САГА О ТУХВАТУЛЛИНЫХ.
ФАНТАСМАГОРИЧЕСКИЙ ПРОЛОГ-ВВЕДЕНИЕ.
Жизнь продолжается!
Два года назад я чудом избежал страшной смерти. Меня бы мгновенно разорвало на куски. В то утро я стоял на рельсах спиной к закрытым огромным, мощным раздвижным воротам склада готовой продукции завода Алнас и громко, на повышенных тонах, разговаривал по мобильнику с диспетчером. А снаружи, на скорости, отчаянно гудя, к этим воротам мчалась стотонная махина – заводской тепловоз с прицепленным вагоном, доверху груженным металлом. У тепловоза внезапно отказали тормоза. Но я не видел и не слышал эту махину. Зато увидел, что ко мне быстро идет, почти бежит мой напарник Рим. Это было странно – ведь у него больные ноги, он никогда не ходит быстро. Не прерывая разговор с диспетчером, я делаю несколько шагов к Риму. Вдруг раздался страшный грохот. Здание содрогнулось, задрожало, на мгновение погас свет и снова зажегся. На меня сверху посыпались штукатурка, пыль. От внезапного страха я замер и невольно втянул голову в плечи. В спину ударил морозный воздух. Медленно оборачиваюсь – на том месте, где несколько мгновений стоял я, застыл тепловоз. Он вспорол, как нож консервную банку, железные ворота с двойной обшивкой из толстой стали и застрял, зацепившись краями груженного вагона об металлические конструкции ворот. И острые края разорванной стали подрагивали совсем рядом со мной. Несколько секунд стояла зловещая тишина. Только холодный воздух со свистом врывался в теплое помещение через образовавшийся проем. Я тогда совсем не испугался, быстро доложил о чрезвычайном происшествии и продолжил исполнять свои обязанности. И только ночью, когда Рим мне рассказал, что тепловоз гудел, осознал, что меня спасло чудесное стечение обстоятельств. Ведь, если бы я услышал гудок, если бы не увидел спешащего Рима, я непременно сделал бы шаг в сторону ворот…
Помню, когда вышел на улицу, на почти беззвездном ночном небе ярко, неестественно ярко сияла звезда. Она то мерцала, то светила ровно, то становилась пяти-шести-семиконечной с исходящими лучами, то становилась круглой, похожей на миниатюрную луну. Никогда ранее не видел я такую яркую, такую крупную и такую переменчивую звезду. Она словно посылала мне какие-то сигналы, она словно радовалась за меня. А я думал, что в любой момент могу исчезнуть. И что останется после меня? Останусь в памяти детей и внуков немногими эпизодами, которым они были свидетелями. А сколько информации, хранящейся в моей голове, пропадет. И архивные материалы папы тоже могут пропасть – кому нужны пожелтевшие бумажки, книги, старые газеты, журналы? Ведь они занимают место. И еще останется много незаконченных дел.
Папу в свое время парализовало с потерей речи и способности писать. Он ничего не успел рассказать мне о себе, о своих предках, не смог передать свои просьбы и пожелания. Маму тоже внезапно парализовало полностью. Она тоже не смогла сказать то, что откладывала, что хотела рассказать перед смертью. Нет, я все же постараюсь рассказать обо всем, что знаю.
К тому времени я уже основательно ознакомился с архивом отца, неоднократно ездил и в свою родную деревню, там узнал много информации, много беседовал с младшим братом отца – Чарльзом-абый, он тоже рассказал много интересного. И перед глазами, словно в фантастическом фильме, проносятся фантасмагорические видения, события, происходившие с моими предками, родственниками, мной на всем пространстве огромной страны – от Тихого океана на востоке, до Карпат на западе, от Бухары и Ташкента, Краснодара на юге до Риги, Таллина, и даже до Новой Земли на севере. Эти видения проносятся в хаотичном порядке, наслаиваются друг на друга. Их много – десятки, сотни, тысячи… Они то резкие, четкие, то туманные, расплывчатые, то цветные, яркие, то черно-белые, тусклые…
- 2007 год. Президент Татарстана Минтемир Шаймиев едет на автомобиле по Казани. Проезжая мимо “Водоканала” он вдруг дает команду остановиться. Оказывается, он увидел бронзовый памятник Водовозу. Выходит из машины и осматривает памятник. Он поражен, насколько точно и правдиво выполнена эта скульптура, особенно лошадь. Интересуется, кто автор памятника. Ему отвечают – уже известный к тому времени Казанский скульптор Асия Минуллина – автор памятников воинам-интернационалистам, фонтана с голубями на Баумана, памятник Кол-Гали, памятник Качалову и др. Шаймиев приглашает Асию к себе в кабинет, беседует с ней и дает задание сделать памятник Благотоворителю. Работа шла трудно. Десять вариантов президент забраковал. И только одиннадцатый одобрил.
