Без чудес не прославишься!
Жить в общежитиях мне лично было не привыкать. Полгода интерната в четвёртом классе, а с пятнадцати лет интернат при средней школе, затем общежитие Правдинского лесхоз-техникума давно сделали меня бывалым в этом вопросе человеком. Но, оказавшись с семьёй в таких условиях после пожара, чувствовал себя совсем не комильфо.
Три года прошло, прежде чем моя семья смогла переселиться в отдельное жилище. Но сначала предстояло восстановить цех и наладить его работу, чем мы вплотную и занялись.
В общежитии ещё жили приехавшие сюда на шабашку люди, ещё колхоз завозил уголь и работавшая котельная обогревала этот муравейник, но каждые полгода заметно ухудшались условия жизни. В магазине было шаром покати, ввели талоны, которые плохо отоваривались,
В единственном в нашем селе кооперативном магазине властвовала в те годы влиятельная Мария Яковлевна по прозвищу Бараниха. Повидав многое на своём веку, в том числе и "повысив свою квалификацию" в местах для особо предприимчивых, на память о которых осталась небольшая наколка на руке, она тут работала всегда. Забегая вдаль, скажу, что доработала она до восьмидесяти лет, согласившись покинуть свой "трон" только уступив его племяннице, жившей, как и Бараниха, рядом с родным магазином. Мария Яковлевна была в курсе всего, что происходило в окружающих её владениях.
– Ну, рассказывай, чего они там, в общежитии, не поделили? — въедаясь в меня взглядом из-под нахмуренных, густых чёрных бровей, грозным голосом вопрошала она.
– О ком речь, скажите пожалуйста? — отнекивался я с невинным видом, стараясь не включаться в цепочку сплетниц, чаще всего и правда не понимая, о ком и о чём идёт речь.
И выслушивал очередную ворчливую взбучку за своё незнание. Бараниха знала всё. Кто, в какой комнате живёт, с кем спит, куда ходит. Саму Бараниху знали далеко за пределами не только нашего села, но и за пределами района.
Самодурствуя, она несколько месяцев держала мою семью без сахара, отказываясь отоваривать имеющиеся у меня на руках талоны.
– Нет тебя в списках, Райсоюз не прислал, — заявляла она ворчливым тоном, показывая свою власть.
Только в последние дни следующего месяца, когда я приходил, как обычно, за хлебом, выдавливала из себя:
– Давай сюда свои талоны, дам тебе сахара, остался.
И ей было наплевать, что моим девчонкам, возвращавшимся каждый день из садика, приходилось пить чай вообще без сладкого, пока я не приспособился к её сумасбродству. Это были как раз самые первые месяцы после пожара. Зато какие причитания в течение, наверное, месяца выслушивали посетители магазина, когда я, в свою очередь проявив власть, заставил выгрузить телегу с горбылём, который Александр Андреевич, подсуетившись, уже грузил с помощью рабочих для Баранихи.
– Почему грузите, не оплатив, не оформив? — рявкнул я при виде загружаемой телеги, уже предупреждённый о том, кому это грузится.
Бедный Андреевич, привыкший к непререкаемому авторитету своей соседки, заюлил, вероятно, в первый и последний раз в своей жизни, заговорил, что "я сейчас из своих денег всё оплачу, да Бараниха, она всегда оплатит и так далее.
– Мне, Александр Андреевич, не надо потом, пусть сама придёт в контору и оплатит! — высказал ему невозможное для исполнения распоряжение.
В контору Бараниха конечно же не пришла, деньги передала на следующий день, горбыль ей отвезли.
– Что же ты старого человека обидел! — выговорила мне Мария Яковлевна, когда я, выждав разумный срок, зашёл в малолюдное время в магазин.
– Порядок, знаете ли, Мария Яковлевна, он для всех! — с серьёзным видом заявил ей. На этом сей конфликт был исчерпан.
Впоследствии она несколько раз меня выручала, когда, узнав, что Бараниха очень уважает и любит приезжее начальство, обращался к ней с просьбами. Водки нигде не было, всё по талонам, а тут проверка нагрянула.
– Мария Яковлевна, выручите, водки бы, проверяющие из Тулы, — обратился я к ней через несколько лет после первого знакомства.
Хмуро выстрелив глазами из-под густых бровей, окину взглядом свободный от посетителей магазин, буркнула:
– Сумка есть? Приготовь, — скрылась в подсобке, и вскоре вышла с тремя "раисками", завезёнными в магазин явно ещё во времена Горбачёва.
Сама Бараниха с просьбами ко мне не обращалась, легко удовлетворяя свои редко возникающие потребности либо через соседа, либо с любым из заходящих в магазин лесником. Услужить грозной повелительнице торговли хотели почти все.
С проверяющими в первые годы отношения были у меня лично очень напряжённые. Сгорел дом, висели ещё на моей шее доставшиеся по наследству недостачи, угнетал неустроенностью быт в общежитии. А проверяющие желали комфортных встреч, за хлебосольным столом. Неужели непонятно, что не могу я, недавний погорелец, накрывать столы, угощать "рюмкой чая" и так далее? Не, каждому своё.
Показательными были большинство разговоров уже не проверяющих, но облечённых властью, которые заезжали в контору лесничества. Порасспросив, как бы посочувствовав моим проблемам, в конце концов обязательно спрашивали:
– Ну, ты пиломатериал для себя, на строительство дома готовишь?
