Что почём?
Экономическая работа меня интересовала всегда. Даже однажды поступал и начинал учиться на факультете "НОТ и экономика лесного хозяйства", примерно так он в ту пору назывался. Начал учиться, но назначенная вскоре операция на глазах да последующий переезд заставили бросить меня учёбу. Да даже и не это послужило причиной.
В первые годы перестройки активно отменяли действующие учебники, а новых ещё не было. За первую же сессию, за какие-то несчастные три недели, трижды меняли указания что и по каким учебникам изучать. "Бабушкам", которые поступили вместе со мной, требовался диплом о высшем образовании для подтверждения соответствия занимаемой должности, а мне, единственному мужчине среди поступивших и самому молодому на заочном экономическом факультете, прорвавшемуся вопреки нежеланию деканата допускать к экзаменам с "непрофильной должности" лесничего, требовались именно знания. Их явно тогда не давали. Впрочем, что-то мне подсказывает, что и теперь учат почти всегда не тому, что нужно, чтобы стать профессиональным экономистом.
Когда ворочаешь брёвна руками, кажется, что ты и есть главный в этой организации, что только от тебя зависит, будет ли организация процветающей.
Бухгалтерия, учитывающая всё и вся, занося в свои анналы твою работу, легко тасует циферки, переводя сделанную работу в рублики, прокачивая их через свои руки. И тоже считает, что именно она, бухгалтерия, главная движущая сила организации.
Среди многочисленных начальников и инженеров есть и должность экономиста. Нелепая и ненужная. Мешающая, если работать по-настоящему, почти всем. Потому и сводилась обычно работа экономиста в государственных организациях к оформлению формально необходимых бумаг да отчётов.
Для непосвящённых это "великие" отчёты. На их основании решают, успешна ли ваша организация, даются сверху указания и рекомендации по дальнейшему развитию. Сверху оно, конечно, всегда виднее. Если подняться туда снизу, пройдя всю технологическую цепочку. Редко кто из вышестоящих, к сожалению, её проходят, но все, занимающие начальственные кресло, решают для вас и частенько за вас, как и что, и зачем делать. Но, почему-то их советы и наставления редко соотносятся с реальностью.
В период, который тут описывается, вся привычная экономика рухнула. Деньги обесценивались каждый буквально день. Можно было выехать за бензином, набрав сумму на покупку двухсотлитровой бочки и вернуться с наполненной на две трети. Так дорожал временами бензин. Примерно так дорожало и всё остальное. Получив полномочия самому разрабатывать цены и расценки, задумался, отчего же танцевать?
Знаю, господа, что вы, сидя в своих областных креслах посмеялись над этими наработками. Смеяться, оно, конечно, всегда проще. Особенно, когда федеральные деньги вам приходили, а до нас, лесничеств, практически не доходили. И потому приходилось придумывать способы элементарного выживания. От идеи выживания я тогда и оттолкнулся.
В одной из газет вычитал фразу, что для выживания работнику нужно получать два прожиточных минимума. Чтобы прокормить себя и одного иждивенца, например, ребёнка. Спору нет, каждый хотел бы получать больше, но денег не было. Вообще.
Взяв за основу двойной прожиточной минимум, который публиковали в газетах ежемесячно, увеличив его суточный размер для цеха на десять процентов, а для леса на двадцать, вывел расценки за кубометр. Но не просто за каждую операцию, как это заложено в многочисленных нормативных справочниках.
Не нужны нам были хлысты, стащенные в одну кучу, как это было при трелёвке на гусеничных тракторах. Нужна была деловая, причём, отгруженная в цех. Да ещё и предварительно отсортированная по породам и диаметрам. В идеале.
Накосят, бывалыча, "за два рубля" кучу хлыстов, перемажут их в земле, пока тягают, потом цепи и пилы только и затачивай. Зато отчёт в кубиках выполнялся влёт! Особенно для Москвы. В цех эту кучу привезут, свалят. И растаскивай, раскряжёвывай, подтрелёвывай к эстакаде, неся людские и материальные дополнительные потери.
Всё это я учитывал при составлении расценок за единицу продукции. В нашем случае удалось добиться, чтобы кругляк с лесосеки поступал прямо на эстакаду, чистенький. Эстакаду расширили, прямо на ней делали досортировку по диаметрам, накапливая объём для распиловки на одном поставе. А от этого напрямую зависело качество производимого пиломатериала.
Следующая проблема, в которую упёрлись, это повышение производительности труда. Никакие большие расценки никогда не обеспечат хорошей зарплаты, если работать кое-как. Люди не хотят менять привычный ритм работы, не хотят осваивать новые приёмы, зачастую не понимая вообще, из чего складывается их зарплата.
