О взрослой любви думалось и воображалось давно. Я и с Мариной Яковлевой в третьем классе подружился в тайной надежде на рождение такой любви, и став подростком, испытующе приглядывался к одноклассницам — не случалось. С одной стороны, и понятно — мал еще был, но гораздо существеннее другое — любовь к женщине птица вольная, не терпящая принуждения, не укладывающаяся в стереотипы, надуманные схемы. Первые ее проблески всегда неожиданны. Бац — и вдруг осознаешь, что между тобой и другим человеком нет никаких перегородок. В глубинах своего сердца ты «читаешь» сердце возлюбленной, без слов разговариваешь с ней, узнаешь ее надежды, желания. Если не можешь их принять, пытаешься отвергнуть — это причиняет боль, если, какими бы они не были, принимаешь, боль уступает место благодарности.
Впервые такое со мной случилось в седьмом классе в конце третьей четверти. Светлана Голубенкова сидела за второй партой в среднем ряду, наискосок от меня, и я тайно любовался ее спадающими на плечи светлыми волнистыми волосами, просвечивающей через их пряди мочкой маленького ушка, округлыми линиями щек, носиком с небольшой горбинкой, тонкой девчоночьей шеей. Вдруг она обернулась, и я тотчас утонул в ее глазах. Учительница у доски, внимающие ей одноклассники, даже голоса скворцов за окном — все исчезло. Весь мир исчез! Остались только я и Света.
Какое-то время мы удивленно смотрели в открывшиеся перед нами миры друг друга. Потом она снова повернулась лицом к учительнице. Я пришел в себя. Вернулись скворцы, голос преподавателя, записывающие что-то в тетради одноклассники. Что это было? Все мое существо было пронизано удивлением, беспредельным желанием быть ей нужным, желанным. Но откуда эта боль? Почему я решил, что она не желает нашего сближения? Укрывшись от учительницы за широкой спиной сидевшего прямо передо мной Саши Царева, я снова и снова мысленно призывал Свету обернуться — безрезультатно. От моего пристального взгляда покраснела ее щека, напряженно, слегка приподнявшись, как бы защищаясь, застыло узкое плечико, но она не оборачивалась.
Прозвенел звонок, застучали крышки парт. Света, потупив очи долу, одной из первых выскользнула из класса под ручку со своей подружкой Алей Ковалевой. Я рванулся было за ними, но каким-то шестым чувством вдруг отчетливо понял, что ей неприятна будет моя назойливость, и остановился.
Прошло две или три недели. Кто-то из доброжелателей донес мне, что Света с Алей уже давно гуляют со взрослыми парнями, друзьями Светиного старшего брата, который мотает срок в лагерях за разбой и воровство.
В голове закружился водоворот мыслей. Света опьянена очарованием какого-то криминального авторитета. Но почему тогда она написала заявление о приеме в комсомол? Значит, не все потеряно. Я комсорг класса. Мой шанс возвыситься в ее глазах — стать авторитетом со знаком плюс!
Вскоре Света тоже стала комсомолкой. Мы вместе работали над стенгазетой, организовывали походы класса на берег водохранилища. Но всякий раз, когда я как бы ненароком дотрагивался до ее руки или пытался заглянуть в ее глаза, она отстранялась. Ей было комфортнее держаться на расстоянии.
В мае месяце меня вызвала в свой кабинет завуч, она же парторг школы, и сказала, что мне надо будет выступить с докладом на городской комсомольской конференции.
— В зале будут представители городских и областных СМИ. Прочитать доклад надо четко, эмоционально, чтобы тебя, а значит и нашу школу, заметили. Справишься?
Первая мысль была: «Вот она, долгожданная возможность возвыситься в Светиных глазах!» — и сразу за ней, как холодный душ: «До начала конференции осталась лишь неделя. Как, о чем писать?»
Заметив, как на моем лице радость сменилась растерянностью, завуч по-домашнему устало вздохнула, достала из ящика стола папку с вложенными в нее бумагами и положила передо мной:
— Вот, возьми. Это твой экземпляр. Дома внимательно просмотри, подготовься к чтению, порепетируй перед зеркалом. А в конце этого экземпляра, — она достала вторую папку и положила рядом с первой, — тебе, как автору доклада, надо поставить подпись. Этот экземпляр я завтра должна отдать в горком комсомола.
