Год 1989
В этом году я попал в Тульскую область. В кармане — диплом техника -лесовода, за плечами — шестилетний опыт работы в разных лесорастительных зонах, в должностях от мастера леса до лесничего. Семья — двое детей, а на дворе ещё советская власть, временами уже исчезающая, но возможностей пока много для непритязательного человека. Зрение, по-честному сказать, не позволяло работать в лесной охране, но при тогдашнем уровне зарплаты и, соответственно, проблеме с кадрами, на это не обращали внимание.
Последние неполные три года проработал за уральским хребтом, объёмы работ большие были, напряжённость — тоже. Но не сложилось, тогда ещё не очень понимал, почему, но то дело личное, пока умолчим. Решил поменять место, поднялся и поехал. Да и устал, честно говоря, жить с уральским коэффициентом. За просто так нигде ничего не платят, поверьте. Вот, например, банальное — прогноз погоды. Сидишь у телевизора, объявляют, что днем плюс десять — двенадцать градусов, и в Свердловской, и в Московской области. Только за Уралом зуб на зуб при этом не попадает, а в московской области в рубашке ещё этой осенью ходят. Осенью, как раз, и поехал.
Заехал в Москву, бросил вещи в камеру хранения, оделся полегче, чтобы не очень видно было проезжего человека. Это лишний соблазн всем, и милиции, и карманникам. А так, ходишь себе, ездишь, кто тебя знает, может быть, ты просто из гостей возвращаешься, что с тебя взять.
Решил в этот раз на север не забираться, начать с самой южной для меня точки. Прикинул, что южнее Орловской области делать нечего, в Орёл и отбыл.
Вечером сел, утром прибыл. Красота! Это вам не трое суток до Москвы пилить. Дорогой размышлял, с какого конца начать. После техникума в Калининскую область попал, в охотхозяйстве три года оттрубил. Потом попробовал Смоленскую область. Помню, что в областном Управлении узнали, где родители на тот момент жили, поближе к Калининской области и загнали.
В Свердловске, куда мне батя насоветовал, там, дескать, должен быть порядок, сам «Ельцин оттуда», в отделе кадров Управления ничего об условиях работы в своих лесхозах толком не знали. Вот интересно, кадровая служба, а как будто леспромхозами командует, только о количестве вывозимой древесины и рассуждали!
Решил я в Орле сразу прямо к начальнику Управления заявиться. Самого начальника не было, в отпуске. Заместитель его обязанности выполнял. Встретил обаятельно, с улыбкой, но огорошил, что во всей области есть только одно свободное место: «Съезди, посмотри, только если не понравится, то обязательно извести, будем другую кандидатуру подбирать!» – и это при том, что я лесничим не просился, меня вполне работа мастером или помощником устраивала.
Место это оказалось в часе езды от городка Дмитровск-Орловский, до которого самого нужно было ехать два часа. Короче говоря, та ещё глушь для центральной части России! Место освободилось потому, что лесничего поставили директором того же лесхоза. Это придавало надежду, что на месте остался подобранный коллектив, хотя бы в какой-то мере работоспособный.
Вид новоиспечённого директора энтузиазма у меня не вызвал. Небольшой неопрятный пузанчик с большим самомнением. С хорошо заметным удовольствием сам сел за руль уазика и повёз меня в свою бывшую вотчину. Леса по дороге нигде не было видно, одни поля мелькали за окном.
К нашему приезду собрали «коллектив». Мама дорогая! В двенадцать часов дня половина уже шатается, очевидно, от избытка чувств! Бывший лесничий даже бровью не повёл. Явно, это тут норма. Повели смотреть гордость лесничества —цех переработки.
Цех оказался дощатым неказистым сараем, в котором установлена пилорама. Вид распиливаемого сырья огорошил. Это даже подтоварником было нельзя назвать. А они из этого ещё и доски на продажу пилили! Не, думаю, надо уносить отсюда ноги!
Пока суть да дело, вернулись в райцентр около пяти часов вечера, новая засада, последний автобус в Орёл уже ушёл. Что вы хотите — глушь!
Устроился в гостиницу, пошёл ужинать. В это смутное для страны время цены на блюда в ресторанах оставались прежними, а в столовых уже поднялись до ресторанных. Обнаружив это, в дальнейшем я стал обедать в дороге именно в ресторанах.
Добравшись на следующий день до Орла, написал для того улыбчивого зама открытку об отказе от столь заманчивой должности и подался дальше.
По пути решил всё же остановиться в городе Мценске, вдруг повезёт! Нашёл контору местного лесхоза на окраине Мценска, приметил возле неё орсовский магазин, поговорил с молодым парнем, работающим в этом магазине продавцом о местных делах, потом уже и в конторе пообщался. Вердикт мне местное начальство, состоявшее в тот момент исключительно из женщин, вынесло такой. «Очень уж ты шустрый. Тебе куда—ни будь в коммерцию надо»! Мест свободных для устройства на работу тут ожидаемо не оказалось.
