Назад, Глава 19. Лестница в Тухевен: http://www.proza.ru/2018/03/27/2050
Дядя Фёдор очень рассердился на Матроскина и в угол его поставил:
– В следующий раз делай, что тебе говорят.
Шарик всё над котом смеялся.
Но дядя Фёдор Шарику сказал:
– Ладно, ладно. Нечего над человеком смеяться, когда он в углу стоит.
Эдуард Успенский, «Дядя Фёдор, пёс и кот».
– Этого довольно, – говорит Билл. – В десять минут я пересеку
Центральные, Южные и Среднезападные штаты и свободно успею добежать до
канадской границы.
Хотя ночь была очень тёмная, Билл очень толст, а я умел очень быстро бегать,
я нагнал его только в полутора милях от города.
О’Генри «Вождь краснокожих».
Тут нам придётся немного перескочить в теме. Как я уже говорил, Кар Чикипабинс торопился. А вот что было тому причиной... Нет, это не тайна, покрытая мраком. Это совершенно явная вещь, покрытая светом дня. Даже самого солнечного полудня. А получилось всё так.
Некоторое время назад, а именно совсем недавно, случился у родственников Кабассы спор – и не с кем иным, как с родственниками Шетскрут, жившими, само собой, на другом конце города, через который сейчас и проходили наши быстронавты, ведомы Каром. Содержанием спора были генеалогические исследования, проводимые Барбоном Дображелоном и Рапсодией Сабатини-Сниппой, которые привели их к заключению, что известный герой всех времён и кошек, Тонки-Кот, на самом деле звался Дог-Ки-Хотом, и был он героем всех пространств и собак.
И вот, когда спор разгорелся не на шутку, Совльаппу и её брата, по случаю бывших в Тухевене, попросили рассудить этот животрепещущий и живохватающий за все места спор. Ну, Совльаппа, как водится, отговорилась недосугом, а вот Кар... Он, прямо по поговорке, попал, как Кар во щи. Ну, или ещё как-то там и куда-то попал. Неважно, суть ясна. Спора рассудить он не смог, склоняясь всё же к мнению своих родственников Сабацких (хотя и дальних), чем вызвал нарекания и обвинения в пристрастности. После чего он срочно решил заняться лёгкой атлетикой. А ещё заодно спортивным скалолазанием и спортивными прыжками с высоты в колючие заросли.
После того случая в этом краю Тухевена Кар не был ни разу. И вот теперь им предстояло миновать его, этот славный край, где так вкусно пахло сейчас сливочным мороженым...
Кар не выдержал и стал рассказывать.
Как стало известно в результате длительных исследований и опытов, часть которых была не так давно обнародована, предводителем Шетскрутовой родни в этом городе был Старик Котапыч, который жил в замке, называемом Кохин-Мор.
– Но, вы знаете, – говорил Кар, – хоть у них и замок есть, но атмосфера как-то проще, фамилий и титулов нет... Правда, и воспитанности меньше, – нахмурился он, что-то вспомнив. – Так вот...
Дальше быстронавты узнали, что родоначальником местных Оакшей был некий Великий Мяу. Он открыл в этом городе лавочку, которая, начиная с его времён и до сих пор, называется Мяу-сной Мяу-Зин, хотя там всегда торгуют исключительно рыбой. Есть у них и весьма приличный ресторан, где шеф-поваром состоит Генри Кисинжир, единственный здесь человек с фамилией. Но ведь шеф-повару она по штату положена, так кажется... Есть тут и свои учёные, к счастью, по цепи кругом им ходить уже давно не приходится, а вот зато недавно один известный фотограф Мяу-ксим защитил диссертацию на тему «Проблема крыс в её котокультурном и котоисторическом моменте». Славится также изобретённое здесь неким мудрецом Коше-Мином лекарство Бад-Кисинген. Укрепляет шевелюру, зубы, усы и всё остальное.
Свободное время проводят они большей частью в созерцании и сновидении. Но если решат повеселиться, то местный гитарист Котулл играет им что-нибудь этакое на Кото (это такие гусли), а все остальные при этом ловят верёвочку, клубок или что-нибудь в этом роде.
