Предыдущая страница: http://www.proza.ru/2017/01/15/1746
Младший воевода, облачившись в еще хранившее запах рук молодой жены сухое одеяние, открыл мешочек-оберег и достал оттуда сережки. Разместив их на ладони, томно улыбнувшись, вспомнил прощальные наставления Полины:
– Серьги эти береги, ибо принадлежали украшения царице Сузгун. Будут оберегать они тобя от глаз лукавых да козней лиходейских. Сон мне придорожный привиделся вещий. Не сымай оберег, Алешенька, а надобно станет – так и отдай не жалея, так как воротятся они ко мне из любой дали. Коробочку костяную я себе оставила. Сердцем чую, пригодятся сережки тобе на краю земли.
Князь сложил дар жены в мешочек, завязал его и, перекинув шнурок через голову, надел на шею.
Вокруг копошились, отжимая мокрую одежду, стрельцы и казаки, развешивая ее на ветках мелкорослого кустарника.
– До ниточки, до портков промок, аж в куженьку водица попала, чистое белье по кайме промокло, – сетуя на тяжелый переход, вздохнул сотник Макар Савватеевич и, осуждающе покачав головой, добавил: – Токмо Антипу на уме одно зубоскальство, никакая холера его не берет. Чешет метлой паскудные байки про попов да балует свой десяток.
– Ничего. Ничего. У него люди стойкие, крепкие. Таким и послабить можно. На шею не сядут. Этот десяток я за сотню, а то и две не променяю. Рубаки лихие, не чета тем хлюпикам, коих в Мангазее нам приписали, – улыбнулся Алексей, прислушиваясь к новой байке, что травил товарищам неугомонный Антип.
– Батюшка, пост начался… Так как теперь с жинкой – можно ли?
– Можно, сын мой, коли нежирная, как моя….
Дружный смех стрельцов и казаков прокатился по берегу.
Сотник, усилием погасив улыбку, грозно крикнул:
– Антип, углей для костра принеси, о воеводе думать надобно, совсем князь промок, а тобе токмо бы лясы точить.
– Это мы мигом, Макар Савватеевич, у нас огонь-то уж бороды палит, а вы все без огня, вот оплошал-то, – отозвался десятник.
Он ловко выхватил из костра уголек и, перебрасывая его из ладошки в ладошку, побежал к сидевшим в стороне Алексею и сотнику.
Антип кивнул в сторону стрельцов, сидевших отдельно от остальных,- не зубоскалю я вовсе Маккар Савватеевич, сплотить я народец хочу. Совсем нам в поход забитых воев дали в Мангазее. Муштрой да зуботычинами безмозглых баранов из них воеводы сделали. Нам, коли бой вести, такие затурканные – только обуза. Вот и веселю я их, чтоб страх вышел из них, как дух татарина на Угре . Совсем стрельцов ныне прижали к ногтю. Где ж это видано, чтоб раньше жинка стрельца управляться ходила к бабе сотника, ровно холопка какая? А стрельцы по череду навоз из овина десятника вычищали.
– Ты мне бузу не разводи, Антип, а то быстро из сотника в скотники угодишь по возвращению, – погрозил плетью князь Алексей десятнику, – я ведь по возвращению в Тобольск в сотники тобя предложу, да и Макар Савватеевич этого желает.
– К тобе, Алексей Семеныч, хоть истопником в преисподнюю, но токмо в наш, в русский ад. Ведьм в нем одна забава. То черти пьяные, то дрова сырые, – рассмеялся, поднимаясь с колен, Антип, раздув наконец-то огонь в сложенном хворосте. – Ну всё, готово, бояре, сейчас мои робяты вам еще хвороста принесут для пала, обсыхайте. А я караул выставлю. Береженого Бог бережет. А за надёжу, что в сотники выйду, благодарствую. Не подведу.
Воевода с грустью глянул в сторону востока, где на горизонте еще мелькали паруса уходящих кочей.
