просто подарили, за что большое спасибо. Но вот новые кроссовки, купленные прямо перед отъездом и ботинки, очень даже хорошие и новые, показались аборигенам смешными. Из-за этого было много переживаний, пока не купили мы ей местного производства довольно паршивые кроссовки, но они были «как у всех», и это было главное!


Ко Дню поминовения Ната должна была петь в школьном хоре, в форме: черные джинсы и оранжевая футболка с логотипом этой школы. Надпись была на иврите и выглядела так: «Ирони «зайн»», — потому что таково было название школы в Яффо. Футболку эту она надела один-единственный раз, а потом категорически отказывалась выходить в ней на улицу. Не усвоив еще многих тонкостей иврита, я все призывала ее носить эту футболку, но она надевала ее только дома, да и то не при гостях. Только спустя много месяцев я, наконец, сообразила, в чем дело. «Зайн» — буква ивритского алфавита, — испытала на себе те же превратности судьбы, что и бедная русская буква «ха». Изначальное значение этой буквы «дубинка», да и выглядит она похоже. Но кому-то она напомнила еще нечто сакральное. Из-за этой фрейдистской ассоциации букву стали отождествлять с неприличным местом, и название закрепилось то же. То есть, вроде невинного русского «хера», первоначально означавшего только букву. Сообразив все эти обстоятельства, я, наконец, отцепилась от дочери по поводу футболки.


В нашей квартире в Яффо был большой-пребольшой балкон («мерпесет») с выходом из спальни и из гостиной. И еще маленький застекленный балкончик с выходом на кухню и в столовую. Он использовался, как подсобка. Таким образом, все комнаты были соединены между собой, получалась «кругосветка». Особенно отметила это удобство Ната.
Однажды у нас с ней перед школой возникла довольно бурная ссора, не вспомню даже, из-за чего. Ребеночек стал дерзить, притом со все возрастающей наглостью. Папа Валя взорвался и решил ее отечески вразумить. Но доченька ловко увернулась и пустилась наутек на балкон. Как разъяренный вепрь, папаша погнался за ней. Она шмыгнула мимо меня с балкона в спальню, и я не перехватила ее. Мне просто стало интересно, чем все кончится. Муж вбежал в спальню — и опять рванул на балкон. Я же видела, что она тихо проскочила на маленький балкончик и к тому моменту, как папаша повторно пробежал в спальню, а оттуда вкруговую на балкон, она уже спокойно вышла из кухни и выскочила из квартиры. Тихонько щелкнул замок на входной двери. «Вепрь» тем временем в третий раз забежал в спальню и ринулся на балкон. Прикинув, что дочка уже вне его досягаемости, я невинно спросила, за кем это он так бегает.
- Как, за кем? - возопил оскорбленный глава семейства,
- Я сейчас ей покажу, как хамить!
- А ты знаешь (это уже моя реплика), что она давно ушла?
- Как, ушла! Быть не может!  - и он забежал в кухню, а потом выскочил на балкон.
Внизу, уже около автобусной остановки, стояла Ната. Увидев папу, она лучезарно ему улыбнулась и помахала ручкой. Тут подошел автобус, и она уехала. А папенька, чертыхаясь, но со смехом, зашел в комнату. К счастью, юмор ситуации снял все обиды и гнев. Оставалось только подивиться находчивости нашей девицы и удобству планировки квартиры.


 Последнее наше лето в Израиле прошло в напряженном ожидании. Ранней весной мы успешно прошли интервью в канадском консульстве, а также получили медицинскую справку для всей семьи. Это было тоже делом непростым, все осмотры и анализы проходили в большом госпитале в Тель-Авиве, мы специально туда поехали. Трусили ужасно. Вроде бы, мы были «практически здоровы», но кто его знает, что могут вдруг обнаружить! Например, один наш приятель понятия не имел, что у него диабет, это обнаружилось как раз во время такой проверки. Впрочем, нам подсказали некоторые небольшие хитрости на такой случай. К счастью, они не понадобились, мы получили справку из Рима очень быстро. Собрав все документы, мы уже готовы были получить в скором времени и визу. Однако время шло, а ее все не было. Нам объяснили, что в консульстве «мертвый сезон», летние отпуска, раньше осени вряд ли что будет.


