Иисус
Руслан Закриев
Он и ночь. Он и пустыня. Бескрайняя и одинокая, великая и спокойная, вечная и бесстрастная. Они не приняли его, они прокляли его – и вот он здесь... О, если бы они могли понять его страждущую душу, его тоску по ним!.. Он принес им слово Бога, слово бессмертия и красоты, призывы Его, зовущие в вечность, а они, задавленные горем и страданиями, не поняли и не приняли его... О, если бы он мог спокойно смотреть на их слезы, если бы их горести не терзали его душу... Он медленно бредет, понурив голову, – в никуда. Он не видит, слезы ослепили его, а слух... Почему он не родился глухим, чтобы не слышать их стоны, слепым, чтобы не видеть их мучения? Они били его, плевали в него, издевались над ним. За что? Почему они ведут себя хуже зверей, зачем они мучают себя, погрязли во лжи и ненависти, насилии и убийствах? Почему вместо любви – ненависть, вместо добра – зло, вместо правды – гнусная ложь? Что их заставляет, так поступая, губить себя, превращать жизнь в сплошную муку? Как же помочь им? И снова перед глазами встают искаженные ненавистью лица, он ощущает невыносимую, терзающую боль, в изнеможении опускается на мягкий песок.
– О Господи! – молится он, – Помоги нам стать людьми, освободи нас от зависти и ненависти, от горечи вечных страданий.
Он молится, и горькие слезы страдания текут по лицу его.
Нет, он не уйдет от них, ведь это его братья. В душе появляется свет, он слышит музыку сфер, он сливается с Вселенной, и перед ним появляется Ангел, чистый, прекрасный.
– Ты страдаешь, и мы видим слезы твои, и Отец, сотворивший все сущее, зовет тебя. Оставь этот лживый и грубый мир, ты, кроме мук, здесь не найдешь ничего. Ты, страданиями и любовью, заслужил мир счастья и гармонии.
Наступает тишина, и только пение сфер и доводящая до неистовства, манящая красота окружают его.
– Идем, – звучит этот нежный голос, – оставь эту юдоль слез и страданий, ты сделал свой выбор, ты творил добро и любовь, так получи же, что выбрал сам, оставь их, они выбрали зло и несправедливость, пусть пожинают то, что выбрали.
Этот голос так прекрасен, он так манит, и душа ликует от счастья.
– Что ты медлишь? – взывает к нему голос, – Неужели ты не устал страдать в этом мире насилия и лжи? Иди туда – там праведники... Или тебе больше нравится общество насильников и убийц?
Но он не идет.
– Ты глупец, – слышит он голос.
Он чувствует холод пустыни и одиночество, страх перед этим миром вновь охватывает его. Он вновь один, и он бессилен, и нет ни единой души, с кем бы мог он поделиться. Он лежит ничком, не имея сил подняться, болит избитое тело, ноют синяки, и вновь появляется страх перед грубостью и насилием, и тело его, слабое и хрупкое, просит покоя и тепла.
И тут появляется он. Как всегда, перед глазами возникает его презрительная улыбка.
– Ну что, червяк, чего ты добился? – Ехидный голос режет слух. – Ты, жалкий глупец, чего ты добиваешься? Я же давал тебе царства, ты не взял, ты пошел служить людям... Кому ты помог, кто поверил тебе? – демон смеется. – Я всегда говорил, что люди хуже животных.
Иисус знает – он не отстанет.
– Мне жалко тебя, – отвечает Иисус, – ты не способен любить, ты не способен страдать, и поэтому тебе никогда не понять людей
– Ах ты – жалкий червяк! – кричит демон. – Я заставлю тебя ползать на коленях, я заставлю тебя молиться на меня!
Иисус медленно качает головой.
– Перестань, – говорит он, – зачем и ты мучаешь себя?
На лице демона появляется злорадная улыбка:
– Ну, как, – говорит он, – тебя вчера били, издевались над тобой, плевали в тебя? И знай – это только начало, ничего, кроме зла, ты не получишь от них, они как творили зло, так и будут творить. Открой глаза! Кому нужны твои призывы, кому нужна твоя любовь, твоя правда? Здесь мое царство. Скажи мне, чего тебе надо, и я дам тебе. Ведь я вас знаю: врете вы все: пока вы бессильны, вы добры, а как у слабых появляется власть, то они сразу начинают творить то, чем так неистово возмущались. Поверь мне, я дам тебе власть, и все эти издевающиеся будут молиться на тебя, ты будешь спать на самом лучшем, ходить в золоте и есть самое вкусное... подумай об участи Иона.
Иисус смотрит на демона, и в его грустных глазах тот читает: не нужно мне твоих фальшивых богатств. Иисус знает, от демона не будет покоя, и вечное искушение, вечное сомнение будут преследовать его. Но он чувствует в себе силу, чувствует в себе веру, он видит искаженное злобой и бессилием лицо демона.
– Ну, ладно, – говорит тот, – ты победил, ты добр, и жалостью к страждущим полна твоя душа, я помогу тебе. Посмотри, – и демон показывает на дорогу – по дороге в пыли идут толпы нищих. – Смотри, я дам им хлеба, нет, лучше дай ты, а я дам тебе, ведь ты добрый, я дам тебе много хлеба, много золота, и ты поможешь страждущим, только прекрати болтать свой бред, кому нужна твоя болтовня, ведь больше пользы будет, если ты дашь им хлеба. Ведь мне тоже жалко людей, и я, как и ты, хочу им помочь, хочу сделать их счастливыми.
– Ну, тогда помоги мне, – говорит Иисус.
