«Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа,
Киев бомбили,
Нам объявили,
Что началася Война…»
(слова народные)
Во здравие живых, во славу павших побратимов-окопников.
Виктор Астафьев
Юзик (Иосиф – по белоруски) не служил в армии. Сперва, не взяли, потому что она, армия, «рабоче-крестьянская», а он шляхетский потомок. Значит, по Закону от 1925 года - недостоин. А когда в 1939-м стали призывать всех, у него уже вышел призывной возраст и, было двое детей, и … опять не взяли.
Он еще возмущался, что какой он шляхетский потомок, если кузнец и крестьянин. Да, батька его был управляющим поместьем Радзивиллов, но как панов прогнали, вся их семья стала «крестьянской» и, так же, как и все работала на выделенном общинном наделе, а потом вместе со всем Каролином вступила в колхоз.
С оружием управляться он мог, потому, что «охотничал» потихоньку, на зайцев, да на уток с куропатками, ружьишко одноствольное имел, патроны сам снаряжал.
В тот день, Юзик пошел сено косить на участке, что выделили семье для кормилицы – коровы. Как без коровы? Детишек трое, их кормить надо, им молоко нужно.
Он любил утро и все утренние дела: природа просыпается, пахнет свежестью и пробуждением, силы столько, что, кажется: попадись на пути гора – свернешь. Да и мысли свежие и светлые.
Косу с вечера отбил и наточил. Рано утром встал, потихоньку, чтобы не разбудить жену и детей, собрался, взял с собой оселок, немного еды и пошел через огороды, потом по тропинке, в направлении к Прусам, где был участок для покоса.
Косилось быстро и легко, коса скользила по мокрой от росы траве, которая укладывалась в ровные стежки
После косьбы, зашел в лесок, собрал немного ягод ребятишкам, да пошел домой.
Только вышел из леса, как в небе появились самолеты, много самолетов и летели они со стороны Барановичей и Бреста, то есть с Польши. Еще подумал: учения, что ли какие проводятся, если столько самолетов летит.
Пришел домой, косу поставил в сарай, достал оселок из голенища сапога и положил на верстак…
От утренней работы, усталости уже почти не осталось, мысленно он уже планировали домашнюю работу на выходной день, если не вызовут в Колодезное в «кузню» для каких-нибудь срочных дел.
Вышел из сарая, у порога дома стояла жена Маня. Она стояла и плакала, прижав к губам уголок платка. Рядом были старшие: Ваня и Володя и младший - Миша. И смотрели на отца. В глазах их был и испуг, и интерес, и непонимание того, что происходит.
- Что случилось?
Ваня подбежал к нему.
- Батька. Война. - сказал, дернув отца за рукав, - А что за война, с кем? - тут же спросил старший сын, которому только в мае исполнилось восемь лет.
Жена только и смогла сквозь слёзы вымолвить, что приехал из колхоза верховой и сказал, что в 12.15 по радио выступил Молотов и объявил, что началась война с Германией. И опять зарыдала уже в голос.
Юзик пошел к тестю. Тесть - Алексей Васильевич сидел за столом, опустивши голову.
- Война сынок. Видишь, какое дело! Не добили мы его, значит германца, в той войне, опять на нас полез - немец проклятый! Страшный он – немец, настырный. Помню, как бились мы с немчурой в шестнадцатом и семнадцатом. А потом они и здесь, на нашей земле, в восемнадцатом хозяйничали. Ох! Что делать!?
- Наши - остановят, - отвечал зять, - не случайно же до Бреста дошли у поляков белорусскую землю отбили, там теперь граница. Кто служил, рассказывали, сколько войск в тех краях расположено. А если, что – займут оборону в ДОТАх. Вон у Рудного стоит, за Раевкой еще, сам знаешь, их много здесь.
- Не знаю, не знаю, сынок… Страшен германец, ох как страшен! Как бы не было большой беды! А Миша сейчас из академии выпустился и писал, что на Дальний Восток без отпуска его отправили. А там японцы! Кругом враги!
Все, и надеялись, и боялись, что война непосредственно коснется их края, потому, что у рядом расположенных деревень проходила знаменитая «линия Сталина», которая протянулась от Баренцева до Черного моря… Эта линия была оставлена и законсервирована Красной Армией после присоединения Западной Белоруссии. Грозные ДОТы стояли как напоминание о подготовке к войне.
