Я присела на стул, потерянно уставившись на многочисленные папки бумаг на столе главврача.
– С чем пожаловали? – продолжая что-то строчить, спросил он.
В отсвете настольной лампы на кончике его авторучки поблескивала рубиновая звездочка…
– Привели, – откашлявшись, приглушенно ответила я.
– А по-че-му? – членораздельно спросил он, не поднимая глаз.
– … Не знаю. Сказали, на консультацию.
– На консультацию? – ухмыльнулся он. – Какую консультацию?
– …Сказали, какую надо.
На миг он оторвался от писанины и бегло взглянул на меня. Неужели припомнил, черт?..
Главный лениво потянулся к стопке бумаг, достал чистый лист и приготовился писать:
– Фамилия, имя, отчество? Год рождения?
Как можно более четко я назвалась.
Он записал.
– Домашний адрес? Телефон? Место работы?
Я продиктовала.
Он снова сделал запись.
– Партийная? – задал он неожиданный вопрос.
– …Нет, – замялась я.
– Замужем? – снова спросил он.
– Да.
– Муж кто?
– …Человек.
– Не в этом смысле! Работает кем?
– …Инженером.
– Где? – с нажимом переспросил он.
– На предприятии «Красный треугольник».
– Он партийный?
– ...«Красный треугольник»?
– Муж!
– …Мой?
– Ну не мой же!
– …Мой – нет.
Главный опять чиркнул по листу, отложил авторучку и, уже глядя в упор, спросил:
– Как попали в душевую?
– … В душевую? – замялась я, и голос мой предательски дрогнул: – Как?.. Ааа.., – нашлась я, – через дверь.
– Понятно, что не через окно, – дернул он головой. – Спрашиваю, сколько заплатили за помывку?
Я вздрогнула: черт, откуда он знает?! А от его прищура словно полчище мерзких тараканов пробежало по спине, передернув ознобом.
– Как видишь, мне все известно! – выдержав паузу, сообщил Главный. – Говори, сколько заплатили за помывку, и можешь быть свободна.
– Пятнадцать рублей, – сходу призналась я, подкупленная заманчивым обещанием свободы.
Главный снова что-то чиркнул в записях и посмотрел поверх очков:
– Значит, деньги таки имели место быть.
Я поняла, что как глупая рыбешка попалась на примитивный крючок. По спине зигзагом пробежался озноб…
Главный откинулся на спинку кресла, уложив на животе сцепленные руки. Быстро вращая большими пальцами, он неотрывно глядел на меня.
Вспотевая под его давящим взглядом, я робко спросила:
– …Мне можно идти? Вы обещали…
– Можно, – не мигая, подтвердил он.
У меня отлегло от сердца, я приподнялась, но Главный подался всем телом вперед:
– Можно, но только после того, как скажешь, кому всучила деньги, или назовешь того, кто это сделал! А пока сядь!
– Я… я… ничего не давали, – невольно присела я.
– Не надо, не надо! – кривился Главный. – Сама только что призналась, что мылись за деньги, а значит, давались они кому-то из медсестер. Для справки – это называется взяткой. Взятка должностному лицу! Понятно, чем пахнет?
Я беспомощно заморгала, медленно соображая, к чему ведет Главный: взятка должностному лицу – уголовно наказуемое деяние!
– Но мы… мы не сделали ничего плохого, – начала оправдываться я, – мы же просто хотели помыться… после родов. Может, конечно, мы немного пошумели, но мы…
– Мы, мы! – перебил Главный. – Кто мы?! Николай Второй? За себя отвечай! Деньги твои были?
– …Мои, – понурилась я.
– Значит, взятку ты давала, – подытожил он.
– Нет, нет, я ничего не давала, – заныла я. – Поверьте!
– Тогда выкладывай, кто давал?
Он требовательно постучал ручкой по столу:
– Диктуй, записываю. Ну! Фамилия, имя? Ну! Слушаю внимательно!
– …Я давала, – обреченно выдавила я.
