Служебный транспорт
Вторым по значимости в лесничестве на тот момент был водитель единственной машины, на которой делалось всё. Из транспорта это был, конечно же, не единственный вариант. Почти у каждого лесника была закреплённая лошадь, которую он содержал сам. При лесничестве тоже содержалась лошадь, но особой необходимости в ней уже не было.
Лошади, незаменимая составляющая жизни деревенского жителя, неуклонно вытеснялись разнообразными транспортными колёсными средствами. Машины, трактора, мотоциклы были намного удобнее в эксплуатации, не требовали заботы несколько раз в день, могли использоваться по потребности, не требуя к себе внимания в остальное время.
Основным фактором, вытеснившим лошадь из нашей жизни в качестве транспортного средства, всё же стал экономический. Телега, сани, конная упряжь перестали производиться массово, их стало трудно найти, их цена становилась неподъёмной.
Лошадь для лесника была не только транспортом, но и для некоторых, заботливой нянькой. У наломавшихся за световой рабочий день, промёрзнувших или промокнувших работников, вошло в трудноискоренимую привычку "принять с устатку". А уж если лесник отпускал дрова, то частенько ему подносили магарыч, чтобы выделил поровнее, с хорошим подъездом к месту заготовки, частенько вообще только за то, что нашёл время и согласился съездить на делянку.
Душа, она, конечно, меру знает, но количество выпитого иногда перевешивало, мерное покачивание телеги или поскрипывание полозьев саней убаюкивало. Возница засыпал и, бывало, выпадал из своего транспортного средства. Заботливая лошадь стояла возле хозяина, терпеливо ожидая, когда он проснётся от холода, снова займёт своё место и трогалась дальше. Дорогу домой ей показывать не надо, никакой автопилот не был нужен. Эти редкие случаи обязательно становились общеизвестными, над героем долго подтрунивали, вызывая его сконфуженную улыбку.
С появлением тракторов охранять лес на лошадях стало труднее. Выручало отсутствие тракторов у населения. В ходу была шутка, что "зачем нам столько лесников? Нужно председателям колхозов доплачивать, дабы они тракторы не давали, тогда и воровать не будут, не на чем будет".
Старое поколение лесников постепенно уходило, молодым, приходящим им на смену, было удобнее переходить на другой транспорт, деловые отношения из пол литровочных стали переходить на другие ценности. Отходя от дел, дедушки хлопотали оставить себе свою лошадку, по бухгалтерии числившуюся с момента её постановки на баланс, за это время несколько раз заменявшуюся самим хозяином на более молодую кобылку или молодого мерина, так что по документам числилось не то, что было в действительности. Помню, в нашей отчётности лошадям было двадцать пять, двадцать семь, одной даже сорок один год!
Тем не менее, лошадь передать в частные руки было нельзя, чаще всего их списывали с баланса как падёж, справку о чём брали за известную таксу у колхозного ветеринара. Там же, в одном из тогда ещё живущих колхозов, меняли выработавшееся животное на более свежую лошадку, по необходимости.
Машина, это уже другой уровень. Ну и что же, что ЗИЛ-157 был давно устаревшей моделью! Никакие другие тогдашние вездеходы не могли сравниться с ним по проходимости, при том, что ещё и до четырёх тон груза можно было перевезти. В этом деле всё зависело от водителя.
Николай Егорович, наш водитель, среднего роста, с холодными, прозрачными глазами всегда прятавший их за улыбчивый прищур, уклонялся от разговоров, шутил, подтрунивал над Александром Андреевичем, сидящим от меня справа, вовремя более чем двухчасовой дороге в контору лесхоза с ежемесячным отчётом, затем обратно.
Начинал всегда Андреевич, вспоминая старые художества из их общей молодости. Жили они напротив друг друга, знали друг про друга всё, но общались только на работе.
– Помню, помню, как ты за пушистыми котятами похаживал, — начинал Андреевич, толкая меня локтем в бок. Старшина хмыкал, щурился улыбкой, и начиналось минут на двадцать - тридцать мирное препирательство. Из отдельных слов всплывали давно происшедшие события, но никогда не звучало ни одного имени, ни одной фамилии.
Машину свою Старшина любил, холил и лелеял. Была бы его воля, он бы не работал на ней, а только всем демонстрировал. Не было ни одного случая, во сколько бы поздно ни вернулись, чтобы он лёг спать, не помыв свою любимицу.
Сзади машину украшали брызговики, висящие до самой земли. Впереди торчали над бампером самодельные подпружиненные "усы", показывающие не видные из маленьких окон кабины габариты машины. Не то, чтобы помять, поцарапать машину было бы для Николая Егоровича трагедией.
Его внешний вид, сияющие зеркальным блеском яловые сапоги, старинного покроя, смотревшиеся, как только что пошитые галифе, всегда чисто выбритый вид были под стать внешнему виду машины.
Ездил Старшина неторопливо, разгонял автомобиль по федеральной трассе только до сорока километров в час, снижая скорость до двадцати километров в условиях тумана и гололедицы.
– Кто же так ездит! Куда же так спешат! — раздавались его причитания после обгона очередной машиной нашего «колдуна».
Фуры, обгоняя, обильно забрызгивали лобовые стёкла весенней или осенней грязью, дворники не справлялись. Когда обзор исчезал совсем, Николай Егорович останавливал машину и лез намывать забрызганные стёкла. Учитывая упорную неторопливость таких поездок, сидя свободно в отсутствии второго пассажира, я старался задремать в тряской кабине, едущей по гладкому асфальту, под вой вездеходной резины.
– Давайте установим омыватель стёкол, — предложил однажды Старшине. Заводом на этот древний экспонат установка подобного устройства не предусматривалась.
– Кабину сверлить?! — бедного Егоровича чуть не хватил удар. Настаивать на установке язык не поворачивался.
Однажды, возвращаясь домой, наблюдая эти остановки, запрыгивание и мытьё тут же вновь забрызгиваемых грязью стёкол, я открыл одну из пластиковых бутылок, лежащих под ногами и содержащих запас воды на тот случай, если закипит радиатор, высунул руку в открытое боковое стекло и плеснул воду вперёд. Вода, попав на щётку стеклоочистителя, тут же проделала широкую смотровую щель.