Но время шло, а наши войска так и не занимали укрепрайоны на старой польской границе. И от этого становилось еще страшнее… А еще никто не знал и никто не сообщал, что происходит: держат ли оборону наши войска, как бьются они с немцами, где идут боевые действия. Только в небе летали самолёты – то на запад, то на восток. А чьи это, разобрать было невозможно.
Как-то через Рудное проехала колонна пехоты на машинах в сторону Несвижа, потом обратно повезли в Тимковичи на станцию раненых, да бомбили эту станцию ночью.
Повестку принесли 25-го поздно вечером, о том, что двадцать шестого прибыть в Копыльский военкомат. Собрал вещи, немного еды. Хоть и тепло взял с собой телогрейку, одел сапоги.
Дети еще спали, подошел к кроватям, посмотрел на сыновей, погладил их по выцветшим вихрам. Провожать вышла жена и тесть с тёщей. Обнялись… и, он пошел, пошел, не оглядываясь, чтобы не видеть их слёзы.
Собирались в конторе колхозной бригады в Колодезном. Набралось народу человек десять: и молодых и среднего возраста. На одной подводе, кто постарше сели, молодежь – пешком, поехали в Копыль. Пока ехали, только и разговоров было, что про войну. Кто служил, кто не служил. Один воевал в финскую, так все вокруг него собрались и слушали. А говорил он, что с немцем нужно до холодов разделаться, потому, как зимой воевать ох, как тяжко.
Когда прибыли в райцентр, всех собрали, проверили по фамилиям, посадили на подводы и поехали колонной на Минск. Выехали из города и двинулись на Греск, там выехали на «слуцкую» дорогу и поехали в направлении столицы Белоруссии. На перекрестке Бобовня – Осиповичи увидели наш танк и группу солдат. Солдаты кричали «Назад!», махали руками, указывая назад на Копыль. Но военкоматовский капитан сказал: «Приказано в Минск – значит в Минск».
И тут услышали шум моторов. Еще подумали – наши резервы выдвигаются, что бы отбить немцев. Но по трассе шли войска, не на Запад, а на Восток и не НАШИ - чужие: все на машинах, да танкетках. А по обочине шли солдаты в незнакомой серой форме…Захватчики, оккупанты!
Их заметили, от дороги отделилась группа солдат и пошла прямо на них.. Прозвучали выстрелы. Началась стрельба, это открыли огонь наши солдаты, засевшие на опушке леса. Немцы разделились: часть двинулась к лесу, часть пошла по дороге в направлении призывников.
Капитан дал команду разворачиваться, но как только подводы стали поворачивать, первая - опрокинулась, перегородив дорогу остальным, с которых начали падать люди и бежать. В них, бегущих, стреляли немецкие солдаты и призывники падали, зарываясь лицом в желтый песок, который тут же покрывался красными пятнами крови. Капитан был убит одним первых.
Подвода, на которой ехал Юзик, была последней в колонне, и немного отстала от остальных, возница сумел развернуться в обратную сторону и направил кобылу в сторону - к лесной дороге… Пули свистели над головами, но никто не пострадал. За ними последовала еще одна подвода, что сталось с другими их товарищами, они не знали.
Все, конечно, догадывались о том, что будет война. Слишком уж все об этом говорило: и газеты, и партийные руководители, и так - между собой селяне. Но не ожидали, что так внезапно. Что такими вот беспомощными они окажутся.
Старшим стал Евген из Тимкович, он был в партийных активистах района. Взял командование на себя. Все ему подчинились, кто же должен быть главным.
- Будем пробиваться на Слуцк, если и там на немца попадем, пойдем лесами на Бобруйск и дальше на восток, - сказал он когда на лесной дороге собралось три подводы из восьми.
Колонна повернула на юг и по лесной дороги двинулась в сторону Слуцка. Когда подъехали ближе к Варшавскому шоссе, услышали гул моторов. Остановились и Евген, с еще одним призывником пошли на разведку.
Ждали долго – несколько часов, разведчики не вернулись. Уже стало темнеть, поэтому решили заночевать в лесу. Загнали подводы подальше в лес, распрягли лошадей, стреножили и дали им возможности подкрепиться травой на лесной полянке. Сами же перекусили, взятыми из дома харчами, да прилегли кто – где: на подводах, да и прямо на траве. Ночь была теплая. Долго не могли заснуть, несмотря на усталость. Курящие бесконечно дымили «цигарками», некурящие вставали ходили по полянке, или сидели у дерева, уткнувшись лицом в колени. Всех мучило два вопроса: что с семьями, которые остались практически без мужиков, а значит и без защиты, и – что будет с ними - самими.