Получив утвердительный ответ, тут же пытались выпросить себе пару кубиков:
– Тебе то они всё равно погоды не сделают, ты ещё себе напилишь, - и ободряюще хлопали меня по плечу.
А я с трудом сдерживал нарастающее в таких случаях желание, сами можете понять, какое.
Тот свой вынужденный непредвиденный отпуск, в который ушёл из-за конфликта с помощником, провёл в общежитии, пытаясь заодно немного восстановить угасавшее зрение методом соляризации, и эти усилия в отсутствие напряжённого рабочего ритма дали положительный результат.
Зайдя однажды в магазин к Баранихе, неожиданно для себя увидел как бы вспышками цифры цен, написанные на серой бумаге шариковой ручкой на ценниках, развешенных на полках с товаром, отдалённых от того места, где я стоял, метра на четыре. До того ничего подобного увидеть мне не удавалось. Мигание картинки вызывала порепавшаяся, но ещё лежавшая на своём месте сетчатка. Через неделю после выхода на работу, после навалившихся нервных перегрузок цены, к сожалению, уже не видел.
Тогда же, чтобы чем-то заняться, стал вырезать поточно вешалку-сову. Висит она себе, снизу - крючок. Накинешь на него полотенце, сова крылья вверх поднимает. Образец этой поделки нам из воинской части привозил и показывал один из прапорщиков. Их один талантливый солдатик для всех офицеров резал.
Александр Андреевич сов делал штучно, каждую обрабатывал дней по десять. Я же сначала нарезал пару десятков одной детали, затем другой, третьей. Потом отделывал, соединял и вешал готовое изделие на гвоздик над столом. Из семи вбитых для этих целей гвоздей занять все мне не удалось ни разу. Почти каждый день кто-нибудь заходил и покупал готовый сувенир.
В те времена купить что-либо интересное в магазинах было проблематично, а деньги на руках были. Таким образом продал более двадцати штук этих сов по пятьдесят рублей за штуку, остальные раздарил. А зарплата у лесничего в то время была уже аж сто девяносто рублей! В месяц. Она во все времена равнялась зарплате рядовой московской уборщицы.
Повысят лесничему зарплату, приедешь в столицу, и обязательно наткнёшься на объявление, приклеенное на дверях магазина: "Требуется уборщица, зарплата 190 рублей". Совпадало всегда до копейки! Так что сами можете посчитать, сколько месячных зарплат мне тогда удалось на совах заработать.
Захаживали к нам общежитие гости, больше издалека. Александр Андреевич в общежитие приходить опасался, боясь подмочить свою репутацию, но пару раз всё же зашёл.
Однажды, проводив свою хозяйку, Марию Захаровну, к детям погостить, зазвал меня с женой к себе на ужин. Посидели, пообщались, как водится. Не хватило.
– Идём к нам, у нас есть, — предложил я Андреевичу, мотивировав ещё и тем, что время зимнее, позднее, никто его в этом "походе" не увидит.
Андреевич решился, пришли, посидели часок, не хватило! В соответствии с любимым выражением Сашки Белого: "Без чудес не прославишься!", вышли мы с ним из общежития и решили пойти в гости к давно уже нас не видевшему Лом Али.
Картина маслом. Двенадцатый час ночи, лёгкий морозец, две шатающиеся фигуры уважаемых в деревне людей решили спрямить дорогу и попёрлись по неглубокому снегу, заходя со стороны огородов, примерно прикинув дом, к которому хотели попасть.
– Андреевич, у него серьёзный кобель, сожрёт! — делаю попытку направиться всё же в обход.
– Не боись, пройдём! — командует старейшина и мы нагло лезем через огород.
Выскочивший из будки с громким гавканьем кобель, не тот, но такой же, наткнулся на взгляд прозрачных серых глаз Андреевича, сник, поджал хвост и с визгом скрылся в своей конуре, а мы прошли к входной двери, из которой уже вылетели встревоженные произведённым шумом хозяева.
– Так, где тут Сайдаевич живёт? — не давая им опомнится, сердито спросил мой напарник.
Узнав сначала его, потом меня, те только и смогли, что рукой показать в сторону следующего дома, только потом обретя дар речи.
– Спасибо, дальше сами найдём, —продолжили мы движение.
Лом Али встретил нас хорошо, хозяйка, как у него всегда бывало, быстро накрыла стол и исчезла.
– Сайдаевич, мы решили к тебе зайти, у тебя бутылка есть? — обозначил цель нашего позднего посещения Андреевич.
– Заходите, конечно найду! — по кавказки радушно произнёс хозяин.
Позднее Лом Али обо всём этом рассказывал так.
– Пришли посреди ночи два крепко поддатых русских мужика, выпили ещё литр, потанцевали лезгинку и, протрезвев, пошли домой!
Во второй раз, когда Андреевич ещё раз попал к нам и опять "не хватило", Андреевич предложил податься в контору лесничества, там, в сейфе, у него всегда был секретный запас, о котором догадывались в лесничестве все.
Выходим с ним из общежития, идти больше километра. Тут Андреевич предлагает угнать привязанную к забору лошадь.
