- Во имя Отца и Сына, и Святого Духа...
Он перекрестился.
- В последний раз я был на исповеди в семинарии, отец, и с тех пор отошёл от Церкви.
Преклонив (как это делается всегда), ухо, я слушал его и, казалось, что каждое слово вонзается в меня стрелами.
- Я разуверился в том, во что верил, пусть не свято, но вполне искренне. На моём пути повстречался мальчишка, который заставил меня почувствовать свою греховность, и я возненавидел его, а через него и весь этот мир. Я погряз в собственной низости и втаптывал туда же других. В человеческих слабостях и мучениях я находил удовлетворение моему уязвлённому самолюбию. Они такие же, как я, все, кроме одного - этого несносного мальчишки, похожего на Иисуса... Я жажду твоей смерти, Эдуард. Готов ли ты простить меня и отпустить этот грех?
- Что-то привело тебя сюда и поставило на колени. Ты ещё до конца и не понимаешь этого, но у тебя появился шанс на спасение, может быть, слишком малый и слабый, но он есть, потому что ты вошёл в храм Божий, ты здесь, со мной и между нами только Бог.
- Я понял, за что так сильно ненавижу тебя с первой нашей встречи, священник.
- За что?
- Ты - тот, кем бы мне всегда хотелось быть, но кем я никогда не стану по одной лишь простой причине: я - другой. Из дерьма не слепишь прекрасную чашу и не испьешь из неё вина, как ни старайся.
- Никогда не поздно начать жить иначе.
- Даже перед смертью?
- Особенно перед ней! Ты можешь сейчас уйти, уехать в дальние страны, и попытаться найти свой путь... Исцелить, очистить, искупить свою душу!
- И ты позволишь мне уйти и не станешь кричать "держите преступника"?!
- Ты плохо знаешь меня, Лоран.
- Да. Ты не станешь. А, если сейчас через решётку я выколю тебе глаз или вонжу в ухо нож?
Меня обдало жаром, словно адовы врата отворились и земля начала плавиться под ногами. Он колебался, и это давало хоть мизерную надежду.
- Что же мне делать с тобой, священник?! Ты лишил меня в жизни всего, к чему я стремился, занял моё место... - он тяжело вздохнул, словно ему самому невыносимо было продолжать весь этот монолог. - Ложь и враньё, что все мы для Него одинаковы, и всех нас Он любит в равной степени. О нет! У Бога есть свои любимчики, такие, как ты: словно созданные, чтобы светить с Небосвода подобно звёздам. И такие как я, от которых меркнет и гибнет всё вокруг.
- У каждого из нас в этом мире своё предназначение и место, никто не может пройти твой путь за тебя.
Он задрожал от смеха.
- Да-да, смейся сколько угодно, но, как известно, Господь радуется кающемуся грешнику более, нежели десяти праведникам.
- Ты неповторим, Эдуард! Если бы тебя не было, то стоило бы придумать! Я вот только одного понять не могу...
- Чего же?
- Ты блаженный или просто чокнутый?
Я не стал отвечать.
- Ловлю себя на идиотской мысли, что с тобой хорошо. И, возможно, в другой жизни, при иных обстоятельствах, мы бы даже могли стать друзьями...
- Не исключено, что так и будет.
Он хмыкнул и покачал головой.
- Ты делаешь из меня вампира!
- Как?
- Хочется напиться твоей благодати, выпить её до последней капли, а потом мучительно страдать всю жизнь от жажды вновь прикоснуться к святым таинствам, недоступным для меня. Но я вдруг понял, что если всё задуманное получится, твоя душа ускользнёт нетронутой и уйдёт туда, куда мне входа нет. Останется лишь твоё никчёмное, пустое, мёртвое тело - обёртка без содержимого, без тебя...
Господи! Какая горечь и боль наполнили меня в эти минуты, я испытал всю глубину сострадания к грешникам и был готов отдать себя на растерзание, лишь бы помочь ему.
- Вход туда открыт. Стоит только поверить!..
- И ты от всего сердца прощаешь меня?!
- Да. Властью, данной мне Богом, я отпускаю твои грехи, Лоран, во имя Отца и Сына, и Святого Духа!
Мне показалось или нет, но глаза у него вдруг стали другими: из них исчез хищный блеск, они прониклись глубиною. Он не стал давать мне возможность ощутить победу. Скрывая свои чувства, встал и, пошатываясь, отошёл в сторону. Лишь тогда я смог увидеть, что одет Лоран в чужую старую одежду, явно большую по размерам, грязные, нечёсаные волосы клоками торчат в разные стороны, как у бездомного бродяги. Измученный, голодный, прихрамывающий, он пробрался сквозь толпу прихожан и скрылся из виду.
Страх исчез. Вся жизнь показалась мне удивительно ясной и простой. Я по-настоящему простил его. Нет. Простил самого себя: того неумелого юнца, который не смог найти вовремя нужных слов...
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/03/18/817