Глава четырнадцатая
Да, время неумолимо в своём движении. У него одно назначение. Идти. И оно идёт. Казалось бы время незримо и бестелесно. Так оно и есть. Но есть у него свойство чудодейственное, менять души человеческие и только в лучшую сторону. Только по истечению большого количества лет, посещает нас мудрость бытия. Если выше описанный человек шёл к своему рассвету, гладя степь ладонями рук, то в детстве и молодости скакал по степи, размахивая палкой направо и налево, срубая траву и скромные цветы. Между двумя такими разными действиями прошло время, оно и изменило в человеке реакцию на свидание со степью и рассветом.
—Пётр Степанович! Простите меня за любопытство. Куда пропал ваш закадычный друг?—
Тёща прокурора и сам прокурор находились в стенах родильного дома, в ожидании торжественного выхода Екатерины Владимировны с двумя неожиданно родившимися сыновьями.
—Разве Василию Васильевичу не хочется разделить с вами радость рождения двух сыновей?—
Цифра два результат последнего УЗИ, оглушила новоиспечённого папашу, как оглушила отставка от занимаемой должности. Военная пенсия у прокурора уже была, накопления тоже, но привыкший жить на широкую ногу человек, не мог смириться со случившимся с ним и сник, потерял лоск, величие. Занимаемая должность была мостиком с миром власти и денег, в сотни раз больше его бывшей прокурорской власти. Лишившись всего этого, Пётр Степанович перестал выглядеть дворянином. Ежедневное созерцание молодой расцветшей в предстоящем материнстве супруги, ещё больше усугубляло его плохое настроение и здоровье. Сахар и холестерин забил кровеносные сосуды. Ноги приобрели фиолетовый оттенок выше щиколоток, набрякли, отекли и стали похожими на ноги, слепленные из пластилина. Пётр Степанович разглядывал, свои ноги в домашних тапочках и на вопрос тёщи не отвечал. Он ощущал их пульсацию и мелкое колючее покалывание в пальцах. Кажется, ноги интересовали его больше, чем выход молодой супруги с двойней. Двери роддома открывались с монотонной периодичностью. Люди в одинаковой форме заносили в корзинах цветы. Такие корзины с цветочными композициями выносят оперным певицам и ставят к их ногам на сцену. Три корзины слева, три корзины справа от дверей, выпускающих молодых мам на свободу. К каждой привязали охапку маленьких воздушных шариков. Вестибюль приобрёл живой и радостный вид.
—Кто из присутствующих молодой папаша с фамилией ……..?—
Василиса и Пётр Степанович подняли головы.
—Мы.—
Ответили хором.
—Распишитесь в получении.—
Планшет с документом мягко лёг на колени «молодого папаши».
—Если вы дедушка, то напишите паспортные данные.—
Василиса выхватила паспорт из сумочки и заполнила графы.
—Пётр Степанович, я понимаю вашу радость, но это много, очень много.—
—Я не заказывал эти цветы.—
Тёща хотела что-то сказать, но послышалась музыка и в вестибюле появилась Екатерина Владимировна. Располневшая, розовощёкая, с только что слепленной приходящим мастером причёской на голове, она была сама на себя не похожа. Две медсестры несли по упакованному ребёнку. Люди, ожидающие других рожениц, при виде двойни зааплодировали и стали фотографировать.
—Доченька, оказывается, эти цветы в корзинах тебе.—
Шепнула мать дочери, пока седовласый папа, волнуясь и дрожа щеками, целовал сквозь кружево крошечные лица сыновей.
—У моих детей самый лучший отец в мире. Как он себя чувствует? Какой сахар?—
—Дозу инсулина доктор не увеличивал?—
—Дома, дома…. Обо всём дома. Улыбайся. Фотограф снимает.—
Вечером, после небольшого заказного банкета для узкого круга родных и знакомых, мать и дочь смогли поговорить по душам. Принятая в качестве няни женщина находилась в детской комнате. Петр Степанович так нарадовался, наелся, напился так, что вынужден быть лечь спать ещё до ухода гостей. Молодая жена получила подарок от мужа в виде серёг и кольца с достойными «скромными» камнями.