– Хорошо, – лицо демона проясняется, – я помогу тебе. И людям. Стань царем и одаривай нищих богатствами, я дам тебе много золота, я куплю хлеба и накормлю голодных…
– Но ты забываешь, что не хлебом единым жив человек, если мы при этом не будем давать ему еще и пищу духовную, если мы не будем призывать людей к честности, добру и совести, мы сотворим зло, думая, что творим добро.
Демон смотрит на Иисуса, и его лицо начинает темнеть.
«Вот он сидит передо мной – избитый, босой, лохмотья еле прикрывают изможденное тело...» Сколько лет властвует демон над этими презренными скотами, и миллионы людей молятся ему, думая, что молятся Богу. Его ставленники царствуют в мире, и мир утопает в ненависти и разврате, этот мир, в нем царят насилие и раздоры. Он много работал, он сумел натравить детей на родителей, брата на брата и всех на всех. Ненависть и злоба, беззаконие и раздор стали сущностью этого мира, люди стали хуже зверей, стон и плач слабых, произвол и довольный хохот победивших – вот музыка земли. Люди уже забыли, что такое честность, справедливость, человечность... Были, правда, немногочисленные праведники, но они трусливо попрятались, он их не боялся – трус не опасен, каким бы праведником он ни был. Но вот этот сумасшедший простак, просящий у него золота, чтобы накормить нищих... он страшен ему. Сколько раз демон пытался соблазнить его, что только ни делали его подданные – все напрасно: давали ему богатства, но он все раздавал нищим, предлагали власть, но он отказывался, чем только ни искушали – все напрасно. Он слушает души людей, зовет их строить на земле Царство Небесное. Царство справедливости и любви.
– Слушай, Иисус! – снова крикнул ему демон, – ты пожалеешь, что не послушался меня, ты все равно покоришься мне, ты будешь ползать передо мной на коленях…
Его искаженное ненавистью лицо приближается к Иисусу. Демон видит измученное и бледное лицо Иисуса, видит огромные глаза, в которых не находит ни страха, ни злобы – лишь жалость к нему. Гнев прожигает всю его сущность, из его груди вырываются стоны и проклятия, и он взлетает, подобный молнии и урагану.
– Как же ты, ничтожество, – кричит он, – смеешь жалеть меня!..
– Оставь меня, – отвечает Иисус, – тебя губят гордыня и ненависть.
– Да ты знаешь, червяк, что я с тобой сделаю, я сотру тебя в пыль – и, превратившись в бурю огня, мчится тот на Иисуса, смотрит ему в глаза, надеясь увидеть в них страх, но не находит ничего, кроме ненавистного ему сострадания.
– Опомнись, дух мятежный, – звучит мелодичный бесстрастный голос Ангела. – Ты можешь соблазнять и искушать, звать за собой, но прикасаться и делать зло творениям Бога ты не смеешь.
... «Сколько надо ждать, – думает Иисус, – пока взойдет солнце и его животворящие спасительные лучи начнут ласково греть, отгоняя бессилие и боль замерзшего и уставшего тела? Нет, каким бы гордым и непреклонным ни был дух, пока он зависим от этой вечно скулящей плоти, он бессилен. А это слабое тело вечно боится и холода, и голода... да и чего только оно не боится». Предавшись размышлениям, он забывает и про холод, и про голод. Ему уже тридцать лет, а у него нет семьи, нет пристанища, в родных краях его чуть не убили, еле спасся бегством.
Жил он в беднейших кварталах, среди ремесленников, старался ничем не выделяться... Да и что он мог пока сделать! Он старался обходить драки стороной, драк он не любил, не воспринимал их, но чем меньше пытался ссориться, тем больше его притесняли. Однако он терпел, первым подходил к тому, кто сделал ему зло, жил в артели, копавшей могилы, в землянке, которую с трудом можно назвать жильем.
Когда Иисус пришел туда, его приняли настороженно, на первых порах к нему относились, даже несколько заискивающе. Высокий и крепкий на вид, жилистый Иисус, который, к тому же, работал за троих, внушал страх. И вот в первую же ночь Сим, так звали человека, который был среди них старшим, предложил ему место возле себя, в сухом и более теплом углу. Это было знаком высшего почета. Иисус поблагодарил его, но на это место не лег. Он подошел к Сафарию, старому и вечно кашлявшему рабочему, который лежал около самой двери, и сказал: «Брат, ложись ты на это место!» В землянке воцарилась мертвая тишина. Сафарий сжался, как будто его собирались бить. Иисус не оглядывался, но ясно видел взгляд Сима, полный ненависти и недоумения. Остальные, не зная, как реагировать, смотрели на Сима заискивающе, как будто в чем-то провинились перед ним. Коренастый, вечно угрюмый Сим сидел на своем месте, наклонив свою бычью шею, и исподлобья смотрел на Иисуса, напоминая скорее носорога, приготовившегося броситься на человека. Он был здесь царьком и господином, и этот пост принадлежал ему не только благодаря его могучему здоровью и силе – ведь для того, чтобы быть царем, нужно иметь и мозги. И вот он немного растерялся. Людей он определял с первого взгляда и сразу понял, что этот новичок не так прост и что с таким лучше дружить. Это он чувствовал наверняка и такой глупой выходки не ожидал, не мог ее понять. А пауза между тем затягивалась. Иисус понял, что Сафарий не ляжет, он опять почувствовал одиночество и бессилие.
– Хорошо, брат, – произнес Иисус, – тогда отодвинься от двери. Сафарий, все еще боязливо оглядываясь, встал. – Около двери лягу я.