- 1908 год, осень. Габдулла Тукай, после возвращения в Казань из Уральска, едет на попутной повозке до волостного центра Большая Атня, чтобы пройти призывную комиссию в действующую армию. Он одет в казакин, на голове городская кепка, на ногах – модные штиблеты. То и дело соскакивает с повозки и бежит, чтобы согреться. Его нагоняет отец двоюродной сестры моей бабушки, они разговорились, оказывается, отец знал отца молодого человека – муллу из деревни Кушлавыч. Поэтому молодой человек приглашен в гости. Габдулла Тукай заезжает в гости к ним на чай и посвящает девушке коротенькое стихотворение. В 1943 году она умирает после гибели на фронте сына. Соседи много десятилетий хранят ее чемодан с религиозными книгами. В 2015 году осенью старый коран, «видевший Тукая», будет передан мне под объективом телекамеры с наказом, что я отдам его в какой-нибудь музей. Проходит еще 4 года, и этот коран занял свое место в музейной комнате Рафаила Тухватуллина. Уже скоро эта музейная комната будет открыта для посетителей.
- 1972 год, остров Новая земля, матрос Айдар Минуллин (по матери – Тухватуллин) проходит действительную службу. На атомном полигоне один за другим идут ядерные и термоядерные испытательные взрывы, и после каждого взрыва холм, под которым происходит взрыв, исчезает. Целый месяц радиоактивные осадки падают на землю. Весь личный состав военных перед каждым взрывом садятся на ледоколы и корабли ледокольного типа, и отплывают на безопасное расстояние. Возвращаются на место дислокации через месяц. Четыре взрыва, четыре отплытия пережил Айдар. Проходит 46 лет, и коротко постриженный, худой Айдар под объективом телекамеры с гордостью рассказывает о своей сестре Асие Минуллиной – известном скульпторе. В этом же телефильме о ней же рассказывает и Минтемир Шаймиев.
- 1941 год, июль месяц. 17 летний забойщик Рафаил Тухватуллин рубит уголь глубоко под землей в Горловке на Донбассе. Вдруг перестает работать отбойный молоток. Рафаил поднимается в штрек. Поодаль мерцает группа ламп, это – толпа шахтеров. Сидят, ничего не понимают. Некоторые легли навзничь и спят – похрапывают. Появляется мастер. Оказывается, фашисты бомбили город, наверху суматоха, клеть некоторое время была обесточена, связи не было. Сейчас все восстановили. Шахтеры поднимаются на поверхность. Душ не работает. Наспех вытеревшись полотенцами, мальчишки идут по ночному городу к общежитию. В конце города на полнеба полыхает зарево пожара от первой бомбежки Горловки. Мальчишки некоторое время шагали, глядя в ту сторону, потом взглянули на себя и дружно начали хохотать, показывать друг на друга пальцем: «черт», «бес», «а ты демон». Если внизу, в черной шахте, их черные лица и руки смотрелись нормально, при дневном свете выглядели действительно очень смешно. Вот эта картина – семнадцатилетние чумазые, перепачканные углем татарские мальчишки хохочут, показывают пальцами друг-на друга, дразнят друг друга на фоне зарева от пожара – часто мне видится. Их родные деревни далеко, за тысячи километров. Уже две недели идет война, их только что бомбили. А они хохочут, дразнят друг-друга.
- 1913 год. Средняя Азия. Далекая южная Бухара. Старший брат моего дедушки Габделгазиза вместе с другими выпускникам Казанского медресе сдает выпускные экзамены, чтобы получить диплом муллы. Ему сказали, что надо дать взятку. «Но я ведь хорошо учился! К тому же мой отец – бедный мулла, лишних денег у нас нет!» - восклицает он. И его заваливают на экзамене. Возвращается в Казань злой и говорит младшему брату Габделгазизу, который тоже учился в Казанском медресе на первом курсе: «Нечего тебе здесь учиться! Иди, переходи в Казанскую учительскую школу!» И Габделгазиз послушно переходит учиться в Казанскую учительскую школу, расположенную совсем недалеко от Казанского медресе, на улице Тукая. И это спасает ему жизнь, ведь муллы были почти поголовно репрессированы в 30-е годы. А старший брат пропал на фронтах первой мировой войны….
- 1980-84 годы. Будущий скульптор Асия Минуллина с ломом в руках долбит лед в далеком Ленинграде. Она – студентка института имени Мухиной – работает дворником, чтобы иметь возможность учиться. После лома ей трудно перестраиваться на тонкие художественные работы… А ведь она сама весила тогда (да и сейчас) чуть больше этого лома. Помню, когда в 1969 и 1970 годах я приезжал в Казань на Республиканские школьные олимпиады по химии, то заходил к ним в гости. Асия, некоторое время позанимавшаяся фигурным катанием, и начавшая заниматься балетными танцами, с восторгом рассказывала мне, что балет – это прекрасно! А я не понимал, ведь я тогда своими руками строил авиамодели, паял транзисторные приемники, и даже сконструировал и изготовил два кинопроектора. Вот где восторг! Вот что прекрасно! А она мне про какой-то балет… Вот чудачка…
- Октябрь 1941 года. Пятеро худеньких татарских 17-летних мальчишек - шахтеров, без теплой одежды, в одних рубашках и легких брюках, без денег, без еды, без воды, молча идут по шпалам из Горловки в Донбассе в сторону родного Татарстана. ОНИ ИДУТ ДОМОЙ. К Горловке уже вплотную подошли немецкие войска, Горловку бомбят уже который месяц. Мальчишки только что похоронили своего мастера, которого вчера на их глазах завалило в темном сыром обрушившимся штреке. Им уже давно не выдают зарплаты, только кормят. На ж.д. вокзал не пробиться – километровые очереди. И они пошли пешком. Домой! Домой!
