Отдых в Ливадии:
- беседка – прекрасная натура для акварели;
- фототочка у Ласточкина гнезда;
- французский замок Александра III.
20.2.4. ДО ЗОЛОТОЙ СВАДЬБЫ ЗАЖИВЁТ?
Вот так и жили, как соседи — вроде бы под боком единственный любимый сынок, взрослый, женатый, с нашим обожаемым внуком, а ощущение такое, что остались мы с Тамарой на свете одни-одинёшеньки. И страшно было подумать, что настанет время, когда кто-то из нас останется совсем один, притом в беспомощном состоянии. Поэтому в конце жизни я всё больше стал ценить, что рядом живёт и бьётся иногда заботливое и нежное, иногда сварливое и смешное, иногда тоскующее, а иногда ревнивое и злое, несправедливое сердце.
Интересно, что, когда я работал, был депутатом, вращался в демократических партийных кругах, сражался в избирательных кампаниях, учился и учил, такого чувства я не ощущал. После скоропостижного конца моего бурного депутатства мы с Тамарой оказались связаны не только семейными узами, но и общими делами. Магазин, бесконечные стройки и ремонты, реставрация живописи были тем полем, где мы обсуждали планы, ругались, мирились, бегали по строительным магазинам, радовались окончанию каких-то этапов, договаривались со строителями, съёмщиками, бандитами, налоговиками и прочими начальниками.
Может быть, эти совместные дела и спасли нашу семью. Я сделал не просто рационально осознанный выбор не ломать свою жизнь, но этот выбор был и крайне эмоциональный. Однажды настал такой критический момент, когда я резко, до боли прочувствовал такую жалость и нежность к своей жене, что выбора не оставалось. Недаром в русском языке, когда хотят выразить свою любовь, говорят: «Жаль моя».
Для укрепления семейных отношений два года подряд ещё в 1996 и 1997 г. в «бархатный» сезон мы ездили в Ливадию, в дом отдыха украинского КГБ вблизи Ялты и рядом со знаменитым царским дворцом. Жизнь в этом ещё вполне советском по обслуживанию санатории до сих пор вспоминаю как сказку. Всё по распорядку: сон, еда, пляж, аромотерапия, прогулки, кино. Место было не скучное и очень красивое. К нам на балкон тянулись ветви огромного кедра, и на этом кедре жила целая семья белок, в том числе куча маленьких бельчат.
С утра — пляж: подъёмник, галька, волны, нежаркое сентябрьское солнце (иногда и октябрьское — я купался в середине октября). Ближе к вечеру — прогулки по Ливадийскому парку и дальше по царской тропе по высокому берегу вдоль моря. Тёмными звёздными вечерами — кино в кинотеатре на открытом воздухе. Ну и, конечно, экскурсии по Южному берегу Крыма: Алупка, Ласточкино гнездо, Никитский ботанический сад, замок-дворец Александра III, сам Ливадийский дворец, дельфинарий в бывшей резиденции Хрущёва, дом-музей Чехова, сталактитовая Красная пещера... Кстати, вот эта оборудованная, с мостками и подсветкой огромная пещера оставила у меня меньше впечатлений, чем тот грязный лаз в Скельской пещере, куда я залез и откуда еле вылез почти 20 лет назад.
С экскурсией из дома отдыха мы посетили и дачу Тессели в Форосе, когда-то подаренную Александром I герою войны 1812 года генералу Николаю Раевскому и расположенную на названном в его честь мысе Николая. В 1820 г. проездом здесь бывал Пушкин, а в 1932 дача была подарена "буревестнику" Максиму Горькому. Красивейшее тихое место на спуске с Байдарского перевала к Южному берегу Крыма. Недаром с греческого Тессили - тишина. Над всей этой красотой на скале возвышалась церковь Вознесения Христова. Во время нашего посещения Тессели была государственной дачей Верховной Рады Украины с мемориальным музеем Горького и собранием картин Юрия Клевера. В симпатичном парке, полном экзотов, с разрешения экскурсовода я попробовал каких-то вкусных реликтовых кактусов. Рядом с Тессели - та самая государственная дача в Форосе, в которой как в тюрьме сидел Горбачёв во время путча.
Яркое впечатление произвела ночная поездка в Крымскую астрофизическую обсерваторию. Уже в темноте на каком-то дряхлом маленьком автобусе нас повезли по узкому серпантину в гору. В свете фар совершенно пустынная дорога имела ужасный вид: местами на ней валялись крупные каменные глыбы, а кое-где асфальт прорезали глубокие трещины в тех местах, где произошли осыпи, так что часть покрытия наклонялась к обрыву. Было такое чувство, что по этой дороге уже век никто не ездил. Но наш автобус, завывая мотором, лихо объезжал все эти препятствия.
Когда мы вылезли из автобуса, над нами раскинулось такое звёздное небо, какого я в жизни не видал. Сотрудник обсерватории сначала прочитал нам лекцию о созвездиях в этом божественном планетарии, а потом пригласил в башню к огромному телескопу и показал всем по очереди Сатурн в кольце, как на блюдечке.
