ГЛАВА 19.
НЕ ОТМОЛИТЬ…
К трём дня стали съезжаться родичи.
Банни позвонил, предупредил:
– …С меня довольно! Еще четверть часа этой шелухи, и взреву, как бык! Не пустили бы на заклание, – недовольно сопел, прикрывая трубку рукой. – Знал бы, во что это выльется – съел бы чего-нибудь слабительного, – рассмешив жену, прорычал. – Смейся-смейся, а мне тут совсем не до смеха! Отец сошёл с ума, как ты и предсказывала: взялся тащить статую святого! Через пару сотен метров стало плохо – Марк подхватил.
Тяжело вздохнул, помолчал, борясь с желанием всё открыто рассказать и страшась это делать.
– Знаешь… твой охранник превратился в тень папы – ни на минуту не выпускал его из вида! Люди стали перешёптываться, что это актёр канадский, что его так охраняют и во время крестного хода! Я даже зауважал мужика, – протяжно выдохнул, смиряясь с глухой ревностью и… завистью. – Ты попросила об этом?
– Нет. Клянусь Мадонной, – выдавила, еле справившись с вскипевшими эмоциями.
– Понятно. Действовал по обстановке – «спец». О снимках не переживай – постоянно фотографировал, влезал на стены и фонари – как папарацци настоящий! Посмотришь, оценишь вечером, – посопел, договорил с восхищением. – К нему местная охрана подошла – парой слов отшил! Отвалили без вопросов, больше даже в его сторону не смотрели! – гулко хохотнул. – Ждите нас. Кажется, эта бодяга заканчивается. По крайней мере, можно слинять, никого не обидев. Скоро будем. Есть хочу! – громко прошептав, отрубился.
Не успела положить смартфон в карман, как он кликнул: сообщение. Вскрыв, увидела снимок переполненной до предела, пёстрой площади и фигуру Святого Михаила, плывущую над головами верующих.
К их приезду в саду уже были накрыты столы. Часть опять сервировали в открытой гостиной – нынче больше гостей приехало, не всех туда можно было вместить.
В честь праздника главным блюдом была птица во всех её ипостасях и вариациях. Она же важно прохаживалась во дворе и саду, игнорируя окрики и пинки хозяев.
– Кыш, пернатые! – Ника со смехом разогнала рыже-коричневое войско. – Допроситесь – на барбекю пущу! А, парни? Как вам идея?
– Руками и ногами за! – загорлопанили, вскочили, бросились ловить… петухов. – Ага! Пришла и наша власть – не будете теперь орать по утрам! Изверги! Наконец-то отомстим! Как же сладка бывает месть… И аз воздам!
Пока старики опомнились, парни пяток петушков, свернув головы, успели ощипать!
– Ироды! – всплеснула возмущённо руками Доротея, показавшись в дверях веранды. – Вам тонны еды мало?! На что вам птица божья?
– Ника заказала барбекю! – не моргнув глазом, выкрикнули и потащили трофей на задний двор – опалить. – Других завтра доловим – жаркое сделаем!
– Ах вы чертенята, прости Господи, – пробормотала старушка под всеобщий смех. – Тони, ты, пожалуй, прав – забирай десяток! На них птицы и еды не напасёшься! Проглоты! Разорители!
– Договорились, – рассмеялся.
Посмотрел свысока на притихших заводил, у которых отобрали ароматные тушки несчастных петухов и унесли на кухню.
– Вас семья продала мне – на колени, дети мои! Теперь вы мои подданные и рабы. Ох, и возьмусь я за вас и ваши тела! Берегись, Торонто – Скончерти едут!
Заметив, что ряды молодых поредели враз, басовито расхохотался во всё горло.
– Что, уже струсили, слабаки итальянские? Неужели правду про вас говорят, что вы потеряли маскулинность, став феминными типами? Тьфу на вас, девчонки! Оставайтесь здесь – не позволю позорить мой клуб и район! Переоденьтесь живо в платья! Штаны вам не к лицу!
Долго родичи фыркали и издевались над отроками, сгорающими от стыда под градом презрительных взглядов и насмешек.
Лишь младшая детвора веселилась от души, гоняя по двору оставшихся осиротевших кур-наседок, выдирала красивые пёрышки из их хвостов, менялась ими…
Бедлам был обеспечен до поздней ночи.