– Может быть, не стоит? — осторожничаю я, но после команды сесть в сани сначала сажусь, потом ложусь на спину.
Мерно поскрипывает снег на морозе под полозьями и копытами лошади, медленно проплывают по небу мерцающие звёзды, да Андреевич покрикивает, подгоняя лошадь.
– Слушай, — обращается он ко мне, — А давай к Юрию Алексеевичу заедем, что он нас никогда в гости не приглашает?
Юра жил в примаках, оставшись в "гостях" во время пожара, типа "за солью ходил". Пока ходил, дом сгорел, так там и остался. Его хозяйка встретила нас не очень радушно, но нас этим было уже не пронять. Посидели, выпили и поехали назад.
– Надо лошадку вернуть, — обозначил задачу Андреевич.
Подъехали, привязали к забору возле одного из домов. Но Андреевич не унялся, пошёл стучаться в дверь, чтобы изложить версию, якобы мы эту лошадь поймали по дороге и решили вернуть хозяевам. Соль была в том, что хозяин лошади там не жил, а был, как это сказать, "в гостях" у женщины. Дверь никто не открыл, а потом, в мастерских, этот "пострадавший" озвучил, что у него угнали лошадь, потом вернули, но он бы, если бы поймал…. Н-да!
На строительство дома взамен сгоревшего денег не было, цех работал, и я задумал на старом месте поставить для начала временное помещение, в котором, впоследствии, устроить баню.
Летом, задерживаясь после работы, а чаще всего по выходным, в одиночку вкопал дубовые столбы, на них уложил дубовый венец, изготовил стойки и верхний венец. Когда каркас был подготовлен, стойки закреплены, ребята помогли поднять и установить верхнюю обвязку. Директор лесхоза, Владимир Викторович, разрешил потратить немного денег, за которые шабашники во главе с Федей сначала накрыли крышу, а потом забутили и залили раствором мой столбчатый фундамент. Так что своё новое жилище стал строить как бы сверху вниз, сначала крышу, потом всё остальное.
Экономя время, да и не владея в нужной мере плотницким ремеслом, резал короткие брёвнышки, укладывая их друг на друга в простенках на шлаковату, чтобы обойтись без конопатки. Паклю взять было негде, мхом наши места тоже не особенно богаты.
Стёкла вставил прямо в оконные коробки, делая расстояние между стёклами меньше пяти сантиметров чтобы, как однажды вычитал, не было перемещения воздуха внутри окна, служившее причиной намерзания воды на стёкла в морозный период. С торца, там, где в будущем планировал моечное отделение, сделал невысокое окошко, благодаря которому создавался вид, как мне потом сказали, "финского домика". Вдоль длинной стороны помещения, для хорошего освещения будущего предбанника, устроил сдвоенное, как тоже выразились в деревне, "городское" окно. Окна в дальнейшем, действительно, не намерзали.
Сделал два входа, лестницу на второй этаж внутри помещения, прикрытую позднее встроенным посудным шкафом. Но это уже потом.
Печь, первую в своей жизни, клал, в нарушении вычитанных в книжке запретов, в декабре месяце, разогревая раствор паяльной лампой на листе железа. Задумывал изначально пожить год, от силы два, затем оборудовать баню, потому и нагородил зимний и летний дымоходы, вмазал бак под горячую воду. Наполовину сложенную печь пришёл посмотреть слывший печником Старшина. Долго цокал языком, задавал вопросы, но так и не понял, как это сооружение будет топиться.
Когда печь была уже готова, настелены полы и подшит потолок, в гости заглянул Володя по прозвищу Чин, и попробовал угадать, где что будет.
– Ну, вот так кухню отгородишь, а тут как же? — и ушёл, так ничего не восприняв из моих объяснений.
Внутренних дверей до переделки в банное помещение я не планировал. Сделав выступы-полуперегородки, отделил слева от входа плотной шторой спальню для девочек, приподняв в этой части помещения пол на несколько сантиметров для дополнительного тепла. Устроил по соседству с детской, за печкой, большой гардероб, в котором хранили все тряпки и одежду. С другой стороны, от двери вправо до посудного шкафа, по диагонали сделал убирающуюся на день штору, чтобы телевизор, стоящий за полуперегородкой, был одинаково хорошо виден как с кровати, где мы спали, так и от обеденного стола, стоявшего у большого окна. В дальнем правом углу, за посудным шкафом, так же отделённая визуально полуперегородкой, была устроена кухня, с которой можно было выйти во вторую дверь, временно, до продолжения внешнего строительства, закрытую наглухо, а также на лестницу, спускавшуюся к этой двери.
Отсутствие внутренних дверей оставляло мою "маленькую летнюю кухню", как я её называл, размером четыре с половиной на семь с половиной метров вполне просторной не только для жизни семьи из четырёх человек, но и позволяла накрывать стол на двенадцать персон, которые тут же, не убирая стола, могли ещё и танцевать.
Начав строительство летом, провозившись всю зиму, 1 апреля следующего года мы в неё и переехали, отпраздновав новоселье как раз в количестве двенадцати человек.
Перезимовав одну зиму, поняв, что в новых финансовых условиях дом смогу построить ещё не скоро, эту печку сломал, сложил новую, попроще. Всего прожили мы в этой "маленькой летней кухне" восемь лет.
