(Начало http://www.proza.ru/2016/07/28/406)
Предыдущая глава http://www.proza.ru/2016/08/01/1492)
Странно, наверное, но рабочая суббота началась с дежавю: мы приехали, а на КПП никого. Все посмеялись, вспомнив о ворованной туалетной бумаге.
Я не смеялась, спать хотелось очень. И ещё мне было грустно.
Про «Шпионские страсти» я больше не думала, и думать там не о чем. Сочинили эту детективную драму Нэлли Григорьевна с Толиком, вот и всё. Каюсь, про Толика догадалась не сразу, только после черничного галстука.
Может, они в соавторстве писали, или Нэлли лишь правила ошибки, разукрашивая текст эльфами и прочими рюшами. От Толика – сюжет (почему-то так думаю), а ещё разные технические, шпионские и прочие мужские штучки, Толик в нашем отделе самый умный.
И именно потому, что слишком умный, влюбился он не в какую-нибудь Карину, а выбрал яркую и совсем не глупую женщину, равную себе (как он считал), к тому же красивую. А подойти к Анастасии не решался. Ни одна женщина не заметит мужчину, если он ведёт себя незаметно. И Толик направил нереализованную энергию в литературное русло – это, кажется, называется сублимацией. Ладно, пусть, но он же мог придумать другой финал для романа, с настоящей счастливой развязкой! А он этого делать почему-то не стал.
Наверное, этот детектив, или даже любовный роман, должен был оставить хорошее, позитивное послевкусие – ведь понятно, что Ирма ни в чём не виновата, а если даже виновата, то уже раскаивается, и Алекс её поймёт и простит, сам не ангел. А потом эта парочка ловко сбежит от обеих конкурирующих структур. Московская тётя обязательно сказала бы: «Всё будет хорошо, и они поженятся».
Но Толик уезжает в Саратов. И никакого хэппи энда теперь не будет.
Возможно, конечно, что Алекс делает этакий хитрый ход, отвлекающий манёвр, чтобы усыпить бдительность начальства. Но я в это уже не верила: может быть, его дожал Шеф, или вычислил Ошка, дела это не меняет, Алекс сбежит.
А ещё я совсем ничего не знаю про Анастасию, вдруг она любит Главного, и на Толика ей плевать? Тогда Саратов для него – единственно возможный выход.
И всё это очень печально.
На улице опять бушевала гроза. Тамара Тимуровна, раздав задания, затаилась в своём кабинете, и мне почему-то казалось, что она там спит под шум дождя, прямо за столом. Я бы так тоже хотела, а приходилось тупо переклеивать корешки на папках – сверху спустили очередное срочное задание: менять в документации шрифт на Franklin Gothic Book.
Отдел опустел – все ушли на кухню пить чай, даже прибывшего на работу директора не испугались, суббота же. Только в своём уголке тихо бродила по кулинарным сайтам Людмила Михайловна.
А Данька, вот чует сердце, пошёл мириться с Кариной. Не зря же она всё утро здесь крутилась – то за большим степлером придёт, то за маленьким дыроколом, и ещё пыталась наладить со мной контакт – звала после работы в боулинг-клуб. Лиза-подлиза. Актриса!
А я… золовка – змеиная головка!
Глаза слипались. Вот бы иметь свой кабинетик, как у Тэ-Тэ, никакой гром бы меня сейчас не разбудил…
Разбудил не гром, а странный звук, еле слышный за разгулом стихии. Я открыла глаза и насторожилась. Сначала звук был похож на всхлипывания или, скорее, на жалобный стон. А потом он стал быстро нарастать, расширяться, пока не превратился в жуткий вой. И выл кто-то совсем рядом.
Я не успела запаниковать как следует, потому что вой внезапно захлебнулся, и на пороге своей выгородки появилась Тамара Тимуровна. Обеими руками она зажимала себе рот, а её глаза превратились в идеально круглые блюдца. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, а потом Тэ-Тэ резко опустила руки и сказала:
– Там тело.
Опять?!