Мать и дочь стояли у окна, за которым мокли качели, а сиреневый куст ждал весны. Март за окном - не посидеть на качелях. Василиса выслушала грустную реплику матери, она сетовала на вечное своё женское одиночество.
—Мама, между вами ничего не было. Да и виделись всего ничего.—
—Мне хорошо от одной мысли, что он есть на этом свете.—
—Тогда не вздыхай так.—
—Предшественника Пинг-Понга прилюдно расстреляли в известном ресторане Волгограда.—
—И предшественника предшественника тоже убили.—
—Ты что-то забыла на качелях мам.—
Женщины смотрят на красочный пакет.
—Не я. Кто-то из гостей может быть.—
Василиса выходит из комнаты. Вскоре дочь видит мать за окном на дворе. Та берёт в руки красочный пакет, разглядывает и присаживается на холодные и влажные качели. Март на дворе! Дочь стучит в стекло. Мать слабо ей улыбается в ответ, встаёт и идёт в дом. В комнату к дочери входит в верхней одежде. В пакете оказалось четыре продолговатые коробочки синего бархата. В каждой из них лежала золотая цепочка с золотым крестиком. Две цепочки были короткими и тоненькими. Золотая пластинка, лежащая в каждой коробочке, имела надпись и оглашала дарителя и предстоящего владельца ювелирного изделия.
—Внуку первому.—
—Внуку второму.—
—Пётр Степанович переигрывает.—
Екатерина Владимировна сделала заключение и сама в него не поверила. Раскрытое письмо в руках матери мелко дрожало.
—Василёк жив. Я знала, я знала!—
Дочь открыла две оставшиеся коробочки. В них покоились золотые цепочки необычной и крупной вязи с весомыми подвесками в виде сердца, скромно поблескивающие брильянтовой россыпью. Вложенные именные пластинки из золота распределяли украшения по владелицам, одним словом на каждой.
—Жене.—
—Дочери.—
Женщины прочитали надписи и поменялись коробочками.
—Что-то понимаешь?—
Дочь требовательно смотрит на мать. Та начинает раздеваться. Пригладила волосы, поправила горловину платья, одёрнула его к низу.
—Я верила, что просто так Василёк меня не оставит.—
—Меня взяли в жёны, а тебя в дочери.—
—Счёт открыт на моё имя, валютный. Муж открыл для жены и дочери.—
Дочь с прямой спиной тихо оседает на прикроватный диванчик.
—Пётр Степанович написал завещание?—
Мать ещё раз одёргивает платье, делает два шага по направлению к дочери и садится рядом с ней.
—Василий Васильевич берёт меня в жёны. Тебя удочеряет и твои детки, станут его внуками.—
—Так прямо и пишет. Ты почитай сама.—
Мать протягивает лист письма дочери, та читает. Поднимает голову, смотрит в сторону окна. Продолжительно, потому что дочь читает.
—Так не бывает мама. Верить, правда, хочется. —
—Всю жизнь знала, что придёт ко мне не парень, не ухажёр, не любовник, а муж.—
Дочь, уставшая от недавних родов, выписки из больницы, банкета, неправдоподобной новости прилегла на кровать. На мать не смотрит. Смотрит на лист с мужскими скупыми словами. Даже треть страницы не заполнена.
—Ничего ты не знала, мама. Ты хотела, верила и ждала. Мечтала.—
—Твоя дочь сытый дом себе и детям добыла совсем другим способом. Завыть порой от этого хочется. Только ломать ничего не буду. Буду хорошей мамой как ты.—
—А мне что делать дочь?—
—Верить. Исполнилось же.—
—Так нет же его!—
Дочь встаёт и обнимает мать.
—И у меня нет.—
Пройдёт с полчаса, прежде чем дочь и мать смирятся с полученной информацией, поверят в неё и даже померяют ювелирные украшения. Выйдут к охране и поспрошают о красочном пакете на качелях под кустом сирени. Охрана наотрез откажется. Никто ничего не видел и не слышал.
