(до http://www.proza.ru/2018/11/10/1408)
После того, как я задался вопросом: с какой целью седой и хриплый попеременно рассказывают мне сагу, они больше не появлялись, словно утратив интерес к моей персоне.
Жизнь потекла теперь несколько иначе. Женщины делили меня, возможно, споря между собой и ссорясь, но как-то договариваясь, потому что ни разу обе не пришли в один день. Более того, в день (он же ночь) одной вторая никогда не звонила мне.
О том, что они всё же ревнуют и желают уколоть друг дружку, я догадывался хотя бы потому, что каждая оставляла свой знак на мне – для другой, и был период, когда опять весь ходил в засосах в самых разных местах.
Ещё они пытались выжать из меня всё, чтобы следующей меньше досталось. Здесь меня спасала только счастливая особенность моего организма и опробованная на них же метОда. В итоге я длил их блаженство, многократно приводя к удовлетворению, а сам финишировал лишь в конце, отделываясь одним разом. Мне хватало небольшого отдыха, чтобы вновь быть готовым, но им это уже не требовалось.
О голодании при столь интенсивном труде «на ниве любви», как выразился бы поэт, и речи идти не могло. Что несколько меня огорчало. Лера приносила, а Тильда готовила еду, ибо я устроился курьером, как хотел, но эти деньги уходили на оплату жилья, а на остаток можно было купить картошки, чай и так кое-что по мелочи. В общем, тот случай, о котором поведала Лера: «Я бы сначала доел вермишель…»
Соседи давно не делали больших глаз, привыкнув к визитам моих дам, а однажды я услышал, как Тристан смело заявил Ромео: «Когда в семье лишь одна жена, она вырастает эгоисткой», и оба рассмеялись. Правда, при этом их подруг поблизости не наблюдалось.
Потом Лера где-то нашла мне работу тоже по доставке, но посылок. Они с Тильдой скинулись мне на велосипед, умоляя не рисковать и не лезть под машины.
Я ни звука не произнёс о велике Лере (формально деньги мне передала Матильда, сказав, щадя мою гордость: «Сможешь – отдашь»), но Лера после сказала о том же!
Велосипед я выбрал сам, как и два багажника, и вместительный рюкзак.
Первые дни с непривычки у меня болело всё, положенных пяти часов мне не хватало на развозку, и вечером просил обеих не приходить. То, чего не смогли добиться две женщины напрямую – доконать меня, им удалось сделать опосредованно.
Но постепенно я втянулся, окреп, лучше узнал район развозки и стал на работе одним из лучших. Были пиковые моменты, когда к велосипеду хотелось прикрепить небольшую тележку – не хватало места для заказов.
Я настоял на возврате денег за велопринадлежности своим благодетельницам, приоделся, научился легко общаться и шутить с клиентками, не собираясь доводить ни до чего более серьёзного. Стал дарить по праздникам Лере и Тильде цветы.
- Знаешь, - предложила Лера, - можно прикрепить моторчик и не будешь так уставать.
Я поцеловал её, но моторчик ставить не стал.
Незаметно пришла зима, ездить на велике стало совсем не комфортно, и на работе я взял тайм-аут. Там думали, что я – студент и не удивились. Сказали, что будут мне рады, как только смогу.
Лера стала проявлять странную активность, похоже, желая окрутить меня, говоря: ей давно пора завести ребёнка… Я на это ничего не отвечал.
Но однажды она пришла грустная, и спросила, пряча глаза:
- Тебя признали не совсем нормальным?
- Да, - ответил я, не удивившись её осведомлённости, имея папу из органов, - Даже совсем ненормальным. А разве не заметно?
Она отрицательно покачала головой.
- А что случилось?
Рассказывать мне не хотелось. Что она поймёт?
И я сказал:
- Это – в армии. Если бы не признали – попал бы под трибунал.
«А ведь так бы и было», - подумал я.
- Подрался? – не отстала она.
- Нет, отказался повиноваться.
- Почему?
- Издевались. Давай не будем об этом, - попросил я.
- Хорошо, милый, - согласилась она.
И больше намёков на брак и бэби не делала. Думаю, папаша ей популярно объяснил про возможную наследственность у ребёнка, включая ту, что привнёс мой отец. У оборотней и перевёртышей должны быть здоровые дети. В больных после превратит сама жизнь.
Уйдя с работы, я получил достаточно времени для раздумий. Пытался понять, почему меня покинули те двое, чего хотели от меня…
Для чего сообщили мне о Звезде?
