Ударят морозы раньше снегопадов.
Закуют землю в каменную глыбу.
И колеса на ней разобьешь и полоз порежешь -
чернотроп…
===================================
В этот год или в иной осень засидится в предзимьи. Загостится. Не пустит зиму. Здесь, за околицей Подмосковья, на берегах Волги и Тверцы, уже которую неделю чернотроп томит землю, природу, зверей и людей. Да только ли здесь... Похоже, на всей России распогодилось...
Земле от этого погодного несогласья заботы больше всех. Отдохнуть бы ей. Притаиться под бережной неволей ранних заморозков. Успокоиться. Угреться под пухом первых снегопадов. Замереть до весны.
Но, осень... Не дает покоя. Забыла о своей участи. Грусти. Печали по тающему на глазах году. Забыла тушить тоску долгими, неуемными дождями. Сушит землю. Пустила на ветер живую влагу будущих урожаев.
Уйдет земля в зиму сухой, сгонит весна потоки снеготала и первые всходы будущих хлебов будут томиться от жажды под ласками жаркого весеннего солнышка.
И голой земле в зиму уходить опасно. Нагрянут лютые морозы. В ледовый череп обернут плодородный покров, уморят живые корни озимых хлебов. Закаменеют на лугах и полях схороны букашек и таракашек - незримых трудяг плодородия. Урожайная нива станет погибельным пластом. На таком поле по весне семь потов с оратая прочь, а доброго каравая не видать.
А осень гостит и гостит. Да не одна. Беспризорные ветры, озорные родичи зимних буранов, беззастенчиво, шалят и шуршат оброненными одеждами нагих осин и берез. Не успиели красавицы переодеться в белые шелка первых снегопадов до вторжения незваных гостей. Нечем прикрыть им наготу свою. Неумело прячутся они за поредевшими веточками от плотоядных выглядов резвящихся в азарте искуса проходимцев.
Воды в озерах и реках потемнели. Ожидают ледового застила. Скучают по первому стеклянному хрусту нового ледостава. Молодые караси шало переглядываются поверх воды высовывая головы из свинцового зеркала озер.
Нагулявшие жир бобры, притихли в глухих надводных домиках, затаились до весны. Их чернотроп не заботит, водой ходят.
У берегов речных заводей, под космами поблекшей осоки, мокнут оранжевые сарафаны плакучей ивы.
Жадные. Ненасытные кабаны, хрюкая и повизгивая от досады терзают и рвут обмолоченную скирду соломы. Славно полакомились они ныне на хлебных полях. Нагуляли в захребетники сала. Вытоптали многие гектары посевов. А теперь ярятся... еще бы надо. Утешаются: ничего... следующий год будет... Уж они-то урожайного поля не минуют.
Расторопные зайчишки загодя ударились в линьку. Теперь мечутся, белыми хвостиками, словно фонариками, высвечивая опушки. Под вожделенными взглядами беспощадных лисиц и волков пытаются упрятать в кустиках безнадежно белеющие попки. Заполошные сороки скачут по елкам. Верещат на всю округу: куда раньше смотрели...
Разбежались по дуплам чистоплотные белочки. Потеряв зимы след, бродят за межой лоси. Медведи залегли в берлоги. Упышкались, шастая по глухомани. Спят. Их чернотропом или еще какой напастью не пронять - у них календарь свой, медвежий.
В небе светло и пусто. Птицы ушли на юг. Тропою журавлей скрылось в полуденные края бабье лето. В лесах тоже светло. И тихо. Выветриваются с опушек запахи грибов. На полянах тают тени ароматов лесной ягоды.
Неугомонный дятел на сухостое старательно выколачивает барабанную дробь заключительных аккордов осенней рапсодии.
На вершине вековой ели застыл старый ворон. Словно прирос. Не одна ель сгнила под ним за столетия его жизни. Отрешенно наблюдает он суету и возню людей и зверей.
Чернотроп его не заботит. Такое ли бывало. Переживут. И раньше переживали.
Никому не скажет вещая птица, что нравы нынешних людей больше на повадки давних зверей походить стали, а тихая и покладистая жизнь нынешних зверей - больше с обычаями старинных людей схожа.
Крестьянину постаревшая природа по стариковски сострадает, не пускает на двор зиму с ее новыми заботами и работами. Словно дозволяет отойти от угара уборочной страды, перевести дух. Разогнуть спину. Поклониться святому празднику Покрова. Передохнуть.
Да только опоздала с заботой старушка. Скоро будет некому сострадать. Капля за каплей, одиноко да стайками, ушли из сел крестьяне. И на этот раз не своей прихотью ушли. Жестокой нелюбовью державы. Насилуя сами себя. Оставляя родовые гнезда в поисках куска хлеба. Благословляя Родину предков. Ушли по чернотропу…
По берегам Тверцы и Волги, Сухоны и Вятки.
По Русской равнине.
Да только ли...
Вернутся?
Надо ли спрашивать?
Кто не забыл, в ком не остыл вековой зов земли - они вернутся.
Вернутся и те, кто не приспособил хребет сгибаться в услужливом: "Чего изволите..."
Кто не задумываясь поменяет пожалованные булки на выращенный своими руками, ржаной каравай.
Кто наберется решимости оторваться от щедрой титьки городских приработков и ночевки под чужими порогами. Они вернутся.
Как встретит их земля?
Плохо встретит. Горечью осуждения. Репьем и чертополохом запустенья. Постаревшим и поредевшим народом. Заброшенными деревнями, в каких едва теплится фитилек жизни.
Многое придется устраивать заново. Не разгибая спины. Удивляя, и радуя соседей. Памятуя тургеневскую поговорку: "Природа не храм, а мастерская и человек в ней - работник."
И земля услышит добрые помыслы. Откликнется на заботу. Отзовется на доброе дело. Тяжелый труд одарит щедрым урожаем.
Минует пора чернотропа и земля излечит урон от природного катаклизма. Постоянством природы. Силой человеческого разума.
Чу, уже слышны шаги. Редкие. Несмелые.
Они возвращаются. Люди изгнанные из родовых мест жестокой нелюбовью державы.
По берегам Тверцы и Волги, Сухоны и Вятки.
По Русской равнине.
Да только ли...
Перевод на белорусский язык Андрея Бухарова:
http://www.proza.ru/2014/11/24/509