Старший кормчий умело в тумане вывел свой флот к устью реки Сеяха. На прощание, нарисовав палочкой на песке три разных по величине кружка, он пояснил:
– До озера Ямбу-то вдоль речки, а далее по правую руку бережком до волока песчаного к озеру Ней-то. Там свой Китай-город и найдете. По колеям да гатям пойдете, не заблудитесь. Но пищали держите наготове, ибо зверь лютый тут обитает, медведь белый, да и самоеды могут напасть, особливо на тех, кои от обоза отстанут.
– Хорош пеший обоз из волокуш да ручной клади, – усмехнулся сотник.
– Ну, извиняйте, оленями тут сами разживетесь. Костры жгите, дымы пускайте, местный народишко как прознает, что государевы люди пришли, так сам и прибежит торговаться. Приучены ужо к торговле-то, но и разбоем не прочь гульнуть. Так что одной рукой торгуй, а другой сабельку придерживай.
КРАЙ ЗЕМЛИ. ЧУТЬ ЮЖНЕЕ
Ванюшка прошелся по берегу.
Низколетящие свинцовые облака, цепляя береговые кусты, проносились в сторону юго-запада, неся за собой студеное дыхание Ледовитого океана. Подняв ворот армяка, накинутого на голое тело, он поправил развешенное белье на ветвях.
– Снесло нас мал-мала, – посетовал Тухта, – далее можно берегом идти, можно через мое родовое стойбище, напрямки. До озера Ямбу-то тут недалече. Три луны пути.
– Лодку вытащить на песок надобно, мхом чрево набить да воды по борт начерпать, чтоб, пока мы ходим, борта не рассохлись, – распорядился Ваня.
– А ежели твои родичи мачту приметят? Не заберут ли струг? – перебирая свои пожитки и складывая в пайву только самое необходимое, поинтересовался Мамар у самоеда.
– Тут вам не Мангазея, никто ничего не тронет, – обидчиво заверил Тухта и важно добавил: – Я свой знак родовой оставил, никто не возьмет.
Выхлопнув почти высохшую на ветру рубаху, Иван распорядился:
– Давай-ка, други, мох собирать, а то до завтра в путь не тронемся. Одежда уж выбугала, на теле быстрее досохнет.
Тухта первый надрал охапку мха и направился к стругу. Пройдя пару шагов, он испуганно завопил:
– Парус пополудни, парус! Ишо ктой-то сюды плывет!
– Может, от воеводы отстали? – разглядывая из-под ладони, предположил Иван.
– Парус-то, гляжу, крашеный. А у воеводы на кечах токмо серые, льняные. Беда бы какая не вышла, Ванюшка. Надобно твою заморскую пищаль принести, – пятясь к сложенным на сухом месте вещам, сообразил Мамарка.
– Борзо идут. Молодец кормщик, почитай супротив ветра правит, – похвалил Ваня незнакомого рулевого.
Судно, порой ложась на левый борт, ныряя в волнах, ходко шло к заливу, в котором укрылся Иван с попутчиками.
– Увидали. Мимо не пройдут. Отойдите с луками к вещам, – приказал он Мамару и Тухте и добавил: – А я за бортом укроюсь, если что.
Иван спустился к стругу и, пройдя к корме, убрал потесь. Поставив бочонок с солониной впереди себя, он положил на него пищаль.
КАРСКОЕ МОРЕ
Емелька, под монотонный скрип такелажа и равномерный плеск воды за бортом, мирно посапывал, изредка переворачиваясь с боку набок.
Яна, прежде чем затушить лучину, сняла с шеи серебряный кулон, украденный у Казимира. Открыв крышечку, высыпала на ладонь четыре янтарных шарика. «Так вот ты какая, каменная смола, – беззвучно прошептали ее губы. – Многие цари бы отдали за один шарик свои царства, но не каждому дано владеть этим сокровищем. А я вот просто могу высыпать их за борт – мне и своего века хватит, да и сыну тоже. Я ведь не только ведьма-гадалка, я еще и баба, и хочу внуков лицезреть, мужа любить… на кой мне жизнь вечная?»
