Статья обновлена в мае 2024 г.
"Признание"
Зацелована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная моя женщина!
Не весёлая, не печальная,
Словно с тёмного неба сошедшая,
Ты и песня моя обручальная,
И звезда моя сумасшедшая.
Я склонюсь над твоими коленями,
Обниму их с неистовой силою
И слезами и стихотвореньями
Обожгу тебя, горькую, милую.
Отвори мне лицо полуночное,
Дай войти в эти очи тяжёлые,
В эти чёрные брови восточные,
В эти руки твои полуголые.
Что прибавится — не убавится,
Что не сбудется — позабудется...
Отчего же ты плачешь, красавица?
Или это мне только чудится?
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Награды:
Орден Трудового Красного Знамени — 1958 г.
Николай Алексеевич Заболоцкий (Заболотский)[1] (24 апреля [7 мая] 1903, Кизическая слобода, Каймарской волости Казанского уезда Казанской губернии — 14 октября 1958, Москва) — русский советский поэт.
Родился недалеко от Казани — на ферме Казанского губернского земства, расположенной в непосредственной близости от Кизической слободы, где его отец Алексей Агафонович Заболотский (1864—1929)[2] — агроном — работал управляющим, а мать Лидия Андреевна (урождённая Дьяконова) (1882(?)—1926)[2] — сельской учительницей. Крещён 25 апреля (8 мая) 1903 г. в Варваринской церкви города Казани[1]. Детство прошло в Кизической слободе близ Казани и в селе Сернур Уржумского уезда Вятской губернии (сейчас республика Марий Эл). В третьем классе сельской школы Николай «издавал» свой рукописный журнал и помещал там собственные стихи. С 1913 года по 1920-й жил в Уржуме, где учился в реальном училище[3], увлекался историей, химией, рисованием.
В ранних стихах поэта смешивались воспоминания и переживания мальчика из деревни, органически связанного с крестьянским трудом и родной природой, впечатления ученической жизни и пёстрые книжные влияния, в том числе господствующей предреволюционной поэзии — символизма, акмеизма: в то время Заболоцкий выделял для себя творчество Блока, Ахматовой.
В 1920 году, окончив реальное училище в Уржуме, он едет в Москву и поступает там на медицинский и историко-филологический факультеты университета[3]. Очень скоро, однако, оказывается в Петрограде, где обучается на отделении языка и литературы пединститута имени Герцена, которое и заканчивает в 1925 году[3], имея с собою, по собственному определению, «объёмистую тетрадь плохих стихов». В следующем году его призывают на военную службу.
Служит он в Ленинграде, на Выборгской стороне, и уже в 1927 году увольняется в запас. Несмотря на краткосрочность и едва ли не факультативность армейской службы, столкновение с «вывернутым наизнанку» миром казармы сыграло в судьбе Заболоцкого роль своеобразного творческого катализатора: именно в 1926—1927 годах он пишет первые свои настоящие поэтические произведения, обретает собственный, ни на кого не похожий голос[4], в это же время он участвует в создании литературной группы ОБЭРИУ. По окончании службы получил место в отделе детской книги ленинградского ОГИЗа, которым руководил С. Маршак.
Заболоцкий увлекался живописью Филонова, Шагала, Брейгеля. Умение видеть мир глазами художника осталось у поэта на всю жизнь.
Уйдя из армии, поэт попал в обстановку последних лет НЭПа, сатирическое изображение которой стало темой стихов раннего периода, которые составили его первую поэтическую книгу — «Столбцы». В 1929 году она вышла в свет в Ленинграде и сразу вызвала литературный скандал и издевательские отзывы в прессе. Оценённая как «враждебная вылазка», она, однако прямых «оргвыводов»-распоряжений в отношении автора не вызвала, и ему (при помощи Николая Тихонова) удалось завязать особые отношения с журналом «Звезда», где было напечатано около десяти стихотворений, пополнивших Столбцы во второй (неопубликованной) редакции сборника.
Заболоцкому удалось создать удивительно многомерные стихотворения — и первое их измерение, заметное сразу же — это острый гротеск и сатира на тему мещанского быта и повседневности, растворяющих в себе личность. Другая грань «Столбцов», их эстетическое восприятие, требует некоторой специальной подготовленности читателя, потому что для знающих Заболоцкий сплёл ещё одну художественно-интеллектуальную ткань, пародийную. В его ранней лирике изменяется сама функция пародии, исчезают её сатирические и полемические компоненты, и она утрачивает роль оружия внутрилитературной борьбы.