Затянувшийся обед плавно перерос в ранний ужин, что готовили сообща.
Пели, танцевали, наряжались в старинные одеяния, распотрошив сундуки и шкафы тётушек, бабушек и дедушек.
Получилось красиво и романтично.
Вероника постоянно фотографировала, просила группироваться в живописные компании, помогала наряжаться, делать причёски и макияж, подобающий к той или иной картине.
Когда старый Пьетро принёс аккордеон и попросил правнука сыграть старинные народные песни, у Ники вообще голову снесло: не могла отделаться от ощущения, что провалилась в «кротовую нору» времени!
Одежда, песни, мелькающие черноглазые лица, смуглая кожа – всё создавало стойкое чувство «зависа»: тридцатые годы, провинция перед немецкой оккупацией.
Потрясённо фотографируя жанровые сценки, поняла, чем займётся ближайшие дни: вызовет свою группу и устроит перфоманс: «Италия 30-х годов».
– Стоп. Ни снимка больше, – на девичье плечико легла рука Луиджи. – Немедленно в комнату. Не прошу – требую.
– Я в порядке. Но снимков и правда достаточно.
Спокойно отдала фотоаппарат тут же оказавшемуся рядом Марку, кивнула.
– Спасибо. Отнеси, пожалуйста, в мою комнату. Приедет группа и разберётся. Договорись и с рекламодателями – их материал. Кожа и ювелирка будут как нельзя кстати. Оговори костюмы всех размеров от самых маленьких. Эпоха – перед войной.
Молча кивнул, поняв и приняв идею мгновенно, растворился в толпе.
Обернулась к онемевшему врачу.
– Присядем? Можешь убедиться, что всё хорошо.
Как только сели в тихом уголке сада на кресла, что вынесли из каминной, протянула руку. Замерла. Дала Луи сделать своё дело.
– Порядок? Я уже проголодалась!
Вскинув голову, поискала глазами, поймала огненный взгляд племянника.
– Пепе, как там птица? Скоро можно будет попробовать?
Он мгновенно метнулся к жаровням.
– Ну, что скажете, господин лекарь?
Терпеливо ждала, пока возмущённый старик повторно посчитает пульс и измерит давление, недоверчиво ещё раз просканирует взглядом её возбуждённое счастливое лицо.
– Постель пока отменяется?
– Да. Не знаю, откуда ты черпаешь энергию, но всё в норме, – посопев недовольно, покачал головой. – Даже румянец вернула на щёки! Хамелеон!
– Хуже, мой дорогой Парацельс, – зловеще усмехнулась, породив тишину вокруг себя. – Я – энергетический вампир! – скрючила пальцы с маникюром, сделал «страшные» глаза, зыркнув на оробевших детишек, раскрывших рот. – Я высасываю жизнь из тех, кто не верит в нашего Боженьку, – протянула руки к малышам, отчего они прыснули прочь, визжа. – Тех, кто верует – не трогаю! – рассмеялась со всеми. – Живите, христиане и мусульмане, буддисты и иудеи – бог един. В это верю и вам советую.
– Я тоже так думаю, но детвору при этом не пугаю, – криво улыбнулся Луи, сдавшись. – Ладно, посиди ещё часок. Потом уходи – день был трудным.
Долго праздновали светлый день.
Родичи переходили от стола к столу, заходили в дом, отдыхали, укладывали малышей спать, зорко следили за молодёжью: не до флирта нынче – Святой Михаил Архангел смотрит и видит все прегрешения. Это их мало останавливало: то тут, то там слышались шепотки и визги, шлепки по нахальным рукам и подозрительная тишина порой.
– …Как ты, родная?
Негромкий голос Энтони отчего-то заставил её нервно дёрнуться, обернуться.
– Выглядишь усталой. Проводить в комнату? – положил руки на девичьи плечи, ласково сжал, побледнел осунувшимся лицом. – Как там внук?
Вскинула бездонный омут, откуда вырвалась вскрикнувшая молния: «Сын!», уколовшая мужское сердце: резко, больно, парализующе.
Стиснул зубы, закрыл глаза, понимая, что для неё нет преград – читает душу и мысли с лёгкостью. Почувствовал, как положила пальчики на его сердце, погладила тайком, говоря ими так много! Опустил голову, не в силах разорвать чувственные нити и руки – так этого не хватало! Открыл глаза, когда поцеловала в лоб, поласкавшись холодным носиком. Задыхался от любви и горечи, а отодвинуться был не в силах, лишь просипел: «Остановись».