***
Всё вокруг колхозное
Главными потребителями лесной продукции являлись в то время ещё существующие многочисленные организации, большей частью колхозы и совхозы. Наша основная задача — выращивание и уход за лесом, урожай которого через сто в среднем лет будет готов к употреблению, никого в настоящем времени не интересовала. Как и все эти лесохозяйственные работы. Вот брёвна и доски сегодня, вот это вещь! Это вызывало живейший интерес.
Самые тесные связи у лесничества были с ближайшим колхозом, с которым заключили договор о совместной распиловке. В теории можно было со временем раскрутить неплохое производство. У колхоза зимой люди были почти не заняты, а это самое благодатное время для создания запасов древесины. Потом распиливай всё лето, изготавливай чего хочешь. Соседняя область и дальше совсем малолесные, потребность в древесине всегда большая.
На практике же колхозники работали по своему укладу, стараясь в пору уборки урожая максимально заработать и "отовариться" фуражом, в остальное время года большей частью делая вид занятых работой.
Приходя в колхозные механические мастерские, можно было наблюдать одну и туже картину. С раннего утра и часов до десяти планёрка, потом все разъезжаются по полученным нарядам, а в обед и после него уже сидят дома. Правление, разумеется, работало по часам, дояркам тоже некуда было деваться, коров доить нужно, но это всегда было в сельском хозяйстве особой каторгой. Сначала свою корову накорми, подои, выгони в стадо, затем на работу, где тоже самое, но масштабом по более, вечером, после работы, опять к своей корове. А куда деваться, это гарантированная кормилица. Кроме доярок, все остальные большую часть времени работали вполсилы.
Андреевич, наблюдая мои потуги сформировать нормально работающие бригады для цеха и на лесозаготовках, мечтательно говорил:
– Вот развалятся окончательно колхозы, к нам работники перейдут, тогда легче будет!, — но в полной мере этого не получилось.
Даже когда в колхозе перестали платить зарплату деньгами, её ещё какое-то время выдавали продукцией. Когда же и этого не стало, на работу в лесничество перешла совсем малая часть.
– Не хочешь к нам трактористом? — спросил я у одного хорошего непьющего мужика и получил исчерпывающий ответ: Не, не пойду, у тебя работать надо.
Имелось ввиду, что мы работали весь восьмичасовой рабочий день, а это совсем не привычно. Даже тот факт, что в лесничестве относительно регулярно выплачивалась зарплата, не было весомым аргументом. Всё же зарплаты были у нас невелики.
Шабашники, работавшие в нашем и соседних колхозах, быстро перетекли к нам, вербуемые Фёдором, желавшим быстрее набрать большие объёмы работ, и на этом "сделать деньги". Кадры эти были те ещё, периодически появлялась милиция то наша, то из соседней области и "пропалывала" контингент.
До смешного доходило. Как-то попался в газете график прогноза чрезвычайных ситуаций, который с точностью до дня совпадал с приездом милиции.
– Хотите скажу, когда вы приедете в следующий раз? — полушутя однажды сказал нашим участковым.
И показал график. Через неделю, опять заявившись в соответствие с прогнозом, милиционера смеялись уже не так сильно, а в последующем я уже и сам почувствовал неловкость и газетку не показывал. Это было абсолютное совпадение до дня, с прогнозом на следующий месяц.
Занимательно местные колхозники относились к колхозному имуществу. Помните выражение: "Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё"? Тут наблюдалось нечто похожее.
В соответствии с договором в начале нашей совместной работы, когда колхоз ещё бодро обещал ребятам выплачивать разницу в расценках, а нам оплачивать затраченный на распиловку кругляк, я оповестил председателя, что нужно предоставить доверенность и можно забирать партию материала, необрезные осиновые доски. Впоследствии главный бухгалтер возмущалась, заявляя, что мы колхоз обманываем, завышаем количество отпущенного. Только не права она была, ой, не права!
Для себя я выяснил механизм работы колхозников.
– Вот штабель для вас, забирайте. Только давайте решим, как будем мерить, тут, в цеху, или на телегах?
– На телегах! — ответил прораб, что и меня вполне устроило.
Нагрузили они, вместе замерили, немного поспорив из-за пары сантиметров, оформили накладные. Всего около десяти кубометров на двух телегах.
Дальше, как оказалось, был примерно такой процесс. Невзирая на то, что председатель распорядился весь пиломатериал отвезти на конкретную ферму для ремонта, половина досок осела у дома прораба. Тракторист, по пути заехав к себе домой, ополовинил остаток. Бригадир ещё располовинил привезённое. И, хотя работяги при разгрузке накидали доски сикось накось для создания видимости изобилия, любой опытный хозяин на глаз видел, что в разгруженной куче нет отпущенных нами десяти кубометров.
– Мы вам проверку устроим, — пыталась взять на испуг колхозная бухгалтерия, но таких полномочий у них не было, а, зная фактическую сторону проблемы, я только улыбался, никого не сдавая.
Самый главный аргумент у меня лежал в конторе: подписанная всеми и оформленная по всем правилам накладная.
С другими колхозами и совхозами было ещё интереснее. Оплатило как-то одно не ближнее к нам хозяйство сорок кубометров пиломатериала. Приехали загружаться со своими грузчиками. Показываю подготовленные для них несколько штабелей. Как-то вполуха отреагировали, оформили накладные и приступили к погрузке. Загрузили половину. Спрашиваю, как будут забирать оставшееся.
