ЛИТЕРАТУРНЫЕ НАБЛЮДЕНИЯ доморощенного литературоведа - 2 (из разных литературных источников). ОБЗОР
ОБЗОР СОСТАВЛЕН ЛИЧНО МНОЮ ИЗ РАЗЛИЧНЫХ ЛИТЕРАТУРНЫХ ИСТОЧНИКОВ.
ИНТЕРНЕТОМ НЕ ПОЛЬЗОВАЛСЯ.
СОДЕРЖАНИЕ
1. ПУШКИНСКАЯ ТЕМА
2. О ТЮТЧЕВЕ И ФЕТЕ
3. О ДОСТОЕВСКОМ
4. ОБ ОДОЕВСКОМ В.Ф.
5. ГОРЬКИЙ "ВОСПОМИНАНИЯ О ТОЛСТОМ"
6. ИЗ БЕЛИНСКОГО
7. О СПЕЦИФИКЕ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ЧЕХОВА
8. О КРУЖКЕ МЕЦЕНАТА
9. САМЫЕ КОРОТКИЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ ШЕДЕВРЫ
10. ОДНОЙ СТРОКОЙ
1. ПУШКИНСКАЯ ТЕМА
ПУШКИН О ДЕРЖАВИНЕ
Пушкин к Державину проявлял нетерпимость ПУРИСТА (повышенная требовательность к сохранению изначальной чистоты, строгости стиля, приверженности канонам в языке, искусстве, спорте и т.п...). Он писал ДЕЛЬВИГУ: «Этот чудак не знал ни русской грамоты, ни духа русского языка….он не имел понятия ни о слоге, ни о гармонии – ни даже о правилах стихосложения. Вот почему он и должен бесить всякое разборчивое ухо».
Главная пропасть между Пушкиным и Лермонтовым лежит в противоположности их стратегий: пушкинское жизнеприятие, нейтралитет, всевместимость, равная готовность всем сопереживать и все описать - и лермонтовская явная агрессия, деятельное, воинственное, субъективное начало, интонация «власть имеющего». (Из Быкова Дм.).
Пушкин любил все времена года, кроме весны, когда у него зашкаливали гормоны.
«Пушкин был поэтом, а все остальные гениями».
Из стихотворения «19 октября 1827» А. С. Пушкина
Служенье муз не терпит суеты;
Прекрасное должно быть величаво:
Но юность нам советует лукаво,
И шумные нас радуют мечты.. .
Имеется ввиду то что поэзия (да и любое другое искусство) не терпит суетливости и спешки, создание прекрасного должно быть неторопливым, размеренным, обдуманным.
2. О ТЮТЧЕВЕ и ФЕТЕ (Из книги Л. Озерова).
О ТЮТЧЕВЕ. Во время предсмертной болезни поэта император Александр II , до тех пор никогда не бывавший у Тютчевых, пожелал навестить умирающего. Когда об этом сказали поэту, он заметил, что испытывает большое смущение, т.к. будет крайне неделикатно, если он не умрёт на другой же день после царского посещения.
О ФЕТЕ. Став помещиком, занявшись хозяйством, Фет рассуждал примерно так; стихи не могли дать ему «материальной опоры», значит надо обеспечить себя настолько, чтобы творить без оглядки на переменчивость жизни. Как сад ограждают забором, так оградил Фет свою поэзию от диктата литературной моды и издательского рынка (ровно также рассуждала о значении денег для поэзии и поэта М. Цветаева – (см. Марина Цветаева. Поэт о критике – в рубрике Серебряный век).
Жизнь Фета была осложнена двумя обстоятельствами. Лечившийся в Германии помещик Афанасий Шеншин увез от мужа Шарлотту Фет, родившую мальчика через месяц после приезда в Россию. Этому мальчику было дано имя Афанасий. В 14 лет он испытал страшное потрясение. Духовные власти Орла обнаружили, что ребенок родился до брака Шарлотты Фет с Афанасием Шеншиным. В отличие от младших братьев и сестер, заочно именовавшимися Шеншиными, он должен был называться Фетом, что было для него несчастьем. Он долгое время мечтал о праве именоваться Шеншиным, т.е. помещиком, и принадлежать к дворянской России. «Если спросить: как называются все страдания, все горести моей жизни, я отвечу: имя им – ФЕТ». На протяжении многих лет он глубоко переживал своё двусмысленное положение. Но, выхлопотав право принадлежать к роду Шеншиных, получив дворянство, поэт всё же сохранил за собой имя своего настоящего отца. Под именем Фет он был к тому времени широко известен русской читательской публике.
И второе обстоятельство, наложившее отпечаток на его душу и личность. В годы военной службы Фет познакомился с Марией Лазич, поклонницей его поэзии, талантливым музыкантом, весьма образованным человеком. Молодые люди полюбили друг друга, но расстались. «Мои средства тебе известны, она тоже ничего не имеет», – писал Фет другу. По понятиям Фета, бедность его и Лазич делала их брак невозможным. Вскоре Мария Лазич погибает: она сгорела (несчастный случай или самоубийство – неизвестно). Это произошло в 1850 г. Как художник, Фет всю жизнь не мог уйти от этой трагедии. До глубокой старости он писал стихи, обращенные к ней, к своей загубленной любви. Певец любви и красоты не пошёл за своим чувством. Но можно предположить на основании его стихов, что последние десятилетия жизни, особенно последние годы, Фет вынужден был горько сожалеть о том, что пожертвовал истинной любовью из-за материального благополучия. За 5 лет до смерти он писал:
Нет, я не изменил. До старости глубокой
Я тот же преданный, я раб твоей любви,
И старый яд цепей, отрадный и жестокий,
Еще горит в моей крови.
Хоть память и твердит, что между нас могила,
Хоть каждый день бреду томительно к другой,-
Не в силах верить я, чтоб ты меня забыла,
Когда ты здесь, передо мной.
Мелькнет ли красота иная на мгновенье,
Мне чудится, вот-вот тебя я узнаю;
И нежности былой я слышу дуновенье,
И, содрогаясь, я пою.
Любовная лирика Фета – самая воспалённая зона его переживаний. В ней бесконечно разнообразен мотив огня и горения. Поздняя фетовская строка «Там человек сгорел» имел для автора прямой автобиографический смысл. Сгоревшая Мария Лазич опалили и испепелила поэзию своего возлюбленного. Цикл стихов Фета о любви к Марии Лазич, прошедшая через всю его жизнь, перекликается со стихами Тютчева, посвящённые Денисьевой. Особенно в тех строках, где говорится о позднем чувстве, об уходящей жизни, о необратимости времени.
