Среда наступила как-то уж очень быстро. От того, что ложились рано, дни, казалось, состоят только из уроков.
Димка, единственный из всего класса, умудрился получить двойку по русскому, и Сизый нос два часа продержал его в углу на гречке в своём кабинете. Сам, сука такая, телик смотрел, а Димка еле пришел потом. Его колени так опухли и жутко болели, что он всю ночь ворочался и почти не спал.
Девочки все равно, несмотря на наши объяснения, были немного обижены. Инна Кукушкина сказала, что ее, наверно, теперь на выходные не отпустят, а у брата в воскресенье день рождения.
Я не стал спрашивать её, почему она в интернате, раз есть семья. Да еще и такая, где отмечают домашние праздники.
Галя заметила у меня на лице замешательство и шепнула:
– Ее отчим сдал. Сказал, что чужую кровь кормить не будет. А мать замуж хотела.
Я уже давно ничему не удивляюсь. Взрослые очень странные. Рожают детей и выбрасываю или выгоняют из дома. Не понимаю, зачем тогда рожать. Вот меня, например, мать оставила в пеленках и в полиэтиленовом кульке на скамейке в парке. Люди говорили, что она была артисткой из гастролирующего театра марионеток. Я не верю этому, но черт его знает, может, и правда. А мой отец был якобы директором этого театра. Он итальянец. Врут, конечно, но все равно приятно сознавать, что я не такой, как другие.
И внешне я очень отличаюсь от своих товарищей. Волосы рыжеватые, глаза почти черные и даже кожа как-будто загоревшая. Как говорила баба Клава – кожа цвета спелой пшеницы.
Она иногда, очень редко, звала меня к себе в подсобку и угощала домашними пирожками. Помню их необыкновенный вкус. Они бывали и с вареньем, но мне все равно казалось, что чуть горчат. Один раз я ей сказал об этом. А она засмеялась и ответила, что это у меня горечь от того, что без друзей ем. Не знаю так это или нет, но стыдно за эти пирожки мне было. После того откровения она меня больше не угощала.
А фамилию мне придумал сторож парка. Он думал, какое-то полено лежит, когда подошел и увидел меня. Вызвал милицию и окрестил Борисом в честь себя. И фамилию дурацкую прицепил. Сколько раз я дрался с ребятами из-за насмешек.
– Полено, а, значит, дубина стоеросовая, – это придумывали в основном девочки. – Поленов, когда спать ложится, то кровать сразу в поленницу превращается. – Вот в таком духе всегда были их шуточки.
В среду утром, пока ребята еще спали, вошел Юрий Васильевич и тронул меня за плечо. Я же не спал всю ночь. Не знал, что меня ожидает, и всю ночь то строил план побега, то придумывал слова, которые должны были, по моему мнению, разжалобить Николая.
– Поленов, подъем. Тебя уже ждут в холле, – тихо сказал Юрий и больно сдавил мне плечо.
Я поднялся, мигом оделся и спустился в холл. Николай сиял. В этот раз на нем был красивый серый костюм, синяя сорочка. Он показался мне намного моложе, чем в первый раз. Я подошел к нему и еле выдавил:
– Здрасте.
За моей спиной стоял Юрий Васильевич, так что шанса дать деру не было никакого.
Значит, буду умолять его пощадить меня, решил я для себя.
Николай погладил меня по голове и взял за руку. Все мое тело пробила молния. Никогда никто не брал мен вот так за руку, прямо за ладошку. Я видел, когда так держали детей за руку родители. Но нас – детдомовцев – никто так не держал. Нас выстраивали шеренгой, и мы шли сами, куда скажут. Если и приходилось кого-то взять за руку, то воспитательница брала за плечо или повыше кисти. А Николай сделал это так просто, будто так и надо.
– Борь, ты чего дергаешься? Да не бойся ты меня. Ничего я тебе не сделаю, – спокойно, даже добро проговорил он.
Мы вышли из здания, и я глубоко вздохнул свежий воздух.
– Так вздыхаешь, будто сто лет во дворе не был.
– Три дня не был, – ответил я и увидел, как он осуждающе посмотрел на входную дверь, где стоял Юрий Васильевич.
– Эта мразь не пускала? – Я не стал отвечать, да он и не ждал ответа. Сам прекрасно все понял. – Он тебя случайно не бил?
– Нет, – честно ответил я, и тут мы подошли к огромной, роскошной машине.
«JEEP» заявляла надпись на багажнике.
