Продолжение рассказов цикла "Зелёные обложки", или "Рукописи из прошлого".
Предыдущая глава http://proza.ru/2016/11/17/1502
3.Цепкие нити прошлого
Иногда я задаюсь вопросом: почему мне так повезло – жить именно в такое время (война и Победа, расцвет СССР и его падение) и дожить до двадцать первого века? Если у людей есть ангелы-хранители, то мой здорово постарался. Я вернулся живым из Афганистана, но там мне достался всего один боевой контакт с противником, когда душманы в ночь с десятого на одиннадцатое марта 1981 года бросили несколько мин на территорию Джелалабадского аэродрома, где для моей мангруппы были развёрнуты две палатки.
А вот Умань – это другое дело. Сначала, до отступления наших, помню немецкие бомбёжки и фразу по радиоточке: «Внимание! Внимание! Воздушная тревога! К городу приближается вражеский самолёт!». Наверное, фраза была записана на пластинке патефона и повторялась по нескольку раз. Между фразами по шорохам и щелчкам, доносившимся из динамика, было слышно чьё-то дыхание, и было понятно, что кто-то переставляет головку тонарма патефона в начало пластинки.
В огороде растёт огромное дерево грецкого ореха, а под ним выкопан окоп. Мы бежим к этому окопу. Я бегу сам, а Светку кто-то несёт, и она вопит: «А-а-а, Катю немцы разбомбят!» Это она не успела схватить свою куклу Катю. А мне не страшно, но очень хочется увидеть и этот самый «вражеский самолёт», и как его собьют, и как падают и взрываются бомбы. Но нам не везло: бомбы взрывались по ту сторону нашей улицы на территории пивзавода и возле железнодорожной станции.
Пока я вожусь с альбомными листами в зелёной обложке (а их больше сотни), – сканирую, а потом «довожу до ума» каждую страницу (то есть обрезаю на снимке погнутые и потрёпанные края сканированных страниц, удаляю пятна, повышаю чёткость текста и фотографий), – пока я предаюсь этому тупому занятию, я пытаюсь определиться, что из того, что вспоминаю, было раньше, а что позже, и стоит ли описывать всё…
В романе Бернара Вебера «Последний секрет» персонажу по имени Жан-Луи Мартен, парализованному настолько, что живыми оказались только мозг, одно ухо и один глаз, вживили в мозг шесть электродов и он получил возможность пользоваться компьютером и Интернетом. Всё, что он думал, по его желанию записывалось на экране. Свои заметки он назвал «мыслепись».
Заметки мамы и тёти Люды – это действительно «Рукопись из прошлого».
А как мне назвать мои собственные вытяжки из памяти с неясными силуэтами и вспышками детского восприятия? Если вспоминаешь не под гипнозом, то вспоминаются не лица, не дом или улица, а лишь абстрактная информация о них. То есть мне следовало говорить не «я помню», а – «я знаю»…
Осенью сорок первого года, а может быть и зимой сорок второго тёти Люды не было. Она куда-то пропала. Впоследствии я узнал, что она сначала скрывалась в какой-то деревне, потом переболела тифом, а когда появилась – была острижена наголо. Вот остриженной наголо я её помню.
О том, что тёти Люды долго не было, я сужу по двум событиям.
Хорошо запомнился случай, за которым последовало первое жестокое наказание. Лежал снег. Детей вывели во двор, и они занимались кто чем хотел. Нам выдали санки. Вот тогда я посадил Светку на санки, вытащил их на улицу, и мы пошли «искать тётю Люду». У меня замёрзли пальцы, Светка ревела и была вся в соплях. Можно представить такую картину: шестилетний ребёнок тащит на санках по заснеженной улице четырёхлетнюю девчушку и оба ревут. Наверное, мы далеко не ушли.
Наказание было обидным: в углу комнаты на пол насыпаны подсолнечные семечки, и я стою там на коленках, боясь пошевелиться или реветь вголос. Ведь в другом углу комнаты стоит ведро с прутьями. Мне больно и обидно, я не чувствую себя виноватым, и жалко себя.
Я не помню, чтобы этими прутьями кого-нибудь в нашей группе пороли, но в группах с детьми постарше ими пользовались частенько. Об этом мы узнавали на совместных прогулках. Старшие дети с ненавистью рассказывали о жестокости новой воспитательницы Варвары Даниловны, которую розвали «Данило, чтоб тебя галушкой задавило». В 1957 году я, будучи курсантом военного училища, во время отпуска приехал в Умань к Светлане. Она училась в музыкальном училище. От неё я узнал, что Варвара Даниловна всё ещё работает в детдоме. А также узнал, что первым секретарём райкома в Умани работает Зелёная. Я пошел в райком. Меня пропустили в кабинет к Зелёной. Она куда-то торопилась, но меня выслушала, сказала, что хорошо помнит мою маму и передаёт ей привет. Обещала разобраться с Варварой Даниловной. Потом Света мне написала в письме, что Варвару Даниловну с той работы уволили.
Второе событие мне помнится смутно.
Из деревень приезжали на телегах люди, которые выбирали и забирали детей из детдома. Когда приезжие забирали малыша, старшие дети говорили «лишний рот», а когда забирали подростка, то говорили «нелишние руки». Заехавшую во двор детдома телегу окружали дети. Некоторые подходили поближе и говорили: «дядько, я вот не байстрюк!» Я долгое время и после войны не знал, что оно такое «байстрюк», и байстрюк ли я сам. (байстрюк - незаконнорождённый).
Однажды приехавший крестьянин присмотрел меня. Их было двое – мужик и полная женщина в шубке. Вышел «Салогрыз», они о чем-то поговорили и подозвали меня. Мужик спросил, как зовут, сколько мне лет, и протянул кусок коржа с крупными кристаллами соли, торчавшими из корочки. Я кусочек коржа отломил и спрятал в карман, а остальную часть начал есть (знал, что если не съем сразу, то старшие пацаны отнимут). Крестьянин похвалил меня:
- Хорош парень, запасливый!
Стоявшая рядом воспитательница сказала:
- Это он для сестры.
- Так у него есть сестра? Жаль, а то взял бы. А взять двоих… не потянем.
Но воспитательница не упомянула тётю Люду.
Это второй эпизод, из которого я заключаю, что к тому моменту тётя Люда ещё не появилась.
Иногда полицаи приводили в детдом новых беспризорников, а люди, забиравшие детей, могли и не оставлять своих адресов. Если бы меня тогда забрали, то возможно моей маме не удалось нас найти и после освобождения Умани.
* * * * * * * * *
На фото тётя Люда (ей 17 лет), Светлана (ей 5 лет) и я (7 лет).
Фото сделано в Умани в 1942 году. Наверное фотографировал немецкий фельдфебель «дядя Эмиль», о котором я ещё напишу.
____________________________
Продолжение http://www.proza.ru/2016/12/04/213