Тем не менее, нужно было собрать большую для нас сумму денег для консультантской конторы, которая «вела» нас в процессе эмиграции (было бы также справедливым сказать, что она нас «разводила», но все же кое-какую помощь с правильным оформлением документов и правильным поведением на собеседовании в консульстве мы получили). Помимо этого, мы должны были заплатить «Сохнуту» сумму в 2 тысячи долларов США «за электротовары» - так нам сказала, по-русски, картавя на все буквы, служащая Сохнута. Мы не прожили в Израиле трех лет, так что эту сумму должны были вернуть в обмен на заграничные паспорта. Мы решили, что ждать еще четыре месяца ради этих денег не будем, так как срок медицинской справки истекал раньше. Пришлось бы нам всю эту канитель тянуть сначала. Были и еще расходы, а также нам надлежало иметь при себе для въезда в Канаду достаточно большую сумму, примерно пятнадцать тысяч долларов, на которые мы и должны были там жить до устройства на работу.
Короче, нужны были деньги, и немалые. Валя получал неплохую по тем временам зарплату, надеялся на повышение, жизнь была недорогая, но этого явно не хватало для наших планов. Почти все лето я не имела работы, учеников почти не было, только к осени удалось устроиться на неплохое место, с помощью тех же Абрамовичей.


А тут наша дочурка вдруг стала «взбрыкивать». Ей надоело наше более чем скромное существование, отсутствие особых развлечений. Мы и в самом деле не могли себе многого позволить, - ни машины, ни частых экскурсий. Но все же кое-где побывали, поездили и посмотрели страну: проехали ее с севера на юг, до Эйлата, были несколько раз на экскурсиях в Иерусалиме, у друзей и родственников в Хайфе, Кармиеле, Араде и Ашкелоне, периодически бывали в Тель-Авиве, а также были на интересной двухдневной экскурсии по Негеву. Осматривали и наши окрестности, например, Мамшит. Так называлось древнее поселение в пустыне, основанное ранними христианами. Археологи раскопали целый город, занесенный за века песками и заросший травой. Но, конечно, шикарной жизнью это назвать было невозможно. Мы не очень переживали, так как понимали, для чего тратим или, наоборот, копим деньги. А для дочки это было тяжело, она видела, что родители ее сверстников купили машины и могут ездить, куда хотят; многие к тому времени уже купили и квартиры и начали понемногу уезжать из Димоны в более перспективные города. А мы все сидели на месте, все ждали у моря погоды. 


И вот она стала нас упрекать, что мы живем, как нищие, и «всегда так и будем жить». Мы возмутились: еще чего не хватало, козявка нас еще учить будет! А не для нее ли мы стараемся в первую очередь? Ведь в Канаде для нее перспективы гораздо лучше, чем в Израиле, где ей так не нравится. (Замечу, впрочем, что на экскурсиях ей страна нравилась намного больше, а самым красивым городом мира она, кажется, и сейчас, объездив почти всю Европу, считает Иерусалим; но, конечно, в Димоне и взрослые дяди и тети впадали в депрессию, что уж говорить о ребенке-подростке).


И все же, понимая, как ей трудно, я не хотела, чтобы она так себя вела. Подростки всегда склонны критиковать старших, они и в самом деле видят их недостатки и неудачи. Но право на такую критику они могут заслужить, да и то с большими оговорками, лишь тогда, когда докажут, что сами могут устроить свою жизнь самостоятельно и гораздо лучше, чем «предки» (они же «шнурки»). В час добрый!
Посему я заявила как-то после очередного сеанса критики:


- Ты говоришь, что будешь жить богато и весело? Отлично, я очень этого хочу. Но ты должна знать, что многие миллионеры начинали с самых тяжелых и малооплачиваемых работ. Пора начинать и тебе. Вот твоя кузина Вика летом работала в кафе, зарабатывала себе на учебники (в Израиле учебники платные) и на шмотки. Иди и устраивайся на работу. Что заработаешь – твое.


Говоря так, я хорошо понимала, что работы в Димоне практически нет и для взрослых, а школьникам ее не найти вообще. Мальчикам было еще полегче, их могли взять в магазин или на стройку, а девочек никуда не брали.
Все же я хотела, чтобы дочь убедилась сама, насколько сложно найти хоть какую-нибудь работу. Убедилась она очень быстро и совсем загрустила. Но хоть грубить перестала. И все же я придумала одну «операцию Ы».