– Между прочим, здесь живут многие из двоюродных сестёр Круам-Оакш, – продолжал Кар, – я их все имена знаю...
– Фанат что ли? – съехидничал Мыкий Дод, и это было для него так неожиданно, что Бобредонт с опаскою покосился вполне надёжного до сих пор кока Мабисловиона.
Но Чикипабинс даже ухом не повёл, а стал, смакуя, перечислять имена:
– Я буду по страшинству. Итак: Мурена, Муреида, Мурентина, Муреолла, Муруаза, Муриэтта, Муриэль. Самая младшая – Котюша. И, как ни странно, есть два паренька, Котостин и Мурван. Кстати, если вас встретят на этих улицах и попросят сказать пароль, то он таков: «по твоему котению, по общему мурению», хе-хе... Да... Так, на чём я остановился?
И он продолжил рассказ, описывая подробности местного обихода. Правда, сам описывает, да по сторонам поглядывать не забывает. Но ведь Котапычи днём, как известно, большей частью созерцают, а потому их путь не встретил ни одного препятствия.
Дальше они узнали, что за поставки рыбы здесь отвечает Котоморан, это такая должность, вроде боцмана. Есть здесь и местный спецназ, называется котоператив, всекошачий штаб которого именуется котопультой. В качестве сухпайка и подручного средства в сражениях оный спецназ обычно употребляет котолеты. Наградой же служит котолизатор (обычно масло или сметана).
Если случится быть какой-нибудь котегории (тягостному приключению) или, того хуже, кто-нибудь вдастся в котокомбы (хитростную комбинаторику), его отлавливают в котоловане и сажают в котолажку. Там его заставляют учить наизусть котолектику, учение о всецелости и всеобщности котов, в случае же непослушания распластывают на котопласме и угрожают отхлестать кошанным ремнём. Или вообще сделать из непослушного этот самый ремень. А также применяют особый вид кошачьего лечения, называется котоклизм.
Если же оный нарушитель слушается, ему поручают вначале написать объяснительную, которая называется котолог. Для измерения правдивости имеется прибор, кошелот. В качестве измерителя выступает какая-нибудь местная котерга, проще говоря, мудрая старушенция. Но обычно они всех прощают...
Это сообщение сопровождал общий вздох облегчения всех быстронавтов. Кар тем временем закончил лекцию тем, что оповестил их, что всех прощённых принуждают участвовать в котоболизме (кошачьей болтовне), устраивают с ними котовасию (братание), потом кладут на мягкий кошелёг и исполняют для них всякие котострофы (как вы понимаете, это пение такое, поэзия, значит).
– На сём позвольте закончить мою речь и откланяться, – поклонился быстронавтам Чикипабинс, да как даст стрекача обратно в Тухевен, да быстрее к центру, к посудной лавочке двух братьев...
Только и след его простыл. Точнее, он не простыл, а задымился, потому что пыль по улицам поднималась столбом, так что они даже отсюда, с противоположной окраины, видели, где и как он бежал. Наконец хлопнула дверь лавочки и стало тихо.
– Думаю, теперь он сможет там отдышаться, – задумчиво сказал Рэ.
– А зачем он бежал? – спросил Жэ, и вдруг шерсть на загривке у него стала дыбом.
Потому что к ним приближался... Ну, не знаю. Если не сам Старик Котапыч, то кто? Только знаете, старик он или нет, но если у него сабли во рту, то тут не до размышлений. И все быстронавты без исключения почли за лучшее тоже поднять пыль, что только и было теперь им по силам. К счастью, нестись было не очень далеко – ведь они и были на самой окраине Тухевена, возле Великого Откоса-и-Пропасти, над которым узенькой полочкой проходил путь в Страну Амбалию. Наверное, только эта узость и защищала Тухевен от вторжения с той стороны. Ну, судя по названию той стороны.
– Напомните, зачем мы туда идём? – спросил Стактибус, озадаченно глядя с края тропы в непроглядные глубины пропасти.
– Говорят, там не режут саблями на кусочки, – сказал Дубробор и быстренько пошёл за Бобредонтом, уже начавшим путь по оной полочке.
Стактибус посмотрел назад, где сквозь пыль просматривался контур крадущегося Кого-то с саблями во рту, сказал «Бр-р!» и как миленький пошёл вслед за ними.