– Садись, сынок, – подсадил он меня на сидение рядом с водителем. – Пристегнись.
Я не пристегнулся, потому что не знал, как.
Он не разозлился, а наоборот, улыбнулся и сам натянул ремень безопасности. Ехали мы молча. Я все думал, куда он меня везет и что будет со мной делать. Я придумывал всякие страшные сцены расправы надо собой и почувствовал, как намокли мои щеки. Николай покосился на меня, но ничего не сказал. Его квартира была на четвертом этаже многоподъездного дома. Дверь железная, на окнах решетки. "Мне ****ец" – только подумал я, и тут Николай опять взял меня на руку.
– Не тушуйся, парень. Иди сюда, – и он потянул меня на кухню.
Налил чай и пододвинул печенье. Я сделал глоток, но чай был не вкусный.
– Чай не сладкий, – пожаловался я.
– А ты сахар насыпь, – засмеялся хозяин и пододвинул ко мне баночку в виде медведя.
Я никогда в жизни сам не насыпал сахара в чай. Его всегда уже сладким разливали по чашкам.
Я взял ложечку и стал сыпать сахар. На пятой ложке он меня остановил.
– Это у тебя уже не чай получается, а сироп. Ты вообще сколько обычно кладешь?
– Не знаю, – мне было так неловко перед ним. Вот теперь подумает, что я идиот. А откуда мне знать, сколько надо класть.
Николай внимательно посмотрел на меня и протянул свою чашку.
– Отхлебни.
Я послушно сделал глоток.
– Вкусно.
– Значит, трёх достаточно.
Он вылил мой чай и поставил передо мной пустую чашку.
– Вон там кипяток, – он указал на маленький чайник. Никогда раньше не видел я таких крохотных. – Вот это, – указывая на яркую коробочку, продолжил он, – чай. Давай, Борь попробуй сам.
Я послушно встал, налил воду из чайника в чашку, положил в нее пакетик чая и насыпал три ложки сахара. Пакетик вытащил сам Николай.
– Очень темный будет невкусным. Приятного аппетита!
Мне было приятно, что он ведет себя со мной как-то по-особенному. Будто учит чему-то и в то же время не орет, не унижает.
Я представил на его месте Юрия Васильевича, и по спине у меня побежали мурашки. Вот если бы при нем я так долго разгон брал, чтобы чаю попить, Юрий давно б, наверно, меня кипятком ошпарил.
Выпив чаю, я почувствовал, как засыпаю. Бессонная ночь, нервы и подъем в шесть утра дали о себе знать.
– Спать хочешь? Идем, – поманил меня Николай.
Спальня была потрясающая. Посередине стояла кровать, по углам две высокие тумбочки и все. Позже я понял, что деревянная стена разъезжается, а за нею вешалки как в шкафу. Вспомнилась реклама "Лучшее для вас это точно шкаф-купе. Если вы в своем уме".
Николай предложил лечь, и тут я очнулся.
– Дядя Николай, умоляю вас, не трахайте меня. Умоляю! – Я бросился на колени и обхватил его ноги, как тогда в холле делал Олег. – Христом Богом прошу, не делайте из меня девчонку! Я все, что скажете делать буду, только не… – Я зарыдал.
А он спокойно смотрел на мою истерику, потом поднял за плечи, а сам присел на корточки. Оказавшись на одном уровне со мной, заговорил:
– Ты не бойся. Я ведь сказал тебе тогда у Юрия в кабинете. Я не такой. Ты сейчас поспи, потом поговорим. Тебе надо хорошенько выспаться и отдохнуть. Я вообще уйду из дома, чтобы ты не боялся. А ты спи. Пойдем, запрешь за мною дверь.
Если честно, я обалдел от его слов, но пошел вслед за ним. И он, действительно, ушел, оставив меня, детдомовца, одного в квартире, полной ценных вещей. Я запер за ним дверь и присел тут же в коридоре.
Ниче себе! – сначала подумал я, а потом все же подозрение взяло вверх. – Это он специально ушел, чтобы подставить меня. Сам, наверно, унес что-то ценное, а когда вернется, крик поднимет, мол украл. Или он вообще за клиентом пошел. Точно, сам он не гомик, а сутенер!
Посидев так минут десять и передумав все возможные варианты своей реальной гибели, я решил сбежать. И сбежать немедленно. Открыл дверь и выскочил на улицу. Теперь куда?!
Глава VI: http://www.proza.ru/2016/04/26/2172