– Вот и молодец! – на выдохе одобрил Главный. – Теперь скоренько сообщи, кому давала, и можешь быть свободна.
– Я не знаю… я не давала, – стала отвергать я только что сделанное признание.
– Хватит! – потеряв терпение, рыкнул он, ударив кулаком по столу так, что я вздрогнула. – Хватит отнекиваться: не знаю, не давала! Выкладывай все начистоту, некогда мне тут с тобой возиться!
Я ушла головой в плечи, поерзала на стуле, искоса взглянув на настенные часы: через десять минут кормление…
– Мне пора идти кормить. И сцеживаться, – осмелилась напомнить я главврачу.
– Пойдешь, – процедил он. – Как только ответишь на все интересующие меня вопросы. Так что в твоих интересах поторопиться. Мне тоже пора обедать!
– Но мне надо кормить дочь! – воскликнула я.
– Да ну? – изобразил он удивление. – И я о том же! Сама время тянешь, видно, не очень-то торопишься к ребенку.
– ...Что вы от меня хотите?
– А ты не понимаешь?
– ...Нет.
– Посмотрите на нее! – крикнул он, презрительно поджав и без того узкие губы. – Не понимает! Объясняю еще раз: речь идет о взятке должностному лицу при исполнении служебных обязанностей, то есть о государственном преступлении, которое, как следует из признания, дословно записанного мною с твоих слов, совершила ты!
Меня охватил нешуточный страх, но отчего-то я сдавленно шепнула:
– Не кричите…
– Не кричать?! – взбеленился Главный. – Да я не стану кричать! – схватился он за телефонную трубку, угрожающе потрясая ею в воздухе. – Просто сейчас позвоню и вызову товарищей из органов, пускай они с тобой разбираются! Так и не понимаешь, чем это может обернуться для тебя?
– Все равно не кричите… – промолвила я. – У меня голова болит…
Главный примолк, вновь откинулся на кресло, вытянув руки на стол и растопырил пальцы. Постукивая указательными пальцами по крышке стола, он с минуту молчал, о чем-то раздумывая, и кривил рот, будто жевал собственный язык.
Потом нехотя поднялся из-за стола, медленно обогнул его и уселся напротив меня – тоже на место подчиненного. Неожиданно ласковым тоном он заговорил:
– Лапонька, давай поговорим иначе, коль ты такая… ранимая.
Я бросила на него недоверчивый взгляд: доброта была ему не к лицу.
– Не пойми меня неправильно, – продолжил он в том же духе, – но в последнее время в роддоме взяточничество распространяется уже недозволительными темпами. Ты считаешь, это норма?
– …Нет, – буркнула я, – это безобразие.
– Вот видишь! – поддержал Главный. – И я того же мнения – безобразие! Разве могут взяточники работать в таком учреждении, как роддом? Это не только безобразие, но и… преступление! И в мой кабинет тебя… – запнулся он, кашлянув, – пригласили с тем, чтобы ты помогла вывести взяточников на чистую воду. Им не место в роддоме! Разве не так?
– …Так, – понуро согласилась я.
– Вот я и хочу уволить тех, кто за деньги вам мыться разрешил. Согласна?
Я глянула исподлобья:
– А почему честным путем мыться не разрешено?
– Ну, ты понимаешь, – поднялся Главный и размеренно заходил вдоль длинного стола для подчиненных, по ходу покровительственно припечатывая рукой спинку каждого встречного стула. – Душевая у нас одна, а вас много. Если всем позволить пользоваться душем, то это уже не роддом получится, а баня. А у нас санитарок не хватает убирать после вас душевую. Отсюда неудобства… временного характера. Но несколько дней можно и потерпеть, ведь не на месяц сюда попадаете.
– Ну и что? – приглушенно возразила я. – После родов всем хочется обмыться, а в душевой десять кабинок. За полчаса вся палата успеет помыться, и вовсе не весь день уйдет на это… А если и весь? Вам что, воды жалко? И что там убирать после нас в душевой? Воду? Глупый запрет…
Главный завис у меня за спиной.