Потом мы прошлись по обсерватории, и нам показали лидар – лазерный локатор, который посылал лазерные импульсы к Луне и ловил сигналы, отражённые от уголкового отражателя на луноходе, измеряя таким образом с большой точностью расстояние до лунохода. Мне это было очень близко, тем более, что там использовался родной лазер на АИГ:Nd. Тут уж я представился и профессионально побеседовал со специалистами. Из их слов я понял, в каком заброшенном состоянии находилась тогда Крымская обсерватория, некогда гордость русской и советской науки, и пообещал при следующей встрече привезти кое-какие кристаллики, но этой встречи так и не произошло.
Были и испытания, например, поход с группой молодых отдыхающих по тропе доктора Боткина — по горам к водопаду Учан-су. Бедная Тамара еле доползла до финиша, просто пути назад не было. В этом доме отдыха мы ощутили четырёхбалльное землетрясение — люстра в номере закачалась. А однажды я с пирса наблюдал, пожалуй, настоящую трагедию.
Рядом с пирсом на пляже была спасательная станция, а перед ней — огороженная молами бухточка, на берегу которой лежали шлюпки спасателей. В тот день разыгралась настоящая буря. А двое спасателей, видимо, с ночи на лодке вышли в море порыбачить. Когда они собрались назад, волны уже перехлёстывали через мол, а в самой бухточке волны, проникающие через створ, отражаясь от пирса и молов с разных сторон и сталкиваясь, устроили настоящую бешеную пляску каких-то непредсказуемых пенных горбов и впадин.
Я в то время сидел высоко на пирсе и рисовал бушующую стихию. Когда спасатели вошли на своей лодке в этот водяной ад, они поняли, что пристать к берегу им не удастся. Тогда они прыгнули за борт в воду и попытались добраться до берега вплавь — всего-то метров десять. Но и это им не удавалось. Один выплыл из бухточки в море, там не было такой свистопляски, и он, видимо, надеялся найти более спокойное место для высадки на берег. Его судьбы я не знаю. А ко второму гибнувшему спасатель с берега, обвязав себя верёвкой, сумел подплыть и крепко ухватить его, и их обоих за верёвку вытащили на берег. Шлюпка долго болталась в бухточке, но в конце концов волны разбили её о бетонный мол в щепки. Впервые в жизни я наблюдал такую роковую мощь стихии.
Именно в Ливадии я стал пробовать руку в карандашных набросках фигур на пляже и натюрмортов и в акварели с натуры. Помню, когда я рисовал Ливадийский дворец, ко мне подошёл какой-то турист и предложил купить акварель, но я, опешив, сказал, что только учусь. Несколько этих акварелей висели у меня на стенах мастерской как память о тех счастливых беззаботных днях.
27 января 1997 года за день до 30-летия нашей свадьбы мы с Тамарой обвенчались в старинной церкви на Смоленском кладбище. Венчал нас отец Александр, а в церкви присутствовали моя мама с её подругой Еленой Гречухиной, Галя Козина со своим вечным спутником Володей, который снял эту церемонию на телекамеру, и Людмила Гладкова с Блюмом, хотя Людмила всегда подчёркивала своё неприятие церкви. Илья помогал отцу Александру как служка. После венчания я стал вместе с Тамарой регулярно ходить в церковь, правда, по большим праздникам, поститься, исповедоваться и причащаться. С тех пор мы с Тамарой никуда не ездили, а, стало быть, и не отдыхали — всё дела и дела.
Ещё на 45-летие нашей с Тамарой свадьбы я сочинил шуточную пародию на известный романс «Пара гнедых» и спел её за праздничным столом в узком кругу родственников:
Моей единственной жене,
не понимающей шуток
Р о м а н с – ш у т к а
(к 45-летнему юбилею свадьбы)
Пара гнедых с одной общей судьбою
Сорок пять лет тянут жизненный воз.
Что в том возу - не понять нам с тобою –
То ли там золото, то ли навоз.
Были когда-то они рысаками
И норовили налево скакнуть.
Юный возница их бил батогами
И направлял их на праведный путь.
Кто ж тот возница – нагой и крылатый –
Лук натянул и прищурил свой глаз?
Этих двоих подстрелил он когда-то,
В дрожки запряг и ликует сейчас.
28.01.2012 г.
Как всё-таки по-разному мы воспринимали юмор — Тамара сильно обиделась на меня за эту шутку. «Не шути с женщиной, эти шутки глупы и неприличны», - как предупреждал Козьма Прутков. И в этом «романсе», как и во всякой шутке, была лишь доля истины. Но есть и абсолютная истина: мы с ней — жертвы Купидона.
Всякое бывало. Иногда я непроизвольно, такова уж моя природа, в ответ на её настойчивую опеку по мелочам, конечно, из самых лучших пробуждений, подтрунивал над ней, а она воспринимала это как оскорбление, особенно когда я шутил на людях. Порой мне снова приходили в голову слова Окуджавы:
«Ах, мне бы уйти на дорогу свою,
Достоинство молча храня!
Но старый солдат, я стою, как в строю...
Вот так она любит меня».
Мой «старый солдат» простоял более полувека. Это любовь, а с любовью не шутят. Что же, пришлось это учесть, готовясь к празднованию золотой свадьбы 28 января 2017 года.