И вот после этих слов мертвая тишина взорвалась неистовым, нечеловеческим хохотом. Смеялись истощенные, грязные люди, которые, казалось, были неспособны смеяться, эта грязная и еле освещаемая фитилём землянка сотрясалась от хохота. Иисус понял – они решили, что он издевается над этим хилым и беспомощным стариком, ждут, что он пнет того ногой, сделает еще что-нибудь в этом роде – и тогда они признают его. Иисусу стало страшно за этих людей, и он произнес: «Господи, прости нас! Господи, дай нам силы быть людьми!» Сафарий еще больше затрясся и сжался еще сильнее.
– Не бойся, брат, – сказал Иисус, – я не сделаю тебе зла, – и резко обернулся.
Хохот стих так же внезапно, как и начался. В полумраке они увидели его глаза, бездонные и нечеловеческие, они увидели огромную силу, которая проникала до самого сердца, заставляя содрогаться, сотрясая душу и тело, они почувствовали страх и замолчали, застыли, не способные сдвинуться с места.
– Братья мои, – произнес Иисус, – да наполнятся добротой сердца наши и да не будет с нами насилия и несправедливости.
В землянке стояла мертвая тишина. Некая непонятная и ничем не объяснимая сила поразила этих запуганных и задавленных жизнью людей, этих грязных, лохматых пасынков жизни, которые, казалось, были рождены для грубой, вечно голодной беспросветной жизни. Завороженное состояние потихоньку проходило, люди начинали потихоньку оглядываться, как-то нерешительно покряхтывая, переворачиваться, все еще удивленно оглядываясь на Иисуса. «Нет, – думал Иисус, – от этих людей я не уйду. Или они признают, что я прав, или я признаю свое заблуждение, всякая истина, которую люди не принимают или не способны принять, не является истиной. Всякая мораль, всякое добро превращаются в реальность, только пройдя через сердца людей, если же люди истину эту не принимают, то грош цена этой истине. Не существует объективных истин, истина всегда субъективна. Если до этой истины, пусть даже правильной, люди не доросли – значит это не истина!»
Сафарий лежал рядом, закутавшись с головой в свой грязный плащ, боясь пошевелиться. Он был среди них самым последним, и всякий, вновь пришедший в бригаду, утверждал себя тем, что издевался над ним, и ему всю жизнь приходилось прятаться за чужую спину, заискивать и прислуживать, надеясь на покровительство сильного. Но это было весьма слабое покровительство, находившееся в прямой зависимости от настроения и капризов сильного. Сафарий не имел ни здоровья, ни ума, ни даже мужества, благодаря которым люди становятся на более высокую ступень иерархии в человеческом обществе, попадают в категорию людей власть имущих. Сафарий понимал, что обладание властью хорошо само по себе, пусть даже маленькой, пусть даже ценой унижений и подлости. Люди абсолютно не интересуются, каким путем добился человек власти, кто он – праведник или убийца, кем бы ни был – он является объектом почитания, восхвалений и зависти. Сафарий всю жизнь, с самого рождения, самой судьбой был лишен всяких шансов на обладание властью, но дьявол, предвидя его неистовую жажду власти, наделил его одним талантом, который при удаче мог заменить все достоинства и добродетели, – талантом приспособленца и подхалима...
В эту артель Сафарий попал дней десять назад и все это время вынужден был терпеть унижения и насмешки, но он терпеливо и кротко перенес все, только хорошенько запоминал обиды до поры до времени, пока не придет его час и он насладится унижением других... главное – добиться расположение главаря. Происшествие того вечера сильно напугало Сафария и удивило. Иисус, так звали нового товарища, не походил на их компанию. Человек этот одним своим видом внушал доверие и уважение. Только его странное поведение вечером поразило Сафария, этого он понять не мог. «Он просто сумасшедший», – подумал Сафарий, его братом назвал, какую-то чушь нес. «Нет, – думал Сафарий, – этот новичок не сумасшедший, он великий хитрец, прикидывается простачком, добряком. Все это он делает, чтобы добиться уважения и доверия людей, а самому стать главарем, вот где истина». А как действовать дальше, Сафарий знал хорошо, для него наступил удобный момент, главное теперь – суметь убедительно поговорить с главарем. Этот бугай хоть и тупой, но понимает, что место главаря надо постоянно защищать, ибо нет человека, который по возможности не хотел бы быть первым. Нет, чем больше человек прикидывается ягненком, тем больше в нем волчьего. Сафарий хорошо знал мудрость жизни: больше всего бойся и ненавидь ближнего, ибо ближний и опаснее.
Лежащий рядом Иисус думал совсем о другом, он радовался, он был счастлив, он помог униженному и слабому, он показал пример другим, пусть они и не признают это сразу. А в то, что совесть есть у каждого, он верил свято. О, если бы ненависть, злоба и алчность не задавили совесть, если бы ему удалось пробудить ее, открыть глаза и души людей, задавленные ложными ценностями и порочными, их же губящими стремлениями!
– Ты глупец, – послышался вновь тихий зловещий голос, – ты не знаешь людей, люди за добро платят только злом, – но этот голос сомневался, хотя в былые времена ввергал его в уныние и доводил до отчаяния, теперь же его остановит только смерть, он победил сомнения, он почувствовал себя сильным и счастливым.
Заснул он, радостно улыбаясь.
На следующий день Иисус сходил за едой, это должен был сделать Сафарий. Товарищи смотрели на него робко и неприязненно, но Иисус, как ни в чем не бывало, раздал всем пищу, однако никто не ел, словно боялся отравиться.
– Ты почему ходил за едой? – раздался голос главаря. Он сидел в землянке за своим столом, который был только у него и троих его приближенных, остальные ели, сидя на корточках или прямо на полу землянки.