– У, как ты запееела! – потянул он и тут же прикрикнул: – Посмотрите на нее! Она лучше других знает, как поступать администрации роддома! Может, сядешь в мое кресло, станешь руководить?!
– …Не сяду, – угрюмо буркнула я, и зачем-то ляпнула: – И не уговаривайте.
– Сядешь, сядешь! – взвинтился Главный. – Только не в мое кресло, а в другое место – за взятку должностному лицу!
Он дернулся, заспешил на свое рабочее место и развалился в кресле, зло сверля меня глазами.
Зависла тягостная тишина...
–…Отпустите меня, пожалуйста, мне пора к ребенку, – жалостливо скульнула я. – Моя малышка ждет маму…
– Да? – скривился Главный. – О ребенке вспомнила?! А когда взятку давала, думала о нем? Нет? Так сейчас подумай! Скоренько сообщи, кому из медсестер всучила деньги, и тут же отправишься кормить.
Я утерла испарину со лба:
– Ничем не могу вам помочь, ничего не могу сказать…
– Почему? – покосился он.
Я потерянно молчала.
– Отвечай! – пришпорил он. – Ну, Космодемьянская!
Я шепнула:
– Вы ошиблись, моя фамилия не Космодемьянская…
– Лапонька, – снова ласково заговорил он, но вмиг изменился в лице: – Плевать я хотел на твою фамилию! Говори, кому дала взятку?!
– …Я не знаю, не помню, – отчаянно застонала я.
– А я подожду, пока вспомнишь! – утешил он. – Рабочий день у меня еще не закончился, торопиться некуда, да и грудью, к счастью, не мне кормить. За ребенка не волнуйся, государство накормит. А сцеживаться необходимо вовремя: если корову долго не доить, она может отбросить копыта из-за разрыва вымени! Так что поторопись!
Я не знала ни имени, ни фамилии "стюардессы", которой Васка всучила деньги. На это алиби и стала уповать.
– Да?! – чуть ли не с радостью заключил Главный. – Вот и отличненько, что не знаешь. И не надо знать! Но в лицо-то, надеюсь, признаешь?!
Я аж подпрыгнула вместе со стулом, догадавшись, что Главный намеревается устроить очную ставку! Нет, не может быть! Не станет он поднимать на ноги весь персонал «послеродового», отрывать медсестер от новорожденных ради пятнадцати жалких рублей, которых и взяткой-то назвать смешно…
Главный окликнул ожидающего за дверью Угодливого:
– Зайдите!
Угодливый протиснулся в дверной проем.
Быстро и четко главврач дал распоряжение скоренько привести в его кабинет всех медсестер, работающих сегодня в дневную смену на отделении.
– Всех? – уточнил Угодливый. – Но… Олег Петрович, они же не могут… совсем уйти.
– На две минуты могут! – оборвал он. – Все равно ни черта не делают! Живо!
Угодливый раболепно кивнул, скрылся за дверьми, а я впала в шоковое состояние. Меня бросило в жар, потом в холод, голову повело и внезапно пронзило шальной мыслью: какого черта я здесь сижу, когда надо послать Главного за речку, балду гонять – как учила Васка!
Но Главный действовал на меня гипнотически, точно удав на кролика. Я не могла двинуться с места, лишь заблеяла беспомощной овцой:
– Олег Петрович, отпустите меня, пожалуйста, мне что-то нездоровится…
– Да-а-а? – немигающе смотрел он. – Не ломай комедию! Тут одна на досуге тоже разыгрывала из себя больную, а сама ребенка бросила. Сучка! – еле слышно бросил он в сторону и продолжил: – Сама нашла себе приключения, теперь придется отвечать. По закону! Но сначала, – грозно постучал он пальцем по столу, – ответишь здесь, кто в моем учреждении, в обход главврача берет взятки!
Уже с трудом сдерживая слезы, я взмолилась:
– Пожалуйста, не делайте этого, отпустите меня! Пожалуйста, простите! Мы больше так не будем!
– Что не будем?! – посмотрел он поверх очков.