На следующий день я уже шёл по коридору огромного серого здания, стоящего в центре Тулы, на третьем этаже которого малую часть многочисленных кабинетов занимало Управление лесного хозяйства. Взгляд натолкнулся на табличку «Главный лесничий». Попробовать, что ли? Всё какое-то разнообразие. И вошёл в кабинет.
Хозяин кабинета едва выглядывал из-за стола, ссутулившись над бумагами. Я быстрой скороговоркой выпалил заранее продуманный текст и замолк, не наблюдая никакой ответной реакции.
Голова медленно приподнялась, лицо главного лесничего, Льва Петровича, внимательными глазами стрельнуло из—под очками, губы натянулись в улыбке. Он вышел из—за стола, ещё уменьшился в росте и протянул руку, чтобы поздороваться. Как я потом узнал, тут говорили, что от Петровича у него что—то есть, но на Льва он никак не тянет.
– Давайте всё сначала, и помедленнее, пожалуйста!
– Работу я ищу, хоть мастером леса, хоть помощником, — коротко обозначил я свои потребности.
Лев Петрович оживился, заулыбался с явной потугой на искренность, и подвел меня к карте области, висящей на стене, обвёл границы области широким жестом и ответил:
– Выбирайте, где хотите! — вот это по-нашему.
Немного побеседовав, я твёрдо отказался от должностей начальника деревообрабатывающего цеха в двух лесхозах, уточнил, что желательно наличие детского сада и школы на перспективу. Бытовыми подробностями, понятное дело, Лев Петрович не владел, подумал минутку, и вдруг с облегчением вспомнил, что «тут где-то директор Плавского лесхоза ходит, у него должность лесничего на днях освобождается»! Тут же отыскался мой новый директор с украинской фамилией. Договорились, что утром я к нему приеду в Плавск.
Нужно сказать, что украинские фамилии в этой местности в руководящих кадрах мелькают часто. Сказывается как сама близость к этой, тогда ещё одной из республик единого Союза, как и неугомонное стремление хлопцев, как потом увиделось, и девчат, непременно занимать руководящую должность. Впрочем, если ты хочешь тянуть такой же воз, то возможности для всех были почти равные, было бы желание.
Я этим желанием не очень страдал, предварительно обрисованная должность при центральной конторе не радовала, но изучить нужно было всё до конца. А о чернобыльском следе, основательно затронувшем местные леса, тогда и разговора то не было. Правда, мой будущий директор намекнул, что есть ещё вариант, помощником в одно из удалённых лесничеств, но об этом обговорить предлагалось на месте. На том и расстались.
***
Дорога в лесничество
Сейчас уже навряд ли где в организациях остались машины технической помощи на базе ГАЗ-52. В кабине место только для одного пассажира, в будке жёсткие сиденья, должен быть набор инструментов, верстаки и тому подобное. Мне предстояла поездка именно в такой машине, но я об этом ещё не знал.
Выйдя утром из приютившей меня гостинице, пошёл искать контору лесхоза, переходя с одной ухоженной улицы незнакомого городка на другую. Директор ждал, подтвердив, что место лесничего пока не освобождается, а, к слову сказать, оно ещё долго было занято, но есть потребность в помощнике лесничего в другом лесничестве, в другом районе. Мне было объяснено, что лесничий там сильный руководитель, но образование у него деревообрабатывающее, потому и нужен специалист по лесным делам. Сели в летучку, директор к водителю, я залез в будку без удобств, и поехали.
Долго ехали по дороге в сторону Орла, потом повернули на дорогу похуже, потом долго колыхались по совсем уж неровной дороге. И, хотя в один конец поездка заняла два с половиной часа, ощущения глуши не возникло.
Имея информацию о том, что само лесничество расположено недалеко от межобластной трассы, меня радовала такая отдалённость от центральной конторы. Ну, не люблю я бегать на побегушках, что часто бывает, если начальство сидит в соседнем кабинете. Получаешься, как в той пословице, последним парнем в городе.
Встреча была скоротечной, никого не запомнил, хорошо, что меня запомнили практиканты, присутствовавшие где-то тут же, как потом выяснилось. Обговорили мою будущую должность, обнадёжили, что скоро освободится квартира, в которой продолжал жить со своей семьёй один из бывших лесничих, уже уступивший своё место Лом Али. Тут же места в колхозном детском саду пообещали устроить, обрисовали школу — десятилетку, в общем, всё было в наличии.
Смотавшись в Москву, я мог бы и не попасть сюда по пути, проделанному на той летучке, потому как из райцентра нужно было ехать на автобусе, но маршрут назывался по имени колхоза, а автобус в Троицкое шёл совершенно в другую сторону, чего я знать не мог. Стою в очереди в кассу, уже собрался покупать билет, вдруг кто-то тянет за рукав.
– Ты не туда билет покупаешь!
Поворачиваюсь, смотрю недоумённо.
– Ты не туда билет покупаешь!
– Ты не туда билет покупаешь!
– А куда, по-вашему, я еду?
– В Троицкое лесничество!
