В процессе написания романа «Шахматный дуэт» (синопсис: http://www.proza.ru/2014/09/12/1290, сайт книги: https://ridero.ru/books/shakhmatnyi_duet/) автор сначала заметил в нём, а затем усилил, некоторые черты, свойственные для булгаковского «Мастера и Маргариты». В чём же это выражено?
Прежде всего, в том, что платформа этих двух произведений построена на одном приёме – политрансе.
1. Особенности приёма
Как уже было сказано ранее, в статье «Оптимализм. Часть 6. Приёмы метода» (http://www.proza.ru/2014/10/09/1101), политранс (от др.-греч. «поли», «полис» – многочисленный и усечённое от англ. «transfer» – перемещение) – приём оптимализма, основанный на описании событий, которые развиваются одновременно в нескольких измерениях (пространственных, временных) или во взаимосвязи с ними, и при этом являются не мистическими, а метафизическими – отражающими единство иных реальностей, параллельных пространств и т.д. Иначе говоря, политранс – это способ совмещения реальностей.
Причём одним из главных факторов причисления произведений, построенных на политрансе, к позитивной прозе является благоприятная, желанная концовка (хепи-енд) для главных героев. В противном случае, негативно-несозидательный результат взаимодействия героев политранса – представителей разных уровней высоких и низких (по вибрациям) измерений/субстанций/миров – говорило бы о непродуктивности процесса гармонизации разных уровней Вселенной (Мироздания). Кстати, изображение этой Высшей инстанции пока для искусства остаётся мало возможным. Насколько не была бы насыщенной палитра художественных средств, для человеческого разума и духа доступно лишь изображение соответствующих человеческому облику посредников, стоящим между Им и нами – Иисус Христос, Дева Мария, Воланд. О последнем – Воланде, – представляющим силы зла, следует говорить в контексте «Мастера и Маргариты», где он выполнил функции Божьего воздаяния за содеянное. То есть оценку Булгакова роли этого персонажа можно выразить так: Воланд и его свита показали читателю с новой точки зрения, что в мире действует единство противоположностей (сущность реализма) – тьма, оказывается, служит свету. Гораздо хуже (непродуктивно) для Мироздания, когда происходит наоборот.
Возвращаясь к благоприятному исходу событий, принципиально важному для политранса, стоит заметить, что таковым стал итог всего содеянного не только для Мастера и Маргариты, для Понтия Пилата, но и для Воланда (и его свиты): миссия выполнена безукоризненно. Концовка «Шахматного дуэта» в этом плане не имеет локальный характер, ведь спасены не только отдельные души, но и вся наша планета. В отличие от Мастера и Маргариты, Виктор и Каролина (главные герои) обрели желаемое в полной мере не в потустороннем мире, а на Земле. Причём характер взаимосвязи этих двух пар противоположен: герои Булгакова, встретившись в Москве, живут там, а затем уходят вместе с Воландом – в мир иной, а вторая пара, встречаясь и взаимодействуя во снах, только в конце романа получает возможность обрести друг друга наяву, в земной реальности.
2. Семь дуэтов
Ещё одна параллель с булгаковским шедевром содержится в названии романа «Шахматный дуэт». Мастер и Маргарита – это, прежде всего, дуэт. Дуэт как союз двух людей, имеющих общие цели. Таких пар в новом романе гораздо больше. Сначала мы видим дуэтность в непосредственной близости к шахматному полю Турнира. Ведущие этого мероприятия вселенского масштаба – старец Христоний и его оппонент Люциан, которые встречаются уже третий раз в Нейтральном пространстве в своих тонкоматериальных (эфирных) телах. Это самая контрастная пара, ведь Христоний – светоносец, а Люциан – темноликий (на языке романа светоносец является синонимом слова «ангел», а темноликий – «дъявол»). Общность их целей только в конце повествования выходит за рамки Турнира, когда Люциан, некогда потерявший связи с мирами светлоликих (падший ангел в буквальном смысле этой фразы), делает шаги к возвращению (испытывает катарсис).
Вторая пара намечается тогда, когда таксист Николай Петрович становится помощником, своего рода агелом-хранителем, для Каролины – иногородней девушки, ищущей в незнакомом городе возлюбленного из своих сновидений. Хорошо, что место этих "встреч" реальное – Остров Слёз в Минске, а объект любви уж слишком реальный: Виктор Алмазов – питерская Vip-персона, художник с мировым именем.
