Назад, Глава 13. (и ещё одна),: http://www.proza.ru/2018/04/04/1864
Глава 14. ...И наконец двойная фыркация...
Он выглядел усталым, и дядюшка Рэт не стал его расспрашивать, давая ему перевести дух,
понимая, о чём тот думал, и зная, что звери ценят умение вместе помолчать, когда
расслабляются утомлённые мускулы, а мозг отсчитывает время.
Кеннет Грэм, Ветер в ивах
Утро было туманным и тихим. Совсем как тогда, когда он только вышел в этот ставший уже бескрайним путь. Да и в самом деле – какой может край или какая окраина в таком тумане? Тут недолго и лоб расшибить о дверной косяк или дерево. Или лапу о камень.
– Так что смотри, иди осторожно, пока не рассеется туман... – провожали его эхчеапры. – Ну и потом тоже глазами не хлопай.
– Понял, – улыбнулся Наречник.
И, обняв каждую за старенькие, но крепкие плечи, отправился дальше в путь. А впрочем, кто видел у эхчеапр некрепкие плечи? Этого по определению не бывает. Таковы уж они есть.
Вначале тропка, совершенно не видная глазу, но ощущаемая лапами, вилась меж стволов деревьев продолжающегося леса. Наречник шёл здесь наощупь – стоило уклониться чуть в сторону, как лапы тотчас ощущали под собою иную почву. Потом лес кончился и маленький клисс оказался перед огромным пространством тумана, скрывавшего под собою что-то живущее, достигавшего своими полами предстоящих вдали восточных гор – словно кто-то шубу на всё здесь набросил. Но оно и неудивительно, ведь Наречник шёл на восток и к северу, где всегда тёплые летние потоки встречают прохладу пристальных скал, и деревьев, и земли, и её трав... Это иные страны.
Наречник прислушался. Да, точно. Под шубой тумана в открывшейся перед ним низине шумела Река. Да, опять Река. Она делала петлю, огибая солнечно-тенистую деревню эхчеапр, и встречаясь на пути странствующего в этих местах. Таковы уж эти места, что всякому вновь нужно оказаться на её берегу. Но до берега ещё нужно было дойти. По такому-то туману.
– А кстати, зачем мне на берег? – спросил Наречник, словно бы был здесь кто-то, кто мог бы ему ответить.
Никто, соответственно, и не ответил. По крайне мере вслух. Но, должно быть, Наречник услышал какой-то ещё ответ, потому что он, кивнув головою, вступил в туман, двигаясь в сторону шума. Вскоре почва под ногами обратилась в камни, вначале мелкие, потом мелкие стали перемежаться со всё более крупными, наконец, крупные камни стали его тропой, мелкие же заполняли промежутки меж ними. Река приближалась. Он всматривался в изгибы камне под ногами, как вдруг... увидел впереди на этой тропе стопы. У него перехватило дыханье, так что он закашлялся, не смея поднять глаз. Стоящий впереди терпеливо ждал. Наконец клисс вновь обрёл дыханье. И поднял глаза. Перед ним стояла Эглеунта, в своих обычных лохмотьях. Прямо за её спиною была Река, так что некоторые из набегавших волн касались её пят.
Слёзы брызнули у него из глаз. Он протянул к ней руку, а она улыбнувшись, протянула свою и, коснувшись его руки, потом погладила его по голове и, нагнувшись, сказала ему в самое ухо:
– Осторожно, малыш... Пожалуйста, будь осторожен... – голос её из ласкового стал просящим.
Её дыханье колыхало ворсинки его клиссьей шубки, слёзы бежали по его лицу.
– Эглеунта... – пробормотал он и хотел что-то ещё спросить, но она отступила.
Но куда она могла отступить? Ведь там же была Река! Или она ушла вдоль берега? Наречник бросился вперёд, его лап тоже коснулась вода, туман был во всей округе.
– Эглеунта, – позвал он ещё раз.
Крикнуть он не посмел. Да ведь и известно, что она и так слышит, может быть, даже и лучше слышит, чем когда ей кричишь.