– Ну что же я сделал плохого? – Иисус изумленно посмотрел на главаря.
Тот угрюмо, из-под лохматых бровей, посмотрел на Иисуса:
– Кто тебе дал право изменять нашим правилам?
– Но ведь Сафарий очень слаб, и ему трудно тащить все это. Братья мои, – обратился Иисус ко всем, – во имя Бога, сотворившего нас, заботящегося и дающего нам все блага жизни, мы не должны творить насилие и несправедливость, ибо это завтра вернется на наши головы, на головы детей наших. Воистину, говорю я вам, братья мои, не было такого, чтобы зло не возвращалось к породившему его. Братья мои, – продолжал Иисус, – давайте жить, делая добро и не нарушая справедливости, данной нам Богом, сотворившим нас.
В землянке стояла тишина, товарищи смотрели на него изумленно, все еще робко пытаясь понять...
– Ты что, раввин? – главарь все еще продолжал смотреть исподлобья на Иисуса.
– Нет, – ответил Иисус, – я человек. Я тот, кто пришел, чтобы разоблачать книжников и фарисеев, которые – за блага мира сего – искажают заветы Бога, лицемеров, подстраивающихся под сильных мира сего и оправдывающих зло, творимое ими.
На лицах людей появилась растерянность, даже главарь был смущен.
– Смотрите, братья мои, сколько несправедливости и насилия творится вокруг, а фарисеи дружат с насильниками... Смотрите, братья мои, что сделал Ирод со святым Иоанном. По какому праву Ирод заточил его в темницу?.. А фарисеи оправдывают его.
Когда Иисус сказал про Иоанна, слушающие оживились – простой народ любил Иоанна, видел в нем пророка, который, согласно святым писаниям, должен был прийти и освободить народ Израиля от власти Рима.
– Братья мои, – продолжал Иисус, – истину говорю вам: мы не должны гоняться за тленными благами мира сего, а должны искать нетленные богатства Царства Божьего.
Главарь чувствовал, что Иисус завоёвывает симпатии слушающих и значит, покушается на его власть, однако не знал, что делать: языком он владел плохо, его власть держалась на кулаках и хитрости, – но, видя состояние других, чувствовал, что те заступятся за этого проклятого самозванца, который одним своим видом способен был приводить в состояние экстаза толпу. Главарь хорошо знал, как непостоянно настроение толпы, и поэтому молчал, не зная, что предпринять. Сафарий, который по привычке сидел в самом темном углу, со страхом смотрел на вдохновенное лицо Иисуса, услышал тихий, но властный голос.
– Что сидишь ты, неужели не видишь, что час твой настал?
И он встал, решительно прошел через всю землянку и встал около главаря. Поступи он так раньше, его – побоями – убрали бы на свое место, но на этот раз все робко промолчали.
– Скажи нам, – произнес Сафарий, не обращая внимания на удивленные взгляды товарищей, – кто ты, так смело ругающий пастырей избранного народа? Кто дал тебе на это право? Не самозванец ли ты, пытающийся путем обмана захватить власть над нами?
Все с изумлением посмотрели на вечно униженного Сафария. Такой наглости от него ни ожидал никто. Иисус недоуменно посмотрел на человека, единственного из всех присутствующих, кому он сделал добро. В землянке стояла гробовая тишина, все, затаив дыхание, ждали его ответа. Иисус знал, что если он сейчас же не станет угождать этим людям, не заботясь об истине, минутная благожелательность перейдет в ненависть и безграничную злобу, он ощутил страх, но лицемерить не мог.
– Нет добра, которое достигается при помощи зла, и нет правды, которую можно сохранить при помощи лжи, – как бы про себя произнес Иисус. Он знал, что Сафарий специально испытывает его. Иисус посмотрел на Сафарий, улыбаясь.
– Хорошо, брат, – сказал он, – я прощаю тебе все, что ты задумал, и не держу на тебя зла.
Сафарий съежился, ему стало не по себе, он почувствовал, что этот новичок видит его душу насквозь. Он оглянулся и увидел взгляды, полные ненависти, направленные на него, и почувствовал животный страх.
– Брат мой, не бойся, все будет хорошо, – Иисус посмотрел на него, оглядел сидящих вокруг. – Братья, истину говорю вам – не спасет нас Мессия и не являемся мы народом избранным. Гул недовольства пронесся по толпе.
– Кто же ты, что смеешь такое говорить? – выдавил из себя Сафарий.
Он не ошибся, он знал, он чувствовал, что такие люди, как Иисус, не способны угодничать и лицемерить, Сафарий понял, что победил, животный страх покидал его, теперь ему осталось только вызвать гнев толпы, чтобы окончательно уничтожить Иисуса.
Толпа, зловеще смолкнув, ждала.
– Послушайте, братья мои, меня внимательно. Мы были народом избранным, пока мы были праведны и творили добро, но теперь мы стали хуже язычников, мы превратили живое слово Бога в пустой обряд, мы соблюдаем букву, но искажаем дух, книжники и фарисеи, прикрывшись искаженными и окостеневшими формами, извращают Истину и, преследуя вместе с власть имущими, губят ее. Но как бы лицемеры ни искажали слово Бога, Он вложит в душу каждого из нас Свое свидетельство. Говорю вам: пока мы сами не исправимся, никто нас не спасет. Знайте же, братья, предлагая в угоду сильным мира сего справедливость, оправдывая насилие, беззаконие и зло, творимые нами, мы предаем Бога. Подумайте, братья, разве равноценны наши приобретения нашим потерям? Разве солнце светит по воле власть имущих? Разве они не умирают вместе с нами? Так почему же мы, угодничая таким же смертным, как мы, потакая насилию и злу, творимым ими, предаем свою совесть, которая дана нам Богом, чтобы удерживаться от несправедливости? Если мы не будем признавать и слушать Мессию, находящегося внутри каждого из нас, разве мы станем слушать Мессию – постороннего человека?