А в Новый 2016 год, сидя втроём с Тамарой и котом Кузей за очень скромным праздничным столом перед телевизором, в то время как по соседству в своём доме также втроём сидели наши ближайшие родственники, я вспомнил сенсацию года – дружбу в вольере заказника в Приморье тигра и брошенного ему на съедение козла – и произнёс такой тост:
«Предлагаю выпить за дружбу и мирное сосуществование тигра Амура и козла Тимура! Тигр Амур, чьё имя – Любовь, учит нас, что гораздо ценнее завтрака из свежей козлятины постоянное присутствие рядом живой души, пусть даже попахивающей козлом. Ради этого можно даже уступить любимое лежбище.
А козёл Тимур, носящий имя самого храброго и непобедимого воина, говорит нам: «Даже если ты попал в загон к тигру, не бойся, не дрожи, прямо стой на своих копытах, с достоинством неси свои рога, не мекай и не тряси бородой. Только так у тебя есть шанс выжить. Как только ты дрогнешь – будешь съеден немедленно».
Так выпьем же за здоровье великодушного тигра Амура и достойного спутника его жизни – храброго козла Тимура! Пусть в Новом 2016 году и все последующие годы им хватит мудрости и смелости, чтобы жить и терпеть друг друга!».
В дальнейшем стало известно, что козла всё-таки пришлось отсадить от тигра – против природы не попрёшь!
Уже после переселения деток в шале, в октябре 2015 г. у меня появились очень нехорошие симптомы, и я, в отличие от Тамары, которая всегда ищет каких-то особых специалистов-врачей по знакомству и тянет время, пошёл просто к участковому врачу в поликлинике Лисьего Носа. Сдал анализы и получил направление на обследование в больницу № 40 в Сестрорецке, где я недавно лечился. В первый же день у меня обнаружили опухоль, а через две недели довольно неприятных процедур и исследований за два дня до моего 71-го дня рождения мне преподнесли в «подарок» диагноз - у меня рак. Думаю, не последнюю роль в его прорастании сыграла нервотрёпка последних лет. Ведь так, как я непроизвольно рыдал, жалея внука, я не плакал никогда в жизни, даже теряя самых родных и любимых людей.
Зато в день рождения мне преподнесли бесценный дар: наконец-то окрестили Арсения. Видимо, решили порадовать старика перед концом. Сама Марина пошла в нашу церковь и держала Арсюшу на руках. Вокруг орали три младенца, заглушая отца Димитрия, но Арсений был серьёзен. Я стал крёстным отцом, а крёстной мамы у Арсюши не было. За день до крещения мы с Тамарой купили ему красивый золотой крестик, а после крещения все вместе съездили в ресторан «Рыба на даче» в Сестрорецке.
В сестрорецкой больнице мне предложили лечь на операцию в хирургическом отделении, где занимались и онкологией. Я был не против, тем более что заведующий отделением рекламировал новейший хирургический робот и говорил, что сделать такую операцию вручную очень сложно. Но Тамара пустила в ход свои знакомства и настояла на том, чтобы я лёг на лечение в специализированное учреждение — НИИ онкологии им. Петрова в Песочном. Там меня снова обследовали сверху донизу и приняли решение срочно оперировать, пока у меня не пошли метастазы по всему телу.
Через 10 дней после обнаружения рака меня оперировали и вырезали кусок кишки с опухолью. Сложная лапароскопическая операция длилась более 3 часов. В реанимации я тяжело отходил от наркоза, но потом полегчало. В животе мне сделали дыру — стому, приклеили мешочек, который надо было опоражнивать несколько раз в сутки и переклеивать через несколько дней, и спустя неделю отпустили домой.
Два месяца, в том числе и в Новый Год, я сидел дома в изоляции, т.к. в городе бушевал грипп, да и со стомой далеко от туалета не уйдёшь. Тамара ухаживала и кормила меня и под моим наблюдением даже героически взяла в руки руль автомобиля и стала ездить потихоньку по Лисьему Носу — в аптеку и в продовольственный магазин, а потом и в город, обычно, вместе со мной. Её молитвами дела у меня постепенно шли на поправку, хотя был один момент, когда я съел что-то не то, скорее всего, квашеную капусту, и стало так худо, что ночью пришлось вызывать скорую помощь, но от госпитализации я отказался, выспался и к утру был как огурчик.
Через два месяца после первой операции я снова лёг в НИИ онкологии на операцию по снятию стомы. Это была уже довольно ординарная операция: зажившую кишку разблокировали, а лишнюю дыру в животе зашили, но зашивали, видно, уже не профессора с кандидатами, а рядовые ординаторы – оставили на животе выступ, напоминающий собачью сиську. Через неделю я был дома. 12 февраля, ровно через три месяца после обнаружения рака, мой лечащий хирург Андрей Борисович Моисеенко заявил, что я уже раком не болен. Надолго ли?
Так как сон у меня был беспокойным как по физическим, так и по душевным причинам, то, чтобы окончательно не замучить Тамару, я перебрался в бывшую комнату Валентины Петровны, которую переоборудовал в свой кабинет, где писал мемуары, и мастерскую художника, кем я хотел стать после выздоровления. Душ стал моим личным санузлом. Как всё-таки хорошо жить в просторном доме!
На шестилетие Арсюши я с настроением тихой и светлой грусти, которое стало моим любимым настроением, прочитал ему такой стишок:
Живёт моя отрада в высоком терему,
А в терем тот высокий нет хода никому.