Старшина идею оценил, попросил передать открытую полторашку с водой и проделал тоже самое со своей стороны. Таким образом, останавливаться стали значительно реже, существенно ускорив попадание в пункт назначения.
В хорошую погоду, когда под ногами грязь, но трасса от неё уже очистилась, появление на площадке возле конторы лесхоза Старшины и его машины было сродни космическим пришельцам. Потрёпанные лесхозовские машины и трактора, замызганные грязью работники всегда обалдевали от сияющего во всех смыслах явления. Как-то не верилось, что вчера эта машина, как и прочие грузовики лесхоза, возила метровый баланс из леса на железнодорожную станцию или дрова бабушкам по окрестным деревням. Машину Старшина останавливал в самом сухом месте у конторы лесхоза, стараясь её колёса не запачкать грязью, натащенной другими машинами и тракторами. И, довольный, демонстрировал себя и свою любимицу, не реагируя на шутки и подколки в свой адрес.
Дорога по лесу этого симбиоза техники и человека - это отдельная песня. Перед каждой свешивающейся над дорогой веточкой Старшина останавливался, брал топорик и лез удалять это непреодолимое для его души препятствие.
– Сейчас, сейчас, — тараторил он, не обращая внимания ни на какие возмущения или шутки, несущиеся ему вслед из кабины или кузова. Мокрый снег усугублял ситуацию настолько, что склонившиеся над всей дорогой ветки и орешник делали передвижение совсем невозможным.
Лужи, которыми наполнялись лесные дороги после дождя, вызывали у Егоровича смятение. Он выходил из машины почти перед каждой новой лужей, ломал веточку и осторожно, чтобы не запачкать сияющие сапоги озабоченно уточнял её глубину. Иногда после этого напряжённо предлагал поискать объезд. В лесу это редко бывало возможным. Если до делянки оставалось недалеко, пассажиры предпочитали уйти пешком, за многие годы выплеснув все эмоции, потому безучастно покидая такое проблемное транспортное средство. Обычно в течение часа заявлялась и отставшая машина с водителем, имевшие неизменный сияющий вид.
– Как же ты с ним ездил? — спросил я однажды у Лом Али Сайдаевича, у которого через несколько месяцев работы его помощником мне пришлось принять лесничество. Я знал, что Лом Али частенько сам садился за руль, оставляя переживать Николая Егоровича дома.
– Поначалу я тоже пытался его заставить прекратить страдать ерундой. Потом, однажды, сам сел за руль и провёз его по лесу на максимальной скорости, — ответил мне Лом Али. Стало понятно, почему он часто выезжал по делам без водителя.
Жизнь заставляла ускорять темпы, всего лишь одна машина баланса в день, отвезённая на станцию меня не устраивала, пришлось на водителя нажать. К тому же население стало чаще обращаться за дровами, которые мы развозили традиционно в метровом виде
Видя ускоренную смену пенсионеров на более молодых, происходящую в этот период в лесничестве, Старшина погрустнел, почувствовал свой неизбежный уход и немного изменился. Машина по трассе теперь стала развивать скорость порой до шестидесяти километров в час, на станцию уже возилось по два рейса, но всё это всё равно делалось с оговорками. К поленницам уложенного на делянке баланса Старшина поближе подъехать отказывался категорически, от участившегося ритма работы страдал и вскоре ушёл на пенсию окончательно.
Во время первой же поездки молодого водителя отлетели висящие до земли брызговики, затрещал кузов, но машина стала делать в день по четыре рейса.
От больших нагрузок, бездорожья, прыжков по пням учащались поломки, обострилась проблема добывания запчастей. В этот период население обуржуазивалось, получив возможность выкупать списанные машины и трактора, особенно желанным многим казалось приобретение распродаваемых старых запасов из воинских частей. Приобретённые вездеходные грузовики отличались редкой прожорливостью, от длительного хранения быстро разваливались, народ стал избавляться от этих раритетов. Воспользоваться этим было не грех.
Где меняя, где выкупая за смешные деньги, мы стали приобретать на запчасти такие машины. Чтобы не забивать себе голову, просто перевешивали номерные знаки на новый "колдун", а старый служил как поставщик некоторых запчастей. Наверное, до сих пор по району колесит эта машина с номерами 92-72 ТЛО.
Позднее разжились и мотоциклами. Первый нам передали из другого лесничества нашего же лесхоза. Это был новенький Иж-Юпитер - 5, лежащий под кучей конского навоза с полу отвёрнутой коляской, так как лежал он в задних ногах стойла лошади.
– Может быть, не будем брать такое? — запричитал Егорович, глядя на то, что теоретически должно было ездить и передаваться на ходу.
– Берём! — оптимистично объявил я, заметив, что цилиндры чистые, мотоцикл новый, хотя и «обгаженный».
В моей жизни это был третий мотоцикл. Прав у меня не было по причине отсутствия зрения. Вернее, я то считал в то время, что вижу. Теперь, окончательно его потеряв, понял, что и тогда это была большая иллюзия. Потому всегда ездил в шлеме, чтобы не привлекать внимание изредка мелькающих на дороге стражей порядка.
Первый мотоцикл был подо мной недолго, это было ещё на Урале. На мотоцикле Минск, который наладил наш мастер леса Нурфаяз, работающий со мной в одном лесничестве, я немного научился ездить. Потом, переведя Нура на второй мастерский участок вместе с мотоциклом, взялся за восстановление разобранного до меня Иж-Юпитер- 4.
Собрал тогда умельцев со всей деревни, определивших, какие детали отсутствуют, натащивших нужное от тракторов и автомобилей. В магазинах того времени на Урале мотоциклетных деталей отродясь не бывало. Укомплектовали чем могли, в коляску поставили здоровенный аккумулятор с комбайна и пару дней толкали с горки и на горку, пытаясь завезти "с толкача". Мотоцикл иногда внезапно чихал, но заводиться отказывался. Вынеся вердикт, что "эти четвёрки такая капризная дрянь", энтузиазм мои помощники потеряли. Стало понятно, почему этот почти новый агрегат стоял разобранный и заброшенный.