– А что там делают вместо этого, раздавливают целым весом? – спросил Жэ опустевший воздух, но всё-таки тоже пошёл.
И так все они по одному, цепочкой двинулись по этой только чудом проходимой тропе. Иного-то пути, само собой, у них не было. Зато были перед глазами белые скалы, в которых высечена эта тропа. Ну, или гигантская пропасть с едва заметными в её глубинах какими-то контурами чего-то. И, на худой конец, прекрасные виды над этой пропастью, прямо против их глаз – каких-то гор, поросших лесом, среди которого сбегали с этих гор реки, иногда делающиеся водопадами, над которыми были протянуты лиановые мосты... Вероятно, именно там были самые тихие места в мире, где ни одно злоключение ли неприятность никого не настигает, где никто не повышает голоса, не крошит на пол омлетом или пирогом с капустой, на котором ты поскальзываешься, не говорит громко и что-то попало, не пытается тебя обмануть или съесть, умеет молчать... Да, то были воистину райские места... Вот только оставалось вопросом: как они были – в воображении или на самом деле?
Нет, лучше повернуться ближе к действительности, – то и дело решал кто-нибудь из них и, перевернувшись, шёл дальше лицом к скале (потому что идти удобнее всего было боком). Но, само собой, у них всегда оставался выбор – идти так или эдак. Третье было дано, но очень опасно – идти лицом вперёд и, не умещаясь на узенькой тропке, то и дело рисковать с неё свалиться. Чего по некоторым причинам не хотелось.
Полдень тем временем достиг своей полноты, но солнце, едва начав склоняться к закату, было ещё очень сильно, раскалившийся и иссохший за эти часы воздух, не смягчаемый даже дующими в ущельях ветрами, жёг ноздри и горла. Хорошо хоть эти ветра несколько обдували пыль, вплетавшуюся в каждую щелочку и морщинку, застилая глаза, перехватывая горло, скрежеща на зубах и в ладонях.
Вдруг маленький Жэ покачнулся и сел прямо на тропке, свесив лапы вниз и привалившись спиной к скале. Всё лицо его было мокрым, рот раскрыт...
– Что ты делаешь, осторожнее! – вскрикнул Бобредонт, увидев начало его манёвра.
Жэ спокойно закончил движение, приняв описанную позу и ответил:
– Да, конечно... Только зачем? Всё равно этот путь – в никуда.
– Да ладно тебе, – попытался успокоить малыша Бэ, хотя и ему было непросто с его толщиной и лохматостью. – Вон, видишь, впереди поворот, а за ним, наверное и...
– Что «и»? – скептически махнул тщедушной лапкой Жэ. – Сколько уже было таких поворотов? Вообще, сколько мы уже идём? Есть хоть какие-то настоящие признаки, что будет какой-нибудь конец? Он вообще – есть?
– Ну... – неуверенно сказал Бобредонт. – Кар, вроде бы говорил, что...
– А разве он говорил? – перебил капитана Рэ, тоже садясь на тропе, как и его двоюродный брат. – Что-то я не помню...
И все тут с ужасом поняли, что Кар в самом деле ничего не сказал им, поскольку не успел из-за того, с саблями во рту, – никаких инструкций и предостережений, ни подробных, ни кратких, а ведь должен был...
И так они сидели все прямо на этой тропе, прислонившись спинами к белой в зеленоватых трещинках скале, зайдя уже так далеко, что возвращаться будет, пожалуй, тяжелее, чем идти дальше.
– Ладно, – сказал наконец Бобредонт, поднимаясь. – Идёмте что ли. Тем, что сидим, окончания мы не приблизим.
И все, кряхтя и скрипя на все голоса и всеми частями тела, поднялись и пошли дальше. Впрочем, пошли – это громко сказано. Поплелись, вот что будет точнее. Потекли, влипая всеми собою в каждую впадинку, плотно обтекая каждую выпуклость, чтобы не упасть. Надо ли говорить, насколько хорошо изучили их глаза структуру кремово-белой этой горы с её бесконечными зеленоватыми прожилками? Думаю, что и теперь, закрыв глаза, они легко могут представить эту неподвижную и колеблющуюся сеть...