– Правильно. И куда в таком случае мне билет покупать?
– А туда сегодня автобус отменили, можно проехать половину пути на другом автобусе, потом восемнадцать километров пройти останется.
Это, на моё счастье, бог послал тех студентов—практикантов, которые и помогли мне попасть в лесничество. От них я узнал первые сведения о том, как и с кем мне предстояло работать.
Оказалос, что главным, решающим все вопросы в лесничестве был совсем не лесничий, а пожилой человек, выполняющий обязанности бухгалтера.
Проделывая второй раз остаток пути, по которому уже однажды проехал, ощутил большую разницу между тряской в будке машины без окон и пешим походом под осенним моросящим дождём. Но очень информативной была та дорога к месту моей будущей работы.
Наш с практикантами путь пролегал по дороге через один совхоз и два колхоза. Совхоз назван по населённому пункту, в котором была центральная контора, ничего особенного. А вот следующий за ним колхоз!
Колхоз «Родина», находящийся в посёлке Жизнь! Мало этого, председатель колхоза по фамилии Лепёшкин! Честное слово, Русью веет! Мне потом часто придётся с ним, Николаем Ивановичем, встречаться. И по работе, и по личным делам. Цыганистого вида, с улыбочкой, он всегда оставался для этой местности одним из влиятельных лиц.
Из этих мест немало выходцев занимали в столице руководящие должности, чем пользовался председатель. К нему, поговаривали, приезжали охотиться и отдыхать начальство из одной из московских тюрем. Перетащил он к себе в колхоз и прораба, ранее работавшего в столице, сильно увечного, потерявшего большую часть здоровья Федосеевича, но сохранявшего ясный ум и уникальные знания строительных тонкостей. Рассказывали, что он за одну ночь мог составить любую смету с нужными цифрами.
В ту пору и колхоз «Родина», и его председатель были успешными, развивались, хотя вокруг уже всё ухудшалось. Восстановили сгоревший цех деревообработки, ухитрившись получить на это колхозное мероприятие бюджетные деньги. Построили небольшой маслозавод. Из старой котельной сделали сауну. СаУна, с ударением на букву у называл её Федосеевич.
Колхоз «Путь Ильича», в одном селе с которым располагалась контора Троицкого лесничества, к тому времени уже начинал сбавлять обороты. Нового ничего не строилось. Имеющийся старинный маслозавод, продукция которого самого высокого качества большей частью шла для пополнения госрезервов, вскоре закрылся.
Председатель Илья Семёнович, поднявший этот колхоз после войны, к тому времени сильно постарел, вскоре уступил своё место другим, более молодым, но, в меняющемся государстве, уже не таким успешным. Жить он продолжал в деревне Распопово, по которой была его фамилия, как и многих других жителей этой деревни. Давно уже в этой местности не жили потомки помещиков Троицкого и Бачурина, по имени которых было названо село, далеко за рубежом живут потомки Кутлера, подписывавшего в старину царские ценные бумаги, о котором напоминает только небольшой одноимённый участок леса. И только потомки крестьян Распоповых не давали угаснуть своей деревне.
В истории нашего государства, как общеизвестно, было у руля правления два Ильича. «Не по тому Ильичу колхоз назвали», — имея ввиду ухудшающееся состояние государства, шутило населения, покупавшее билет на автобус, следующий маршрутом «Райцентр—Путь Ильича». Иногда уточняли: «Путь в тупик!», —имея ввиду, что это была конечная остановка автобуса. Дальше сразу за рекой начиналась другая область. Ну, и встречавшие автобус развалины ферм, напоминали о былой хорошей жизни и глаз не радовали.
***
Бухгалтер Андреевич
Александр Андреевич, человек уже не молодой, не очень здоровый, но уверенно державший себя среди земляков в этой деревне, каждый день выходил на свою работу, до которой шёл с остановками, делая таких остановок последние годы с каждым разом более и более.
Работа манила. А годы брали своё. Тяжело уже было, убравшись рано утром по-своему сведенному к самому минимуму хозяйству, перебарывая многочисленные накопленные хвори, каждое трудовое утро выходить на работу.
Дорога была, по городским меркам, не длинная, около километра. Дом, из которого выходил его хозяин, и сегодня стоит наособицу, разливающаяся временами речушка Зуша подходит под самые сараи, заливает весь огород, охватывает его и рядом стоящие дома полукольцом.
В моменты большого разлива может показаться, что еще немного, и вешняя вода захватит и эти дома, нанесёт илу, размочит фундаменты. Только Бог миловал, годами проверенный уровень подъема воды никогда не нарушается, беда такая не грозит.
Через дом от уже упомянутого владения стоит типовой деревенский магазин, как-никак, была центральная усадьба колхоза «Путь Ильича». Уже и колхоза давно нет, а автобусный маршрут в это конечное село по-прежнему называется «Райцентр – Путь Ильича»
Между магазином и владением Александра Андреевича жила бессменный многие годы продавец этого магазина по прозвищу Бараниха.