Та трава, что вдали, на могиле твоей,
Здесь, на сердце, чем старе оно, тем свежей…
Постоянство службы и моленья у сердца возлюбленной делает Фета предшественником Блока с его «Стихами о Прекрасной Даме», предтечей современного лиризма.
Фет заискивал перед «августейшим» молодым автором К.Р. – великим князем Константином Романовым. Погоня Фета за почестями, за придворным званием камергера, дарованным ему в 1889 г., вызывала негодование и насмешку со стороны самых близких ему людей – Полонского, Тургенева, Страхова…
Обычным стало сочетание двух имён – Тютчева и Фета: одни сближают их, другие противопоставляют. У Блока есть слова: «Всё торжество гения, не вмещённое в Тютчева, вместил Фет. Уступая Тютчеву в космической масштабности поэтического чувства, Фет в наиболее совершенных своих стихах прикоснулся к вечным темам, непосредственно связанным с бытиём человека. У двух художников, естественно, разные результаты. Там, где у Тютчева одна-единственная картина, у Фета великое множество этюдов… Оба поэта приняты последующими поколениями, чуткими к традициям русской философской лирики. Из дискуссионных современников, в конце XIX, начале XX в. они стали авторитетами и Учителями.
Фет и Толстой жили рядом (имения в Тульской и Орловской губерниях). Они до конца восьмидесятых годов были очень дружны и обогащали друг друга своим творчеством (потом они разошлись – это специальная тема). Толстой выражал глубокое уважение к серьёзности его поэзии, в чём отказывали ему другие его современники.
В русской поэзии трудно найти поэта более «мажорного», чем Афанасий Афанасьевич Фет. Это поэзия жизнеутверждающей мощи, которой напоен каждый звук, первозданной свежести и благоухания. Поэзия Фета ограничена узким кругом тем. В ней отсутствуют гражданские мотивы, социальные вопросы. Суть его взглядов на назначении поэзии в выходе из мира страданий и печали окружающей жизни – погружение в мир красоты. Именно красота – главный мотив и идея творчества великого русского лирика. Красота, явленная в поэзии Фета, – стержень бытия и мира. Тайна красоты, язык её созвучий, её многоликий образ и стремится воплотить поэт в своих творениях.
Поэзия – храм искусства, а поэт – жрец этого храма.
Сердце трепещет отрадно и больно,
Подняты очи, и руки воздеты,
Здесь на коленях я словно невольно,
Как и бывало, пред вами, поэты.
Основные темы поэзии Фета – природа и любовь – как бы слиты воедино. Именно в природе и в любви, как в единой мелодии, соединены вся красота мира, вся радость и очарование бытия. Стихи А.А. Фета необыкновенно музыкальны. Это чувствовали и композиторы, современники поэта. П.И. Чайковский говорил о нем: «Это не просто поэт, скорее поэт – музыкант…» Фет считал музыку высшим видом искусства и доводил свои стихи до музыкального звучания. Написанные в романсово-песенном ключе, они очень мелодичны. Фет утверждал главенство музыки над словесностью.
Поделись живыми снами,
Говори душе моей;
Что не выскажешь словами -
Звуком на душу навей.
На слова Фета сочиняли музыку многие композиторы, в том числе Чайковский, Танеев, Римский-Корсаков, Балакирев, Рахманинов... Романсово-песенное увлечение Фета, Полонского, Ап. Григорьева передалось следующим поколениям, к таким разным поэтам, как Блок, Бальмонт, Анненский, Сологуб, Есенин, вплоть до наших дней.
В чем разница в восприятии мира в стихах Тютчева и Фета? Тютчев рисует приметы русской осени, создавая картину неяркой, неброской красоты родной природы. У Фета же картина хладной осени передает состояние лирического героя. Таким образом, особенность лирики А.А. Фета – слияние внешнего и внутреннего мира.
К пушкинской традиции Фета относили Некрасов, Бальмонт и др.
Из БАЛЬМОНТА: ТЮТЧЕВ и ФЕТ
«В строгой и суровой поэзии Тютчева нашло своё воплощение мужское начало, тогда как в нежной поэзии Фета, полной глубоких красок, воплотилась красота женственности. Тютчев отличается большей сжатостью выражения, Фет – большей нежностью. Тютчев смотрит на жизнь суровым взглядом. Фет влюблён в жизнь, как в женщину, но в то же время он слишком философ, чтобы не понимать, что он срывает последние цветы. Ни у одного из русских поэтов нет таких воздушных и мелодических песен о любви. Ещё раньше, чем Фет, другой чарователь нашего стиха, создал звуковую руну, равной которой нет у нас ни одной. Я говорю о Пушкине».
3. О ДОСТОЕВСКОМ
Достоевский не раз разъяснял читателю и свою особую творческую программу. Писатель утверждал, что русская литература нуждалась в его время и в эстетическом и в общественно-историческом отношении в «новом слове». Тургенев, Гончаров, Толстой преимущественно развивали в своем творчестве, по мнению Достоевского, одну из линий, намеченных Пушкиным. Они были бытописателями русского «средневысшего дворянского круга» с его исторически сложившимися лучшими сторонами, художественно совершенно запечатлели для будущего тот круг идейно-тематических мотивов, которые Пушкин в «Онегине» обозначил как «преданья русского семейства».
Между тем в двери литературы настойчиво стучался «человек русского большинства», со всей неустроенностью и сложностью своего внешнего и внутреннего бытия. Сознание необходимости дать в литературе голос «человеку русского большинства», выразить и всю неупорядоченность, хаос его существования, и сложность его духовных переживаний — такова руководящая нить, которая служила ориентиром в работе Достоевского-художника. Недаром роман «Бедные люди» был воспринят передовой русской критикой — В. Г. Белинским, а вслед за ним А. И. Герценом и Н. Г. Чернышевским — как произведение, этапное для всего демократического, социально-критического направления русской литературы.