Литературы по мотоциклам тоже взять было негде, потому, вооружившись учебником для водителей грузовых автомобилей, принялся экспериментировать в одиночку. Железки - не моя стихия, но искра была, понятие о верхней и нижней мёртвых точках приобрёл в процессе освоения бензопилы, потому заводскую неисправность всё же нашёл и ликвидировал.
Довольный, я проездил на этом мотоцикле пару месяцев, улетел один раз через руль, осваивая скоростную езду с коляской, пока не сдох мой здоровенный аккумулятор.
Обнаружилась неисправность реле-регулятора, не дававшего зарядку аккумулятору. А тут, накануне, лесники нашли в лесу остатки метеозонда, радиосхему от которого отдали мне, как "образованному" человеку, который, по их мнению, и в этом должен был разбираться.
Нашёлся деревенский радиолюбитель, запросивший два транзистора, взамен сгоревших в реле. И надо же! В этой упавшей с неба электронной плате было только два транзистора, именно тех, которые требовались! Как удалось добыть мотоциклетный аккумулятор, тут описывать не буду, это ещё заняло бы пару листов.
Усилия оплатились сторицей. Моя "четвёрка" заводилась с пол-оборота, на спор, когда кто-нибудь, разглядев модель мотоцикла начинал сочувствовать и хаять его. Два лета я с этого мотоцикла практически не слазил.
Имея такой опыт, уже на тульской земле отмыть и восстановить укомплектованный с завода агрегат было не сложно. Недолго я на нём поездил. Однажды, пользуясь тем, что мотоцикл стоял в сарае, оставшемся от сгоревшего дома, который был мной приспособлен под гараж, одной из ночей деревенские засранцы его вскрыли. Новый мотоцикл разукомплектовали, старый, который я перед этим приобрёл с рук на запчасти, восстановил и на нём уже ездил, угнали. Некомплектный мотоцикл, числившийся в отчёте, я передал на дальний мастерский участок молодому парню, который его восстановил и какое-то время ездил.
Поэтому, с учётом уральского опыта, когда предложили получить в Туле новый мотоцикл Днепр, со скандалом заставил Старшину, боявшегося города и светофоров, за ним поехать в город герой Тулу.
Николай Егорович в большой город поехал только вместе с Андреевичем, пообещавшим нам подсказывать дорогу. Приехали, загрузили мотоцикл без сидений, типа "их ещё не привезли", и отправились в обратную дорогу. На каждом светофоре Старшина терялся, нервничал, не видя из кабины с ограниченным обзором эти мигающие над головой устройства. В результате постоянных дёрганий "поехали-стой" проскочили знак, запрещающий проезд грузовому транспорту, и ехали на нашем монстре через центр областного города в сплошном потоке легковых автомобилей. Поездка состоялась в целом благополучно, а ведь Андреевич до её начала предрекал, что Старшина даже под страхом смерти в Тулу ехать откажется!
Сиденья на мотоцикл пришлось приспособить старые, обтянув их дерматином. Сказали бы сразу, что им нужно «в клювике принести», захватил бы с собой, а то устроили "недокомплект", игру "догадайся сам", ёлы-палы! Не захотел из принципа узнавать, что же хотят за "оставленное в залог" и тащиться через всю область за теми сидениями.
Имея какой-никакой опыт возни с железками, сразу хотел перебрать новый мотоцикл, но мои деды развыступались, "заводская сборка", "заводская регулировка", потому и с первых дней он стал сыпаться. В отличие от родственного ему мотоцикла Урал, это недоразумение на каждой второй гайке требовало ключ на тринадцать, которого тогда было не найти. Но отъездил я на нём долго, хотя и без номеров.
Был ещё короткое время в нашем пользовании купленный с рук вездеходный мотоцикл тульского производства Сова, купили с рук грузовой УАЗ, но об этом я расскажу позднее.
***
Ударные лесозаготовки
Будучи самым большим по площади Троицкое лесничество, на фоне других лесничеств Плавского лесхоза, имело и самые богатые запасы древесины. Востребованнее всего древесина была в самом Плавске, куда её вывозили лесовозами. Заготовку вела небольшая бригада, которая комплектовалась тоже в лесхозе, формально передаваясь под начало местного лесничего. Только, извините, кто платит, тот и музыку заказывает. Отправляли их из лесхоза, получали снабжение зарплату тоже в лесхозе, работали поочерёдно в разных лесничествах, поэтому с дисциплиной бывали большие проблемы.
К моменту моего вынужденного вступления в должность лесничего цех при лесничестве в очередной раз сгорел, поэтому вся заготавливаемая древесина вывозилась в Плавск. Бригада лесозаготовителей жила во второй половине двухквартирного деревянного дома, в первой половине жили попеременно семьи меняющихся специалистов, а потом и моя семья.
Приезд бригады начинался с большой пьянки, после зарплаты она затягивалась на несколько дней, самое проблемное было удерживать запрет на пользование техникой в таком нетривиальном состоянии. Вели ребята себя как хозяева, лесничего "имели ввиду", ведь договорные расценки подписывал им сам директор, хотя в открытую не нарывались. Прижать представлялось возможным только угрозой закрыть наряды по обычным расценкам, так как договор предусматривал и некоторые обязательные объёмы заготовки, которую лесовозы ещё и вывезти должны были.
– Начальник! Всё сделаем! Будь спокоен, — отвечали мне в ответ на моё возмущение их праздностью, затягивая пьянку до последнего, потом приступали к работе по двум причинам. Либо деньги кончились, и надо было загнать пяток берёзок для продолжения "банкета", либо время поджимало, и объёмы могли быть не выполнены. В последнем случае ещё и начиналось зудение с просьбой о том, что "ты закрой, мы в следующем месяце наверстаем". Рассчитывали при этом на то, что за срыв плановых показателей лесничего тоже, мягко говоря, не похвалят.
На какой делянке работать, зачастую решал сам бригадир, получив указание в лесхозе, какая порода древесины нужна в данный момент. Из-за этого на делянках могли оставаться недорубы мелкотоварной, невыгодной в заготовке древесины, за которые нёс ответственность в конечном счёте, угадайте кто? Опять же лесничий!