Первые десятки метров пути Александру Андреевичу давались совсем нетрудно. Прямо перед домом встречала его широкая поляна, большим своим пространством отделяя противоположную линию домов. Голимый песок, подернутый местами травой-муравой, в любую погоду не образовывал грязи, не прилипал к обуви, идти по этому раздольному пространству было легко и приятно. Что там идти! В любое время года глаз радовался, глядя на эти имеющие ухоженный вид просторы, песчаную ленту дороги, никогда не становившуюся колеёй. Каждый дом, обрамляющий это великолепие, имел ухоженный вид. И ухоженность, и аккуратность убранства домов особенно подчеркивала непритязательную красоту всей радующей глаз картины.
Далее путь пересекала небольшая песчаная лощинка, почти всегда заливаемая весенней водой. Это своим озорным языком Зуша умывала край ухоженного пространства, делая на эти несколько дней улицу непроезжей.
Видевшему разлив в первый раз могло показаться, что еще чуть-чуть, и вода покроет весь этот простор, но такого, как я уже упоминал, никогда не происходило. Вода, появившись сюда на несколько дней, отступала. Густые заросли всякой кустарниковой и древесной растительности, уходящей до самого притока совсем уже малой речушки Снежедь, по лощине которой и подкрадывалась сюда незаметно Зуша, скрывали это отступление.
Не видя всей полноты весеннего разлива, появляющийся в этом месте язык воды казался каким—то недоразумением, чем-то не настоящим, искусственным. Всю мощь нашей Зуши можно было увидеть только с бугра, на который предстояло подниматься Александру Андреевичу.
Вообще-то дядя Саша имел деревенское прозвище Сашка Белый. И в селе его так чаще всего и называли. В конторе лесничества, в которой он проработал многие годы, его величали только по имени отчеству. Быть может, и эта мелочь давала стимул преодолевать себя, выходить каждое утро и с усилием подниматься на пологий бугор? Теперь этого не узнать, можно только догадываться.
Дома, стоящие с обеих сторон вдоль улицы, ведущей вверх по бугру, тут теснились ближе друг к другу, приближаясь максимально близко почти у самой вершины. Улица становилась узкой деревенской улицей.
Того уютного пространства тут уже совсем не ощущалось, обитатели окружающих домов превращали периодически глубоко врезавшуюся в бугор дорогу в сточную канаву. Стремление выливать помои именно на улицу, на дорогу напротив своего дома, нельзя было объяснить ничем. Запах и вид этого действа рождал ощущение мести за свою неустроенность, неведомые несчастья, которые переживали живущие на этом отрезке улицы жители. Упорство, с которым, несмотря на все замечания и осуждения, лили люди сюда помои, хватило бы для любого другого дела, но тут каждый хозяин наводил порядок только в пределах своего пространства, считая всё, что находилось за забором, чуждым себе и своему дому. Спасал местную экологию только большой уклон, по которому дожди периодически уносили вниз всю эту дрянь, запахи, нечистоты вниз, в лощинку, из которой всё тихо и незаметно уходило в полноводную Зушу.
Так было не всегда. Когда-то по этой улице праздничный народ поднимался в небольшой парк, в котором на Троицу устраивались гуляния, ярмарка, жизнь была весёлая и радостная. В обратную сторону дорога стремилась к церкви, которую, теперь уже пришедшую в упадок, можно было бы увидеть с этого места, если бы не одно нелепое здание, построенное значительно позднее церкви. Это здание прилепилось на краю уже описанного пространства ни к селу, ни к городу. Когда-то в нем был хозяйственный магазин, потом приспосабливали под библиотеку, теперь это снова магазин, только уже продуктовый. Нарушающий выверенную и годами поддерживаемую красоту, он тут торчит больным зубом, памятником головотяпу, построившему его в таком красивом месте, перекрыв открытость пространства.
Церковь, тоже давно уже никого не радующая, дала в свое время этому населенному пункту возможность зваться селом, но язык не поворачивается обзывать этот упадок селом, всякий раз вырывается слово деревня.
Дяде Саше, продолжающему своё восхождение, было не до этого. Вокруг привычное окружение, незаметно для идущего человека меняющая свой облик. По деревенской привычке он всегда отмечал любые перемены, по которым можно было заметить, что нового в жизни живущих на этой улице. Любитель бывать в гостях, сам любивший принимать гостей, на всём этом пути, как мне помнится, он не имел друзей ни в одном проползающем мимо доме.
Самое большое, что он мог себе позволить, это переброситься парой фраз через забор с появившемся во дворе хозяином или хозяйкой, которые, в случае какой-либо нужды к этому влиятельному в деревне человеку, выходили из-за забора, обращались к нему с вопросом, но навряд ли получали исчерпывающий ответ. Для решения особо щепетильных, затратных, можно сказать, вопросов, обращаться нужно было только в конторе, и частенько звучала знаменитая фраза: «Через Бараниху!»