Иисус сознавал, что слушающие плохо понимают его.
– Братья мои, – продолжал он тем не менее, – чтобы начать исправление, мы должны освободить наши души от ослепляющей нас злобы и наполнить наши души святой очищающей любовью, мы должны понять, что мы все – братья, и злые, и добрые. Даже тех, кто нам делает зло, говорю вам, мы должны любить и не давать ненависти ослеплять себя. Но мы не имеем права молчать, видя насилие и зло, творимое нашими братьями. Если, испугавшись, мы промолчим, то это зло завтра упадет на наши головы, а когда мы предстанем перед Богом, он спросит: «Разве вы не видели насилие, творимое над вашим братом, разве вы не слышали его стонов, почему же вы молчали?» Что мы ответим тогда? Поймите, братья, я не отвергаю священное писание, я отвергаю только его ложное толкование. Мы, признавая сегодня приятную ложь, губим свое завтра, и страдание – суть наше сегодня. Воистину, говорю вам, что книжники обманывают нас, называя избранным народом. Этим лицемеры вызывают в вас ложную гордыню. Не может быть избранным народ, отвернувшийся от святых заветов Бога, служащий призрачным кумирам гордыни и самодовольства, творящий несправедливость и зло.
Иисус замолчал. В землянке стояла тишина, но это была грозная тишина. Иисус чувствовал, от него ждали восхвалений, от него эти измученные люди ждали обещания скорейшего прихода Мессии, который их всех сделает счастливыми. Иисус знал, что люди быстро и с желанием принимают, пусть невероятные, но приятные предсказания, но он также знал, что его слова не прошли бесследно, они все же затронули их мрачные души, их совесть. Пусть они пока плохо его понимают, но со временем поймут.
Сафарий понял, этот новичок не прост. Он страшен. Если Иисус будет среди них, не видать Сафарию власти, такой желанной для него и такой сладкой. Сафарий ждал, чтобы кто-нибудь возразил, но все молчали – они призадумались. «Нет, – подумал Сафарий, если он этих тупых баранов заставил думать, он силен. Неужели я в нем ошибся? Лучше бы я поддержал его… Но теперь поздно. Если он победит, он мне не простит». До сих пор молчавший главарь заговорил, в его голосе не чувствовалось обычной властности. Сафарий застыл, он понимал – наступил решающий момент. Толпу Сафарий знал хорошо. «Если она встанет на сторону этого... нет, не то…» Он не додумал, а главарь тем временем спросил:
– Ты что же, предлагаешь нам не добывать богатства? – Главарь сам иногда думал о тех вещах, о которых говорилось здесь, и этот новоявленный учитель чем-то задел что-то смутное, щемящее, иногда знакомое и родное.
– Ответь мне, – обратился Иисус к главарю, – ради чего люди, днями и ночами мучаясь, делая подлости и обманывая других, добывают земные богатства?
– Ясно, для чего, – ответил главарь, – для того, чтобы стать счастливыми.
– Ответь мне, ты видел человека, ставшего счастливым от богатств? Уверяю тебя, чем больше у человека богатств, тем больше ему их хочется, тем больше человек мучается, завидуя тем, у кого их еще больше. Человек становится рабом богатств, собирая их, он забывает и Бога, и себя, забывает, что такое добро, и гонится только за этими богатствами. Неужели вы думаете, что, собирая лишние богатства, вы ограждаете себя от голода и болезней?! Неужели вы не видите, что бегаете за призраком, которого нельзя никогда догнать? Ведь Отец наш, сотворивший нас, в силах позаботиться о нас. Разве наши богатства способны купить воздух, которым мы дышим, или, может быть, мы дождь покупаем за золото? Так почему же мы, бегая за иллюзией, не замечаем тех настоящих, вечных и данных нам одной лишь милостью Бога богатств, которым нет цены? И все земные богатства не способны купить миллионную часть одной из многочисленных милостей Бога. Все богатства земные не сравнятся с добром, которое вы сделали самому жалкому из братьев ваших.
Люди снова затихли и слушали Иисуса, как завороженные, чувство симпатии уже сменилось у главаря чувством ненависти. Конечно, Иисус говорил красиво, но внутренний голос говорил Симу: «Ты что, хочешь променять свое конкретное богатство на сомнительные разговоры? Опомнись!» Он уже представил себя без богатств, без власти и льстивого угождения, и ему стало страшно. Если не убрать этого говорящего, то он натворит дел, думал он, вон как восторженно смотрит на него эта толпа. Но он не знал, что предпринять, и растерянно посмотрел на Сафария. Сафарий знал – но боялся. Однако, прочитав в глазах главаря растерянность и мольбу, он забыл страх и сомнения. Теплая волна самодовольства окутала его, он чувствовал себя гигантом, а остальных насекомыми. Теперь он покажет этим скотам, как надо относиться к Сафарию, он представлял, как они ползают перед ним, заискивающе улыбаясь. Но на пути к этому стоял теперь этот чудак со своими туманными мечтаниями, и Сафарий с ненавистью посмотрел на Иисуса.