В том тереме высоком есть комнатка одна,
Парит над ней кораблик от мачты и до дна.
Стоит там у штурвала мой милый капитан,
Ведёт он свой кораблик в одну из дальних стран.
А в той стране чудесной я повстречаюсь с ним,
Был только б лес зелёным, а небо голубым.
Я встал на учёт у районного онколога и стал сдавать анализы. А вскоре пришлось заниматься уже здоровьем Тамары: в отличие от меня — здоровенного мужика — у неё был обнаружен целый букет болячек. В первом медицинском институте ей тоже сделали операцию. И, конечно, дальше надо было быть готовым ко всему и привести все свои дела в порядок. А неприбранных хвостов — ворох, хоть косички заплетай.
В голову приходили любимые пушкинские строчки:
«Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит.
Бегут за днями дни и каждый час уносит
Частичку бытия, а мы с тобой вдвоём
Предполагаем жить, и вот, глядишь, умрём».
После трёхмесячного перерыва первые результаты анализов были обнадёживающими, но компьютерная томография грудной клетки 14 апреля при сравнении с результатами компьютерной томографии, сделанной в ноябре перед первой операцией, показала, что небольшие новообразования, которые в ноябре посчитали просто старческими изменениями в лёгких, растут.
Тамара снова позвонила профессору Василию Николаевичу Клименко, жителю Лисьего Носа, который и осенью помог Тамаре уложить меня в НИИ онкологии. Он свёл меня в отделение химиотерапии и инновационных технологий, где очень симпатичная доктор, кандидат медицинских наук Гульфия Митхатовна Телетаева взяла меня в качестве подопытного кролика для экспериментальной отработки технологии смягчения последствий химиотерапии путём прокачки моей крови через специальные фильтры - гемабсорбции. Я с радостью согласился послужить науке, тем более, что это делало саму химиотерапию в больнице с использованием новейших импортных лекарств для меня бесплатной. Платить приходилось только за анализы крови между сеансами.
Болеть и умирать от рака лёгких очень уж не хотелось. Я вспомнил слова Людмилы Дрёминой, которая на его похоронах рассказала мне, что Саша очень мучился перед смертью и просил её сделать хоть что-нибудь. А тут как раз весной как-то неожиданно тяжело заболел Володя Мамонтов, друг Гали Козиной, который ещё год назад возил меня в сестрорецкую больницу и осенью тоже – в посёлок Песочный. Его долго мурыжили в районной поликлинике, потом срочно уложили в больницу и откачали из лёгких два литра жидкости, выписали и снова через пару недель на скорой увезли в больницу в Кронштадт, где я его навещал. Он на глазах весь сморщился, высох и пал духом. После выписки Тамара с Галей возили его в Песочный. Клименко сказал, и срочная биопсия подтвердила, что у Володи рак лёгких в последней стадии, и спасения нет. Дома у него обстановка была ужасная, сын – просто скотина, поэтому Галя уложила его в хоспис в Лахте. Условия в хосписе были хорошие, но прожил он там всего несколько часов и скончался.
Володя был безотказным другом и часто выручал нас с Тамарой, когда требовалась машина, а я болел. А тут нам пришлось ехать на его похороны. Вот так и не угадаешь, кто первый сыграет в ящик. Кстати, о нравах. Сын Володи не пришёл даже на похороны, говорят, сильно напился, зато объявился его брат, которого Володя много лет не видел. Галя договорилась с ним, что урну с прахом Володи он разрешит подхоронить в могилу их матери, и взяла номер его мобильника. Но после кремации связаться с братом так и не удалось, и урну хоронил сын Гали.
После двух операций я ещё верил, что с раком покончено, но после обнаружения метастазов в лёгких мне стало ясно, что рак крепко вцепился в меня своими клешнями, и так просто избавиться от него не удастся. Тамара была очень напугана рецидивом моей болезни, совсем повесила нос и часто плакала, но у меня почему-то не было никакого страха. По характеру я фаталист: чему быть – того не миновать. Появилось чувство какой-то лёгкости, освобождения от суеты жизни, как у Пушкина из «Пира во время чумы»:
«Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Необъяснимы наслажденья –
Бессмертья, может быть, залог.
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог».
Я почувствовал, что этот мир будет крутиться и без меня. Тем более величественной и прекрасной я стал ощущать природу, и тем мельче мне представлялись дела людей и сами люди. Мне, конечно, очень хотелось, чтобы любимый внучок вырос на моих глазах. И хотя бы ради него стоило жить как можно дольше и дарить ему как можно больше счастливых минут. Вслед за Вертинским в его «Доченьках» я напевал:
«И молить буду доброго Бога,
Чтоб продлил мои грешные дни».
Но цепляться за жизнь любыми средствами я не собирался. Ведь особых радостей будущее мне не сулило: только бесконечные переживания за судьбу Арсюши, болезни – свои и Тамары, обиды на неблагодарность невестки. Единственную отраду могло дать мне окончание своих мемуаров, которые я писал уже третий год, и возобновление занятий живописью и реставрацией. Вроде бы только появилась возможность расслабиться и пожить в своё удовольствие, например, прочесть хотя бы часть интересных книг из собственной библиотеки, но, по Есенину:
«Жизнь моя, иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне».
