Евдокия Ольшанская: Не разлучайте со строкой
У нее было лицо под стать имени: доброе, округлое, открытое. И такая же душа. Недаром Борис Чичибабин в письме в стихах приветствовал ее и мужа Олега Степановича таким вот образом:
Здравствуй, душенька с телешком
И телешко с душенькой!
Здравствуй, Дусенька с Олежкой
И Олежка с Дусенькой!
Это не было случайным созвучием, мастерски обыгранном знаменитым поэтом, а выражением истинной ее сущности.
Когда ее не стало, и весть об этом дошла за рубеж, многие журналы откликнулись статьями, посвященными ее жизни и творчеству, а поэтическая секция итальянской Академии Наук прервала заседание, отдав долг памяти своего почетного члена.
«Ушла из жизни Евдокия Мироновна Ольшанская - поэт, литературовед, создательница домашнего музея Анны Ахматовой в Киеве. Ее перу принадлежат поэтические сборники "Диалог" (1970), "Сиреневый час" (1991), "Причастность" (1994), "Мелодия осени" (1997), "Свет издалека" (1999), "Венок Анне Ахматовой" (1999), "Мгновения" (2002), книга стихов и воспоминаний "Поэзии родные имена" (1995), десятки статей. Между первой и второй книгами прошло двадцать лет (и не по воле автора); выхода последней, итоговой - "Избранное" - Евдокия Мироновна не дождалась совсем чуть-чуть» — так отозвался о ней Toronto Slavic Quarterly (University of Toronto · Academic Electronic Journal in Slavic Studies).
Сбылось ее пророчество:
...Пускай молчальницей не буду
До той, последней, немоты.
Возможно, она даже не сознавала, что пользуется такой широкой мировой известностью, ибо жила последние годы достаточно трудно, разделив эту долю со многими другими жителями постсоветской Украины.
Евдокия Мироновна Ольшанская родилась в 1929 году в Киеве, где и прожила почти всю жизнь. Лишь во время войны она оказалась в эвакуации в Шатуре, что недалеко от Москвы. Может быть, это тяжелое время для нее обернулось и удачей. Дуся с детства увлекалась литературой, особенно поэзией, многие стихи знала наизусть (память была отличная). И рано стала писать свои собственные стихотворения. Стихи тогдашней семиклассницы, несмотря на обычные в таком возрасте неумелость и подражательность, все же понравились Самуилу Маршаку. Маститый поэт и переводчик уловил в школьнице искру таланта.
...В детстве выпало когда-то
Повстречаться с Маршаком.
Он мое стихотворенье
То хвалил, а то корил.
Мне подкладывал варенья,
Белой книжкой одарил.
Научил вниманью к слову.
Говорил: « В себя поверь!»
...............................................
Общение с Маршаком много дало девочке, это влияние ощущается и в ее взрослой поэзии. «Влияние» нужно понимать не буквально, как ученическое подражание «мэтру». Нет, у Евдокии Ольшанской оказался свой собственный голос, с ему лишь присущей интонацией. Но «уроки» Маршака сказались в другом: в строгой требовательности к себе, отсутствии небрежности, поспешности и в форме, и в содержании поэзии. И, главное, в огромной искренности и в то же время целомудренности выражения. Да, именно целомудренности, столь непопулярного в наши дни понятия. Ведь не секрет, что даже многим знаменитым современным поэтам присущ этакий эксгибиционизм чувств, а то и просто ощущений или даже инстинктов, какого бы рода они ни были. Разумеется, нет никаких запретов на подобное самовыражение: любой жанр хорош, при условии, что автор талантлив. Но тем отрадней бывает встретить те самые свежесть, чистоту чувств и неподдельную доброту, от которых мы, пожалуй, поотвыкли в последние годы.
В ее стихах вы не найдете ни вычурности, ни фальши. Они просты и понятны, и часто, когда читаешь их, возникает ощущение, что вы нашли где-то в лесу или в поле чистый родник и можете напиться прохладной воды и отдохнуть в жаркий день. И хоть в строках могут звучать грусть, смятение, тревога и даже порой трагизм, но этот образ чистого источника, ключа, — один из любимых у Евдокии Ольшанской.
Свежий ветер над прудом
Шепчет ивам о покое...
Даже верится с трудом,
Что бывает и такое.
Словно тяжесть рюкзака,
Сброшу старые печали,
Пусть рождается строка
Светлой-светлой, как в начале.
Я гляжу во все глаза,
Как рябит в пруде водица...
Голубая стрекоза
На плечо мое садится.
(Из сборника «Сиреневый час»)
Недаром свой поэтический клуб в Киеве, которым руководила она многие, многие годы, до самой своей смерти, она так и назвала: «Родник».