Иисус видел все это и думал, откуда в таком маленьком человеке столько злости? Он снова почувствовал страх и одиночество, почувствовал свое бессилие. «Господи! – взмолился он, дай мне силы удержаться». А Сафарий тем временем говорил людям что-то, но Иисус не слышал его. Перед глазами снова встал демон. Надменно улыбаясь, тот смотрел на него и говорил: «Неужели ты не видишь, что люди – подлые твари, недостойные даже называться животными, а ты просто дурак? Послушайся меня, и я сделаю так, что они будут ползать перед тобой на коленях». Иисус медленно покачал головой, и тот исчез. Мысли Иисуса стали возвращаться в землянку, он начал слышать и, увидев лица сидящих, понял, что Сафарий свое дело делает неплохо. Он снова почувствовал страх и обиду, он знал, что будут бить долго и беспощадно. «На все воля Бога, – подумал Иисус, – если Он считает, что я должен здесь умереть, – на то Его воля».
Сафарий подошел и толкнул его.
– Ты что, спишь, что ли? Я тебя спрашиваю? – он держался нагло и вызывающе. – Ты, значит, говоришь, что наш народ не является избранным?
– Нет, – сказал Иисус, – не является.
Он знал, куда гнет Сафарий. Но лицемерить не мог.
– Вы слышали? – воскликнул Сафарий. – Вы слышали, как он поносит наших достопочтенных раввинов? Вы слышали, как он поносит наш народ? Как вы смеете молчать, или, может, вы испугались этого бродяги? Скажи нам, – обратился он к Иисусу, – может, мы такие же, как презренные самаритяне и другие варвары? Ты говоришь, что Бог, приславший к нам, своему народу, столько пророков, забыл про нас?
– Нет, – ответил Иисус, – но если мы не исправимся, если не устраним зло и несправедливости, Бог будет так относиться к нам, что мы будем завидовать варварам. Мы искажаем заветы Бога, мы погрязли в разврате, лицемерие и ложь стали нашей сущностью, и милость Бога мы использовали, чтобы творить зло и несправедливость, и тогда мы перестали быть избранными народом. Избранным может быть только праведный народ! И вот на нас пала кара Господня, и мы в течение сотен лет страдаем. Истину говорю вам, люди, видящие насилие и несправедливость, виновны не меньше творящих их!
Иисус не успел договорить, как Сафарий, брызгая слюной, закричал:
– Товарищи, что же вы молчите! Неужели не видите, что этот самозванец оскорбляет наш великий народ, сравнивает нас с презренными варварами, поносит нашу религию?!
Все молчали, и по зловещим выражениям лиц людей главарь и его помощники поняли, что настал их час. Они вскочили и придвинулись вплотную к Иисусу, крича:
– Сотвори чудо, если ты пророк, сотвори чудо, предъяви свидетельство своей правоты!
– Нет у меня других свидетельств, кроме вашей совести.
Иисус не успел договорить, главарь страшным ударом кулака свалил его. Все застыли, как бы ожидая, что будет дальше. Иисус лежал на полу. И тут Сафарий закричал: «Бейте его!» – а сам отбежал в сторону. И тогда и главарь, и его помощники, и несколько простых рабочих набросились на Иисуса и стали бить. Остальные сидели, трусливо озираясь. Закончив избиение, главарь, весь красный, тяжело дыша, оглянулся. Его налитые кровью глаза, смотрящие исподлобья, делали страшным его свирепое лицо. В землянке было уже пусто. Сафария, сидевшего в углу, он не заметил. Его взгляд остановился на молодом рабочем, которого он недавно избил за какую-то мелочь. Тот сидел, застывший, как камень, только его глаза, устремлённые куда-то вдаль, казались неестественно живыми на белом мраморе лица. Но Сим тут же забыл про него, его взгляд снова остановился на Иисусе, лежавшего, закрывши лицо руками, в крови. И в ту же секунду перед глазами главаря возникло выражение лица Иисуса, каким он запомнил его перед ударом, настолько яркое, что он почувствовал резь в глазах и прищурился. Этот взгляд... Такой по-детски чистый и добрый... Выражающий лишь братскую любовь и сострадание... Сим почувствовал, как силы покидают его... Этот человек, привыкший к грубости и злобе окружающего мира, ощутил всей своей сущностью, что он только что совершил святотатство и подлость, которые не способно оправдать ничто. Сафарий сидел в том же углу, его лицо было странно спокойным, оно не выражало абсолютно ничего. Ему вдруг показалось, что что-то внутри его оборвалось, или точнее, ему каким-то странным образом открылась бессмысленность и пустота всего, всей его жизни. Перед глазами вставали фрагменты из его жизни, он видел свое детство, свою жизнь: были радости и страдания, победы и поражения, он все это видел, но не мог понять, что это, в чём смысл всего этого? Что же заставило этого маленького, несчастного человека так суетиться, волноваться, переживать, бегать, страдать? Все это показалось ему сейчас очень странным и непонятным, он не мог вспомнить, кто он и где сейчас находится…
Третий товарищ их, находившийся в состоянии шока, молодой человек лет двадцати трёх, приехавший недавно из деревни на заработки, медленно встал и подошёл к Иисусу, он всё ещё двигался неуверенно, как будто спал. Иисус лежал, раскинув руки, – в крови, ранах. Увидев его, молодой человек застыл, и в его глазах появился дикий ужас. «Убили!» – пронеслось в мозгу, и он весь сжался от горькой обиды. Но Иисус был жив, более того, он медленно присел и, положив руку на плечо ему, произнёс, улыбаясь своей обычной – и светлой, и чистой – улыбкой: «Что, брат, меня, кажется, немного побили?» Молодой человек тоже невольно улыбнулся и пришёл в себя, он смотрел в глаза Иисусу, и его медленно покидали страх и ужас, охватившие его минуту назад. Радость, невероятную радость почувствовал он.