Если раньше у дедов - пенсионеров, получающих оклад лесника плюс пенсию, не было стимула работать ещё и физически, то вязкое болото из молодых местных кадров просто убивало. Когда в лесу образовалась бригада почти сплошь из приезжих, стало немного полегче. Приезжие изначально активнее.
Заработки были у нас не ахти, но мы же не нефть качали! А зарплату выплачивали более-менее стабильно, народ стал к нам приходить. И однажды я увидел в ведомости на расчёт зарплаты общую цифру работников в количестве сорок один человек. Цифра осела в памяти.
Иногда, чтобы самому вникнуть поглубже в причины низкой эффективности работы на том или ином участке, сам впрягался в работу на несколько дней. Когда сам, своими руками всё это ворочаешь, лучше ощущается, справедливы ли условия и оплата труда. Лучше видно, какие резервы не задействованы. И опять часто всё упиралось в элементарное нежелание людей работать в полную силу. А, по моему глубокому убеждению, от безделья и симуляции работы и день тянется дольше, и устаёшь больше.
Как-то выписали лесорубочный билет на хорошую берёзовую делянку. Занимающиеся заготовкой работники на неё переходить не рвались, "ковыряясь" на ближайшей от деревни лесосеке. Тогда создал на две недели, остававшиеся до моей сессии, а я к тому времени уже учился заочно, небольшую бригаду. Серёжа за рулём, Анатолий Иванович по прозвищу Шукал, пожилой лесник, но работающий за троих, и я.
Сразу поставил такую цель. Весь день готовим деловую и дрова, в четыре часа вечера начинаем грузить машину, попутно завозим потребителю, получаем живые деньги в кассу и себе, за разгрузку.
Поначалу Шукал, трелевавший на лошади то, что мы вдвоём навалили и накряжевали, ныл, прося ещё одного человека.
– Анатолий Иванович! Ты натрелюй к штабелю, а складировать мы тебе поможем, — объяснял я и ещё на одного работника не соглашался.
Дрова мы с Серёгой стаскивали к месту подъезда машины сами. Сначала так и делали, а потом Шукал приспособился использовать в качестве второго человека лошадь. Он успевал работать в лесничестве, в колхозе конюхом, ещё и молоко собирал. Лошадей любил, умел с конём обращаться как с малым дитя. Потому и догадался, подтащив бревно к штабелю, немного на него затащив, не отцеплять бревно, а, скомандовав коню: "Сынка, стоять!", - и забрасывал второй конец на штабель. Наша помощь была теперь нужна совсем редко.
Каждый день я подводил итоги. Сколько кто заработал. Шукал, выполнявший трелёвку, за неё должен был получать отдельно, мы за валку, обрубку и раскряжёвку. И все вместе за погрузку и разгрузку, хотя, конечно же, разгружали мы вдвоём. Но это несложно, зато давало живые деньги, и сразу. Потому и делили их на всех.
В результате, как помнится, Шукал заработал за две недели триста восемьдесят тысяч, мы с Серёгой по двести шестьдесят, да ещё Серёга по путёвкам дополнительно. Я отвлекался на руководство лесничеством, так что всё по-честному. Уже со второй недели остальные работники безо всякого принуждения потянулись на эту же делянку, в отдельную бригаду.
Уезжая на сессию, всё всем разжевал, как работу организовать, из чего их будущий заработок может складываться. И что же вы думаете?
Приехал и обнаружил гуд недовольства своих заготовителей. Особенно возмущался Шукал. В переводе на общегражданский, он выкрикивал: "Обманщики!", имея ввиду мастера и бухгалтера, закрывших и начисливших наряд за выполненные работы. Его заработок за вторую половину месяца составил только пятьдесят тысяч.
Стал разбираться. Оказывается, сам Шукал настоял, чтобы в бригаду включили побольше народу. В результате, то, что мы сделали втроём, они, тоже с одной бензопилой, делали в ввосьмером! На всех и поделили. Пробиться к сознанию и объяснить, что зарплата начисляется не на количество человек в бригаде, а за каждый заготовленный кубик, мне так и не удалось. Всё равно только и слышал: "Об…cs".
В цеху тоже часто ныли и просили добавить людей. Я был, в общем-то, не против, но где же выработка? Присмотревшись и тут сделал однодневный эксперимент. Из шести человек оставил рамщика и одного крепкого парня, Потапа. Заставил с вечера наточить пилы, а утром приступили к работе.
– Брёвна должны идти в пилораму стык в стык! — объясняю задачу ребятам. До этого я заметил, что они сначала откатят распиленное бревно, раскрутят зажимные клещи, уложат доски, а только затем идут и подают следующее бревно в пилораму.