Кому я должен был передать это?
Я никогда не смог бы повелевать, к чему тогда знать об этих интригах, что неприятны даже столь важной и властной особы, как Солнце?
Слишком много вопросов и ни одного ответа.
Жил я всегда довольно скромно, поэтому накопилась для меня приличная сумма от работы. Её должно было хватить до весны, когда опять сяду на железного коня. Сейчас он был водружён на шкаф в прихожей.
Я водил своих дам в их выходные в ЦПКиО, в Павловский парк, где мы кормили белочек с руки и катались на финских санях.
В будни шлялся по книжным, читая там, или слушал музыку. Сны, на которые я надеялся, не снились.
Лера, приходя, рассказывала забавные эпизоды на работе, просила, чтобы читал стихи.
Тильда жаловалась на сына: лентяй, заниматься не хочет, как жить будет дальше, непонятно. Я выслушивал сочувственно, и ей как будто становилось легче.
Время от времени я навещал своих на кладбище, спрашивая, что мне делать. Но они молчали.
Весной у меня появилось неодолимое желание наложить на себя руки. Я не понимал для чего остаюсь здесь.
Перестал подходить к телефону, прятался от обеих, и одним вечером отправился на набережную Макарова с твёрдой решимостью прыгнуть в воду. Лучше с Тучкова моста – высоко, даже если попаду на льдину (а они шли по Неве), то проломлю, сломав ноги, и тогда точно не выберусь, да и намокшая одежда потянет на дно.
Как-то летом у меня на глазах парень бросился в реку с этого моста. Он быстро прошёл мимо меня, тяжело дыша и, видимо, готовя себя. Я не понимал что с ним, пока он не перемахнул через перила. Глянул вниз: он всплыл, а течение унесло его под мост. На мост выбежал служащий, кинул круг… Не желая знать, чем всё закончится, я тогда пошёл к Петроградской стороне.
Идти было не близко, и чтоб не потерять решимости, я шёл быстро, учась у того парня. На ходу бормотал стихи. Про меня.
«Ходил-бродил по свалке нищий
и штуки-дрюки собирал —
разрыл клюкою пепелище,
чужие крылья отыскал.
Теперь лети. Лети, бедняга.
Лети, не бойся ничего.
Там, негодяй, дурак, бродяга,
ты будешь ангелом Его.
Но оправданье было веским,
он прошептал в ответ: “Заметь,
мне на земле проститься не с кем,
чтоб в небо белое лететь».
Я и есть тот нищий… Вспомнился ответ на мой вопрос:
- Я – плохой человек?
- Да.
- Почему?
- Ты не сделал никого счастливым.
«И не сделаю, - подумал, - Ведь по-настоящему никого не люблю. Из живых».
«Впрочем, - подумал я, - люди умеют сделать несчастными и тех, кого любят. Однако меня это не оправдывает».
Дальше я шёл, временами, словно погружаясь в сон наяву, ничего и никого не видя, не обращая внимания на машины, светофоры, людей. Кажется, меня несколько раз обругали, стукнули в спину… Видимо, я шёл совсем не кратчайшим путём, не выбирая дороги. Ноги сами несли вперёд, и я, то забирал вправо, не отдавая себе отчёта, то вдруг сворачивал в другую сторону. Иногда я приходил в себя и пытался определить, где нахожусь, не понимая, как меня сюда занесло. После этого я старался двигаться в нужном направлении, но вскоре снова впадал в прострацию и брёл неведомо куда…
Удивительно, что при таком следовании в один из моментов просветления я обнаружил себя в Тучковом переулке, совсем недалеко от цели. Это меня обрадовало. Осталось совсем недолго. «Ты пришёл, Виталий, - сказал я себе, - Сейчас…»
Я был уже у набережной, оставалось только перейти её, но движение не давало этого сделать. Я воспринял эту задержку, как досадную, поглядывая в сторону Биржевого моста, откуда тянулась колонна машин. Обычно в это время их здесь немного…
Можно было пойти в обход, усложнив путь, но зато не ждать. И я уже почти решился на это, как случайный взгляд на гранит, ограждавший Неву, заставил вздрогнуть.
На парапете стояла небольшая тёмная фигурка в брюках и куртке. Приглядевшись в сумерках, понял, что она слегка раскачивается. Собирается прыгнуть? Пьяный? Больше похоже на парнишку. Что же с ним могло случиться такого, что он пришёл к тому же, что и я?