Послушалась, оторвалась, сделала пару шагов прочь.
Выпрямился, мельком окинул снующий туда-сюда народ, вздохнул облегчённо: «Не видели».
– Идём? – просипел.
И страшился согласия, и страстно этого ждал! Понимал, что сорвался, но в эту минуту хотел одного: обнять и прикоснуться к губам. Закричал безмолвно: «Любимая!»
«Услышала», вернулась.
– Уже договорилась с Луиджи. Хочет осмотреть перед сном. В другой раз…
Вдруг что-то негромко хлопнуло в стороне сараев, и… погас весь свет!
Не упустила возможности: затащила Тони за ствол старой раскидистой яблони и впилась в губы поцелуем, о котором буквально умолял.
Застонав, дико вжал, отвечая жадно, истосковавшись и… измучившись виной и осознанием греха. Когда подхватил, обвила ножками торс. Затрепетал, чувственно обводя любимое тело искушёнными руками, проникая под одежду, погружая бесстыдные пальцы в плоть, лаская «кнопку», сводя девочку с ума, ввергая в грех и исступление души и тела.
Руками терзала мужские волосы, прикусывая губы, дрожала округлившимся тельцем.
Опомнился, очнулся, аккуратно опустил чаровницу на землю, отвёл руки, оторвавшись от неё, пока не свихнулся от нахлынувшего желания, схватившего так немилосердно за горло. Дышал надсадно, с хрипом, мотая головой, прогоняя спазм и ругаясь на всех известных языках шёпотом.
– Ты забыл русский? – расслышав, тихо рассмеялась, прижавшись скромно к груди, уткнувшись в свитер, с наслаждением вдыхая аромат лосьона и шерсти. – Напомнить, Тошка? – едва слышно, как поднявшийся вечерний ветерок.
Дёрнулся телом, положил пальцы, пахнущие грехом, на её губы, склонился, поцеловал, не убрав преграды.
Слились теплом и душами, замерли, затрепетали, задохнулись от слёз: «Мой! Моя!»
Неожиданно свет зажёгся, ослепив на миг всех, кто так и остался на месте, пока парни ликвидировали аварию на подстанции, светя фонарями и айфонами.
Быстро отскочила от Тони.
– Да будет свет! – натянуто рассмеялась.
Взяла под руку, вывела из-за дерева, осторожно оглянувшись по сторонам: «Порядок, не заметили, пока протирали глаза».
– По последней чашке кофе, родной? Я бы выпила смородинового вина. Составишь компанию?
Молча кивнул и повёл к столу.
Помогая сесть, улучил момент и ласково поцеловал в тёплую голову, не опасаясь внимания родичей – обычное дело.
– Спасибо, папа…
…Утром проснулась затемно. Долго лежала, наблюдая, как всё ярче разгорается рассвет, прислушиваясь к громкому и заполошному крику птиц.
«Горячая пора для них настала: вить гнёзда, заботиться о своём пропитании, завоёвывать самку, кормить первых птенцов, прогонять конкурентов с территории, – усмехнулась, села на постели, свернув ноги калачиком. – Тем, кто недавно прилетел, придётся несладко – их гнёзда могут оказаться занятыми. Не обокраденные ли так орут? Очевидно, – прислушалась, уловила негромкий звон колокола домашней часовни. – Деликатен сегодня, понимает, что вчера родичам досталось, – задумалась, погрустнела. – Нико тоже трудно – столько родни! И все в курсе его истории. Несчастный человек! Хотел лишь свободы выбора. Уверена, пришёл бы сам! Нет, схватили за горло… – откинулась на подушки, прикусила губы, засопела, борясь с накатившими слезами. – Не реветь! Тебе есть о чём рыдать. Своих проблем выше крыши. И даже выше неба. А уж грехов… Как там у смиренных и святых? “Не отмолить прошедшего пути, Не оправдаться в Страшный Судный час…”* Окаянные дни какие-то».