- 1918 год. Казань захватили белочехи. Аресты, расстрелы, расстреляли Мулланура Вахитова. Белочехи объявили мобилизацию. Из Казани никого не выпускают, кроме крестьян, завозящих хлеб, на всех дорогах посты белочехов. Мой будущий 18 летний дедушка Габделгазиз выезжает из Казани на телеге крестьянина. Вот как он сам пишет про эти события: «Через два дня после прихода чехов я убежал из Казани, иначе они и меня забрали бы в свою армию. Выбраться из Казани было очень трудно, везде стояли чешские часовые, они спрашивали пропуск. Я выехал из Казани со стороны Спаса (ныне Куйбышев), подсев к крестьянам, приехавшим в Казань продавать хлеб. Я и сам, переодевшись крестьянином, покинул Казань. Часовые не задерживали крестьян, приезжающих продавать хлеб. И я тоже сказал, что приезжал продавать хлеб. (В то время деревенские жители даже летом одевались в несколько слоев одежд – казакин, бешмет, калапуш, шапку и т.д. Один слой одежды надел я – бешмет, шапку). В дороге видел много трудностей. Через несколько дней добрался до своей деревни Ябалак Тетюшского уезда (ныне Апастовский район). Однако в это время в нашей деревне была власть чехов. Я долго не задержался, ушел в Свияжский уезд»
- Конец 1980-х, 90-е годы. Военный летчик майор Рашид Тухватуллин летает над Тихим океаном на противолодочном самолете Ил–38, предназначенным для обнаружения и уничтожения подводных лодок противника. Трагически погиб в 1997 году во время отпуска в городе Тамбов. В том году везде звучала песня «Мальчик едет в Тамбов». Сразу после похорон солдаты по команде офицера дали несколько залпов – очередей из автоматов. Так, с воинскими почестями, проводили в последний путь военного летчика. Могила Рашида совсем недалеко от могилы его дяди – Рафаила Тухватуллина…
- 1931-32 годы. Строительство Беломорканала заключенными Гулага. В числе ЗК-ов (заключенные каналоармейцы) – оба моих прадеда со стороны папы – Габдрахман мулла – отец Габделгазиза – моего дедушки, и Салах мулла – отец Сабзеба;ар – моей бабушки. Когда Габдрахмана муллу репрессировали, всех членов семьи выгнали на улицу, дом разобрали и вновь собрали в центре деревни Ябалак, организовав там сельсовет. Когда Салаха муллу увозили на телеге, односельчане плакали. Оба моих прадеда пропали без вести на строительстве Беломорканала.
- начало 1960-х годов. Молодой Минтемир Шаймиев просит работавшего в то время главным агрономом пяти объединенных районов Татарстана Чарльза Тухватуллина дать ему рекомендацию в партию. Они в то время жили в одном подъезде, на разных этажах. Пройдут годы, многодетный отец Чарльз Тухватуллин будет жить с семьей на первом этаже панельной хрущевки. Ему дети говорят – напиши письмо Шаймиеву, проси квартиру. Он отвечает – вам надо, вы и пишите... Так и не напишет. А в прошлом году Шаймиев просит Асию Минуллину дать резюме на Чарльза Тухватуллина. Нет, не забыл его Минтемир Шарипович...
2009 год, ноябрь. В Краснодаре проходит операция под кодовым названием “Спасение рядового Рамиля”. Моему сыну сказали, что живым из части домой он не уедет. Вот по моей просьбе Валера Краснов, с которым я когда-то работал на заводе, а сейчас проживающий в Краснодаре, с другом, увозят моего сына Рамиля от прапорщиков и старослужацих, грозивших его убить. Валера запирает его в своей квартире, вечером сажает на поезд и звонит мне: “Рустам, я все сделал, поезд тронулся...”... Ничего не смогли сделать моему сыну прапорщики...
- 1932-33 годы. Деревня Кышкар, Татарстан. Председатель сельсовета решил снести минарет мечети. Вместе с комсомольцами он подпиливает несущие балки минарета, спускает вниз веревку. Веревка оказывается короткой. Председатель посылает мальчишек, среди которых Рафаил и Чарльз Тухватуллины, спросить у жителей деревни дополнительную веревку. Но никто не дал им веревку. Наконец, комсомольцы принесли веревку, которую привязали к свисающей из минарета веревке и начали тянуть, чтобы снести минарет. Маленькие Рафаил и Чарльз весело схватились за конец веревки, помогали тянуть. Наконец минарет заскрипел и упал на землю, словно поверженный дракон. Маленький Рафаил побежал сообщить эту радостную весть Карим бабаю, который постоянно до этого подходил к мечети и смотрел на минарет, и замер на пороге. Карим бабай, бывший до революции богатым купцом, построивший эту мечеть с минаретом, выселенный после революции в баню, потрясал кулаками и проклинал председателя сельсовета. Странно и страшно было это видеть Рафаилу...