Дальше я сам не понял, что совершил, кинувшись наперерез потоку машин к набережной. Успеть! Я нёсся с одной этой мыслью. Рядом визжали тормоза, но это ничего не значило. В последнем прыжке я подлетел к парапету и обхватил своими длинными руками его за пояс, дёрнув назад. Мы упали с ним вместе. Он – на меня.
Я лежал, не отпуская парнишку, который от неожиданности затих. Испугавшись, что он вырвется, я перехватил его в районе груди, прижав к себе. И понял, что это… не парнишка.
Я сразу отпустил юное создание, у которого наверху всё вполне соответствовало её полу. Девчонка зашевелилась, поднимаясь. Встал и я. Было темновато, но черты лица показались мне правильными, ямочка на подбородке, стрижка под мальчика… Лет 14-16, пожалуй. Её трясло. Я взял её за плечи. Видимо, мысленно она уже летела в реку, а тут облом. Девчонка принялась колотить меня кулаками в грудь, крича:
- Зачем?!
На наркоманку она не походила.
Вокруг стали собираться люди. Их голоса доносились до меня, словно из другого мира.
- Я ж его чуть не сбил, и мне едва в зад не въехали! Он рванул наперерез… как я успел тормознуть…
- Этот девчонку спасал. Она прыгнуть в Неву хотела. Малохольная!
- Ненормальная?
- Несчастная любовь, наверно…
- Его девка-то, вон уже обнимаются, дураки.
- Сами разберутся, если головы есть. Если нет, свою не поставишь.
- Да, ума нет – почитай калека!
После приступа ярости, девчонка ослабела, поникла головой и зарыдала.
Я притянул её к себе, прижал к куртке. Девушка не сопротивлялась, вероятно, плохо соображая, где она и что с ней. Её била крупная дрожь. Явная истерика. В таком состоянии что хочешь вытворит. Отпускать нельзя.
Опустил молнию на куртке и прижал её лицо к моей груди. Очень скоро почувствовал, что рубашка промокла насквозь. Ничего себе слёзопад!
Гладил по голове, успокаивая.
Речь вокруг давно истаяла, мы остались одни в городе. Каждый наедине со своей бедой. Я не ведал о её, она – о моей, а река… река, которая чуть было не сочетала нас в своих водах, продолжала равнодушно течь дальше, повидав и не такое, похоронив за свою жизнь многое и многих.
Плакала девушка долго, пока у неё ни осталось сил только на всхлипы. Тогда она отстранилась, достала платок и попыталась привести себя в порядок.
У меня в голове зазвучали элиотовские строки:
«Вот как кончится мир,
Вот как кончится мир
Вот как кончится мир
Не взрыв, но всхлип».
Я молчал, думая: успокоится, надо будет проводить до дома. Вряд ли, конечно, сегодня опять решится чудить, но кто знает… Может и под машину попасть.
- Слушай, - спросил я, - тебе куда?
- На тот свет, - с вызовом сипло ответила девчонка, шмыгнув носом. Скорее, ей было шестнадцать.
- Извиняй, сегодня туда не принимают, - сказал я, - Давай попробуем завтра?
Она посмотрела на меня, пытаясь сообразить: что, я издеваюсь?
Я покачал головой.
- Сам собирался прыгнуть сегодня, да ты не дала.
- Издеваешься? – спросила она, сердито засопев.
- Нет. Я шёл топиться. Только прыгать собирался с моста, здесь ещё выловят чего недоброго. Всё-таки рядом с берегом. А там течением унесёт, да и повыше прыгать.
Она вскинула на меня глаза, красивые глаза… и недоверчиво спросила:
- Ты серьёзно?
Я кивнул.
- Я высоты боюсь, - призналась девчонка, - побоялась с моста. Я тут-то глаза закрыла, чтобы себя обмануть.
Я не выдержал и рассмеялся:
- Умереть не боишься, а высоты боишься? Вот чудо!
И покрутил головой, удивляясь.
Она насупилась. А потом сказала:
- Не верю, что ты хотел умереть.
- Почему?
- Смеёшься…
Я поневоле усмехнулся.
- А ты знаешь, когда можно смеяться? Когда уже нечего терять.
Она промолчала.
- Смотри, я предлагаю тебе верный способ проверить, что не вру. Завтра, если за сутки не передумаешь, встречаемся здесь же и прыгаем вместе. Но – с моста. Отсюда нет смысла. Я могу прыгнуть первым, если не веришь. Устраивает тебя это предложение?
Девушка подумала и кивнула.