– Что, и это нам забирать? — зашумели приехавшие грузчики.
Оказалось, что это шабашники, которые в том хозяйстве ремонтировали помещения по договору. Загружать остаток они отказались категорически. Как было видно, что сил у них на это уже не хватит.
– А как же вы там отчитаетесь за кубатуру? — недоумённо спросил я.
– Да мы там накидаем крест-накрест, никто и не разберёт. А того, что уже погрузили, нам с лихвой хватит.
Так и пролежала их продукция пару месяцев, пока не разошлась по другим потребителям.
Впрочем, таких случаев было совсем мало. Зато другие сделки с хозяйствами как раз и позволяли мне списать недостачи, оставшиеся в наследство, плюс те, что образовывались от вывозки в цех.
Обычно хозяйствам выписывались хлысты или деловая древесина самовывозом. При этом совхозу было выгодно брать древесину у себя под боком, чем ехать через половину района и грузиться на территории цеха. Там то подцепил за трактор, и волоком к себе домой. А тут ещё и кран нужно гнать, и большие грузовики потребовались бы.
Как водится, шли мы потребителям таким на "большие уступки". Только выписывали всю древесину по накладным с территории и по ценам цеха, то есть как вывезенную. Да ещё и с прибавкой до десяти процентов, включая в реализацию неликвидные сучья. И сразу вся недостача в цеху уходила! Но всё это были полумеры, недостача по лесничеству в целом убывала медленно.
Вникая в тонкости бухгалтерского учёта, я уже прибрал к ногтю всё движение по делянкам, прекратив "художества" нашего мастера-бухгалтера, который, помогая своим двум лесникам, иногда перекидывал остатки с их делянок на другие обходы, с невинным видом ссылаясь на ошибки, якобы "с кем не бывает!". Все перемещения древесины, все остатки были у меня сведены на одном листке в конце каждого месяца.
Таким образом я, например, увидел, что один из старых лесников, постоянно обращающийся за выпиской лесобилетов на рубку в новых делянках, держит не закрытыми почти тридцать старых лесосек! Хитрость понятна. Откуда бы на его обходе не тащили или везли древесину, в любом углу его "владения" можно было сослаться на отпуск с ещё действующей лесосеки. Ох уж он и осерчал на меня, когда, пресекая эту беспардонную хитрость, ограничил всем количество старых незакрытых делянок тремя максимум.
- Закроете старые, приходите, оформим новые лесосеки, объявил я. И на все доводы, дескать, народ у нас сразу всё раскупит, отвечал холодным молчанием. И добился уменьшения значительного количества действующих делянок, состояние и отпуск с которых к тому же уже проще было контролировать.
Оставались под вопросом те лесосеки, на которых числились большие остатки, но, чтобы их взять, нужно было бы вырубить самовольно сплошь всю древесину, как оно должно было быть произведено изначально. Только новое лесоустройство вернуло эти лесосеки в растущий лесфонд и никакую рубку там без лесорубочного билета производить было уже нельзя.
А что, если вырубить выборочно? А при ревизии обходов, которые мы всё равно проводим сами, эти пни не показывать? Если уж попадёмся, так корысти то совсем никакой, максимум с работы снимут. Кстати, когда меня пугали тюрьмой или зоной, всегда отвечал, что "мне всё равно с какой стороны колючей проволоки лес валить, с той, или с этой".
Подобрал делянку, посетил ближайшее хозяйство и предложил:
– Хотите пятьдесят кубов хорошей осины? выбирайте, какую хотите, вот на этом участке. Только одно условие. Ваши накладные оформляем как положено, а в наших вы только расписываетесь.
В наши документы я вписал уже не деловую, а дровяные, самые дешёвые хлысты на эту же сумму. И сразу ушло из нереализуемых никаким иным способом остатков одна тысяча кубометров!
Старый Андреевич только крякал.
– Мы тоже вот так иногда химичили, только кубометров на пять, ну максимум десять оформляли.
А я тогда подумал про себя: "Интересно, какие это они дела проворачивали, если мне теперь приходится за прежние их грехи на свою задницу приключения искать? И понимает ли он сейчас, что хоть пять, хоть пятьдесят, хоть тысячу кубометров, для органов разницы почти никакой?".
Приезжая в лесхоз с ежемесячным отчётом, я замечал с каким недоумением бухгалтерия видела уменьшение остатков той древесины, которую точно неоткуда было взять. У меня никто ничего не спрашивал, Андреевич молчал, так и привели мы за пару лет бумажные остатки в соответствие с фактическим.
***
Реорганизация лесхоза
Не открою Америки, если оглашу, что при составлении социально-экономического плана района, в котором мы живём, тема лесного хозяйства не звучит От слова совсем. Частично это связано с тем, как сторонние от лесного хозяйства люди в целом относятся к работе лесников, не понимая большую часть их работы, частично вытекает из подчинённости непосредственно областной власти. По этой причине местные власти в данной местности лесхоз не считали своим, ограничиваясь контактами с ближайшим, расположенном в райцентре лесничеством.