Могли приехать и вообще не приступать к работе, заявив, что им не выдали запчасти, которые формально должен был получать лесничий. И тогда приходилось отправляться в лесхоз, выпрашивая запчасти, солярку, бензин, масла. Даже канцтовары приходилось выпрашивать. С последним не то, чтобы жадничали, просто лимит на них был общим на лесхоз, ну и не всего вдоволь нам, самым дальним, доставалось.
Однажды это осознав, я рискнул и продал машину дров мимо кассы, подвесив себя на один из многочисленных крючков, которые срабатывали против такого инициатора, если он потом нарушал правила игры. Дрова продал, накупил канцелярки, забил ею все ящики всех столов и пополнил некоторые шкафы. Теребления меня мастерами и лесниками по поводу отсутствия ручек, карандашей и прочей ерунды, особенно усиливающиеся при составлении отчётов, разом закончились.
Выстраивая отношения с лесозаготовительной бригадой, вникая в возникающие проблемы приходилось многому удивляться. Вспоминался Режевской лесхоз, из которого я перебрался сюда. Там бригада заготовителей, а тем более другие бригады двух леспромхозов и химлесхоза никогда не выезжали на работу, если не хватало даже какой-то мелочи. Сразу же начинали бегать все главные специалисты, механики, вытряхивать душу из оборотистых кладовщиков, воспринимавших только указания как минимум директора, считая, не без оснований, себя по статусу выше директора, но только именно ему этого не афишируя.
Объём, вырубаемой при наличии такой же техники, как и тут, одной уральской бригадой, был на порядок, а порой и на два выше, чем той, с которой мне теперь пришлось работать. Нельзя сказать, чтобы ребята не умели работать. Им не было смысла напрягаться.
Когда бригада приступала к работе, всё преображалось. Добродушный бригадир Василий, на котором всё и держалось, вёз свою братву на ГАЗ-66, сам сев за руль, валил лес на делянке, затем разгонял из-за рычагов трелёвочного трактора младшего брата и стрелёвывал всё наваленное. Остальные члены бригады только успевали обрезать сучья и делать другие вспомогательные работы. Закончив трудовой день, Василий иногда отправлял машину домой, а сам устраивал пробежку от делянки до деревни, иногда километров десять, явно получая от этого удовольствие.
Секрет успешной работы бригады в целом был не только в богатыре Василии, но и в том, что реальная норма на трелёвочный трактор при том среднем фактическом объёме хлыста, который резался с корня и забирался с делянки, была по нормативам 150 кубометров. В день. На трактор. А заготавливали чудо-работники в месяц максимум пятьсот кубометров, правда, отвлекаясь на помощь при погрузке лесовозов. Заработок по два договорных рубля за кубометр обеспечивала неплохой барыш на четырёх человек. Зарплата лесничего была в два-три раза меньше. Вся мелкая нетоварная древесина шла под гусеницы, очистка делянок ложилась на плечи лесников, а отвечал за это безобразие перед высоким начальством опять же лесничий.
Утаскивая с делянки бабушкам на дрова по нескольку хлыстов, они создавали мне особую проблему. Пришлось объясняться в дни просветления. Вынуждено восприняв аргументы бригадира, состоявшие в том, что в начале разработки делянки требовалось промять и проморозить дорогу, по которой потом будут вывозить древесину лесовозы, договорились, что по минимуму хлысты всё же будут оплачиваться.
– Какие проблемы, шеф, пусть лесник бегает и деньги у бабушек забирает, адреса скажем, — сразу они нашли выход. Этого и пытались придерживаться.
Интересно мне было, как директор, очень редко посещающий лесничество, будет реагировать на «высокие художества» бригады. И однажды Владимир Викторович приехал и предложил съездить, посмотреть работу бригады.
Трактора на делянке не оказалось, явно уехал "дорогу проминать", но он вскоре появился, ломая без разбора стоящие за границей делянки берёзы, пользуясь прочной бронёй от танка Т-34, ходовая которого, как говорили, и послужила для создания этого универсального трактора.
Перебросившись парой слов с бригадиром, услышав нужные для себя заверения и обещания, «всё, дескать, сделаем, будьте спокойны», не сделав ни одного замечания, шеф отбыл восвояси.
На обратной дороге, сидя в его уазике, я старался молчать, так как все мои предположения теперь подтвердились, и моё решение тоже "иметь всё это в виду", окончательно укрепилось.
В следующий раз директор приехал, сопровождая грозного проверяющего, самого Льва Петровича, устроившего меня в этот лесхоз! Приехал этот второй в области лесной начальник, главный лесничий посмотреть на работу своего, так сказать, наперсника. Поехали смотреть очистку делянок, которые должны были готовиться для нарезки борозд под культуры следующего года. Захламлённые делянки, заметные недорубы по углам и вдоль границ вызвали у грозного проверяющего благородный гнев.
– Пиши заявление и испарись! — прорычал, стоя в пол-оборота ко мне осерчавший проверяющий, не задав ни одного вопроса.
– Испарюсь, Лев Петрович! — легко ответил я, щёлкнув для убедительности каблуками. Еле успел мой директор открыть для главного лесничего дверцу в кабину. Долго потом щёлкал мне Лев Петрович по репутации, заочно и на совещаниях, посвятив моей персоне не один год. И только расставшись со своим руководящим креслом, уже работая в областном учебном пункте на какой-то маленькой должности, протянул мне однажды руку со словами: "Я Вас очень уважаю!" Ё-ттть! Делянки, проверенные в этот раз, ничем особенно не отличались ни от вырубаемых в другие годы, ни от делянок в других лесничествах.
Намного позднее, получив в распоряжение колёсный трактор и организовав сортиментную, то есть, уже готовыми брёвнами, заготовку и вывозку древесины, мы добились приемлемой очистки делянок. Разместив фотографию одной такой лесосеки на стенде, представляющим наш вновь сформированный лесхоз на одном из областных съездов, я наслушался в наш адрес от подходивших к нему лесничих из других лесхозов, что это чистой воды показуха, что все делянки у нас такими чистыми быть не могут, и далее в таком духе.
