За ужином, который разделил со мной отец Даниель, я узнал, что случилось за эти годы в приходе: кто умер, кто родился в нашем небольшом городке. За время революции коммунаров, когда Церковь подвергалась гонениям и священников лишили оклада, жители Гатьера отнеслись к своему приходскому отцу с милосердием и пониманием, помогали всем миром, кто не мог пожертвовать деньги, приносили еду...
- Знаешь, Эдуард, ещё никогда мы так хорошо не питались. Я испытываю такую благодарность к этим людям, ты себе и представить не можешь. Все перенесённые нами трудности ещё больше сплотили нас.
Мы сделали с ним ещё по глотку вина.
- А помнишь Пьера, ну, того самого, который тебя обидел в детстве. Он же в армию пошёл. Во время боёв ему оторвало ногу. Вернулся домой инвалидом, а после обнаружили гангрену... Через полгода умер в страшных муках. Да примет Бог его душу!
Мне стало не по себе. Ей-Богу, я никогда не желал ему зла.
- Царство ему небесное! Я не знал...
- Завтра, если ещё погостишь, сходим с тобой после утренней на кладбище, я тебе обо всех расскажу. Ты же не торопишься в Ниццу?
- О, нет. Я побуду, если ты не против... - мы общались на "ты", отец Даниель настоял на этом. Он считал, что теперь мы в духовном братстве, как родные, но на людях я по-прежнему обращался к нему в вежливой и уважительной форме.
- Завтра будешь со мной служить! Я так рад, Эдуард! Ты - первый из нашего прихода, кто будет священником, всё равно, что сын для меня! Моя гордость! - он снова меня обнял. - Приезжай почаще, я всегда счастлив принять тебя. После смерти Мерлен тебе, как я вижу, и пойти некуда. Матушка не приняла?
- Я бы и сам не остался...
Мы оба тяжело вздохнули, отец знал обо всём, что было.
- Не держи обиду, сынок. Она, как червь, изнутри нас гложет. Мать достойна прощения уже хотя бы за то, что подарила тебе жизнь.
- Не держу. Не нужен я им...
- Тебе это только кажется, уверяю.
Закончив скромную трапезу, мы разошлись по разным комнатам. В доме священника было как-то особенно светло, даже тёмной ночью. Из века в век это жилище переходило от одного клирика к другому. Сколько молитв здесь было прочитано?! Сколько выслушано просьб? От мысли об этом моё сердце наполнялось любовью и радостью быть сопричастным к Церкви. Это наш общий дом, тех, кто посвятил свою жизнь Богу. Меня наполняла благодарность, прежде всего к крёстной, которая наставила меня на путь истины, привела к вере, сделала возможным моё обучение.
Аромат лаванды со свежим дуновением ветра наполнил комнату через открытое окно.
Стрекотали цикады, мириады звёзд в тёмном небе поглядывали свысока. Закрыв глаза, я долго не мог уснуть. Помолившись за всех, кого я знал, и прочитав наизусть вечерние молитвы, я стал думать о том, как всё же прекрасна жизнь, какие она порою преподносит нам подарки. И даже в трудностях есть столько блага...
Присутствие потусторонней силы, к которому я уже с рождения привык, ощутилось лёгким ознобом. Огненная женщина вновь посетила меня.
"Интересно, что сказал бы отец Даниель, если бы узнал об Эделине? Завтра же я расскажу ему о ней."
- Ты вспомнил обо мне, любимый!
Так необычно было слышать это слово, обращённое ко мне, никто кроме Мерлен не называл меня так в этой жизни.
- Ты здесь?! Как жаль, что я тебя не вижу.
Что-то светоносное появилось передо мной, и я зажмурил глаза от внезапно обуявшего страха.
- Просто ты ещё не готов созерцать бессмертную душу. Не я, а ты сам не позволяешь мне проявиться в полной мере.
- Хорошо. Я попробую, - усилием воли я заставил себя открыть глаза. - О, Боже, как она прекрасна! - вырвалось у меня неожиданное восхищение. Я ожидал увидеть огненный силуэт, как во снах, но наяву эта девушка была ещё прекрасней. На матовой бледной коже ярко выделялись каре-зелёные глаза, почти красные волосы опустились на плечи... Пышная грудь, упругий стан, всё это волшебное видение предстало передо мной во всей красоте, чуть прикрытое подобием полупрозрачного одеяния. Я потянул к ней руку и обжёгся.
- Осторожнее, не торопись. Боль скоро пройдёт.
- Ты всегда со мной?
- Когда нужна тебе, я рядом.
- Как это возможно?