Первую ночь в доме новорожденные проведут спокойно. Спокойно так, что уставшая ждать их пробуждения утром мама и бабушка заглянут в детскую. Няня расплющив щёку о подушку, не среагирует на их приход. Детки тоже. Женщины разойдутся по комнатам. Бабушка на кухню. Жена вернётся к мужу.
Екатерина Владимировна шла и думала, ставить мужа в известность о необычном событии или нет. Решила, что хозяин дома обязан знать о том, что происходит в нём.
—А дом то не мой, не на меня оформлен. И если ВасВасыч выбрал твою мать, дом будет её. У вас всё будет. Можно теперь и умереть со спокойной душой за вас.—
—Ты меня накручиваешь на жалость последнее время. Зачем тебе это? Ты Мужчина.—
—Я больной мужчина. Болезнь моя укорачивает жизнь пополам.—
—Диабетики живут долго.—
—То диабетики. Я таковым себя не считал и не берёгся. У меня необратимый процесс. Ты принесла радостную весть. Теперь я спокоен за вас и почти счастлив.—
Екатерина Владимировна знала о состоянии мужа от врачей, а Пётр Степанович знал, что она знает.
—Мы станем бороться с тобой до последнего.—
—Мудрая жена, богатство дому.—
Молодость и старость сидят рядом на кровати.
—Пинг-Понг живой?—
Спрашивает Екатерина.
—И такое может быть.—
—Возможны действия доверенного исполнителя по его завещанию.—
Муж обнимает жену.
—Мне и завещать тебе нечего. Как жил! Как жил!—
—Вы не правы Пётр Степанович. Всё заработано вами, я понимаю это.—
—Давай сменим тему.—
Молодая жена прижимается к старому мужу.
—Ты мне не говорил, что соседский участок продан, наконец. Кто владельцы?—
—Люди. Не наш уровень. Дом странноват…. Сад хорош!—
Соседский сад и в правду удивлял разнообразием фруктовых деревьев, наличием крыжовника, малины, декоративных горок клумб, пихт и елочек. Дом с мансардной, если смотреть дому в лицо, это треугольник, стоящий на земле. Мансарда не отделяла полностью крышу от дома. Мансарда нависала над центральной частью дома с двух сторон по всей длине дома, упираясь на колонны. От самой крыши вдоль стен мансардных комнат свисали люстры в ряд на всю длину конька крыши. Комнаты на втором этаже служили спальнями и личным пространством каждого проживающего в доме. Первый этаж представлял собой единое гостиное пространство с колоннами. В дальней стене первого этажа пряталась лестница на второй этаж и двери на кухню и ванную комнату. Трёх угольный дом, спроектировал сам хозяин дома, и построил, но неожиданно влюбился, и уехал жить на родину жены иностранки.
Частный двор соседского дома в марте тоже безжизнен. Хотя это не так, вон на столбике у ворот громоздится вздыбленной шерстью сердитый кот. Он может оказаться кошкой. На остатках снега, неприглядными лепёшками разбросанного по двору следы от птиц. Настырная проклюнувшая зелень робко разглядывает холодный и мокрый мир вокруг себя. Маме Аллы нравился сад, двор, летняя кухня с верандой вокруг неё. Приятно скрипят доски пола веранды под ногами, приятно ходить по собственной земле, где нет чужих следов. Своя земля! Женщина встала, потянулась и почувствовала себя молодой и свежей, как воздух её окружающий. Переделывать что-то во дворе мать Аллы не планирует, а вот дом! Дом странный снаружи, а заходишь внутрь, странность завораживает, а потом восхищает. Особенно глядя на то, как виртуозно передвигается коляска мужа инвалида в просторах первого этажа. Ещё люстры, семь штук рядком, по коньку потолка свисают на длинных подвесах и кружат голову. Много пространства и оно также кружит голову. Женщина села в кресло, запрокинула голову и залюбовалась подвесками в люстрах. Сердитый кот на заборе (может оказаться кошкой) довесок к дому от бывшего хозяина. Он не спешит принять ласку новых пришельцев, но участь свою видимо понял и не стесняется сердито опорожнять чашки с кормом.