Секрет же был прост. Во всех остальных лесхозах заготовка продолжалась хлыстами с трелёвкой гусеничным ТДТ-55, а мы, по своей бедности, трелевали либо лошадьми, либо колёсным трактором. Поэтому и убиралось всё из-под колёс и из-под ног. На почти ежегодно сыпавшиеся на мою голову строгие и прочие выговоры всё это никак не повлияло. Сказывалось моё нежелание и неумение куснуть-лизнуть, которым более успешные овладевают, как иногда кажется, с пеленок.
***
Отчётность
– Колбал я этот отчёт! — так, по словам Александра Андреевича откликался один из лесничих с высшим образованием, работавший до меня. Я так заявлять не мог, прекрасно осознавая, что хоть всё в лесу переделай, не отчитавшись своевременно и красиво, обеспечишь себя хроническим геморроем на ближайший отчётный период.
Различался геморрой месячный, квартальный, годовой и за ревизионный период. Бывал ещё обострённый геморрой во время горячей поры, к которой всегда относилась посадка леса, в какой-то степени отводы делянок под рубки будущего года и напряжённость в пожароопасный период. Всё лето — это один сплошной пожароопасный сезон, но весной, сразу после схода снега и до устойчивого озеленения свежей травой, официально до наступления дождливой погоды, это и бывал тот самый пожароопасный период.
Три года моей предыдущей работы на Урале выдались особо горимыми, пожароопасный период там сливался по продолжительности с одноимённым сезоном, так что вертеть головой по сторонам во время пути между населёнными пунктами вошло в неосознаваемую привычку. Осознал это, задавшись вопросом, отчего у меня с наступлением весны тут стала шея болеть? Тогда и понял, что кручу головой, по привычке, в поисках дыма с момента, когда сошёл снег.
– Тут и до верхового пожара один раз дошло, — рассмешил меня молодой мастер леса, описывая загорания в предыдущих сезонах. Наличие крапивы в человеческий рост в местных сосняках, наиболее уязвимых для пожаров, опровергало такую возможность напрочь. Ну, если только сгорания молодых невысоких ёлочек целиком в случае вхождения бурного огня с прилегающих к лесу полей считать "верховым" пожаром.
Слава богу, под настоящий верховой пожар мне попадать нигде не пришлось. Последний такой пожар был за семнадцать лет до моего начала работы в Режевском лесхозе. Рассказывали, что остановила его река, до деревни оставалось километров пятнадцать. Гул пожара был слышен на многие десятки километров, от дыма, несмотря на большое расстояние, долго в селе нечем было дышать. Вот что такое настоящий верховой пожар!
По дыму, который видно далеко на горизонте, лесники старались сразу понять характер пожара. Густой белёсый дым, растянутый по фронту - это луг или поле горит, дым чёрным оттенком указывает на горение древесины, дым чёрным столбом - горит дом или сарай. Люди в той местности суровые, обиду просто так не спустят, за обиду сарай сосед соседу мог подпалить на раз. Сам тому свидетелем не был, но слухи упорно ходили и такие чёрные дымы столбом тоже регулярно наблюдались. Ребятня даже морковку с огорода предпочитала тырить только у родни, у чужаков шкодить остерегались, это точно знаю.
О каждом загорании нужно было сообщить в лесхоз. Так же сообщали и о площади, пройденной лесным пожаром, и о затратах на тушение. Только с площадью дальше происходили отчётные чудеса.
– Сгорело половина гектара, — начал я свой первый доклад.
– С ума сошёл! — услышал я в ответ, — Это же нарушение сроков между обнаружением загорания и прибытием на место тушения. Короче, отчитывайся с уменьшением в десять раз.
Так три года и отчитывался. Сгорело пять, докладываем, что сгорело половина гектара, а чаще всего, небольшое загорание, вовремя локализованное. Такие вот чудеса статистики. Только проводить на "загораниях" приходилось по неделе и более, пока перестанет дымиться опаханная территория. С неизменным упорством разгорающаяся каждое утро вновь, хотя, накануне, была практически полностью пролита из ранцевых противопожарных опрыскивателей водой. Тлело, пока вся толстая хвойная подстилка не выгорит до камней.
За посадку лесных культур отчитывались строже. Инженерша из лесхоза в последний год моей работы на Урале объехала каждый из 134 га, посаженных той весной при плане в сто десять гектар. Достала нашего лесника-водителя своей дотошностью. Что только он ни делал, на какие только хитрости ни шёл, чтобы лишний раз по таёжному бездорожью баранку колдуна не крутить, всё бесполезно.
– Я ей даже под сиденье здоровенный домкрат подложил, всё равно достаёт, едем до той делянки, едем до следующей! — рассказывал Володя, Завожу с непроезжей стороны, так пешком прётся, — жаловался он.
Приёмка показала в тот сезон посадку культур отличного и хорошего качества, ни одна из делянок не получила удовлетворительной оценки, но выговор мне всё же придумали, за что влепить. "За не стопроцентное посещение всех посаженных делянок лично", гласило в приказе. А то, что за это время был подготовлен полноценный запас к пожароопасному сезону и отремонтирована вся техника, так это как само собой.
Совсем другое дело было с отчётностью по уходу за лесными культурами. На одном из областных совещаний было озвучено количество гектар, пройденных уходом согласно нарядам на выполненные работы, в сравнении со всем штатом лесхозов. Как помнится, прозвучала цифра в шестьсот гектар на работника.
– Если даже просто фактически пройти эти гектары по периметру, то года не хватит, даже если будут ходить все, включая уборщиц, — донеслось во время одного из выступлений с трибуны.
Ну и что? Рубили сосну, сажали сосну, ухаживали за сосной, она, родимая, и вырастала. Другие породы почти не росли, так что результат соответствовал отчётности. Путём-порядком, можно было вообще не сажать, но тогда сожрут проверяющие, что же они будут проверять то!
Тут, в Троицком лесничестве дела обстояли значительно сложнее. Отчётность в момент моего вступления в должность помощника по одному из важнейших показателей, выполнение отводов рубок на следующий год, была безнадёжна сорвана. На дворе октябрь, а к ним даже и не приступали. Летом прошло лесоустройство, что оно там нарисует, было непонятно, вернее, понятно не всем, а только тем, кто тут сидит давно.