Сборник «Стихотворения. 1926—1932», уже набранный в типографии, не был подписан в печать. Публикация новой поэмы «Торжество земледелия», написанной в какой-то степени под впечатлением «Ладомира» Велимира Хлебникова (1933), вызвала новую волну травли Заболоцкого. Угрожающие политические обвинения в критических статьях всё более убеждали поэта, что ему не дадут утвердиться в поэзии со своим собственным, оригинальным направлением. Это породило у него
разочарование и творческий спад во второй половине 1933-го года, 1934, 1935 годах. Вот тут и пригодился жизненный принцип поэта: «Надо работать и бороться за самих себя. Сколько неудач ещё впереди, сколько разочарований и сомнений! Но если в такие минуты человек поколеблется — песня его спета. Вера и упорство. Труд и честность…» И Николай Алексеевич продолжал трудиться. Средства к существованию давала работа в детской литературе — в 30-х годах он сотрудничал в журналах «Ёж» и «Чиж», которые курировал Самуил Маршак, писал стихи и прозу для детей (в том числе пересказал для детей «Гаргантюа и Пантагрюэля» Франсуа Рабле (1936))
Постепенно положение Заболоцкого в литературных кругах Ленинграда укреплялось. Многие стихи этого периода получили одобрительные отзывы, а в 1937 году вышла его книга, включающая семнадцать стихотворений («Вторая книга»). На рабочем столе Заболоцкого лежали начатые поэтическое переложение древнерусской поэмы «Слово о полку Игореве» и своя поэма «Осада Козельска», стихотворения и переводы с грузинского. Но наступившее благополучие было обманчивым.
В заключении
19 марта 1938 года Заболоцкий был арестован и затем осуждён по делу об антисоветской пропаганде. В качестве обвинительного материала в его деле фигурировали злопыхательские критические статьи и клеветническая обзорная «рецензия», тенденциозно искажавшая существо и идейную направленность его творчества. От смертной казни его спасло то, что, несмотря на тяжелейшие физические испытания на допросах, он не признал обвинения в создании контрреволюционной организации, куда якобы должны были входить Николай Тихонов, Борис Корнилов и другие. По просьбе НКВД критик Николай Лесючевский написал отзыв о поэзии Заболоцкого, где указал, что «„творчество“ Заболоцкого является активной контрреволюционной борьбой против советского строя, против советского народа, против социализма».[7]
Срок он отбывал с февраля 1939 года до мая 1943 года в системе Востоклага в районе Комсомольска-на-Амуре; затем в системе Алтайлага в Кулундинских степях;
Частичное представление о его лагерной жизни даёт подготовленная им подборка «Сто писем 1938—1944 годов» — выдержки из писем к жене и детям[9].
С марта 1944 года после освобождения из лагеря жил в Караганде. Там он закончил переложение «Слова о полку Игореве» (начатое в 1937 г.), ставшее лучшим в ряду опытов многих русских поэтов. Это помогло в 1946 г. добиться разрешения жить в Москве.
В 1946 году Н. А. Заболоцкого восстановили в Союзе писателей. Начался новый, московский период его творчества. Несмотря на удары судьбы, он сумел вернуться к неосуществлённым замыслам.
Период возвращения к поэзии был не только радостным, но и трудным. В написанных тогда стихотворениях «Слепой» и «Гроза» звучит тема творчества и вдохновения.
Большинство стихотворений 1946—1948 годов получили высокую оценку сегодняшних историков литературы. Именно в этот период было написано «В этой роще берёзовой». Внешне построенное на простом и выразительном контрасте картины мирной берёзовой рощи, поющей иволги-жизни и всеобщей смерти, оно несёт в себе грусть, отзвук пережитого, намёк на личную судьбу и трагическое предчувствие общих бед. В 1948 году выходит третий сборник стихов поэта.
В этой роще берёзовой,
Вдалеке от страданий и бед,
Где колеблется розовый
Немигающий утренний свет,
Где прозрачной лавиною
Льются листья с высоких ветвей, —
Спой мне, иволга, песню пустынную,
Песню жизни моей...
В 1949—1952 годах, годах крайнего ужесточения идеологического гнёта, творческий подъём, проявившийся в первые годы после возвращения, сменился творческим спадом и почти полным переключением на художественные переводы. Опасаясь, что его слова снова будут использованы против него, Заболоцкий сдерживал себя и не писал. Положение изменилось только после XX съезда КПСС, с началом хрущёвской оттепели, ознаменовавшей ослабление идеологической цензуры в литературе и искусстве.
На новые веяния в жизни страны он откликнулся стихотворениями «Где-то в поле возле Магадана», «Противостояние Марса», «Казбек». За последние три года жизни Заболоцкий создал около половины всех произведений московского периода. Некоторые из них появились в печати. В 1957 году вышел четвёртый, наиболее полный его прижизненный сборник стихотворений.
Цикл лирических стихов «Последняя любовь» вышел в 1957 году, «единственный в творчестве Заболоцкого, один из самых щемящих и мучительных в русской поэзии»[11]. Именно в этом сборнике помещено стихотворение «Признание», посвящённое Н. А. Роскиной, позже переработанное питерским бардом Александром Лобановским (Очарована околдована / С ветром в поле когда-то повенчана / Вся ты словно в оковы закована / Драгоценная ты моя женщина…).
Смерть
Хотя перед смертью поэт успел получить и широкое читательское внимание, и материальный достаток, это не могло компенсировать слабость его здоровья, подорванного тюрьмой и лагерем. По мнению близко знавшего Заболоцкого Н. Чуковского завершающую, роковую роль сыграли семейные проблемы (уход жены, её возвращение)[10]. В 1955 году у Заболоцкого случился первый инфаркт, в 1958 году — второй[3], а 14 октября 1958 года он умер.
