Предыдущая страница http://www.proza.ru/2017/05/29/1617
В Севастополе пару раз был в отпуске, а потом, уже много лет спустя, приезжал по делам в командировки. В городе удавалось бывать не часто, работали напряжённо, не считаясь с выходными.
В Балаклаву приезжал для приёмки аппаратуры, установленной на притапливаемом плавающем стенде, который изготавливал Николаевский завод.
Я служил тогда в военной приёмке на Урале, на заводе, который изготавливал аппаратуру управления корабельными системами повседневного и предстартового обслуживания, был одним из тысяч людей, участвовавших в создании баллистического ракетного комплекса для атомных подводных лодок.
В Североморске и в Гаджиево встречался с Володей, который занимался, как конструктор, созданием наземки для этого комплекса, он был начальником отдела.
Потом снова много раз бывал в командировках в Севастополе уже в качестве члена государственной комиссии от военной приёмки по отработке подводного старта твёрдотопливной баллистической ракеты.
У американцев такие комплексы находились на вооружении давно, а у нас он в ту пору был первым. Твердотопливная ракета более безопасна, чем жидкостные, стоявшие на вооружении наших подводных лодок.
Мои последние командировки в Севастополь были связаны с испытанием на корабле новейшей по тому времени 130-мм спаренной универсальной артиллерийской установки.
От военной приёмки я отвечал за конструкторскую разработку и испытания. Тогда во время испытаний случилось ЧП, но, к счастью, всё обошлось. Во всех этих командировках мне было не до клада.
После увольнения в запас, началась гражданская жизнь, которая у меня прошла неплохо. Мне не на что жаловаться, где бы я ни работал, мне всегда было интересно, получал удовольствие от работы и от общения с коллегами.
Мои родственники, брат отца и его семья, уехали в Германию. У нас дома этот вопрос даже не обсуждался, я знал, что мама и папа никогда не уедут. Сводный брат отца, который жил в Днепропетровске, был рабочим на заводе, уехал в Израиль.
Уехал в Германию со своей семьёй и друг Валерий. С ним я встречался в Петропавловске-Камчатском, куда пару раз летал разбираться с ЧП по вине личного состава с зенитной ракетной установкой.
Валерий был заместителем генерального директора по строительству в тресте Камчатрыба (не помню точное название) и помогал мне с устройством в гостиницы.
Потом тяжело заболели сначала мама, а затем папа. Мы прошли все круги медицинского ада, и я понял, что даже деньги ничего у нас не решают, не гарантируют добросовестности и порядочности. Кроме ненависти к нашей медицинской системе, у меня иных чувств не осталось.
В 1995 году не стало мамы, а в 2000 году – отца. Пожив в Германии, я пришёл к твёрдому убеждению, что немецкая медицина могла им дать ещё несколько лет жизни. Семья давно давила на меня, настаивая на отъезде. Окончательно подтолкнул меня к этому новогодний сюрприз алкоголика, правившего страной.
Все секреты, которые я когда-то знал, давно устарели, и по закону я имел право выезжать за рубеж. В Севастополе нам понадобились кое-какие документы, которые сохранили во время войны сотрудники НКВД. Успели вывезти из Севастополя на Кавказ.
Я поехал вместе с зятем, и тогда рассказал ему о саквояже, о чём никому и никогда не рассказывал. Времени у нас было очень мало, нужно было ещё посетить представительство министерства иностранных дел Украины в Симферополе и немецкое посольство в Киеве.
Мы отпустили такси, и до Малахова кургана дошли пешком. Я с трудом узнал нужное место, вокруг всё густо заросло кустарником. Люди уже ушли на работу, и вокруг не было видно ни души, дома находились далеко.
Отвернул камень в стене, саквояж был на месте. Устроились на ближайшей скамейке. Даже верёвка, которой я его тогда перевязал, была в таком же состоянии. Зять умирал от любопытства, да и я тоже, спустя столько лет!
Сначала взял тетрадь и письма. Они были в хорошем состоянии, письма слегка слиплись. Когда я прочитал в первом верхнем письме обращение: «Любезный друг, Андрей Александрович», меня просто жаром обдало.
Неровный угловатый почерк автора письма после стольких лет копания в военно-морском архиве я узнал бы из тысячи.
Это был почерк Степана Степановича Лесовского, из-за которого надо мной иногда подтрунивал отец, когда я ему начинал рассказывать об этом человеке. Времени не было, я положил письма и тетрадь в полиэтиленовый пакет. «А это куда положить? – спросил зять, указывая на содержимое, которое он освободил от тряпки, - у нас больше нет пакета».
«Никуда, – ответил я, - положим на место и забудем о нём. Ты знаешь законы Украины о кладах? И я – нет! Мы граждане другой страны, не знаем и свои собственные законы по этой части.
Представь себе, что нас остановили, могут быть самые дикие случаи, и поинтересовались, откуда эти вещи. Как думаешь, сколько нам придётся об этом писать, объясняться, и сколько времени придётся этим заниматься, а время нас уже поджимает.
Вспомни, я заплатил в представительстве министерства культуры в Питере за все книги русских классиков, которые мне дороги как память, потому что мама покупала их на базаре в послевоенные годы.
А с этими вещами нас вообще не выпустят, будут следить, а вдруг мы что-то припрятали. Это в лучшем случае. А в худшем – всё это возьмут себе, а нас закопают.
- А письма?
- Письма – другое дело, хотя их тоже могут украсть, и мы никогда это не проверим. Эти письма я использую, когда буду писать книгу о Лесовском. Все мои тетради уже месяц проверяет таможня. Положу их вместе с ними.
Зять с сожалением затолкал саквояж туда, где он лежал, засыпав щели песком. Место приняло такой вид, будто здесь никто здесь не был со времён первой обороны. Мы вышли из кустов и увидели первого прохожего, то была женщина.
Ей сразу стало понятно, что мы делали в кустах, и она с негодованием на лице прошла мимо.
До троллейбусной остановки идти было довольно далеко. Я шёл и думал, как буду медленно листать толстую тетрадь в коленкоровой обложке, и систематизировать письма по годам. Зять расстроенно молчал.
Потом нахлынули заботы общения с чиновниками, всё остальное отошло на другой план. Я уехал из Севастополя, чтобы никогда в него больше не вернуться.
А клад, пусть ищут. Может быть, когда-то, в будущем, установится такая власть, которой можно будет доверять, тогда мы сообщим, где он находится.
А что касается меня, то, бог с ним, с этим кладом. Мне и так хорошо, не пожалел ни разу, что приехал, получив приглашение, в эту прекрасную страну, созданную умом и трудом людей, которые в ней живут.
Все члены моей семьи работают. В Германии это самое главное, тогда тебя уважают.