Другие писатели «натуральной школы», изображавшие в 40-х годах жизнь «маленького человека», чиновника, склонны были делать акцент в первую очередь на материальной нищете, забитости героев. Молодой же Достоевский особенно остро почувствовал и выразил другую сторону их социальной драмы — каждодневное оскорбление личного человеческого достоинства в условиях дворянско-крепостнического общества. Мысль о том, что самое страшное унижение для человека — пренебрежение личностью последнего, заставляющее его чувствовать себя ничтожной, затертой грязными ногами «ветошкой», выражена с огромной силой уже молодым Достоевским. Соответственно комические краски, характерные для Гоголя, у Достоевского ослабевают. И напротив — патетическое и трагическое начало, которое у Гоголя выплескивалось лишь в лирических авторских отступлениях или отдельных узловых точках повествования, у Достоевского становится доминирующим, приобретая уже в это время исключительную художественную концентрированность, силу и выразительность.
Будучи самым взыскательным критиком своего творчества, Достоевский сетовал на то, что загубил потрясающую идею, пожалуй, лучшую, что у него рождалась. Идея «Двойника» очень светлая, делился писатель, но форма оставляет желать лучшего. Если бы я взялся за работу сейчас, то неизменно выбрал бы другую форму. Как бы не критиковал себя автор, его «Двойник» стал важнейшим событием в русской литературе XIX века.
Продолжая традиции Пушкина и Гоголя, Достоевский обращается к теме «маленького человека», углубляясь в его психологию. Он показывает не только внешнюю борьбу индивида и отторгающего его общества, но и внутреннее противостояние светлой и темной стороны человеческого «Я». Для реализации этой идеи автор вводит фантастический элемент, обращаясь к теме доппельгангера, двойничества. Тема доппельгангера (темного двойника человека) неоднократно использовалась литературными предшественниками и последователями Достоевского.
Самые популярные примеры произведений, в которых присутствует доппельгангер: «Кристабель» Сэмюэля Кольриджа, «Эликсир сатаны», «Песочный человек» Теодора Гофмана, «Уединенный домик на Васильевском» Александра Пушкина, «Вильям Вильсон» Эдгара По, «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» Роберта Льюиса Стивенсона, «Бойцовский клуб» Чака Паланика.
4. ОБ ОДОЕВСКОМ В.Ф. (Князь Владимир Фёдорович Одоевский (1804-1869).
За свою жизнь, которую он называл «чернорабочей» Одоевский успел сделать необычайно много. Так много, что современники не смогли оценить и даже просто охватить взглядом его деятельность в полном объёме. Только уже в наше время, когда существуют исследовательские работы об Одоевском как ЛИТЕРАТОРЕ, как МУЗЫКАЛЬНОМ ДЕЯТЕЛЕ, ТЕОРЕТИКЕ-ПЕДАГОГЕ, ХИМИКЕ, ЭЛЕКТРОТЕХНИКЕ, ТРАНСПОРТНИКЕ, ФИЛОСОФЕ, ПРОСВЕТИТЕЛЕ, начинает вырисовываться его настоящая роль и настоящее место в истории русской культуры.
Он добился этого не только за счёт своего таланта, но и за счёт большого трудолюбия. Именно дело, труд составляли смысл и счастье жизни Одоевского. Он «целый день и целый год был занят» и считал это за счастье.
Он писал: "Смеются надо мной, что я всегда занят! Вы не знаете, господа, сколько дела на сем свете; надобно вывести на свет те поэтические мысли, которые являются мне и преследуют меня; надобно вывести те философские мысли, которые открыл я после долгих опытов и страданий; у народа нет книг, - и у нас нет своей музыки, своей архитектуры; медицина в целой Европе еще в детстве; старое забыто, новое неизвестно; наши народные сказания теряются; древние открытия забываются; надобно двигать вперед науку; надобно выкачивать из-под праха веков ее сокровища.
Там юноши не знают прямой дороги, здесь старики тянут в болото, надобно ободрить первых, вразумить других. Вот сколько дела! Чего! Я исполнил только тысячную часть. Могу ли после этого я видеть хладнокровно, что люди теряют время на карты, на охоту, на лошадей на чины, на леность и проч., проч.»
При всей разносторонности трудов и дарований В. Одоевского, главным делом его жизни была литература, поэзия. Он был литератором по преимуществу, писателем по призванию. Он был писателем-романтиком.
Одоевский считается основоположником русской научной фантастики.
Он был двоюродным братом поэта-декабриста Александра Одоевского, который ответил на знаменитое стихотворение Пушкина "Декабристам" ("Во глубине сибирских руд...."):
Струн вещих пламенные звуки
До слуха нашего дошли,
К мечам рванулись наши руки,
Но лишь оковы обрели.
Но будь спокоен, бард: цепями,
Своей судьбой гордимся мы
И за затворами тюрьмы
В душе смеемся над царями.
Наш скорбный труд не пропадет:
Из искры возгорится пламя,
И просвещенный наш народ
Сберется под святое знамя.
Мечи скуем мы из цепей
И вновь зажжем огонь свободы,
И с нею грянем на царей.
И радостно вздохнут народы.
Поразительно единодушны характеристики друзей и знакомых Одоевского как человека: бесконечно добрый, справедливый, добродушный, доверчивый, бросающийся помогать любому человеку, не думая о себе, с широкими взглядами, терпимый к чужому мнению и твёрдый лишь в одном: в борьбе с ложью.
В своём фантастическом романе «4338 год» Одоевский описывает процесс преобразования науки в 44 веке. При реформе он ставит на высшую ступень Поэтов и Философов, как мыслителей, способных к широким обобщениям.
«Логика, - пишет Одоевский, - престранная наука; начни с чего хочешь: с истины или с нелепости, - она всему даст прекрасный, правильный ход и поведёт, зажмуря глаза, пока не споткнётся».
Из книги Одоевского (Об Уставе гениального скопища– стр. 330)
“Гений есть человек, одаренный чем-то необыкновенным, неизъяснимым, новым; для того, чтобы быть Гением, не требуется ни обширных познаний, ни ума высокого; потребно только, чтобы он всем от других был отличен. Внезапно пораженный вдохновением, Гений выдумывает систему, или, другими словами, какое-либо мнение, какого до тех пор не слыхано было. Для распространения оного мнения гений имеет много сподручников, из коих первый – подгений.
ЛЕНЦ: из ВОСПОМИНАНИЙ ОБ ОДОЕВСКОМ
«У князя Одоевского я встретился с земляком фон Вегезаком, рижским уроженцем... Он служил под начальством Лаваля в министерстве иностранных дел и впоследствии был министром- резидентом в Ганзейских городах. Тут можно было встретить также Дантеса, красивого кавалергардского офицера, от руки которого впоследствии пал Пушкин. Гордый своими успехами между дамами, он был воплощенная спесь. Гораздо скромнее и проще держал себя молодой римлянин, друг Григория Волконского, учитель пения, Чиабатта, ослепительной красоты Антиноева голова... По красоте Дантес не мог идти в сравнение с Чиабаттой, но он носил мундир, а мундир надо всем брал тогда верх!..