Вокруг нашего дома почему-то не подметали мусор. Нашими соседями по дому были, кроме нашего брата олимов, еще марокканцы и даже индусы. Под нами жила как раз такая семья – индийские евреи, хотите верьте, хотите нет. Были они, в самом деле, «потерянными коленами Израилевыми» или просто приняли иудаизм, чтобы приехать в Израиль и жить там хоть и скромно, но не в страшной нищете, не знаю. Мне кажется, что последнее предположение ближе к истине. В квартирке чуть побольше нашей проживало большое семейство, где было четверо детей, бабушка, ну, и сами мама-папа. Мать работала где-то, бабушка следила вполглаза за детьми и готовила обед, а вот папаша в основном курил гашиш. Тем не менее, он почему-то считал наш дом своей вотчиной, а приехавших олим-ми Русия просто ненавидел и делал им разные пакости. А дети целыми днями бегали на улице, такие «четыре черненьких чумазеньких чертеночка». Звали их как-то похоже: Одед,Эльдад, Одиль (девочка) и что-то в этом же роде, уж не помню точно. Все время они что-то затевали, после чего перед домом оставалось полно мусора. Мы несколько раз сами брали метелки в руки и вечером выходили подметать у порога, - просто сил не было жить в этой грязи. В один из таких вечеров, когда мы, грязные и потные, махали метелками около подъезда, над нами вдруг прозвучал голос, как бы с небес (площадка перед домом была ниже уровнем, чем вся площадь перед соседними домами, из-за холмистого рельефа Димоны): «Ребята, а вы не хотите разбогатеть?» Удивленные, мы задрали головы и увидели молодого человека, вопрошавшего нас. «Нет, не хотим», - немного растерянно отвечали мы. «Как это, не хотите? Да этого не может быть!» Все с теми же метелками в руках, мы, вероятно, мало были похожи на кандидатов в мультимиллионеры. Быстро выяснив, что это агент «Гербалайфа», активно развернувшего свои сети в Израиле, мы вежливо, но решительно с ним распрощались. Бедняга скрылся в ночи, не знаем, удалось ли ему на этом деле разбогатеть, как некоторым.


Но такие отдельные «субботники» не могли решить проблему. Я обошла соседей и предложила скинуться, с тем, чтобы наша дочка убирала территорию перед домом раз в неделю. Многие сочли эту меру правильной и охотно скинулись по десятке. Кто-то отказался платить. А одна женщина стала выходить вместе с Натой по субботам и подметать перед своим подъездом. Что ж, за это тоже мы были благодарны. Ведь в доме было много подъездов, территория большая, а подметать под «белым солнцем пустыни» было очень нелегко — жара уже в шесть утра была страшная. Ната подметала, чуть не глотая слезы. Я тоже плакала и хотела выйти ей помочь, но муж не пустил: она должна отработать эти деньги сама. Самое неприятное начиналось позже, когда уборка была окончена. Тут выходили четыре чертеночка и затевали свои игры. При этом они явно старались намусорить побольше, назло нам. Это было очень обидно. Но однажды не выдержал сам глава семейства: увидев, что наворотили его отпрыски, он устыдился и хорошенько на них наорал в окно. После этой взбучки они притихли и уже не очень изощрялись в пакостях.


Так продолжалось три месяца, за которые Натка заработала свои первые трудовые 180 шекелей. После этого наши соседи Маня-Саня, отказавшиеся платить за уборку, сбегали в ирию и договорились о том, что убирать участок будут они. Там пошли им навстречу, и Ната лишилась своего дохода. Не беда, начались занятия в школе, и этот единственный свободный день в неделе не стоило тратить на тяжелую работу. Но этот урок пошел впрок: впоследствии, уже в Канаде, она всегда работала хоть несколько часов в неделю, самостоятельно оплатила свое обучение в университете и многие другие расходы, а затем несколько лет, пока работала на полную ставку и жила с нами, вносила в наш бюджет довольно ощутимый вклад.


И дело было даже не столько в деньгах, хотя для нас и это было немаловажно. Но главное было в том, чтобы она научилась самостоятельно устраиваться на работу, правильно держаться на интервью и, наконец, терпеть, когда трудно. А также убедилась в том, что при отсутствии профессионального образования нельзя рассчитывать на большие заработки. Следовательно, нужно серьезно учиться.
Уверена, что такая закалка полезна любому подростку. Я, например, не жалею, что сама подрабатывала, когда еще училась в школе.

