5
No more will my green sea go turn a deeper blue
I could not foresee this thing happening to you
If I look hard enough into the settin' sun
My love will laugh with me before the mornin' comes
(Paint It Black « The Rolling Stones»)
Отец, в отличие от сына, был невысок и худ. Может поэтому держал темп, который временами задавал Утес, успевал примечать и запоминать детали окружающего ландшафта. «Вернусь – обязательно нарисую! И туман, и водяные капли на жухлой листве… Небо… Вот аномалии наверное нарисовать не получится…» Он хорошо видел их. Вернее, не видел, а замечал вдруг какую-то неправильность: не так, как остальные, раскачивался на ветру пучок сухостоя, или воздух внезапно обретал еле уловимый оттенок, словно под ним висело цветное стекло. Но альбома с собой не взял, понимая, что в ходке на рисование просто не будет времени, да и возможности. Иногда хотелось окликнуть Утеса, но его наказ сохранять молчание и подавать голос только в случае опасности, Рубенс помнил крепко. Поэтому не дергал проводника попусту и только во время коротких привалов задавал вопросы. И не забывал оглядываться, прикрывая тыл.
Чем дальше уходили вглубь Зоны, тем реже снимали противогазы. Поначалу Рубенсу приходилось тяжко. Казалось, воздуха не хватает, или резина слишком стягивает лицо, норовя задушить. Но все же притерпелся.
Когда туманы стали гуще, а деревца вовсе перестали встречаться на пути, понял – близко болота и самое трудное только начинается.
Утес в свою очередь жалел, что не уговорил отца остаться в деревне, хотя тот четко выполнял все указания, не жаловался, а временами ему приходилось трудно… Достойный ходок, чего уж там. Просто нехорошее предчувствие не отпускало, свербило где-то в грудине. Сюда же добавилось сначала подозрение, а потом и уверенность, что кто-то идет следом. Утес даже сделал лишний крюк в попытке зайти в тыл преследователям, но так никого и не заметил, поэтому решил, что куда важней поберечь силы отца и не тратится на погоню возможно за вымышленным призраком.
Найдя сухой взгорок, Утес сорвал травинку, поднял над головой. Та слегка наклонилась в сторону болота. Тогда он снял противогаз, повернулся к Рубенсу:
- Ветер попутный. Можешь пока резину снять. Привал.
Снял с плеч рюкзак, отстегнул вязанку хвороста, загодя набранную еще там, где встречались деревья, затеял костерок. Рубенс опустился на землю, сразу почувствовал, как оказывается устали, отяжелели ноги. Обрез, не выпуская из рук, положил на колено. Утес между тем в пол голоса продолжил:
- Болота – место стремное. Аномалий много, но в топях и без них двигаться не просто. Еще мутов здесь хватает. Даже комары, и те опасны. Поэтому здесь заночуем, на сухом, а чуть свет – пойдем, вглубь особо не залезая, искать артефакт. Сейчас перекусим, пока ветер не переменился, и спать. Ты первый, потом сменишь.
У Рубенса даже ответить сил не было, просто кивнул.
Ели по очереди. Сначала Утес, а напарник стоял на посту, вглядываясь в окружающую тишину. Потом поменялись. Рубенс только-только отковырнул из банки кусок тушенки, как Утес вдруг резко шагнул в сторону.
- Ты ешь, ешь. Я сейчас, - и пошел в сторону болота.
Шаги были странными, как-будто у сталкера не гнулись в коленях ноги. И плечи, обычно прямые, напряженные, вдруг опустились.
- Утес! Эй! Ты куда? – но тот вместо ответа бросил в сторону АК, продолжая отходить все дальше, как кукла переставляя ноги.
- Утес! – Рубенс швырнул банку тушенки, вскочил. Подорвался следом. – Утес!
Но сталкер не слышал. Он шел все быстрей, и вот перешел на бег. «Догоню!» - думал Рубенс, тоже срываясь на бег. «Догоню!» - ноги проваливались в жижу по щиколотку, и с каждым разом все трудней становилось выдергивать их обратно.
- Сы-ын! – крикнул как мог сквозь сбитое дыхание. Обо что-то запнулся, упал, а вскочив не нашел взглядом спину убегающего сталкера. Тогда продолжил бег, отыскивая на кочках следы Утеса. Уже ни о чем не думал. Уже не надеялся увидеть. «Догнать! Догнать!» - стучало в висках. Еще один шаг. Еще один вдох. Догнать! Не смотря на едкий болотный воздух, рвущий глотку…
Опускались сумерки, и вместе с ними – туман. «Все. Упустил…» И в ту же минуту увидел Утеса. Тот стоял, покачиваясь, на краю огромной лужи. Мир сжался до крохотного клочка земли, где сын, как в замедленной съемке, делает шаг прямиком в мерцающую жижу...
Жарко шпарило солнце. Прозрачный воздух гудел от зноя. Стоя на желтом песке у кромки воды, Сашка смотрел на блестящих стрекоз, снующих вокруг осоки, думал, что вот сейчас, сейчас нырнет и поплывет. Но плавать он не умел. Совсем. Вода казалась такой притягательной и такой страшной одновременно. Поэтому торчал здесь, глядя, как друзья веселятся по шею во взбаламученной воде.
- Сашка! Ну ты чё там застрял? Давай к нам!
Он отбросил сомнения. Собрался с духом и шагнул вперед, но вдруг сбоку налетел отец, сбил с ног и канул в воду. Именно канул. Не было ни брызг, ни кругов, ни даже самой маленькой волны…
- Отец!