А когда и для Виктора, и для Каролины «сериал» этих снов продолжаются тут, в Минске, читатель видит уже третий дуэт: в сновидениях он и она выступают в качестве спасителей душ родственников воинов-афганцев, в честь которых создан этот мемориал на острове, и приобретают метафизические имена Яросвет и Светалина. На уровне Шахматного Турнира они выполняют ходы в качестве Белой пары – Короля и Королевы (но об этом даже и не догадываются).
Виктор Алмазов входит в состав и третьего дуэта: он + его друг и менеджер Олег Быстров, который опекает Виктора, подобно тому, как Николай Петрович заботится о Каролине.
В романе есть ещё два дуэта из числа людей, души которых «играют» на стороне чёрных фигур. Это Никита + Женька (несостоявшаяся пара Король – Королева) и удачно их сменившие Алик + Аллочка.
Последний, седьмой, дуэт вырисовывается из числа героев давно минувших дней (и даже столетий) – Понтия Пилата и его жены Клавдии. Эта часть романа имеет самое непосредственное отношение к «Мастеру и Маргарите», поэтому охарактеризуем её подробнее. В отличие от Булгакова автор «Шахматного дуэта» возвращает внимание читателя к истории жизни прокуратора всего один раз, но при этом динамику параллельной линии придаёт то, что в повествование вводится образ жены Понтия. Клавдия Проскула – это не выдуманная, а реально существовавшая персона. Домысел имеет место лишь в самой описываемой ситуации (приведём соответствующий отрывок из романа «Шахматный дуэт):
* * *
«Христоний, не теряя спокойствия и умиротворения, как мудрый родитель, наблюдающий за проказами неразумных детей, вёл свою партию игры. Он был готов к защите. И если Люциан, планируя комбинацию, мог видеть варианты её последствий на шахматном поле максимум на ходов пять-шесть вперёд, то Люциан – как минимум на десять. Такое преимущество помогало старцу не просто сохранять равновесие, а укрепляться – даже во время атак.
Укрепляться…
Укрепляться... Главный экзамен в этой науке Христоний сдавал в своём последнем воплощении на Земле – в то самое время, когда распяли Иисуса. И старец буквально на пару мгновений оживил в памяти несколько эпизодов той поры. Пару мгновений... А ведь в них отражена целая вечность...
Тяжёлая поступь прокуратора и быстрая рысь собаки нарушили непроницаемую тишину вечернего сада. Банга устремилась к дому, а Понтий Пилат сел на скамью, и его утомлённый взор встретился на небе с гордой и одинокой луной. И мысли пуще прежнего завертелись вокруг этого Иисуса из Назарета:
«Один из самых главных человеческих пороков – это трусость... Он, несомненно, это говорил обо мне. Он знал, что мне передадут все его слова...»
На пороге дома вместе с радостной Бангой появилась Клавдия – жена Понтия. Она не сразу заметила мужа на скамейке среди деревьев, погрузившихся в сумерки. Предчувствия её не обманули: во-первых, он прибыл из Ершалаима именно сегодня; а во-вторых, он не смог помиловать праведника. И если первое было очевидным, то во втором ей ещё надо было убедиться.
Но она не будет расспрашивать мужа раньше времени. Он сам обо всём расскажет, когда посчитает нужным. И момент этот настал очень быстро, в начале их почти уже полуночной трапезы.
Понтий отпил из чаши настой из трав, который искусно готовила Клавдия, не доверяя это дело никому из прислуг. Затем он взял ломтик свежевыпеченного хлеба, вдохнул его аромат, откусил несколько раз и молвил:
– Я прибыл, как только закончилось это дело. Твой гонец успел. Успел до вынесения приговора. И твой сон, который ты вкратце описала, я не могу пока расценивать как, действительно, знак свыше – помиловать этого... то ли бога, то ли человека.. Но даже и добрый десяток подобных знаков вряд ли придал бы мне сил идти в открытую против Синедриона.
В наступившей паузе прокуратор заметил, как дрогнула рука жены, державшая чашу с настоем. Даже Банга заскулил, словное только сейчас понял, что умер некто важный для его хозяев. Клавдия, хотела что-то сказать, но лишь тяжело вздохнула.
Она встала и, подойдя к мужу, поцеловала его в щёку и произнесла, будто бы и не было только что этих речей о казни Иисуса:
– С приездом!
Она уже выходила из трапезной, когда обернулась и добавила:
– Я буду молиться за него всю ночь. И за твою душу, Понтий, тоже.