С тихим стуком в дверь прокрался Эсти. Прошёл к кровати, сел на краешек, протянул руку и коснулся пальцами её губ. Тут же прошептала: «Дверь!» Метнулся, задвинул засов и лёг на кровать рядом. Соскучился, хотел окунуться в запах родного тела, почувствовать вкус. Не успел сообразить, как раздела, завладела «мальчиком» и шариками, одурманила, оказалась сверху…
– Луи нас убьёт… Ты сумасшедшая, жена моя единственная… Точно, мы оба ненормальные…
Задыхаясь, почти плакал, хрипел, выговаривая и ей, и себе за невоздержанность:
– Мне нет прощения…
– Заткнись…
Колокольный звон стихнул.
По коридорам забегали, захлопали дверьми, защебетали дети.
Супруги опомнились, пошли в душевую, потом поправили растерзанную немилосердно постель, распахнули окна. Оделись и, подойдя к двери, вместе отодвинули засов.
– Банни, тебя отец потерял. Быстрее беги!
За дверью стояла Феличе, войти не пыталась. Дождавшись внучатого племянника, даже не посмотрела в его лицо.
Он наклонился, поцеловал старушке руки и, шепнув «прости, бабуля», быстро ушёл.
Покачав вслед головой, она вошла в спальню, широко улыбаясь невестке.
– Не буду спрашивать, как спала. Что хочется сегодня на завтрак, мой ангел? – поцеловав пунцовую Нику в лоб, заглянула выжидающе в глаза.
– Что-нибудь молочное. Ммм… топлёное молоко с тёплым хлебом, – пробормотала.
Покраснела ещё больше восхитительным личиком, виновато пожала плечиками.
– Сюда принесу. Внизу снуют, помешают насладиться едой, а тебе нужны радостные эмоции.
Не успела Ника ответить, как старушки и след простыл!
Рассмеявшись, осмотрелась, привела себя в порядок, заметила под глазами синие тени: «Ёёё, сейчас Луиджи задаст трёпку! Так, где косметичка? Замажем, зашпаклюем, скроем…»
– …Твой заказ, милая, – Феличе внесла поднос, поставила на стол. – Всё тёплое, недавно из духовки. А к вечеру это молоко свернётся, и получится ряженка. Сама её люблю. Наша особенно вкусная – горные травы и минеральная вода сказываются на вкусе молока. Сыры тоже необыкновенного аромата выходят. Когда гости со стороны бывают – поражаются, просят с собой, предлагают хорошие деньги. Не продаём. Своих едоков достаточно, – лукаво улыбнулась. – Ты уже договорилась с Нико о прогулке?
Заметив кивок черноволосой кудрявой головки, затихла, продолжила с волнением и тревогой:
– Пока поостерегись. Горы не любят шутить. Если к дальним пещерам – не дойдёшь. Попросись к святилищу, это ближе. Там тоже красиво и спокойно, везде травы и цветы, шиповник цвет набирает, даже зайцев можете встретить!
Дождалась, когда допьёт молоко, собрала остатки еды на поднос, выпрямилась.
– На обед парни обещали дичь на вертеле и охотничье жаркое – ночная вылазка была удачна, – таинственно усмехнувшись, вышла.
Ника осталась стоять с раскрытым ртом: «Вылазка?..»
…Врач появился, когда шарканье ног по коридору прекратилось – жаждущие веры убежали на утреннюю молитву.
– Не старайся обмануть – всё понял по счастливому лицу Эстебана. Я его когда-нибудь убью, – старик ворчал и делал привычное дело. – Никаких слов не понимает, жеребец норовистый. И дитя не держит. Нет, мы, мужчины, всё же невыносимы. Превращаемся в похотливых одержимых животных, не задумываясь о потомстве! – сопел, качал головой, не смотрел на притихшую пациентку. – О женщинах не говорю. В этом вопросе они зачастую бессильны перед напором самца. Была бы моя воля – на сохранение до конца срока упёк бы! Так нет же, не дадут…
– Кто? – удивилась, ошалев.
– Не кто, а что – деньги, будь они неладны. Уже дали знать, что работа тебя ждёт. Десять дней и отдохнёшь всего. Загорелось им! Мало было съёмок в Бари?
– Видимо, идея интересная подвернулась, – пожала плечами, поправила одежду, заглянула в тёмно-карие глаза. – Луи, Вы позавтракали? Потому ворчите? – понимающе улыбнулась, показала озорные ямочки на щеках. – Могу составить Вам компанию. Захотелось горячего сладкого чая.