Работа по новой схеме оказалась нам вполне по силам. В этот день запланированный объём мы распилили. На будущее пришлось всё же оставить у рамы пять человек, так как иногда требовалось поднять упавшее мимо тележки неподъёмное бревно. Но ни одного человека больше! Лишние люди перемещались на вспомогательные работы. А подготовка пил с вечера и распиловка стык в стык обеспечила выработку запланированных объёмов.
Всё же самое сложное, это была реализация готовой продукции. И лежала она почти полностью на лесничем. Лесхоз в ту пору от всего этого самоустранился.
***
Некоторые трудности
Времена были сложные. Денег ни у кого нет. А для того, чтобы что-то купить нужное, нужно что-то продать не нужное. За деньги. А тут ещё к этим трудностям в дополнение, в лесхозе счета арестованы, картотека растёт.
Относительно легко продавались дрова с доставкой, и то не круглогодично, в ограниченных объёмах, но это просто круговорот забот. Прибыль можно было получить только от реализации деловой древесины, которая в круглом виде мало кого интересовала. Нужен был пиломатериал.
Если бы денег требовал только цех и заготовка для него древесины, мы были бы богачами. Но вся эта суета нужна была для обеспечения бюджетных работ, на которые денег приходило мало, было недостаточно заложено, а порой они до нас и не доходили. В том числе и зарплату лесной охране выплачивали из своих собственно заработанных средств.
Люди этого не понимали, многого не знали, периодически возникали обиды лесников на заготовителей, рабочих цеха на лесников и так далее.
– Почему мы пилим, наша продукция реализуется, а денег не видим? — говорили в цехе.
– Мы лесная охрана, мы вообще не должны заготовкой заниматься, — шумели на собрании лесники.
Собрания долгое время проводил общие, шумели все, и все проблемы выплёскивались на лесничего. Дошло до того, что однажды останавливаю речь одного "критика":
– Ты то что шумишь? Вам же недавно зарплату погасили?
– А я за тех переживаю! — переживальщик, блин! За лесничего только никто не переживал, ни снизу, ни сверху.
После этого собрания стал проводить раздельно по подразделениям, и стало потише.
В лесхозе все тоже только требовали. То цифры выполнения отчёта, то сдачу денег от выручки, то вызовом в Тулу "на ковёр" пугали. Был я на том ковре. Не раз. Сколько за свою жизнь строгих выговоров наполучался, не собрать в кучу и не упомнить.
Один "строгач" особенно запомнился. Приезжал в наше лесничество сам Владимир Николаевич с "молодкой". Шум вокруг работающего и развивающегося вопреки всему лесничества, без капитальных вложений, без поставок техники дошёл и до него, вот и прикатил.
Время для проверки областной руководитель выбрал, когда я на сессию уехал. На что рассчитывал, интересно знать? Нагрянул внезапно, встречу его превосходительству никто организовать не смог, из лесхоза не предупредили, обиделся набольший накрепко.
Возвращаюсь с учебной сессии. Мобильников в ту пору ни у кого не было. Ехал домой в хорошем настроении. Вдруг, на тебе, новости:
– Тебе явиться в Тулу, наверное, с работы снимут!
Как? За что? И узнаю о "высоком" посещении. Назавтра в Тулу, на ковёр.
Михаил Петрович, заменивший собой к тому времени прежнего директора, повёз меня в Тулу на своей машине. Являюсь пред "светлые очи". И Владимир Николаевич, в присутствии моего директора и главного лесничего областного, кажется, тогда Управления, толи Агентства, не помню, начинает перечислять мои грехи. Со знанием дела.
Стою посреди кабинета, они сидят, я слушаю. Все уязвимости лесничего перечислил Владимир Николаевич. Они для всех лесничих той поры явно были одинаковые. Поразило только то, что тут в курсе всех наших проблем и того, как мы их решаем, как обходим невозможность выполнения всех требований закона. Сыплются на мою голову обещания покарать, как минимум, светит приговор "пять лет расстрела и каждый день посмертно".
Для себя отмечаю персональные грехи: "парк не расчищен, зарос (на кой он, этот старый, заброшенный уже много лет, парк ему сдался?), линолеум в конторе старый (делали ремонт, старый линолеум перебрали, заплаток наставили, пока решили оставить, чтобы не тратиться, кто же деньги на ремонт даст? На зарплату не всегда хватает), в кладовке куча пустых бутылок!". Последние по существу, не выкинули после празднования дня лесника, поленились, это наш реальный косяк! А большинство из озвученного вы, уважаемый господин, хоть и озвучиваете, но это у нас искать замучаетесь, в этом грешны мало и не вдруг найдёте.