Яна и не заметила, как, опустив голову на столешницу, задремала.
– Ну што, дщерь плутовская? Полегчало ли, тебе, девонька, от воровства сего? Может, и впрямь полагаешь, что чрез пакость свою познаешь суть силы каменной смолы? – раздался голос Гостомысла. – Пустое это, ведь вам, девам, окромя бед да бесплодия, ничего не принесет сиё снадобье. А вот замена ему есть. Искала ты серьги чудные, кои надев да в зеркальце глянув, любую тайну выведаешь?
– Искала. А ты откель знаш?
– Я все про тобя, милая, ведаю, и помыслы твои, не всегда добросердечные, вижу, – усмехнулся в усы волхв, – так вот знай: хранит молодой князь Кольцов, Семенов сын, серьги царевны Сузгун, яко оберег. И один лишь Казимир датский способен их выторговать у Алексея. А за смолу он непременно с тобой обменяется ими. И нет у тобя, дщерь, выбора. Коли заупрямишься, убьет тобя Казимир, а несмышленыш твой, Емелька, сгинет без материнской опеки. Вот этого-то я и не могу допустить, девонька. Нужен он для продления роду распутного.
– У Козьмы-то как шарики оказались? – поинтересовалась, прошептав во сне, ворожея.
– Было это в давние времена. Когда-то на турнире, устроенном королем Карлом Каролингом, обвиненного в плутовстве рыцаря усадили на бревно рекомендации . Им был не кто иной, как герцог Трафалбрасс, изобличил же его мой зять Годслав. Но после казни князя Годслава и разорения Рюрик-города нашел герцог в колодце ход под землей, а чрез него и пещеру за рекой, где старец Веденей обитал, да и завладел смолою каменной. Вот и следит теперича по белому свету злыдень. Сколь я его не подлавливал, выкручивался он, ако чиж из силков, от меня ускользая. Но, видимо, вновь пришел час рассчитаться с ним. И ты мне дюже подсобила в этом. За это разрешаю я лизнуть твоему Емельке шарик смоляной. Жить он будет, как и все, по сроку, но вот никакая лихомань и отрава не возьмет ни его, ни его потомков до седьмого колена. Храни шарики пуще зеницы ока, за ними придет человек и обменяет их на серьги.
Лучинка, догорая, затрещала, огонек дрогнул, запустив трепещущиеся тени по доскам. Образ князя развеялся.
Яна подняла голову, обвела каюту сонными очами. Сын мирно посапывал. Лучина догорала. На столе лежал кулон. Ворожея потерла лоб, качнула несколько раз головой из стороны в сторону, чтоб стряхнуть наваждение. Прищепив пальцами огонек, женщина прилегла рядом с Емелькой, накрыв его и себя рогожей:
– Двинься, сынок, а то мамке совсем нет места, развалился как Емеля на печи.
Проснувшись к полудню, Яна не сразу вспомнила сон. Емелька копошился за столешницей, разглядывая какие-то предметы при свете лучины. Ворожея прошла к рукомойнику, ополоснула лицо, утерлась ручником и, взглянув на сына, опешила.
Емелька пробовал на язык каменную смолу, которую достал из беспечно оставленного кулона.
– Ну-ка, положи на место. Что ты, как блаженный, в рот всё что ни попадя тащишь? Вдруг яд это?
– Яд не яд, а зуб прошел, как и не болел вовсе, – улыбнулся Емеля.
*-куженька- берестяной короб.
*-Угра - река Угра. Противостояние войск Ивана Третьего с ханом Ахматом. Считается именно с этого времени обретение Московским княжеством независимости.
*-бревно рекомендации - ослиное седло.Седло позора.
продолжение следует. http://www.proza.ru/2017/01/28/1866