Однажды вечером, в ноябре 1833 г., я пришел к Одоевскому слишком рано. Княгиня была одна и величественно восседала перед своим самоваром; разговор не клеился... Вдруг — никогда этого не забуду — входит дама, стройная, как пальма, в платье из черного атласа, доходящем до горла (в то время был придворный траур). Это была жена Пушкина, первая красавица того времени. Такого роста, такой осанки я никогда не видывал — incessu dea pateba4! Благородные античные черты ее лица напоминали мне Евтерпу Луврского музея, с которой я хорошо был знаком.
Князь Григорий, подошед ко мне, шепнул на ухо: «не годится слишком на нее засматриваться».
Пушкин только и говорил что про Гофмана; не даром же он и написал «Пиковую даму» в подражание Гофману, но в более изящном вкусе. Гофмана я знал наизусть; ведь мы в Риге, в счастливые юношеские годы, почти молились на него. Наш разговор был оживлен и продолжался долго; я был в ударе и чувствовал, что говорил, как книга. «Одоевский пишет тоже фантастические пьесы», — сказал Пушкин с неподражаемым сарказмом в тоне».
СОЛЛОГУБ ОБ ОДОЕВСКОМ
На этомъ диване Пушкинъ слушалъ благоговейно Жуковскаго; графиня Ростопчина читала Лермонтову свое последнее стихотвореніе; Гоголь подслушивалъ светскія речи; Глинка разспрашивалъ графа Віельгорскаго про разрешеніе контрапунктныхъ задачъ; Даргомыжскій замышлялъ новую оперу и мечталъ о либретисте. Тутъ перебывали все начинающіе и подвизающіеся въ области науки и искусства - и посреди ихъ хозяинъ дома, то прислушивался къ разговору, то поощрялъ дебютанта, то тихимъ своимъ добросердечнымъ голосомъ делалъ свои замечанія, всегда исполненныя знанія и незлобія...
И не стало больше этого хозяина! Рушился домъ приветливый, просвещенію гостепріимный! Такихъ домовъ вы знали четыре: домъ Олениныхъ, домъ Карамзиныхъ, домъ Віельгорскихъ, домъ Одоевскихъ. Въ этихъ домахъ учоные и мыслители, поэты и художники были не въ гостяхъ, a y себя дома; они чувствовали себя, какъ въ родимомъ гнезд;. ….Время сделало свое - будущность выработаетъ новыхъ людей, определитъ новыя призванія.
Но какъ бы то ни было, имена Олениныхъ, Карамзиныхъ, Віельгорскихъ и Одоевскихъ не умрутъ въ исторіи русскаго просвещенія.
По происхожденію своему, князь Одоевскій стоялъ во главе всего русскаго дворянства. Онъ это зналъ; но въ душе его не было места для кичливости -- въ душе его было место только для любви. Свое родовое значеніе онъ созналъ не высокомеріемъ предъ другими, a прежде всего строгостью къ самому себе и неограниченною преданностью къ началамъ человечности.
Отец В.Ф. Одоевского – князь Фёдор Сергеевич Одоевский – принадлежал к одной из родовитейших семей русского дворянства. Он был более родовит, чем царствующие в России Романовы, и вёл своё происхождение от Рюрика.
5. ГОРЬКИЙ "ВОСПОМИНАНИЯ О ТОЛСТОМ"
Во Льве Николаевиче есть много такого, что порою вызывало у меня чувство, близкое ненависти к нему, и опрокидывалось на душу угнетающей тяжестью. Его непомерно разросшаяся личность — явление чудовищное, почти уродливое, есть в нем что-то от Святогора-богатыря, которого земля не держит. Да, он велик!
Изумительно красиво рассказывал о прошлом и лучше всего о Тургеневе. О Фете — с добродушной усмешкой и всегда что-нибудь смешное; о Некрасове — холодно, скептически, но обо всех писателях так, словно это были дети его, а он, отец, знает все недостатки их и — нате! — подчеркивает плохое прежде хорошего. И каждый раз, когда он говорил о ком-либо дурно, мне казалось, что это он слушателям милостыню подает на бедность их; слушать суждения его было неловко, под остренькой улыбочкой невольно опускались глаза — и ничего не оставалось в памяти.
О Достоевском он говорил неохотно, натужно, что-то обходя, что-то преодолевая. — Ему бы познакомиться с учением Конфуция или буддистов, это успокоило бы его. Это — главное, что нужно знать всем и всякому. Он был человек буйной плоти. Рассердится — на лысине у него шишки вскакивают и ушами двигает. Чувствовал многое, а думал — плохо, он у этих, у фурьеристов, учился думать, у Буташевича и других. Потом — ненавидел их всю жизнь. В крови у него было что-то еврейское. Мнителен был, самолюбив, тяжел и несчастен. Странно, что его так много читают, не понимаю — почему! Ведь тяжело и бесполезно, потому что все эти Идиоты, Подростки, Раскольниковы и всё — не так было, всё проще, понятнее. А вот Лескова напрасно не читают, настоящий писатель.
Толстой говорил о языке Достоевского: — Он писал безобразно и даже нарочно некрасиво,— я уверен, что нарочно, из кокетства. Он форсил; в «Идиоте» у него написано: «В наглом приставании и афишевании знакомства». Я думаю, он нарочно исказил слово афишировать, потому что оно чужое, западное. Но у него можно найти и непростительные промахи; идиот говорит: «Осел — добрый и полезный человек», но никто не смеется, хотя эти слова неизбежно должны вызвать смех или какое-нибудь замечание. Он говорит это при трех сестрах, а они любили высмеивать его. Особенно Аглая. Эту книгу считают плохой, но главное, что в ней плохо, это то, что князь Мышкин — эпилептик. Будь он здоров — его сердечная наивность, его чистота очень трогали бы нас. Но для того, чтоб написать его здоровым, у Достоевского не хватило храбрости. Да и не любил он здоровых людей. Он был уверен, что если сам он болен — весь мир болен...
А Гюго? — Это — другое, Гюго. Не люблю его — крикун. Он нередко спрашивал меня, что я читаю, и всегда упрекал меня за плохой — по его мнению — выбор книг. У французов три писателя: Стендаль, Бальзак, Флобер, ну еще — Мопассан, но Чехов — лучше его. А Гонкуры — сами клоуны, они только прикидывались серьезными. Изучали жизнь по книжкам, написанным такими же выдумщиками, как сами они, и думали, что это серьезное дело, а это никому не нужно.
