Вечером на торжественной, как храм Амона, станции метрополитена я встретилась с подругой. Мы собрались на выставку художников-прерафаэлитов, впервые прибывших в Москву с берегов Альбиона. Благодаря дружбе наших родителей Мария и я знаем друг друга практически всю жизнь. Между нами нет почти ничего общего, но, невзирая на такое препятствие, мы долгие годы сохраняем самые тёплые отношения.
Мария правильная добропорядочная православная женщина. "Ваша подружка в платочке," - так назвала её бывшая коллега-переводчица после того, как однажды погожим летним деньком Маша заглянула ко мне на прежнюю работу. На самом деле Маша не носит платок в обычной жизни, и уж тем более летом.
- Что за чепуху вы несёте! Нет на ней никакого платочка!
- Как нет? По-вашему, я ослепла? Конечно, с нашей работой сие не за горами, но платок видела чётко!
Читатель может представить, насколько благочестивый вид должна производить женщина, если посторонним людям мерещится на её голове православный атрибут, которого там нет и в помине.
Машины взгляды на жизнь, искусство и искусство жизни отличаются отменной консервативностью. Однако она согласилась пойти на выставку, чтобы быть в курсе культурных событий столицы. Я почти не сомневалась, что прерафаэлиты не придутся ей по вкусу, и интуиция меня не подвела:
- Ты только взгляни какая мерзость! - с чувством воскликнула "подружка в платочке", едва мы оказались в музейном зале.
Бурный всплеск вызвала "Офелия" Миллеса. Несчастная невеста Гамлета плывёт по заболоченной мягкими травами реке, выступающее из воды лицо бледно и ужасающе реалистично мертво, её окружают цветы, собственное светлое вздувшееся платье и ещё живые струящиеся волосы.
- И такое выставляют в академическом музее... - передёрнулась Мария, - это ведь чудовищно!
Реакция Маши для меня своеобразный индикатор. Если её что-то ужаснуло, значит, мне стоило посмотреть.
Мы двигались от полотна к полотну, и чем дальше, тем больше я погружалась в экстаз от бьющих в глаза красок (особенно восхитительна насыщенно фиолетовая в сочетании с чёрной), экспрессии поз, обилия персонажей, но больше всего от толстогубых, пышноволосых женщин Россетти. Собственно говоря, всё это одна женщина - отравившаяся опиумом жена художника. Вот она в саду в зелёном платье, почти сливающемся с листвой, на коленях у неё книжка, в сладостно раскрытой ладони - цветок. А вот в помещении, где она обрамлена махровыми распустившимися розами. Или она же в ярко-алом платье с волосами, убранными назад, томно держится за ветку над головой. Изображена ли она в венке, в синем одеянии, с надкушенным гранатом, со скрипкой, в коралловых бусах или в образе блаженной Беатрисы, со всех портретов льётся болезненная страсть, и её тяжелый призыв ещё долго преследовал меня после того, как я отошла от картин. От созерцания Россетти я впала в нервную истому, стало очень жарко.
- Отвратительно! Патология! Извращение! - сквозь плотную завесу обволакивающего меня чада долетали негодующие слова Марии.
Православному человеку не положено испытывать страстей, поэтому Машу пугали любые выбросы чувственности, и мне пришлось проследовать за ней в залы, где параллельно проходила выставка Тициана. Перед этим я уговорила "подружку в платочке" ещё раз взглянуть на мёртвую Офелию, на что она согласилась с видом христианской мученицы, ведомой в Колизей на растерзание львам.
Возле Тициана Маша моментально приободрилась. С мирным величием людей, не ведающих волнений крови, на нас глядели представительные дядьки в строгих камзолах и дородные тётки в тёмных платьях. Маша успокоилась, заулыбалась. Есть же на свете что-то прочное, солидное, без лишних эмоций. Даже обнажённые тела у Тициана выглядят совершенно бесстрастно. По крайней мере, у меня они не вызывают ни душевных, ни телесных волнений.