А он ещё некоторое время сидел тут, говоря себе самому то, что хотел сказать жене:
«У меня такое ощущение, что этот философ не умер, а просто поднялся выше, стал невидимым и наблюдает за мной. За всеми нами...»
В этот миг прокуратор увидел, будто наяву, сделанную по его приказу надпись на доске, прикреплённой к распятию: «Иисус из Назарета, Царь Иудейский». А ведь там должна была быть, согласно требованиям первосвященников, надпись с совершенно противоположным смыслом «Человек, который считал себя Царем Иудейским». После попытки уговорить первосвященника Каиафу помиловать странствующего проповедника, это стало ещё одной возможностью для Понтия проявить свою волю.
«Я ведь уже меньше сомневаюсь, что ты, Иисус, и есть истинный Царь Иудейский. Ты, возможно, и говорил правду людям. Но истинная правда была в том, что ты не боялся за свою жизнь... Тебе даже можно позавидовать. И я завидую тебе. Завидую, надеюсь, по-хорошему…»
А Клавдия в это время, сдерживая слёзы, зажгла свечи в своей комнате, чтобы приступить к молитве.
«Не надо рыдать, – говорила она себе. – Не надо усиливать страдания. Не надо роптать на судьбу. И тяжесть сердца спадёт... Чрезмерно сильно я уверовала в силы мужа моего и в реальность твоего спасения, о, праведник Божий. И сном, данным мне свыше, впечатлилась слишком сильно. Оттого и тяжесть такая... Прости, меня, о, Бог всем Богам, за мою незрелость! Прости и помилуй мужа моего Понтия, насколько это возможно. Ибо он, римский наместник в Иудее, веруя в Бога, предал его распятию...»
В ту ночь, самую долгую в жизни Клавдии Проскулы, она сомкнула глаза только под утро. И приснился ей ещё один, данный свыше, сон… Тот же сон, но менее ярко, видел и Понтий Пилат, так и заснувший в саду (и преданный Банга был подле) с неотступной мыслью «Трусость – один из самых главных человеческих пороков…»
…и вдруг они встречаются на каком-то небольшом острове среди бушующего океана. Шторм неимоверно сильный. Да и дождь переходит в ливень. Но на остров попадают лишь редкие капли. Над островом светит солнце, выглянувшее из-за туч.
Они подходят друг к другу, берутся за руки. В их глазах тает тревога. Шторм затихает. Они улыбаются. И… в этот самый миг появляется Белая дорога, ведущая от острова к солнцу…
По этой дороге к острову спускается он – Иисус. Клавдия и Пилат подходят к нему, и он приглашает их проводить его по направлению к Солнцу...
О чём они так оживлённо беседовали с Христом, Понтий не помнил. А Клавдия запомнила лишь две фразы.
«… и каждый из вас сделал всё, что мог, для моего воскресения…» – это первая.
А когда они поднялись на довольно большую высоту от острова, и Понтия уже не было рядом с ними, Иисус остановил Клавдию и сказал (это вторая):
«Дальше я пойду один, ибо и твоя сущность ещё такова, что не может приблизиться ближе к Источнику…»
Теперь же Христоний – а именно его душа была воплощена тогда в теле Клавдии Проскулы – поднялся к Источнику гораздо ближе. Много шагов по Белой дороге было сделано сразу же после смерти Клавдии, в жилах которой текла кровь императоров Тиберия и Августа, но которая была признана первой язычницей, обратившейся в христианскую веру. А в календарях восточнохристианских Церквей, эта истинно великая женщина была прославлена как святая: первохристианская мученица с именем Прокла.
Вслед за монадой супруги поднимался и Пилат. Но восхождение его началось только после искупления грехов в мирах нисходящего ряда, причём с помощью её же – Клавдии. Она была для Пилата тем, кем стала для булгаковского Мастера его Маргарита – спасителем… А на Земле, в Коптской и Эфиопской Церквях, Понтий Пилат был уже причислен к лику святых как мученик, умерший за веру. И день святого Пилата отмечается и ныне 25 июня.
Ну, а когда в 30-х годах ХХ века образ пятого прокуратора разрабатывал Михаил Булгаков для своего романа «Мастер и Маргарита», Христоний созерцал движения души писателя и даже «консультировал» его по отдельным моментам. И было это, выходит, уже после Второго Шахматного Турнира…
И теперь, когда в разгаре Третий Турнир, спокойствие и невозмутимость Христония всё-таки зародили в Люциане пусть еле слышимые и только один-два раза потревожившие его, но нотки страха. Страха перед поражением...»