***
Бывалый состав
Троицкое лесничество, раскинувшись лесами почти на девяти тысячах гектаров, имело контору на самом краю не только своей обширной территории, но и на краю Тульской области, а значит, и района, в котором административно оно, лесничество, большей своей частью находилась.
Небольшое деревянное здание было перевезено сюда вскоре после войны. Как рассказывал Андреевич, под контору купили уцелевший во время военных действий деревенский дом. Сколько ему было в тот момент лет, неведомо, но отстоял он еще один срок, положенный новому строению. Стоит и до сих пор обшитый снаружи дощечками, покрытый первоначально лущеной из местной осины дранкой, позднее покрытый поверх шифером,
Незаметно возвышается над конторой мощная лиственница, стоят нехарактерные для этой местности голубые колючие ели. Сразу за оградой нависает над территорией конторы небольшой старый парк из лип и других деревьев, обильно заросший кустарниками и крапивой.
Ниже здания, ближе к реке, догнивают остатки давнишних конюшен, построенных на фундаментах прежних, дореволюционных владельцев. Удаляться в глубокое историческое прошлое этой местности не будем, оно настолько обширно и богато, что можно в этом легко утонуть.
Сразу за парком стоит кирпичное здание деревообрабатывающего цеха, от которого берег спускается резко вниз. Зуша тут своим изгибом теснится к Тульской области, потому и, стоя у здания цеха, можно любоваться орловщиной.
В нечасто бывающие годы большого разлива, далеко внизу и далеко вдаль появляется океан воды. Вся видимая отсюда соседняя область бывает покрыта весенней водой.
– Ока поднялась, Зушу подпёрла! — говорят во время разлива местные жители. До Оки от этого места километра четыре. Несмотря на то, что в нее впадает Зуша, не зная места слияния двух рек, проскочив мимо него, будет ощущение, что это течет одна и та же, практически одинаковой ширины речка.
Когда половодье небольшое, Зуша поднимается ненамного, но каждую весну вызывает оживление местных рыбаков. Ага, это если кто теперь там остался! А тогда народу было много, рыбнадзор успевал не везде, потому и на все вечера и ночи колхозники превращались в добытчиков рыбы.
Андреевич, подойдя к конторе, открыв большим, длинным ключом встроенный в массивную деревянную, временами скрипучую дверь замок, проходил к своему канцелярскому, покрытому зеленым сукном, старинному деревянному столу. Вешал на стенку плащ, открывал сейф, раскладывал на столе документы. Рабочий день начинался!
Для входящего сюда человека впервые — это было самое солидное рабочее место. Лесничий был заткнут в маленький отдельный кабинет, в котором, впрочем, было удобно разговаривать тет-а-тет. Все остальные разговоры, приём населения, совещания, — всё происходило в большом кабинете, главным в котором многие годы был Александр Андреевич.
Сам внешний вид седовласого человека с прозрачными светлыми, невинными на вид глазами, сидящего в такой деловой обстановке был призван произвести впечатление, нужное для выстраивания правильных отношений с многочисленными клиентами, видевших перед собой очень занятого для большинства посетителей человека, которого даже неудобно отрывать от работы.
Впрочем, от работы Андреевич отвлекался всегда легко и непринуждённо, сразу обращая всё своё внимание на вновь входящего, если его не знал. А частенько наоборот. Углублялся в бумажную работу, показывая всем видом, что сейчас к нему подходить не стоит. Сказать по-честному, работать с бумагами большую часть времени ему было совсем не нужно. Как и у большинства бухгалтеров, основная работа была только в конце месяца, интенсивная неделя написания месячного отчёта.
А пока Андреевич, сидя на своём рабочем месте, большей частью скучал, развлекаясь разговорами с молодыми специалистами, довольно часто обновлявшимися в последние годы его работы, присматривался к очередному лесничему, тоже часто менявшимся после ухода старого лесничего, Ильи Петровича, проработавшего тут лет 25, жившего на пенсии, водившего пчёл и заходившего иногда парой слов обмолвиться.
Новых работников старый лесничий не любил, Андреевича недолюбливал, потому в конторе я его видел очень редко, хотя жил он тут же, на территории, в почти таком же доме. Водил пчёл, и продажа мёда была немногочисленным поводом, заставлявшим его заходить в контору, которой он отдал столько лет.
Один раз в месяц контора была особенно многолюдна. Со всей округи приезжали с отчетом лесники. В течение месяца появлялся то один лесник, то другой, но 25-го числа мы проводили совещание, на которое собирались все работники. Собственно, для многих лесников, бывших уже на пенсии, этот день и был единственно по-настоящему рабочим. Все остальные дни они занимались домашними делами, общались с населением, отпускали когда их уговорят, на корню деревья с делянок, оформленных лесорубочными билетами.