Стою на ковре, про себя вспоминаю анекдот в тему. Тоже один вот так на ковре стоял, растопыренные пальцы одной руки вставлял в пальцы другой руки. Озадаченно смотрел на свои руки и пробовал варианты. Тогда начальник, державший его на ковре, всех отпустил, даже выговор объявлять не стал:
– Ты только мне скажи, что ты там всё обдумывал?
– Да вот, никак не могу понять, как же ежи совокупляются? — ответил подчинённый, — Иголки то мешают?
Я для себя тоже обдумывал попутно, где быстрее взять?
– Петрович, - спросил у директора, садясь в машину, — Где быстрее купить и не меньше, чем литр?
Купили, против обыкновенного, двойную дозу, традиционно заехали в лесок у дороги на обратном пути, дома ещё добавил. Наутро была только одна проблема, всех по рабочим местам и голову полечить. А, да, вчера вроде как выговор объявили? Не до того.
Две недели чистили парк вместо плановых лесных работ, купили и заменили линолеум, бутылки выкинули, само собой и стали ждать грозной проверки.
В один из утомительных дней по телефону сообщили. Сегодня!
Шуршали как никогда. Стол подготовили соответственно ожидаемой персоне. Ждали Самого, а приехала, слава богу, Валентина Ивановна, работавшая так же, как и раньше, главным лесничим прежнего нашего лесхоза. Глянула на стол:
– Вы так теперь всех встречаете? — вспомнила наше былое "негостеприимство" очаровательная Валентина Ивановна, мельком взглянув на накрытый в конторе стол.
– Сами понимаете, кого ожидали! А так, да, теперь всех проверяющих угощаем "рюмкой чая".
С Валентиной Ивановной работалось в прежнем лесхозе хорошо, хотя лесничему больше приходилось контактировать с директором. Приезжая в лесничество, она всегда вызывала завистливые возгласы местных донжуанов:
– Кто это?
– Дак, начальство, видишь, в мундире! — но их глаза видели только красивую женщину.
И завидовали:
– Мне бы такую начальницу!
В этот раз съездили в лес, прошлись по парку, поговорили, повспоминали. Гроза миновала.
Уходя из своего начальственного кресла, выдавленный посредством силовых структур, Владимир Николаевич ещё раз, напоследок, вызвал меня к себе. Ехал и гадал, что же на этот раз? Принял не в кабинете, а пригласил в кабинетик напротив, неофициальный, так сказать. Прощаясь, изрёк:
– Вот я вас и приглашал, чтобы поблагодарить за хорошую работу и посоветоваться, что делать с лесами Тулы-50.
Это он тогда предлагал создать под меня там что-то типа лесхоза. От воинской части в это время остались бесхозные леса. Вот так состоялось как бы снятие навешанных строгачей. Мелочь, но следующий начальник до таких мелочей, уходя, не снизошёл.
До этого был ещё только один случай в моей практике, когда внеплановый приезд областного проверяющего обошёлся без выговора.
Отвели на дрова делянку для дальней деревне в соседнем районе. Так и подали документы, без единого кубометра деловой. Всё на дрова, чем и вызвали гнев областного начальства. Рубить нам её не разрешили, а в ответ на моё объяснение, что тогда: "Будут самоволки", - прибыл один из самых принципиальных проверяющих, Анатолий Витальевич.
С утра поехали к той делянке. Пока доехали до Первого КП воинской части, а делянка находилась в соседнем районе и проехать туда по глубокому снегу короткой дорогой не предоставлялось возможным, пока разрешили проезд, пока добрались до делянки, полдня прошло. Делянку с мелкотоварной древесиной осмотрели, направились назад.
– Ничего не обещаю, но буду отстаивать выписку лесорубочного билета для этой делянки без деловой древесины, — обнадёживающе проговорил Анатолий Витальевич, когда мы отправились в обратный путь.
Слово своё он сдержал, и это позволило без всякой "химии" распродать эту делянку.
В самый сложный год денег совсем не стало ни у кого. Пришлось мотаться по окрестным городам и районам, искать сбыт. А население, испытывая проблемы с деньгами, периодически выставляло требования по обеспечению льготными дровами.
– Мне дрова по льготам положены, я на вас жаловаться буду! — периодически раздавалось то в трубке телефона, то при личных встречах.
Никакие аргументы о том, что нас никто ничем не обеспечивает, не воспринимались. Зато обнаружилось, что в местном "Райтопе" заложены деньги на покрытие тех самых льгот. Оставалось придумать, как воспользоваться этими деньгами, счета-то в лесхозе арестованы!
Самая большая строка расходов была на горюче-смазочные материалы. Покупать их большей частью приходилось за наличные, что периодически обостряло одну из неразрешимых проблем.
– Вы сначала деньги сдайте в кассу лесхоза, потом получите их на конкретные цели! — озвучивалось постоянное требование.
