У каждого великого человека (а порой и у не великого) есть какой-то пафос жизни.
Пафос жизни писателя Алексея Николаевича Толстого был, - видимо, - в том, - что он призван был соединить прежнюю, имперскую, Россию, с Россией новой, Советской; прежнюю русскую литературу с новой русской литературой.
Алексей Николаевич Толстой первый и единственный сказал о том, что в русской литературе был акт контрреволюции по отношению к революции в языке А.С. Пушкина. Пушкин прорвался к исконному народному русскому языку. А с 1850-х, - как пишет Толстой, - началась контрреволюция, - писатели снова стали стремиться к гладкости, к приятности литературного языка.*
По мнению Толстого, у нашего "сладкозвучного" Пушкина не было этого стремления.
Даже, наверное, у Пушкина было обратное стремление - к определённой доле грубости, необработанности; живости слова, - к его полнокровности.
И проявился этот "необработанный" русский язык - вероятно, - более всего, - в двух его последних сказках - "Золотом Петушке" и - особенно - в "Коньке-Горбунке".
В отношении сказки о Золотом Петушке, пристально разобравшая её в своём исследовании Анна Андреевна Ахматова проследила, как Пушкин постепенно огрублял, приближал к народным некоторые свои выражения. **
В отношении "Конька-Горбунка" - главный аргумент нашей интеллигенции за "не-пушкинское" авторство - именно некоторая грубоватость и необработанность, "живая странность" языка этой сказки, - якобы не присущая Пушкину.
Конечно, литературу имперскую с литературой советской объединяет именно вечный наш гений Пушкин.
И Толстой неустанно - с момента возвращения в послереволюционную Россию в 1923 году - практически до самой смерти в 1945 - повторяет, что причал наш - Пушкин, - что стремление литераторов и читателей должно быть к одной личности - к Пушкину.***
Но - мнения его о контрреволюции в русском языке так никто не услышал, не воспринял, - на наш взгляд. А Пушкина назначили главным в русской литературе - формально, - по приказу Вождя.
Пафос личности Толстого - может быть, - был в открытии для русского народа настоящего Пушкина. Живого Пушкина. (Это по-своему попытался сделать В.В. Вересаев, - собрав мнения о Пушкине его современников. Но Вересаев - на наш взгляд - шёл "не тем" путём. Хотя труд его, конечно, имеет свою - документальную - ценность).
То есть, Толстой - на наш взгляд, - гипотетически мог связать именно живого - настоящего - Пушкина с русским народом. И это была бы наша лучшая и единственная "охранная грамота" - ото всех тиранов.
Но фактически - в силу непреодолимых обстоятельств - он этого сделать не мог. Дело не только в тоталитарном сталинском режиме, в том, что Сталину не нужен был живой Пушкин. Дело было ещё в том, что Тайна эта должна открыться русскому народу с а м а - в какое-то определённое время, когда сам народ будет к этому готов. Такое условие заложил в свою т а й н у сам Поэт. Это - условие Чаши Грааля.
Алексей Николаевич Толстой мог сделать только всё, от него зависящее, - как от посвящённого. Он вложил своё знание в художественные образы своей яркой, занимательной сказки. Знать её будут все. Задумываться над ней - единицы, - посвящённые.
Знание это рассыпано и в других произведениях Толстого.
Одним из последних произведений Толстого были рассказы Ивана Сударева.
По нашему мнению, они подобны пушкинским "Повестям Белкина". Их так же - пять, - плюс вводная глава "Ночью в сенях на сеновале", - как и у Пушкина - пять повестей плюс вступление "От издателя". Для них так же Толстой берёт псевдоним - Иван Сударев.
Иван - самое русское из имён, значит - "Благодать Божья". В своей заветной сказке Пушкин - тоже Иван, Иванушка.
Фамилия Сударев, - как мы думаем, - происходит от сударя - полотенца. У Толстого был характерный жест - проводить ладонью по лицу снизу вверх - как будто умываться.
Сударь - это так же ширинка, - широкое полотенце. Ту самую ширинку, - как мы думаем - и подхватил Толстой - от предков, от самого Александра Сергеевича Пушкина. Ту самую ширинку, которую сделал символом ещё Н.М. Карамзин в своей "Наталье, боярской дочери". Правда, там их было две - для отца и для мужа. И в "Коньке-Горбунке" их две - привезённые Иваном для Царь-Девицы. Хотя ведь и фамилия Сударев может быть образована от любого количества этих самых сударев. И, скорее всего, их и у Толстого и подразумевается - два.