Штат лесничества был небольшой, 15 лесников, трое рабочих, 3 мастера, помощник лесничего и лесничий. Ставки бухгалтера не было, потому Андреевич числился мастером леса. Это давало ему дополнительные преимущества. Так как работа бухгалтера и кассира была большей частью на нём, то он, ссылавшись на необходимость постоянно быть в конторе, отказывался исполнять большую часть работы мастера, которую делал на его участке кто-то из других мастеров леса. А потребовать полную ответственность за работу кассира и бухгалтера с него он также не давал, ссылаясь на то, что у него в подчинении два лесника, к которым он иногда выезжал, решал спорные вопросы на их обходах. И ещё кое-зачем, но об этом позже.
Молодые, взявшись за работу, тянут всё на себя, производя много суеты, часто бестолковой. Старики, всё уже повидавшие, аккуратно, незаметно оставляют себе только то, что делает пребывание на работе комфортным, не забывая при этом производить впечатление очень загруженных работой людей. Они давно усвоили описанные в наше время на каждом углу неформальные законы, что восемьдесят процентов работы делают двадцать процентов от всех работников организации, стараясь в эти двадцать процентов не попадать. И это, кстати, высший класс, потому как в лужу такие старики не попадают, в горячий момент всегда подскажут, выручат, сделав пару лишних движений, опять же исходя из своего удовольствия. Таким был и Андреевич.
***
Крученные самоволки
Клиентов, в основном жителей окружающих деревень, Андреевич наблюдал через окно, ещё только подходящими и открывающими калитку. Времени для подготовки на реакцию входящего посетителя и для принятия соответствующего вида всегда было достаточно.
Делал Андреевич всё и всегда виртуозно. «Надо знать, кого лизнуть, кого куснуть», говаривал он. Народ тоже на мякине не проведёшь, знали Сашку Белого, как облупленного, так что пикировки иногда происходили занятные.
– Тут как в китайском банке, ничего не найдёшь, и ничего не потеряешь, звучало из уст Андреевича, когда нужно было найти в сейфе какой-нибудь документ. В сейфе, как и в нескольких шкафах с документами найти что-либо для человека со стороны было весьма проблематично, да и кто бы допустил постороннего к служебному шкафу!
Наведя со временем порядок обнаружилось, что видимость работы нагнеталась искусственно. Зато какое солидное впечатление производили действия по нахождению нужного документа на просителей и, особенно, на областных проверяющих, появлявшихся в нашем лесничестве не реже раза в месяц, как будто лесничество располагалось рядом с областным центром.
Кстати, такого количества проверок я не видел ни в одной из областей, где сам работал до этого, этому удивлялись и те, кто работал в других регионах, и слышали об этом из моих рассказов.
Настоящий цирк начинался, когда приходил кто-то из старых знакомых Андреевича, уже не раз с ним ссорившихся. Могло пропасть что угодно. Исчезали папки с документами, прейскуранты, заканчивались внезапно бланки ордеров, квитанций, чего угодно! Всё это происходило на ваших глазах, очи Андреевича были сама невинность. По-первости я начинал переживать, бросаться помогать, чем только мешал годами отработанному спектаклю.
После пары таких непоняток Андреевич повел себя решительно, устроил спектакль персонально для меня, задействовав ресурсы своего положения в качестве мастера леса.
Как-то утром, когда я уже освободился, отправив всех на работу и обдумывая, куда поехать сначала, Александр Андреевич вдруг заявил, что в селе Тшлыково большая самовольная порубка и его лесник, Петр Слесарев, отчество запамятовал за давностью лет, просит помочь.
Самоволка! В голове стали роиться мысли. Это же протокол нужно составить, проследить от места, где совершено правонарушение до места потребления, найти свидетелей, желательно кого-то из местных органов власти включить в протокол для придания весомости составленному документу. Ехать предстояло на машине, нашем главным и единственным колёсным транспорте. Это была грузовая машина ЗИЛ 157, на которой в лес для проведения посадок и отводов выезжали, нарушения расследовали, бензин и запчасти ездили по соседним районам закупать, а также в соседний райцентр с отчетом мотались, так как лесхоз был тогда один на несколько районов.
Всё отставляю в сторону, закрываем контору, садимся в машину, поехали. До Тшлыково рукой подать, четыре километра, делов, по моим прикидкам на пару часов. После обеда ещё кучу дел можно переделать, размышляю по дороге. Андреевич с нашим водителем, Николаем Егоровичем, прозвище Старшина, переглядываются тайком, с улыбочкой, чего это, не пойму, но не до них. Держу на коленках папку с документами, сижу между ними, на рычагах. Кто ездил, тот знает тесноту этой кабины. Едем, размышляю, вторую половину дня планирую, ёттть! Прибыли в село, а там стол на улице накрыт, сродни кавказскому.
Козырной! Я же не местный, порядков тутошних не знал. Оказалось, что празднуются в этой местности не только религиозные праздники, но и у каждой деревни один из таких праздников — козырной, празднуется особо. У кого Казанская, у кого Никола. В этот праздник стол в каждом доме праздничный накрыт. Вот меня и привезли прямо к праздничному столу. Да ещё и за столом местное начальство — бригадир, как по заказу!