– Мыться! – выпалила я, и для пущей убедительности вскочила, вытянувшись по стойке смирно. Удерживая прокладку скрещенными ногами, вскинула правую руку над головой, торжественно клянясь:
– Честное пионерское!.. Вот! Теперь отпустите?
Главный оторопело потянулся к пачке сигарет «Опал». Чиркнул спичкой, закурил и опять взялся за ручку.
Выпуская клубы дыма, он методично продолжил консультацию:
– Комсомолка?
– …Нет.
– Почему?
– …Не приняли, – понурилась я.
– Почему?
Я обреченно присела:
– …Потому что плохо училась в школе.
– Это не причина! Так почему не являешься членом ВЛКСМ? Я жду! – напомнил о себе Главный.
– Не приняли, потому что… глупая, – проговорила я, утирая слезы.
– Это тоже не причина, – выпустил он вверх густую струйку дыма и цыкнул: – Отвечай по существу! Так почему до сих пор не была в комсомоле?!
Сейчас мне было вовсе не до комсомола: душу снедал страх и ужас перед предстоящей очной ставкой с медсестрами. Еще никогда в жизни мне не приходилось свидетельствовать против кого-то, но я осознавала, что пакостной роли стукачки уже не избежать.
Главный еще что-то спрашивал про комсомол, а я уже ощущала себя покойником. В какой-то момент дошла до такой степени предсмертного ужаса, когда бояться не остается сил, и страх умирает первым…
Некая апатия охватила меня, и стало почти безразлично, чем закончится консультация главврача.
Пить, так пить! – сказал котенок, когда несли его топить…
Но что-то еще теплилось в моей почти сломленной душе. Точно у загнанной вконец зверюшки, которой перед лицом смертельной опасности не остается ничего, как только броситься на жестокого преследователя, у меня возникло нестерпимое желание досадить Главному.
– Хотите сказать, что комсомолу глупые нужны? – приглушенно переспросила я.
– Что? Что ты сказала?!
– Не сказала, а спросила! – дерзко поправила я. – По-вашему, отсутствие ума – не причина для отказа вступления в комсомол?
Главный хрипло процедил:
– Да как я посмотрю, не такая уж ты и глупая, как это может показаться на первый взгляд. А ну, выкладывай, отчего не комсомолка на самом деле?!
Я отрапортовала:
– Когда принимали, не смогла объяснить, что такое принцип демократического централизма. Не понимаю…
– А что тут непонятного? – покривился он и назидательно изрек: – Демократический централизм – это подчинение меньшинства большинству.
– А мне ума не хватает понять, как это на практике реализуется! – вступила я в рискованную дискуссию. – В природе всегда большинство подчиняется меньшинству. Стадо подчиняется вожаку. Люди – вождю. И если вождь, как меньшинство, станет подчиняться большинству, то и власти его придет конец. Такого быть не может, а потому принцип демократического централизма – полная чушь!
– О-о-о! – потянул Главный, точно сделал открытие. – Да ты не только дурочка, еще и провокаторша: антисоветчину гонишь! Ты вообще понимаешь, что несешь?!
– Нет, ничего не понимаю! Говорю же, глупая. Это и отметили члены комиссии, когда меня заставляли вступать в ВЛКСМ. Да если честно, и не слишком-то я стремилась стать этим их… членом.
– Так-так! – снова схватился Главный за ручку и, в предвкушении пополнения протокола консультации, вожделенно затряс ею: – Это мы запишем, обязательно запишем! Да тебя, красавица, на заметку надо брать, на учет ставить, как несознательный элемент социалистического общества. Более того – как опасный субъект, склонный к антисоветской агитации!
Он снова затянулся сигаретой и выпустил дым кольцом.
Расширяясь, кольцо поплыло в мою сторону. Я мысленно поймала его, направила к Главному, продела ему через голову на шею и с силой затянула удавкой на его горле.
Внезапно Главный закашлялся и чихнул, обильно брызнув слюной.