- 1979 год, июль. Я приехал на край земли – на Камчатку, отъехал на автобусе от Петропавловска-Камчатского несколько десятков километров и лезу на сопку. Лезу, чтобы осмотреть окрестности. Я ищу женщину, в которую влюбился за несколько месяцев до окончания моей службы в Енисейске, и которая внезапно исчезла, и я очень тогда расстроился. Я не знаю фамилии, я не знаю адреса. Я знаю только, что она уехала на Камчатку. А Камчатка – больше Франции. Камчатка – тогда был закрытым краем. У меня есть план поиска. Я знаю, что она уехала в такую же воинскую часть космических войск, как и в Енисейске, значит, там должны быть огромные чаши космических антенн. Вопросов задавать нельзя – особисты займутся тобой. Из географии я знаю, что на Камчатке – одна дорога с юга на север. Значит, я каждый день должен отъезжать километров на 50 дальше, и лезть на сопку. Максимум за неделю я ее должен найти. План сработал. Уже на второй день справа вдалеке я увидел космические антенны...
- 1943 год. Воинская часть, в которой служит Роза Тухватуллина – старшая сестра моего отца и будущая мать Асии Минуллиной, прорывается из окружения, попадает под артиллерийский обстрел. Роза апа тяжело ранена осколками в грудь. Вот она лежит на полу медсанбата рядом с многими десятками тяжелораненными. Вдоль ряда раненных идет хирург с медсестрой. У него тяжелая задача – отобрать несколько раненных, которых он успеет прооперировать и спасти. Остальные до утра умрут. Вот он идет и показывает пальцем – этого на операцию, этого... этого... Прохоит мимо Розы апа. И она, собрав все силы, закричала: “Я жить хочу! Режьте меня!” Ей показалось, что она закричала, на самом деле прохрипела чуть слышно – грудь пробита, легкие пробиты. Но хирург услышал, обернулся и показал пальцем: “Эту тоже на операцию”. Роза апа выжила, но в груди возле самого сердца остался неизвлекаемый осколок, который хирург не рискнул трогать. Так и похоронена с оскоком в груди.
- 1937-38 годы. Деревня Большой Менгер. В школу, где учится 13 летний Рафаил Тухватуллин, приходит новый учитель татарского языка и литературы Нафик Ягудин. Однажды в библиотеке Рафаил подслушал разговор, что Нафик Ягудин – писатель, и пишет роман. Рафаил не верит, ведь писатели – это необычные, великие люди... Вот он, поздно вечером в темноте подкрадывается к дому, где живет Нафик Ягудин и заглядывает в окошко. Нафик абый сидит за столом и пишет! Пишет при свете керосиновой лампы... Как так может быть, чтобы обыкновенный учитель, женившийся на обыкновенной библиотекарше, быть писателем? И неожиданно в душу мальчишки Рафаила запала искра – а ведь, страшно подумать, а ведь и он может стать писателем!!! И он начинает писать сказку “Ленивый соловей”. Он спешит, хочет показать свою сказку Нафику абый. Но не успевает. Нафика Ягудина ночью арестовывают и увозят, как врага народа.... По деревне разносится слух, что он готовил заговор против Советской власти... Проходит восемьдесят лет, я ищу в просторах интернета следы репрессированного Нафика Ягудина. Нахожу только следующую запись: “Арестован 1 ноября 1937 г.
Приговорен: НКВД ТАССР 21 сентября 1938 г., обв.: 58-10 ч.1, 58-11 ("участник националистической группировки, троцкистская пропаганда". Приговор: Дело выделено в особое производство». Продолжаю поиски снова и снова. И, наконец, на сайте Проза.ру нахожу статью Марса Ягудина, пишу ему в рецензии, не про вашего ли отца писал мой отец? Через полгода Марс отзывается, пишет: «С большим волнением прочитал повесть Вашего отца. ДА, ЭТО МОЙ ОТЕЦ!» Оказывается, Марс Ягудин ввел в компьютер ту самую рукопись романа отца, пролежавшую 80 лет, и ее напечатали в журнале «Казан утлары» №11-2017. Это тот самый роман, который Нафик Ягудин писал при свете керосиновой лампы в трагическом 1937 году! ФАНТАСТИКА!! Я ведь тоже расшифровал и ввел в компьютер рукопись последней повести своего отца, пролежавшую 20 лет, и ее тоже напечатали!! Мы, не зная друг о друге, делали одну и ту же работу!!! Что двигало нами для выполнения этой трудной задачи? Ведь мы работали, не зная, напечатают или нет. Даже, закончив оцифровку рукописей, не сразу осмеливались предложит их издателю. Я этот вопрос еще не задавал Марсу. Скоро в центральной библиотеке г. Альметьевска должна состояться встреча Марса Ягудина и меня в присутствии любителей и деятелей литературы. Наверное, такую встречу надо было бы показывать по центральному телевидению, но там Малахову подавай только скандалы…
1971 год. Я, 18-летний худенький студент первого курса КАИ, разгружаю свой первый вагон, таская на спине 80-килограммовые тюки с сырой резиной, спускаюсь по шатающимся дощатым сходням в кузов грузовика. 1-й тюк, 10-й, 50-й, 120-й, все тело болит, так хочется бросить это занятие. Удалось выдержать....
2011 год. После разговоров с моей учительницей Венерой Назиповной я решаюсь начать расшифровывать неизданные рукописи папы. В первый вечер, вооружившись лупой, словарями, с трудом расшифровал несколько строк ужасного почерка папы. На следующее утро, без десяти пять, меня будит звонок. Чуть приоткрыв заспанные глаза, бросаюсь к телефону. Но в телефонной трубке – гудок. Музыкальный звонок не утихает. Я бегу открывать дверь – там – никого. Откуда же доносится этот звонок, эта мелодия? Оказывается, звонит музыкальная фарфоровая кружка. Я уже проснулся, сажусь за рукопись. К 8 утра еду на работу. После работы до полуночи опять сижу за рукописью перед компьютером. На следующее утро – опять тот же звонок в то же время. Так продолжалось полгода, пока я не закончил расшифровку последней повести папы. Кто-то наверху очень хотел, чтобы неизданные произведения папы были изданы...