Тогда он пошёл вдоль берега, наугад выбрав направленье левее, на север – с этой стороны было сердце. Потом он побежал, спотыкаясь и снова вставая, издавая бессвязные восклицания, бормоча какие-то слова... Её нигде не было. Тогда он пошёл назад. Он даже смог найти то место, где её встретил – камни галька ещё хранили её следы, но дальше...
– Как же ты так пошла, что следов твоих больше нет? – крикнул он шёпотом в густоту тумана.
Не было и ответа.
Тогда он сел прямо здесь, на берегу и стал говорить, слова сами шли из него, подобно этой Реке, проходящей мимо, прямо здесь (он мог коснуться воды).
– Ты видишь, что все деревни твои объединены тихой и почти не открываемой в слове любовью к тебе, – говорил он в туман. – Отчего же ты уходишь и ускользаешь? Почему ты бросаешь нас... – но нет, это было неверно, и он осёкся: – Нет, прости, я неправ... Ты сейчас помогла мне. Ты не бросаешь нас. Но как нам понять то, что ты всегда ускользаешь? – и опять он осёкся. – Да, прости, опять я не так... Ты не всегда ускользаешь. Ты даже сама посещаешь нас, надеющихся на твою помощь... Твою и Человека. И... О-о-о... – вдруг осенённо протянул маленький клисс. – А ведь так же, наверное, и ты, скитаясь и странствуя, повсюду ищешь Человека... Это так? Ответь, это так?
Но лишь тишина была ему ответом.
Вздохнув, он кивнул. Значит, действительно так.
– А я хотел спросить тебя о Дори... – пробормотал он, поводя рукой и объясняя, и, поднявшись, пересел на кучу камней, где было не так влажно сидеть. – О Человеке... Когда я смогу опять увидеть тебя?..
И вдруг его пять осенила какая-то мысль.
– Да, верно, – воскликнул он, вскакивая. Я понял! Я хотел тебя увидеть – и я увидел. Значит, просто нужно... хотеть услышать от тебя ответ! Верно! – засмеялся он от радости и хлопнул себя по коленке. И, опять, серьёзно взглянув в туман, в котором скрылась Всегда-Идущая, маленький клисс сказал: – Я понял. Я буду стараться слушать.
Да, это так. Все эти места были лишь одним из её убежищ и таких, как видно, было множество, а она постоянно переходила с место на место, от убежища к убежищу, от пустыни к пустыне, от неизвестности в неизвестность...
И Наречник, хотя и слышал, что Дори держала свой на восток и север, пошёл вдоль Реки на восток и юг. Но что он там мог найти? Ведь так идя вдоль реки, он мог вскоре просто вернуться к деревне эхчеапр, только уже с другой стороны, с южной... Но так уж он поступил – пошёл не в ту сторону, куда было нужно. Собственно, он почти не шёл – так, брёл, попинывая мелкие камешки, да поглядывая на воду, которая всё более становилась ясной и заметной. Туман рассеялся.
Наречник остановился и огляделся. Он стоял у плёса. Здесь река, изгибаясь, упиралась руслом в скалы противоположного берега, подтачивая его и входя в него множеством гротов и пещер, а этот берег, на котором стоял теперь клисс, она оставляла спокойным и мирным. По крайней мере, так казалось.
И тут у его заурчал живот. Завтрака-то особенного не было, так как эхчеапры сказали, что ему нужно торопиться, а иначе он не успеет, да ещё и разбудили засветло, даже туман рассеяться не успел – вот теперь ему и урчалось. А сумки-то Дорины были уже пусты, все запасы набацкие кончились. Что сам съел, что на угощение раздал. Ну и хорошо.
И тогда клисс заметил в воде мирно и спокойно плавающих рыб. Ну, по крайней мере, так казалось.
– Надо же, – удивился он, – и течение такое... Как же они его преодолевают?
Он ещё постоял, рассматривая их спины, словно чертящие перед ним какие-то иероглифы. Чарующее зрелище, надо вам сказать. Особенно на голодный желудок. Так уж, когда у нас урчит в животе, меняется наш взгляд, что мы начинаем видеть то, что раньше не видели... И клисс, видно, вспомнив про то, как кловы в своих озёрах ловили рыбу, про их ловкие и мерные движения, привычные, как само дыхание, стал пробовать повторить их. Вначале здесь, на берегу, на чарующими рыбьими спинами, а потом уже и в воде...