Утром, еще раз подъехали на то место, где ушли разведчики, но никого там не было. Двинусь на восток по лесной дорожке, по которой едва-едва протискивалась меж лапника телега. Так дошли до реки Оресса. Где тут перейти речку с ее болотистыми берегами? Нужно искать или брод или мост.
Решили подождать вечера и попробовать, выскочив на трассу, перейти по мосту и дальше идти на Старые дороги.
Но, как только, первая подвода вышла из леса, по ним открыли пулеметный огонь. Лошади пали сразу. Все в темноте разбежались: кто – куда…
Иосиф остался один. Понимал, что пробиться к фронту невозможно, да и где фронт он не знал. А потом, у него не было никаких документов, что немцы, что наши задержат и что…
Он повернул на запад и… пошёл домой. Еды у него не осталось. Ночевал в лесу. Один раз вышел на околицу деревни, вплотную примыкавшей к лесу. Там одна бабулька дала ему немного поесть, да с собой: кусок хлеба с кусочком салом и пару картофелин варёных.
Только в начале июля, грязный, оборванный, небритый и голодный, он смог добраться до родного дома.
- Кто там? – испуганный голос жены звучал сквозь оконное стекло.
- Я – это, я – Юзик! – от волнения у него охрип голос.
Ему не верилось, что он дошел домой после долгих дней скитания по лесам, без еды, боясь попасть к немцам. Еще была непонятная злость на всех: почему немец так быстро дошел до Минска, почему не смогли остановить наши войска, почему он не смог дойти до своей службы, на которую его призвали… Этих «почему» за неделю скитаний накопило множество.
У него были основания ненавидеть Советскую власть. Его дед имел дворянское звание, отец – управляющий поместьем. Когда начали создавать колхозы, отец был против и его тут – в районе, чуть ли не белогвардейцем считали. Хорошо, кто-то предупредил батьку и он успел сбежать… Куда он убежал в 1929 году, где он сейчас – никто не знает. Несколько раз приходили «чекисты» интересовались у него и батькиной жены, юзиковой тётки – Олимпии, где Адам Муровицкий. Но они и сами этого не знали.
Юзик еще боялся, что его за батьку возьмут. Хоть и говорили: «сын за отца не ответчик», но кто его знает.
Сам он, вместе со всем Каролином, вступил в колхоз, там же и стал кузнецом, получив науку у старого «Коваля» - Василя Лущицкого.
Наскоро перекусив, пока ночь, пошел к тестю. Тесть долго сидел молча слушая его рассказ. Потом, тяжко вздохнув, вымолвил: «Да!». Походил – походил по комнате, опять сел, посмотрел на зятя и начал разговор:
- Знаешь, что я тебе скажу, Юзик. Война началась серьезная и не на один день. Чувствую долго нам под немцами жить. Насовсем, конечно, они не пришли – Россия большая, еще никто ее не одолел, но крови нашей германец попьет. Тут уже новая власть объявилась: есть и старосты, да и полицаи уже имеются. Скрываться сейчас нет смысла: ты в армии не служил, все это знают, а то, что повестка приходила, ну и приходила…, не пошел и всё. Поэтому завтра не бойся, выходи на улицу. Спросят, скажи – был в Копыле у родни. Ну а как дальше жить – посмотрим, будем держаться вместе - не пропадем.
И началась жизнь в оккупации:
http://www.proza.ru/2014/06/06/1634
http://www.proza.ru/2014/04/29/1464
Наконец пришло избавление от фашистов. …. Советские войска заняли Слуцк и освободили Копыльщину. Повторную повестку принесли 18 июля 1944 года. Девятнадцатого прибыть в Копыльский военкомат.
Юзик собрал вещи, вышел на улицу к клёну у калитки, чтобы попрощался с женой и детьми, которых уже было четверо: родилась долгожданная дочь Александра, его любимая дочка.
Стоя у родного дома, Иосиф оглядывал своих детей Ивана, Владимира, Михаила и Александру… Младший сын Миша жался к матери, а Шурочка сидела у Марии на руках и то поглядывала на отца, то прятала своё лицо за маминой косынкой.
Рядом стоял тесть Алексей Васильевич и тёща Елизавета Даниловна, а еще дядька Муровицкий Ясь (Иван – по белоруски) с женой и сводная сестра Юзефа с матерью Олимпией.