- 28 февраля 1993 года. Мой брат Мансур вечером уже в темноте возвращается домой через пустырь с поминок Раиса абый, которого похоронили три дня назад. Мимо идут 10 подвыпивших подростков. Они уже почти прошли мимо, как вдруг один из них говорит, показывая на шапку Мансура: “Я такую же хочу...” Подростки окружили Мансура, но он вырвался и добежал до угла своего дома. До своего подъезда осталось метров 50 и два поворота. Тут его окружили, и один из подростков бьет с разгона ногой в грудь. Другой ударил ножом по ноге и перерезал артерию. Хлынула кровь, подростки разбежались. Мансур идет к подъезду, кровь хлещет на стену выше его роста. Дойдя до соседнего подъезда, Мансур падает и теряет сознание. Проходящие жители подъезда вызывают скорую помощь. В машине скорой помощи он умирает от потери крови. Когда на следующее утро мы, оглушенные страшной вестью, – мама, я, Ильяс и Азат приезжаем из Альметьевска в Челны к дому Мансура, первое, что мы видим, как Т;гзим; апа – вдова Раиса абый, с ведром и тряпкой в руках отмывает стену дома от крови Мансура на его последнем пути...
- Конец 1950-х, начало 60-х годов. Я, Мансур, Асия и Айдар, тащим какую-то дверь в долину речки. Не помню, где мы взяли эту дверь, помню – уж очень тяжелая была. Дотащили, пытаемся плавать по речке на этой двери, как на плоту. Дверь не выдерживает нас, постоянно тонет то одним, то другим концом. Да и речка чуть шире этой двери. Но нам весело. Ведь каждое лето Асия и Айдар приезжали в Новый Кинер из Казани, и мы босиком бегали с утра до вечера на природе, купались, смеялись, лакомились ягодами на склонах долины, ловили рыбешек, бежали с уловом к бабушке или моей маме, чтобы пожарили, и сами пытались жарить на плоских камнях на берегу речки, камни лопались на огне. Бегали смотреть действующую потемневшую ветряную мельницу, расположенную метрах в ста за нашими огородами. Совсем недалеко, в 15 километрах расположен Кырлай, где Тукай тоже бегал с мальчишками босиком, тоже лакомился ягодами, тоже ловил рыбешек. Наверное, у Асии талант именно оттуда, из нашего Нового Кинера, нашего босоногого солнечного детства. Пройдет 50 лет, и Асия Минуллина станет лауреатом Государственной Тукевской премии, которую вручит ей президент Татарстана Минтемир Шаймиев.
- 1919 год. Моего будущего дедушку Габделгазиза отправляют организовывать школы в деревнях. И несколько раз его хотели убить (избить). Вот как он описывает эти события: “В то время в деревнях советских школ было мало. В Ново Кишетской волости всего пять (В Новом Иябаше, Субаш Аты и Верхний Аты, в двух русских деревнях: Хотня, Александровка). Но в каждой деревне была религиозная школа. Власть приказывала закрывать религиозные школы, вместо них организовывать советские школы. В 1919-ом году мне было поручено закрыть религиозную школу и организовать советскую школу. В деревне Кышкар я организовал 2 школы: 1-й и 2-й ступени (начальная школа и школа 7-летка). Я был назначен в школу 2-й ступени учителем и заведующим… Весной 1919-го года армия Колчака приблизилась к Казани. Деревни восточной части Казанской губернии в руках врага. Враг дошел до Кукмора, Малмыжа, Балтасинского района. Я был прикован к постели из-за заболевания тифом. Кушать не хватало. В это время я был не только учителем, но и агитатором… Как агитатор ходил и в другие деревни. В одно время стало известно, что в деревне Кышкар кулаки готовятся меня избить. В ту ночь я пошел в Волость – дер. Новый Иябаш и рассказал о ситуации. Утром мы с членами Волисполкома и предВИК Шакир абзый Муртазиным вместе вернулись в Кышкар. Собрали собрание, объяснили народу про Колчака, о том, что он народу враг. На собрании рассказывал я. Народ очень шумел. Слышались и выкрики: «Кончились ваши дни». Кулаки ждали Колчака и хотели кончить Советскую власть. В это время несколько разъяренных людей начали подходить ко мне. Один из них с криком: «Зачем религию не учите, зачем учите эти книги!..» - бросил передо мной 2 книги. Это были «Татар сарфи» и «Татар Мэхуа» («Татарская морфология» и «Татарский синтаксис»). В то время книги были написаны арабскими буквами. «Зачем учите телеге, саням: эти книги унижают мусульман; это безбожные книги, зачем на обложках этих книг написано «Татар сарфи» и «Татар Мэхуа»? Разве это не издевательство? Уже много терпели, пусть кончится челт;р школа» - кричали они. Хотели меня избить. Однако члены Волисполкома и бедняки спасли меня. Это было в конце апреля – начале мая. В тот год после этого учить не получилось. Школу временно закрыли». У меня, когда я читал эти строки, возник вопрос – почему перед народом выступал Гаделгазиз, совсем еще мальчишка, к тому же недавно переболевший тифом, а не члены Волисполкома и не председатель ВИК? А ведь Габделгазизу тогда было всего 19 лет, и он выполнял такую сложную и ответственную работу – на базе начальных религиозных школ – медресе – организовывал семилетки с преподаванием точных наук, и даже возглавлял одну из этих школ. И его хотели убить (как он пишет – избить). Эта картина видится мне, как разъяренная толпа наседает на него, и он с членами Волисполкома с трудом уходят из деревни… А мне интересно, что же чувствовал мой дедушка в 1931 году, когда репрессировали его отца и отца его жены? И особенно – в 1937-38 голах, когда репрессировали многих учителей, как, например, Нафика Ягудина, ведь снаряды начали рваться совсем рядом? А ведь он – сын муллы, сын репрессированного. Думаю, он очень боялся за семью, ведь у него трое детей, а ведь его жена – тоже дочь муллы, и тоже дочь репрессированного. Его перекидывали из одной деревни в другую, у него не было своего жилья, своего хозяйства до 1955 года, и весь их скарб при переезде помещался в одну телегу вместе со всей семьей. Страшное было время…