Глава района, Виктор Данилович, также не вникал в проблемы лесного хозяйства. Но вид "утекающей" на лесовозах древесины, особенно дубовых хлыстов, всегда у районного руководства вызывал возмущение. Хотелось этот ручеёк запрудить в границах района. Что новый глава и осуществил.
Энергичный, коммуникабельный, прошедший различные ступени комсомольского и партийного актива, он нашёл пути решения и выделил из Плавского лесхоза свой, практически районный лесхоз, заодно объединив леса, принадлежавшие местному межколхозному лесхозу с государственными. Одним росчерком пера все леса стали государственными, лесхоз, владевший правами хозяйствования в них, почти местным, а директору этого новообразования было выделено «почётное» место на галёрке в зале проведения аппаратных совещаний. Очень уж главе захотелось иметь на побегушках ещё и лесного начальника.
До сих пор стоит в райцентре остов недостроенного здания деревообрабатывающего цеха, который, исходя из правильной логики, должен был преобразовывать лесные богатства в звонкую монету. Только не нашли или не захотели поручать осуществление задуманного одному ответственному человеку, а, быть может, и побоялись, что вновь заработавшее производство выскользнет из-под опеки. Так ли, нет ли, но новоиспечённый лесхоз, не развившись, постигла та же разруха, что и колхозы, и совхозы. Но это произошло позднее. А пока нам предстояло, оставаясь на месте, переместиться во вновь созданный лесхоз.
– Ох, закизикают нас проверками, — переживал Александр Андреевич, предполагая, что приблизившаяся центральная контора будет производить набеги чаще, чем было до этого.
Но произошло всё с точностью до наоборот. Мы стали практически никому не нужны. Присланный из областного центра для организации нового лесхоза руководитель жил в гостинице, откровенно высиживал на работе свой временный срок, развлекаясь тем, что устраивал периодически выволочки опоздавшим на несколько минут на работу конторским работникам.
Во вновь созданном лесхозе не было ничего. Ни-че-го. Ни ремонтных мастерских, ни складов, ни хранилища ГСМ. Даже лесовозную технику и тракторы оказалось некуда поставить, облепили вокруг контору лесхоза, под которую приспособили переданную для этих целей половину здания, принадлежавшего посторонней организации.
Старая пилорама, доставшаяся от межколхозного лесхоза, быстро пришла в негодность, стояла на отдалении, и однажды посторонний хозяйственный мужичок порезал её на металлолом. Для новой, завезённой для строящегося цеха пилорамы смонтировали легко возводимый ангар, но это был не самостоятельный цех, а придаток к лесничеству, которым, ввиду отсутствия полной материальной заинтересованности, лесничий занимался вполсилы, довольствуясь небольшими объёмами распиловки от случая к случаю.
До нашего лесничества руки совсем ни у кого не доходили, чужая теперь бригада лесозаготовителей не приезжала, снабжение ГСМ и запчастями полностью прекратилось. И потянулись месяцы неторопливой лесохозяйственной работы и ожидания неизвестно чего.
В нашем лесничестве мы ещё какое-то время готовили и вывозили осиновый баланс на железнодорожную станцию, немного возили метровые дрова, но вскоре и этим прекратили заниматься, стало нечем и не на чем работать. Для того, чтобы сберечь молодых работников, максимально перевёл их в лесники, выпроводив под разными предлогами старых пенсионеров на заслуженный отдых. Лихие девяностые вовсю завладели экономикой.
Мне случайно довелось ехать в автобусе до областного центра с покинувшим нас через полгода первым директором лесхоза.
– Заест меня Леонид Васильевич! — высказал я тревожившую меня мысль, что новый, заступающий в должность директора, работавший перед этим лесничим теперь центрального лесничество, сравнимое с нашим по объёмам, всегда на совещаниях принижавший наши успехи, уводя свою работу из-под критики переводом стрелок в нашу сторону.
– Ты пашешь, так что ничего он с тобой делать не будет. Только если на первых порах нервы помотает, а потом ещё и поддерживать будет, — ответил мой нечаянный собеседник. Примерно так и получилось.
Леонид Васильевич в кресле директора работал спокойно, никого не дёргал понапрасну, никого особо не подгонял. Рассказывали, что в первые годы своей работы лесничим он был энергичен, вездесущ, лично бывая на всех работах, показывая образец работы своим участием. Заняв кресло директора, он уже былой активности не проявлял, но никому и не пакостил, никого ничем не напрягал. Иногда с удовольствием вспоминал, как в годы начала перестройки, когда пробовали начальников назначать путём выбора, как за него тогда проголосовало абсолютное большинство.
В главные лесничие пришёл бывший директор межколхозного лесхоза Михаил Петрович, которого, по слухам, районное начальство не рекомендовало брать даже лесником. Для работника лесной охраны такое напутствие было скорее положительным, чем отрицательным, так как аппетит проверяющих и руководящих частенько бывает безмерным, в такой ситуации насильно мил не будешь. Так что опала была со стороны как бы вполне понятна.
Долго наше лесничество сидело, изображая вяленую рыбу. В нашу сторону не ходил рейсовый автобус, колхоз совсем захирел, перестал заводиться и их автобус, на котором колхозники могли посещать районный центр и базары, более богатые в соседних районах. Бюджетные деньги тоже стали поступать с перебоями и задержками, подращивая долги лесхоза штрафами за несвоевременную выплату налогов, как говорили: "росла картотека". Картотеку мы пощупать не могли, но арестованные счета делали бессмысленными любые активные движения по реализации любой продукции, так как все деньги забирал себе банк. Работа практически остановилась.