Отводы, вообще-то, должны были быть закончены, оформлены и переданы в лесхоз к первому сентября, а по сплошным рубкам обязательным был двухгодичный объём. Срыв сроков валил отчётность по всему областному Управлению, грозя оргвыводами из Москвы. Поэтому проверяющие «подгонялы» появлялись в лесничестве еженедельно.
Попробовав спасти честь лесничества и наверстать упущенное, быстро сделав подбор участков под скептически-насмешливым наблюдением Александра Андреевича, я попытался сделать хоть что-нибудь. Выехав в лес и не обнаружив на местности практически ничего из того, что оставалось не срубленным на бумаге, понял, что никаким чудом не наверстать упущенного за бездарно прошедшее лета. А проверяющие регулярно приезжали и наезжали, да и лесничий Лом али в лесхозе торжественно обещал всё подряд, часто забывая довести до меня то, что он там наобещал.
Поняв всю тщетность прилагаемых усилий, всё взвесив, задал прямой вопрос очередным подгоняльщикам:
– Вам отводы нужны или материалы отводов?
– Конечно, материалы! — радостно и понимающе услышал в ответ.
В рекордные сроки «нарисовал» все бумаги, а это сам по себе неслабый объём работы, предоставил эту липу в лесхоз. Оттуда данные ушли в область, из области в Москву. А весной, когда стали поступать новые лесоустроительные материалы, выезжали в лес, делали фактический отвод, оформляли материально-денежную оценку и уже на основании этих документов выписывали лесорубочные билеты. Так и выкрутились.
Очень познавательными стали поступившие материалы нового лесоустройства. Списали более трёхсот гектар лесных культур, много участков, числившихся срубленными, вернули в лесопокрытую площадь. И этот момент стал наиболее большой проблемой. Дело в том, что, выполняя объём рубки путём закрытия нарядов на выполнение только одной операции "валка леса", легко и незамысловато закрывались показатели отчётности по объёмам в гектарах и срубленных кубометрах. Эти наряды даже могли закрываться без начисления заработной платы, без списания расходных материалов и ГСМ.
В соответствии с закрытыми нарядами древесина была оприходована по бухгалтерии как поваленная с корня, а тут неожиданно лесоустройство оприходовало эту же древесину как стоящую на корню. Таким образом в лесничестве образовалась недостача, по самым грубым прикидкам в размере около четырёх тысяч кубометров при общем объёме остатка в шесть тысяч кубометров, числящихся в повале по всему лесничеству. И что с этим было делать?
Чем больше погружался в работу, тем сложнее было её наладить. Наш Лом Али, работавший до этого у себя на родине мастером лесозаготовок и деревообработки, перебравшись сюда со всей семьёй, убегая от войны, тут сначала работал в животноводстве, взяв подряд на выращивание телят. Так как он работал рабочим, то ему и его семье помогал его фамильный род. Перейдя на должность начальника, лесничего, он уже сам обязан был отдавать долю от дохода своему роду, как я понял из однажды состоявшегося доверительного разговора.
Только зарплата платилась лесничему небольшая, а продать древесину, чтобы никто не узнал, тут практически невозможно. За обход отвечает лесник, наряды закрывает мастер, оформляет бухгалтер. Любое движение древесины отражается в тех или иных документах. Прежде, чем рубить, каждое дерево таксируется, оценивается, контроль срубленной древесины ведется по пням и так далее. В общем, это только со стороны кажется, что лес никто не считает, на деле контроль и контроль. Впрочем, основной контроль — это сарафанное радио.
В деревне как говорят, ты только подумал, что нужно в туалет сходить, а на другом конце деревне уже обсуждают, что ты обделался. Много в лесном хозяйстве мелких начинающих руководителей «пообделались». Впрочем, садился мало кто в то время. Знаю случаи, когда, уведя некоторое количество древесины налево, тут же увольнялись, а потом ищи, свищи!
Серьёзная контора под названием ОБХСС только пугала, но в лесном деле путалась в многочисленных тонкостях и концов, как правило, найти не могла. И только, если кто-то из своих сливал конкретную информацию, могли завести дело.
Помню, на Урале работал. Сижу в лесничестве, заходит бесцеремонно незнакомый мне человек, суёт под нос удостоверение сотрудника ОБХСС и требует показать отчётность по лесничеству. Формально мог сразу послать его по известному адресу, так как допустить к проверке могу только на основании распоряжения своего директора или постановления прокурора. Но зачем обострять? Пытаюсь понять, какого лешего ему у меня понадобилось.
Открываю сейф и вываливаю на стол все текущие финансовые документы. Проверяющий лениво, явно для вида, в них покопался, придраться не нашёл к чему, затем вопрошает:
– Сколько в остатках готовой древесины?
– Ни одного кубометра, — невозмутимо отвечаю я.
– А это что? — проверяющий показывает на штабель кубометров на шестьдесят, лежащий уже пару месяцев неподалёку от конторы и хорошо обозреваемый из окна.
– Так ведь продано уже, — включаю я дурочку, — А документы на продажу, вот они, перед вами, - показываю глазами на кучу ордеров с оплаченными квитанциями, которых к концу месяца, как обычно, набралось тысячи на две кубометров.
Покрутился ещё пару минут этот «орёл», и слинял из конторы. Вся фишка была в том, что приходовали мы древесину после реализации. Поэтому, в момент проверки нужно было распутать клубок всего, что небольшими партиями реализовано с начала месяца. А был уже близок его конец, потому и оплаченной, но не оприходованной древесины была большая куча, в виде оформленных бумаг. Так что обэхээсник лоханулся здорово, попытавшись решить свою проблему методом наезда на уязвимого лесничего в моём лице.
– Ты чего нашего парня обидел? — спросил меня немного позднее наш участковый Серёга, — Он хотел у тебя по дешёвке выписать деловой древесины, а взять её готовую у одного из леспромхозов, — пояснил Сергей.
– Так подошёл бы по-человечески, хотя бы с тобой, решили бы, что мне бумаги жалко, что ли, — обозначил я промах обэхэээсника.