—Как зовут кота?—
—Мефодий.—
Отозвалась дочь из глубин жилого и странного пространства.
—Длинно.—
—А мне нравится! И кот и дом. А тебе?—
—Как на курорт приехала за границу, а это наш номер в отеле.—
—Так нравится или нет?—
—Привыкаю…. Но привыкаю с восторгом, порой не верится даже.—
Немного ясности никогда не помешает. Ясность состоит в том, что бывший Алкин депутат состоял в тесной деловой связи с Пинг-Понгом. Какие уж там дела, никого не касаются. Алла обратилась к депутату с просьбой найти более, менее подходящий дом для его покупки. Депутат спросил у Пинг-Понга, тот подсказал, где в городке продаётся дом с планировкой пригодной для проживания инвалида колясочника и с большим наличием спален. Узнал Пинг-Понг о доме случайно, разговаривая с сердитым котом на заборе, как всегда гостюя у прокурора. Разболтался с его хозяином о странной форме дома, а тот и пригласил посмотреть его. Удивил дом и запомнился, потом и пригодился.
—В соседях у нас прокурор.—
Алла как нож проглотила новость.
—Ты чего молчишь доченька?—
—Какой прокурор?—
—Наш, местный, бывший, правда.—
Что-то упало и с треском разбилось позади матери.
—К счастью доченька.—
Говорит мать.
—К счастью доченька.—
Отозвался отец.
Хлопнула входная дверь, о дверь ударилась короткая фраза матери:
—Куртку накинь.—
Тяжёлая дверь снова открылась, вошла дочь, уже спокойно надела куртку и вышла вместе с рыжим котом. Буквально один глоток холодного воздуха вернул молодой женщине душевное равновесие. Ну, подумаешь Катька! Ну, подумаешь, через забор живёт! Не фига себе, Катька через забор живёт! Девушка потопталась на сырой и сколькой от наледи веранде, не поворачивая голову в сторону предполагаемого прокурорского дома. Два плетёных из искусственного прута кресла стояли в неприглядном виде, но ей пришлось сеть в одно их них, так как в соседнем дворе послышались голоса. Мужской и женский. Разговаривали люди между собой степенно и с нежностью. Трудно было узнать в разговаривающей женщине Катьку. Именно Екатериной Владимировной, как называл её муж, она выглядела. Рядом идущий и опирающийся на её руку пожилой человек с трудом переставлял ноги. Охранник открыл кованую калитку и дверь автомобиля, в который Екатерина Владимировна тут же села, а мужчину охранник долго усаживал сам. Уехали.
—Может это мама её, а не Катька.—
—Мама, меньше ростом и стрижка почти под ноль всегда была. Катька это.—
—Голос её и не её по интонации, как мать с больным ребёнком.—
Размышляет молодая женщина, и тут же вслух, громко и резко:
—Ну чего тебе, Макс? Я же видела, как ты вошёл во двор.—
Алла взбрыкнула и встала с холодного кресла, этим самым сбросив с плеч руки мужа. И тут же вспомнила Катю, павой та плыла рядом с мужчиной по двору, светлая лицом и мягкой улыбкой. Вспомнила и мгновенно срисовала и на себя примерила.
—Испугал. Аж зашлась вся.—
Ласково и певуче говорит она и берёт мужа под руку. Вспоминает почтительную речь Катерины с мужчиной.
—Пойдём в дом муж. Холодно на дворе. Заждалась. Озябла.—
И льнёт к мужчине, клонит голову к его плечу, от чего плечи того расправляются и шаг становится чётче, взгляд увереннее.