1938 год. 14 летний Рафаил давно закончил свою сказку «Ленивый соловей», но никому из профессиональных писателей не может показать. Нафик Ягудин репрессирован, пропал. Кому же показать? Тут мальчишке повезло – его отец Габделгазиз купил велосипед и неудачно упал. Грудь болит, дышать трудно, в Арской больнице ничего не могут сказать, отправляют в Казань. Рафаил вызвался сопровождать отца – мало ли чего? Все горюют, мать плачет, А Рафаил прыгает от восторга! Он найдет в Казани писателя и покажет сказку! И в Казани он, деревенский мальчишка, отпросился у отца и поехал искать в огромном городе Дом печати. И нашел! Ему повезло - он показал свою сказку самому Абдулле Алишу – известному в то время детскому татарскому писателю, будущему соратнику Мусы Джалиля! И выслушал у него критические замечания, получил литературные советы. Пройдет еще три года, Алиш ушел на фронт в 41 году, воевал под Брянском. 25 августа 1944 года казнен на немецкой гильотине вместе с М. Джалилем и другими соратниками. А Рафаил уйдет на фронт в 42 году, тоже будет воевать под Брянском, а 25 октября 1944 года, ровно через два месяца после смерти своего литературного учителя, рядом с ним взорвется немецкий снаряд, окончательно сделавший его инвалидом.
1982 год. Не помню, какой месяц, наверное, ранняя осень, помню, был туман. Мы с Котиным Анатолием в 4 часа утра выходим из заводской проходной. На душе такое радостное чувство, будто мы сделали какое-то очень важное дело. Три месяца мы дневали и ночевали на заводе. Завод работал круглосуточно все эти дни. И мы тоже. Завод осваивал первую установочную партию из пяти комплектов антенно-фидерных систем для новейших истребителей-перехватчиков МИГ-31. Самолеты в Горьком стояли почти готовые – не хватало наших систем. Давление сверху было дикое. Совещания были трижды каждые сутки – в 8 утра, в 5 вечера, в 12 ночи. Отслеживался каждая деталь, каждый винтик из тысяч наименований. Трудность была в том, что это было новое поколение изделий с новыми качествами. Антенны были титановыми, выдерживающими сильнейший перегрев, диэлектрики были с гораздо большей диэлектрической проницаемостью, что позволило в разы уменьшить вес, габариты, мощность изделий. Каждый блок проходил испытания по полной жесткой программе в испытательной лаборатории, которую я тогда возглавлял. Разработчики из Ленинграда – мы их называли «профессорами», с волнением ждали, как будут проходить испытания. Каждый отказ тут же исследовался, принимались технологические, конструктивные, производственные меры, и на испытания поступало удвоенное количество изделий. И только после успешного прохождения испытаний изделие, зачастую еще теплое после испытаний, шло на упаковку, а грузовик уже ждал изделие, чтобы отгрузить в аэропорт. И так три месяца беспрерывной работы…. Только значительно позже я узнал, почему было такое давление на завод. В начале 1983 года первая эскадрилия из пяти истребителей МИГ-31 заступили на боевое дежурство на Дальнем Востоке. В те годы вдоль границ страны летали американские самолеты-шпионы «Черный дрозд» со скоростью полета 3500 км. Час. Они были практически неуязвимы для средств ПВО. Правда, в то время были перехватчики МИГ-25, но они могли обнаруживать и поражать цель только на расстоянии 25 км. Пока они пытались подлететь к «Черному Дрозду» на расстояние запуска ракеты - того уже след простыл. Вот поступили новые МИГ-31, которые могли обнаружить цель за 200км и поразить на расстоянии 120 км. Вылетает очередной самоуверенный в своей неуязвимости «Черный Дрозд». Наши системы ПВО отправляют на перехват два истребителя «МИГ-31» с разных направлений – один – со стороны суши, другой – со стороны Тихого океана. Вот американский летчик «Черного Дрозда вдруг видит по приборам, что он под прицелом двух новейших истребителей с непревзойденными характеристиками, причем с двух сторон. Я не знаю, были ли у этого американца памперсы, думаю, что были. Он резко свернул в сторону своей базы и на полной скорости удрал. И несколько месяцев «Черные Дрозды» не показывались возле наших границ. Потом возобновили полеты, но ни разу больше не нарушали наших воздушных границ. А еще через несколько лет весь парк этих самолетов американцы законсервировали, и они не летают уже более 30 лет А наши МИГ-31 летают и сегодня, и до сих пор в мире нет истребителей перехватчиков с такими непревзойденными характеристиками. Более того, их вооружили гиперзвуковыми ракетами «Кинжал», что сделало грозные американские авианосцы бесполезными железками, ведь радиус действия их самолетов в разы меньше суммарного радиуса действия наших МИГ-31 и ракет «Кинжал»
А в то туманное утро мы с Котиным Анатолием пошли почему-то не домой, а за грибами….