* * *
И, наконец, о самом главном: все пары-дуэты на земном плане работают (хоть и не догадываются об этом) ради главных фигур – Короля и Королевы на поле Шахматного Турнира.
3. «Жилищный вопрос»
Есть в новом романе и параллель с булгаковской «нехорошей квартирой 50» дома 302-бис. Время бежит вперёд, и для современных «гипнотизёров» предоставлена многоуровневая квартира в элитной многоэтажке + прислуга в лице неизвестных мужчины и женщины (намёк на ещё один дуэт). Причём эти апартаменты имеют свойство «растягиваться» до размеров настоящего… Нет, не коттеджа, а даже дворца.
Всё это – дело рук (а точнее – энергии) всемогущего Некто (об этом персонаже будет сказано ниже). В конце романа, когда за весьма короткое время он моделирует и воплощает на уровне сновидений целое Пространство Х, куда перемещает реальных людей, мы понимаем, что «растянуть» квартиру в дворец – это только разминка для него.
Примечание №1. Подобных «волшебных» эпизодов в романе несколько. Теме не менее автор не причисляет свое творение к мистической прозе, так как в основе любых аномальных явлений-превращений лежат определённые способы использования разных видов энергии, и сфера эта остаётся и в наше высокотехнологичное время малоизученной.
4. «Напарник» Воланда
Продолжая магическую тематику, которая в рамках оптимализма оценивается как метафизическая, обратим взор на своего рода «напарника» Воланда. Это Некто – загадочная личность, лихо завербовавшая к себе на службу сладкую парочку Алик +Аллочка. Причём в образе шефа слились воедино черты остроумного оратора-Коровьева (особенно, когда Некто в авто предлагал сделку новой паре Короля + Королева) и величественного Воланда.
У Некто, как и у Воланда, тоже есть свита, только сугубо мужская и с контрастными именами: Саид, Джимми и Федя. В отличие от Воланда, Некто живёт на Земле. Подчёркивая это, в романе приводится история воплощений этого существа – показано, каким образом Некто стал человекоорудием Князя тьмы. Правда, акценты в такого рода демонологии расставлены иначе: автор «Шахматного дуэта» пошёл дальше Булгакова, описывая свой взгляд на «обустройство» дъявольского мира. Особо интересен в данном контексте претендующий на уникальность эпизод из процесса проведения Шахматного Турнира, когда темноликие нарушили его Правила, и потребовалось вмешательство Иеархов:
* * *
«Впервые в истории Мироздания произошло невозможное. Впервые в Нейтральном пространстве возможное осуществилось. Временно исчезла мощная энергетическая стена (первопроходцами в этом были Христоний и Люциан) между максимально крайними Полюсами. Встретились двое Владык – два противоположных Центра, «курирующих» физические слои Вселенной и, прежде всего, Землю: Ангеллион – Учитель богов и полубогов Земли и Солнца, Хранитель Радости людской и ангельской, Творец Светоносного Энрофа (выше Ангеллиона лишь Всевышний – Бог всем Богам, Творец Мироздания, Создатель всего Сущего, Покровитель Светлых Сил, Главный Источник Высшей Любви) и Гаунгр Многоликий (именно с ним беседовал Иисус Христос в пустыне) – Предводитель демонов Земли, Князь мира сего, Источник всех бед и страданий людских, Властитель Тёмного братства, Хозяин темноликих (подчиняется сей Иерарх лишь Сатане – Главенствующему Демону и Самому Падшему среди падших).
Осознать этот «фокус» было непросто Люциану. Да и Христоний воспринял сию весть как неожиданный поворот событий».
* * *
Примечание № 2. Подобно тому, как для Булгакова источниками сведений по демонологии послужили посвящённые этой теме статьи Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона и две книги («История сношений человека с дьяволом» Михаила Орлова и «Дьявол в быте, легенде и в литературе средних веков» Александра Амфитеатрова), для автора «Шахматного дуэта» источником по метаистории и систематизации миров-слоёв Вселенной стала «Роза Мира» Даниила Андреева.
5. Об именах
Для полной характеристики использования политранса в романе «Шахматный дуэт», отметим смысловые параллели в имёнах «потустронних» героев: Христоний – Христос, Люциан – Люцифер, Гаунгр – Гагтунгр (по Даниилу Андрееву, это предводитель демонов Земли), а также Ангеллион – ангел, Аллахса – Аллах. Но есть подобная параллель и у одного героя земного: Мать Мария (прозвище подруги Королины) – Дева Мария.