Очередная молния сверкнула, кажется, прямо над крышей, разорвав на секунду черноту, и тут же жахнуло так, что на подоконнике задрожала герань. Только тут до меня дошло, что мы с Тэ-Тэ остались в кабинете один на один, Людмила Михайловна, оказывается, тоже куда-то ушла. И это было уже не смешно, а очень даже страшно. Хоть бы кто к нам сейчас заглянул, что ли…
И к нам заглянули – Матушкин Николай Семёнович, охранник 4 разряда ЧОП «Заслон». Я даже не слишком удивилась, подумала только, что нашему «мальчику» везёт на рабочие субботы.
Я неуверенно указала начальнице на бойца Матушкина – вот же оно, тело.
– Не-ет! – Тэ-Тэ опять впала в истерику, хотя Матушкин, несмотря на внушительные размеры, выглядел вполне безобидно. – Там! Тело там! Под окном. Труп!
Матушкин, аккуратно подвинув Тэ-Тэ, зашёл в кабинетик. Я хотела воспользоваться моментом и смыться, но была поймана и отправлена вслед за ним.
Труп под окном, действительно, был: на газоне, лицом вниз, лежал мужчина в летних брюках и белой рубашке. Его правая нога была неестественно вывернута. Потоки воды заливали широкую спину, и между лопатками даже успела образоваться лужица… И от этого картина выглядела не просто страшной, а совершенно безнадёжной.
Матушкин вздохнул, отодвинул теперь нас обеих и куда-то ушёл. Надеюсь, убирать труп.
Вернувшаяся Людмила Михайловна застала неожиданную картину – уже я зажимала себе рот, а Тамара Тимуровна беспрерывно икала. Людмила Михайловна помедлила секунду, потом всё же подошла к окну и всплеснула руками:
– Да это же Павел Андреевич!
Ребята-программисты во главе с Матушкиным перенесли директора из-под дождя в помещение, служившее гостиницей для командировочных. К счастью, оказалось, что Павел Андреевич жив. Только у него, помимо сломанной ноги, было ещё что-то с головой – в себя он пока так и не пришёл.
«Скорую» всем коллективом ждали в коридоре. Переживали за директора, сочувствовали инженеру по охране труда – вот уж подарок будет комиссии! И даже Ошку жалели. Тот, мрачно дёргая себя за ус, вызывал всех по очереди в кабинет – пытался до прибытия следователя (или кто там мог прибыть) опросить свидетелей. Никто ничего не видел, только Тамара Тимуровна без конца повторяла, как под раскаты грома мимо её окна летело сверху что-то большое и страшное, да заплаканная Элька, которой в момент происшествия в приёмной не было, причитала о давно заедавшем окне и не вовремя ушедшем в отпуск слесаре.
Во всей этой, почти театральной суете не хватало одной детали – рядом с пострадавшим обязательно должна была сейчас находиться боевая подруга. Она бы бросалась к «телу»: «Пустите меня!», кричала: «Что стоите, идиоты!» или «Осторожно, ему больно!», а потом доказывала бы врачам, что в больницу с раненым должна ехать именно она. Но Анастасия Игоревна на работу не вышла. Наверное, приказы о рабочих субботах её не касались, или в делах у бухгалтерии идеальный порядок. Мне было очень жаль, хотелось для себя поставить точку в этом вопросе и понять, наконец, какие у Анастасии отношения с директором.
Торчать в коридоре надоело. Я уже собралась было вернуться в отдел, когда кто-то робко озвучил версию о попытке самоубийства. Фантазёра быстро успокоили – убиться насмерть, прыгнув с высоты второго этажа, да ещё на травку, не так-то легко.
И с чего бы Павлу Андреевичу вдруг надоело жить? Даже если Анастасия всё-таки его бросила, или предстоящая комиссия обещала крупные неприятности, вряд ли он бы так с собой поступил, не тот человек. Не очень похож наш директор на чувствительную барышню или истеричного подростка.