1943 год. Апрель. Днем снег тает, ночью превращается в лед. 19 летний младший сержант Рафаил Тухватуллин с винтовкой в руке раз за разом бросается в штыковую атаку вместе с ротой на немецкие позиции под Брянском. И каждый раз под ураганным огнем противника рота залегает и отползает назад по мокрому снегу. Окопы роют в снегу, днем их заливает водой. Солдаты лежат в ледяной воде и стреляют из винтовок. А ночью их шинели замерзают и начинают весить пуд. Хорошо, если один раз удастся поесть. И так день за днем идут позиционные бои. Атака за атакой. Вот Рафаил стреляет из винтовки, передергивает затвор, опять стреляет. Вдруг затвор заклинило. Он бьет ладонью по затвору, и вдруг чувствует сильный удар в руку. У него осколком оторвало палец, хлынула кровь. Из санроты каким-то чудом его отправляют не обратно на передовую, а в санбат, оттуда поездом в подмосковные Химки в госпиталь для легкораненных. Из кошмарного ледяного огненного ада Рафаил попадает в рай с чистыми белыми простынями, с трехразовым питанием. И красивые девушки из почтамта, расположенного неподалеку, взяли шефство над их палатой. Между Рафаилом и латышкой Розетой возникли симпатии, чувства. Через месяц Розета пришла на ж.д. вокзал провожать на фронт Рафаила. Кругом толкучка, солдаты курят, а Рафаил и Розета стоят рядом, не могут и слова сказать. Солдаты посоветовали им зайти за поленницу дров – ведь паровозы топились дровами, и кругом были поленницы. Там они обнялись, попрощались и обменялись адресами. Пройдет 19 лет, и Рафаил, уже отец троих детей, разыскал в Латвии, в Сигулде Розету. Она давно замужем, двое детей, она тяжело больна, лежит в постели. Рафаил посидел рядом с ней, они поговорили и снова попрощались, уже навсегда…
- 1997 год. Я лежу на столе рентгеновского аппарата. Мне только что сделали снимок почек и мочевого пузыря, ввели в вену рентгеноконтрастный укол, и через каждые полчаса сделают еще несколько снимков. Мой врач Мансур Алимзянович в сторонке очень тихо, чтобы я не слышал, что-то говорит женщине – рентгенологу. А я отчетливо слышу: “Вот, очень тяжелобольной. Не знаю, что с ним делать...” Он еще что-то ей рассказывает, я не не слышу. Я уже знаю, что одна почка у меня отключилась, поражены мочевой пузырь и все три мочеточника, начала гаснуть вторая почка. На рентгеноконтрастных снимках это отчетливо видно. Мансур Алимзянович мне тогда сказал, что нужна срочная операция по замене пораженного мочеточника на искусственный, и что такую операцию делают только в Москве, но в настоящее время Москва не принимает пациентов из Татарстана на бесплатные операции из-за нашего суверинетета . Если только есть большие деньги... Но денег не было не только больших, а никаких... И Мансур Алимзянович лечит меня интенсивной терапией. Я лежу на рентгеновском столе под приглушенный разговор врача и рентгенолога, всмпоминаю, как в далеком 1960-м году я, семилетний, очнулся после операции в женской палате, вокруг меня собрались женщины, и я отчетливо слышу, как они говорят: “Такой маленький, жалко, что умрет...” Дальше я ничего не слышу, вижу только бледное лицо мамы, которая стоит рядом и слушает эти разговоры... Но я не умер ни тогда, ни в 1997-м.
- 1961 год, апрель. Я опять лежу в больнице, опять почему-то в женской палате. Меня усиленно лечат от воспаления легких и туберкулеза. Мама прибежала, передала мне в окошко пирожки, завернутые в газету и бегом побежала домой. Ведь ей надо на работу, а дома – еще двое маленьких детей и муж – инвалид. Я разворачиваю газету, ем вкуснейшие пирожки и читаю газету. А там – на полстраницы – портрет Юрия Гагарина! Человек в космосе! Тут же делюсь с этой новостью с женщинами – соседками по палате. Они радостно восклицают, берут у меня газету, обсуждают. Ни телевизора, ни радио в больнице тогда не было. А через четыре месяца в космосе – Герман Титов! Проходит 18 лет. Я- лейтенант-инженер космических войск, обслуживаю космические аппараты в далеком сибирском городке – Енисейске. И к нам в часть приезжает тот самый Герман Титов – генерал-майор, зам. главкома космических войск. И я в клубе сижу в нескольких метрах от сцены, где Герман Степанович рассказывает о своем полете.
