Несколько лет подряд, выезжая по делам в соседнюю область, я обязательно заезжал во Мценское лесничество, то, настоящее, когда ещё не ликвидировали лесное хозяйство как функцию государства. Заезжал обязательно перед Новым годом, поздравлял коллегу с наступающим.
В нашей среде вообще-то не принято общаться с соседними лесхозами на уровне лесничих. Как-никак конкуренты! Да и расположение контор, круг должностных обязанностей, всё это приводило к отсутствию общих точек соприкосновения. Но тут был особый случай.
В середине девяностых меня неожиданно послали в город Пушкино, что в Подмосковье, на курсы повышения квалификации для работающих в лесах, относящихся к зоне поражения чернобыльским следом. Это был первый набор, созданный, как мне сказал однажды доверительно начальник курсов для того, чтобы работающих в местах заражения радиацией немного разгрузить от её влияния.
Курсы были организованы по всем правилам, с лекциями маститых и не очень маститых преподавателей. В отличие от обычных курсов нам сделали бесплатное питание, медицинское и радиационное обследование. В ту зиму, 30 ноября, был необычно сильный мороз, -30 градусов. Так и запомнилось, минус тридцать тридцатого числа.
На курсы я лично ехал в первый раз, но места в целом были знакомые, наш техникум, из которого получил путёвку в жизнь, расположен по этой же железной дороге, дальше на две остановки. Пользуясь оказией, заехал в Москву к другу Игорю, с которым дружу с самого техникума.
– Палыч! Да брось ты голову забивать этими курсами! Переночуй у меня, я тебе потом всё покажу! — и мы хорошо отметили нашу встречу.
Вечером всё же съездили, зарегистрировали меня, потом доехали до пансионата, в котором, как оказалось, мне предстояло жить и там же слушать лекции. Дежурная по этому трёхэтажному зданию, стоящему в это время года пустующим, меня зарегистрировали, и мы с Игорем уехали к нему домой. Наутро я появился вновь и меня снова зарегистрировали, причём в том же двухместном номере, потому я жил как барин, один на протяжении всех курсов. Ошибка выяснилась позднее, а пока мы заселились, собрались на первое занятие и стали присматриваться друг к другу.
Народ был собран из четырёх областей, мастера леса, помощники лесничих и лесничие. Предполагалась укомплектовать группу из двадцати человек, но приехало мало, поэтому к нам на следующий день перекинули ребят, обучающихся на обычных курсах, но и с ними набралось только двенадцать человек. Меня назначили старостой, и мы приступили к занятиям.
В перерывах знакомились друг с другом, узнавали кто откуда приехал, кто кем работает.
– Так вот кто у меня дуб воровал! — огорошила внезапным наездом миловидная, стройная, слегка курносая барышня моих лет Надежда, нападающая на меня с искренним возмущением.
– Ты же из Троицкого лесничества? А я из Мценского лесничества! У меня осенью на границе с вашим лесничеством пятнадцать кубометров дуба спилили! Население указало на тебя! Что же ты, гад!..
Немало изумлённый такой атакой, я пытался понять, каким боком всё озвученное относится ко мне, но взаимопонимание пришло не сразу.
– Ты же из Троицкого лесничества?
– Из Троицкого! Но, извините, в каком месте дуб у вас умыкнули?
– Под Каменкой!
– Да нету у меня там границы, я с вашим лесхозом по Зуше граничу, с юга наши леса немного до Зарощи не доходят…
Из уточнений и оговорок, на фоне неприязненного и угрожающего тона прояснилось, что возможно существует другой троицкий лесничий, но намного южнее от границ нашего лесничества. Агрессивный напор сменился таким же сильным и бурным раскаянием и сожалением в ошибочных нападках. Настала очередь мне предъявлять претензии за, как говорится, «моральный ущерб», чем я с удовольствием воспользовался.
Тут же выяснилось, что из их лесхоза присутствует ещё один работник, мастер леса Тельченского лесничества. Толик действительно работал в лесах, с которыми мы имели общую границу.
В нашей группе, состоящей из трёх женщин и девяти мужчин, народ почти поголовно оказался деревенским, в Подмосковье впервые, потому всего опасающийся. Пользуясь своим положением старосты, я по окончанию текущих лекций обратился к группе.
– Мужики, знакомиться будем? — а увидев недоумённые взгляды, уточнил, — скидываемся, и берём по одной на двоих?
Народ оживился, но замысел, такой простой и обыденный на вид оказался под угрозой срыва. Эти деревенские ребята, ехав на столичные курсы, одели всё самое лучшее, в том числе украсили свои головы бобровыми и ондатровыми шапками.
– Как же в магазин? Ограбят! — заявили мои компаньоны, тоскливо глядя в тёмные вечерние окна, — нам рассказывали…
Развеселившись, предложил скинуться и вызвался смотаться в город, закупиться для всех. Буквально вчера мы тут с другом в такое же ночное время спокойно ездили без всяких проблем. И ещё. У меня единственного на голове была обычная магазинная кроличья шапка, в дороге с такой шапкой всегда спокойнее.