Ну, само собою, Река его тотчас же унесла. Одно ведь дело совершать такие движения и ловить рыб в озере, и совсем другое – в реке, достаточно горной, чтобы легко и просто уносить всех неразумно зашедших в воду, хотя у мелкого её берега и казалась вода тихой и почти стоячей.
Вот так и состоялась вторая встреча странствующего клисса с Рекой.
Он попытался было плыть к берегу, но у него не получилось – Река властно влекла его вперёд. Тогда он поддался течению. Словно некое оцепенение охватило его, и он просто держался на воде, глядя, как проплывает мимо него всё более удаляющийся берег, как утягивают его к середине быстрые массы воды, как приближается изгиб реки, где течение из сильного, но всё же плавного делалось бурным, где уже невозможно крикнуть и позвать на помощь... Но кого он мог здесь, вдали от селения позвать? Если только...
Да, уже бессмысленны были любые звуки – шум бурных вод обратился в грохот. Но ещё можно было видеть. И, подплывая всё ближе, увидел он на берегу в самом изгибе Реки огромный сужавший русло затор из поваленных деревьев, снесённых сюда ею, видно, за многие годы. Здесь, в этом изгибе Река вновь уклонялась от своего пути и направлялась с севера – на восток, в самую глубь восточных гор.
И этот затор вдруг стал крениться! Теченье, когда-то создав его, теперь его же и подточило и клисс оказался в опасности попасть под брёвна, готовые низринуться в мчащиеся мимо них воды... Беспорядочное скопление деревьев дрожало и сотрясалось, вот уже упало первое бревно и быстро понеслось вперёд, увлекаемое Рекою. И вдруг глаза у клисса расширились. Потому что, подняв их, он увидел поверх завала Эглеунту, прыгающую и скачущую на рушащихся брёвнах! От изумления у Наречника даже рот раскрылся. Впрочем, он быстро его закрыл – а то так ведь и захлебнуться недолго. Брызги летели ему в лицо и он стал скорее протирать глаза, пытаясь ещё раз вглядеться в готовую пасть баррикаду. Но нет. Поверх неё уже никого не было видно.
И упало второе бревно. И сползали в воду другие, и, скрежеща, готовы были пасть третьи и четвёртые, а клисс плыл им навстречу и смотрел, как медленно они подтачиваются, скашиваются, кренятся, падают, тесня друг друга... Река его пронесла мимо. И только это случилось, как за его спиною раздался грохот, плеск и ещё раз плеск и грохот. Все брёвна упали.
И теперь перед уже едва держащимся на воде клиссом встала другая задача – не быть нагнанным ими. И он стал плыть вперёд, гребя что есть сил. Но разве может он, лёгкий, как щепка, превозмочь тяжесть увлекаемого потоком бревна? И тем более многих.
Однако брёвна, неся опасность, несли и помощь – от удара всей их массы о воду возникла волна, и она подтолкнула Наречника к берегу. И вот, на самом излёте поворота на восток вынесло его так близко, что он успел ухватиться за какую-то торчащую с берега жердь, изо всех сил цепляясь лапами, обдирая кожу и когти. Брёвна били ему по ногам, но он всё цеплялся и лез... Пока наконец окровавленные лапы его не коснулись земли и камней.
И уже теряя сознание, он услышал:
– Надо же! Он всё-таки смог...
И мир на время прекратил в его глазах своё существование.
Когда он пришёл в себя, был уже вечер. Он открыл глаза и застонал, впрочем, сдержанно – клиссы умеют хранить себя. Вокруг него был какой-то дом. Вздохнув, Роман попытался сесть и не смог. Тогда попробовал хотя бы повернуться набок (должно быть, спина затекла) и это уже получилось. Повернувшись, он обнаружил, что руки у него перевязаны, а на травяных бинтах виднеются следы запекшейся крови. Вздохнув, он опять закрыл глаза.