- 2017 год. Жуткий смех доносится из папиного кабинета. Это смеется младший сын Рафаила Тухватуллина – Азат. Он смеется почти беспрерывно, временами этот смех похож на рыдания. Я забегаю к нему, спрашиваю, как дела – он смеется. И грубо отвечает – все нормально. Сегодня утром я пришел с суточной работы. Стучу – молчание. Звоню – тишина. Тарабаню в дверь – тишина. Кричу – «Азат!, Азат!» - в ответ ни звука. Отступаю от двери и с разбега бросаюсь плечом на дверь. Дверь чуть поддается. С четвертого броска дверь распахивается. Я специально не укреплял дверь, я предвидел эту ситуацию.
Дверь распахивается, я залетаю в коридор квартиры. Навстречу выбегает Азат и кричит диким голосом: «Ты дверь выломал!! Ты дверь выломал!! ИДИ ОТСЮДА!!».
Спрашиваю – ты живой? И захожу домой. Медленно раздеваюсь. Азат скрывается в папином кабинете. Дверь за ним захлопывается со стуком. Главное – живой! Захожу на кухню – там полный бардак. Азат то одно за сутки начинал кушать, то другое, открывал банки с огурцами, помидорами, с кабачковой икрой, ничего не доел, все горой на столе, немытая посуда, чай он не заваривал, но зато все, что я вчера перед уходом на работу сварил, прикончил. Долго прибирался, сварил обед, позвал Азата кушать. В ответ – жуткий смех. Попросил его вынести мусор – до сих пор десятилетиями это была его обязанность. В ответ – Ты что!! Я говорю – ты не заболел? В ответ резкое, грубое – Я здоров!! И перед моим носом опять захлопывается дверь папиного кабинета. И через некоторое время доносится жуткий смех. Захлебывающийся, непрекращающийся смех, временами неотличимый от рыданий. Несколько раз захожу к нему, спрашиваю, как дела? В ответ смех прекращается, и в ответ ледяное – я здоров!! А потом – опять смех.
После обеда опять зашел к нему, сказал, что сам вынесу мусор, заодно куплю пирог. Спросил – какой пирог купить? В ответ ледяное – Ничего не надо! Купил пирог и халву. Нарезал. Позвал Азата кушать. Жуткий смех. Через час вышел из папиного кабинета и все съел и ушел обратно. А из кабинета – опять непрекращающийся жуткий смех моего младшего брата. Мой брат Азат – инвалид-шизофреник с 1993 года. Еще папа, незадолго до смерти, с трудом опираясь на трость, ходил оформлял эту инвалидность…
- 1941 год, начало ноября. Татарские мальчишки едут домой из Донбасса, уже захваченного в те дни немцами. Мальчишкам удалось, перескакивая с одного товарного поезда на другой, добраться до Волги. Один из пяти мальчишек не успел заскочить на ходу в поезд и потерялся в водовороте войны. Вот мальчишки, подрабатывая грузчиками, плывут на пароходе в сторону Казани. Вот мимо плывут открытые баржи, битком набитые поволжскими, крымскими немцами. Их депортируют в Казахстан, в Узбекистан. Они насквозь мокрые под холодным ноябрьским дождем. Рафаил смотрит на этих несчастных немцев и думает, за что же так жестоко с ними обращаются? Ведь они же наши, Советские люди! Пройдет почти 70 лет, и внук одного из тех немцев, депортированных на этих баржах, встретится с внучкой Рафаила Тухватуллина - моей дочкой. Будет свадьба, и приехавший из Германии дядя моего зятя будет рассказывать мне, что тогда, в ноябре 1941 года умерших выкидвали за борт баржи. У моей дочки и зятя уже двое детей. А тогда, в 1941-м, мальчишки доплыли до Казани, сошли на берег, и начали прыгать, плясать, кричать от радости! Они добрались до родного Татарстана в этом людском водовороте войны! Без денег, без еды!
1994 год, июль месяц. Мама звонит мне – папа заболел. Он часто болел, я, ничего не подозревая, прихожу. Захожу в кабинет, он лежит на диване. Увидев меня, он протягивает одну руку и мычит! У него отнялась речь! Парализована половина тела. От страха у меня задрожали мышцы живота, я закричал: “;ти! Н;рс; булды?!” (Папа! Что случилось?!). А он протягивал руку, все хотел что-то сказать. Через несколько дней в больнице его сердце остановилось... А я только много лет спустя понял, что же хотел сказать мне папа. Понял и выполнил его невысказанную просьбу – я расшифровал и издал его последнюю повесть, над которой он работал последние годы...
Эти, и многие многие другие видения проносились перед моими глазами, как в фантастическом фильме. Они то четкие до мельчайших деталей, то туманные, нерезкие, то яркие, цветные, то тусклые, черно-белые, то громкие, то беззвучные. И я решил написать историю семьи. Но это – непосильная задача. Я напишу только фрагменты, только то, что видел, что узнал, приведу только те документы, которые сохранились в отцовском архиве. Может, кто-то дополнит. И вот почти два года пишу, заставляю себя писать. Дошел до 1976 года. Впереди – насыщенные событиями 80-е, трудные, трагические 90-е. Не знаю, хватит ли у меня сил писать про эти проклятые 90-е. Мне все труднее и труднее писать...
А в тот день, два года назад, я чуть не погиб страшной смертью. Как это случилось – подробности по ссылке http://www.proza.ru/2017/02/18/1555