Я не согласился с его оценкой, и это несколько раздражило Л. Н.,— он с трудом переносил противоречия, и порою его суждения принимали странный, капризный характер.
Он говорит Сулеру: — Ты, Левушка, ничего не читаешь, это нехорошо, потому что самонадеянно, а вот Горький читает много, это — тоже нехорошо, это от недоверия к себе. Я — много пишу, и это нехорошо, потому что — от старческого самолюбия, от желания, чтобы все думали по-моему. Конечно,— я думаю хорошо для себя, а Горький думает, что для него нехорошо это, а ты — ничего не думаешь, просто: хлопаешь глазами, высматриваешь — во что вцепиться. И вцепишься не в свое дело,— это уже бывало с тобой.
О РОМАНТИЗМЕ: (Великий князь Николай Михайлович Толстому: «Это, Левушка, не стихи, а шарлатанство, а «ерундистика», как говорили в средине века,— бессмысленное плетение слов».
6. ИЗ БЕЛИНСКОГО
«Жалею о том, что природа не дала мне поэтического таланта, ибо в природе есть такие предметы, о коих грешно говорить смиренною прозою!!»
Ни один поэт на Руси не пользовался такой народностию, такой славою при жизни, и не один не был так жестоко оскорбляем, как ПУШКИН.
Г-на Баратынского ставили на одну доску с Пушкиным; их имена всегда были неразлучны, даже однажды два сочинения сих поэтов явились в одной книжке, под одним переплетом. Говоря о Пушкине, я забыл заметить, что только ныне его начинают ценить по достоинству, ибо уже реакция кончилась, партии поохолодели. Итак, теперь даже и в шутку никто не поставит имени г. Баратынского подле имени Пушкина. Это значило бы жестоко издеваться над первым и не знать цены второму.
Поэтическое дарование г. Баратынского не подвержено ни малейшему сомнению. Правда, он написал плохую поэму "Пиры", плохую поэму "Эдда" ("Бедную Лизу" в стихах), плохую поэму "Наложница", но вместе написал и несколько прекрасных элегий, дышащих неподдельным чувством, из коих "На смерть Гете" может назваться образцовою, несколько посланий, отличающихся остроумием. Прежде его возвышали не по заслугам; теперь, кажется, унижают неосновательно.
Замечу еще, что г. Баратынский обнаруживал во времена оны претензии на критический талант; теперь, я думаю, он и сам разуверился в нем.
Итак, тридцатым годом кончился, или, лучше сказать, внезапно оборвался период Пушкинский, так как кончился и сам Пушкин, а вместе с ним и его влияние; с тех пор почти ни одного бывалого звука не сорвалось с его лиры.
Итак, я насчитал четыре периода нашей словесности: Ломоносовский, Карамзинский, Пушкинский и Прозаическо-народный; остается упомянуть еще о пятом, который начался с появления на свет первой части "Новоселья" и который можно и должно назвать Смирдинским. Да, милостивые государи, я совсем не шучу и повторяю, что этот период словесности непременно должно назвать Смирдинским, ибо А. Ф. Смирдин является главою и распорядителем сего периода (Александр Филиппович Смирдин (1795—1857) — русский книгопродавец и издатель.
Главная заслуга Смирдина заключается в удешевлении книг, в достойной оценке литературных произведений, как капитала, и в укреплении прочной связи между литературой и книготорговлей. Его деятельность сыграла значительную роль в истории русского просвещения).
Один из самых поразительных признаков зрелости современной русской литературы, -- это роль, которую играет в ней стихотворная поэзия. Бывало, стихи и стишки составляли отраду и утешение нашей публики. Их читали, перечитывали, учили наизусть, покупали, не жалея денег, или переписывали в тетрадки.
Новая поэма в стихах, отрывок из поэмы, новое стихотворение, появившееся в журнале или альманахе, - все это пользовалось привилегиею производить шум, толки, восторги, споры и т. п. Стихотворцы являлись без счету, росли, как грибы после дождя. Теперь не то. Стихи играют второстепенную в сравнении с прозою роль. Их читают будто нехотя, едва замечают, хладнокровно похваливают хорошее и ничего не говорят о посредственном. Стихотворцев, против прежнего, стало теперь несравненно меньше.
Из этого многие заключили, будто век поэзии миновался для русской литературы, что поэзия скрылась от нас чуть ли не навсегда. Мы так, напротив, видим в этом скорее торжество, нежели упадок русской поэзии. Что поколебало, а потом и вовсе изгнало манию стихописания и стихочтения? -- Прежде всего, появление Гоголя потом появление в печати посмертных сочинений Пушкина и, наконец, явление Лермонтова. Поэтическую деятельность Пушкина можно разделить на два периода: в первом она является прекрасною, но еще неглубокою, не установившеюся, еще доступною для копирования и подражания; во втором мы видим ее на неприступной высоте художественной зрелости: глубины, могущества; тут уже нельзя копировать ее, нельзя подражать ей.
Талант Лермонтова с первого же своего дебюта обратил на себя всеобщее внимание, отбил у всех и у всякого охоту подражать ему. После этого доступ к поэтической славе сделался очень труден, так что талант, который прежде мог бы играть блестящую роль, теперь должен ограничиться более скромным положением. Это значит, что вкус публики к стихам сделался разборчивее, требования строже, а это, конечно, успех, а не упадок вкуса. Теперь нужен новый Пушкин, новый Лермонтов, чтобы книжка стихотворений привела в восторг всю публику, в движение - всю литературу.
Белинский сначала очень ценил не только Гёте-художника, но и его личность. Но позже он изменил своё мнение и писал: «…Гёте велик как художник, но отвратителен как личность». А ещё позже: «Что за свинья Гёте как личность, без воли, без силы, хуже нас грешных. Ну, да чорт с ним!»
Часто пальма первенства достойно даётся современниками первому по достоинству; но в том-то и состоит зависимость таланта от случайности, что он также может быть признан современниками, как и не признан ими. Только МИРОВЫЕ ГЕНИИ поставлены вне закона этой случайности, ибо не могут не быть ни непризнанными, ни забытыми. Два обстоятельства творят Великих поэтов - натура и история. Мировые поэты принадлежат и человечеству, и своему отечеству. Нельзя не быть великим поэтом, будучи МИРОВЫМ.