Ага! Сначала взять деньги в долг, отвести их за сорок три версты, потом получить обратно, дня, в лучшем случае, через два, заготовить и отвезти дрова, рассчитавшись по долгам. Не-а. Лучше уж на пятой точке ровно сидеть. А тут "Райтоп"! С деньгами! И выход подвернулся.
В соседней области была большая нефтебаза. Наша районная к тому времени уже законсервировалась, кажется. И завязали мы треугольник. Деньги поступили за горючее, горючее получили и слили в колхозные ёмкости, колхоз тогда ещё доживал свои безрадостные дни, а с "Райтопом" мы рассчитывались удовлетворением заявок на поставку льготных дров. Причём не лучших, а тех, которые не очень брали, осиновых да липовых, чуть разбавляя дубовыми и берёзовыми макушками.
Часть денег даже умудрились перечислить за ремонтный комплект на двенадцать бензопил! До этого я и не знал, что бывают такие комплекты. Выпросишь несколько запчастей, и свободен! А тут целый большой ящик! Работа стала налаживаться.
***
Бани из дров
Пока древесина лежит в лесу, она особо никого не интересует. Да и вывезенная в цех не очень то нужна. А вот распиленная, да в строительной сезон!
Второе поднимание с колен было не в самую лучшую пору. Вокруг всё окончательно разваливалось, хотя масштаб происходящего в деревне был виден не особо. Только значительно позднее, работая в районной администрации экологом, благодаря активности районного главы, любившего проводить совещания по выходным в разных уголках нашего района, объехав многие угасшие, но совсем ещё недавно процветавшие совхозы и колхозы, увиделась полная картина происходящего в описываемые времена. В то время, как мы по крохам собирали и настраивали своё производство, без кредитов и капитальных вложений, тут превращали в утиль сотни и тысячи единиц техники. Нами восстановленный цех явно резал глаза на фоне происходившего тогда же разрушения ферм, мастерских, ангаров, выстроенных на кредитные, бюджетные деньги, дававшихся даром и часто уходивших «дуром».
Нам полагаться было не на кого, делали всё сами. Кустарщина, по определению, всегда проигрышнее фабричного, научно-технически просчитанного. Но других вариантов у нас не было. Как любой кустарь, на чём останавливался глаз, то и приспосабливали, какие идеи приходили в голову, увиденные где-то кем-то, или вновь придуманные, те и воплощали.
На территории цеха долгое время лежало около четырёхсот кубометров раскряжёванной на метровки осины. Баланс перестали отгружать, а сырьё для него осталось. В хлыстах местная осина кривая и закрученная, а раскряжёванная на метровки почти вся становится ровная. Жалко было то, что не затронуто гнилью, отдавать на дрова, хотелось найти этому применение. В былые времена в этой местности драли щепу, так же разрезая на короткие заготовки. В наше время щепа уже была никому не нужна, этот рынок сбыта с появлением в свободной продаже шифера был совершенно утерян.
Хорошие метровые заготовки средних диаметров выходили не только из осины, но и из липы, вырубаемой при рубках ухода в дубовых делянках. В целом, при промежуточных рубках ухода таких заготовок можно было получить большую массу. Решили часть их употребить для изготовления простейших хозяйственных построек и бань.
Почитал доступные справочники для домашнего строительства, покумекал с получающимися от раскряжёвки диаметрами. Принял решение взять за основу толщину двенадцать сантиметров, длину девяносто сантиметров. При общепринятой везде толщине бруса в пятнадцать сантиметров у нас при таком размере резко уменьшался процент выхода заготовок из того, что шло с лесосек. А длину выдержать ровно метр было нереально. И второе соображение, которое меня к этой длине склонило, это ширина двери. В своей "маленькой летней кухне" я заложил основной дверной проём шириной один метр, что оказалось чересчур. При вселении подогнали машину к самому крыльцу и, стоя в проёме двери вдвоём, лицом друг к другу, принимали вещи и перекладывали их внутрь помещения практически не мешая друг другу. По этим двум соображениям и остановился на девяностосантиметровой длине короткой заготовки.
Для изготовления угловых столбов и нижней и верхних обвязок оставалось напилить брус квадратным сечением двенадцать сантиметров. Промежуточные стойки решили изготавливать, нашивая рейки на обрезную доску. Сырья для этого уже требовалось немного, набрать можно было без проблем. Берёзу из расчёта исключили. Она подходит только для устройства обрешётки крыш, да и, как оказалось, для устройства пола в свинарниках. Свиньи пол из свежей берёзы "не поднимают", запах, говорят, не нравится. Дуб тоже не включали, дорого, даже с кольцевой гнилью. В последнем случае он ещё по этим гнилым кольцам рассыпается.