Здесь же, в Троицком лесничестве, учитывая грехи, накопленные предшественниками, можно было вляпаться с их разгребанием, потому мне не совершенно улыбалось принимать лесничество, но пришлось.
***
Вступление в должность
Проработав всего ничего, одну зиму, весной стал остро вопрос о том, что я не справляюсь с обязанностями.
Мой лесничий, обрадованный появлением помощника, углубился в лесозаготовки, пытаясь заработать там лично, берясь валить для колхозов проданную на корню древесину. Вернее, продавалась то она как уже сваленная с корня, но фактически требовалось её повалить, обрубить сучья, в некоторых случаях и раскряжевать на брёвна. Вот на это и подряжался Лом Али, вовсю используя единственную нашу машину.
Мне же, ввиду отсутствия другого транспорта, предлагалось всюду успевать на лошадях, что, при большой разбросанности лесных участков по двум административным районам, проделать оперативно было проблематично. Да ещё и невыполненные указания, поступавшие лесничему в лесхозе и не доведённые им по нисходящей, также создавали мне репутацию халатно относящегося к своим обязанностям работника.
Взвесив всё и оценив грядущие оргвыводы, я их дожидаться не стал, и, несмотря на отсутствие денег в запасе, стал готовиться к переезду уже отсюда, не дожидаясь, покуда меня выпрут принудительно. На своего начальника я в лесхоз не жаловался, не было у меня такой привычки.
Когда объявил о своём решение лесничему, он, неожиданно для меня сказал, что, если я соглашусь, то он с большим удовольствием передаст лесничество мне, что он уже три заявления писал, но его не отпускают. Выбора большого у меня не было и вскоре лесничество пришлось принимать.
Приём и передача материальных ценностей, это отдельная песня. Большинству работников любой организации ни за какие материальные ценности отвечать не приходится. Ну, закрепят за вами формально стол, если вы за ним сидите, только отчитывается за факт нахождения этого стола завхоз, а не вы. Учитывает этот стол бухгалтерия, переписывая отчёт о его наличии из месяца в месяц. Да раз в год или ещё реже отразят его наличие в документах ревизии. А тот самый это стол, или только номер на нём, в лучшем случае проставленный масляной краской тот же стоит, какой нужно, так это только одному создателю ведомо.
Человек неопытный материальной ответственности пугается, либо в силу своей самонадеянности не боится, "все же так работают". А потом, когда приходит уже его черёд показывать, что у него в подотчёте, имеют бледный вид и трясущиеся руки. И ведь сходит всё с рук таким балбесам! Чтобы не поднимать шума и не выносить сор из избы, бухгалтерия, которая формально отвечает за своевременный контроль, и потому должна вовремя заметить нарушения, она же и, в случае, конечно, отсутствия прямого заактированного хищения, придумывает способы сокрыть отсутствие того, чего к моменту проверки не оказалось в наличии.
Бывалый работник, а таковых я уже к тому времени немало встречал на своём пути, зная скрытый механизм всего этого, мог делать "небольшой шахер-махер", иногда делясь с кем надо, но чаще всего нет, прикидываясь дурачком. Опытный прохиндей знает, что горят обычно на том, что кто-то с кем-то не поделился, тогда обиженный и сдаёт подельника. Потому в таких щепетильных делах доверяться никому нельзя, подписывая документы, нужно знать на что подписываешься.
Моя физиономия никогда с подобными действиями не монтировалась, принимая на себя чужие грехи я заранее понимал, что мне их уже не отпустят. "А кому грехи отпускать, буду я решать, потому что я козёл отпущения", — ободрял меня в то время Юра, ставший позднее помощником лесничего.
А грехов тут до меня набралось изрядно. Кроме числящейся в лесу, но отсутствующей в натуре древесины, большую часть которой к тому же было негде взять, за зиму сгорел цех деревообработки, оставаясь числиться на бумаге, повисли в виде неоформленной недостачи несколько сотен кубометров уже вывезенной и оприходованной по цеху древесины. Впарили мне электролинию, махнув рукой в сторону проходившей линии вдоль жилых домов к тоже как бы нашей электроподстанции, которая по факту была совсем не нашей. Про нестыковки в отчётах по малоценке уже даже и не упомню. Вот такое счастье мне подвалило.
В подобной должности я уже поработал два года на Урале, но тогда принимал хозяйство от всю жизнь там проработавшего лесничего. Порядок у него в отчётности был почти идеальный, тем более, что пришлось ему один год в Нижнем Тагиле ящики колотить, получив судимость за вольности с денежными переводами, с оплатой за выполненные работы. Потому, к моменту передачи лесничества муха не могла подкопаться. Да и я, год работая при нём помощником, фактически управлял лесничеством, теряя моего начальника из вида порой на неделю и более.
– Пётр Иванович, куда пропал то? — вопрошал его, когда он появлялся с неизменно хмурым видом в конторе, уехав на прошлой неделе проверять делянки одного из леспромхозов.
– Пировал! — отрезал он в ответ и углублялся в накопившиеся входящие директивы. Работать с ним было легко и надёжно, но в положенный срок, с учётом судимости, вытолкали его на пенсию. С Урала я уезжал от проблем, которые мне казались разрешимыми, но это оказалось, увы, не так. Впрочем, это, семейное, я описывать не буду. Хочется всё же интересные моменты лесной работы вспомнить.
Предыдущее лесничество, как помнилось, сдал за сорок минут, это принял ещё быстрее, за время, затраченное на подпись актов приёма-передачи, и приступил к работе.
Со стороны кажется, что начальник делает не то и не так, вот, если бы вот так, да эдак, то всем лучше было бы, ну, и так далее. Когда впряжёшься, всё начинает видеться иначе, часто совсем иначе. Частенько тебе доводят сверху приказы, которые ты не имеешь права озвучивать, но обязан выполнить. Впрочем, работа на производстве грешит этим в меньшей степени, чем работа, например, в административных органах власти. Там на подобных принципах строится почти вся работа. Пришлось попробовать в жизни позднее и такого пирога.
