Вовка считал, что самое лучшее время для рыбалки – середина июля. Как-то разом появляются огромные пауты, особенно много их возле воды. Мама говорит, что правильно их называть «оводы», хотя все в отряде говорят – пауты. Кусают они даже через рубашку и футболку, и ты подскакиваешь от боли, хлопая себя изо всех сил по укушенному месту. Если попадёшь, то паут падает и ещё долго шевелит лапками и крыльями. Это и хорошо, потому что можно сразу его использовать как наживку для хариуса. Вовка именно так и делал. Он раздевался до трусов, вставал на берегу ручья и становился живой приманкой для паутов, которые сразу слетались, будто со всей тайги, чтобы полакомиться его детской кровью. Ведь наверняка на многие и многие километры вокруг не было ни одного ребёнка дошкольного возраста.
Вовка махал руками, как ветряная мельница, а банка с жужжащим уловом наполнялась быстро. Якутские пауты размером чуть меньше майского жука, крылья у них плотные, со слюдяным блеском, а брюшко в коричневую и серую полоску. Глаза похожи на стрекозиные, только поменьше и угольно-чёрного цвета. Пауты так низко летают над водой, что иногда хариусы выпрыгивают и ловят их прямо на лету. А когда забрасываешь удочку, где на крючок нанизан паут, то можешь быть уверен: хариус непременно клюнет.
Самая лучшая самодельная удочка получается из ивового прута. Он гнётся, но не ломается. Отец, наконец, выбрал свободное время, долго ходил по берегу, щупал ветки ивы, тянул их на себя, перегибал…. Потом ножом срезал длинный прут для удочки. Хотя для ловли хариусов вполне можно обойтись без удочки, нужна только леска и крючок, даже без грузила и поплавка. А лучшая наживка – пауты или опарыши. Их можно вырастить самому, потому что опарыши это обычные личинки мух. Может быть, кому-то это и покажется противным делом, но только не Вовке.
Нужно взять консервную банку, положить туда рыбьи головы и внутренности, поставить под навес, чтобы вода не попала, и подождать дней пять. В банке зашевелятся белые толстые червяки-опарыши, и можно идти на рыбалку. Ещё он приспособился добывать личинок жуков-короедов. Для этого надо найти старое дерево, ветви которого уже сохнут, острым топориком отделить кору, чтобы обнажить сам ствол. Тогда станут видны многочисленные извилистые ходы, которые прогрызли личинки, поедая древесину. Вовка аккуратно извлекал оттуда острой палочкой личинок, ссыпая их в банку. Они долго не живут на свету и без пищи, поэтому заготовлять нужно эту наживку перед самой рыбалкой.
Хариус водится только в самой чистой и холодной воде, поэтому поймать его можно в таёжных северных реках. Особенно эта рыба любит перекаты, где вода бурлит и пенится вокруг небольших валунов. Вовке нравится песня, которую поют геологи под гитару, и сам он часто горланит на берегу: «Ах, перекаты, всё перекаты….. На это место уж нету карты, а мы идём по абрису!».
Он спросил у отца, что такое – этот загадочный «абрис»? Оказалось, что это примерный план местности, нарисованный от руки, карандашом или ручкой. Вовка тоже нарисовал себе такой план, чтобы запомнить новый участок: вот сопка, а вот – ручей, за ним – распадок, который ведёт к другому ручью, а потом они оба сольются в речке Куранах. Она понесётся дальше, впадёт в Тимптон, а тот потечёт по необъятной тайге, безлюдным местам, чтобы соединиться с рекой Алдан, а потом впасть в могучую Лену.
В прошлом году Вовку уже брали на сплав. Собрались друзья-геологи семьями, взяли и детей, потому что маршрут был несложный. Начинали сплавляться с реки Чульман, на которой стоит их посёлок. Плыли на катамаранах – надувных плотах, целых трое суток. Какая вокруг красота! Это места, где совсем нет людей, не проложены дороги, на многие километры тянется глухая якутская тайга. В основном, это огромные вековые лиственницы. Над рекой нависают скалы, покрытые мхом да брусничником. Однажды лось переплывал реку рано утром, в тумане, и огромные рога торчали над водой. И несколько раз удалось увидеть, как скачет по отвесным скалам кабарга, похожая на козочку. Кабарга – редкое животное, это самый маленький и быстрый олень. Рогов у неё нет, зато у самцов торчат большие загнутые клыки. И копыта у кабарги так устроены, что может она карабкаться и прыгать по крутым откосам. Отец сказал, что она занесена в «Красную книгу», и охота на кабаргу запрещена. Почти всех этих животных истребили из-за «кабарожьей струи», это такая железа с очень сильным запахом. Применяют её при изготовлении духов, и получается особый аромат. Вовка ничего в духах не понимает, хотя помнит, как сильно обрадовалась мама, когда отец привёз ей французские духи в яркой синей коробочке. Женщины вообще странные. Мама может смеяться и плакать одновременно, или полчаса ходить перед зеркалом в новых сапогах. Вовке и в голову такое бы не пришло: надел сапоги, да и пошёл сразу на улицу. Однажды мама стукнула огромную крысу молотком, а когда увидела крохотную мышку, то запрыгнула на табуретку.