Наконец-то свободны!


Уже близился конец сентября, а из консульства не было никаких вестей. Я пару раз выбиралась в Тель-Авив для выяснения обстановки. Но получала стандартный ответ «ждем окончательного решения». Мы уже начали тревожиться и, как оказалось, для этого были причины. В октябре выяснилось, что нас должны вызвать для какого-то дополнительного интервью, чего раньше не бывало. Все попытки разузнать, в чем дело, ни к чему не привели. Только непосредственно перед интервью удалось узнать от тех, кто уже побывал на таком дополнительном собеседовании, с чем это связано. К счастью, все обошлось, как говорится, «легким испугом», после чего визы нам были выданы довольно быстро.
Все же мы решили не торопиться, а доработать до конца зимы. У нас было время до середины марта, вот мы и решили собраться спокойно.


Конечно, какое может быть спокойствие, когда нужно опять готовить багаж, собирать вещи, многое продавать. Мебель и электроприборы, конечно, везти с собой не имело никакого смысла, так что мы всюду расклеили объявления о срочной распродаже. Все было новое, так что покупатели нашлись быстро. Понятное дело, все продавалось за полцены, но и это было неплохо.
Шоша с беспокойством глядела на растущую посреди комнаты гору ящиков, в которые были упакованы книги и вещи, и все время мяукала. Как будто чувствовала, что мы затеяли что-то для нее нехорошее. От этого постоянного «мяу!» разрывалось сердце.


Когда Валя подал заявление об уходе, мы не знали, заплатят ему компенсацию или нет. К нашему удивлению, заплатили, причем очень хорошую. Мы на это даже и не рассчитывали. Администрация фирмы вполне могла бы и не платить, но они решили показать широту души. Что ж, за это спасибо. Вообще, нужно признать, что много на этой работе было хорошего. Много и плохого, но не хочется об этом вспоминать. Нужно считать, что нам, особенно мужу, очень и очень повезло. Хотя, несомненно, для такого везения у него были и серьезные основания: способности и большой профессиональный опыт. Думается, что фирма осталась не в накладе.


Американцы в головной фирме отметили его отличную работу и даже пригласили приехать в командировку. Но начальство решило, что лучше пошлет кого-нибудь другого. Ну, Бог с ними, нам вскорости уже пора было лететь за океан в более длительную «командировку», о чем до поры до времени мы все еще никому не говорили. Не знаю, то ли мы были научены опытом на родине, где все такие сборы велись в страшной тайне, то ли в самом Израиле были подобные традиции, но, похоже, что и старожилы Израиля не склонны были афишировать свой отъезд из страны. А когда уже это становилось явным, то отъезд каждого такого «беглеца» обсуждался с большим жаром. Опять же, старожилы относились к подобным делам более спокойно, чем наши олимы. Эти готовы были всячески порицать уезжающих, при том, что явно тоже только и мечтали о том, чтобы уехать.


Наиболее доброжелательно отнеслись те, кто сами тоже собирались через какое-то время совершить такую «йериду», т.е. покинуть Израиль для другой страны. Теперь, спустя полтора десятка лет, здесь, в Канаде и в Америке, живут и успешно работают многие из тех, кто начинал когда-то в Негеве, в Израиле, в небольшом филиале «Диджиталя».


Даже покупка билетов в Канаду была сопряжена с трудностями. Например, существовала негласная инструкция о том, чтобы билеты в Америку продавать только в оба конца. Как это объяснить с точки зрения законности, не приложу ума. Конечно, в тех случаях, когда речь шла об улетавших, у которых была не выплаченная ссуда за дом, машину или еще что-то, то понять такую тактику можно (впрочем, если кто-то решился прикарманить таким образом крупную сумму денег, то что ему стоит немного потратиться на билет «туда и обратно»).
Нам, конечно, совершенно ни к чему были такие билеты, о чем мы прямо и говорили агентам. Тех такое заявление пугало, и они не хотели нам ничего продавать. В конце концов, мы купили билеты через свою консультантскую фирму. Летели самолетом греческой компании через Афины. Я давно мечтала побывать на земле Эллады и рада, что хоть в такой форме это удалось. Особенно прекрасны были виды из окна самолета, когда мы долго летели над морем, постепенно снижаясь, и видели острова, как на ладони.