На кухне был Содом: дети визжали, бегали то и дело в столовую, что-то просили, проливали, пачкались, отбирали куски…
– Мы, пожалуй, наверху чай выпьем.
Подхватив пыхтящий тульский самовар – экзотический подарок из России клану Скончерти от семьи Вайт, Луиджи кивком позвал Веронику с собой.
За ними семенила Доротея, самоотверженно неся огромный нагруженный снедью поднос – поднялась на лифте.
– Вот так… здесь тихо – подветренная сторона. Отлично. Солнце тёплое и яркое море внизу.
Установил самовар на стол, усадил Нику, подвинув ей кресло, принял поднос из рук запыхавшейся старушки.
– Присядьте, пожалуйста, с нами, уважаемая Доротея. Десять минут и без Вас обойдутся домашние. Составьте нам компанию, просим. Дела никогда не заканчиваются – дайте себе несколько мгновений праздности и тишины. Замолкаю и я.
Рассмеявшись, втроём с наслаждением пили чёрный кофе и чай, вприкуску с выпечкой и творогом, вдыхали терпкий аромат напитков вперемешку с запахом моря и согретой зелени.
Над головами мягко шуршали льняные полосатые тенты от солнца, шелестели листья вьюнков и петуний, к букету чая примешивалась горьковатая нотка потревоженной настурции, пеларгонии зональной и каланхоэ Мангина.
Ника с удивлением поняла, что никогда не пила такого волшебного напитка! Подняла лицо, подставила под тёплые лучи, затихла, наслаждаясь…
– …Сегодня дальше усадьбы не выходи. Дай себе сутки покоя. Скучать не дадут дети, если захочешь с ними пообщаться. Мне нужно съездить вниз, в Манфредонию. Просьбы? – Луи стоял над нею.
Ошарашенно покачала головой – что-то было не так.
– Сиди, дыши, спи. Пойду, – поцеловав руку, неслышно ушёл.
Прислушиваясь к его удаляющимся невесомым шагам, с удивлением сообразила, что не заметила, когда ушла Дороти!
«Я уснула? Дела… Как старушка стала, – вытянулась в кресле, поняла, что под ноги подставлена скамеечка, поверх укрыта пледом. – Вот соня… Всё проморгала, – сев прямо, допила остывший чай с мятой, поразилась новому насыщенному вкусу. – Жвачка! Мятная! Надо же…»
– Не кисни!
За спиной выросла Альбертина Монтанари, склонилась ниже, пытливо и насторожённо заглянула в глаза Веронике.
– Сбежим? Способна? – увидев озорной огонёк в синеве глаз гостьи, решилась. – Едем. Спустимся по внешней лестнице. Машина неподалёку за холмом возле соседей. Я там часто её оставляю – хочется иногда стать невидимой.
Сгоняв в комнаты за необходимым, исчезли из дома.
Быстро усадив канадку в салон, Тина рванула миниатюрную машинку вниз по шоссе в сторону залива.
Ника повернула лицо, вопросительно посмотрев на красивый гордый профиль апулийской красавицы.
– Маттината. Захотелось побродить по этому милому городишке. Там есть улочки, которые сразу полюбишь. Я успокоюсь, ты сменишь обстановку, – ловко управлялась с виражами дороги, продолжая рассказывать. – Это модный курорт, вообще-то. Большая его часть занимает два холма, закрытых горами с севера, запада и востока и обращенных к морю на юге. Северное побережье известно своими белыми меловыми утесами, огромным количеством внушительных подводных пещер и, конечно, двумя кекурами Фаральони, одинокими скалами, торчащими из воды в заливе Дзагаре. А еще территория вокруг Маттинаты весьма популярна у ботаников, благодаря невероятному разнообразию растительного мира, в частности, здесь встречается около 60 видов орхидей! Первыми обитателями этих мест были племена восточно-европейского происхождения, в основном из Греции и Балканского полуострова, которые появились здесь примерно в V веке до нашей эры. Название Маттината происходит от названия римского поселения Матинум, которое в I веке нашей эры располагалось недалеко от территории современного городского порта. Правда, самих следов этого поселения осталось относительно мало. Современная Маттината – это результат миграции людей из городка Монте-Сант’Анджело на протяжении нескольких столетий. В 1955-м году она получила статус независимого города. Сегодня экономика Маттинаты основана на секторе услуг и, частично, сельском хозяйстве и выращивании скота. Туризм также играет весьма заметную роль в жизни общества. Среди главных достопримечательностей города – некрополь Монте-Сарачено с пятьюстами даунийскими могилами, руины бенедиктинского аббатства Сантиссима Тринита, развалины римского поселения Матинум и кекуры.