– Будьте здоровы! – пожелала я ему, утираясь от капель его слюны. – Вам бы, доктор, на больничный, подлечиться. А то вы мужей в роддом не пускаете, инфекции опасаетесь, а сами ее и распространяете, можете новорожденных заразить.
– О своем здоровье позаботься, – поперхнувшимся голосом изрек Главный, – с таким длинным языком оно тебе скоро потребуется, кхе-кхе… в местах, не столь отдаленных.
Я закивала, подбадривая саму себя: давай, давай, Главный, пугай! Покойника не убьешь, утопленника не утопишь, а мне уже в любом случае конец!
– Не понимаю, отчего вы сердитесь? Глупо сердиться на глупых. Может, отпустите? Хоть я и глупая, но все же кормящая мать.
– Хватит спекулировать ребенком! – смачно высморкался Главный в носовой платок. – Ты что, действительно, безмозглая? Не понимаешь, что у меня уже есть все основания для того, чтобы подать на тебя сведения в соответствующие органы?
– Да-а?! – наигранно удивилась я. – Не слишком ли много внимания вы уделили моей безмозглости, Олег Петрович? Времени не жалко?
Казалось, Главный не слышал, упрямо талдыча о своем:
– Да как можно быть до такой степени политически несознательной, неподкованной в вопросах государства?! И это в то время, когда у нас такие сложные времена и происходят важные события!
– Какие такие важные?..
– Да, важные! – нешуточно засвидетельствовал он. – Война в Афганистане! И все советские люди должны быть на страже, соблюдать крайнюю степень бдительности!
– Да ну?! И что советские люди забыли в Афганистане-то?
– Ну, вообще! – зашелся Главный, яростно задавив сигарету в пепельнице. – Это же полная политическая несознательность! Что мы там забыли?! Да правительство дружественного нам Афганистана двадцать раз просило правительство Советского Союза оказать им помощь в построении цивилизованного общества! Там же сплошь полудикие племена, которые могут представлять определенную опасность для всего советского народа! Неужели непонятно, что СССР не может не выполнить просьбу страны, граничащей с нашим государством?!
– А если бы правительство Афганистана попросило нас спрыгнуть головами вниз с девятого этажа, мы бы тоже откликнулись? – куражилась я. – И скажите на милость, какую опасность для нашей страны могут представлять полудикие племена?! Закидают великую державу томагавками и стрелами? Нет? А, вот, догадалась: дикари могут нас съесть! А-а-мм! – изобразив звериный оскал, выразительно лязгнула я зубами: – Нет, не могут? Так какого черта мы ввязались в очередную бойню?! Мало наших парней во Вторую мировую полегло?!
– Да весь советский народ поддержал решение правительства оказать помощь Афганистану! – точно одержимый, гнул свою линию Главный. – Это дело всех советских людей!
– Ложь! Меня никто не спрашивал! Или я – не народ?! И вообще, что вы мне тут войнами тычете?! Почему я должна проявлять какую-то там сознательность к убийственным потугам якобы дружественных правительств?! Моя задача – детей рожать и воспитывать их людьми достойными: мужьями и женами, отцами и матерями, а не войны смаковать за компанию с вами!
– Какая серость! – возмущался Главный.
– Любая война, – напирала я, – позор человечества! Позор! Преступление против самих себя! Стыдно позором бахваляться!
– Бред, бред! – бубнил Главный, схватившись за голову обеими руками.
– Может, – не слушала я его, – еще молиться станем на побоища, да радоваться, что в Афгане наши парни гибнут ни за что?! К чему вы меня призываете?!
– Ну-ну, потише! – цыкнул Главный. – Ты языком-то мели, отвечать за свои речи тебе уже все равно придется, только нечего тут антисоветские прокламации на весь роддом оглашать.
– Вот именно, роддом! – было бросилась я громить общественную родильню, но дверь кабинета распахнулась, вошел Угодливый:
– Олег Петрович, прибыли!
– Пусть заходят! – велел Главный, приподнимаясь из-за стола.
Продолжение:http://www.proza.ru/2015/08/06/643