Но вот позади прощальные дни в Израиле. Суматоха, погрузка вещей и отъезд из Димоны. Мы договорились с семьей знакомых, что последние три ночи переночуем у них, а они, собиравшиеся приехать немного позже в Торонто, остановятся потом у нас.  Попрощались со знакомыми и родственниками в Тель-Авиве. Как оказалось, своего старенького дядю я видела в последний раз, через года три он умер.
В Страну уже пришла в те мартовские дни весна, расцвели яркие цветы на многих деревьях. Интересно, что в Израиле весна начинается с того, что со многих деревьев опадают листья, державшиеся всю зиму. Опять же, все наоборот, все не как у людей! Зато через несколько дней на них распускаются огромные алые блюдца цветов. Жары еще нет, но тепло и благодатно. Авив-Весна, одним словом! Погуляли у моря, завершили свои дела в банках, забрали оттуда свои вклады. Нам их отдали без проблем, за исключением десяти шекелей, которые оставались на школьном счету Наты. Оказалось, что взять эти деньги в Тель-Авиве ну просто никак невозможно! Нужно ехать обратно в Димону! Поразительная мелочность, при том,  что из страны можно вывезти совершенно спокойно большие суммы денег, очень часто никто на это даже внимания не обратит.


И вот круг замкнулся: вновь мы в «Бен-Гурионе», ждем отправления в неведомое далеко. Предъявляем свои билеты, а русскоязычная «пкида» требует предъявить обратные.
- Но у нас билеты только в один конец!
- Как так, это запрещено!
 – Но кем запрещено и на каком основании? Мы не собираемся возвращаться из Канады.
- Как так, покажите свои визы! (Это явное нарушение закона, она не вправе этого от нас требовать, но мы ей показываем паспорта с визами). Взбешенная, она убегает к начальству. Видимо, там ей говорят, чтобы сидела спокойно и «не возникала». Пулей влетает обратно и говорит, что «мы можем лететь». Спасибо за разрешение!


Новое препятствие: у нас слишком много мест багажа. На самом деле, мы взяли все строго по инструкции, все взвесили. Но ей кажется, что всего слишком много.
- Вы должны заплатить пошлину!
- ОК, мы готовы, сколько мы должны в долларах?
- Я не знаю, сколько это в долларах, у меня только шекели!
- Ну, это Ваша проблема, - невозмутимо говорит муж.


Бац! Пкида опять пулей вылетает из зала, но через минуту возвращается и говорит уже более мирно, что мы можем не платить, но там, в Канаде, с нас уж обязательно возьмут пошлину. Ну, что ж, возьмут, так заплатим.
Представьте себе, что никто никаких пошлин с нас в Канаде и не подумал взыскивать. Это все были фантазии нашей соотечественницы, старавшейся выслужиться перед начальством. Таковы последние всплески страстей, бушующих в Израиле по поводу «йоредов» и «предателей», покидающих страну предков.
Зачем тратить столько душевной энергии на зависть и недоброжелательство? Мы ведь никогда в глаза не видели эту женщину и, Бог даст, не увидим. Ничего плохого ей не сделали и не собирались. Но она нас сразу же возненавидела. Если она, подобно многим, кричит на всех углах, что живет в самой лучшей стране в мире и плевала на всякие Америки, то зачем же тогда завидовать и желать нам зла? Ведь это она выбрала «лучшую часть»! Все это сильно напоминает родную страну, где бытовала та же странная цепь рассуждений. Ничего не скажешь, наши соплеменники хорошо усвоили эту извращенную логику.


И все же, когда я бросаю последний взгляд на эту знойную землю, на пальмы вдали, на горизонт, за которым море, сердце сжимается. Вы можете не поверить, но я привыкла к этой стране и ее странным и измученным постоянной войной людям. Я научилась понимать этот язык, хоть и говорю на нем с трудом. Да, что там говорить, три года нашей недолгой жизни – это срок немалый!
И когда самолет наш взлетает, делает круг и ложится курсом на Средиземное море, когда под крылом опять все быстрей мелькают все уменьшающиеся красные кирпичные крыши Южного Тель-Авива и Яффо, на глаза у меня наворачиваются слезы.

    Вот скрылись Яффо очертанья,
    Вот не осталось ничего...
    Нет, там остались жизнь, страданья,
    Частица сердца моего.