Как евангельский старец Симеон при виде младенца-Христа сказал: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром, ибо видели очи мои спасение Твое», - так и я, повидав на Земле своего ангела Арсения, мог уже со спокойной душой пропеть слова из кантаты Баха: «Ich habe genug – С меня довольно».
После трёх сеансов химиотерапии компьютерная томография показала существенный регресс новообразований у меня в лёгких, так что лечение продолжилось дальше. Пятый сеанс химиотерапии, а каждый сеанс - это четыре дня капельниц и день гемабсорбции, дался мне тяжелее, чем предыдущие: после гемабсорбции у меня начались удушье, озноб, диарея, подскочили температура и давление.
«Что-то воздуха мне мало, ветер пью, туман глотаю,
Чую с гибельным восторгом – пропадаю, пропадаю!
Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее,
Умоляю вас вскачь не лететь.
Но что-то кони мне попались привередливые,
Мне дожить - не успеть, но хотя бы допеть!» -
вспоминалась мне одна из последних песен Высоцкого. Так что зав. отделением заявила, что эксперименты с моей кровью больше проводить не будут.
Учитывая мировой финансовый кризис, и у нас возник серьёзный дефицит денег: ведь девальвация рубля за последние годы, смерть Валентины Петровны, чья ветеранская пенсия была немалым вкладом в наш бюджет, безудержное вздорожание всех коммунальных услуг, мои медицинские обследования и лекарства, которые в амбулаторных условиях были совсем не бесплатными, свели наши доходы до такого уровня, что мы еле сводили концы с концами.
Мы надеялись, что Илья поймёт – дальше платить крупные суммы в частный детсад мы не можем. Ведь практически каждый год мы дарили этому садику автомобиль! Мы даже втайне радовались, что этот кризис поможет прекратить ежедневное издевательство над внуком в электричках и метро. Но Марина не воспринимала никаких аргументов. Наши предложения о том, что мы будем оплачивать любые кружки и домашних репетиторов для Арсения, отвергались с порога.
Через год Арсений должен был идти в школу. За три года «образования» в детском саду «Аспект» и воспитания в своей семье из мальчика, подававшего большие надежды, он стал хотя пока и очень симпатичным, но уже ничем особо не выдающимся сорванцом, приученным к компьютерным играм и мультикам. В шесть лет он не умел произносить «л» и «р», еле-еле и без всякого желания читал отдельные слова, его познания в английском, который, якобы, преподавали ему в детском саду «носители языка», трудно было вытянуть из него даже на простейших фразах, его рисунки хоть и отличались фантазией, но всегда были небрежны и плохо раскрашены – не хватало терпения.
Я пытался вложить в сознание Арсения хоть что-то разумное, доброе, вечное. Например, однажды после моих поучений он нарисовал символический рисунок с надписями, иллюстрирующий известную мудрость: «Посеешь поступок – пожнёшь привычку, посеешь привычку – пожнёшь характер, посеешь характер – пожнёшь судьбу». Отмеченный ещё в два года хороший музыкальный слух так и не развивался, несмотря на привезённое нами в их дом пианино. Ни одного стишка наизусть я от Арсения не слышал. Даже слушать моё, скажу без лишней скромности, выразительное чтение сказок ему стало уже не интересно.
В его речи и поведении уже проскальзывали интонации мамы – «хочу, хочу, хочу», не говоря о грубых словах. По Булгакову – вылезал Клим Чугункин. Его любимые герои – монстры и зомби из компьютерных игр, которых он всерьёз боялся. Выпущенный на свободу, он постоянно носился и кричал диким голосом – признак гиперактивности. Часто упрямился и не слушался.
Ещё перед началом каникул, в конце июня я обзвонил многих воспитателей разного профиля в этом детском саду под предлогом, что, мол, я, дед, буду заниматься с Арсением во время каникул и спрашивал их мнения об Арсюше и советов по ликвидации его недостатков. Советы были, в основном, такие: «Ребёнку не хватает общения со взрослыми, с ребёнком надо заниматься». Как сказала мне по телефону старший преподаватель его группы, «мальчик не мотивирован к учёбе».
А Илье, как он говорил, те же воспитатели заливали: «Всё идёт хорошо, мальчик очень способный». Конечно, у них всё хорошо – деньги-то капают! Илья был уверен – «воспитанием должны заниматься только профессионалы», - и потому дома Арсения просто сажали перед экраном компьютера или телевизора, чтобы не мешал родителям изучать иностранные языки.
В общем, надо было бы кончать с этим никчёмным детским садом на Васильевском острове. Но Илья категорически заявил: «На следующий год – только там, а потом в частную школу из той же структуры «Аспект», тоже на Ваське». На основании бесед с разными родителями, причём даже очень состоятельными, на своих детях попробовавших, что такое частные детские сады и школы – эти конторы по выкачиванию денег из нуворишей, у нас было другое предложение – одна из лучших гимназий в Петербурге. Но Илья уже решил: «Арсений будет только гуманитарием».
Мало того, что Марина запретила Арсюше входить в наш дом, и он, запуганный, сам не решался переступить наш порог, так она, видно, наговорила внуку обо мне и бабушке такое, что он уже при встрече в саду с Тамарой вообще перестал здороваться, а от меня стал отворачиваться. На вопрос: «Ты что, разлюбил деда?» - он признался мне: «Вы жадные, не даёте папе на меня денег!» А ведь мы в разговорах с Арсением никогда не позволяли себе ни одного дурного слова о его родителях!
