==== Пролог =================
Сапагины и Глинские дружили, что называется, домами. Вы скажете, так не бывает? Однако же, было. Дружили. На Новый год, Двадцать третье февраля и Восьмое марта традиционно обменивались подарками. В гости ходили по очереди. В этот раз была очередь Глинских. Принимающая сторона искренне радовалась, представляя радость друзей, которых ждал царский подарок – итальянская кофемашина «Лавацца».
Нина с шести утра хлопотала на кухне – крошила овощи в винегрет, резала яблоки в пирог, толкла в латунной ступке грецкие орехи (главным блюдом были цыплята табака, жаренные под гнётом на чугунной сковороде до хрустящей корочки и поданные с чесночно-ореховым соусом). И радовалась, представляя, как гости будут нахваливать её пироги, а воображала и гордячка Инка Глинская попросит рецепт теста. К радости примешивалось чувство мести: давать или не давать? Нина долго размышляла и пришла к выводу, что даст Инке рецепт и поделится секретом приготовления теста. Уподобляться Инке не хотелось.
С Инной они вместе работали в бюро технических переводов – Нина переводила с французского и итальянского и наоборот, и с итальянского на французский, Инна с английского и японского, что и составляло предмет Инкиной гордости. – Словари на рисовой бумаге, иероглифы, которые даже будучи абсолютно одинаковыми – читались по-разному, смотря с какого места их начинали писать. Или рисовать. Начало иероглифа – остренький хвостик-галочка, который не сразу и увидишь…
Нина немного разбиралась - знала с десяток иероглифов, но куда ей до Инны, которая знала и французский, и английский, и японский, и ещё армянский (девичья фамилия Инны была – Керакосьянц). Нине нравилось гладить руками рисовую бумагу – невероятно тонкую, так что в небольшом по объёму словаре, как по волшебству, оказывалось восемьсот листов. Секрет рисовой бумаги ей открыла Инна. Не такая уж Инка гордячка, просто чувство собственного достоинства зашкалило, - думала Нина. – Это не самая плохая черта характера.
С Инной они учились в одном классе (учителя смеялись – подруги не разлей-вода, и имена почти одинаковые – Инна и Нина). Потом вместе поступили в Иняз, вместе работали. И замуж вышли за закадычных друзей – Олежку и Серёжку. И продолжали дружить – уже вчетвером (дети в счёт не шли, разница в возрасте составляла пять лет и ни о какой дружбе не было речи). Олег с женой приложили все усилия, чтобы не ударить лицом в грязь и удивить друзей, и теперь ждали гостей и обменивались улыбками, предвкушая, как Глинские обрадуются подарку. О том, как будут радоваться сами, они не представляли.
====== Часть 1. Сюрприз ================
Глинские явились в полном составе – с сыном Вовкой, который держал обеими руками что-то объёмное, завёрнутое в пуховый платок. – «Сервиз!» - ахнула Нина, которая спала и видела гжельское чайное чудо на двенадцать персон (можно на шесть) - чашки необыкновенно густого синего цвета с голубыми прожилками и тоненько прорисованными золотыми завитками напоминали музейные. Сине-бело-голубые блюдечки сверкали золотыми брызгами и радовали глаз такими же замысловатыми узорами, невозможно наглядеться, а уж тем более пить из них чай!
О гжельском сервизе она прожужжала Инне все уши, и теперь смотрела неверяще восхищённо – купили всё-таки, на двенадцать персон – вон коробка какая большущая…
Глинские почему-то не улыбались и выглядели смущёнными. Инна отводила глаза, Сергей уставился на свои сапоги, Вовка сиял как начищенный самовар и видно было, что его распирает от желания что-то сказать. Вовка молчал и крепился из последних сил…
… Подарок просто царский! И оренбургский платок! Нине давно хотелось такой – пуховый, ласковый, тёплый как одеяло и лёгкий как пух. Но радовалась она рано: платок размотали и спрятали, и гости торжественно вручили обескураженным хозяевам… клетку с попугаем. В воздухе повисла тишина.
- Это длиннохвостый ара, он дорогой. Он триста лет у вас будет жить, вот увидите! – опрометчиво пообещал Вовка, и все заулыбались. Десятилетний Вовка, обрадованный вниманием взрослых и тем, что все его слушают, продолжал. – Там магазин на ремонт закрывался, а его не брал никто, он заболел даже – от холода и потому что скучно было. Так нам его за полцены отдали! – ляпнул Вовка. Инна дёрнула его за рукав, и он замолчал. Попугай тоже молчал – видимо, не знал, что сказать.
Положение спасла пятнадцатилетняя Танька Сапагина – запрыгала от радости, и схватив клетку, умчалась в свою комнату. Вовка отправился следом.