Иисус встал и медленно вышел. В этот момент Симеон, так звали этого молодого человека, обернулся и увидел Сафария, по-прежнему неподвижно сидящего в углу. «Гадюка», – прошептал Симеон и набросился на Сафария. Сафарий забился в угол и стал визжать, подобно свинье, которую режут тупым ножом. Перед Симеоном встала вся картина избиения Иисуса, и он с остервенением стал бить Сафария, он ненавидел его и готов был убить, но в этот момент Симеон почувствовал свои руки в железных тисках и, поражённый, оглянулся. Сзади стоял Иисус и укоризненно смотрел на него. Иисус осторожно, словно малого ребёнка, приподнял и отставил его в сторону, а сам, наклонившись, положил руку на плечо Сафария, еще больше испугавшегося при виде Иисуса.
– Не бойся, брат мой, – произнёс он, – я не держу на тебя зла!
Сафарий сидел, съёжившись, выставив перед собой руку и боязливо озираясь. Иисус вновь почувствовал бессилие и тоску, тоску, подобно едкому туману, появившуюся где-то в области сердца, которая поглощала его. Этого состояния он боялся больше всего. Он медленно приподнялся, все так же с грустью глядя на Сафария, и медленно побрел. Высокий и красивый, он сразу как-то поник, стал ниже ростом. Всякий раз попытки Иисуса заканчивались таким образом, и он вынужден был уходить или бежать от злобы людской. Его призывы к любви вызывали лишь ненависть. Люди забыли, что такое любовь, ненависть поглотила мир, зависть, злоба, ложь и лицемерие царствуют в нём. Сильные творят беззакония и убийства, а толпы подхалимов, стараясь опередить друг друга, кричат «ура!» насильникам. Люди готовы простить сильному все его подлости и преступления, за благосклонность насильников готовы предать и родных, и близких, готовы молиться на узурпаторов, соблазняясь их жалкими подачками себе.
Солнце уже взошло, но Иисус сидел, предавшись размышлениям, одинокий среди песков и тишины. Перед его глазами стояло видение человека, медленно бредущего по пыльной дороге. Ему показалось, что он видит бездомную собаку, одинокую и изгоняемую отовсюду. Тут появился этот голос сомнения, который обычно терзал его в минуты тоски и отчаяния: «А может быть, ты не прав, может быть, так и должно быть? Может быть, предназначение человека и заключается в том, чтобы, не брезгуя ничем, ни ложью, ни обманом, ни подлостью, добывать свое благополучие, предавая и отца, и мать, и брата, если они не приносят ему выгоды? Может быть, ты зря мучаешь людей, призывая их к несуществующей правде? Может быть, правы те, кто ради своей собственной выгоды способен исказить и извратить все?»
– Нет! – прошептал Иисус, – человек, видящий несправедливость и молчащий, не является человеком, люди, снисходительные к злу, насилию и беззаконию, творимому по отношению к их братьям, сами станут жертвами и насилия, и зла, и беззакония. Воистину, извращенная правда во сто крат хуже лжи.
Самое обидное, люди не принимают его правду, с каждым днем укореняясь в своем заблуждении и неправедной жизни, и сами не осознают, отчего их мучения. Нет, есть миллионы людей, ищущих свет и не могущих его найти, миллионы честных, готовых страдать за правду, но их обманывают слуги Дьявола, уводят ложными дорогами. Перед глазами Иисуса вновь встала толпа проклинающих его, и в искаженных злобой лицах, в криках проклятий Иисус увидел родных, беззаветно любимых им людей, и сердце его наполнилось любовью к ним. В глазах Иисуса появились слезы,
– Ничего, – прошептал он, – пусть проклинают, я сам виноват, что у меня не хватило любви и сил объяснить им, они словно дети малые.
Но жить и искать своего счастья он не будет, да и не может быть счастлив человек, пока другие страдают. Да и в чём смысл жизни человека, если не в поиске правды и не в борьбе за неё? Ведь нет иного смысла, нет иного предназначения для человека… И в эту минуту Иисуса осенило: он должен проповедовать любовь! Да, да, именно любовь победит ненависть, превратившую людей в зверей, именно любовь победит и развеет козни прислужников дьявола, разъединивших людей и натравивших их друг на друга. Если бы в сердцах людей царила любовь, узурпаторы не смогли бы губить добрых и справедливых. Если бы не ненависть, царящая в сердцах людей, не гибли бы безвинные, не было бы насилия.
Он понял, ощутил всем сердцем, что нашёл то, что искал. Только любовь способна творить добро, а ненависть приносит только раздор и страдания, убийства и насилие. Перед глазами Иисуса пронеслись тысячелетия и народы, творившие зло и насилие. Он победил, он искал, и он нашёл. Теперь его ничто не остановит. Он пойдёт к ним и светом своей беззаветной веры разгонит мрак лжи и ненависти, поглотивший мир. Иисус ощутил радость и ликование, он не чувствовал ни тяжести плоти, ни страха, ни сомнений, он чувствовал в себе силу, неимоверную, способную творить чудеса. И в этот момент тело его натянулось, как струна, готовая лопнуть, судорога, доводящая до боли, пробежала по всему телу, перед глазами появились свет и сияние, так что Иисус зажмурился. Когда он открыл их, перед ними стоял Ангел: «Во имя Бога, Милостивого и Милосердного, Творца всего сущего, слушай меня внимательно, Иисус, сын Марии! Твоя чистота и праведность, твоя самоотверженная любовь к добру и справедливости вызвали радость на небесах. Вы, люди, – творение Бога Всемогущего, как и все сущее. Вы можете, пока живете на земле, творить и зло, и добро, как выберете сами. В вас, в отличие от других созданий, два начала: и животное, и Божественное. Кто выбрал Божественное, а значит добро и праведность, тот получает добро и любовь Творца, а кто выбрал зло, тот и получит зло. Ты избран Богом за свои страдания и праведность, и Творец зовет тебя. Тебя ждут рай и вечное блаженство – это великая награда, это конец испытаниям и страданиям. Оставь этот бренный мир, погрязший в разврате и преступлениях!»