Илья заявил, что они уедут опять в Купчино. 19 августа, как раз перед моим шестым сеансом химиотерапии, они начали осуществление этого семейного «путча». Конечно, Илья очень не хотел покидать этот рай, который мы для них создали, но Марина, как только услышала от Ильи, что мы отказываемся дальше бездарно тратить деньги на этот детский сад, стала собирать вещички. Илья опять пал к её ногам, стал носить пакеты в машину: «Муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей…». 24 августа, когда я в очередной раз лёг в больницу, они уехали в своё Купчино, не дав даже попрощаться с Арсюшей. Да, как в известной песне Сергея Никитина на стихи Юрия Левитанского:
«Каждый выбирает по себе
Женщину, религию, дорогу,
Дьяволу служить или пророку –
Каждый выбирает по себе».
И здесь всемогущая иррациональная сила любви порождала страдания и заставляла терпеть их бесконечно. Больше всего, до глубины души, мне было жалко Арсения, судьбой которого так бездарно распоряжались его родители. Выяснилось, что к этому времени у них осталось пять неоплаченных банковских кредитов на миллион рублей, взятых за последние четыре года, а отдавать до 2020 г. пришлось ещё на семьсот тысяч больше. Понятно, что в этот период безденежья платежи по этим долгам Илья повесил на нас. А тёща Ильи Эля, отдыхавшая во время «семейного путча» на своей даче, когда Тамара оповестила её по телефону об их переезде к ней в город, сразу стала жаловаться на свою гипертонию, и я ей искренне сочувствовал – ведь предстояла новая коммунальная война с непредсказуемыми последствиями. И в этой сваре было суждено вариться Арсению!
30 августа Илья один вернулся в Лисий Нос в свой дом. Он стал жить один, но на наших харчах, так как свою банковскую карту, на которую перечислялась его зарплата, он оставил Марине. Кроме того, он постоянно просил у Тамары деньги – на оплату кредитов и «на жизнь внуку». Сам с упоением углубился в написание очередной книги и организацию конференции «Скандинавские чтения», но по вызову Марины часто уезжал в Купчино для уборки квартиры и «погулять с Арсением». Он всё надеялся, что Марина «остынет» и снова переберётся в Лисий Нос, но она упорно продолжала «мариновать» Арсюшу в городе, в четырёх стенах их малогабаритной квартирки.
Она не устроила его даже в детсад и стала возить Арсюшу в музыкальную школу на Васильевском острове и в подготовительную группу обычной купчинской школы, но с изучением итальянского языка. Илья очень скупо делился с нами информацией об их житье-бытье.
У нас были предварительно закуплены для Арсения билеты и замечательный детский абонемент в Михайловский театр, знакомящий детей с миром закулисья, музыкантами оркестра, артистами балета и оперы, – так нет – Марина три раза не пустила Арсюшу в театр только потому, что это исходило от нас, и лишь на четвёртый раз смилостивилась.
В шесть лет Арсений уже испытал первую любовь и горечь разлуки. Однажды он совершенно самостоятельно, с печальным видом нарисовал мне рисунок с надписью: «Мадина я тибя люблю». Мадина — это девочка из детского сада «Аспект», которая куда-то уехала с родителями ещё до того, как мы прекратили нашу детсадовскую эпопею. Два дерева, вырванных с корнями, на этом рисунке, между которыми сердечко, - это впечатляющий образ двух маленьких, но уже живущих своей жизнью и несвободных человеческих душ, которыми распоряжаются внешние силы против их воли. Это два юных саженца, которых сначала посадили рядом, и между ними возникла любовь, а потом эти саженцы вырвали и развезли далеко-далеко друг от друга. Вспомнился Окуджава: «Две вечных подруги — любовь и разлука — не ходят одна без другой». Так что Арсюша в этом возрасте уже всё чувствовал и понимал. Представляю, какие бури бушевали в его душе из-за наших семейных раздоров, которые, конечно, лишили его беззаботного счастья «золотого» детства.
И всё-таки я убеждён: «Всё зло от глупости». Беда, когда в голове заводятся тараканы. Илья-то считал, что поступал правильно и с Арсением, и с нами. А Марина с её упрямством и злобой – настоящая гоголевская унтер-офицерская вдова, которая сама себя высекла! Заключённый в черепной коробке ум человеческий слеп и глух по отношению к другим людям и способен оправдать любые свои поступки. Вспомнилась ещё одна песня Никитина – «Майдан». Жизнь – майдан, торжище, полное людей, а все мы в той или иной степени слепцы, которые пытаются его перейти, сталкиваясь лоб в лоб с другими слепцами, то пиная, то обнимая друг друга, набивая шишки либо валяясь в майданной пыли - в яростной драке или в любовных объятиях:
«Переведи меня через майдан!
С моей любовью, болью от потравы.
Здесь дни моей ничтожности и славы –
Переведи меня через майдан!»
- это крик, обращённый к самому Господу.