Но можно быть Великим поэтом, не будучи мировым: эта разница не в натуре поэта, а в историческом значении его отечества. Если Великий поэт родился среди народа, национальность которого лишена мирового значения или ещё не развилась до него, то в этом случае этот поэт может быть ниже не только равных ему, но и низшей натуры, поэтов менее одарённых, но гений которых воспитался на почве национальности, имеющей мировое значение.
Поэтов творит природа и жизнь, а не критика, - и для них поучительнее критика на чужие сочинения, чем на их собственные (о Полежаеве, стр. 221-243).
7. О СПЕЦИФИКЕ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ЧЕХОВА
1. В пьесах Чехова нет положительных и отрицательных персонажей (в отличие от произведений Островского или Гоголя, например).
2. Нет чёткой границы между главными и второстепенными героями. Второстепенные персонажи объясняют что-то в героях первого плана, а иногда и в смысле самой пьесы.
3. Нет привычного конфликта.
4. Важнейший признак комедии, как жанра – это разговор глухих («Ревизор», «Горе от ума»). Каждый говорит своё, но понимает другого совершенно не адекватно. Это не комедия характеров, не комедия положений – это комедия жизни, т. е. не соответствие представлений героев о жизни - самой жизни.
5. Пьесы Чехова – это драматургия абсурда. Каждый герой говорит за себя, говорит своё, он не слышит и не понимает другого. Это – драма одиночества человека.
6. Кредо Чехова заключается в том, что «никто не знает настоящей правды. Человек не может считать себя носителем абсолютной истины».
7. Резко отрицательно относились к Чехову Ахматова и Анненский. В меньшей степени не принимали его творчество - Мандельштам, Гумилёв, Цветаева, Ходасевич. Положительно относились к нему Набоков и Пастернак.
8. О КРУЖКЕ МЕЦЕНАТА (по рассказу Брюсова «У Мецената»)
В то время (I в. до н. э. - I в. н. э.) в Древнем Риме было три литературных кружка:
Кружок Мецената (друг императора Августа) в который входили – Вергилий, Гораций, Варий, Тукка, Проперций;
Кружок Овидия, в который входили – Овидий, Сабин, Макр, Тутикан; посещал этот кружок и Проперций;
Кружок Мессалы, в который входили противники Горация – Тибулл, Тигеллий, Деметрий.
После смерти Вергилия и необыкновенного успеха Овидия, Меценат поручил Проперцию переговорить с Овидием о создании нового объединительного кружка. Овидий дал согласие.
Меценат придерживался мудрого правила о количестве собеседников – их должно быть «не менее числа граций (трёх) и не более числа муз (девяти)». Таким образом, был основан новый кружок, в который вошли – Гораций, Варий, Тукка, Проперций, с одной стороны, и Овидий, Сабин и Макр, с другой. Во главе был Меценат. Всего было 8 человек.
На этих собраниях – пирах не бывало ни плясок танцовщиц, ни драматических представлений, и лучшим развлечением для гостей служила серьёзная беседа.
Особенно жёсткие споры шли между Варием и амбициозным Овидием. Гораций и Проперций пытались занять компромиссную позицию, «сглаживая углы». Но Меценату очень не понравились высказывания Овидия, некоторые из которых задевали честь Августа и самого Мецената. «Надо открыть глаза Августу» - заявил Меценат. Через некоторое время Овидий до конца своих дней будет выслан из страны в район Понта (Чёрного моря).
9. САМЫЕ КОРОТКИЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ ШЕДЕВРЫ
Классический пример лаконичности спартанцев относится к письму царя Македонии Филиппа II, завоевавшего многие греческие города: "Советую вам сдаться немедленно, потому что если моя армия войдёт в ваши земли, я уничтожу ваши сады, порабощу людей и разрушу город". На это спартанские эфоры ответили одним словом: "Если".
Виктор Гюго отправил издателю рукопись романа "Отверженные" с сопроводительным письмом: "?" Ответ был не менее лаконичен: "!"
Фредерик Браун сочинил кратчайшую страшную историю из когда-либо написанных: "Последний человек на Земле сидел в комнате. В дверь постучались..."
Когда-то Хемингуэй поспорил, что сочинит рассказ из шести слов, который станет самым трогательным из всех ранее написанных. Он выиграл спор: "Продаются детские ботиночки. Неношеные."("For sale: baby shoes, never used").
О.Генри стал победителем конкурса на самый короткий рассказ, имеющий завязку, кульминацию и развязку: "Шофёр закурил и нагнулся над бензобаком, посмотреть много ли осталось бензина. Покойнику было двадцать три года".
B конкурсe на самую короткую автобиографию победила одна пожилая француженка, которая написала: "Раньше у меня было гладкое лицо и мятая юбка, а теперь - наоборот".
В Англии был объявлен конкурс на самый короткий рассказ. По условиям, в нём должны быть упомянуты:
- Королева
- Бог
- Секс
- Тайна
Первое место: "О, Боже, - воскликнула королева, - я беременна и не знаю от кого!"
10. ОДНОЙ СТРОКОЙ
ЛЕВ НИКОЛАЕВИЧ и АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ ТОЛСТЫЕ имели общего предка — Петра Андреевича Толстого, сподвижника Петра I.
ПИСАТЕЛИ – ГЕТЕРО (гомо) СЕКСУАЛЫ - О. Уайльд, Рембо, Верлен, Пруст, А. Жид, Уитмен, Байрон, М. Кузмин, Апухтин, Философов.
Французский романтизм дал нам поэзию любви, а немецкий – поэзию дружбы.
В Шекпировском театре все женские роли играли мужчины.
Дм. Быков: «Война и мир» представляет собою бесконечно более талантливую, но все-таки кальку с «Отверженных» Гюго, а Достоевский прямо наследует Диккенсу. Более или менее оригинальны Тургенев и Щедрин, почему их и читают не в пример меньше (на Западе, напротив, Тургенев был в большой моде и повлиял на французов — редкий случай обратной зависимости).
ПОЧЕМУ РОМАН ТОЛСТОГО «СЕМЕЙНОЕ СЧАСТЬЕ» НЕ БЫЛ ПРИНЯТ ШИРОКИМИ МАССАМИ И КРИТИКОЙ
Роман был опубликован в 1859 г. В этом же году вышли «Дворянское гнездо» Тургенева, «Обломов» Гончарова и поставлена «Гроза» Островского. В этих произведениях отражены события злободневные, происходящие сегодня. Это было близко публике в то время. В романе же Толстого говорится о вечных, нравственных нормах и ценностях.