Другой подход использован для Некто: это имя представляет собой усечённую форму от его прежнего имени – Некторион. А с другой стороны, Некто созвучно с НИКТО. То есть тут уместна двусмысленность.
6. «Новый» бал у Сатаны + высокие технологии
Есть в романе и параллель с балом у Сатаны. Вот как это преподносится в «Шахматном дуэте (из сна сладкой парочки):
«Утомлённые шефом они заснули совсем не так, как обычно. Не раздевшись, не приняв душ и, уж конечно, не позабавившись в объятиях друг друга. Они уснули, как истинные труженики после изнурительного, но созидательного дня. Только у сладкой парочки день был сугубо разрушительным...
Они встречаются в зале при свечах. Кто-то, похожий на Некто, включает музыку на старом патефоне, и Алик с Аллочкой, как по команде, кружатся в вальсе. И как по новой команде, к танцу присоединяются новые пары. Аллочка с удивлением замечает, что на лицах всех танцующих одно и то же выражение лица – безразличное, отсутствующее, пустое. И у Алика – такое же, только он ещё чем-то взволнован. А вот она сама не такая, как все. Она тут как наблюдатель, как критик, и одновременно – лишняя, чужая. Она почему-то всё это осознаёт. Она почему-то сравнивает себя с булгаковской Маргаритой, находящейся на балу у Сатаны...»
Столь изысканный сон не приснился бы этим «труженикам», если бы не задание работодателя (Некто): опорочить доброе имя Виктора Алмазова с помощью социальных сетей, форумов – всех возможностей интернета.
А в Нейтральном пространстве Христоний и Люциан пользуются лучшим образцом высоких (и секретных) технологий – Зеркалом Мира, с помощью которого они видят внутренне состояние своих подопечных «фигур» на Землею
7. В помощь политрансу – квинзитив и перфекшн
Наверное, самая яркая сторона реализма в романе «Шахматный дуэт» показана в противоречиях и катарсисе падшего ангела – Люциана – существа из иной реальности. А это уже другой приём оптимализма – квинзитив; есть и цепочка героев уже достигших большого перфекшна (см. приёмы оптимализма: http://www.proza.ru/2014/10/09/1101), причём каждый на своём уровне: это таксист, бывший учёный-физик Николай Петрович, это и старец Христоний, а также Арафей (Учитель) и Ангеллион (Бог Земли). Два последних из них показаны лишь в качестве штрихов к портрету, но для таких возвышенных героев этого достаточно. А для главных героев – Виктора и Королины – доступны пока лишь состояния перфекшна-мини (соответствующие эпизоды есть в романе).
Заметим, что в описаниях героев «Мастера и Маргариты» не просматривается даже перфекшн-мини (видимо, у Булгакова были иные цели), однако элементы квинзитива (посредством катарсиса) видны в судьбах как главных героев (Мастер и Маргарита), так и второстепенных (Иван Бездомный, Понтий Пилат).
8. Итоги
Сделаем главные выводы:
1) все вышеперечисленные параллели романа «Шахматный дуэт» с бессмертным творением Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» ни в коей мере не копируют отдельные эпизоды последнего, а лишь интерпретируют общие тенденции;
2) предыдущий вывод, в свою очередь, подчёркивает близость данных произведений посредством одного и того же приёма – политранса, относящегося к новому творческому методу: оптимализму (http://www.proza.ru/2014/11/06/483);
3) в соответствии с систематизацией позитивной прозы (http://www.proza.ru/2014/10/09/1161) эти два романа относятся к метафизической прозе, что даёт ещё меньше оснований причислять их к романам-мифам (как известно, специалистам трудно однозначно определить вид «Мастера и Маргариты», так как произведение многослойно и содержит в себе много элементов разных жанров: сатира, фарс, фантастика, мистика, мелодрама, притча, роман-миф). Уточним, что в данной статье речь идёт не о жанрах прозы, а о приёмах нового метода.
Ну, а для того, чтобы убедиться во всём вышесказанном, следует прочитать роман «Шахматный дуэт» (в электронном варианте - есть возможность бесплатно, или заказать бумажный экземпляр): https://ridero.ru/books/shakhmatnyi_duet/
Продолжение темы данной статьи: http://www.proza.ru/2015/01/12/1548