Короче, день прошёл плодотворно. Начав за столом, Александр Андреевич и по дороге домой учил меня уму-разуму. В том числе, и как с клиентами работать, хотя в этой ситуации я очутился полностью в роли клиента. Кое в чём он оказался по жизни прав, кое-что не пригодилось, но опыт, это дело такое, его не пропьёшь!
Ещё один раз ездили мы подобным образом. Самоволками меня уже купить вроде как нельзя было, да и некогда стало самому этим заниматься, штат укомплектовал, но одну «самоволку» мне Андреевич всё-таки подсунул.
Повод для поездки был печальный, умер лесник Слесарев, тот самый, ездили хоронить. В кузове лесники и я, в кабине Андреевич, уже возвращаемся. На поминках выпили как полагается, понемногу, не напиваться же! Посидели, помянули, собрались и поехали.
Сидим в кузове, потихоньку переговариваемся, лесники, к тому времени большей частью уже молодые, работали, Старшина с Андреевичем в кабине тоже переговариваются. Деды, тёртые оба. Вдруг машина останавливается на развилке, а только отъехали, обогнуть вот эту деревеньку, и вот уже и приехали бы. Высовывается Андреевич и говорит:
– Тут, в Малой Сальнице, три тополя около дома срубили самовольно, хоть и в деревне, так ведь никто не накажет, они всё порубят! Пока толпой, давай заедем, шороху наведём?
Ну, что же, соглашаюсь. Немного времени было, подумалось, с похорон едем, подвоха не должно быть.
Подъезжаем, напротив дома пни свежие, всё в наличии, картина маслом. Да только не в пнях дело! Хозяин дома — старый знакомец Белого, вредноватый колхозный ревизор, немало крови попортивший колхозникам. А тут сам попал! В общем, повод есть, можно «догнаться на халяву». Это я потом уже понял. А пока прёмся в дом, начинаем наезжать. У Андреевича глаза серьёзные, у хозяина то полуулыбка на лице, то растерянное выражение. Факт самоволки в наличии, начинаем прикидывать сумму ущерба, только что протокол о лесонарушении не составляем, бланка по понятным причинам с собой не было.
Хозяин понемногу «в тему въехал». Мужики явно ещё выпить не прочь, весь форс из—за этого. Я только весь этот спектакль не сразу понял, даже набычился, когда трехлитровая банка самогона на столе появилась. Уговорили тем, что продолжаем поминать Слесарева, на его обходе та деревенька была. Посидели, помянули, сумму ущерба подвели под сумму выпитого, хозяина пожурили, поблагодарили и поехали. Больше, слава богу, таких самоволок не было.
***
Лесная специфика
В многочисленных сериалах часто путаются понятия лесник, лесничий, егерь. Странные, непонятные, редкие, незнакомые для большинства людей профессии. То ли дело, учитель или строитель. Их много, результаты их работы касаются всех, сама работа на виду.
Егерская служба всего лишь соприкасается с лесной охраной. Даже те единичные организации, в которых эти разные службы находятся под одной крышей, не могут это объединить. Слишком разные задачи. Егеря имеют дело со зверем, и охраняют его. Лесники и вся остальная вертикаль не только охраняют лес как совокупность древесно—кустарниковой растительности, но ещё и производят значительное количество работ по уходу за деревьями. В конце концов, чего в лесу больше, зверей или деревьев?
Лесник непосредственно работает в лесу, точнее, работал до всей этой пертурбации с лесным хозяйством. В былые времена лесник даже жил на своём обходе, в служебном кордоне, со всем семейством, знал всё на охраняемой территории. К нему, к леснику, обращались люди со всякой нуждой. Он круглосуточно ведал своим лесным хозяйством.
Мне довелось застать в первые годы работы один почти умерший, но на тот момент ещё действующий кордон. Семья лесника детей уже вырастила, сам лесник с женой доживали тут больше по привычке, держали скотину. Выручал кордон только во время весеннего бездорожья, когда нужно было сделать посадку лесных культур на вырубленных за зиму делянках. По весеннему бездорожью забрасывали на кордон посадочный материал, одно- и двух летние саженцы, доставляли людей, живших тут в эту пору безвыездно пару недель, чтобы не рвать технику и не разбивать и так уже основательно разбитую дорогу.
Весенняя посадка в лесу — дело привычное, тяжёлое. За день так мечом Колесова намахаешься, делая лунки, так руки гудят от тяжести ведер с посадочным материалом, что вечером уже никакого аппетита. Но на этот кордон народ, можно сказать, даже рвался.
Сделал хозяин кордона хитрый краник, в котором никогда не кончалась «живительная жидкость». Махнёшь с устатку кружечку, и усталость как рукой слетает, и аппетит появляется. Короче, водрузил лесник на чердак флягу с самогоном, а краник прямо к обеденному столу вывел. Сервис!
К концу прошлого века лесники почти окончательно из хозяев своих обходов превратились в рабочих по уходу за лесом. В разных местностях, конечно, по-разному.