Родились и жили в Орле (Орловской области) ТУРГЕНЕВ, БУНИН, ФЕТ, ПРИШВИН, ЛЕСКОВ….
Писатели, которые начинали с прозы, а потом стали писать стихи: Мелвилл и Стивенсон.
«ВЯЧЕСЛАВ ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ» – это ВЯЧ. ИВАНОВ.
Может, идеальное русское и невозможно без прививки западного, без этого легчайшего налета независимости — эта примесь так видна у Пушкина, Толстого, Блока (Из Быкова Дм.).
Князь Пётр Вяземский: «Неужели можно честному русскому быть русским в России? Разумеется, нельзя. Русский патриотизм может заключаться в одной ненависти к России – такой, как она нам представляется. Этот патриотизм весьма переносчив. Другой любви к Отечеству у нас не понимают…. Любовь к России, заключающаяся в желании жить в России, есть химера, недостойная возвышенного человека. Россию можно любить, как ****ь, которую любишь со всеми её недостатками, проказами, но нельзя любить, как жену, потому что в любви к жене должна быть примесь уважения, а настоящую Россию уважать нельзя».
Гейне: «Поэт – это моллюск, в теле которого зарождается жемчужина, когда туда попадает песчинка, наносящая ему рану, причиняющая страдание и боль».
У Эренбурга был принцип, который он выработал при подготовке мемуаров: «Не писать о плохих людях (никто из них не был удостоен отдельной главы) и не писать плохого о хороших людях». Эренбург был близок к власти, и ему, конечно, приходилось идти на компромиссы. Но зато скольким людям он помог! А кое-кого даже вытащил с того света.
Корней Чуковский дерзко острил: «По сравнению с Пушкиным все остальные поэты (включая гениев) кажутся «уродами», только уродство у каждого своё». В сущности, он выражал общее мнение: ответить на вопрос, кто же «второй русский поэт» (Лермонтов? Некрасов? Блок? Пастернак?...) можно только с оговоркой – «для меня», в то время как проблема «первого» была разрешена уже при жизни Пушкина.
Гинзбург Лидия: «Беда писателю, если слово его написано не для дела, а для того, чтобы показать свою образованность, или из ряда вон выходящее благородство, или суровую солдатскую прямоту, или изощренность и искушенность в разных тонкостях жизни, или латентный огонь своего сердца»
Гинзбург Лидия: «Великие поэты — это не те, которые пишут самые лучшие стихи. Совмещаться это может (Пушкин, например), но необязательно. Великий поэт — это тот, кто шире всех постиг «образ и давление времени» (как говорил Шекспир). Для русского XX века это Блок — как для XIX века Пушкин, — и никто другой в такой мере. Можно больше любить стихи других современников Блока. Не в том дело. Блок вообще не поэт отдельных стихов; он явление в целом. Он замыкает собой ряд русских писателей, которые отвечали на все и за все, — Пушкин, Толстой, Достоевский, Чехов...
А. Ф. Маркс — издатель «Нивы» умудрился купить у Чехова в полную собственность навсегда все его сочинения за 75 000 руб. Про него Чехов перед смертью писал: «обманут им глупо и мелко».
«Писатель не обязан отвечать на вопросы, он должен их ставить».
Когда Сахарова выслали в Горький, шутили, что г. Горький надо переименовать в г. Сладкий.
Комик Макс Линдер покончил жизнь самоубийством из-за того, что Чаплин его превзошел. Достоевский карикатурно изображал собратьев по перу Тургенева и Гоголя. Булгаков в "Театральном романе" вывел в образе завистливого писателя популярного в те времена Бориса Пильняка. Каждый выбирает себе предмет для соперничества и терзаний.
Когда Марлен Дитрих, звезду мирового экрана, спросили: - Как вам удается не стареть? Она ответила:
- Я хорошо сплю и никому не завидую.
КАТАЕВ И БАБЕЛЬ считали, что в Библиотеке достаточно иметь 200 книг. То есть такие книги, к которым постоянно хочется возвращаться.
Либеральное крыло редакции журнала «Современник»: ТУРГЕНЕВ, ГОНЧАРОВ, Л.ТОЛСТОЙ;
Демократическое крыло: ДОБРОЛЮБОВ, ЧЕРНЫШЕВСКИЙ, НЕКРАСОВ.
Из сонма великих поэтов Серебряного века смогли пережить войну, экватор века и тирана только трое: ЗАБОЛОЦКИЙ, ПАСТЕРНАК, АХМАТОВА. Самый молодой ушёл раньше всех.
Для Иоанна Кронштадского как для религиозного мыслителя путь к «невозможному» лежит исключительно через молитву, то для К.К. Случевского как поэта – и через поэтическое вдохновение.
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ИН-Т им. ГЕРЦЕНА Создавался при непосредственном участии А.М. Горького.
Преподавали: Федин, Сельвинский, Светлов, Долматовский, Зиновьев А.
Учились: Евтушенко, Ахмадулина, Рождественский, Трифонов, Казаков Ю., Астафьев, Гамзатов, Солоухин, Поженян, Мориц, Рощин М….
РЯЗАНОВ: «Беллетристика – это, когда читаешь и хочешь знать, чем всё это закончится. А Большая литература – эта та, которой это всё равно».
Гандлевский: «Читатели, наученные ЛИТЕРАТУРНЫМ ОПЫТОМ, начинают в собственной подлинной жизни различать приметы чужого вымысла: достоевщину, людей Платонова, набоковский роковой юмор». СЛУШАЕШЬ ТОЛЬКО ТО, ЧТО ПОНИМАЕШЬ, НО ЧЕМ БОЛЬШЕ ПОНИМАЕШЬ, ТЕМ БОЛЬШЕ СЛУШАЕШЬ. ТАК ПРОИСХОДИТ РАЗВИТИЕ.