Слава Богу, Марининого упрямства хватило ненадолго. Через два месяца после августовского «путча» де-факто она снова жила в Лисьем Носу — опять «помогла» её болезнь и кашель Арсюши. Снова я имел счастье иногда гулять и играть с внуком.
В это время мы с Тамарой подвергли внутренность гостевого дома основательной реконструкции: заменили два окна – в кухне и в спальне наверху - на стеклопакеты, потолки, стены и двери перекрасили в белый и светло-лазоревый цвета в стиле «прованс» наподобие нашего шале, так как старый лак на вагонке сильно потемнел и производил гнетущее впечатление.
Опять пришлось мне помахать кистью, и не только малярной. По просьбе Тамары на дверях я написал акриловыми красками симпатичные букетики, а в одном из окон спальни сделал большой витраж на сюжет иллюстрации Билибина к «Сказке о царе Салтане» с подсветкой светодиодными гирляндами в тёмное время. Такие гирлянды мы использовали и для кардинального улучшения освещённости в гостиной, на лестнице и в кухне-столовой. В гостиной повесили на стену и обрамили старинный ковёр, которому лет этак 150, а в спальне – гобелен. Дом приобрёл совершенно иной вид, под стать сделанной ещё ранее ванной.
На помощь в ремонте позвали сына Гали Козиной Диму, к которому присоединился приехавший к нам снова на заработки Сайфутдин. В гостевом доме пришлось срочно на месте верхней лестничной площадки городить ещё одну маленькую дополнительную спальню и сделать прозрачную крышу над балконом.
После шестого сеанса химиотерапии обследование всей моей требухи на компьютерном томографе дало обнадёживающий результат: «В лёгких «свежих» очаговых и инфильтративных изменений не определяется. Сохраняются единичные очаги в прежнем количестве до 2 мм (=) … без динамики с 05.07.16». Моя спасительница Гульфия была очень довольна, сказала, что пока сеансов химиотерапии в больнице с «иглоукалыванием», от которого все вены на моих руках были буквально сожжены, больше не требуется, но стоит ещё подлечиться на дому швейцарскими, тоже химиотерапевтическими таблетками и постепенно переходить к нормальной жизни.
2 декабря я прошёл подробное обследование всех своих внутренностей на магнитно-резонансном и компьютерном томографах, а через десять дней фиброколоноскопию под наркозом. Несмотря на обнадёживающие результаты декабрьских анализов, я по совету Телетаевой амбулаторно прошёл ещё один курс швейцарской кселоды. А для урегулирования больше всего мучавшего меня бурчания в животе я сходил на приём в районную поликлинику к доктору по фамилии Окунь, которая оказалась женщиной хотя и с весьма ершистыми манерами, но прописала мне курс, постепенно успокоивший мой животик. В марте 2017 г. контрольная компьютерная томография не показала никаких тревожных симптомов.
Ещё в декабре под своё наблюдение меня принял доктор Александр Витальевич Корнилов с отделения, где мне делали операции по удалению раковой опухоли. С мартовскими результатами я пришёл к нему на приём и по его направлению в конце июня прошёл очередное подробное исследование всех моих внутренностей. И всё было бы хорошо, если бы не указание томографа на новый рост очагов в лёгких, правда, пока ещё маленьких.
Опекавший меня профессор Клименко вместе с Телетаевой решили до сентября не травить меня химией, тем более, что чувствовал себя я сравнительно хорошо, пищеварение более-менее наладилось, и единственный дискомфорт причиняла мне боль в пояснице, которую я нажил, слишком рьяно взявшись за прополку сорняков в саде-огороде в мае. Уже в феврале 2017 г. мне дали первую группу инвалидности сроком на 2 года, видимо, с расчётом, что через 2 года я либо окачурюсь, либо выживу. Так что мой рак вроде бы был побеждён, а может быть просто приостановлен.
Но как лечить этот семейный рак души? Без разговоров просто прекратить давать деньги? Это вроде химиотерапии – уморить быстрорастущие раковые клетки. Однако так можно уморить и одну драгоценную здоровую клеточку. Добром это не могло кончиться. И мне всё чудился окровавленный хирург, вырезающий опухоль и метастазы. И не спалось, как в известном романсе на стихи Апухтина в исполнении Валерия Агафонова:
«Чёрные мысли, как мухи, всю ночь не дают мне покою,
Жалят, язвят и кружатся над бедной моей головою!
Только прогонишь одну, а уж в сердце впилася другая, -
Вся вспоминается жизнь, так бесплодно в мечтах прожитая!
Хочешь забыть, разлюбить, а всё любишь сильней и больнее…
Эх, кабы ночь настоящая, вечная ночь поскорее!».
Хотелось покоя и положительных эмоций. Но спокойной жизни не получалось. У Тамары тоже обнаружили опухоль, к счастью, не такую страшную, как у меня, и ей срочно там же в Песочном сделали операцию. Нервы, нервы...
Вопрос об Арсюшиной школе привёл к очередному кризису. Поговорить по делу не удавалось, Илья сразу же переходил на крик и убегал. Марина запретила ему даже информировать нас о том, как она думает решить этот вопрос. Но что-то надо было делать, и срочно. После долгих споров мы с Тамарой составили заявление Уполномоченному по правам ребёнка в Санкт-Петербурге с просьбой посодействовать установлению контактов с сыном и невесткой и отправили его по электронной почте.