Я вдруг замерла. А что, если директорский полёт – попытка не самоубийства, а… убийства? На газоне, куда он упал, ни камней, ни других твёрдых предметов не наблюдалось, а головой он вроде как ударился. Возможно, конечно, что во время падения зацепил за подоконник или оконную раму, но почему не допустить, что его сначала стукнули хорошенько, а потом выбросили?
И вот тут я увидела, что дверь в архив открыта. Точно помню, что когда мы проходили мимо, замочная скважина на архивной двери была опечатана. Не знаю, почему я это запомнила, наверное, зрительная память хорошая, черничный галстук же я вспомнила... Так вот, сейчас меня очень удивило, что в такой драматичный момент, когда все рабочие процессы безнадёжно сорваны, кому-то приспичило рыться в пыльных папках, а не переживать вместе с остальными. Нервы крепкие? Или это запоздалая попытка состряпать алиби?
Я заглянула в архив и чуть не ахнула: Толик! Это Толик так радикально надумал разрешить клубок проблем …
– Анатолий, ты с ума сошёл?! – прошипела я. Если вы попытаетесь закричать шёпотом, то шипение и выйдет. Толик только коротко глянул и продолжил заниматься своими делами. Какое наигранное спокойствие! Спина вон как напряжена. – По-другому никак не мог, да? Но тебя же вычислят! И посадят в тюрьму! – я продолжала взывать к разуму напряжённую Толикову спину. – А если директор умрёт? Тогда посадят надолго! Ты так уверен, что Ирма Главного не любит?
– Сестрёнкин, ты чего?
Я резко оглянулась – в дверях стоял изумленный Данька.
– Ничего! Стой там, а то он так и сбежит, ничего не объяснив.
Толик, наконец, оставил в покое пожелтевшую папку:
– К-катя, т-т-тебе надо выпить валерьянку, – он заикался сильнее обычного. – Ап-п-течка в шкафу Т-тамары Т-тимуровны.
– Это мне надо выпить валерьянку?! Это тебя пора пропустить через детектор лжи! Знал, что мы мучаемся, разбираемся с вашими чёртовогорочными тайнами, а молчал! А теперь вообще на преступление пошёл. Когда директор выпадал из окна, тебя в отделе не было!
– Одного м-меня не было, что ли? Дани т-тоже, и Гурамова...
Да, всё так. Ну и что, это ничего не значит!
– А где сейчас твой черничный галстук? – шипение вышло, надеюсь, ехидным – аргумент казался убийственным.
Толик удивлённо на меня посмотрел, потом поставил скоросшиватель на полку и собрался уходить:
– Данила, л-лучше вызвать т-такси, ей надо домой. Это реакция н-на стресс, – и направился к выходу.
Я бросилась за ним, чуть не плача от бессилия:
– Самый умный, да? Всех перехитрил? Тоже мне, Че Гевара! Данька, не выпускай! А то он ещё кого-нибудь пристукнет!
Толик судорожно вздохнул, снял очки, аккуратно опустил их в карман и посмотрел на растерянного Даню. Именно так наши очкарики в школе готовились к неизбежной драке.
Данька, который так ничего и не понял, отошёл в сторону, а я вслед уже уходящему Толику зло бросила:
– Трус! – он не отреагировал. – Трус, сбегающий в Саратов!
Трус Толик всё же обернулся:
– И в-вам советую. Ч-чёртова Горка н-не только на хантов плохо действует.
Больше всего мне сейчас хотелось остаться одной и пореветь. Зарекалась бросить своё глупое расследование, а сама… Только нервы треплю.
И вообще, с чего я взяла, что Алекс – это Толик? Из-за дурацкого галстука? Вряд ли Толик со своей патологической робостью доверился бы Нэлли Григорьевне, почему-то я об этом совсем не подумала. И влюблён ли он в Анастасию? Может, просто боится. Потому что он трус. Люди работают, терпят главконторские и прочие безобразия, и ничего, даже надо всем этим посмеиваются. Радуются жизни, а не бегут в какой-то Саратов. Можно подумать, там лучше.