Словно в ответ на его движение, скрипнула дверь и в открывшийся проём стало видно вечернее небо. Шум Реки стал слышнее и Наречник опять открыл глаза. В дверях стояло умильное существо и глядело на него во все глаза. Шубка у него была полосатой, ушки на макушке, бровки домиком... Потом появилось второе и, подняв брови от удивления при виде глядящего на них клисса, произнесло:
– О.
Наречник, даже несмотря на боль, тихо рассмеялся, всё так же храня себя про себя.
Существа улыбнулись и, войдя в дом, затворили дверь. Стало тише.
– Здравствуй, брат, – сказал произнесший «о». – Мы ентойи, ты у нас дома.
– Спасибо, – сказал Наречник. – А я клисс, странствую в поисках Дори... Вы ведь знаете её, так?
– Да, верно, – заулыбались ентойи. – Нас зовут Черкап и Водира. А это наши дети, Аржук и Ковидра.
И тут только Наречник заметил, что совсем рядом с ним из-за стола глазели на него ещё две смешных рожицы. Наречник подмигнул им и наморщил нос, те рассмеялись и сразу как-то стало теплее.
– А меня зовут Наречник. Роман Наречник, – сказал клисс и, извиняющеся улыбнувшись, опять откинулся на тюфяк, на котором лежал.
– Лежи, лежи, – сказал Черкап. – Сейчас мы ужин приготовим и...
И они стали готовить. Чем-то шуршали, чем-то громыхали, чем-то булькали, а Наречник всё лежал и смотрел в потолок. Потом, когда стало чуть тише (видно, котелок был уже на огне), он спросил:
– Жердь-то в реке ваша что ли была?
– Ага, – ответил Черкап. – Она частенько нам пригождается... То есть, пригождалась. Теперь, наверное, уже и не нужна будет.
– Чего, сломалась что ли? – хмыкнул Наречник.
– Ну да, – улыбнулся Черкап. – Только не жердь, а куча брёвен.
– И что? Какая связь? – удивился клисс.
– Да очень простая, – стал объяснять Черкап. – Этот затор с помощью Реки Эглеунта построила, чтобы затруднить для внешних доступ в деревни её убежища. И те, кто, проходил сквозь них и хотел идти дальше, плыл по Реке, а мы его здесь вылавливали.
– Значит, вы вроде паромщиков, так что ли? – улыбнулся Наречник.
– Ну да, – опять сказал Черкап. – Были. А теперь уже тропа открыта, так что...
– Так, мужчины, – сказала Водира, – готовьтесь-ка ужинать.
Черкап уселся за стол, где всё так же терпеливо сидели детишки, а Наречнику как болящему миска были поставлена на чурбачок рядом с тюфяком. Только вот ложку ему пришлось держать левой рукой, как более целой. Ну да ничего, голод, как говорится, всему научит.
Это была уха. И сколь она была прекрасна, столь прекрасным было и то, что хватило её всем и на добавку. Наречника даже слеза прошибла, так было вкусно. Потом Водира отправила детей мыть посуду и пока кипел чайник, Наречник ещё сказал:
– Странный сегодня день... Такое стечение обстоятельств...
– Что, видел Эглеунту? – усмехнувшись, спросил Черкап.
– Да... – опешил Наречник. – А ты откуда знаешь?
– Ну как же, – повёл тот головой. – Раз уж она создала завал, то она и берегла путешествующих, чтоб те случайно не попали в Реку не там, где нужно. Конечно, она не всегда это делала, а только тогда, когда был туман или ещё какая непогода, так что... Это и был твой случай.
– Понятно, – сказал Наречник, хмуря брови. – А я-то думал, что она меня услышала... Я ведь к ней всё время обращался... Думал, она мне ответила – так и тогда, как и когда посчитала нужным... А я хотел её спросить про Дори... А я хотел попросить её рассказать мне о Человеке...
Наречник всё говорил, а ентойи молчали и было так тихо, что даже бульканье чайника прозвучало как громкий шум.