Вечером, собравшись мужской компанией, хорошо пообщались и быстро нашли общий язык. Так как питались тут же, на первом этаже, а никаких контрольных и прочих заданий у нас не было, то днём мы слушали лекции, а вечером продолжали общение. Женщины иногда к нам присоединялись на короткое время, но часто благоразумно исчезали в середине вечера. Подвыпившие мужики все орлы!
Тема водки была на курсах с нашей стороны в центре внимания. Каждому новому преподавателю я от имени группы при первой же возможности задавал волнующий всех слушателей вопрос:
– скажите, как влияет алкоголь на защиту организма в условиях радиации?
Ответы были разные, противоречили друг другу. Но однажды к нам с лекциями пришёл корифей лесного дела в области радиации, профессор Марадудин и всё прояснил.
– Содержащийся в водке спирт, — это антидот с коэффициентом 0,3, то есть он улавливает до 30% радиоактивного поражения. На вас в лесу радиация действует не только с земли, но и со стволов деревьев. Поэтому подверженность облучению вас, работников лесного хозяйства, повышенная.
Марадудин рассказывал много, в том числе и о своей работе на самом реакторе сразу после аварии. Из его лекций мы запомнили правило: идёшь в зону поражения, прими антидот, выходишь из зоны поражения, пей кофе, чтобы ускорить вывод продуктов распада. Молекула спирта принимает на себя часть удара благодаря своей длине, затем распадается на углекислый газ и воду, которые нужно вывести поскорее из организма. Цезий 137, которым поражены наши леса и который накапливается в мышечных тканях, в чистых условиях выводится из организма за два месяца.
С этого дня каждого нового преподавателя уже мы своим коронным вопросом проверяли на знание этого правила. И тех, кто говорил иное мнение, припечатывали авторитетом Марадудина. А с некоторыми, имевшими такое же мнение, порой делали перерыв в занятиях, «принимая антидот», благо жили там же, где и проходили занятия. Без лишних глаз. Мужики для этого дела уже сами, днём, успевали «затариться».
В один из дней нас повезли на медицинское обследование в областную больницу. В связи с недокомплектом вместе с нами обследование прошли и несколько московских преподавателей. И тут выяснилось, что у нас со здоровьем всё в относительном порядке, а у местных работников, живущих, так сказать в чистой зоне, у двоих оказалась увеличена щитовидка. Вот вам и чистая зона! Мы всё это объяснили для себя, конечно же, вовремя принимаемым антидотом.
Затем повезли обследовать на поражённость радиацией в институт имени Курчатова. Каждый по очереди заходил в просторный кабинет, отделанный по всем поверхностям нержавейкой и сидел в кресле один некоторое время. Объявили промежуточные результаты. У меня выскочило менее десяти единиц, то есть не учитываемое количество, а у Григория из Злынковского лесничества Брянского управления вылетело аж 300 единиц! И, хотя всё это нужно было пересчитывать дополнительно на единицу веса и ещё чего-то там, но эта цифра была самая большая из всех.
– Гриша, уезжай ты оттуда! — в один голос прозвучало наше пожелание.
– Да ладно, ничего страшного, в прошлый раз 600 единиц вылетело! — отреагировал Григорий, — в лесу антидот помогает, — пошутил он.
По пути домой Григорий рассказал, что в его лесах много площадей с 15 кюри на квадратный километр, но это как средняя температура по больнице.
– К нам сразу после аварии стали многие из тех, кто лекции тут читает, приезжать. Поначалу очень боялись. Выйдут в лес, замеряют фон и бегом домой. Всю верхнюю одежду побросают, плащи там кожаные и тому подобное…
Потом привыкли. Выезжаем в лес, говорят:
– Гриша, давай антидот, — и усаживаются где стояли.
Я фон замеряю, а там сильно повышенный.
– Давайте, говорю. Отойдём метров на пятьдесят, там поменьше будет.
– Да забей, наливай! — совсем бояться перестали, привыкли.
Хорошие были те курсы, пообщались. Отдохнули, словом всё как и задумывалось для нас изначально.
Быстро пролетели отведённые для занятий три недели. А на следующий год, мотаясь по делам, под новый год решил найти контору Мценского лесничества. Надежда нас встретила немного сконфужено, но приветливо. Поздравил, посидели, повспоминали. С той поры и стал заезжать под новый год к Надежде. Тем более, что меня всегда интересовали их цены. По ним корректировал пожелания экономисту лесхоза к ценам на нашу продукцию.
И когда уже лесничим не работал, традицию всё равно поддерживал, находя для этого возможности.
В последний приезд встретили настежь распахнутые двери, пустые кабинеты. Контора лесничества оказалась заброшенной, а Надежда Дмитриевна перешла на работу туда, где ранее располагалась центральная контора лесхоза. Я её не застал, передал шампанское работницам бухгалтерии. Больше уже не заезжал.
Читать далее: «Кабаны браконьерские»
http://www.proza.ru/2016/04/20/245
Читать о Троицком лесничестве сначала:
http://www.proza.ru/2015/11/01/774