Перед уходом он прочёл мне ещё одно своё новое стихотворение, которое потрясло меня больше, чем «Рубрук». Это было суровое требование, обращённое к самому себе:
Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
Гони её от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому,
Через сугроб, через ухаб!
Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в чёрном теле
И не снимай с неё узды!
Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя безжалостно сорвёт.
А ты хватай её за плечи.
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.
Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
Когда я думаю о Заболоцком, я всегда вспоминаю это стихотворение. В нём он отчетливо и сильно выразил самую главную черту своего характера. Все беды, которые наваливала на него судьба, он побеждал, заставляя свою душу трудиться. Только этим он её и спас — и во время травли тридцатых годов, и в лагерях, и потом, когда его оставила жена. Прочитав мне это стихотворение, он ушёл — весёлый, не знающий, что больше ни одного стихотворения он уже никогда не напишет.
После инфаркта он прожил ещё полтора месяца. Состояние его было тяжёлым, но не казалось безнадёжным. По-видимому, только он один из всех и понимал, что скоро умрёт. Все свои усилия после инфаркта — а он не позволял душе лениться! — он направил на то, чтобы привести свои дела в окончательный порядок. Со свойственной ему аккуратностью он составил полный список своих стихотворений, которые считал достойными печати. Он написал завещание, в котором запретил печатать стихотворения, не попавшие в этот список. Завещание это подписано 8 октября 1958 года, за несколько дней до смерти.
Ему нужно было лежать, а он пошёл в ванную комнату, чтобы почистить зубы. Не дойдя до ванной, он упал и умер.
/Nikolay_Chukovskiy_O_Zabolotskom.doc Николай чуковский
Задача данной статьи - выяснить, как заложена смерть от инфаркта русского советского поэта НИКОЛАЯ АЛЕКСЕЕВИЧА ЗАБОЛОЦКОГО в его код ПОЛНОГО ИМЕНИ.
Смотреть предварительно "Логикология - о судьбе человека". http://www.proza.ru/2012/03/16/1446
Рассмотрим таблицы кода ПОЛНОГО ИМЕНИ.
9 10 12 27 39 54 73 91 102 112 122 136 146 157 172 184 185 195 196 208 214 225 243 249 255 258 268 292
З А Б О Л О Т С К И Й Н И К О Л А Й А Л Е К С Е Е В И Ч
292 283 282 280 265 253 238 219 201 190 180 170 156 146 135 120 108 107 97 96 84 78 67 49 43 37 34 24
14 24 35 50 62 63 73 74 86 92 103 121 127 133 136 146 170 179 180 182 197 209 224 243 261 272 282 292
Н И К О Л А Й А Л Е К С Е Е В И Ч З А Б О Л О Т С К И Й
292 278 268 257 242 230 229 219 218 206 200 189 171 165 159 156 146 122 113 112 110 95 83 68 49 31 20 10
ЗАБОЛОТСКИЙ НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВИЧ = 292.
"Глубинная" дешифровка предлагает следующий вариант, в котором совпадают все столбцы:
292 = (некро)З (миокард)А (о)Б(усл)О(в)Л(енный) (нед)О(ста)Т(очно)С(тью) К(ровоснабжен)И(я) + (умерши)Й + (и)Н(фаркт) (м)И(о)К(арда) + (исх)О(д) Л(ет)А(льны)Й + (сконч)АЛ(ся) + (вн)Е(запная) (останов)К(а) СЕ(рдца) + (н)Е(достаточное) (кро)В(оснабжен)И(е) (желудо)Ч(ков).
292 = ,,З ,,А ,,Б,,О,,Л,, ,,О,,Т,,С,, К,,И,, + ,,Й + ,,Н,, ,,И,,К,, + ,,О,, Л,,А,,Й + ,,АЛ,, + ,,Е,, ,,К,, СЕ,, + ,,Е,, ,,В,,И,, ,,Ч,,.
Код ДНЯ СМЕРТИ: 178-ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ + 128-ОКТЯБРЯ = 306.
"Глубинная" дешифровка предлагает следующий вариант:
306 = (клини)ЧЕ(ская) (смер)Т(ь) + (д)Ы(хание) (пре)Р(вано) + (оста)Н(овк)А (сер)ДЦА + (инфарк)Т + (п)О(ражени)Е (ми)ОК(арда) (о)Т (прекращени)Я (кровоо)БР(ащени)Я.
306 = ,,ЧЕ,, ,,Т,, + ,,Ы,, ,,Р,, + ,,Н,,А ,,ДЦА + ,,Т + ,,О,,Е ,,ОК,, ,,Т ,,Я ,,БР,,Я.
Справка:
ru.wikipedia.org›Клиническая смерть
Клиническая смерть — терминальное состояние организма, при котором отсутствуют дыхание и сердцебиение, угасают функции нервной системы...
306-ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ ОКТЯБРЯ = 292-код ПОЛНОГО ИМЕНИ + 14-Н(едостаточность сердечная).