В Архангельской области, например, за лесником был закреплён обход, площадь которого было проще считать не в сотнях гектар, а в тысячах квадратных километров. Попасть во многие места своего обхода тамошний лесник даже и не мечтал, работал в бригаде таких же лесников, выезжая на работу от конторы лесничества или мастерского участка.
В Свердловской области было ровно то же самое, только масштаб поменьше. Да ещё и лесникам прилегающих к деревне обходов иногда доводилось населению лес на корню отпускать по выходным. Горел лес в этой местности тоже преимущественно по выходным, тушили его сутками, окапывая, опахивая, карауля от новых возгораний за границами проведённой опашки. А в каждый понедельник все выходили на работу. Режим работы ненормативный, с дополнительным небольшим отпуском за эту самую не нормативность. Когда успевали домашними деревенскими делами заниматься, где для этого силы находили, загадка.
Ко времени моего приезда сюда, в Троицкое лесничество из пятнадцати лесников только двое не были пенсионерами, так же вроде были разбиты по бригадам, на каждом мастерском участке своя бригада, делать должна свои работы. Периодически кто—то из лесников появлялся в конторе, сдавал выручку от продажи дров населению, забирал оформленные квитанции и ордера, и красочно описывал, как они всей бригадой денно и нощно работают.
– Баланс шкурите? — спрашивал их лесничий.
– Шкурим, Лом Али, каждый день шкурим!
– Уход в молодняках сделали?
– Уже почти закончили, немного осталось, получал в ответ лесничий бодрые заверения.
В конечном итоге, при приёмке работ оказывалось, что нашкурили они всей бригадой из четырёх человек за месяц одну машину баланса, объём, который один хороший рабочий на территории цеха делал ровно за день. Уход в молодняках за месяц сделали по краю только одной делянки, даже на этом малом клочке не принеся никакой пользы из-за неправильного отвода под рубку, когда интенсивность вырубки была заложена меньше меньшего.
Приведу здесь пару цифр для сравнения. В чудом сохранившемся проекте лесоустройства 1956 года описывалось, что ежегодно сажается триста гектаров лесных культур, проводится содействие естественному восстановлению ещё на немалой площади, неимоверное количество гектаров прополок и уходов. Такие же объемы выполнения заносились в отчёты и в последующие годы.
Лесоустроительная экспедиция, которая проводится один раз в десять лет, отработавшая летом 1989 года, показала в наличии около трёхсот гектар лесных культур под пологом малоценных древесных пород. Да ещё около трёхсот гектаров сохранилась как занимающих верхний полог. Итого, два годовых объёма от всего объёма посаженных культур за тридцать лет и все предыдущие годы.
Мне довелось обойти практически все сохранившиеся культуры нашего лесничества, в том числе и для отвода на них рубок ухода. Приехали, помню, на один из числящихся по новому лесоустройству участков лесных культур, на котором запланирована рубка осветления. Лесники приступили к изготовлению деляночных столбов, без установки которых, без стандартных обозначений о проведении работ на их «щёчках», никакой проверяющий не станет даже заходить на делянку, сразу откажется принимать выполненную работу.
Ну, а начальник, то бишь я, отправился осматривать равномерность распределения лесных культур по площади. Нужно подобрать характерные участки для правильного определения интенсивности рубки. Где же тут закладывать пробную площадь?
Лесоустроительная экспедиция списала очередные триста гектаров, числящихся от предыдущего лесоустройства, а также посаженных за ревизионный период, то есть за предыдущие десять лет. В эти годы уже сажали не сотнями гектаров, а только десятками, но и качество посадки, и качество ухода по-прежнему давали печальный убыток от общего количества площадей, стоящих на балансе лесных культур. Обращаюсь к Василию Васильевичу, леснику, многие годы проработавшему на этом обходе с вопросом:
– Где же лесные культуры, что Вы показали лесоустроителю, что он их не списал, а указал их в документах? Где хотя бы борозды от подготовки почвы нашим родным ПКЛ—70, которым их нарезают шириной семьдесят сантиметров через каждые 3 – 4 метра?
– Так! Пахали тут, по периметру прошлись, потом крест на крест, сажали также. Вон там рядок сохранился, пойдём покажу.
Опытный Василий Васильевич, переживший не одно лесоустройство, очевидно, завёл лесоустроителя с той стороны, на которой сохранился посаженный рядок лесных культур, заодно заверив, что работы лесопосадочные проводились тут по всей площади. Ну, а как проводились, за то не лесник, а вся эта начальственная надстройка отвечает. Ему что под охрану передали, то он и охраняет.
Рубить сплошь выросшую тут лещину да осину не было никакого смысла, самосева ценных пород не наблюдалось, так что и этот участок при следующем лесоустройстве из категории лесных культур выбыл по списанию.
Обходя с лесниками первые годы обширные владения, мы часто спотыкались на густо нарезанных, но пустых бороздах, в бровках которых, на откинутых плугом пластах плодородной почвы, никакой культуры так же не наблюдалось. Было видно, что все работы и затраты пропали даром.
***
Продолжение
http://www.proza.ru/2015/11/01/766