– Нет, брат... – сказал тогда Черкап. – Видно, ещё не время, не время ещё... А то, что ты попал в Реку – так это был верный путь, чтобы перебраться через затор, только вошёл ты в неё не в том месте – туман тебе, видать, помешал...
– Не только, – улыбнулся Наречник.
– А, рыб что ли увидал? – улыбнулся и Черкап. – Ну да, они там вкусные водятся. Мы, собственно, их и ловим. В сезон тихой воды. Тогда уровень Реки падает, и это уже бывает нетрудно.
– Дори тоже так к вам попала? – спросил клисс и ентойи отчего-то с облегченьем вздохнули.
– Да, – сказал Черкап. – Только она вошла в Реку там, где нужно и мы её выловили жердью обычным образом. А у тебя, видишь, туман случился, так что пришлось... э-э... в общем... Да, о чём я? А, так вот. Дори вылечила наших детишек, да и нам самим помогла. У нас, понимаешь, слух стал садиться – ведь при потоке живём как-никак, шум постоянный... Так что она у тебя удивительная.
Наречник вздрогнул и, жалко сморщившись, отвернулся. Ентойи переглянулись.
– Что-то не так? – спросил Черкап.
– Да, не так, – глухо ответил клисс. – Не так было то, что я оказался трусом и предателем, а потому... А потому она – не у меня... не моя.
– О-о, – грустно качнул головою Черкап, – это нам понятно...
– Понятно?! – воскликнул клисс, взглянув на них то ли с изумлением, то ли с возмущением.
– А как, ты думаешь, мы оказались здесь, при потоке? – сжав губы, ответил Черкап. И, ещё раз качнув головою, добавил: – О-о, Наречник, нам вся твоя история понятна...
И Наречник вдруг вздохнул с облегчением. И, похоже, неожиданно для самого себя. А вот ентойи с пониманием заулыбались. Потянулись в стороны и уголки его губ. И вдруг улыбка вновь ушла с лица Наречника.
– Послушайте... – сказал он. – Я только теперь подумал... А что стало с Эглеунтой? Где она?
И ентойи тут тоже поникли лицом.
– О-о, – выдохнул тихо Черкап, – ты вспомнил... Мы не хотели говорить об этом.
– Что с ней случилось? – Наречник едва не вскочил, но, поморщившись от боли, вынужден был снова лечь на тюфяк.
– Мы не знаем... – печально сказал Черкап. – Мы искали её там повсюду, но не могли найти. И Река её мимо нас не проносила. И вообще никто её после этого не видел. Так что...
– О, ужас... то ли выдохнул, то ли простонал Наречник. – А что, если она из-за меня... Господи... – он схватился лапами за лицо; слёзы его текли меж пальцев.
Прошло сколько-то времени, может, час, может, несколько минут. Наконец Водира, подойдя к нему и коснувшись его локтя, тихо сказала:
– Довольно печали, брат. Давай-ка попьём чаю... Мы заварили тебе укрепляющий отвар.
И Наречник стал с ними пить чай. Вначале равнодушно и безучастно, потом в лице его появилась жизнь и он, поведя плечами, сказал:
– Смотрите-ка... И правда – укрепляющий.
– Ну так! – усмехнулась Водира. – Можешь даже попробовать встать... Мы поможем.
И они, придерживая Наречника под локти, вывели его на воздух. Там наступала ночь, по-летнему поздняя. Рядом с домом под навесом из жердей и дикого винограда стояли полотняные и плетёные кресла и они, усадив Наречника в самое удобное, сели по бокам от него. Детишки, давно закончив мыть посуду, потихоньку уселись рядом с родителями. И они продолжали пить чай, глядя на восходящие звёзды, на ещё призрачную на белёсом небе луну, на лёгкие облака и мерно шумящие воды...
– Вот уже лето и миновало свою вершину... Скоро и завершение... – тихо вздохнув, сказал Наречник. – Как быстро.
– Так ты ведь идёшь сквозь него... – так же тихо заметил Черкап. – Там, у вас в Бобритании лето к вершине только подступает.