У Толстого это полотенце - сударь - протянуто от деда-крепостного графа Воронцова, - минуя легкомысленного отца, - непосредственно к нему, к его лирическому герою.
Кто этот дед-крепостной? Почему именно графа Воронцова?
Да уж не Пушкин ли это собственной персоной? Ведь по отношению к графу Михаилу Семёновичу он действительно был крепостным: только крепостного можно было послать "на саранчу"...
И Сударев в этой - вступительной - главе говорит о том, что его поколению надо успеть додумать "между двумя фугасками" то, что деды не додумали. Слово "фугас" восходит этимологически к слову "очаг" (фр. fougasse, от лат. focus — очаг, огонь).
Очаг, домашний очаг. Очаг русской культуры...
Для А.А. Блока, - как он пишет в своей статье "Безвременье", - очаг - это символ Золотого Века.
Что такое русский Золотой Век? Не пушкинский ли это век? Писатели и Поэты всегда говорят прежде всего о литературе.
"Золотой век русской литературы — крылатое выражение, которым называют русскую литературу XIX века. Золотым веком русской поэзии называют первую треть XIX века". / Википедия.
Золотой век - Пушкинский век. И, - в общем-то, - весь этот Золотой век - в одном явлении - в явлении гения Пушкина. Не человека, - который родился, жил, дрался на дуэлях и погиб, - и писал при этом гениальные стишки, - а Гения, - который бессмертен и вечен, и не подвластен людскому мнению, - как и его Муза...
"Что же делать? Что же делать?" - вопрошает Блок в конце главки под названием "Очаг", - Нет больше домашнего очага. Необозримый, липкий паук поселился на месте святом и безмятежном, которое было символом Золотого века."
У папы Карло на месте домашнего очага жила злобная крыса Шушара.
По признанию самого автора, имя Шушара эта крыса получила по названию местности перед Царским Селом - Шушары. Там был шлагбаум, перед которым долго приходилось стоять едущему домой - в Детское тогда Село - Толстому. Перед въездом в городок Пушкина, - ему преграждали путь Шушары...
Так же и крыса Шушара должна охранять очаг Золотого Века - пушкинский очаг.
У Блока написано: "Радость остыла, потухли очаги. Времени больше нет"...
У Толстого Буратино с друзьями и папой Карло срывают картинку с нарисованным - естественно, - холодным, - очагом, - обметают паутину с маленькой дубовой двери, - и заводят часы. Часы начинают идти с шестого часа. Шесть - это число Души, число Венеры (по-видимому, - духовной); число Рождественской Звезды.
В "Рассказах Ивана Сударева" Пушкин прямо назван - звездой: "Пушкина любишь? Звезда эта горит в твоем сердце?".
Звезда эта - не просто звезда, а Солнце...
То Солнце, что светит в подземной пещере сквозь круглое оконце.
Оно светит давно, но никто об этом не знает, - все ходят мимо маленькой дверцы, затянутой паутиной, мимо холодного - потухшего - очага; то есть, мимо картинки, его изображающей. А оно - там - светит. Там всё стоит время Золотого века. Надо лишь вернуться в него и завести часы.
Продолжение:
http://www.proza.ru/2017/06/25/1296
* "Литературный язык стремится к «гладкости», к
«приятности», европейскому синтаксису. Даже так называемый «русский» язык Тургенева в иных его вещах не что иное , как перелицовка по-русски французской литературной речи". / А.Н. Толстой. "Чистота русского языка", впервые напечатана 22.12.1924 в газете "Красная газета". Вечерний выпуск.
** "Вообще стремление к снижению лексики и приближению её к просторечию характерно для переработки стихов "Сказки о золотом петушке". /А.А. Ахматова. "Сказка о Золотом Петушке" и "Царь увидел пред собой...". Комментарий. // В кн.: "Анна Ахматова. Сочинения. Т2. Проза. Переводы. - М..: Худож. лит.", 1990. - С. 49.
*** Толстой А.Н. О Пушкине. 1924. (в кн.: А.Н. Толстой. Новый материк, 1982);
"Чистота русского языка". см. выше.
"Книга для детей". 1934; 1943.
и др.