Идея делать каркас и закладывать простенки короткими брёвнами не нова. Например, в Ясной поляне хозпостройки сделаны подобным образом. Но то работа плотницкая, под черту, умения надобны, тонкости знать, сырьё подбирать. Срубили мы по-первости баньку, с Серёжей Чувашом и Юрой, работавшим тогда помощником лесничего, все рубили сруб впервые, приобрели такой опыт. Хорошо, что Юрий до этого плотно пообщался с настоящими местными плотниками, вспоминал и пересказывал то, что запомнил. Брёвна нужно класть "горбом" к верху, ещё куча маленьких и больших хитростей. Массово этим не займёшься.
Унификация заготовок дала возможность делать всё отдельно, а потом изготовить обвязки по размерам заказчика и собрать сруб из готовых деталей. Сами детали делали на самодельных станках, превращая круглые брёвнышки в квадратные брусочки, зарезая шипы на концах заготовок.
К этому времени главным в цехе, рамщиком и бригадиром, был Юра- молдаванин, брат Фёдора. Сам Фёдор, собравший большую бригаду, с которой восстановил здание цеха, не увидев больших денег, однажды задурил.
– Платите мне одному два миллиона, тогда буду работать! — выставил он ультиматум.
Я тогда предложил решить всё это с его ребятами, в присутствии которых объяснил, что всего месячный фонд зарплаты на распиловке составляет четыре миллиона, из которых два требует себе их бригадир. После этого и ушёл так бурно во всё ввязывающийся Федя.
После Фёдора я пробовал ещё одного рамщика, Ваню Парамона. Имя реальное, а фамилия у него оказалась другая, а Парамон, это прозвище. Выяснил это, однажды составляя на него наряд и вписав то, что было на слуху в качестве фамилии.
Прямо беда с деревенскими прозвищами! Знаешь вроде уже всех, а фамилию спросят, где, дескать Хрыкин живёт? И стоишь возле дома соседа, не зная, что ответить. А переспросят: "А, Урядник? Так вот, тут!"
Когда Парамон попросился ко мне на работу, решил его отправить сразу на курсы пилорамщиков. Только как-то не учёл, что такие механизмы ещё и "светлой головы" требуют. Посылать, правда, больше было некого, рамщик требовался с документами, а Парамон согласился.
То, что выходило после распиловки из пилорамы после её настройки Ваней, назвать пиломатериалом язык не поворачивался. Вертолётные пропеллеры ровнее будут! Трёхметровая доска перекручивалась на девяносто градусов, а концы загибались так, что отрезанный последний метр на ровной поверхности поднимался над ней на двадцать сантиметров. Даже когда Парамон сильно старался, ставил свеже заточенные пилы, насиловал пилораму, запуская распиловку по диагонали, удерживая бревно зажатым в тележках до последнего, и то доски ровными не получались. Когда взялся пилить Юра, пиломатериал стал получаться сносным.
Не так уж и много сделали построек, но были и обычные баньки, размером три на четыре, четыре на четыре. Не метров, конечно, но почти, по количеству закладываемых простенков. Одному собрали пристройку к даче в форме сапога, другому изготовили пристройку к дому из трёх стенок девять на три.
Главное преимущество состояло в том, что никакой разметки не требовалось. Только на месте изредка небольшая подгонка, да конопатка пообильнее. А после обшивки изнутри и снаружи толщина стенок уже давала возможность использовать постройку под жилой дом. Изготовили такую постройку, кажется, шесть на восемь, одному погорельцу.
Стоили наборы для построек у нас копейки, раза в три-пять дешевле срубов из брёвен, требующие для установки специалистов. Наши "срубы" легко мог собрать сам заказчик, начитавшись к тому времени массово выпускающихся книг.
Копеечную стоимость заложил в цену тоже ваш покорный слуга. Первые комплекты делали стихийно, пробуя и разрабатывая технологию. За древесину деньги в кассу, за работу деньги ребятам. Когда нам разрешили "субсчёт", предложил лесхозу и это изделие включить в реализацию. Узаконить, так сказать.
Экономист запросила цифры. Составила по ним смету и получилась цена аж двадцать пять тысяч для сруба три на четыре! А клиенты готовы были брать не дороже десяти тысяч за комплект. Учитывая наше качество и сырьё, из которого всё изготавливалось.
Взял разработанные экономистом сметы, посидел вечер над ними. Обнаружил, что накрутки НДС заложены в двух местах, ещё разные налоговые удорожания в разы увеличили сумму. Да и прибыль, на которую все эти налоги накручивались, была заложена сорокапроцентная! Отделил отдельно древесину, отдельно распиловку, отдельно услуги по обработке заготовок, прибыль уменьшил до двадцати процентов. И вышел на нужную цифру.
