Прочёл письмо несколько раз, а потом сжёг в камине и пепел растеребил кочергой. На сердце образовалась зияющая рана. В пылу бушующих иллюзий мысленно представил себе другое будущее, будущее с Констанс, с нашими детьми, в кругу этой семьи... Было невыносимо сидеть дома и ждать их возвращения, уехать насовсем, не поговорив с нею, я тоже не мог, потому выбрал меньшее из зол. Оставил хозяевам дома записку, что уезжаю проведать родственников в Гатьер. Нужно было выиграть время, чтобы свыкнуться с этой болью, разобраться в собственных чувствах, решить, что нужно мне самому.
К тому же, я просто не знал, как смотреть в глаза Жоржу и Мари. В моём понимании сокрытая правда - тоже своего рода ложь, а я не привык лгать, значит, не сдержусь, и они сами всё поймут. Нужно время, только оно способно всё расставить по местам.
Наспех собравшись, я нанял экипаж и уже через несколько часов приехал в город своего детства. Смешанное чувство горя и радости в сердце. Как бы ни сложилась наша судьба, места, где ты вырос, навсегда останутся заповедными... Скорбь пережитых утрат не залечивают даже годы. Та, кого я так сильно любил, больше не улыбнётся мне при встрече, не погладит нежной ладонью по голове, не обнимет меня. От неё остался только холмик на городском кладбище с гранитным крестом и надписью: "Мерлен Берже 1829-1870". Я не был здесь три года, за это время мало что изменилось, разве только деревья стали ниже, люди ещё беднее, а мощёные улицы простоят ещё много веков и после нашей смерти.
В доме крёстной давно живут другие люди. Во дворе рядом со старым виноградником играет в тенёчке, сидя прямо на траве, какой-то незнакомый малыш. Наверное, теперь в его окно стучат, на ветру раскачиваясь, зелёные гроздья, у которых под полупрозрачной кожурою в солнечных лучах видны семечки... Мама ребёнка развешивает во дворе только что постиранное бельё, на женщине белоснежный фартук поверх тёмного платья, волосы собраны в пучок на затылке и заколка, как у Мерлен...
Стало тяжело на это смотреть, и я отправился дальше по узким улочкам, до боли родным и знакомым, где когда-то за руку ходил с моей незабвенной крёстной в школу и из школы домой в нелюбимую серую комнату, чтобы схлопотать очередных тумаков от сестёр и постоять в углу на горохе, получив пару "ласковых" затрещин от матери.
За что? Да ни за что, просто так, потому что не вовремя родился и не помощницей, а несносным мальчишкой, которого, в конце концов, продали и совершенно забыли.
Постучал в дверь. Капустный запах ударил в нос, Николь, вытирая руки о кухонное полотенце, вытаращила на меня удивлённые глаза. Здесь тоже всё по-прежнему, только сестра уже совсем взрослая женщина, слегка располневшая и немного грубоватая.
- А, это ты?! Что приехал, братец?
- Здравствуй, Николь, вот, решил проведать...
- Ну да! Когда со своей покровительницей пировал и носа к нам не казывал! Да ладно, заходи, - она похлопала меня по плечу и улыбнулась. - А вымахал-то! Совсем мужчиной стал... Как вспомню твои острые, вечно ободранные коленки! - она засмеялась, я тоже улыбнулся, на сердце стало даже как-то немного теплей. - Давай, рассказывай, как живёшь там в твоей семинарии? Отец Даниель гордится тобой, часто вспоминает...
- Да у меня всё хорошо. Экзамены сдал, вот сейчас на каникулах, решил проехать по родным местам. Недавно видел отца...
Она как-то даже в лице изменилась.
- Матери только не говори. Прокляла она его на свадьбе Габриель и слышать не хочет про этого предателя. Он же приженился там, знаешь небось, детишек на старость лет ещё настругал... Ну да Бог с ним. Жили без него и дальше проживём. А тебе ещё долго учиться?
- Ещё два года бакалавриат и два магистратура.
- Магистром, значит, будешь! Того и гляди, сестрой самого кардинала заделаюсь! О заживём-то! - она рассмеялась.
Я отвык от такой речи, и грубые слова резали слух. Николь совсем мало училась и переняла все повадки нашей матери.
- Винца накапать?
- Нет, что ты, я не пью.
- Нельзя вам что ль? Так я никому не скажу. Не боись, братец!
- Нет, спасибо.