Притормаживала, если было что показать родственнице, давала ей возможность рассмотреть, Сфотографировать, потрогать, понюхать – цветы росли по обочинам.
– Но мы едем не за историей, не так ли?
Гостья кивнула, криво улыбнувшись: «Пока довольно».
– Так и подумала, – усмехнулась лукаво. – Тебе повезло попасть сюда весной – зелено и ярко. Летом картина линяет, обесцвечивается, выгорает, даже вечнозелёные растения покрываются бурой или желтоватой пылью – известняк и мел повсюду. Здесь бывает довольно жарко, даже слишком, в верхнем городе свежее…
Дорога заняла минут двадцать по серпантину до развязки на побережье, потом ещё минут десять!
Прогулка того стоила – красота стояла сказочная!
Зацвели первые цветы, трава укрыла землю, а листва деревья – весна навёрстывала опоздание. Горы и ложбины были покрыты ровными рядами посадок оливковых и апельсиновых деревьев, в местах с наносной почвой виднелись квадраты полей и огородов.
Сам городок Маттината был похож на Сант’Анджело такими же белыми домами и церквями, но размер и местоположение не вынуждали строить ярусами, что позволяло выделить больше места для зелени и клумб, для милых двориков и площадок обзора, на которых располагались столики уличных кафе. Преобладали современные постройки в три-пять этажей, больше похожие на советские пятиэтажки эпохи хрущёвских застроек, как, усмехнувшись, отметила про себя Вероника.
Повсюду вдоль стен зданий в нижней старинной части городка стояли лавки с овощами и фруктами, поделками местных мастеров, всякой утварью, как с историей, так и новодел.
– Знаешь, – Ника остановилась и принялась рассматривать ярмарку гончара, – этот район чем-то напоминает блошиный рынок в районе Старый Палермо в Буэнос-Айресе, в Аргентине. Там тоже, чего только ни встретишь! Вот и здесь глаза разбегаются, и хочется купить и зарисовать одновременно, – рассмеялась.
Переходя от лавки к лавке, склонялась к расстеленным прямо на тёплых камнях дороги грубым полотнам, на которых размещались сотни предметов утвари и местного искусства.
– Чудо: просто и так гениально! Мудрость, отточенная веками. В такие минуты с грустью понимаю, кто я, – криво улыбнулась, пожав плечиками, – и не пытаюсь сравниться или дотянуться – не тот талант. Мама гениальнее, на мне природа несколько расслабилась.
Тина оказалась права: нужен был перерыв, полный отрыв от сотни родичей, жарких жадных мужских глаз, от зависти в женских взорах, от вечной чувственной карусели, от кипения крови.
Покой и одиночество.
То, что девушки были вдвоём, им не мешало, даже способствовало оживлению интересов, которые оказались придавлены в свете последних дней и событий. Переглядываясь, молчали, говоря душами много больше – сёстры по несчастью.
Тина сразу всё поняла, едва пригляделась к канадке: несмотря на то, что Ника была счастливо замужем, от глаз итальянки не укрылся факт душевной драмы – свёкор и охранник не сумели скрыть любви и боли в глазах. Апулийка была просто ошарашена в тот миг, не поверив своим глазам, но позже убедилась: оба канадца-гиганта влюблены в миниатюрную синеглазую красоту небесную.