===========Часть 2. Неразговорчивый попугай =============
Для ара пришлось купить новую клетку, поскольку в подаренной Глинскими он едва умещался, а экзотический длинный хвост торчал между прутьями. Ара сердился и ерошил перья, Танька ужасалась и кричала: «Ой, у него хвост сломается, и что мы будем делать?» О том что будет делать длиннохвостый ара, оставшись без хвоста, думать не хотелось. Танька и не думала.
В Танькином лице попугай приобрёл защитника, о котором даже не мечтал. Для ара была куплена просторная клетка с деревянными гладкими жёрдочками, висящими под куполом качелями, зеркальцем в красивой оправе, уютной «спальней», кормушкой-«столовой» и поилкой размером с попугая, которая явно тянула на мини-бассейн или макси-ванну (стоила клетка дороже попугая, но поставленные, что называется, перед фактом, Сапагины не роптали и заплатили).
Танька объявила клетку одиночной камерой, поскольку попугаю требовалось летать, а где ему в ней летать? Губы у Таньки задрожали, глаза налились слезами, плечи поникли – ей было жалко попугая, а Танькиным родителям было жалко дочь – вот так подарок, одно расстройство! И молчит, как партизан…
- Ничего, дочка, летом в лоджии сетку натянем – и будет летать. А до лета в клетке перекантуется, пленник астероида! – хохотнул Олег, вспомнив одноимённый рассказ Артура Кларка. Героям Кларка не повезло: у них не было Таньки. От астероида камня на камне не осталось бы, и Кларку не о чем было бы писать…
Клетку с ара, которого так и назвали – Ара, и который на имя не реагировал и не откликался, – клетку с попугаем выставили в кухню, поскольку там было теплее, чем в комнатах, а Ара любил тепло.
Для пятнадцатилетней Таньки наступила новая жизнь: попугая надо было научить говорить, и она чувствовала себя педагогом. С солидным стажем и непревзойдённым опытом. За три дня Танька, что называется, отболтала язык. В горле было сухо и саднило, язык тяжело ворочался во рту и просил пощады, Танька исчерпала все возможные темы общения и устала сама от себя. Ара упрямо молчал и невозмутимо смотрел на Таньку бусинами глаз - ей казалось, с издёвкой.
Находчивая Танька сменила тактику – приходя из школы, включала на кухне телевизор и со спокойной совестью уходила к себе. Но Ара оказался умнее: на телевизор не реагировал, косил на Таньку пытливым глазом и молчал. – Требуется живой голос, - поняла Танька. И решая за кухонным столом задачки по алгебре, распевала «Как твои дела» Юлии Савичевой, «Googoosha» Максима Фадеева, «Как я буду без тебя» Кристины Орбакайте и даже арию Джильды из оперы «Риголетто», которую выучила с пластинки, и у неё получалось не хуже, чем у Марии Каллас.
Микрофона у Таньки не было, а петь полагалось – громко, и она старалась вовсю.
Ара оказался настоящим ценителем – щёлкал клювом, изображая аплодисменты, и восторженно орал – арра, аррра! (Таньке слышалось «браво!») – словно скрежетал железом о железо. Причём железо было – ржавым. Ему могли бы позавидовать болельщики «Спартака», не говоря уже о болельщиках «Динамо» - те вообще отдыхали.
- Это он так поёт! Говорить не может, так петь научится! – радовалась Танька. – А что не в голосе и скрежещет так, что хочется убежать с кухни без оглядки, – как может, так и поёт. Не всем же… Взять хотя бы «Фабрику звёзд», те вообще… хуже ара.
- Скррра! – подтвердил попугай.
Через неделю Танька не то что петь, - говорить не могла, хрипела и кашляла. Нина пришла дочке на помощь, взывая к совести ара на витиевато-изящном французском, потом на музыкально-мелодичном итальянском, потом на чистом русском, с употреблением грубых бранных просторечий и столь же беспардонных архаизмов. Олег с Танькой покатывались со смеху. Ара не смеялся и даже не кричал своё «арра» - то ли он был тупым и не понимал юмора, то ли из упрямства. Способностей к языкам у ара не обнаружилось, петь он тоже не научился, и на общем собрании семьи единогласно был признан необучаемым.
«Век живи, век учись! Не знал, что среди попугаев бывают олигофрены» - изрёк Олег, и на обучении ара «языкам» был поставлен жирный крест.
Словно в отместку, ара удивил домашних, громко откашлявшись Танькиным голосом.
Над Танькой смеялись, и она обиделась – на родителей и на попугая. И не смея дерзить родителям, отыгралась на своём питомце, назвав его при всех дураком и попкой. Ара возмущенно откашлялся и заявил: «Арра, арра!». Родители покатились со смеху – им, как и Таньке, послышалось «Дурра, дурра».
Танька приходила из школы, наполняла кормушку зерном, меняла воду в поилке, убирала и чистила клетку – и угрюмо молчала. Общаться с попугаем ей больше не хотелось.
ОКОНЧАНИЕ ДР-РРАМЫ http://www.proza.ru/2016/08/06/1094