Экономист свозила сметы в область, там их одобрили с одним замечанием:
– Что же это прибыль то такую маленькую заложили!
Конечная цена изделия разнилась в разы при абсолютно одинаковых исходных цифрах затрат на сырьё, материалы и зарплату, всё остальное составили накрученные на них налоги. Вот в чём видна наглядно роль экономиста!
И ещё одно преимущество имели эти изделия. Один комплект для изготовления бани три на четыре занимал в кузове нашего ЗИЛа одну треть его объёма. Со временем я прикидывал, что можно было делать составными те элементы, которые длиннее трёх метров. Тогда можно было бы на одной Газели, очень в то время распространившегося грузовичка, вполне перевозить два таких комплекта. Или один комплект, дополненный пиломатериалом для всего остального.
Экономически раскручивание производства обработки древесины рисовалось как сбыт в соседствующие с нами безлесные чернозёмные области. Все знали, что с юга идут фуры с южной продукцией через наш район на север. Но я узнал, что, разгружаясь в нашей области или в московской, они уходили ещё севернее. Там они брали пиломатериал и, вернувшись, получали дома дополнительный доход.
– У нас каждая вот такая доска стоит немалых денег, — сказал мне один дальнобойщик, показывая на валявшийся на дороге кусок дровяного горбыля, упавшего с недавно прошедшей тут телеги.
Для работы в южном направлении местного объёма сырья как раз бы хватило, но требовалось наладить ритмичную работу, повысить качество изделий и продукции, желательно было бы организовать более крупное производство, быть может, с привлечением сил, оставшихся от распавшегося колхоза. Многое что задумывалось и было вполне реально осуществимо. Но не судьба.
***
Второй аут!
Приказ, расширивший полномочия лесничества, развязал руки. Работа забурлила. Закупленные бензин и солярка, запчасти для бензопил, сами новые бензопилы "Урал" радовали, вызывали заинтересованность и давали уверенность в завтрашнем дне. Всё зависело только от нас самих.
Рыскали по всей округе, закупали у частников ставшие им обузой приобретённые в своё время бэушные Зилы. С запчастями к тракторам было значительно сложнее, в колхозах запасы закончились, хотя иногда и удавалось что-то купить или обменять у бывших, запасливых трактористов. Благо наш МТЗ был обычным сельскохозяйственным трактором. Остальные запчасти приобретали в соседней области. До соседнего города было в два раза ближе, чем до нашего райцентра, правда, по полевой дороге.
Имеющийся у нас трелёвочный ТДТ-55, использовавшийся к тому времени только для лесокультурных и противопожарных работ, то есть для подготовки почвы под посадку лесных культур и опашки горимых участков, тоже требовал ремонта. С его ремонтом остались в памяти две знаковые ситуации.
Ремонт топливной аппаратуры, как мне подсказали, можно было сделать в "Сельхозтехнике", в одном из соседних районов. Хоть и далековато, но возможность отремонтировать, а не покупать дорогостоящий топливный насос заставила туда обратиться.
Сначала всё шло как обычно, взяли насос, потащили на стенд определять неисправность. Но когда дошло до оформления бумаг, что-то изменилось. Воцарилась непонятная тишина, лишние люди из помещения исчезли с какими-то испуганными лицами.
Оформил накладные, вышел из конторы, стою в мундире лесничего, ничего не понимаю. Пошёл искать тот цех, в котором должны были установить неисправность и назначить время, когда забирать запчасть из ремонта. Нашёл, захожу, примерно та же реакция, как будто туча грозовая тень навела. Отзываю на улицу мастера, участвовавшего в оформлении моих бумаг.
– Слышь, земляк, что за дела, чего вы тут все от меня так шарахаетесь?
Не сразу, но разговорил товарища. Оказалось, что мои фамилия, имя и отчество точно совпадают с данными нового смотрящего соседнего района. До этого ни одного однофамильца в области не наблюдалось, а тут абсолютный тёзка! Проблема разрешилась, но в течение всего времени, пока там находился, ловил на себе недоверчивые взгляды.
Вторая неприятность, связанная с ремонтом того же трактора, подкараулила в "родном" лесхозе. Узнал я, что в соседней области можно попробовать забрать такой же, как у нас трактор на запчасти. Загорелся, решил рвануть туда. По пути заехал в лесхоз. Но меня неожиданно тормознул директор, тогда ещё Леонид Васильевич.
– Зайди, разговор есть, — настойчиво зазвал к себе в кабинет.
И рассказал, как бы по секрету, что главный лесничий Михаил Петрович подозревает меня в махинациях, хочет вместе с знакомым обэхээсником приехать и проверить нашу работу. Что называется, гром средь ясного неба!