Записаться на приём к самой Агапитовой не удалось, поэтому мы пошли на встречу с её сотрудницей Алиной Селезнёвой. Выслушав нас, она предложила устроить переговоры с нашими детками, и мы дали ей номер телефона Ильи. Но приближался день рождения Арсюши, а через неделю – Пасха и день рождения Марины. Мы решили не портить праздники и попросили Селезнёву повременить со звонком пару недель.
К семилетию Арсения, кроме вороха одежды, заготовленного Тамарой, я решил подарить ему хороший самокат, и мы специально съездили в большой спортивный магазин на КАДе. Чтобы я катался вместе с внуком, купили самокат и мне, а чтобы Арсений катался в защитном шлеме, и меня «ошлемовали». Там же я купил запчасти для Арсюхиного велосипеда, в том числе и крылья, чтобы он мог гонять по лужам и не брызгать грязью на спину. Конечно, на день рождения я сочинил для внука считалку:
Раз, два, три, четыре, пять –
Вышел зайчик погулять.
Тут дедуля выбегает,
Сразу зайчика хватает:
«Пиф-паф, ой-ой-ой,
Выходи гулять со мной!
А потом не баловать –
Будем вместе рисовать.
Наберись терпенья, зайчик,
Ты, Арсюша, взрослый мальчик!»
Было шесть, стало семь,
Заяц стал большим совсем!
Насчёт совместного рисования – это о моей безуспешной попытке начать с Арсением серьёзные занятия рисунком и живописью. Ещё до школьного кризиса, конечно, с разрешения Марины, Илья попросил меня научить Арсения основам правильного рисунка. Я с радостью оборудовал для своего будущего ученика пюпитр, торшер освещения и поставил перед ним натуру: оранжевый мячик и простой белый фарфоровый кувшин на фоне синей драпировки.
Но провести с Арсением удалось только два занятия. На первом Арсюша нарисовал акварелью всю композицию, как умел, хоть и с моими подсказками, - в качестве отправной точки. А на втором мы с ним параллельно рисовали один только мяч, но зато уже стараясь правильно передать и форму, и цвет, и объём с тенями и полутенями. У Арсюши получилось неплохо. Но для дальнейшего прогресса нужно было сделать эти занятия систематическими, и я попросил Илью выделить для них определённое время. На это мне было сказано, что Марина не собирается подстраиваться под меня. На том это благое дело и завершилось.
В день рождения мы накрыли у себя стол и ждали, что придут хотя бы Илья с Арсением. Но вечером пришёл только Арсюша, мы его угостили и с восторгом гоняли на новых самокатах по нашему зимнему саду, кухне, столовой и гостиной, а потом нагрузили его подарками и проводили домой. Это был счастливый вечер. На следующий день мы опробовали самокаты уже на асфальте – до детской площадки домчались мигом. Вообще эти складные самокаты очень удобны, их можно внести даже в метро, и я видел в городе много взрослых людей, добирающихся до места работы или учёбы на таких самокатах без всяких автомобильных пробок и с пользой для здоровья. В дальнейшем Илья ездил на моём в свою Кунсткамеру от метро «Адмиралтейская».
На этом относительно безмятежный период быстро закончился. Очередная попытка начать с Ильёй разговор о школе опять не удалась: он прокричал, что не будет обсуждать этот вопрос с нами. Тогда я позвонил Селезнёвой, и она обещала позвонить Илье через несколько дней. Я предупредил её, что трубку может поднять Марина, т.к. у них в то время была одна SIM-карта на два телефона, так уж они были бедны. Кроме того, телефон Ильи работал только на приём, и я предложил Илье купить для него новый телефон. Только я приобрёл новенький айфон, хотя и не из дорогих, но вполне современный, и передал его Илье, как он мне с ужасом прошептал, что ему звонили из органов опеки и хорошо, что попали на него, а не на Марину.
Я перезвонил Селезнёвой, и она мне сообщила, что Илья отказался с ней встречаться, поэтому она ничего сделать не может. Ну, что же, значит, и эта наша попытка помочь внуку была бесполезной. Через несколько часов, к ночи, Илья постучался и швырнул мне мой подарок со словами: «Марина всё узнала!» Конечно, он сам доложил ей о звонке Селезнёвой. Мы ожидали, что Марина опять уедет в Купчино, но нет, видно, жить в шале ей понравилось. Некоторое время, случайно встречая нас, Илья шарахался в сторону, и до Арсения меня не допускали, потом всё вошло в обычную колею.
Мы решили держаться подальше и больше не вмешиваться в жизнь этой семьи. Вот такие были у меня детки. Вместо долгожданного покоя, счастья и радости они подарили мне такие эмоции, которые я не испытывал всю свою долгую и, в общем-то, удачную жизнь: любовь и острую жалость к внуку, ненависть, презрение, безысходную тоску. Впрочем, Бог им судья. Судя по телевизионным «мыльным операм», ток-шоу типа «Пусть говорят» и уголовной хронике — это были ещё цветочки. Оставалось напевать: "Счастье было так возможно, так близко, так близко..."
Назад на: http://www.proza.ru/2017/12/21/812
Продолжение на: http://www.proza.ru/2017/12/21/911
Вернуться к оглавлению: http://www.proza.ru/2017/12/14/1967