– Ой, – сказал вдруг капитан Бо, шедший впереди всех, – я нашёл ручей.
– Где?! – выдохнули все в один голос.
Нестерпимая жара и отсутствие какого-либо укрытия делали понятным этот общий жалостный возглас. Не сомневаюсь, что каждый из них в этот момент (именно теперь, и не раньше, не позже) хотел уметь летать. Чтоб подлететь к поименованному ручью, разумеется, ни зачем-то ещё. Путь ведь для того и существует, чтобы его проходить.
Но, вы знаете, эта находка была и кстати, и некстати. Само собой, можно было утолить жажду. И даже немножко набрать с собой (у Бэ сохранилась фляжка). Но легко ли – на такой-то узенькой тропке – перейти через ручейное это место, скользкое, как воздух? Ко всему ещё русло ручья поросло какими-то маленькими травками, водорослями, тиной и прочим подобным – судя по всему, течение было постоянным, непрестанно сбегая по чуть наклонной стене скалы и всё глубже протачивая желобок неширокого своего русла, – ручей, к счастью, был немноговодным.
Само собою, Бобредонт поскользнулся. Уж слишком он водоплавающий. Но зато было найдено спасательное средство, помогшее перейти остальным. Нет, он не упал. То есть, упал, но не совсем, поскольку успел схватиться лапой за плеть одного из ручейных растений – и лапа сама нашла путь!
– Господи! – успел крикнуть он, и зелёная колючая плеть будто сама собою легла в ладонь.
Правда, он изодрал её вкровь, но это уже был пустяк... И Ремиса вновь опустилась ему на плечо. Немного отдышавшись и успокоив всех, он подтянулся и вновь стал на тропе, только уже с другой стороны ручья. Напившись воды, он передал страховочную колючую жилу Дубробору, шедшему следом, и двинулся дальше. Остальные миновали ручей благополучно, но Бобредонт всё равно погрузился в задумчивость, так что Ремиса несколько раз приходилось щипать его за ухо, чтобы он пришёл в себя. Наконец он не выдержал и спросил:
– Скажи, а ведь водоросль... – докончить вопроса ему не удалось, так как Ремиса, внезапно вспорхнув с его плеча, полетела вперёд.
Он хотел уже обидеться, как вдруг тоже заметил то, что увидела и она. Это был выход!
– Так. Тихо, тихо, осторожно, – забормотал он, успокаивая самого себя. – Не торопиться, не торопиться... – и он мерно дошёл оставшиеся несколько сотен метров и, сойдя с тропы и ступив на обширное ровное пространство, тотчас упал ничком на землю. Ровную землю! Правда, ему вскоре пришлось отползти в сторону, чтобы дать место другим. Они выходили туда и тоже падали наземь как придётся. Они завершили путь! Точнее, часть пути, да, – но в этот момент всего прочего словно бы не существовало.
Отлежавшись и отдохнув, они поднялись и стали осматриваться. Это было ещё пока неширокое плоское местно, вроде большой ниши, однако же имевшей выход куда-то ещё. Нужно было только обогнуть выступ... Они обогнули и его так и сели прямо здесь на землю. Перед их глазами был сад, выращенный неизвестно кем на берегу реки, мерно и шумно нёсшей свои мутные горные воды вниз, в глубину ущелья. Тот встретившийся им на пути ручей был маленьким её ответвлением.
– Вот это да... – прошептали Мэ и Вэ, а Долинка, пискнув «бежим!» помчалась к реке, поднимая сверкающими пятками в воздух ликующую пыль.
Капитан Бо предостерегающе поднял вверх лапу, апеллируя к высшему разуму и горькому опыту быстронавтов Мабисловиона, но куда там! Словно стадо горных козлов за свои вожаком, понеслись все вслед за нею. И Бобредонт медленно пошёл туда, куда сходились теперь все тропы. Рядом со входом... точнее, с тем местом, которое было сделано входом ордой дикарей, он увидел табличку с довольно заметной надписью... Эх, где-то там Стактибус, знающий многие языки? Да, конечно, сейчас он нырнул. А вот уже вынырнул и, плывя на спинке, пускает ртом струйки. Ладно. Бобредонт, изнывая от всего этого и приплясывая на месте, всё же смог заставить себя прочесть: «Тамое Со. Имение...» Всё. Дальше не было сил. И он помчался к воде, словно древний олень, утолить свой жар и жажду.