Хотя мама очень смелая, и в тайге не трусит. И на сплаве она ни разу даже не взвизгнула, когда плот скользил по порогам, и казалось, что вот-вот перевернётся. Только в одном месте детям и женщинам пришлось идти берегом, потому что река делает поворот, течение сильное и катамараны прижимает к скалам. Место называется «Труба», оно довольно опасное, и лучше не рисковать. А рыбалка во время сплава была знатная, Вовка хариусов тогда надёргал больше сотни штук.
Хариус слегка пахнет свежим огурцом, и мясо такое нежное, что едят уже через два часа после засолки. Ещё здорово хариуса коптить, тогда хранится он гораздо дольше.
Коптильню отец на Удачном соорудил сразу, как только был готов лагерь. Делается она очень просто. На ровной площадке нужно найти четыре невысокие лиственницы, которые образуют квадрат. Потом срубить верхушки и все ветки. На высоте около двух метров набить наискосок жерди, чтобы к ним цеплять крючья с рыбой. Потом обтянуть всю конструкцию брезентом, оставив сантиметров двадцать от земли, для хорошей тяги. А снизу разводят костёр, закидывая его осиновой щепой, чтобы шёл густой дым. Осина – сырое дерево, щепки не горят сразу, а долго тлеют. Это как раз то, что нужно для копчения рыбы. И запах получается совершенно особый. Тайменя нужно коптить почти двое суток, а небольшого ленка или хариуса – гораздо меньше.
Приглядывать за коптильней – Вовкина забота. Пока все на маршруте, ему нужно заготовить много осиновой щепы. Для этого у него есть маленький острый топорик, который отец называет томагавком. Мама вначале ужасно боялась, что Вовка себя поранит, но потом успокоилась, увидев, как ловко он действует своим томагавком. Проверять костёр нужно часа через три, не раньше. Поэтому есть время пройти по ручью и посмотреть ловушки на гольянов. В Куранахе, как и во всех таёжных ручьях, водятся маленькие юркие рыбки – гольяны. Мама называет их ласково – пескарики. Удочкой их, конечно, не ловят, - баловство это. А вот если взять трёхлитровую банку, надеть обычную полиэтиленовую крышку с дыркой в центре, а для приманки внутрь положить сухари или корочки хлеба, то к утру набивается полная банка гольянов. Мама придумала новое блюдо: «пескарики в кляре», которое в отряде всем ужасно понравилось. Она обжаривала гольянов на сковородке, а потом заливала жидким тестом. Это был настоящий пир! А студентки говорили Вовке: «Кормилец ты наш, добытчик!»
Вот и сейчас Вовка неспешно шёл по берегу ручья, когда услышал вдалеке какие-то крики. В тайге это бывает редко, она не любит пустого шума. Вовка повернул и пошёл в ту сторону, откуда доносились громкие возгласы.
На поляне стоял ГДТ – таёжный вездеход. Эта машина легко идёт по лесу, сшибая тоненькие лиственницы и подминая гусеницами кусты, ей даже не нужны дороги. На крыше вездехода водитель Кеша размахивал верёвкой с петлёй, а возле гусениц стоял олень, чуть наклонив голову набок, и смотрел на Кешу. А в кабине – второй водитель Павел, с ружьём в руках. Вовка кубарем скатился с пригорка, отряхнулся, пробежал ещё метра три и с размаха кинулся оленю на шею. Тот слегка покачнулся, переступил копытами, но с места не двинулся. От него пахло шерстью и молоком, а на шее висел большой колокольчик на грязной красной тряпке.
Кеша спрыгнул с вездехода и сказал: «Ну ты, Вовка, даёшь! Молодец! А я, понимаешь, лассо бросаю». Павел убрал ружьё, молча накинул верёвку оленю на рога и повёл его в направлении к лагерю. Вовка, прихрамывая, шёл рядом: видно, подвихнул ногу, когда бежал. Олень косил на него большим коричневым глазом и шумно вздыхал.
Мама всплеснула руками, а Павел передал ей верёвку: «Вот, мясо привели. Знатный супчик будет!», - и рассмеялся. Мама обмотала верёвку вокруг сосны и попросила Вовку: «Принеси оленихе водички ». Он зачерпнул из ручья половину ведра, поставил перед мордой оленя. Тот принялся пить, не отрываясь.
- Мама, а как ты узнала, что это олениха?
- По рогам. Они гораздо меньше, чем у самца-оленя. Хотя чаще, у самок вообще рогов нет. И ещё, посмотри, вымя. Наверное, она даже телёнка кормит.
- А где её телёнок? Может, он заблудился, а она его искала?
- Может быть. Подождём отца, он решит, что с ней делать.