– Я ему говорю, ты с ума сошёл, он же, хотя тебе и хороший знакомый, но если что, то будет вести себя как официальное лицо, — изложил мне свою позицию директор.
Для меня со стороны Михаила Петровича — это получался уже второй случай проявления недоверия. Зуб он на нашу деятельность точил ещё будучи директором межколхозного лесхоза, но тогда, в первом разговоре после вступления его на новую должность, вроде как всё выяснили? Оказывается — нет!
Вышел из кабинета директора и развернулся в сторону дома. По пути заехал во все бригады и полностью остановил все заготовительные и перерабатывающие работы.
Вот ведь как всё получалось? Цены на деловую хвойных и твердолиственных пород не сам я назначал, мне их диктовали по телефону из лесхоза, часто подолгу забывая подкреплять документально. Да ещё и на одной из делянок тогда короткое время работала бригада под руководством бригадира по прозвищу Золотой, целиком сформированная из людей, до этого работающих в старой организации, где у них директорствовал Михаил Петрович. И ребята были вороватые, после них, кстати, остался единственный в нашем лесничестве за ревизионный период, от лесоустройства до лесоустройства, сплошной самовольный выруб, прилегающий к делянке. Небольшенький такой, почти с гектар дуба выхватили! А кубиков по закрытию делянки оказалось только в объёме лесорубочного билета! С площади делянки в почти три гектара! Лесника с ними не было, сами себя контролировали, по вывозке. Свои же!
Приехал в контору, сел на телефон и объявил своим "вождям":
– Работы все остановлены, больше ни один кубометр с места не сдвинется, пока вы не проедете везде и сами не убедитесь, что всё обстоит так, как я вам ежедневно докладываю!
Ведь что получается? Многое в работе было построено на доверии, а в этой ситуации любое упущение, отсутствие тех же обновлённых цен, согласованных по телефону, из меня персонально делает жулика. Что же, буду ждать!
Ситуацию разрулили без всяких "знакомых", активность и инициативность я резко поубавил, без утверждённых прейскурантов больше ни одного кубометра не отпускал. А осенью приехала комплексная проверка.
Возглавлял её главный по заготовке и переработке, ну и остальные большие люди нас проверяли. Приехали в лесничество. Походили по вовсю работающему цеху с забитой запасами древесины эстакадой и прилегающей территорией. Полистали бумаги.
За накрытым столом, для которого Володя Чин подогнал двух шикарных судаков, пойманных накануне, почти по ресторанному сервированным, работу нашу хвалили. Задали только один уточняющий вопрос.
– На каком основании вы сами рассчитываете расценки и цены?
– На основании приказа директора лесхоза, — бодро отвечаем с бухгалтером.
– Так не положено, это обязанность экономиста, — прозвучало в ответ.
Но, откушав, пообещали, что если я к утру предоставлю в лесхоз расчёты экономической эффективности такой работы, то нам, возможно, разрешат продолжить так работать.
До полуночи делал эти расчёты. Компьютеров не было, бухгалтер предпочитал счёты, которыми я тоже хорошо владел, но, слава богу, уже были в ходу электронные машинки. Вот такую машинку и терзал, подготовив к утру требуемые бумаги. А утром в лесхозе в мою сторону даже не посмотрели. Как-будто меня никто не знает.
Почувствовав ситуацию, сам к комиссии не полез, после обеда поехали в лес на заключительный банкет и я, улучшив момент, обратился к председателю комиссии.
– Что же нас ожидает? Расчёты я сделал, привёз.
– Ты в государственной конторе работаешь? Вот и сиди, и не дёргайся. Пусть экономист делает свою работу, а вы - свою.
Что называется, приехали, финиш. Запасы горючего и запчастей к тому времени было примерно на полгода работы, их не спеша и отработали. Ясно помню, сидел всё это время в лесничестве, выдавая запчасти взамен вышедших из строя, писал записки в колхоз для получения слитого к ним запаса ГСМ, ни в какие города больше не выезжал, кроме нашего райцентра, в котором и запчасти то купить было негде. Даже базар в нашем рабочем поселке был в полтора продавца!
Для прикола иногда озадачивал проблемами главного механика, ставя его в тупик на пару минут требованием обеспечить ремонт нашей техники. Привозил и сдавал отчёты, в срок и с цифрами, которые требовались.
А через полгода работать стало нечем. Да и незачем. Зарплату так и так начислят. Премий нам никогда не светило. А если чего и сулили, то не более двадцати процентов от оклада, который почти всегда был равен, как я уже описывал выше. зарплате московской уборщицы! Это у лесничего, у остальных и того меньше.
***
Продолжение
http://www.proza.ru/2015/11/01/730
Начало
http://www.proza.ru/2015/11/01/774