- А во сколько здесь завтра? – серьёзно спросила она.
- Так же, - пожал я плечами, - Я не то, что времени, я какой день сегодня не знаю.
- Здорово ты живёшь, - удивилась она.
- Я не живу.
Девчонка достала телефон и взглянула.
- Давай завтра в 20 часов.
- Сколько ждём? – уточнил я. Знаю я этих девиц!
Она замялась.
- Ну… хотя бы минут пятнадцать…
Я засмеялся.
Тогда она извиняющимся тоном произнесла:
- Говорят, туда все успевают. И те, кто опаздывает. Если суждено. Папа рассказывал, как один артист опоздал на самолёт на сорок минут, а вылет задержали по техническим причинам на час, и он успел на свою голову. Самолёт упал.
- Хорошо, - согласился я, - Но если в полдевятого тебя не будет…
- Буду раньше, - быстро сказала она.
- …если ты придёшь, опоздав, а меня не будет, значит, я, не дождавшись, отбыл туда один.
- Нет! – воскликнула девушка, - Ты меня дуришь. Сам не придёшь, чтобы я думала, что ты уже на дне.
- А тебе непременно нужна компания? Сегодня ты собиралась туда одна.
- Но мы ведь договорились… И ты помешал мне.
- А ты мне. Хотя… чуть не помогла.
- Как это?
- Очень просто. Заметив твои приготовления, я кинулся через улицу и чудом не попал под машину. Вот ты сказала: «Если суждено». Выходит, нам с тобою суждено не было.
- Ты, правда, так думаешь? – вскинула она свои красивые глаза.
«Что могло подтолкнуть к смерти столь привлекательную девчонку? – подумал я, - Несчастная любовь?»
А вслух произнёс:
- Я даже подозреваю, нам было суждено свидеться. Некоторое время назад я встречал двух странных типов, которые мне кое-что поведали. Возможно, тебе будет интересно это узнать. Так один из них мне заявил, что рассказывает с той целью, чтобы я передал тому, кого ещё только встречу. Не тебя ли он имел в виду?
- Двух странных типов? – повторила она.
- Да, - подтвердил я, - Оба – мужчины за тридцать, один с длинными седыми волосами, второй – в голубой бейсболке, надвинутой на нос. Не попадались?
- Нет.
- Ладно, - сказал я, - не бери в голову. Куда тебя проводить?
Подумав: «Родители, небось, уже с ума сходят».
В подтверждение моих мыслей у неё запел мобильник.
Я узнал тикающую, как часы, мелодию. Это была песня Крематория про маленькую девочку со взглядом волчицы.
«Маленькая девочка со взглядом волчицы,
Я тоже когда-то был самоубийцей.
Я тоже лежал в окровавленной ванне,
И молча вкушал дым марихуаны…
Спи сладким сном, не помни о прошлом.
Дом, где жила ты, пуст и заброшен.
И мхом обрастут плиты гробницы,
О, маленькая девочка со взглядом волчицы».
Она вынула телефон, прервав мелодию:
- Да, мама. Уже иду. … Извини, вышла прогуляться и забыла о времени. До скорого!
«Господи! Что же знают о нас родные? - подумал я, - Не беременна ли она?»
Эта мысль меня испугала. Взять на себя ответственность ещё и за смерть её не рождённого ребёнка… Нет, надо отговорить.
- Ты что-то сказал? – вскинула она вновь свои прекрасные глаза.
- Тебе через мост? – спросил я.
Она кивнула.
- Провожу тебя.
Она не возразила.
Я застегнул молнию, и мы пошли в сторону Большого проспекта.
У дома на Зверинской я спросил, разглядев её при свете:
- Послушай, ты – красивая, у тебя от парней отбоя не должно быть. Почему ты несчастна?
Она опять заплакала.
- Прости, - забормотал я, - я что-то не то сказал?
Она зло взглянула и усмехнулась:
- У меня толпы поклонников. Любого могу свести с ума. Только мне этого не надо!
Последнее она почти выкрикнула.
Мы ещё постояли. Потом она попросила:
- Не спрашивай меня больше об этом. Иначе плакать буду.
- Не стану, обещаю. До встречи, островитянка!
- Почему островитянка? – удивилась она.
- Ты живёшь на Петроградском острове. Это так же верно, как то, что я обитаю на Васином острове.
Она хмыкнула.
- Тогда до встречи, собрат островитянин!
И приложила ключ к домофону.
(далее:http://www.proza.ru/2018/11/10/1429)