За овальным столом на двенадцать стульев оставленным бывшим хозяином, под семью люстрами через полчаса, будет ужинать семья из четырёх человек. Ужинать не как всегда, не как привыкли. Что-то будет заставлять их держать спины прямо, прижимая их к спинкам стульев. Эхо в помещение не позволит греметь посудой и вилками. Люди наполнялись величием дома в хорошем смысле этого слова. Прислушивались к себе, и происходящее с ними им нравилось.
—Угадай, кто наши соседи?—
Алла приготовилась удивить Максима, и разглядеть, не упустить первую реакцию мужа на новость.
—Катька с прокурором.—
Мать Аллы поморщилась.
—Какая она теперь Катька? Видела её. Расцвела, повзрослела, вчера с родильного дома привезли. Шесть корзин с цветами. Корзин! За двойню! Два сына у неё.—
Максим явно был ошарашен новостью и осторожно посмотрел на жену. Та на него. Сидят и сверлят друг друга глазами. Кто первый и что скажет?
—Чему удивляться, у нас у самих такая же раскладка с двойней может получиться.—
Ответил за Максима отец Аллы.
Аллу как током ударило. Двойня! Как же она могла забыть? В голове замелькали мысли, одна пакостнее другой.
—Хорошо, когда соседи знакомые. Осваиваться будет легче отцу и матери, спросить что, да как по огороду есть у кого. Есть, кого пригласить на новоселье.—
Максим встал, подошёл к жене, обнял её вместе со стулом.
—Родишь сама, будешь ходить за советами к уже знающей что-то мамаше. Мне показалось знакомой, полная, возрастная женщина, недавно отъехавшая на машине. Уж очень выглядит солидно, не то, что ты у меня. Девчонка.—
Ах, слова, слова соловьистые! Велика ваша сила.
Алла тут же согласилась со словами мужа. Женское воображение сгустило их краски, и образ бывшей соперницы поблёк. Только долго ещё, почти до первого цветения китайской вишни на дворе, Алла будет стараться не смотреть в сторону соседского дома.
В соседском же доме молодая жена и молодая мама будет занята новорожденными сыновьями и угасающим мужем. Некогда ей будет разглядывать новых соседей. Аллу это станет волновать, разозлит даже. Возвращаясь или уходя на работу, будет подолгу и специально махать рукой отцу и матери от калитки, пока муж не увлечёт её за собой в машину.
—Неуч-то, Макс?—
Стоящая у окна Екатерина Владимировна отдёрнула штору с золотой нитью, отсвечивающую на солнце и мешающая разглядеть парня стоящего у соседских ворот. Сердце Екатерины Владимировны заколотилось, рванулось тугой тетивой грудь, похолодел кончик носа. Двое младенцев, вместе с мамой жмурились весеннему солнышку. Оно разглядывало детей через окошко. Один на руках мамы, другой на руках няни. Совсем одинаковые.
—Что он тут делает?—
Взяла из рук матери ребёнка, уложила в коляску, подвинула её к няне и устремилась из дома. Пока одевалась на скорую руку, вышла на крылечко, и только удаляющийся звук машины сказал ей о том, что предполагаемый Максим уехал. Окинула взглядом двор и странный дом.
—Голубятня!—
Подумала.
Только построена эта голубятня из высококачественных и современных материалов. Человек, прежде всего, строил гнездо. У птиц так бывает. Самец строит гнездо и приглашает самочку его посмотреть. Если гнездо понравилось «даме», она остаётся в нём и отложит яйца. Человек, построивший треугольный дом совершил ошибку. Нельзя перечить природе. Он улетел в гнездо самки, а своё гнездо продал.
—Сколько людей, столько идей.—
Покачала головой молодая мама и вспомнила о детях. Ещё раз окинула взглядом «голубятню» и вернулась в дом. Взяла на руки не спящего сына, и тот заплакал, испугавшись холодных маминых рук, чем разбудил братика. И принялись они в два голоса жаловаться на весь дом. Один на то, что у мамы руки холодные, второй на то, что его разбудили.
Продолжение: Глава пятнадцатая http://www.proza.ru/2016/12/02/2326