Я знала, что никогда не соглашусь с Машей, но, забавлялась, слушая, как она возмущалась непристойностью прерафаэлитов, хоть на картинах последних персонажи чаще всего одеты. На обратном пути мы увлечённо обсуждали обе выставки.
Ночью в моей голове всё перемешалось. Огромные прерафаэлитские цветы, которые уже сами по себе выглядят как-то зазывно неприлично, женщины Россетти, все эти Венеры, Прозерпины, Беатрисы, неистовство красок, душный аромат желаний. Я призвала на помощь доступную мне логику.
"Давай разложим всё по полочкам. Тебе сорок лет, а если по-честному, уже немного больше. Разумеется, с генетикой повезло, и Макс об этом совершенно не догадывается, а то ещё неизвестно, стал бы он пялиться. А раз так, значит, никакие выдающиеся внешние достоинства, будь он хоть сам Брэд Питт, Джонни Депп и Аль Пачино в одном флаконе, не могут заставить тебя по нему сохнуть. В сорок лет любить мужчину из-за его красивых глаз, улыбки и сексуальной походки... это дико пошло, неприлично и попросту нереально. Гормоны заставляют восемнадцатилетнюю девчонку влюбиться в кого угодно. "Пора пришла, она влюбилась..." В рок-музыканта с плаката, в актёра из сериала, в привлекательного парня из соседнего подъезда. Без разницы. Можно вздыхать при луне о его голубых глазах, кудрях, восхищаться его бренчанием на гитаре и так далее до бесконечности. Но в сорок... извините... нет, влюбиться-то можно, но надо разумно понимать, за что. Объект должен иметь отменные качества, которые можно оценить и полюбить...
А Макс? Кроме пресловутой красоты даже не знаю, что и придумать... человек, который не в состоянии новогодние праздники провести с семьёй и не поругаться! И потом... в сорок лет испытывать чувства теоретически можно, но ты не забудь, что в твоём случае всё ещё сложнее и ох как психологически запутано... Вспомни сама, что ещё двадцать лет назад сказала, что влюбиться в мужчину вот так до дрожи, до замиранья сердца больше не сможешь... не осталось в тебе ни душевных, ни телесных сил на такие подвиги... а из этого вывод какой? Всё, что ты чувствуешь, есть тупые физиологические инстинкты на породистого самца... А другие студенты? Сколько уж их было за десять-то лет! Тоже ведь ничего себе мужики... симпатичные, обеспеченные, а главное, намного приятнее в общении, чем Макс... последнее сто процентов! Тогда почему они меня никогда не волновали, почему он?.. Ну, очевидно же, что из этих самцов у него самое привлекательное тело..."
Почему-то я совершенно не думала о жене Максима, точнее, какие-то мысли наведывались, но в них начисто отсутствовала ревность. Напротив, я надеялась, что, несмотря на трудный характер муженька, их отношения вовсе неплохи, раз они часто совершают совместные путешествия, ходят на мероприятия. Может, восторженная любовь и прошла, но что-то продолжает тлеть в их семейном камине.
Результатом ночных бдений стал следующий невероятно мудрый, как мне представлялось, вывод: чувство к Максиму носит исключительно примитивный физический характер. Следовательно, в моём почтенном возрасте я легко смогу контролировать этот психоз. Больше того, я не только проконтролирую, а извлеку из него выгоду, не нарушая гармонии двух семей. Я уже чувствовала себя намного лучше, хронические хвори куда-то забились и не подавали признаков жизни, глаза блестели, щёки румяные. Это неопровержимый факт, между прочим. Сегодня я полдня вертелась перед зеркалом, дивясь переменам. И раз я так нравлюсь Максу (в этом у меня нет ни малейших сомнений), то выделяющиеся гормоны позволят мне наслаждаться ситуацией, сохраняя платонический характер наших отношений. А всем известно, что платонические романы и флирт стимулируют к чему? К тому, чтобы отлично выглядеть и радоваться жизни.
Продолжение http://www.proza.ru/2016/01/21/30