— А как подписывать? Я же не автор…
Завуч улыбнулась:
— Ты хороший парень. Я вижу в тебе перспективного комсомольского работника, успеешь еще горы докладов написать. Что-то будешь читать с трибун сам, что-то делегировать другим. Суть не в «КТО», а в «ЧТО» — в содержании. Мы все делаем общее дело.
Некоторое время я в замешательстве колебался — подписывать или нет. С одной стороны — комсомол и обман, пусть даже с благими целями, эти понятия как-то не совмещались в моей голове. С другой стороны — возможность произвести впечатление на понравившуюся девушку, возвыситься в ее глазах. Я открыл папку, которая предназначалась для передачи в горком. Перелистал страницы объемного доклада. В конце последней, под жирной чертой было напечатано: «Дмитрий Антоньевич Красавин, комсорг 7-го «Г» класса школы номер 23 города Рыбинска».
Завуч ткнула пальцем поверх черты:
— Вот здесь распишись, — и протянула мне авторучку.
Я принял ее, повертел меж пальцев и тихо пробормотал:
— Это не совсем честно.
— Что тут нечестного? — вспылила завуч.
— Приписывать себе то, чего не делал, присваивать славу того, кто написал этот текст…
— Честность заключается в том, чтобы служить великим целям: комсомолу, партии, стране, а ты ищешь личного комфорта. Для общего дела важно, чтобы доклад прочитал самый молодой из участников конференции — тогда нас заметят, а значит, более рельефно запомнят наши достижения, наши проблемы. Никто не заставляет тебя ходить потом по школе гоголем и кричать: это я написал! Будь скромным, думай не о своей славе, а об общем деле!
Она говорила о скромности, а у меня перед мысленным взором горели восхищенные глаза Светки. Ее глаза перевесили сомнения, и, чувствуя, как лицо заливает краска, я, к вящему удовлетворению завуча, поставил подпись под написанным не мною докладом.
Потом некоторые из одноклассников говорили, что слушали мое выступление на конференции по радио, и с уважением добавляли: «Это ж надо, такой докладище написать, и так заумно — с цифрами, цитатами из классиков!» Материалы конференции были напечатаны в городской газете. Потом несколько дней на ее страницах печатали отзывы читателей, пару раз цитировали и строки из «моего доклада». Мне выдали гонорар, на который я купил несколько стаканчиков мороженого и раздал одноклассникам. Света никак не комментировала мой дебют на радио и в прессе, даже не поздравила с получением гонорара, а от мороженого отказалась — сказала, что вчера вечером ходила в ресторан и там наелась его столько, что до сих пор горло болит. Слово «ресторан» она произнесла несколько растянуто, выделяя его от других — будто сводить девушку в ресторан это покруче, чем прочитать доклад на конференции.
Наступили летние каникулы. Наши дома находились недалеко друг от друга, и я по нескольку раз в день проходил мимо ее подъезда. Специально замедлял шаг, останавливался, украдкой, издалека заглядывал в окна ее квартиры, но они были постоянно зашторены, а в небольшую щелку между занавесками на кухонном окне, кроме уголка висевшей на стене картины, ничего не было видно. Осенью я узнал, что Света провела все каникулы в деревне у родственников и что к ней в гости приезжал ее криминальный друг. В октябре его забрали в армию. Она стала избегать любого общения со мной, но я больше и не навязывал ей свою компанию: отбивать девушку у парня, ушедшего в армию, это подлость почище присвоения авторства не написанного тобою доклада. Первая искорка юношеской любви, так и не разгоревшись, потихоньку стала угасать.
Иллюстрация: Мои одноклассники В. Тихомиров, В. Сковородкин, В. Герасимов, Ю. Рябухин
Продолжение: http://www.proza.ru/2018/10/07/1716
Предисловие и оглавление: http://www.proza.ru/2018/10/07/1618