Пришёл с маршрута отец, снял пропитанную потом «энцефалитку», умылся и подошёл к оленихе. Потом спросил Вовку, где поймали оленя. А Кеше строго сказал:
- Иннокентий, ты же не первый год в тайге. Должен понимать, что этот олень – домашний. Тем более, с колокольчиком. Значит, эвенки рядом стадо пасут. Ишь, что удумали! Мясо! Заводи машину, поедем хозяев искать.
- А что я? Раз олень один ходит, значит – добыча!
- Ты ведь в деревне вырос. Представь, твоя корова пасётся спокойно на лугу, травку щиплет, а тут в неё стреляет какой-нибудь молодец….
- Да я бы его!
- Вот-вот. Поехали уже.
Вовка стругал осиновую щепу, мама мыла посуду в ручье, и они, как обычно, тихонько разговаривали:
- Мам, а хорошо бы нам этого оленя себе оставить. Вдруг папа не найдёт эвенков?
- Посмотрим….
- Я бы катался на нём, сено ему косил.
- Ой, Вовка. Выдумщик ты. А дома где бы мы её держали? В квартире? Кстати, знаешь, как олениха называется?
- Как?
- Важенка. Красивое слово, правда?
- Точно. Даже имя не надо придумывать. Можно так и звать: Важенка!
Вовка и раньше видел домашних оленей. Рядом с геологическим посёлком было эвенкийское село Иенгра, в конце марта там проходил большой праздник – «День оленевода». Вовка ждал его, почти как Нового года, потому что они ехали в Иенгру всей семьёй, и он просто разрывался, так ему хотелось везде поспеть, увидеть и борьбу, и перетягивание палки, и прыжки через нарты, и соревнования охотников, и набрасывание маута на оленей. Маут – это такая длинная верёвка с петлёй, и когда нужно поймать оленя в стаде, то оленевод ловким броском накидывает её на рога. Больше всего ему нравились гонки на оленьих упряжках: олени несутся со всех ног, оленеводы подбадривают их громкими криками, зрители болеют, подпрыгивают, хлопают в ладоши. А потом можно пойти в чум, погреться, выпить чая и попробовать всякие вкусности.
Рядом с чумом привязаны олени, Вовка подходил к ним совсем близко, трогал заиндевевшие бока и раскидистые рога. Мама рассказывала, что у северного оленя совершенно по-особому устроена шерсть, каждый волосок похож на маленькую трубочку, внутри которой – воздух, поэтому олени могут выдерживать лютый холод, а их шкуры – самые тёплые. Эвенки из этих шкур шьют свою одежду, делают унты, покрывают жилища – чумы, кладут их на пол, укрываются вместо одеял. И сам Вовка всю зиму ходит в унтах, или «унтяшках», как говорит мама. Они шьются из камуса – выделанной гладкой и плотной шкуры с ног оленя. У отца и Вовки – мужские унты, отделанные кожей, а у мамы – все расшиты разноцветным бисером. Мороз зимой в Якутии доходит до пятидесяти градусов, никакие сапоги не согреют.
Однажды, когда Вовке только исполнилось пять лет, мама отпустила его во двор одного, погулять. Конец ноября, по якутским меркам – не очень-то и холодно, градусов тридцать. Вовка опробовал новые лыжи, прокладывая лыжню, ему вообще стало даже жарко. А когда нагулялся и пошёл домой, взбрело ему в голову лизнуть железную ручку на двери. Язык мгновенно и примёрз. Это было ужасно больно, Вовка пытался кричать, но получалось только мычание. Хорошо, что соседка увидела из окна, выбежала с чайником в руках и стала поливать тёплой водой ручку. Язык отклеился, хотя и болел потом несколько дней.
Вовка вспомнил об этом, пока засыпал щепу в коптильню. Потом слегка поворошил костёр и пошёл к важенке. Принёс ей ведро воды, нарвал охапку травы, положил у передних копыт. И водил рукой по жёсткой шкуре, и шептал в тёплое ухо какие-то ласковые слова. Рожки у важенки – небольшие и мягкие. Летом они покрыты тёмным мехом, их так здорово гладить.
Послышался шум вездехода, затрещали ветки. Машина остановилась, из кабины выпрыгнул отец, а за ним – незнакомый человек небольшого роста. Одет он был в такую же «энцефалитку», как геологи, только на ногах ичиги – лёгкие кожаные сапоги. Волосы тёмные, лицо загорелое, и блестят чёрные узкие глаза. Он подошёл, поздоровался тихо, потом увидел важенку и улыбнулся: «Однако, мой олень. Спасибо!».
Он потрепал Вовку по голове, пожал руку отцу и направился с ним под навес пить чай.
Когда чаепитие закончилось, гость намотал верёвку на руку и повёл важенку по тропинке. Перед тем как уйти, ещё раз сказал Вовке «спасибо!» и пригласил в гости, в стойбище, которое было ниже по ручью.
Грустно, конечно, что пришлось так быстро расстаться с мечтой о собственном олене, но, что поделаешь! Главное, что важенка осталась жива. И Вовка обязательно ещё увидит её, ведь отец обещал взять его с собой, когда поедет в эвенкийское стойбище.
Продолжение http://www.proza.ru/2015/07/10/242