Добежав до берега, Бобредонт увидел, что купались-то быстронавты, собственно, не в реке, а в созданной пунктирной грядою камней запруде или ответвлении русла, где бурного течения горной реки не чувствовалось, лишь лёгкие завихрения, словно кудри овечьей шерсти – к лёгкой ладони, прикасались к плывущему. Бобредонт с разбега, не останавливаясь, нырнул в белёсоватую от поднятого песка воду затона, и тут же подброшен, перевёрнут, утянут в сторону и вновь возвращён этими завихрениями.
– Йо-хо! – воскликнул он, вынырнув. – Вот это речка!
– А ты думал! – издал ответный вопль Дубробор, в это время влачимый течением по водяной ряби, словно по стиральной доске. – Прямо аттракцион!
Но Бобредонт, услышав это, нахмурился и попытался плавать ровно и спокойно. Но нет, с этим течением было не совладать. Что ж... Он глубоко вздохнул, махнул лапой и пустился в эти витиеватые потоки. Когда какое-то время спустя один из водяных вензелей выбросил его на берег, он не стал возвращаться в воду, а остался лежать на этом жемчужно-белом песке, подставив всего себя ставшему здесь совершенно иным солнцу.
На этом мокром песке, мокром вблизи воды, верно, кто-то из малышей написал стихотворение. Набегающие волны размывали глубоко проложенные черты слов, то забегая внутрь них сияющею водой, то вновь вытекая через края очертаний прозрачными слезами. Слова уходили, но я успел записать. Вот оно.
Тамое Со
Посвящается папе и маме
Есть в мире такое местечко,
По имени Тамое Со.
Там вместо троллейбуса – печка,
И вместо стола – колесо.
Там мачтами – пальмы живые,
Где ванты – лианы висят,
Но всё пропадёт, если вы их
В тяжёлый упрячете взгляд.
Там, сбоку, за областью зренья,
Их жизнь, как цветов аромат,
Где тучки, как сонные тени,
По летнему небу скользят.
Где Тамое Со, там летают
На лыжах по воздуху львы,
И рыбы летучие стаей
Парят – не поднять головы.
Заправское это местечко
Не ведает времени, ведь
Часы убежали на речку –
Купаться, смеяться и петь.
Бобредонт, прочитав, спросил, кто ж это всё написал, но все быстронавты невинно сказали, что не помнят, и лишь Стактибус при этом странно так улыбался... Они уже хотели попробовать местных фруктов, как вдруг увидели приближающуюся к ним высокую и строгую фигуру. Она оказалась благородного вида дамой с лицом металлического выражения и голосом подобных же интонаций.
– Извольте сообщить мне, кто вы, – произнесла она, оглядев всех их.
Жэ сразу спрятал за спину яблоко, которое успел-таки сорвать. Оно даже не было ещё надкушено.
– Я Бобредонт, – сообщил капитан Бо и посмотрел на собратьев, взглядом призывая их не быть невоспитанными и представиться.
И каждый из быстронавтов назвал своё имя.
– А как зовут вас? – учтиво спросил Бобредонт, когда представление закончилось.
– Тэтчур-бан, – было ответом.
– Сама ты чурбан, – обиделся Бобредонт, тотчас перейдя на воинственные и некультурные интонации. – С вами знакомятся, а вы...
– Нет, – без тени улыбки и деликатно остановило его величественное существо. – Меня зовут так – Тэтчур-бан. Что значит «высокая в познаниях».
– Да? – удивился Бобредонт, причём одна бровь его была поднята, а другая всё ещё нахмурена. – Странная же у вас тут логика, я скажу...
– А что такое логика? – спросило существо. – И, кстати, вам лучше не есть этих фруктов.
Ну что тут скажешь? Какая-то особенная страна, так надо понимать. А маленький Жэ незаметно положил спрятанное за спиной яблоко на песок и отошёл в сторонку.
Дальше, Глава 21. Амбалитанские мотарства: http://www.proza.ru/2018/03/27/2090