«Энтони держится, шутит, старается постоянно быть в гуще новообретённых родичей, но взгляд невольно ищет ту, которая выжигает душу и рвёт сердце. Не потому ли хватается за него так часто, едва остаётся один? Несчастный… – вздыхала, заметив это, – как угораздило влюбиться в сноху? Или у них своя давняя история? Тогда Эстебан обречён на измены жены – первая любовь сильнее супружеских уз, с этим нельзя совладать, понимаю. Нике тоже трудно, вдвойне! Даже втройне – Марк. Такая умница: отстраняется, держится на расстоянии, закрывается должностной инструкцией, как Эгидой, но и ему не спастись – обманывается напрасно. Либо она ответит, либо… Охохоо… быть беде… – безмолвно простонала, незаметно метнув глаза на возбуждённую девочку, рассматривающую чудную вазочку из терракоты. – Ему тоже не позавидуешь – ад уже на земле! Все мы в аду. Сознаём, что грешим, но идём на него, как рыба ночью на огонь факела. Всем нам быть пойманными им, нечистым. Не замолить грехи при жизни, как и не убежать от любви. Что ж, Господи, ты умеешь мучить нас…»
– …Ты это видела? – задыхаясь от возбуждения, Ника перебирала изысканными длинными пальчиками прирождённой художницы старинные яшмовые, агатовые и коралловые бусы. – Чувствуешь? Живут, дышат! Примерь-ка…
Не успела Тина опомниться, как накинула ей бусы через голову на грудь, подумала, подхватила ещё несколько нитей, добавила, соорудила живописный разноцветный каскад, ярко выделяющийся на белоснежном кашемировом свитерке итальянки.
– Чудо! Шедевр! Замри… – сделал несколько снимков с разных ракурсов, ловко сняла украшения, вернула на покрывало. – Теперь с этим…
На груди «модели» тут же появилась гривна из серебра с червлением: узор был на диво красив – явно из славянских земель родом. Затем нашлась оригинальная большая брошь из скани с серебряными нитями цепочек.
– Да, она сюда и просилась. Дарю. А себе выберу, пожалуй, это, – извлекла откуда-то из-под коробки с мелочью серебряный гребень с камнями: лазурит и бирюза. – Ого! Раритет! Удача. Закрепи, пожалуйста.
Пожилой продавец зачарованно наблюдал за девушками, явно из самой столицы, явно художницами, и только распахивал чёрные уголья глаз в густых смоляных ресницах и покачивал седеющей головой: «Чудо! Красавицы! Как щедро Матерь Божья одарила девочек: и талантом, и благочестием, и ангельской красотой! Хвала тебе, Дева Небесная!» Не торгуясь, принял с почтительным поклоном испрошенную скромную плату, благодаря за покупку и то счастье, что подарили ему, скромному ремесленнику.
Они пошли дальше, останавливаясь и у других прилавков, а мужчина всё не мог отвести взора от их фигур и лиц: «Счастья вам, голубки! Храни вас Мадонна!»
– Смотри, свежий хлеб! Есть захотелось, – гостья остановилась у витрины лавочки пекаря.
– Зайдём, купим их выпечки и заодно спросим, где приличная еда, – пожала плечами Тина и решительно толкнула массивную деревянную дверь с коваными накладками и переборками.
Через полчаса сидели на соседней улочке в кафе за столиком и уплетали салат, пока готовилось горячее. Вино было просто восхитительным!
– Госпожа Клаудиа, – Альбертина обратилась к хозяйке, вышедшей с подносом, – откуда у Вас эта чудесная лимонная наливка? Сами делаете?
– Нет, милая, это из магазинчика от фермеров. Там вчера был свежий завоз, я удачно ограбила! Всё и забрала оптом, – посмеиваясь, расставляла тарелки, салфетки, приборы. – Ешьте, пока горячее, а потом я вас буду бессовестно и безбожно соблазнять! – рассмеялась приятным низким контральто, покраснела привлекательным моложавым лицом. – Там столько деликатесов!.. – ушла, подмигнув озорно и юно ошалевшим гостьям. – Приятного аппетита, голубушки мои!
– Ушам не верю, – заворчала Ника. – И глазам: объедимся, растолстеем и нагрешим. Святой городок, называется. Одни соблазнители и искусители здесь живут! – покосилась на хохочущую Тину, поглощающую вкуснейшую лазанью. – Держись тут… Да сам Святой Михаил соблазнился б! Это не еда – преступление против добродетели!
Накинулась на запеканку, сдабривая её соусами и свежими овощами, зеленью и фруктами, прихватывая то виноградину с майораном, то дольку апельсина с фенхелем, то ломтик вяленой дыни или хурмы с мятой.
– Рай… Неужели Он нас заочно простил? Спасибо, милосердный…
* «Не отмолить прошедшего пути, Не оправдаться в Страшный Судный час. О, Ты, Пришедший грешников спасти, От них же первый окаянный аз». (Иеромонах Роман, 9 января 1998 г., скит Ветрово).
Декабрь 2015 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2015/12/09/2407