Сын Яся, двоюродный брат Юзика, тоже Иосиф, был призван в 1940 году, что с ним его батька Ясь не знал.
- Может моего Юзика там встретишь, так скажи, что нас освободили, все живы и здоровы и я и мать… Пусть напишет…
- Ну, что Ваня, ты за старшего остаешься, - сказал Юзик и по взрослому пожал руку старшему сыну. Потом по очереди обнял и поцеловал старших сыновей. Мишу поднял на руки и посмотрев на него сказал:
- Ну что, Мишка, ты мамке помогать будешь?
Мишка шмыгнул носом, посмотрел на старших братьев, кивнул головой, побежал и опять прижался к матери.
С последними, попрощался с Марией и Шурой. Маня еле сдерживала себя, ее тело содрогалось от рыданий, вместе с ней плакала и дочка.
Поклонившись всем, Юзик пошел на околицу поселка в сторону Колодезного, деревни уничтоженной немцами зимой 1943-го. Там собирались все призывника колхоза «Праца», чтобы дальше двигаться в райцентр Копыль.
Офицер «Смерша» холодным взглядом осмотрел Юзика…
- Шлепнуть бы тебя! За жонкиной юбкой отсиживался, когда мы кровь на фронтах проливали…
«Ну, ты проливал как же! Чужую солдатскую… проливал!» - со злостью думал Иосиф, не глядя на «смершевца»… А вслух сказал:
- Я с партизанами сотрудничал, спасал людей: и летчика в сорок третьем, и евреев из копыльского гетто в сорок втором, в отряд «Дяди Коли» переправлял.
- Разберемся – кого и куда переправлял, а то еще может и полицаям, да немцам подсоблял…
- Да вы спросите в Рудном, Колодезном и Коловке – все скажут, что я никогда с этими гадами не якшался, - начал заводиться Юзик.
Товарищ из НКВД дальше интересуется:
- Какие у вас есть документы, что вы сотрудничали с партизанами, или, как Вы говорите, были в подпольной группе?
- Какие документы! При немцах за такой документ сразу пулю, а потом … А потом, партизаны все ушли …. У кого документ спрашивать?
- Тут еще и с твоим отцом нужно разобраться, где он, - показал свою осведомленность о родословной Иосифа «чекист».
- Ну, уж точно не у немцев! Был бы у них – объявился бы в родных местах! – продолжил мысль Юзик.
- В штрафную роту… бы тебя, под пули! Только нужно еще тройку собирать из-за тебя, да таких как ты. Иди.
Юзик пошел в сарай, который отвели для новобранцев. Там сидели такие же, как и он - «окруженцы», то есть те, кого повторно призывали. Те, кто шел первым призывом, быстро собирали в команды и без «фильтра» отправляли на формирование и подготовку.
В этой «штрафной» команде собралось много мужчин из местных деревень, а кто-то был и в партизанах, но не смог представить документы, кто-то был в подполье, но… В одночасье, все как будто стали врагами народа, все с кем он тогда не попал в призыв их обвинили в дезертирстве…
Их вывели из сарая, построили и сказали, что их вообще-то положено расстрелять, как врагов народа, за то, что дезертировали, будучи в 1941 году призванными на военную службу. Значит, тогда они уже были военнослужащими, хоть и не дошли до своей воинской части. Но им дают шанс искупить свою вину перед Родиной, кровью.
Команду отправили для формирования под Бобруйск. Где одели в форму, выдали оружие, показали, как стрелять и бросать гранаты. Все происходило очень быстро. Во вновь формируемых частях, среди новобранцев большинство было восемнадцатилетних парней, необстрелянных, молодых. «Старые» воины, были такие же необстрелянные, разве что, пару человек из тех, кто был в партизанах.
Ночью их подняли по тревоге, потом долго шли, как оказалось к железнодорожной станции, где спешно погрузили в эшелоны и повезли на Запад. Куда – не говорили, это была военная тайна.
Под Брестом выгрузились с эшелонов и в бой, куда, что – в атаку… Первый бой был скротечным, их послали на прорыв немецкой обороны …
Примкнув штык к трехлинейке, Юзик вместе со всеми выровнялся в цепи и молча пошел. Удар в руку был неожиданным. Из раны пошла кровь, проведя мокрыми от крови пальцами, по рукаву обнаружил входное и выходное отверстие…
«Слава Богу! Навылет!» - первая мысль – «Повезло, значит!» Он вспомнил, как в 43-м ветеринар вытаскивал пулю у летчика, которого они с тестем нашли в лесу и спрятали у себя ….