- Ну, как знаешь, а я вот себе накапаю. Скоро Жанна приведёт своих сорванцов, у них, видишь ли, семейная коммерция. Понарожали, а мне тут нянькаться! Раньше хоть свекровь её помогала, а теперь слегла совсем, говорят, кровоизлияние в мозгу у ней. Не жилец, короче...
Она горько вздохнула и, осушив стакан с вином, мокрым полотенцем обтёрла губы. Лицо покраснело, пот выступил на лбу.
- Ты бы хоть разбавляла водой...
- Не учи, как жить, лучше помоги! - она сняла с плиты кастрюлю с отварной картошкой.
Я помог слить воду.
- Хорошо, что ты зашёл, малой, - её глаза вдруг стали влажными, - мне тебя всегда жалко было, хоть и доставалось за твои проделки! Да вот как-то не сложилось у нас... - она уже не сдерживала слёз. - Прости ты нас, что вот так всё вышло-то.
- Я зла не держу. Молюсь за всех.
- Вот это очень хорошо! Молись за нас, родной, может, Бог и вспомнит о потерянных овцах своих, - Николь обняла меня. - Что вдруг я, глупая, расчувствовалась, ты садись, голодный небось! - она показала на стол.
- Нет, спасибо, я не хочу есть.
- А, ну-да, капусту ты не любишь, как же, помню. Может, тогда картошечки с пылу, с жару?
- Да, ты не беспокойся, сестра, я на самом деле не голоден. Воды бы выпил, жарко сегодня.
- Ну так присядь, я сейчас свеженькой с колодца достану. Она бросила на стол полотенце и побежала во двор.
Я присел на старый табурет и осмотрелся. Даже не верилось, что я когда-то здесь жил. Всё было знакомое, но какое-то совсем чужое, будто из другой жизни.
"А бывает ли она, та, другая жизнь?!"
В этот момент дверь открылась, и на пороге появилась мать с тазом, в нём лежали чьи-то грязные вещи, которые она брала постирать, подшить, подштопать. Увидев меня, она уронила свою ношу. Я бросился всё поднимать. Схватившись за сердце, Розалия опустилась на скамью, стоявшую рядом.
- Эдуард?! Вот кого не ожидала увидеть!..
- Да, это я. Простите, что не предупредил.
Вернулась Николь со студёной водой в ведре.
- Вот и мама! А у нас гость! Ты видишь, какой он стал, совсем уже взрослый мужчина!
- Да не тараторь ты без умолку!.. Чего приехал? Проблемы какие? - она стянула с головы платок и отёрла им лицо. Волосы стали совсем редкими и седыми.
- Нет, всё хорошо, просто захотелось вас увидеть, узнать, как живёте.
- Лучше всех живём! Видишь, в роскоши купаемся! Манну небесную ложками хлебаем. Ты, наверно, там в своей семинарии и грязи-то не нюхал! Хочешь вот, помоги портки постирать, здоровья-то у меня совсем не осталось...
- Вот возьму и помогу. Мне не привыкать, окровавленную одежду отстирывал за ранеными, утки выносил, что, с простой грязью не справлюсь?! - я схватил таз и пошёл на мойку.
Стирал среди женщин, они смеялись... Поделились со мной самодельным мылом. Смотрели, как на чудо невиданное. "Вот бы мне мужичка такого! Цены бы ему не было!.." Солнце припекало всё сильней, все разбрелись по домам, постирав последние брюки, я смахнул с лица пот, а вместе с ним и подступившие слёзы. Обида разъедала душу. "Почему всё так в моей жизни, Господи? Почему неприкаянным хожу по этому свету?! Нет на земле уголка, где бы ждали меня и любили!"
Когда я вернулся с тазом, дома шумели ребятишки, мал-мала меньше. Показалось, что их так много! На самом деле - всего пятеро, просто они бегали друг за другом, смеялись и кричали. Увидев незнакомца, остановились и замерли с немым вопросом на лицах. Поставив таз на кухонный стол, я ушёл.
В Церкви было прохладно, красиво, чисто, свежо... Отец Даниель обнял меня от всей души, и на сердце полегчало.
- Эдуард, дорогой! Вот это радость! Как хорошо, что ты приехал! Давно от тебя не было вестей! Как вырос, как возмужал! Ну, рассказывай, как учёба? Что нового в твоей жизни произошло?..
Не откладывая на потом, я попросил исповеди и всё ему рассказал, как есть. Получив отпущение грехов, долго молился и во время молитвы понял, что вот он - мой дом. Дом Отца, где я всегда найду пристанище и покой, где живёт любовь, та, которая не умирает и не проходит.
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/03/18/999