Судьба свела Евдокию Ольшанскую не только с Самуилом Маршаком, но и со многими выдающимися людьми нашего времени. Со многими она подружилась, долгие годы находилась в переписке. Прекрасно, что она собрала многие письма этих незабываемых людей и составила великолепный сборник «Поэзии родные имена» с портретами, автографами, часто стихами, сопроводив их комментариями и своими рассказами о встречах с ними.
Есть у меня родные имена,
Их светом жизнь моя озарена.
Живут в душе, наперекор летам,
Ахматова,
Тарковский,
Мандельштам,
Самойлов,
Чичибабин,
Петровых...
В меня, покуда числюсь я в живых,
Впечатаны, как в камень письмена,
Поэзии родные имена.
Письма эти изобилуют и стихами, адресованными Евдокии – Дусе, Дусеньке, как многие ее звали,— и даже порой рисунками: Арсений Тарковский изобразил своего любимого пса Топсика и даже сочинил от его имени каламбуры:
Красота у собаки -
Борода, усы, баки.
Крыса эта, крыса та –
Обе крысы – красота.
Нет возможности в кратком очерке рассказать обо всех героях этого сборника, лучше самим его прочитать.
Но один адресат стоит особняком, потому что эта переписка связана с еще одной важнейшей стороной творчества Евдокии Ольшанской: исследованием жизни и творчества Анны Ахматовой. Евдокия Мироновна по праву считается одним из ведущих специалистов по жизни и творчеству Ахматовой; особенно большую ценность представляют собранные по крупицам сведения о киевском периоде жизни юной Ани Горенко и создание Музея А. Ахматовой в Киеве. Врожденная скромность и деликатность не позволили Евдокии Ольшанской приблизиться к великому поэту при жизни Ахматовой, и она обратилась к выдающейся актрисе Фаине Раневской с просьбой рассказать о встречах и дружбе с ней. Известно, что у актрисы был непростой характер и острый язык. Поначалу она отрицательно ответила на эту просьбу, объяснив, что ей тяжело писать о той, кого она буквально боготворила, — слова часто лгут, не передавая истины. Но между Раневской и Ольшанской завязалась переписка, и лед недоверия постепенно растаял. Так возник двойной портрет — Ахматовой в воспоминаниях Раневской и самой Раневской.
Мой рассказ о Евдокии Мироновне Ольшанской не претендует на полноту описания ее жизни и творчества. Это, скорее, попытка набросать портрет замечательного человека и поэта. Я сознаю, что портрет этот получится эскизным, написан он не маслом, а акварелью. Ибо и наше общение с ней было недолгим и только в письмах и стихах. Лет десять назад я показала свои стихотворения еще одной известной русской поэтессе в Канаде, Элле Ивановне Бобровой. Ей эти вещи понравились, и она их переслала в Киев Евдокии Мироновне. А вскоре пришло мне первое ее письмо с откликом, предложением опубликовать подборку в киевском сборнике «Современный Ренессанс», а также сборники ее стихов и прозы. Я бесконечно дорожу этой перепиской и жалею только, что нам не суждено было общаться долго.
Ее же поэзия вдруг таким образом подействовала на меня, что некоторые вещи сами собой зазвучали в моем уме... на французском языке (чего никогда со мной ни до того, ни после не происходило: если я перевожу, то только на родной язык). Но так вот вышло, что я перевела десять ее стихотворений и послала ей. Она показала их знакомой, хорошо знающей этот язык, и та одобрила точность перевода. Я, со своей стороны, также показала перевод одной французской преподавательнице университета а Торонто. Та не владела русским, но стихи ее очень заинтересовали.
Евдокия Мироновна очень хотела увидеть эти переводы опубликованными, но при ее жизни мне не удалось этого сделать, так как французский язык среди русскоязычных читателей не слишком популярен.
И все же, мне бы очень хотелось привести одно стихотворение Евдокии Ольшанской в моем переводе как дань ее светлой памяти.
Зеленый Кузнечик Счастья
Зеленый кузнечик счастья,
Как часто вот-вот, казалось,
К тебе подкрадусь я тихо,
Поймаю и унесу.
Но ты, догадавшись сразу,
Вдруг прыгал из-под ладони,
И только вблизи мелькали
Суставы согнутых ног.
Куда ж ты исчез внезапно?
Я так о тебе тревожусь!
Мне страшно: а если кто-то
Наступит сейчас на тебя?
Sauterelle
Bonheur, sauterelle toute verte
Si souvent il me paraissait
Qu'on peut t'approcher tout doucement,
T'attraper et puis, t'emporter.
Mais toi, tu devinais ma man;uvre
Et, prompte, tu sautais toujours
En chatouillant ma paume
Par tes pattes s;ches et pli;es.
O; as-tu disparu si soudain?
J'ai peur, l'inqui;tude me prend:
Si par hasard quelqu'un
T';crase par son lourd talon?