Слышать больше ничего не хочу о шпионах, и о прочих тайнах Чёртовой Горки тоже.
Отмахнувшись от брата: «Лучше утешай свою Кариночку», я без сил побрела в кабинет. Однако одиночеством и там не пахло – у окна пристроился Антон Гурамов и наблюдал за прибывшей, наконец, «Скорой». Лицо его было серьёзным и сосредоточенным, и я вдруг с удивлением признала: и вовсе он не такой противный, как казался. Просто всегда раздражали его идиотские попытки строить мне глазки. Мужчины не умеют этого делать так, как мы, вот и нечего пытаться.
Заметив меня, Антон быстро вернул лицу обычное выражение и даже попробовал улыбнуться. На что я, скорее по инерции, съязвила:
– Радуешься? А где ты, интересно, был в момент преступления?
Гурамов опешил, потом оторвался от подоконника и двинул к выходу. Все сегодня от меня сбегают. И правильно.
Уже у двери он притормозил:
– Катя, тебе надо отдохнуть. Эксперименты из области психиатрии хорошо переносят не все, – и вышел.
А я так и осталась стоять посреди кабинета с круглыми, как блюдца, глазами.
***
«Юрий Борисович принял срочное донесение и нажал кнопку отбоя: не послушался, паршивец!
Он ещё раз перебрал фотографии, где счастливый агент «Алекс» развлекался в заозёрском парке, взял в руки уже немного потрёпанный вязаный галстук и, помедлив, приложил к рубашке. Открыл дверцу шкафа с закреплённым внутри зеркалом. «А ведь ничего цвет, и мне такой когда-то шёл, – он чему-то мечтательно улыбнулся, но тут же расстроился, только сейчас заметив свою небритость. – Старею, что ли? Элементарные вещи стал забывать. А может, усы отрастить? Когда-то и они мне шли».
Он погладил щетину над верхней губой, вздохнул и вернулся к столу. Взял трубку одного из телефонов, коротко доложил об обстановке и вытянулся в струнку, выслушав приказ.
Ну что ж, сынок, повезло тебе. Работай пока.
Юрий Борисович достал из сейфа папку с «Планом В», полистал. Надо только внести небольшую корректировку: со своим внедрением на объект придётся чуть повременить, месяца на три. А сейчас туда отправятся Лиза и, пожалуй, Заяц. Пора парню заняться нормальным делом, можно, для начала, к конторским охранникам пристроить. И очень хочется надеяться, что Алекс не выкинет что-нибудь ещё…»
Я перестала печатать и на секунду задумалась. Сделать Лизу рыжей, и уже сейчас включить это в текст? Ладно, посмотрим. Может, у Даньки с Кариной всё наладится, и не будет она слишком часто мотать брату нервы. А то я про Лизу пока так ничего и не решила, но мне кажется, что ей больше пошло бы быть блондинкой.
Ирма, Алекс, безумные психиатры... Подумаю. В конце концов, теперь я это буду писать, и писать я буду всё, что захочется именно мне.
Я щёлкнула по значку «Сохранить». Как бы всё это назвать? Я так уже привыкла к «Ч.Г.»… Но не повторять же Че Гевару, пусть за Нелли Григорьевной останется (или кто там Шпиона писал). «Чёртова Горка» – очень неосторожно. А уж черничный галстук…
В строку с именем файла я быстро вбила: «Частотный генератор». Вообще-то, не совсем грамотно, правильно говорить «генератор частоты», неважно – хоть тактовой, хоть звуковой. Зато чужое любопытство такой документ вряд ли вызовет. А что-то нормальное успею ещё придумать – например, возьму какой-нибудь звучный псевдоним типа Чайльд-Гарольда, или даже Чернобровую Галю. А если Даньку завлечь в литературный тандем, то ещё проще – Чук и Гек! Не занудно, и «Ч.Г.» не сильно пострадает.
2012-2016 (с перерывом в Четыре Года). Продолжение когда-нибудь возможно.