- Мы связаны...
- Ты, наверное, всё обо мне знаешь?
Она загадочно улыбнулась:
- Знаю, каким ты был в прошлых жизнях, и до сих пор люблю...
- Есть за что?
Она задумчиво прикрыла глаза, словно уносясь мыслями в прошлое.
- Я что-то помню, но это ужасно... немудрено, что хотелось скорее всё забыть. Неужели, на самом деле, я кого-то убил?
- Ты отомстил за мою смерть, за проклятье, за то, что они сделали с нашим ребёнком.
- У нас был ребёнок?
- Я ждала его... Но зачем тебе это теперь? Не терзай себя понапрасну. Что было, то прошло.
- Ничего не проходит бесследно.
- Долгими страданиями многое искуплено, Эрнесто.
- Как? Как ты меня назвала?..
В дверь постучали.
- Ты не спишь, Эдуард?
- Нет, не сплю, заходи!
Отец Даниель вошёл в длинном вечернем халате, из-под него чуть виднелись пижамные штаны, в руках зажжённая керосиновая лампа.
- Что-то не спится мне, прости, что потревожил, показалось, что ты с кем-то разговариваешь.
Ещё несколько минут назад, я хотел сам ему всё рассказать, а теперь вдруг оторопел.
- Можно? - он присел на краешек кровати и, тяжело вздохнув, посмотрел на меня печальными глазами.
- Иногда такая тоска нахлынет, что нет сил терпеть, у тебя такое бывает?
Чего угодно я ожидал услышать от отца Даниеля, но не этого.
- Наверное всем знакомо подобное чувство...
Он осмотрелся вокруг, словно ища кого-то и, не обнаружив, снова вздохнул.
- Не люблю ночь. Днём, пока ты занят, жизнь кипит, некогда думать о плохом. Ночью остаёшься один наедине со своими мыслями, чувствами и кошмарами. Если бы ты знал, какая иногда мне снится мерзость, я вскакиваю в холодном поту и молюсь, покуда не наступит рассвет. Поэтому долго не могу уснуть и мучаюсь бессонницей.
- Может, поведав о своих кошмарах кому-то, тебе станет легче?
Он шумно выдохнул.
- Не буду же я тебе, на ночь глядя, рассказывать ужасы?
- Ну а почему бы и нет?! Я не из пугливых. - тихий смешок Эделины зазвучал в голове. - Мы частенько с ребятами рассказываем друг другу страшные истории по ночам, у кого страшнее, тот и выиграл.
- Ну ладно, сам напросился! - недолго поразмыслив, он признался: - Кажется, что это средние века, во всяком случае, очень похоже на это время. Я беден, всё время хочется есть. Венеция. Сыро и холодно, от воды воняет стоками нечистот. Ищу убежища и некуда укрыться. Дом наш сгорел, родителей нет, их сгубила чума. Много-много людей тогда погибло от этой страшной напасти. Мне лет четырнадцать - шестнадцать, на теле какие-то обноски, ищу ночлег. Стучусь в дома. Не открывает никто и хлеба куска не даст, гонят, как прокажённого. И вот какие-то люди всё-таки соглашаются впустить меня с условием, что я отработаю свой хлеб. Счастью моему нет предела, я готов на любую, даже самую грязную работу. Хозяин даёт мне краюшку чёрствой пшеничной лепёшки и похлёбку. Набив своё чрево, я засыпаю счастливым. А утром, только запели петухи, меня растолкали идти работать. Выгребаю навозную жижу, от вони в глазах режет, свиньи, того и гляди, норовят тяпнуть за ногу, но это полбеды, самое страшное начинается потом. Даже не знаю, как тебе сказать... - он замолчал, посмотрел на меня, словно решая, достаточно ли я взрослый для такого, - окатив меня ведром воды, хозяйка тащит меня на сеновал... Она сама жирная, как те свиньи, и от неё пахнет ничуть не лучше, но я вновь и вновь вынужден удовлетворять её прихоти, иначе снова голод...
Он замолчал, и я почувствовал, что меня замутило, как только представил всё это.
- Иногда проснусь и хоть в петлю лезь, чувствую себя грязным, отвратным, ни на что не годным. Только молитвы и спасают... И что самое страшное, вновь и вновь вижу этот же самый сон, а бывает ещё похлеще, но об этом я уже точно не могу тебе рассказать. Страшно спать, понимаешь, - он посмотрел в окно, - откуда вся это нечисть лезет в голову? Ведь ни разу женщины не знал...
Что тут скажешь? Может быть, Эделина поможет?
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/03/19/903