В русском языке около 500 тысяч слов (в английском- 470 тыс. слов). «Толковый словарь живого великорусского языка» В. И. Даля насчитывает около 200 тысяч слов. Наиболее употребительными словами, согласно «Частотному словарю русского языка» под редакцией Л. Н. Засориной, являются около 30 тысяч слов, а наибольшую частоту имеют чуть более 6 тысяч слов, покрывающих более 90% обработанных при составлении словаря текстов. По современным оценкам словарный запас учащегося первого класса средней школы составляет 2000 слов. Человек с высшим образованием знает порядка 10 тыс. слов, эрудиты — до 50 тыс. слов. В словарном запасе Ахматовой – 7 тыс. слов, в словарном запасе Бродского – 20 тыс. слов. Интересно, что «Словарь языка Пушкина», содержащий используемые классиком слова, содержит более 20 тыс. слов, «Словарь языка Ленина» — более 37 тыс. слов. Словарь языка Шекспира несравнимо богаче словаря любого другого англоязычного писателя. Он составляет более 24 000 слов, из которых более 1700 слов Шекспир создал сам.
В рассказе - рассматривается только один сюжет. В повести - несколько.
О РЕЙТИНГАХ. Какую бы ни устанавливали в литературе иерархию и очередность, время ломает все эти предначертания. Это относится даже к классикам. Нет постоянно занимаемых мест и навеки утеплённых гнёзд. Всё находится в движении, и всё переоценивается современниками…
ДЕЛЬВИГ: «Для чего переводятся хорошие книги? Для распространения новых познаний или для обогащения отечественной словесности чужими красотами. К которому подразделению надо причислить перевод трагедий Шекспира?
К последнему, т. е. к тому, коего главная цель есть обогащение отечественной словесности чужими красотами. — Для выполнения сей обязанности чего требуется от переводчика? Кроме природных дарований,— глубокого знания языка, с коего переводишь, и привычки владеть своим; притом любви и уважения к подлиннику, — две необходимые страсти, без коих успех невозможен.— С такими понятиями переводили у нас Жуковский и Гнедич; с такими понятиями переводит ныне молодой, но уже зрелый поэт г-н Вронченко. «Гамлет» Шекспира, «Манфред» Байрона им переданы на русский язык с добросовестностию таланта».
Аксаков считал, что Лермонтов-прозаик будет выше Лермонтова-стихотворца.
После смерти Пушкина Гоголь, который в это время находился в Париже, сделался «болен и духом и телом». Он сказал: «Я очень люблю свою мать; но если бы я потерял даже её, я не мог бы быть так огорчён, как теперь. …Всё наслаждение моей жизни, всё моё высшее наслаждение исчезло вместе с ним. Ничего не предпринимал я без его совета. Ни одна строка не писалась без того, чтобы я не воображал его перед собою. Что скажет он, что заметит он, чему посмеётся, чему изречёт неразрушимое вечное одобрение своё – вот что меня только занимало и одушевляло мои силы».
Поэт Беранже работал до 77 лет. Лев Толстой - до 82, Виктор Гюго - до 83; академик Иван Павлов - до 87, древнегреческий драматург Софокл - до 90 лет, философы Диоген и Демокрит, художники Тициан и Микеланджело проявляли творческую активность, перейдя рубеж восьмидесятилетия; Бернард Шоу творил до 94 лет... а Владимир Зельдин и в 100 лет выходит на сцену...
МАЙКОВ – певец родной природы, мастер пейзажной лирики отличается от ТЮТЧЕВА, пейзажная лирика которого носит преимущественно философско-показательный, символический характер. Майков же стремился к наглядности изображения, к полноте, цельности и законченности предметной детализации.
Орлы Екатерины – это гос. деятели и полководцы времён Екатерины II: П.А. Румянцев, Г.А. Потёмкин-Таврический, А.В. Суворов, А.Г. Орлов-Чесменский….
Всякая тираническая власть, всякая деспотия всегда против модернизма. Так было и в Древнем Риме, и в Египте при фараонах. Модернизм нарушает существующий порядок. Он прежде всего, свидетельствует о свободе человека, в данном случае — композитора (литератора), а свобода заразительна. Напоминать человеку о том, какое он сложное явление, всегда значит выступать против власти. Писать такие аккорды, как писал Шостакович, это был вызов, и я вас уверяю, он прекрасно это понимал. Он никогда не был официальным композитором, даже когда под пытками, не преувеличиваю, под моральными пытками, писал симфонию про Великий Октябрь и Ленина. Его музыка выражает страдание и разорванность души, так страдают при любой тирании, во все времена и где угодно, так вообще страдает человек, поэтому музыка Шостаковича универсальна. Его аккорды непонятны уху испуганному, холопскому, оглушенному, а живому человеку прекрасно понятны.
Говорили: «Надо писать музыку, которая понятна народу». Что эти люди знали о народе или хотя бы о публике? В СССР была прекрасная публика, чуткая, серьезная, благодарная. А хотите знать, что думал об этом Бах, не только величайший, но и популярнейший композитор? Однажды его сын — тоже композитор, как и все сыновья Баха, — пришел домой очень довольный: он давал концерт и имел колоссальный успех. А наутро отец ему сказал: «Ты имел вчера большой успех у толпы — значит, ты плох. Надо сочинять не для масс, а для знатоков. Если у знатоков будешь иметь успех, тогда станешь великим композитором». Это, прямо скажем, идет вразрез с большевистской моралью и понятиями о воспитании трудящихся масс. Для деспотии опасно искусство, которое воспитывает не массы, а человека.
ИПОКРЕНА. Из древнегреческой мифологии. Как сообщает известный поэт Древней Греции Гесиод (VIII—VII вв. до н. э.) в своем труде «Теогония», Ипокрена - это название источника на горе Геликон, который образовался от удара копыта Пегаса, коня Зевса, верховного бога Олимпа. Считалось, что всякий, кто испил воды из Ипокрены, обретает поэтический дар, становится поэтом.
В преподавании есть разрыв между тем «как преподавать» и тем «что преподавать». И более важно «как», чем «что». При этом со временем этот разрыв, как правило, уменьшается.
Литературные наблюдения-1 http://www.proza.ru/2016/09/08/1089
Литературные наблюдения-2 http://www.proza.ru/2016/09/20/1826
Литературные наблюдения-3 http://www.proza.ru/2016/09/23/1810
Литературные наблюдения-4 http://www.proza.ru/2016/11/13/2000
Литературные наблюдения-5 http://www.proza.ru/2016/12/05/2221
Литературные наблюдения-6 http://www.proza.ru/2017/05/08/1924
Литературные наблюдения-7 http://proza.ru/2019/02/27/201
Литературные наблюдения-8 http://proza.ru/2019/02/28/185
Литературные наблюдения-9 http://proza.ru/2021/01/27/332
Литературные наблюдения-10 http://proza.ru/2021/02/22/325
Литературные наблюдения-11 http://proza.ru/2021/03/08/322
Домашнее фото