***
Второй виток
Наблюдательные люди утверждают, что всё в этом мире развивается по спирали. В нашем лесничестве это точно был второй виток развития из трёх, в которых участвовал непосредственно я.
Первым витком было разгребание старых проблем и воссоздание когда-то, ещё при Илье Петровиче, устойчиво работающего лесничества. И последующее угасание всей работы в силу внешних причин. Жизнь по его окончанию не только в лесничестве, но и в деревне пришла в такой упадок, что, коснись чего, выехать из деревни и добраться до райцентра можно было только чудом. Не ходил два года рейсовый автобус, почти не работали колхозные трактора ввиду отсутствия солярки.
В тот самый первый период работы в Троицком лесничестве меня особенно достало выпрашивание бензина в лесхозе, откуда мы его привозили на грузовом автомобиле в обычной двухсот литровой бочке, больше прокатывая туда-сюда. Тогда однажды мы провернули "левую" сделку, обменяв три десятка кубометров сосны из леса на бензовоз с бензином, договорившись об этом с одним из директоров совхозов соседней области, слив бензин в цистерны колхозной заправки. И полгода не просили этот самый бензин в лесхозе. Работали на своём, "забывая" проставлять затраты на бензин в документах.
Во вновь созданном лесхозе ни бензин, ни другие виды ГСМ, ни бензопилы и запчасти к ним не давали, не снабжали нас ничем. Вообще. Поэтому, во всех лесничествах жизнь еле теплилась. С трудом удавалось поддерживать небольшой запас горючего в нашем единственном автомобиле, выезжая изредка в райцентр с отчётом. Но это становилось всё труднее и труднее.
Население к этому времени в целом стало меньше закупать дров самовывозом по причине отсутствия транспорта, колхозы берегли тракторы и как могли экономили по крохам закупаемое горючее.
Выбора не оставалось, нужно было как-то выбираться из этого экономического провала. Инфляция была галопирующей, цены росли быстрее, чем прибавлялись нолики на купюрах. Реально деньги поступали, хотя и с задержками, только к пенсионерам, которые остро нуждались в дровах.
"А что, если совместить, так сказать, приятное с полезным?" - задался я таким вопросом.
Задумавшись, сколько бы могла стоить машина готовых дров с доставкой, решил приравнять её к среднему размеру месячной пенсии. Аккуратно выведав, сколько у нас пенсионеров и общую сумму, которую они получают за месяц, разделив и округлив, получил цифру двести пятьдесят тысяч рублей.
– Серёжа! Как ты думаешь, будут у нас за такую сумму брать готовые дрова с доставкой? Может быть, поспрашиваешь у населения? — попросил я его, имея ввиду, что он непрерывно кому-то помогал, у кого-то вечерами халтурил, да и любили этого неказистого парня по прозвищу Чуваш все бабульки. Серёжа кивнул головой, вышел из конторы и неожиданно вернулся через полчаса, положив на стол миллион рублей.
– Это откуда? — обалдело уставился я на деньги.
– Тут за четыре машины дров, как ты сказал — весело ответил воодушевившийся предстоящей работой Чуваш.
То, что для него и остальных казалось решённым и понятным, мне ещё предстояло доказывать, согласовывать и утверждать в лесхозе. Несмотря на то, что к тому времени повсеместно полностью исчезли элементы социалистического строя в нашем государстве, в лесном хозяйстве ни о какой точке равновесия, которую показывают кривые спроса и предложения в буржуинских экономических трудах, так и не узнали, в чём я смог лично убедиться в дальнейшем, сдавая лично экономические отчёты областному начальству.
Смета на каждый вид продукции всегда составлялась по типу сбора всех планируемых затрат, накрутку на них всех налогов, плюс плановую норму прибыли, закладывая её до сорока процентов. А реальная ли для реализации получалась цена, то "вождей" не касалось. Только упёршись в проблему организации заготовок вообще, когда-то внедрили по всей области те пресловутые "два рубля за куб", обосновывая их тогда усилиями экономистов задним числом, закладывая в них экономическое содержание путём подгонки.
Готовые дрова до этого с доставкой мы не возили, поставляя раньше только одно метровые дрова, поэтому даже примерных цен на дрова до полуметра, да ещё и с доставкой не существовало.
Попытка не пытка. Поехал в лесхоз, примерно всё взвесив и продумав. Неожиданно мои начальники идею поддержали.
– Что вашему лесничеству вообще нужно, чтобы организовать работы по заготовке и переработке, — спросили меня Леонид Васильевич и Михаил Петрович.
В этих условиях, когда лесхоз не мог помочь почти ничем, хотелось, чтобы хотя бы не мешали, тормозя работу запоздалым доведением ежемесячно обновлявшихся расценок, и цен на продукцию, которые не соотносились с реальностью.
– Нам бы отдельный субсчёт, чтобы сами сводили концы с концами, — попросил я.
На это официально никто пойти не мог, но был подписан приказ, по которому я сам рассчитывал и привозил на утверждение в лесхоз расценки и цены на продукцию. В этом приказе так же было указано, что мы должны сдавать все начисленные налоги, а также "барскую десятину", то есть десять процентов от прибыли на содержание лесхоза. И понеслось!