– Слушайте, – опять погрустнев, сказал клисс. – Я не могу здесь так сидеть. Мне надо идти. Мне нужно найти Дори.
– Но ты нездоров! – воскликнула Водира, а дети, переглянувшись, с удивлением посмотрели на свою мать; видно, такие восклицания были ей не свойственны.
– Ну... что делать... – так же грустно ответил клисс и отвернулся.
Теперь переглянулись и взрослые.
– Ладно, – сказала Водира. – Есть у нас одно средство. Сейчас я его согрею, – и поднявшись, ушла в дом.
А Черкап с помощью Аржука и Ковидры потихоньку отвёл Наречника обратно в дом, где у Водиры уже было готово лекарство – какая-то пахучая мазь, от которой исходил лёгкий пар. Они уложили Наречника на тюфяк и Водира, сняв с него все повязки, стала накладывать на раны и ушибы эту мазь. Черкап помогал ей, а дети, словно бы видели в первый раз бенгальский огонь, смотрели на всё это. И, когда уже было наложено почти всё, Наречник вдруг заметил взгляды детишек и, ахнув, спросил:
– Слушайте... Ведь это последнее было, так? Это же Дорино снадобье, как я понимаю?
Водира, молча завершив наложение мази, покрыла всё новыми бинтами и тихо выпрямилась. Рядом с ней стоял и Черкап.
– Прости нас... – отчего-то сказал он.
– Да за что же?! – воскликнул Наречник; голос его дрогнул.
– Ну... – замялся Черкап. – Что ты по нашему виду это понял...
И у Наречника на глазах появились новые слёзы, только уже совсем другие, не горькие.
– И вы простите меня, – сказал он ентойям.
– Ну а ты-то за что? – улыбнувшись, спросили они.
– Что спросил вас, – ответил Наречник.
И так они стояли, а Наречник лежал, и вместе все улыбались.
А наутро он уже готов был идти. Лапы его и тело, конечно, ещё гудели, но уже слушались.
– Здесь есть тропа вдоль реки, – рассказывал Черкап, когда они пили чай с бубликами, – только придётся подниматься в гору. Но ступеньки там хорошие, я на днях проверял. Дори пошла именно этой тропой. Она идёт сначала на восток, потом выворачивает севернее... Вот там будь внимателен. Там есть трудное место, где перед расставанием с Рекой тропа идёт совсем рядом с водою и очень легко соскользнуть. Дело в том, что там необыкновенно красивое место – случается, некоторое засматриваются и... В общем, лучше будь внимательней. Дальше там бифуркация...
– Чего-чего? – фыркнул Наречник, едва не подавившись бубликом. – Какая фыркация?
– Двойная, – улыбнулся в ответ Черкап. – Одна ветвь реки идёт дальше так же по верху и на восток, а вторая – под землю и на север и даже запад... Впрочем, что там, под землёю никто точно не знает. Короче, лучше туда не попадай – и знать того будет не нужно.
– Ладно, – ответил Наречник, – попробую.
И Черкап с каким-то с особым прищуром взглянул на клисса. Но тот продолжал мирно пить чай. Ентоий хотел ещё о чём-то спросить, но сказал, как видно, совсем иное:
– И что, ты вправду не знаешь, что такое бифуркация?
– Ну сам подумай, – грустно усмехнулся в ответ Наречник, – какова наша жизнь с Дори – и ты поймёшь, знаю я это или нет...
И Черкап больше не стал его спрашивать.
Думаю, и мне не нужно вам длительно объяснять, что с Наречником случилось именно то, чего так опасался добрый ентоий. Почему? Да ведь именно это случилось и с Дори и Наречник, судя по всему, лишь увидев то чудное место, сразу это понял. Из чего? А вот этого уже объяснить вам я не могу. Потому как если сами не догадаетесь и не поймёте, то и никакие объяснения не помогут. Такова уж она, красота...
Вот так и состоялась на том самом прекрасном месте с тропою вблизи воды и незадолго до памятной фыркации речного русла третья встреча Романа Наречника с проходящей чрез горы Рекой.
Дальше, Глава 15. ...И полная пустота: http://www.proza.ru/2018/04/04/2052