Зажав рану рукой и поправляя спадающую с плеча «трехлинейку», побрел в тыл… Несколько раз, рядом взрывалась мина и он падал, потом вставал и опять шёл. Тут из-за кустов выскочили «заградники» и закричали:
- Куда, сука, давай назад!
Юзик показал рану на руке и его пропустили.
В санбате он пробыл две недели и его отправили опять в запасную дивизию на формирование, хотя рана еще толком не зажила…Оттуда в часть, в часть, которая станет для него родной.
Стал Юзик «гвардейцем» 174 гвардейского стрелкового полка 57 гвардейской дивизии. Еще шутил: вот вчера еще был чуть ли не врагом народа, чуть ли не штрафником, а сейчас уже гвардеец.
Пехота – есть пехота, все действия по принципу: в атаку – занять оборону – в атаку. Или как старые воины говорили между собой, чтобы не слышали офицеры: «Нам – пехоте, всё равно: наступать – бежать, отступать – бежать!»
Еще везением было то, что в роте с ним оказался его земляк – Рыгор Насевич из соседнего Рудного.
Бои следовали непрерывно. Так и этот бой - 21 августа 1944 года, в который вступили на том - западном берегу Вислы, через реку перешли по понтонам и сразу в атаку.
Шли быстрым шагом, пригибаясь. Иногда, залегали – отстреливались, потом опять поднимались и шли. Взрывы вперемежку со свистом пуль, создавали особую неповторимую «музыку боя».
Взрыв и удар по всему телу. От удара, он кувыркнулся и сильно ударился головой о свою же винтовку… Сразу же перестал слышать, наступила тишина… Небо закрутилось в беззвучном медленном танце и … он потерял сознание.
Очнулся в санбате на носилках… открыл глаза увидел серое полотно палатки.. Опять же стояла тишина и люди ходили странно раскрывая рты… Как будто: то ли ели, то ли зевали…
«Ну живой! Слава Богу!» - мелькнула мысль.
Потом его вывезли в госпиталь, ранений было несколько, много крови потерял, а еще и вроде зажившая рана на руке, стала воспаляться…ну и контузия…
Сколько из него достали осколков и сколько в нем осталось, Юзик не знал, да ему это было неважно - живой и хорошо!
Пока был в госпитале, писал письма домой – жене и детям… Фронтовые письма короткие, не хочется в них душу выкладывать – будут читать «чекисты – читатели», да насмехаться.. Так – жив - здоров –воюю, или как сейчас – жив, лежу в госпитале, всё нормально, скоро поправлюсь и на фронт - добивать фашистов.
Из дому письма приходили редко. В них жена писала, как тяжело стало без него, как трудно растить детей. И хорошо, что тесть с тёщей рядом и взяли детей на себя. А она - пошла работать в колхоз. Еще узнал, что двоюродный брат жив. Выжил в тяжелых боях сорок первого, но зимой сорок второго был тяжело ранен, комиссован и сейчас работает где-то на заводе в Узбекистане.
Только в ноябре раны зажили, стал постепенно немного слышать и его отправили догонять свой полк.
С декабря по февраль сорок пятого полк в непрерывных боях. Порой такие бои были, как будто командирам говорили: «людей и патронов не жалеть!». И не жалели! Из роты оставалось несколько человек, с которыми Юзик летом сорок четвертого начинал воевать. К тому времени он стал уже закаленным бойцом, правда ранения и контузия давали о себе знать. Но, у командиров такие, как он, «обстрелянные» бойцы, были в цене.
Когда думал о том, что кто-то с самого начала войны воюет, как его двоюродный брат и тёзка, представлял как это тяжело. А он только недавно ушел на фронт, а уже два ранения: легкое и тяжелое. В этой мысли он успокаивал себя тем, что пулям не кланялся и пролитой кровью искупил свой долг перед Родиной нахождением в оккупации.
«А что в оккупации легко было, - думал Юзик, - Это тем, кто не был кажется, что легко. Тут враг вот он – перед тобой, а там в любой момент тебя и твою семью могла уничтожить. То немцы, то полицаи, то бродившие по лесам непонятные личности, выдававшие себя за партизан. Нет – мы пережили такое, что не дай Бог каждому!»
18 февраля 1945 года.
В траншею роты свалился ротный….
Продолжение - http://www.proza.ru/2013/05/20/1020