Начали с доставки дров населению. По моим прикидкам они прибыли не давали вообще, но это были живые оборотные деньги, на которые ехали закупать бензин в соседний, ближайший от нас райцентр. Там в то время часто вводилось ограничение на двадцать литров бензина за одну заправку, потому приходилось соглашаться на заправку бочки с изрядным недоливом, пополняя бочку и бак в разных заправочных станциях, которых в городе было несколько.
Очень любили нашу машину "доить" гаишники, особенно по пятницам. Помню картину, как один милиционер останавливает нас взмахом полосатой палочки, а второй, его напарник, сидит в раскрашенных жигулях и откровенно потирает руки. Такса была известная - канистра бензина или протокол, а за что, они всегда найдут! Знали крохоборы, что десять литров бензина на шесть горшков нашего "колдуна" погоды не делают, а вот потеря времени, нервотрёпка с протоколом, это нам намного проблематичнее. Откупались бензином, что же поделаешь.
Трудно было раскачать людей, заставляя осваивать непривычные для них работы. В активе один ЗИЛ-157, да колёсный МТЗ-80. Погрузка всей продукции поначалу была только вручную. И это создавало самую большую проблему.
До этого дрова готовили и грузили метровками. Хлысты возились лесовозами с самопогрузкой, которых у нас теперь не было.
Чтобы простимулировать вывозку дров, я сознательно не включил в расчёт окончательной суммы за машину дров с доставкой такую операцию, как разгрузка, по расценкам выходившей совсем копеечной. Мужикам объявил, что-либо дрова разгружает хозяин, их заказавший, либо пусть оплачивает двадцать тысяч плюсом к стоимости.
Нарушение? Ага, финансовой дисциплины! Как и то, что везли дрова без предварительной выписки, по обычной накладной. Деньги брали у заказчика обычные рабочие, а не кассир, как это положено. Только делать как положено в той ситуации точно бы не получилось. Деньги сдавали в кассу наутро, расписывались за заказчика сами рабочие, потом завозили ему документы попутно.
Со временем даже выработалась "маркетинговая" стратегия. Первому клиенту, заказавшему через лесников дрова, их завозили, заезжая с другого конца деревни, медленно продвигаясь к нужному дому. И срабатывало! Пока разгружали, народ подтягивался, расспрашивал что и почём, заказывали доставку в другие дома. Работа пошла!
Сложнее оказалось организовать вывозку деловой в цех. Четырёхметровые выреза, это не короткие дрова, легко не накидаешь. Приходилось закатывать на машину по покатам, то есть по брёвнам, уложенным на край открытого кузова одним концом, а другим на землю, собирая для погрузки всех.
– Нет, начальник! Мы в лесу заготовим, в штабель сложим, а вывози, как хочешь! — заявили мне на первых порах.
– Хорошо! — ответил я.
– Серёжа! — обратился к Чувашу, — Мы с тобой вдвоём погрузим и вывезем за две трети от того, что я заложил в расценки за готовую деловую?
– Конечно! — понимающе заулыбался он.
– Ну а вам останется только треть от того, что заложено за готовый, с погрузкой, кубометр. Согласны? — огласил я риторически. Больше этот вопрос до такой степени не обостряли.
Со временем, когда народу и техники добавилось, стали грузить трактором, приспособив для этого стогометатель, а затем вообще ковшом, прицепив его к трактору сзади и вставляя в специально приваренные гнезда пару "клыков".
Нарушение техники безопасности? Сплошное! Сорвись бревно со стогометателя, прибив кого-нибудь, лесничему сидеть. Да и просто с машины или телеги, не оборудованной для перевозки брёвен, в любой момент мог сойти груз, наделав бед. Слава богу, миловал он меня! Все оставались целы.
Вспоминалось, как когда-то, в первые годы моей работы, ещё будучи молодым специалистом, постоянно помогал лесникам грузить двухметровые брёвна на машину. Чтобы не корячить последние брёвна через высокие вертикальные стойки, вставлявшиеся в заключительный момент в две специально приваренные для этого проушины в конце грузовой площадки, накладывали штабель как можно круче, закрепляя нижние брёвна от скатывания клиньями из щепок и сучьев. К концу погрузки приходилось двум грузчикам стоять на самом краю этой площадки, шириной тоже два метра, балансируя и стараясь не упасть, и принимая брёвна из рук, подававших их снизу работников.
Иногда, особенно при погрузке толстого тарного кряжа нижние клинья вылетали и часть штабеля соскальзывала вниз, сбивая с машины стоящих на ней работников, угрожая "приласкать" тех, кто не увернулся. Однажды с машины при погрузке слетел и я, инстинктивно раскинув пошире руки и ноги, убрав вперёд голову, ощущая спиной перекатывающиеся подо мной вниз брёвна. Спасла быстрая реакция молодости. Обошлось без последствий. Помня обо всех этих рисках, всегда последовательно боролся с выпивкой среди рабочих во время работы, чтобы хотя бы этот фактор исключить из списка остальных проблем.
***
Продолжение
http://www.proza.ru/2015/11/01/740
Начало
http://www.proza.ru/2015/11/01/774