Волной накатила страшная смесь злобы и досады на отца за то, что помешал, сбил так трудно скопленную решительность. Хлопнул рукой по берегу и понял, что под ней нет никакого песка, а только мерзкая податливая жижа. Тут же затхлый болотный дух рванул ноздри, и Утес вскочил на ноги. Оглянулся вокруг. Только болотные кочки зябко кутаются в туман, и мерцает широкая лужа прямо у мысков берц.
- Отец! – с криком сталкер прыгнул в воду, но поверхность лужи словно остекленела. От боли в отшибленном плече, от сразу пришедшего осознания происходящего Утес заскулил, как побитый пес, со всей силы саданул кулаком по гладкой поверхности раз, другой… - Нет! Нет! Нет…
«Эх, не успел я», - Трехпалый смотрел на Утеса, в бессилии стучащего кулаком по гладкой стеклянной поверхности, как зеркало лежащей между пучками засохших камышей.
Шагнул вперед, ухватил напарника за ногу, выволок на берег, пинками заставил подняться. Увидел на лице Утеса дорожки от слез. Вместо сочувствия всунул ему в руки с противогаз.
Затем, приобняв одной рукой, повел, словно больного, прочь, туда, где еще тлел недавно разожженный костерок.
«Вчера не получилось, так сегодня нос ему утру!» - Андрей широко загребал руками пружинистую воду, спешил. Вчера проиграл спор своему заклятому другу Мишке. Тот утверждал, что переплывет речку ни разу не вынырнув хапнуть воздуха, и сделал это с первой попытки. А вот Андрей не удержался, чуть не доплыв до берега, все же высунул из воды голову.
Сейчас работал руками и ногами, вглядываясь в мутную воду – когда же мелководье-то? Наконец увидел, как торопится к поверхности речное дно, вынырнул, посмотрел вверх, втягивая в легкие воздух. Низкое дождевое небо провисло вниз свинцовым брюхом. Казалось, протяни руку и сможешь дернуть тучу за сырой хвост. Потом перевел взгляд на берег и вдруг вспомнил, что нет и не может там быть Мишки. Болотные кочки, воняет тухлятиной и какой-то химией. Ледяная вода протекла в берцы, обожгла ноги. Рубенс выбрался из лужи, попытался стряхнуть налипшую на рукава тинистую дрянь.
- Ты бы у костерка обсушился, сталкер. Так и простынуть не долго.
На взгорке, завернувшись в плащ-палатку сидела Наташа. Рубенс рванулся к ней, но вдруг остановился. Нет, не Наташа. Чуть тоньше губы, чуть острее нос, чуть другой разрез глаз… Моргнул, посмотрел еще раз, удивился, как так мог обознаться.
- Что глазами хлопаешь? Иди, говорю, обсушись. Не укушу.
Пошел. Руки к огню протянул, но понял, что не чувствует тепла от синего пламени, танцующего посреди болотной жижи.
- Странный у тебя костерок, Хозяйка. Но – благодарствую.
- Так ты не спеши. Не сразу, но согреешься. А потом нарисуешь меня?
- Рад бы, да нечем.
Хозяйка улыбнулась, страшно, по-холодному, и в то же время так по-человечески, легко. Сунула руку под плащ и обратно, сжимая тонкими бледными пальцами стопку бумажных листов, больше похожих на тонкие пласты бересты.
- А карандашей у меня нет… Вот, уголек только…
P.S.
I wanna see it painted, painted black
Black as night, black as coal
I wanna see the sun blotted out from the sky
I wanna see it painted, painted, painted, painted black
(Paint It Black « The Rolling Stones»)
- Так и стал порой находить кто из сталкеров свои портреты, когда у болот доводилось ночевать. Утром проснется, а у костра портрет его на куске бересты начертанный лежит, камнем каким прижатый, чтоб ветром не унесло. Так-то.
- И что же, самого Рубенса так никто и не видал больше? – спросил кто-то из молодых, сидящих у костра.
- Дай-ка огоньку, - рассказчик указал на длинную хворостину, одним краем лежащую в огне. Принял из рук молодого, прикурил папироску. – Видали, конечно. Сидит иногда на болотной какой кочке, рисует. Окликнешь – посмотрит пусто и пропадет.
- А Утес? А Трехпалый?
- Что Утес? Что Трехпалый? Кто ж знает. Сталкерят, вроде, помалежку. Только болото с тех пор завсегда стороной обходят.
- Интересно, а Утеса успел Рубенс нарисовать?
- А ты плесни-ка, может и припомню что…
- За такую историю не жалко налить. Кружка где твоя, Гуня?
Сталкер начал похлопывать по карманам, потом: Ах вот ты, окаянная! – отстегнул с поясного карабина, подставил выжидательно под бутылочное горло…
- Вот и прояснилось в голове-то… - Сталкер полез в карман замызганной куртки, вытащил журнальный мятый лист, сложенный вчетверо. - Во, читайте-ка, кто про портрет Утеса спрашивал.
Молодой расправил бумагу, придвинулся к костру. Следом остальные склонились к затертой журнальной статье:
«…На благотворительном аукционе «Моя неизведанная Родина» коллекция картин неизвестного художника была распродана за …. сумму. Наибольший ажиотаж вызвало полотно «Сон сталкера». (фото см. стр. 17). Согласно условиям аукциона на вырученные деньги в городе будет построена художественная школа для детей…»
- А страница семнадцать где?
- Кто ж это знает, братец? Унесло её ветром Зоны в Припять. А ветер здесь ух не прост, с хитрецой. Хотите, расскажу? Плесните-ка тогда еще, для красоты изложения…
продолжение http://www.proza.ru/2016/03/11/1384