В общем и целом, Троицкое лесничество на момент приёмки, при том, что выполняло самый большой объём работ из пяти лесничеств входящих в лесхоз, было самым захудалым лесничеством по выполнению почти всех показателей.
На одном из совещаний в лесхозе, отвечая на очередной поток критики, я начал со слов:
– Докладывает самый плохой лесничий самого отсталого лесничества!
Ирония заключалась в том, что другим лесничествам, выполнявшим, за исключением Чернского лесничества, намного меньшие объёмы работ, доставались похвалы и премии, но если наше лесничество завалит выполнение одного из своих показателей, то никакое перевыполнение других это не компенсирует.
Один из примеров приведу.
На конец года наше лесничество не выполняло заготовку в размере одной тысячи кубометров. Лесозаготовители, работавшие в тот момент на нашей территории мне подсказали, что на складе есть бензопила, но им её не дают, посоветовали мне "выбить". Решил я для этого немного пошантажировать родимое начальство. Ничего личного, отношение всегда со стороны руководства доброжелательное, но как бензопилу выклянчить? Воспользовался тем, что предстояло сдавать очередной ежемесячный отчёт.
Как вообще происходила подача и утверждение отчёта?
Поначалу меня в каждом кабинете гоняли по документам, выявляя различные недочёты. Только ведь недочёт недочёту рознь. Перепутал в наряде одну из расценок, всё, весь отчёт накрылся! Зарплата в наряде меняется, расчётно-платёжная ведомость, сводный отчёт выполнения работ и прочее тоже меняется. Да и сам наряд, подписанный бригадиром и лесником, тоже становится недействительным. Несколько проще обходилось обнаружение ошибок в других документах, но поправки экономиста в нарядах сразу рушили всё.
Довелось мне позднее самому поработать в качестве главного экономиста лесхоза. То было уже время, когда часто менялась восемнадцатиразрядная тарифная сетка. Основным занятием экономистов тогда был ручной пересчёт всех расценок по всем видам работ.
Владея компьютером и пользуясь своим служебным положением, все нормы и расценки оцифровал, вывел все виды работ для одной категории среднего объёма хлыста на отдельный лист. Мастерам леса, закрывая наряды на выполненные работы теперь уже не нужно было вылавливать в многочисленных таблицах, составленных для каждой операции, строку с нужным объёмом хлыста. Мне тоже было значительно проще принимать наряды, быстро сверив большой наряд с цифрами всего лишь на одном листе.
Очень помогло мне тогда вполне уверенное владение компьютером. Оцифровав за полгода почти всё, с чем имел дело экономист, для перерасчёта расценок по новым тарифам я тратил несколько секунд для замены восемнадцати цифр на новые, остальные таблицы тут же обновлялись автоматически. Оставалось только распечатать новые расценки и раздать по лесничествам.
Оформление нарядов упростил ещё больше, рассчитав комплексные расценки на каждый вид продукции, чтобы не нужно было заполнять и рассчитывать заготовку тех же дров по видам операций: валка, обрубка сучьев или их обрезка, трелёвка, дообрубка сучьев, раскряжёвка, подноска, штабелёвка. Достаточно было просто написать в наряде одну строку: комплексная заготовка дров длинной один метр, подставить одну расценку вместо перечисления и расчёта по каждой операции отдельно.
Комплексные расценки получились столь весомыми, что лесничие стали побаиваться закрывать по ним наряды, "слишком много получат работяги". А я вспоминал, что в бытность мою работы лесничим с трудом натягивал сумму оплаты, собирая по копейкам все эти расценки, страдая от малого количества строк в наряде для перечисления всех выполненных операций. Да ещё и рискуя сделать ошибку и нарваться на неприятности при сдаче отчёта.
Подобное сведение в комплексные нормы мною было проделано и для списания горюче-смазочных материалов, хотя это было труднее, так как для них для разных видов механизмов группы среднего объёма хлыста не совпадали. жалко только, что эти и другие наработки не получили распространения в другие лесхозы. Храню электронные варианты тех разработок для себя на память.
Тот отчёт, который мне предстояло сдавать, был уже не первый. Заметив, что давно работающая экономистом в Плавском лесхозе Нина Ивановна, обычно дотошно выискивала одну-две ошибки и после этого проверяла уже не так пристрастно, я старался сделать в нарядах пару малозначительных ошибок, не влиявших при их исправлении на всю остальную цепочку бумаг. Кроме этого, чтобы сберечь себе нервы, вручал ей наряды для проверки и утверждения, а сам под любым предлогом «линял» в кабинет директора, благо поводов пообщаться на высшем уровне у лесничего с директором всегда было много.
Вот и в этот раз, положив экономисту все наряды на стол без одного лишь наряда на валку одной тысячи кубометров без затрат, припрятав на время оформленный по всем правилам документ, я уселся в кабинете Владимира Викторовича с невинным видом. Минут через десять экономист, проверив в первую очередь выполнение плановых объёмов, обнаружив громадную дыру в отчётности прибежала в кабинет шефа и с недоумённым видом спросила, все ли наряды я ей отдал.
– Да, все, — спокойно ответил я. Тут же от экономиста последовал доклад директору о срыве одного из важнейших показателей.
Некоторое время пришлось отбиваться от увещеваний и угроз, звучавших сразу с двух сторон. Одним выговором больше, одним выговором меньше, мне не привыкать, премия нашему лесничеству никогда не светила, так что мои козыри были абсолютными. Когда напор стих до настороженного беспокойства, что мои вожди останутся не только без премии, но и налетят на куда как большие неприятности при сдаче в Туле уже своих отчётов, я скромно попросил выдать нам новую бензопилу.
– А если получишь бензопилу, то валку в этом месяце обеспечите? — нахмурившись, спросил директор.
– Обеспечим, но сначала хочу взять в руки инструмент! — заверил я. И без проволочек её получил!
Приложить готовый наряд, внести изменения в некоторые формы отчетов, на это ушло пару минут. Всё, годовой план лесхоза был выполнен! Такая работа мне в дальнейшем совсем не улыбалась, многое в этой работе необходимо было менять.
***
Продолжение
http://www.proza.ru/2015/11/01/754
Начало
http://www.proza.ru/2015/11/01/774