После этих слов Иисус помрачнел. «Что ж ты не радуешься?» – спросил Ангел. Иисус поднял голову, в его взгляде была непоколебимость.
– Я не могу бросить своих братьев и сестер в страданиях их! О Господи! – взмолился Иисус, – Дай мне страдания их, дай мне их преступления! – лицо Иисуса сияло, глаза, полные слез, светились безграничной любовью к людям.
Иисус не видел Ангела, перед глазами стояли люди, и малые, и большие, их страждущие лица, наивные и простые, приковали к себе внимание Иисуса, и он заплакал, не в силах больше сдерживать любовь и страдание. Иисус сел в изнеможении, до слуха его донеслось сладкое пение сфер, и мягкий голос произнес: «Свершилось! Ты – пророк! Иди и зови людей к добру, зови к правде совращенных ложью! Отныне и земля, и вода, и все силы повинуются тебе. Но помни, ты взял на себя тяжелую ношу и подверг себя новым страданиям. Помни, отныне тебе будет тяжело, ибо тяжел крест, что взвалил ты на себя! И за деяния твои спрос будет особый, ибо кому много дано, с того много спрашивается. Но как бы то ни было, ты останешься человеком, а призвание человека – искать и находить, и творить добро и справедливость, не соблазняясь злом, каким бы заманчивым это зло ни было. Ангел исчез так же внезапно, как и появился. Нет сладкого пения – все исчезло, как наваждение, как сон. Только тишина и абсолютная пустота кругом. Над головой бездонная синева и вечное солнце, а там, на горизонте, маячит город, там живут люди, там идет жизнь. Всем свом телом, каждой клеткой Иисус ощущал страшную усталость, ему хотелось лечь, закрыть лицо руками и забыть обо всем на свете. Он опять, как бы испугавшись, оглянулся, будто ища поддержки, но кругом была пустота. Он почувствовал опустошенность, и чувство бессилия и страха вновь охватили его. Он знал, за этим последуют страшные, терзающую душу вопросы сомнения. Нет, и не было, человека, который понимал бы его, к кому бы он мог прислониться в минуты скорбей и сомнений, кто мог бы понять его и утешить, разделить его тоску и страдания. И это одиночество, мучавшее его всю жизнь, он ощутил в этот момент особенно остро. Он теперь не сомневался, что прикоснулся к вечности, стал пророком, но стало ли ему легче? Разве, став пророком, он получил ответ на вопросы, мучившие его? О, сколько их... Много, слишком много для слабого человеческого ума... и как коротка человеческая жизнь...
Иисус сидел посреди пустыни, предавшись своим мыслям и отрешенно глядя вдаль. Он словно увидел всю Вселенную, увидел недра земные и сокрытое в них, он видел и слышал все, но нигде не находил ответа на вопрос: что ему делать? Тогда он поднял взоры к небу и взмолился: «О Господи! Я славлю Тебя и свидетельствую о Тебе, но скажи мне, в чем смысл жизни человека? Зачем мы сотворены Тобой разумными, ведь Земля и вселенная, каждый цветок и травинка имеют свое предназначение, нет ничего лишнего и бессмысленного в творениях Твоих... Открой мне, о Господи, в чем смысл нашей жизни?» Иисус стоял, застыв, словно камень, с воздетыми к небу руками. Он чувствовал боль напрягшегося тела, чувствовал, как его мышцы натянулись, подобно тетиве, готовой лопнуть – и все прошло, ушло куда-то... В последний момент его тело вытянулось. Он застыл на какой-то миг и упал. Иисус увидел себя лежащим на песке, со стороны, как будто это был не он, но не успел даже удивиться, как его пронзил свет. Все ощущения, связывавшие его с землей, оборвались, как будто их и не было, только мягкий свет и мягкая тишина окутали его. Он одновременно видел и Землю, и звезды, словно он находился посреди них. Он чувствовал необыкновенную легкость и тишину, он сам превратился в этот странный, мягкий, не поддающийся описанию свет, и до его слуха донесся, словно издалека, неземной голос: «Кто выберет добро, тот получит его, кто выберет зло, тот получит его».
После этих слов опять наступила тишина, мягкий свет постепенно стал исчезать, и Иисус очнулся.
Ему было легко и покойно. Он так и лежал, пораженный и восхищенный спокойствием мира и радостью, которую он ощущал.
поделиться
0
Комментарии
0#3 Руслан первый! 04.10.2013 12:30
Цитирую Aza:
мне очень понравился ваш рассказ!!!Дела реза хила!
http://www.proza.ru/2013/09/30/728 Лема Бакакров
http://www.proza.ru/2012/11/17/1158 Обращение по поводу, судебного иска против Джеймса Кемерон. Видео Однокланики http://www.odnoklassniki.ru/guests
http://www.nana-journal.ru/states/faith/78-jesus.html Иисус 1989год. Руслан Закриев.
Кто совершает ширк?
http://www.proza.ru/2013/07/23/1251 Авраам говорил по Вайнахски!
Цитировать
0#2 артур 02.10.2013 09:47
начало в красках. Использован литературный. а под конец автор решил перейти в сценарный характер подачи.
Цитировать
0#1 Aza 04.09.2013 11:41
мне очень понравился ваш рассказ!!!Дела реза хила!
Цитировать